Новости

«Звуковой архив Малого театра»

АЛЕКСАНДРА ЯБЛОЧКИНА И ПРОВ САДОВСКИЙ В КОМЕДИИ «НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ»

Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных в 150-летию Малого театра…

Сцена Глумова и Мамаевой из комедии А.Н.Островского «На всякого мудреца довольно простоты»

Клеопатра Львовна Мамаева — Александра Александровна Яблочкина

Егор Дмитриевич Глумов — Пров Михайлович Садовский




С.Г. Кара-Мурза
Пров Михайлович Садовский в роли Глумова («Семья Садовских», 1939)

На заре своей юности, едва ли не на второй год своего пребывания на сцене, Пров Михайлович сыграл роль Глумова в пьесе „На всякого мудреца довольно простоты».

Эту же пьесу возобновил П. М. Садовский в 1935 г. как режиссер. Из молодого карьериста Глумова артист создал глубо о убедительный психологический портрет, характерный во всех своих подробностях, — тип плута, не брезгающего никакими средствами для достижения своей цели, нечто родственное одновременно и Кречинскому, и Молчалину. Артист очень тонко оттеняет злой ум этого неудавшегося российского Растиньяка, его острый, едкий язык, его безудержный аппетит к благам жизни, его лицемерие и ханжество, крепкую волю и наглый апломб, скрытые под маской мнимого убожества. Он всегда лжет и притворяется: когда лебезит перед Мамаевым, сентиментально нежничает с Мамаевой, прикидывается дурачком при глупом генерале Крутицком, развязен с Городулиным. С большим искусством П. М. Садовский скрывал желчную дерзость Глумова под личиной смирения и покорности. Артист отлично показывал, с какой силой этот авантюрист пользуется косностью и глупостью окружающих его для своей карьеры.
Пров Михайлович в продолжение всего последнего акта держал зрителя в напряженном ожидании, заставлял его думать, когда, в каком месте житейского моря вновь выплывет этот неумирающий ванька-встанька и в каких формах будет эксплоатировать человеческую тупость, убожество мысли и духовную слепоту.




А.А. Яблочкина
«Жизнь в театре», М. 1953.

После революции я не могла ограничиться раскрытием внутреннего мира играемого персонажа, его психологической характеристикой. Я чувствовала необходимость понять, оценить и выявить социальный облик того, кого я играю, вскрыть для себя и показать публике классовую принадлежность образа. Сначала это было инстинктивно, а затем все более и более сознательно. Я стремилась глубже воспроизвести каждую роль. Не мне судить, в какой мере это удавалось, но сама я чувствую, что ряд ролей наших классиков, игранных и раньше, я стала играть совсем по-иному.
Так, например, роль Мамаевой из пьесы Островского «На всякого мудреца довольно простоты» сделалась для меня во многом новой. В годы после Октябрьской революции я решительно отказалась от своей прежней трактовки этого образа. Я исполняла когда-то эту роль в той традиции, которую унаследовала от своих предшественниц. Мамаеву играли многие крупные актрисы русского театра, играли по-разному, давали отличные друг от друга характеристики. Мне эта роль досталась от Лешковской, в Петербурге ее исполняла Савина. Но вот интересно: при всем различии трактовок они не выходили за пределы анализа личных качеств Мамаевой. Интерес актрисы сосредотачивался на ее любовных отношениях с Глумовым. Собственно, и различие, о котором я говорила, сводилось к тому, полюбила ли она его или лишь увлеклась, хочет подчинить его себе или сама подчиняется ему, и т. д. и т. п.
Мамаева, сценический портрет которой рисовала я в те годы, ничем принципиально не отличалась от Мамаевой моих предшественниц или современниц.
Совершенно иной смысл мне удалось найти в этой роли тогда, когда мое творчество обогатилось ясным, советским мировоззрением, когда мои прежде не осознанные устремления оформились в четкую программу художника советского театра. Я поняла — и это стало главным содержанием моего исполнения, — что дело не в личных качествах Мамаевой. Я стремилась теперь раскрыть типическое в ее характере, показать во всех ее неблаговидных поступках отражение типичных качеств паразитического класса. Ни о каком обаянии Мамаевой уже не могло быть и речи. Как человеку, мне отвратительна эта барынька, но раз уж я воплощаю этот образ, то хочу показать, как права была история, вычеркнув мамаевых из жизни.