Новости

Русский театр не умеет шутить?

Мольер. «Мнимый больной» — комедия — балет в Академическом Малом театре

Это — не рецензия. Пока еще не рецензия. Лишь первое впечатление. Потребность души высказаться и поблагодарить театр.
Осенью, когда состоится настоящая большая, парадная премьера мольеровского «Мнимого больного» в московском Малом, в предъюбилейный год старейшего русского коллектива, — тогда захочется написать в полную меру сил и подробностей, а перед этим еще и еще пересмотреть спектакль, проникнуться его гармонией и красивой легкостью.

Женовач здесь — непривычный и новый

За немногими исключениями, Мольер всегда был труден для русской сцены. Так, как труден наш Островский для немцев или французов. Тяжелел, грузнел, скучнел, наполняясь добавочным и чуждым себе смыслом, терял поэзию и грацию; переставал
быть Мольером, а становился кем-то иным — умственным и проповедующим (как любят на русской сцене). Или в увлечении внешним формальным мастерством, шутками и трюками превращался в пустяк — «ни на вершок не выше подорожнего столба», в принадлежность старого, давно минувшего театрального времени...
Режиссер Сергей Женовач — счастливый талисман для Малого. Государственные премии — за «Горе от ума», за «Правду — хорошо, а счастье лучше...». Многолетний, прочный, равномерный у зрителей и у критики успех...
«Мнимый больной» — третий из опусов талантливого постановщика на щепкинской сцене. Женовач здесь — непривычный и новый. Прежде всего — эстет и стилист. В содружестве со своим постоянным сценографом Александром Боровским-младшим «организует» зрелище гармоническое и цельное.
Сначала — это лишь всполохи и всплески живого огня в камине, возле которого, полувидимый в темноте, в ночном колпаке и шлафроке, в ритме, опасно неспешном для мольеровской «комедии — балета» читает рецепты и названия лекарств Арган — Василий Бочкарев, один из удивительных наших современных артистов, не сериальщик и не телезвезда; возможно — уже великий. Щепкинец — всегда естественный и свободный, участник реформаторских опытов Анатолия Васильева, актер «тайны», умница и сам себе режиссер; но и обладающий тем природным «внутренним комизмом» «живокиниевского», «москвинского» типа (Вл.И. Немирович-Данченко), той наивностью,
Без которых и подступаться к Мольеру нельзя. Подчиняясь мастеру, им ведомые, мы слушаем текст, вникаем в него и начинаем смеяться.
Свет загорается. Гигантское каре из полированных деревянных панелей высотой под колосники встает в обрамлении сцены. Мерцают люстры и тонкие бра. Сквозь стеклянную дверь виден запущенный сад. Коричневые, пепельные, розовые цвета реют в воздухе. Сюда, подгоняемые господами, шеренгой являются слуги — сонные ленивцы, врачи — шарлатаны и разобиженный дуралей — жених.
Здесь, среди этой красоты, в этом мире изысканности и стильности, соотносясь с ним, должны играть актеры. Они и играют. Интонациями журчания, как у Евгении Глушенко в неблагодарной роли Белины — супруги Аргана, опасной притворщицы, вкрадчивой и манкой обольстительницы, которая лжет музыкально, а с мужем забавляется, как кошка — мягкой лапой — с мышью.
Силуэтом точеная и тонкая, как фрагонарова пастушка, талантливая Людмила Титова играет служанку — простолюдинку Туанетт, прелестную даже в гневных криках и грубиянстве; нисколько не «субретку», а «живого домового» с умом и сердцем; оберегательницу хозяйского очага, самого хозяина, его детей, которых вот-вот принесут в жертву.
А молодой Глеб Подгородинский, получивший первую славу именно в спектаклях Женовача, не столько играет, сколько протанцевывает роль юного Клеанта (на стальных носках, как изощренный профессионал из осетинского или грузинского ансамбля, стремительный, по-мужски грациозный и легкий). Еще и вступает в пародийный оперный дует с партнершей — возлюбленной.
Они все играют всем. Интонациями, ритмом и силуэтом, изобретательностью поз (как у Аргана, который притворяется то мертвецом, то неподвижным, глубоким мыслителем супротив окна с длинной булкой, зажатой челюстями, как гигантская сигара). Они играют разнообразно и стильно, не расплывчато-расслаблено, а чеканно, четко, нисколько не торопясь, веруя, что то, что они делают, являет собой большой художественный интерес.
Мы слышим непривычный, словно бы сегодня сочиненный, слишком свободный, озорной для классика Мольера, временами лаже хулиганский текст. Не тот стихотворный и благопристойный перевод П.И. Вейнберга, который не нравился Станиславскому и Немировичу, но по которому, однако, ставили в дореволюционном МХТ «Мнимого больного».
Женовач выбрал полузабытого ныне Н.М. Минского, писателя и переводчика 900-х, одного из создателей Религиозно-философских собраний в России, одного из провозвестников русского декаданса. Старый Художественный театр использовать Минского не решился, но кусок текста для интермедий попросил.
В Малом театре живой и озорной перевод в полном смысле слова пригодился. В устах Бочкарева в особенности — раскованно азартный и непосредственный.
Играющие по-разному и озорующие по-разному, неизменно оставаясь в границах стиля, актеры сошлись в чем-то общем и важном. В искренности, в пылком увлечении целью... У одного — спастись от болезней, у другой — загнать мужа на тот свет и овладеть богатствами. У третьей — помешать злодейству, оборонить семью. Потому, играя не «номенклатуры» давнего времени, не маски и не амплуа, а живых людей, актеры выходят на темы вечные и всечеловеческие — власти иллюзий и самообмана, самообольщений и обманов ближнего, веры истинной и ложной. Ими занимался гений на все времена Мольер. Они волнуют и нас, нынешних, когда мы смотрим этот стильный, изящный, полный очарованья, с трюками и «фортелями», спектакль живых актеров и живых людей.

Вера Максимова
«Планета Красота», №7-8, 2005 г.