Новости

АКТЕРСКИЕ БАЙКИ БОРИСА КЛЮЕВА

Борис Владимирович Клюев, несмотря на то, что родился в семье актёра, хотел стать моряком торгового флота. В их школе училась внучка К.М. Половиковой, актрисы Театра им. Маяковского, мамы Валентины Серовой. Когда Борис был в шестом классе, Клавдия Михайловна поставила с учениками школы спектакль «Чёртова мельница». Успех был потрясающий, а Борю Клюева, который играл чёрта первого разряда Люциуса, стали без очереди пропускать в школьном буфете. Вот тогда он впервые и почувствовал славу, и, быть может, тогда в нём и проснулись актерские гены. Борис Клюев уже тридцать семь лет служит в Малом театре. Многие смешные истории связаны у него с родным театром.

Так держать!

Студентом я выходил в массовке в спектакле «Любовь Яровая». Анненков играл Кошкина. Мы, несколько человек, должны были его арестовать и увести со сцены. Артисты нас предупредили: «Анненков студентов проверяет. Он может вырваться, и вы посыплетесь, как горох».
Когда подошла эта сцена, я выбежал и вцепился в него мёртвой хваткой. Он рванулся, и правый рукав его кожанки остался у меня в руках. Кое-как мы утащили его за кулисы. Наградой нам была его похвала: «Молодцы, хорошо держали!»

«Я же ищу!»

У нас был артист Буренков Евгений Дмитриевич, про которого Вера Николаевна Пашенная говорила: «Это трактор!» Он был такой русский, широкой души человек, основательный, громкий, и всё делал по правде. Идут репетиции «Разбойников» Шиллера. Режиссёр Леонид Заславский говорит: «Сейчас будет сцена, где разбойники приходят в лес с награбленным. Они только что убивали, поджигали. Здесь нужен зуд крови!» Все переглянулись. Режиссёр говорит: «Ну да, наверное, это сложно, тогда поищите другое внутреннее состояние — апофеоз вакханалии!» Артисты в недоумении. Режиссёр вздыхает: «Ну, в общем, нужно, чтобы каждый нашёл что-то для себя».

На сцене стояли пилоны, которые во дворце изображали колонны, а в лесу на них откидывались шипы, и они становились деревьями. Это были большие фанерные конструкции, полые внутри. Я играл разбойника Шварца. Мы вбегаем в лес, я бросаю тюк с вещами, падаю рядом, а Буренков подошёл к дереву и стал биться головой об него. Послышался невообразимый гул. Все остановились. Режиссер, сидя в зале, спрашивает: «Женя, что ты делаешь?» Буренков повернулся и с обидой в голосе сказал: «Лёня, я же ищу!»

Рог

Идут репетиции «Летних прогулок» А. Салынского. Режиссёр Леонид Хейфец делает замечания Руфине Нифонтовой. На сцене стоял большой дебаркадер. Артисты поднимались по лестнице, скрытой от зрителей задником и выходили на сцену на уровне второго этажа. Нифонтова должна была уйти со сцены через дверь, после чего появлялся Буренков. Он стоит за дверью, готовится. Помощник режиссёра говорит ему: «Евгений Дмитриевич, у вас шнурок на ботинке развязался». Буренков наклоняется и начинает завязывать шнурок. В это время раздосадованная замечаниями режиссёра Нифонтова, которая никогда до этого, а уж тем более позже, себе такого не позволяла, подходит к двери и с размаху открывает её ногой. Послышался грохот и шум рухнувшего тела. Все бросились к Буренкову. Он встал, слегка покачнувшись, сказал на ходу: «Ничего, ничего» — и, выйдя на сцену, начал свой серьёзный монолог. Сначала его слушали, потом стали улыбаться, к концу уже смеялись. Серьёзным был только Буренков. Он ведь не мог видеть, как во время монолога у него на лбу появилась шишка и стала расти. Достигнув огромных размеров и превратившись в большой рог, она расти перестала, а рог начал синеть. Тут уж улыбнулся, по-моему, даже Хейфец.

Головастик

Приезжаем мы с артистом нашего театра Романом Филипповым в Киев на гастроли. Нас встречает помощник режиссёра: «Ребята, нужно быстро сняться». Он везёт нас на съёмочную площадку, а там молодой режиссёр, только что окончивший ВГИК. Такой а ля Тарковский: джинсы, клетчатая рубашка, широкие американские подтяжки, джинсовая кепочка. Режиссер говорит Филиппову: «Мы снимаем комедию. Вы проходите по мостику, теряете равновесие, падаете в воду, уходите на глубину. Когда всплываете, головой попадаете в плавающее на поверхности канотье».

Роман всё выполнил, а режиссёр: «Нет, не смешно. Переоденьте артиста. Вам надо будет сделать всё то же самое, но ещё набрать в рот воды и, когда попадёте головой в канотье, выпустить воду струйкой». Роман опять выполняет всё, что сказал ему режиссёр, а тот опять недоволен: «Нет, не смешно. Ассистент режиссёра, поймайте мне головастика! Значит, так. Вы сделаете всё то же самое, но вместе с водой выплюнете головастика». И тут Филиппов, сидя в воде, посылает режиссёра

далеко и надолго. Оторопевший режиссёр переспрашивает: «Это вы мне?» Филиппов отвечает: «Тебе, тебе!» Режиссёр объявляет перерыв, подходит к Филиппову: «Роман Сергеевич, вы всё это могли сказать мне один на один». Филиппов буркнул: «Но ведь вы мне при всех говорили».

Рабочий

Мы с Валерием Носиком подготовили программу и ездили с ней по стране. Нас замечательно принимали. Мы с ним разные, я большой, он маленький. У Валерия было пристрастие к зелёному змию, и с ним случилась такая история.

Ставрополь. Лето. Жара. Валера после «хорошего приёма» лежит в номере гостиницы, накрывшись простынёй с головой. За окном шум, колышется занавеска и мужской голос спрашивает: «У тебя можно подцепиться?» Валера дрожащим голосом отвечает: «Можно». Раздаётся лязг, и за батарею цепляется крюк. Через некоторое время тот же голос спрашивает: «Через тебя можно пройти?» Валера тем же дрожащим голосом отвечает: «Можно». Стягивает с головы простыню и видит, что на подоконнике появляется человек, спрыгивает на пол, проходит через комнату и выходит в коридор. Валерий садится на кровати: «Так это же человек! Это же рабочий, который в люльке за окном! А я-то подумал, что я с богом разговариваю, и чуть было не дал себе слово больше не пить».

Вместо двери

Идёт спектакль. На сцене Царь. Слуга приносит письмо на подносе, протягивает его Царю, тот берет письмо, слуга уходит. На роль слуги ввели молодого актёра. Выходя с подносом, он увидел изумлённые глаза Царя и понял, что сделал что-то не так. Оглянувшись, он, к своему ужасу, обнаружил, что вошёл через окно. Тогда он бросил поднос и убежал со сцены. Долго ходил, переживал, потом пошёл в гримёрную извиняться: «Простите меня, я разволновался и поэтому перепутал и вошёл через окно». Старый актёр хорошо поставленным голосом произнёс: «Дорогой мой, то, что вы вошли в окно, это полбеды, но когда вы ушли через камин, вот это уже беда».

«Умри, несчастный!»

Провинциальный театр 19-го века. На сцене герой и злодей. В финале герой убивает злодея. Идёт спектакль. Герой вытаскивает пистолет и говорит: «Умри, несчастный!», а выстрела нет. Он выразительно смотрит за кулисы, снова направляет пистолет. Уже не говорит, а кричит: «Умри, несчастный!» Выстрела нет. После третьей попытки он со злости бросает пистолет, кидается к злодею, бьёт его сапогом в живот и убегает. Злодей, оставшись один на сцене, начинает корчиться, сгибается в три погибели, но понимает, что такой удар никак не сможет отправить его на тот свет. Вдруг его осеняет, и он радостно кричит: «А сапог-то отравлен!» — и падает замертво.

Вес взят!

В телесериале «Михайло Ломоносов» я играл графа Григория Орлова. Там был эпизод, где я должен взять на руки Екатерину и отнести её в карету. Снимали в Петродворце. Екатерину играла молодая актриса из Таллинна, довольно плотного телосложения. На ней было платье с кринолином — это нижняя юбка на металлических обручах и сверху ещё несколько юбок. Я физически человек сильный, но не смог её поднять сразу. Когда же я, что называется, взял вес, возникла другая проблема. Металлические обручи поднялись, и верхняя юбка легла мне на лицо. Я ничего не вижу, прошу её: «Говори, куда мне идти». Она на ломаном русском отвечает: «Я сама не знаю». Идти надо было метров пятнадцать. Я прошёл пять и завалился в какую-то канаву. Стали думать, как же победить этот кринолин. Ничего не придумали, и я на полусогнутых, вслепую, еле-еле дотащил её до кареты, и мы рухнули у заднего колеса. Падение при монтаже вырезали, а всё остальное смотрится на удивление бодренько.

Записала Татьяна Петренко
«Театральная афиша», май 2006