Новости

«Листая старые подшивки»

ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: «ЕСЛИ НЕЧЕГО СКАЗАТЬ ЛЮДЯМ, НЕ ВЫХОДИ НА СЦЕНУ»

Видеть на сцене Малого театра Евгения Валерьяновича САМОЙЛОВА ни с чем не сравнимое ощущение. Необузданный темперамент и злая сила в роли Крутицкого в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын», сама доброта, нежность и забота о людях в роли старого слуги в «Лесе» А. Н. Островского заставляют поражаться диапазону его мастерства. Речь ясная, четкая, хорошо слышен даже шепот, когда он обращается к партнеру. Каждый жест, каждая мизансцена выполняются без какого-либо напряжения. А рядом молодые партнеры, играющие влюбленную пару. В их страстный диалог приходится напряженно вслушиваться, их движения суетливы, таков впечатление, что актеры тяжело работают, а не живут образами своих героев.

С этих критических сопоставлений мы начали нашу беседу с народным артистом СССР Евгением Самойловым.

- Речь актеров Государственного академического Малого театра признана эталоном русской речи. Мои учителя внушали, что зритель, приходя в театр, должен получать удовольствие от сценического действия. Он не должен раздражаться от плохой речи актеров, от их неумения носить костюм, короче говоря, от той бытовщины, которая его окружает. Послушайте, как люди разговаривают друг с другом сплошной жаргон или тарабарщина. Посмотрите, как люди приходят в театр, в музей, в концертный зал. Многие дамы обуты в сапоги, мужчины в тяжелых ботинках или в кроссовках, летом многие приходят в спортивных костюмах, а сейчас в свитерах. Падение и отсутствие культуры сегодня пагубно сказывается и на молодых актерах. В студиях преподаватели снизили требования. А если учесть тяжелое материальное положение, нищету народа, то можем ли мы серьезно сетовать на то, что театры вынуждены мириться с таким положением вещей.

- Но вам же удается поддерживать форму?

- Я лицедей. И если я выхожу на сцену, то обязан быть в форме. Здесь нет секретов. Все годы делаю утреннюю зарядку, каждый день читаю тексты вслух, необязательно роли. Это могут быть газеты, страницы из книги, поэтические произведения. Мне странно слышать, когда журналисты, читая свои тексты по телевидению, запинаются, делают неправильные ударения, не по-русски задают вопросы своим собеседникам.
Потому что раньше был жесткий отбор журналистов, которые могли появляться в кадре. Косноязычный человек или журналист с отрицательным обаянием просто не могли появиться на телеэкране. Сегодня критериев нет...

- А как вы пришли в театр? Для наших читателей Евгений Самойлов загадочное явление в театральном мире.

- Я родился в Петербурге в далеком 1912 году, в семье мастера пушечного цеха Путиловского завода. Мой отец, Валерьян Саввич, несмотря на тяжелую физическую работу, увлекался литературой и театром. Он собирал большую библиотеку, очень любил Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, преклонялся перед Толстым. Каждую новую книгу он читал нам с братом вслух. Но особенно мы любили вечера, когда отец открывал Гоголя, разыгрывая диалоги на разные голоса. Посещения театров были для меня настоящим праздником. Очевидно, отсюда и родилось мое увлечение театром, хотя мне не чужда была и живопись. Когда я подрос, пришлось пойти на Путиловский завод чернорабочим, потому что семья жила трудно в годы разрухи. Тем не менее я находил время посещать драматический кружок. Потом меня принял в свою театральную студию Николай Николаевич Ходотов, прекрасный актер и педагог Александринского театра, где я проучился полтора года. В Большой драматический театр меня взяли статистом, а уже оттуда пригласил к себе Леонид Сергеевич Вивьен, крупнейший театральный режиссер, который в 30-м году открыл свой Театр актерского мастерства. Основу этого театра составили молодые выпускники его курса. Достаточно назвать такие имена как Меркурьев, Толубеев, впоследствии народные артисты СССР. Вивьен поставил «На дне» М. Горького, где я играл сначала Кривого зоба, потом Актера, а затем председателя укома в «Шторме» В. Билль-Белоцерковского. Леонид Сергеевич видел во мне характерного артиста и прививал любовь не только к внутренней работе над ролью, но и к внешнему перевоплощению.

- Да, я где-то читал, что «красавца Самойлова обезображивали в Ленинграде, а Москва сделала из него героя-любовника».

Евгений Валерьянович смеется:
- Я думаю, что корреспондент написал эти строки в «Вечерней Москве», чтобы привлечь читателя. А применение грима, париков и накладок помогало мне тогда постигать ремесло лицедея. Это сегодня молодые люди не любят накладывать сложный грим, очевидно, желая быть узнаваемыми не только на сцене, но и в жизни. А тогда мы не хотели, чтобы нас узнавали вот и весь сказ.

- Зато науку изменения внешности широко применяют теперь бандиты и киллеры, они перенимают достижения искусства грима, особенно для экрана.

- Увы, с этим приходится согласиться, хотя у них это получается довольно грубо. Теперь относительно переезда в Москву. Я проработал в театре у Леонида Вивьена четыре года, когда на одном из спектаклей мы увидели Всеволода Эмильевича Мейерхольда. Он пригласил меня в свой театр и рассказал о ролях и спектаклях, где хотел бы меня занять. Это показалось мне очень интересным, и в апреле 34-го года я приехал в Москву.

- Простите, Евгений Валерьянович, но конец 20-х и начало 30-х годов, это расцвет так называемого пролетарского искусства. Что это такое?

- Это новаторство, основанное на полном отказе от наследия классического искусства, а я, воспитанный на нем, никогда не играл в таких театрах и в пьесах, где были только лозунги, ходульные герои, где не было человеческой души. Ведь Мейерхольд, ученик МХАТа, вернулся к классическому репертуару именно потому, что ему не хватало человеческого духа на сцене, истинных чувств и страстей. Моей первой ролью стал Петр в знаменитом спектакле «Лес» А. Н. Островского, потом Нелькин в «Свадьбе Кречинского», а затем стал репетировать роль Самозванца в «Борисе Годунове». Всеволод Эмильевич мне говорил, что «за актерскую жизнь ты еще наиграешься разных ролей, а сейчас, пока молод, должен играть героев-любовников». Вот так он перевернул мое актерское амплуа и судьбу.

- Вы играли у него в театре вплоть до закрытия. Что это за период жизни, чем он запомнился, и что произошло дальше?

- «Бориса Годунова» нам закрыли и премьеры не было. Тогда Мейерхольд решил ставить «Горе от ума». Чацкого репетировал Михаил Царев, но и я присутствовал на всех репетициях. Когда Царев ушел из театра, то эту роль я играл до закрытия театра. На «Горе уму», так назывался наш спектакль, невозможно было достать билеты, критика поначалу тоже восторженно приняла спектакль, но через некоторое время постепенно стала «клевать» Мейерхольда за «идеологические промахи». Однако зритель заполнял зал до отказа, а в конце, бисируя, долго не отпускал артистов. В это время меня пригласили попробовать свои силы в кино. Этот новый вид искусства меня очень манил. Как всякому молодому артисту, мне хотелось расширить диапазон своих ролей. «Случайная встреча» так назывался первый фильм, в котором я сыграл главного героя, физкультурника Гришу. Конечно, он был влюблен, у него было много комических эпизодов, он был чудак и романтик. Фильм, увы, не стал таким популярным, как «Первая перчатка» или «Вратарь», но он был для меня первой пробой, а режиссер Игорь Савченко научил меня чувствовать камеру и не бояться ее. В театре мы начали репетировать «Как закалялась сталь» Николая Островского. Мейерхольд ставил роман, как поэму, все были увлечены работой, я же репетировал роль Павки Корчагина.

На долгие годы я сохранил память об этих репетициях, как о чудесном времени, когда мы привносили и предлагали массу решений, потому что героизм того времени был нам близок по духу, по восприятию жизни, по самоотдаче. На генеральной репетиции присутствовали мать Островского, его родные, близкие, Друзья II товарищи. Когда занавес закрылся, то разразилась буря аплодисментов. Меня хвалили и говорили, что я был очень похож внешне на автора, характер передан точно: эмоционально-порывистый, жесткий и бескомпромиссный. По-моему, через день пришло известие, что спектакль закрывается ввиду его... пессимистичности... Это был тяжелый удар но театру. Я жутко переживал и не мог понять, что происходит. Далее все развивалось уже но законам 37-го года.

- Театр был закрыт, труппа распущена, режиссер арестован и расстрелян. Как вы пережили это страшное время?

- Я не хочу никого обманывать. Оглядываясь назад, многое с высоты своего возраста и жизненного опыта оцениваешь по-другому. А тогда в 25 лет я был просто растерян и расстроен. Что я мог понять и правильно оценить? Я был очень далек от политики, как, впрочем, и сегодня стараюсь не реагировать на политические страсти. Жизнь гораздо разнообразнее и интереснее, поверьте мне. А тогда на генеральной репетиции был помощник кинорежиссера Александра Довженко. На следующий день он приехал ко мне и пригласил на фильм «Щорс», на заглавную роль. Надо сказать, что к этому времени Довженко уже снял 5 частей с другим актером в роли Щорса, но что-то его не устраивало. Узнав о том, что премьеры не будет, я попросил разрешения у Всеволода Эмильевича выехать в Киев на кинопробы, он отпустил. И вот на съемочной площадке я выдал все, что наработал для образа Павки Корчагина. Довженко утвердил меня на роль, даже не смотря кинопробу на экране.

- Ваша работа над Щорсом стала в один ряд с Чапаевым Бабочкина. Но фильм братьев Васильевых вышел раньше, его ошеломляющий успех не испугал и не остановил?

- Дело в том, что Александр Петрович Довженко был необыкновенно интересным человеком. Крупнейший мыслитель, писатель, классик кино так строил работу, что каждое пребывание на съемочной площадке было школой актерскою мастерства и поиском выразительных средств кинематографа. Мы не соревновались с «Чапаевым», а творили свою поэзию героизма и романтики. Мне страшно повезло в жизни и творчестве: я был рядом с Леонидом Вивьеном, Всеволодом Мейерхольдом, Игорем Савченко, Александром Довженко, потом с Иваном Пырьевым, Григорием Александровым, с Николаем Охлопковым и Борисом Равенских это же гордость пашей культуры и искусства. Ведь меня, зеленого юнца, Мейерхольд привел в свой дом, где я видел и слышал Алексея Толстого, Льва Шапорина, Льва Оборина, Бориса Ливанова и других корифеев МХАТа. Эти встречи не только обогащали меня духовно, эстетически, они воспитывали меня, развивали вкус и научили отличать подлинное искусство от шелухи и пены, которые подчас сопутствуют творческой работе.

- Какие же пути-дороги привели вас в Малый театр?

- Ученик Мейерхольда, Николай Павлович Охлопков, пригласил меня в Театр Революции, теперь Театр имени В. Маяковского. Более четверти века я проработал рука об руку с этим грандиозным мастером вплоть до его кончины в 1968 году. В этом театре работалось замечательно. Я играл много: и главные роли в драмах, и комедийные роли. Это был период безоблачного актерского счастья. Я сыграл Гамлета, и знаменитый Питер Брук приезжал из Лондона смотреть этот спектакль. Он очень хвалил нас. После этой роли меня звал в Малый театр Борис Равенских, тоже ученик Мейерхольда, но я не мог уйти и предать Охлопкова. Только после его смерти я согласился перейти в дом А. Н. Островского.

- Охлопков ввел в «Гамлет» совсем молодого Михаила Козакова, у вас не было обиды или чувства ревности?

- Ни на мизинец. Потом эту роль играл молодой Эдуард Марцевич. Они были совсем юными. Мне было просто интересно, не более того. Чувство зависти, обиды? Я никогда не понимал тех, кто сжигал себя этим чувством. Доказывай своей работой, а не можешь уходи. Вот мой принцип.

- Как вы относитесь к тому, что многие критики оценивают картины прошлых лет особенно 30-х, 40-х и 50-х годов, как «киносказки», искажающие действительность, отражающие идеологические постулаты?

- Мне стыдно за критиков, стыдно за их флюгерство, за их короткую память. Мои герои в фильмах «Щорс», «Сердца четырех», «Светлый путь» и других романтики, они живут горячим сердцем, большой и чистой любовью, а не холодным рассудком. Может быть, они выглядят несколько наивно сегодня, когда жестокость, расчет, грубая сила и бессердечность вышли на первый план. Но нельзя зачеркнуть героизм челюскинцев, папанинцев, Чкалова, перелеты Расковой и Гризодубовой, нельзя втаптывать в грязь жизнь Николая Островского и его творчество. Я думаю, что никто не покушается на подвиг Юрия Гагарина и других космонавтов, на творчество поэтов и писателей-шестидесятников. Тогда почему с таким упорством хотят перечеркнуть все, что сделано перед этим? Не понимаю! Если мы создавали «киносказки», то почему сегодня «деятели от искусства» так рьяно проталкивают на экраны «голливудские сказки» об освоении дикого Запада, о героях-ковбоях и шерифах, которые не раздумывая стреляют направо и налево, расправляясь с индейцами? Чужой рай всегда завлекательнее собственной земли, по не нужно ее топтать, превращая в пустыню то, что может дать новую жизнь.

- Очевидно, это извечная наша беда. Короткая память и неумение учиться на собственных ошибках. Шараханье в крайности, чтобы выделиться, чтобы заметили, оценили оригинальность мышления, смелость суждений.

- Вот-вот. Горе-критики не перестают изгаляться над переживаниями наших отцов и дедов. Они, живущие сегодня только в страхе перед бандитами, не могут представить ту обстановку, когда одна часть общества жила в постоянном страхе за свою жизнь, а другая и ведать не ведала об этом. Эта большая часть жила величайшей верой в светлое будущее, в построение нового общества и середины не было! А сегодня эту часть общества представляют, как сборище идиотов, которые преклонялись перед параноиком всех времен и народов. Однако эти «идиоты» создали великую державу, сокрушили фашизм, и еще неизвестно, что было бы с Европой и миром, если бы не наша великая Победа. Я лично воспринимал жизнь как романтик, с ясным чувством к прекрасному. Свою задачу видел в том, чтобы эти чувства нести зрителю. Я никогда не получал больших денег, не нажил ни особняка, ни дачи, ни машины. Я всю жизнь работал увлеченно и честно.

- Кстати, сколько получает народный артист СССР, работая в театре, который официально отнесен Указом Президента к народному достоянию?

- Это не секрет, получаю 1200 рублей. Можно прожить сегодня на такие деньги? А каково молодым актерам? Не отсюда ли качество их игры? Актер всегда на виду, ему нужно хорошо питаться, одеваться, он должен нести зрителю доброе и вечное.

- А есть ли оно доброе и вечное? Или основная задача сегодня не стать бомжом и разбогатеть?

- Большинство российских актеров ближе к нищете, чем к богатству. Не даром у А. Н. Островского столько пьес об актерской судьбе. Об их благородстве и честном служении искусству. Понятие «звезда», пришедшее с Запада, можно с трудом отнести к нашим звездам эстрады, их по пальцам можно пересчитать. В драматическом театре и на Западе я что-то не встречал звезд-миллионеров, а уж в наших театрах их просто нет. Актер театра это особый дар служения искусству. Человек, который стремится заработать здесь большие деньги, обречен на неудачу, ибо служение искусству не терпит суеты.
Как вам работается сегодня? Мне говорили в театре, что в день спектакля вы никого не принимаете, а перед выходом на сцену осеняете себя крестным знамением?
Увы, это правда. Я на сцене и в кино уже 67 лет, а ощущение такое, что сыграл очень мало, что у меня есть еще время наверстать упущенное. Я внутренне не удовлетворен. Мне сегодня хочется многое рассказать людям о жизни, о человеческих отношениях, о мире и земле, Я прожил счастливую долгую жизнь, работал с прекрасными актерами, никому не сделал плохого и смею надеяться, что ко мне тоже никто дурно не относился. Я всегда, выходя на сцену или съемочную площадку, хотел рассказать зрителям о человеке и его предназначении на земле. Актер должен нести в себе комплекс духовности и нравственности, он должен быть выразителем дум общества. Если тебе нечего сказать людям, то не надо выходить на сцену, лучше оставаться дома или сменить профессию. Спектакль это открытый разговор человека и общества о смысле жизни. Я же был и остаюсь рядовым работником театрального цеха.

Конечно, каждый талант от Бога. Стоит ли восхвалять и воспевать то, что пришло как бы само собой? Но стоит, наверное, внимательно вглядеться в само это явление, разобраться, что же так завораживает зрителя и сегодня, когда он смотрит старые ленты с участием Евгения Самойлова или приходит на спектакль Малого театра. Свидание с этим удивительным народным АКТЕРОМ России, человеком и гражданином, принесет вам радость и доброту. Заставит задуматься: кто ты, зачем живешь? ..

Анатолий СЕМЕНОВ
«Щит и меч», 25.03.1999