Новости

«Листая старые подшивки» ТЕАТР РИСКНУЛ... НО ИСПУГАЛСЯ ТОЛСТОГО

«Листая старые подшивки»

ТЕАТР РИСКНУЛ... НО ИСПУГАЛСЯ ТОЛСТОГО

Несколько лет народный артист России, режиссер Малого театра Эдуард Марцевич мечтал о постановке толстовского «Воскресения». Поставить произведение великого писателя на великой русской сцене именно сегодня — эта серьезнейшая и трепетная мысль долго не давала ему покоя.

Труднейшее для страны время поворачивало художника именно к такой задаче. И это понятно: социальная острота и обличительная сила романа не могут оставить равнодушными нашего современника. Сегодня Россия как бы отброшена на сто лет назад — в эпоху, описанную Толстым: «Народ вымирает, привык к своему вымиранию, среди него образовались приемы жизни, свойственные вымиранию — умирание детей, сверхъестественная работа женщин, недостаток пищи для всех, особенно для стариков. И так понемногу приходил народ в это положение, что он сам не видит всего ужаса его и не жалуется на него». Впечатление такое, что это пишет нынешний совестливый публицист. А ведь это размышления Нехлюдова — героя «Воскресения».

Едва увидев свет, роман встал хозяевам жизни, что называется, поперек горла. Цензура основательно покорежила его. Буржуазные издатели и критики в свою очередь постарались ослабить политическое значение этого произведения, сводя его содержание к истории личных взаимоотношений князя Нехлюдова и Катюши Масловой, которую он невольно толкнул на путь порока, а потом вознамерился спасти. Воскресение Катюши Масловой — не только под влиянием воскресающего вместе с ней Нехлюдова, но и благодаря общению с неведомыми ей прежде каторжанами-революционерами — объявлялось этими критиками необоснованным, неубедительным и вообще ненужным. Про Толстого говорили, что он «исписался и выдохся». А ведь роман «Воскресение» был принципиально новым словом в творчестве великого писателя, потому что родился он как глубоко публицистическое произведение, как диалог с обществом о насущных проблемах жизни. Актуальность этого романа, явная перекличка с нашей нынешней жизнью несомненны. И это пугает многих. Трудно себе представить сегодня «Воскресение» в школьной программе или театральном репертуаре. Кто рискнет сегодня проповедовать гневное возмущение насилием, социальным неравенством и угнетением человека человеком? Малый театр рискнул.

Главное достоинство инсценировки Э. Марцевича в том, что она не сводит содержание романа к отношениям главных героев: даже нравственные искания Нехлюдова не занимают самодовлеющего места. По сути, в этой инсценировке собирательный герой — русский народ, тот самый, который, по словам Катюши Масловой, «уж очень обижен». Вот эта обида, нанесенная целому народу, и есть лейтмотив спектакля. Обиженные и обидчики — два полюса действия. И представлены они во всем своем типологическом богатстве. Смотришь эту инсценировку и вспоминаешь чеховскую оценку романа, согласно которой «самое интересное — князья, генералы, тетушки, мужики, арестанты, смотрители». Марцевичу-драматургу удалось создать такую сценическую версию, которая передает самые сильные стороны романа — его панорамность и публицистичность.

Конечно, пространство романа много шире пространства пьесы. Но автор сумел так построить спектакль, что в нем не пропал ни один мотив, существенно важный для понимания этой страшной «человеческой комедии». Из множества действующих лиц он выбрал те, которые представлялись ему наиболее сценичными, выразительно сгруппировал их, а порой и укрупнил.

В то же время Марцевич-режиссер нашел целую когорту великолепных исполнителей, достойно представляющих лицо нынешнего Малого театра. Он не побоялся отдать главные роли совсем молодым артистам Инне Ивановой и Александру Вершинину, хорошо чувствующим театральную условность и вместе с тем глубоко понимающим всю сложность жизненной драмы, которую им доверено воплотить. Прекрасно ощущая свое место в широкой панораме, развернутой на сцене, они не стремятся стать центром спектакля, перекрыть других своим исповедальным дуэтом. Тут они глубоко правы: в этом спектакле неуместны были бы «звезды» — зритель идет «на Толстого». Звездный парад, конечно, мог бы сделать честь любой постановке — в спектакле участвуют народные артисты И. Ликсо и М. Седова (Аграфена Петровна), Т. Панкова (Кораблева), Г. Демина (Сторожиха), Ю. Каюров (Лохматый старик), В. Коняев и Г. Сергеев (Кригомут). Но как единодушно избегают они игры на публику в этом слаженном ансамбле, как скромно и самоуглубленно живут в образе. И это при том, что у каждого из них есть, что называется, свой «звездный миг» — своего рода эмоциональный взрыв, выброс, «момент истины». В этих моментах истины — громадный эмоциональный накал академически выдержанного спектакля, обладающего громадной силой воздействия.

Вспоминается, как на последнем спектакле старый человек поднялся из зрительного зала на авансцену и встал на колени перед Катюшей — Инной Ивановой. Долго не смолкали овации, исполнителей осыпали цветами. Многие в зале знали, что это прощальный спектакль. Незадолго до 90-летней годовщины со дня смерти Толстого руководство Малого театра посчитало возможным снять «Воскресение» со сцены филиала, хотя за полтора сезона спектакль не прошел и двадцати раз. Режиссер и актеры не понимают, в чем они провинились. А может быть, виноват сам... Толстой?

Лариса ЯГУНКОВА
«Правда России», 27.12.2000

Дата публикации: 09.09.2005
«Листая старые подшивки»

ТЕАТР РИСКНУЛ... НО ИСПУГАЛСЯ ТОЛСТОГО

Несколько лет народный артист России, режиссер Малого театра Эдуард Марцевич мечтал о постановке толстовского «Воскресения». Поставить произведение великого писателя на великой русской сцене именно сегодня — эта серьезнейшая и трепетная мысль долго не давала ему покоя.

Труднейшее для страны время поворачивало художника именно к такой задаче. И это понятно: социальная острота и обличительная сила романа не могут оставить равнодушными нашего современника. Сегодня Россия как бы отброшена на сто лет назад — в эпоху, описанную Толстым: «Народ вымирает, привык к своему вымиранию, среди него образовались приемы жизни, свойственные вымиранию — умирание детей, сверхъестественная работа женщин, недостаток пищи для всех, особенно для стариков. И так понемногу приходил народ в это положение, что он сам не видит всего ужаса его и не жалуется на него». Впечатление такое, что это пишет нынешний совестливый публицист. А ведь это размышления Нехлюдова — героя «Воскресения».

Едва увидев свет, роман встал хозяевам жизни, что называется, поперек горла. Цензура основательно покорежила его. Буржуазные издатели и критики в свою очередь постарались ослабить политическое значение этого произведения, сводя его содержание к истории личных взаимоотношений князя Нехлюдова и Катюши Масловой, которую он невольно толкнул на путь порока, а потом вознамерился спасти. Воскресение Катюши Масловой — не только под влиянием воскресающего вместе с ней Нехлюдова, но и благодаря общению с неведомыми ей прежде каторжанами-революционерами — объявлялось этими критиками необоснованным, неубедительным и вообще ненужным. Про Толстого говорили, что он «исписался и выдохся». А ведь роман «Воскресение» был принципиально новым словом в творчестве великого писателя, потому что родился он как глубоко публицистическое произведение, как диалог с обществом о насущных проблемах жизни. Актуальность этого романа, явная перекличка с нашей нынешней жизнью несомненны. И это пугает многих. Трудно себе представить сегодня «Воскресение» в школьной программе или театральном репертуаре. Кто рискнет сегодня проповедовать гневное возмущение насилием, социальным неравенством и угнетением человека человеком? Малый театр рискнул.

Главное достоинство инсценировки Э. Марцевича в том, что она не сводит содержание романа к отношениям главных героев: даже нравственные искания Нехлюдова не занимают самодовлеющего места. По сути, в этой инсценировке собирательный герой — русский народ, тот самый, который, по словам Катюши Масловой, «уж очень обижен». Вот эта обида, нанесенная целому народу, и есть лейтмотив спектакля. Обиженные и обидчики — два полюса действия. И представлены они во всем своем типологическом богатстве. Смотришь эту инсценировку и вспоминаешь чеховскую оценку романа, согласно которой «самое интересное — князья, генералы, тетушки, мужики, арестанты, смотрители». Марцевичу-драматургу удалось создать такую сценическую версию, которая передает самые сильные стороны романа — его панорамность и публицистичность.

Конечно, пространство романа много шире пространства пьесы. Но автор сумел так построить спектакль, что в нем не пропал ни один мотив, существенно важный для понимания этой страшной «человеческой комедии». Из множества действующих лиц он выбрал те, которые представлялись ему наиболее сценичными, выразительно сгруппировал их, а порой и укрупнил.

В то же время Марцевич-режиссер нашел целую когорту великолепных исполнителей, достойно представляющих лицо нынешнего Малого театра. Он не побоялся отдать главные роли совсем молодым артистам Инне Ивановой и Александру Вершинину, хорошо чувствующим театральную условность и вместе с тем глубоко понимающим всю сложность жизненной драмы, которую им доверено воплотить. Прекрасно ощущая свое место в широкой панораме, развернутой на сцене, они не стремятся стать центром спектакля, перекрыть других своим исповедальным дуэтом. Тут они глубоко правы: в этом спектакле неуместны были бы «звезды» — зритель идет «на Толстого». Звездный парад, конечно, мог бы сделать честь любой постановке — в спектакле участвуют народные артисты И. Ликсо и М. Седова (Аграфена Петровна), Т. Панкова (Кораблева), Г. Демина (Сторожиха), Ю. Каюров (Лохматый старик), В. Коняев и Г. Сергеев (Кригомут). Но как единодушно избегают они игры на публику в этом слаженном ансамбле, как скромно и самоуглубленно живут в образе. И это при том, что у каждого из них есть, что называется, свой «звездный миг» — своего рода эмоциональный взрыв, выброс, «момент истины». В этих моментах истины — громадный эмоциональный накал академически выдержанного спектакля, обладающего громадной силой воздействия.

Вспоминается, как на последнем спектакле старый человек поднялся из зрительного зала на авансцену и встал на колени перед Катюшей — Инной Ивановой. Долго не смолкали овации, исполнителей осыпали цветами. Многие в зале знали, что это прощальный спектакль. Незадолго до 90-летней годовщины со дня смерти Толстого руководство Малого театра посчитало возможным снять «Воскресение» со сцены филиала, хотя за полтора сезона спектакль не прошел и двадцати раз. Режиссер и актеры не понимают, в чем они провинились. А может быть, виноват сам... Толстой?

Лариса ЯГУНКОВА
«Правда России», 27.12.2000

Дата публикации: 09.09.2005