Новости

АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «КЛАССИКА ВОЗВРАЩАЕТ ИНТЕРЕС К ЖИЗНИ»

Александра КОРШУНОВА, актера и режиссера Малого театра, педагога Щепкинского училища, вряд ли надо особо представлять. Один из представителей творческой династии Судаковых - Еланских - Коршуновых, он давно завоевал собственный творческий авторитет. Шумной славы, впрочем, не снискал, поскольку на передовые рубежи «современного» театра отнюдь не стремится. Его можно счесть человеком старомодным, если вложить в последнее определение смысл актерского достоинства традиционного русского театра. А можно воспринять и как идеалиста, коим он отчасти и является на самом деле. Разговор с Коршуновым не похож на парадоксальные диспуты с модными представителями новой драмы и режиссуры. Но ему есть что сказать, тем более что недавно в Малом театре появился его новый спектакль - «Бедность не порок» Островского, в котором он еще и сыграл одну из главных ролей.

- Не кажется ли вам, Александр Викторович, что название «Бедность не порок» сегодня гуманно звучит? Мне доводилось встречать людей, которые, не добившись в жизни материальных благ, ставят на себе крест, расписываясь в собственной никчемности.

- Действительно, название пьесы звучит своевременно. Об этом мы и с актерами говорили. Бедность - не порок, если она материального свойства. А вот бедность духовная - очень большой порок. На чем я основной упор в спектакле делал? Хотелось, чтобы он по своему смыслу и настроению прозвучал «за ваше и наше здоровье» душевное.

- А в чем нам нужно оздоровиться прежде всего?

- Есть в нашем времени какая-то душевная неустроенность, маета, потому что одна вера ушла, а другая не пришла. Все мерила, системы ценностей сбились. Материальное стало основополагающей категорией. А душевно-то людям трудно, потому что надеяться не на что.

А в этой пьесе есть как раз оздоравливающий душевный поток. Ощущение того, что все у нас есть для того, чтобы стало хорошо. Мы ведь не сегодня родились. Кстати, и у Шукшина есть подобная мысль в «Детстве Ивана Попова». Там сказано: «Ты, Ваня, только уверуй, что все было не зря. Наши песни, сказки, страдания и праздники - все было не зря. Уверуй и держись». Так же и у Островского, здесь есть душевный посыл к освобождению и победе настоящего, духовного, истинно красивого, ценного в человеке, в нас самих, в России. Братцы мои, да все у нас есть! Давайте только встряхнемся, очухаемся, поверим в себя. И все будет нормально.

- Вы прямо идеалист какой-то. Неужели театр способен на что-то в нашей жизни повлиять?

- А как же? Обязательно. Если в это не верить, то не нужно театром и заниматься. Я понимаю, конечно, что даже самые лучшие спектакли, фильмы и книжки в буквальном смысле не перевернут всю нашу жизнь. Но тем не менее кому-то помогут, кого-то поддержат, а кого-то направят, вылечат. Мандельштам писал, что если поэзия не лечит, то это не поэзия.

- К сожалению, поэтическим фразам сегодня мало кто доверяет. Лично у вас подобное случалось?

- В моей жизни это очень часто бывает. Случаются ведь периоды внутренней усталости, депрессии. И меня, как ни странно, выручает классика - в музыке, литературе, театре. Дает она какой-то свет, дыхание, вкус к жизни возвращает.

- Насколько часто вам удается быть просто зрителем?

- К сожалению, не очень часто. Бывают периоды, когда очередная работа сделана и наступает перерыв - тогда вырвешься, поглядишь что-нибудь. А потом опять долго питаешься чужими отзывами.

- И все-таки в чем, по-вашему, бедность и порок нашего театра?

- Понимаете, ничего нельзя в искусстве придумать, умозрительно нафантазировать, просто от желания всех удивить, прослыть современным, модным. Все, что я, например, пытаюсь делать, совпадает с мерой того, насколько я это понимаю, насколько это удается почувствовать и выразить. Самое главное в театре - актер, а режиссер должен «умереть в актере». Дорого рождение на сцене настоящей душевной жизни, психологическая проработка спектакля, создание ансамбля, в результате - атмосферы, музыки жизни.

Мне кажется, сейчас страдает театр недостатком доверия к тем законам сцены и драмы, которые были найдены и разработаны самыми нашими замечательными деятелями театра - Станиславским, Немировичем-Данченко, Товстоноговым, Эфросом. Они очень разные, но работали в одной традиции - подлинного, психологического, душевного, сострадательного, высокого искусства.

Можно сделать спектакль как угодно. Я готов принять любую постановку, если душевные мерки создателей спектакля соответствуют душевным меркам автора. Если взят уровень, заданный драматургом - в той форме, которая естественным образом родилась у режиссера. Но если спектакль сделан просто «современно», на сиюминутных ассоциациях, а новый уровень значительно ниже, тогда я не понимаю, зачем надо было брать, скажем, «Гамлета», а не любую другую пьесу. Если в центре спектакля не стоит человек, который воспринимает измену матери и гибель отца как признак того, что «распалась связь времен», которую он должен восстановить, то он не может называться Гамлетом. Парнишку, который просто ревнует мать, могут звать по-другому. Так что, мне кажется, страдает театр заниженностью критериев душевных.

- Простите за некорректность вопроса, но Малый театр тоже подвержен неким порокам?

- Безусловно, в каждом доме есть свои проблемы. А я действительно отношусь к Малому театру как к дому и очень ценю, что подобная атмосфера здесь сохранилась. Это дом, где можно работать, жить, думать, укрыться от сиюминутных треволнений и тревог времени. Поэтому, поймите, не хочется в наших болезнях публично копаться. Что же касается проблем? С одной стороны, мне нравится, что Малый - театр классического репертуара и в этом есть могучая ценность. Но с другой - на эту сцену, наверное, все-таки должна прийти и современная драматургия. Может быть, просто автора достойного не нашлось пока? Но это необходимо.

- Вы, собственно, опередили мой следующий вопрос, ведь основные упреки в адрес Малого театра связаны с отсутствием на его сцене современной жизни?

- Знаете, в последние годы существовали разные театральные метания. Малый театр в этом шторме, как корабль, устоял. И это хорошо, что он такой незыблемой опорой остался среди треволнений времени. А в классике есть возможность не только буквально соответствовать внешним реалиям своего времени, но и осмыслить его в принципе, более глубокий разговор повести, в том числе и о дне сегодняшнем. Не зря же все сходятся на том, что Островский стал очень современным даже по каким-то внешним ассоциациям: все эти векселя, проценты, банки, которые еще лет 30 назад казались архаикой. А еще у классики тот плюс, что там есть высокая планка духовности и мастерства и глубокий разговор, в котором нуждается современный зритель. Но современная пьеса, я повторюсь, все равно нужна.

- Вы сами берете очень высокую планку в разговоре. А вот удается ли вам и вашим коллегам по театру и Щепкинскому училищу готовить столь же достойную актерскую смену? Сегодня у молодого актера столько соблазнов в смысле легкой сериальной популярности и заработка, что, кажется, ему не до высоких материй.

- Да, жизнь такова, что зарабатывать нужно, это понятно. Но актеры Малого театра действительно «мелькают» меньше других. Все-таки не подвержен наш театр тусовке. Хотя студентов Щепкинского, конечно же, приглашают в сериалы. Они симпатичные, молодые, свежие, а ведь требуются новые лица. Мы, педагоги, уже забеспокоились: то один отпросится, то другой. И не откажешь ведь - у кого-то семейные обстоятельства сложные, кому-то деньги очень нужны. Но мы с педагогами все же собрались и сказали ребятам: все вопросы обсуждаются с нами. И только мы решаем, где стоит сниматься, а где нет, в зависимости от компании, материала, режиссера, роли. Если все нормально, то пусть снимаются, как-нибудь выкрутимся. Если же это низкопробный поток, который валом идет, то не стоит студенту набираться того опыта, от которого потом придется избавляться.

Да, популярность хороша и с точки зрения рекламы театру. Об этом нужно думать, этим заниматься, но знать меру. И все-таки интересы театра и спектакля должны быть превыше всего. Недостаток этого - сегодня болезнь всех театров. Режиссеры страдают, не имея возможности на репетициях актеров полностью собрать. Один бежит туда, другой - сюда, а не «погружается в атмосферу», как того требует пьеса. Да, это проблема времени, наверное. Но все зависит от того, насколько театр хорош, интересен, глубок.

Как-то у Валерия Лобановского спросили: вы создали команду единомышленников, что это значит? Он очень хорошо ответил: это взаимная вера игроков в тренеров и тренеров в игроков. Если такая команда складывается в театре, тогда все вопросы решаемы, причем с точки зрения искусства.

- Вы и сами в какой-то мере «тренер» для артистов Малого, поскольку занимаетесь режиссурой. Здесь не приветствуются постановочные амбиции, но существуют ли они у вас?

- Наверное, амбиции у каждого режиссера есть. Алексей Дикий ведь абсолютно верно спрашивал: чем будем удивлять? Надо для себя уяснить, чем ты хочешь удивить. В чем будет отличие твоего спектакля от другого? Но, мне кажется, это совсем не расходится с главенством автора. Как говорил Блок о поэзии: надо принять в душу звук, услышать его, а потом высказать. Чем можно удивить на самом деле? Тем, что ты, и только ты, услышишь тот единственный звук и сумеешь его выразить.

А задаваться целью искусственно придумать это удивление - недорого стоит. Вот этого, наверное, я не умею. Я пытаюсь пробиваться в том направлении, которое описал. А там уж насколько силенок хватит.

- Вы можете убедить актеров или порой приходится приказывать?

- Конечно, надо найти общий язык со складывающейся актерской компанией. И потому, когда ищешь исполнителей, все равно выбираешь и человечески, и творчески близких тебе людей, ведь в общей работе без понимания - никуда. Но ситуации бывают разными, равно как и актерские индивидуальности. Один ничего не сделает, если ты на него надавишь, с другими нужно проявить деспотизм, третий все ловит на лету.

- Вам не обидно, что ваша дочь Клавдия, замечательная, между прочим, актриса, изменила традициям Малого театра, не продолжила здешнюю династию, а ушла в Современник и «другие формы»?

- Я, конечно, хотел, чтобы она осталась в Малом. И дед очень хотел. Но я ее понимаю, уважаю ее решение. Думаю, для нее так будет лучше. В Малом существует психологический прессинг фамилии - и мне в свое время было непросто, и сегодня моему сыну Степану. Клава же - очень самостоятельный человек, свободный, ей действительно лучше начать на стороне, абсолютно независимо. Ведь актерские индивидуальности разные. Я кому-то из своих студентов посоветую идти в Малый, а кого-то отговорю. Это абсолютно естественно.


Ирина Алпатова
«Культура» 2.11.2006