Новости
АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА ДАВНО УЖЕ ГЕНЕРАЛ
АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА ДАВНО УЖЕ ГЕНЕРАЛ
АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА ДАВНО УЖЕ ГЕНЕРАЛ
В канун 250-летия Малого театра его легендарный худрук Юрий Соломин размышляет об истории…
4 сентября будет отмечаться 250 лет Малого театра, который наряду с питерской Александринкой стал первым профессиональным театром России, созданным по указу императрицы Елизаветы в 1756 году. В городе на Неве уже состоялись юбилейные торжества, так что первопрестольная оказалась во втором эшелоне. Накануне юбилея мы встретились с худруком Малого театра Юрием Соломиным, который вместе со своими коллегами пытается сохранять в нем духовность и уважение к традициям.
- Какой все-таки театр был открыт раньше: ваш или Александринка?
- Конечно, Александринка. Да по-другому и быть не могло, так как 250 лет назад резиденция императрицы Елизаветы Петровны, ее двор и правительство располагались в Петербурге, а Москва считалась второй столицей. Ну, как сейчас, только наоборот.
- Насколько мне известно, московская труппа была создана на основе любительского театра в университете?
- Да, именно там и зародилась будущая труппа Малого. Ведь до указа Елизаветы Петровны государственных театров в России не было, только крепостные и частные. Таким образом, она совершила культурный переворот в стране, и артисты стали занимать определенное положение в обществе. В общем, эта профессия стала официальной. Самое интересное заключалось в том, что дирекция обоих театров располагалась в Петербурге. И оттуда в Москву посылались курьеры. Представьте, как четко надо было работать, чтобы каждое распоряжение доходило до адресата вовремя.
- А почему ваш театр назвали Малым?
- Объясняю. Если у Александринки изначально было свое здание, то у московской труппы его не было. Вначале ее поселили в деревянном доме на Арбате, который в 1812 году сгорел. После этого она вновь перебралась в Московский университет. Поэтому не случайно наш театр называли вторым университетом. И только в 1824 году купец Варгин переоборудовал торговые ряды в театральное здание, которое рядом с Большим театром казалось маленьким. Отсюда и возникло название — Малый театр. Кстати, между этими зданиями был проложен подземный ход, по которому статисты перебегали из оперных спектаклей в драматические, и наоборот.
- Сегодня актеры Александринки хвастаются тем, что в их театре за Гоголем и Достоевским были закреплены места. То есть, говоря языком нынешним, они имели абонементы. А в Малом театре у того же Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Островского были свои места?
- Насколько я знаю, определенных мест у них не было. Но сохранились письма Николая Гоголя к Михаилу Щепкину, в которых он умолял ведущего артиста театра сыграть Городничего, а также руководить постановкой “Ревизора”. Как ни странно, но пьесы великого Островского редко удавались в Александринке, а вот в Малом его воспринимали как русского Шекспира. Почему? Не знаю. Видимо, тут большую роль сыграли разные актерские школы, да и Москва тогда была более теплая и душевная, чем холодный, чопорный Петербург. К примеру, о гостеприимстве Михаила Щепкина складывались легенды. В его доме всегда был накрыт стол для гостей, и двери никогда не закрывались. Актеры знали об этом и, приезжая в белокаменную, обязательно шли к нему. Бывало Щепкин только за трапезой узнавал, кто к нему пожаловал. Таким же хлебосолом был и Александр Островский, построивший на свои деньги в Щелыково для любимых артистов дом отдыха. Не зря же так много замечательных пьес он написал о нашем брате-актере.
- Юрий Мефодьевич, скажите: ваш визит с Валерием Фокиным к президенту в связи с предстоящим празднованием 250-летия русского театра что-нибудь вам дал? Какие-то средства были выделены?
- Да, но деньги приходилось выбивать с большим трудом, как будто мы собирались положить их в свой карман. Первоначально задумывалось, что один театр едет от Владивостока через Сибирь к центру, а второй от Калининграда, и где-то посредине, на Урале, эти коллективы встречаются и там проводят юбилей. Помню, Владимир Путин сказал: “Так ведь это будет праздник для всего российского театра, поэтому мы обязаны поддержать этот проект”. Но, увы, такого праздника не получилось, слишком дорогим он оказался. Как всегда, на культуру средств не хватило. Тем не менее наш театр побывал на гастролях в Ростове, Краснодаре, Риге, Таллине.
- Насколько я знаю, в Прибалтике на ваши спектакли стремились попасть не только русские, но и латыши, эстонцы. Чем объясняется такой ажиотаж? Ведь в этих странах много людей, относящихся к России без особой симпатии.
- Тем, что людям надоела та “лапша”, которую им вешают на уши разные авангардисты. Они истосковались по настоящим чувствам в спектаклях и, обретя это, прониклись к нам уважением. Политика тут не имеет никакого значения, мы хотя и не отделились от государства, но идеологией не занимаемся. Нам интересен человек, который всюду страдает, переживает, радуется одинаково, на каком бы языке он ни говорил.
- Наверное, такой горячий прием был приятен актерам, ведь в Москве не все критики жалуют ваш театр, считая его излишне традиционным.
- Пусть пишут все что им вздумается, на то они и критики. Только жизнь показывает: в отличие от других театров у нас самая сильная труппа. И когда со стороны приходит режиссер на постановку, то не выискивает, кто бы мог сыграть главные роли, а сразу находит подходящих актеров. Мы также сохранили ансамблевость — главную прерогативу репертуарного театра, к чему всегда стремился Станиславский, учившийся мастерству у артистов Малого.
- Но ведь вы не будете отрицать, что бытописатель Островский вам ближе, чем Чехов?
- Буду, потому что я сам несколько раз ставил Чехова и видел, как, например, наши “Три сестры” и “Дядю Ваню” принимали в Японии. В зале стояла такая тишина, что муху было слышно. Другое дело: мы никогда не занимались шептальным реализмом. Старые артисты говорили: зрители заплатили “рупь двадцать” и хотят все видеть, слышать и понимать. А от себя добавлю: и смотреть классиков, а не переписанные режиссерами сценарии. Сейчас, когда я ехал к вам на встречу, то слушал по радио в машине Грига в современной интерпретации и размышлял о том, что у нас с музыкантами одни и те же проблемы. Им надо сохранять Чайковского, Мусоргского, а нам — русское слово, часто замусоренное, испоганенное, потерявшее былую значимость. А ведь в начале было Слово, и Слово было Богом... Я знаю, что мои рассуждения на эту тему многих раздражают, но я уже сделал свое дело, и мне нечего бояться.
- Как сделал? Да ведь талантливый актер в любом возрасте остается талантлив.
- А вам никогда не приходило в голову, что мне могут и не дать сделать то, что хочется?..
- Вам?! Я даже такого представить не могу...
- А я могу. Но не будем об этом. В конце концов у меня есть Щепкинское училище, где я преподаю, и там мой опыт всегда пригодится. Приведу такой маленький пример: студенты спрашивают меня, как играть любовь? И я им примерно так отвечаю: если в каком-то фильме вы видите, как герой вначале говорит: “люблю”, а потом начинает раздевать свою возлюбленную и дальше идет постельная сцена, то это не любовь, а штамп номер раз. Ведь “люблю” можно сказать тихо, почти шепотом, но внутри при этом все должно клокотать, и тогда, может быть, это будет любовь. По крайней мере меня так учили. Я, как собака, натаскан на живую реакцию. Видимо, поэтому я не могу подряд сыграть три спектакля “Царя Федора” — на втором уже сдыхаю. Когда я выходил на сцену вместе с Пашенной, Жаровым, Ильинским, Бабочкиным, Царевым, то обязан был подтягиваться до их уровня игры. Не подражать им, а именно подтягиваться, иначе бы они сказали: “Деточка, иди — поучись, а потом играй с нами”. Эти великаны, как рентгеном, просвечивали нас молодых и брали над нами шефство.
- И кто же над вами шефствовал?
- Ко мне очень хорошо относились Владиславский и Светловидов. А когда я репетировал Хлестакова в “Ревизоре”, то, на мое несчастье, в этом спектакле были заняты все, кто его в молодости играл: Хохряков, Ильинский, Бабочкин, Любезнов. После репетиций каждый из них подходил ко мне, делал замечания и давал советы. Я злился на них, нервничал, проклинал тот день, когда меня назначили на эту роль, но не слушать не мог. Теперь-то я понимаю, какая это была школа для меня, какие университеты...
- Это Царев увидел в вас художественного руководителя?
- Не совсем. Его к тому времени в театре уже не было. Однажды, в начале 80-х годов, он пригласил меня в кабинет, в котором я сейчас сижу, и спросил: “А сыграть-то ты, что хочешь? Мечта есть?” И я назвал Сирано де Бержерака. “Да, роль хорошая”, — сказал Царев, и все. В течение года я получил ее. Никогда не забуду, как я влетел к нему в костюме Сирано, узнав, что его снимают, и воскликнул: “Как вы могли такое допустить, Михаил Иванович?!” И он ответил: “Ты знаешь, я этого не знал, меня обошли”. Не скрою, я хлопотал за него в ЦК, но там мне дали понять, что вопрос уже решен и ничего менять не будут.
- Выходит, в советские времена кадровая политика императорского театра решалась на самом высоком уровне?
- Думаю, и сейчас тоже, ведь не зря Малый театр считается режимным.
- И кастовость в нем по-прежнему существует?
- Кастовость есть почти в каждом репертуарным театре, хотя ей и противился на заре своей юности “Современник”. Она есть и в Ленкоме, и в МХТ. Не говоря уже о том, что в царские времена актеры императорских театров пользовались особыми привилегиями. А когда выходили на пенсию, то зарплаты за ними сохранялись, и они могли спокойно жить на старости лет. Не то, что сейчас. А потом звания: заслуженного, народного, зачем они существуют?.. Другое дело, что их надо постоянно оправдывать, а не почивать на лаврах. И потом, должен вам сказать, артисты всегда знают, кто чего стоит. К примеру, у нас был один артист, который всегда играл крохотные эпизодические роли, и делал это настолько классно, что мы собирались за кулисами и наблюдали за ним. Однажды Михаил Царев сказал: “А ведь без актера, который говорит: “Кушать подано”, спектакля может и не быть”. И он был абсолютно прав.
- Говорят, вы согласились играть в будущем спектакле Валерия Фокина “Игра в джин” вместе с Ниной Ургант?
- Да, предложение такое было, но вряд ли это осуществимо в предстоящем сезоне, я не могу бросать театр надолго.
- Ну, вы и никогда не могли его бросить. В то время как другие худруки, не будем называть имена, месяцами пропадают на съемках.
- Когда я был молодым, то весьма активно снимался. Мне даже из-за этого не давали ролей в театре. И только после того, как Руфина Нифонтова выступила на одном из собраний и поставила вопрос ребром, сославшись на то, что артиста Соломина знает вся страна, мне начали кое-что подкидывать. Сейчас я часто отказываюсь от кино. Во-первых, нет времени, а во-вторых, пожить еще хочется, так как каждая роль много сил забирает. К тому же настала пора выйти в новом спектакле Малого театра.
- Уж не “Король Лир” это будет?
- Увы! Пока это остается моей мечтой. Авось успею!
СПРАВКА “ТРУДА”
Соломин Юрий Мефодьевич родился 18 июня 1935 года в Чите в семье музыкантов. Окончил театральное училище им. Щепкина (1957). Народный артист СССР (1988). В 1988 году возглавил Малый театр. Самые известные работы в кино — роли в фильмах: “Адъютант его превосходительства”, “Дерсу Узала”, “Хождение по мукам”, “Обыкновенное чудо”, “Блокада”, “ТАСС уполномочен заявить”, “Красная палатка”. В театре — заглавные роли в спектаклях: “Ревизор”, “Царь Федор Иоаннович”, “Дядя Ваня”, “Сирано де Бержерак”. Особая гордость Юрия Мефодьевича — внучка Александра, несмотря на свой юный возраст, уже заслужившая признание как музыкант. Вместе с родителями Саша живет в Лондоне. Соломин очень любит животных, на даче у него живут собака и несколько кошек.
В канун 250-летия Малого театра его легендарный худрук Юрий Соломин размышляет об истории…
4 сентября будет отмечаться 250 лет Малого театра, который наряду с питерской Александринкой стал первым профессиональным театром России, созданным по указу императрицы Елизаветы в 1756 году. В городе на Неве уже состоялись юбилейные торжества, так что первопрестольная оказалась во втором эшелоне. Накануне юбилея мы встретились с худруком Малого театра Юрием Соломиным, который вместе со своими коллегами пытается сохранять в нем духовность и уважение к традициям.
- Какой все-таки театр был открыт раньше: ваш или Александринка?
- Конечно, Александринка. Да по-другому и быть не могло, так как 250 лет назад резиденция императрицы Елизаветы Петровны, ее двор и правительство располагались в Петербурге, а Москва считалась второй столицей. Ну, как сейчас, только наоборот.
- Насколько мне известно, московская труппа была создана на основе любительского театра в университете?
- Да, именно там и зародилась будущая труппа Малого. Ведь до указа Елизаветы Петровны государственных театров в России не было, только крепостные и частные. Таким образом, она совершила культурный переворот в стране, и артисты стали занимать определенное положение в обществе. В общем, эта профессия стала официальной. Самое интересное заключалось в том, что дирекция обоих театров располагалась в Петербурге. И оттуда в Москву посылались курьеры. Представьте, как четко надо было работать, чтобы каждое распоряжение доходило до адресата вовремя.
- А почему ваш театр назвали Малым?
- Объясняю. Если у Александринки изначально было свое здание, то у московской труппы его не было. Вначале ее поселили в деревянном доме на Арбате, который в 1812 году сгорел. После этого она вновь перебралась в Московский университет. Поэтому не случайно наш театр называли вторым университетом. И только в 1824 году купец Варгин переоборудовал торговые ряды в театральное здание, которое рядом с Большим театром казалось маленьким. Отсюда и возникло название — Малый театр. Кстати, между этими зданиями был проложен подземный ход, по которому статисты перебегали из оперных спектаклей в драматические, и наоборот.
- Сегодня актеры Александринки хвастаются тем, что в их театре за Гоголем и Достоевским были закреплены места. То есть, говоря языком нынешним, они имели абонементы. А в Малом театре у того же Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Островского были свои места?
- Насколько я знаю, определенных мест у них не было. Но сохранились письма Николая Гоголя к Михаилу Щепкину, в которых он умолял ведущего артиста театра сыграть Городничего, а также руководить постановкой “Ревизора”. Как ни странно, но пьесы великого Островского редко удавались в Александринке, а вот в Малом его воспринимали как русского Шекспира. Почему? Не знаю. Видимо, тут большую роль сыграли разные актерские школы, да и Москва тогда была более теплая и душевная, чем холодный, чопорный Петербург. К примеру, о гостеприимстве Михаила Щепкина складывались легенды. В его доме всегда был накрыт стол для гостей, и двери никогда не закрывались. Актеры знали об этом и, приезжая в белокаменную, обязательно шли к нему. Бывало Щепкин только за трапезой узнавал, кто к нему пожаловал. Таким же хлебосолом был и Александр Островский, построивший на свои деньги в Щелыково для любимых артистов дом отдыха. Не зря же так много замечательных пьес он написал о нашем брате-актере.
- Юрий Мефодьевич, скажите: ваш визит с Валерием Фокиным к президенту в связи с предстоящим празднованием 250-летия русского театра что-нибудь вам дал? Какие-то средства были выделены?
- Да, но деньги приходилось выбивать с большим трудом, как будто мы собирались положить их в свой карман. Первоначально задумывалось, что один театр едет от Владивостока через Сибирь к центру, а второй от Калининграда, и где-то посредине, на Урале, эти коллективы встречаются и там проводят юбилей. Помню, Владимир Путин сказал: “Так ведь это будет праздник для всего российского театра, поэтому мы обязаны поддержать этот проект”. Но, увы, такого праздника не получилось, слишком дорогим он оказался. Как всегда, на культуру средств не хватило. Тем не менее наш театр побывал на гастролях в Ростове, Краснодаре, Риге, Таллине.
- Насколько я знаю, в Прибалтике на ваши спектакли стремились попасть не только русские, но и латыши, эстонцы. Чем объясняется такой ажиотаж? Ведь в этих странах много людей, относящихся к России без особой симпатии.
- Тем, что людям надоела та “лапша”, которую им вешают на уши разные авангардисты. Они истосковались по настоящим чувствам в спектаклях и, обретя это, прониклись к нам уважением. Политика тут не имеет никакого значения, мы хотя и не отделились от государства, но идеологией не занимаемся. Нам интересен человек, который всюду страдает, переживает, радуется одинаково, на каком бы языке он ни говорил.
- Наверное, такой горячий прием был приятен актерам, ведь в Москве не все критики жалуют ваш театр, считая его излишне традиционным.
- Пусть пишут все что им вздумается, на то они и критики. Только жизнь показывает: в отличие от других театров у нас самая сильная труппа. И когда со стороны приходит режиссер на постановку, то не выискивает, кто бы мог сыграть главные роли, а сразу находит подходящих актеров. Мы также сохранили ансамблевость — главную прерогативу репертуарного театра, к чему всегда стремился Станиславский, учившийся мастерству у артистов Малого.
- Но ведь вы не будете отрицать, что бытописатель Островский вам ближе, чем Чехов?
- Буду, потому что я сам несколько раз ставил Чехова и видел, как, например, наши “Три сестры” и “Дядю Ваню” принимали в Японии. В зале стояла такая тишина, что муху было слышно. Другое дело: мы никогда не занимались шептальным реализмом. Старые артисты говорили: зрители заплатили “рупь двадцать” и хотят все видеть, слышать и понимать. А от себя добавлю: и смотреть классиков, а не переписанные режиссерами сценарии. Сейчас, когда я ехал к вам на встречу, то слушал по радио в машине Грига в современной интерпретации и размышлял о том, что у нас с музыкантами одни и те же проблемы. Им надо сохранять Чайковского, Мусоргского, а нам — русское слово, часто замусоренное, испоганенное, потерявшее былую значимость. А ведь в начале было Слово, и Слово было Богом... Я знаю, что мои рассуждения на эту тему многих раздражают, но я уже сделал свое дело, и мне нечего бояться.
- Как сделал? Да ведь талантливый актер в любом возрасте остается талантлив.
- А вам никогда не приходило в голову, что мне могут и не дать сделать то, что хочется?..
- Вам?! Я даже такого представить не могу...
- А я могу. Но не будем об этом. В конце концов у меня есть Щепкинское училище, где я преподаю, и там мой опыт всегда пригодится. Приведу такой маленький пример: студенты спрашивают меня, как играть любовь? И я им примерно так отвечаю: если в каком-то фильме вы видите, как герой вначале говорит: “люблю”, а потом начинает раздевать свою возлюбленную и дальше идет постельная сцена, то это не любовь, а штамп номер раз. Ведь “люблю” можно сказать тихо, почти шепотом, но внутри при этом все должно клокотать, и тогда, может быть, это будет любовь. По крайней мере меня так учили. Я, как собака, натаскан на живую реакцию. Видимо, поэтому я не могу подряд сыграть три спектакля “Царя Федора” — на втором уже сдыхаю. Когда я выходил на сцену вместе с Пашенной, Жаровым, Ильинским, Бабочкиным, Царевым, то обязан был подтягиваться до их уровня игры. Не подражать им, а именно подтягиваться, иначе бы они сказали: “Деточка, иди — поучись, а потом играй с нами”. Эти великаны, как рентгеном, просвечивали нас молодых и брали над нами шефство.
- И кто же над вами шефствовал?
- Ко мне очень хорошо относились Владиславский и Светловидов. А когда я репетировал Хлестакова в “Ревизоре”, то, на мое несчастье, в этом спектакле были заняты все, кто его в молодости играл: Хохряков, Ильинский, Бабочкин, Любезнов. После репетиций каждый из них подходил ко мне, делал замечания и давал советы. Я злился на них, нервничал, проклинал тот день, когда меня назначили на эту роль, но не слушать не мог. Теперь-то я понимаю, какая это была школа для меня, какие университеты...
- Это Царев увидел в вас художественного руководителя?
- Не совсем. Его к тому времени в театре уже не было. Однажды, в начале 80-х годов, он пригласил меня в кабинет, в котором я сейчас сижу, и спросил: “А сыграть-то ты, что хочешь? Мечта есть?” И я назвал Сирано де Бержерака. “Да, роль хорошая”, — сказал Царев, и все. В течение года я получил ее. Никогда не забуду, как я влетел к нему в костюме Сирано, узнав, что его снимают, и воскликнул: “Как вы могли такое допустить, Михаил Иванович?!” И он ответил: “Ты знаешь, я этого не знал, меня обошли”. Не скрою, я хлопотал за него в ЦК, но там мне дали понять, что вопрос уже решен и ничего менять не будут.
- Выходит, в советские времена кадровая политика императорского театра решалась на самом высоком уровне?
- Думаю, и сейчас тоже, ведь не зря Малый театр считается режимным.
- И кастовость в нем по-прежнему существует?
- Кастовость есть почти в каждом репертуарным театре, хотя ей и противился на заре своей юности “Современник”. Она есть и в Ленкоме, и в МХТ. Не говоря уже о том, что в царские времена актеры императорских театров пользовались особыми привилегиями. А когда выходили на пенсию, то зарплаты за ними сохранялись, и они могли спокойно жить на старости лет. Не то, что сейчас. А потом звания: заслуженного, народного, зачем они существуют?.. Другое дело, что их надо постоянно оправдывать, а не почивать на лаврах. И потом, должен вам сказать, артисты всегда знают, кто чего стоит. К примеру, у нас был один артист, который всегда играл крохотные эпизодические роли, и делал это настолько классно, что мы собирались за кулисами и наблюдали за ним. Однажды Михаил Царев сказал: “А ведь без актера, который говорит: “Кушать подано”, спектакля может и не быть”. И он был абсолютно прав.
- Говорят, вы согласились играть в будущем спектакле Валерия Фокина “Игра в джин” вместе с Ниной Ургант?
- Да, предложение такое было, но вряд ли это осуществимо в предстоящем сезоне, я не могу бросать театр надолго.
- Ну, вы и никогда не могли его бросить. В то время как другие худруки, не будем называть имена, месяцами пропадают на съемках.
- Когда я был молодым, то весьма активно снимался. Мне даже из-за этого не давали ролей в театре. И только после того, как Руфина Нифонтова выступила на одном из собраний и поставила вопрос ребром, сославшись на то, что артиста Соломина знает вся страна, мне начали кое-что подкидывать. Сейчас я часто отказываюсь от кино. Во-первых, нет времени, а во-вторых, пожить еще хочется, так как каждая роль много сил забирает. К тому же настала пора выйти в новом спектакле Малого театра.
- Уж не “Король Лир” это будет?
- Увы! Пока это остается моей мечтой. Авось успею!
СПРАВКА “ТРУДА”
Соломин Юрий Мефодьевич родился 18 июня 1935 года в Чите в семье музыкантов. Окончил театральное училище им. Щепкина (1957). Народный артист СССР (1988). В 1988 году возглавил Малый театр. Самые известные работы в кино — роли в фильмах: “Адъютант его превосходительства”, “Дерсу Узала”, “Хождение по мукам”, “Обыкновенное чудо”, “Блокада”, “ТАСС уполномочен заявить”, “Красная палатка”. В театре — заглавные роли в спектаклях: “Ревизор”, “Царь Федор Иоаннович”, “Дядя Ваня”, “Сирано де Бержерак”. Особая гордость Юрия Мефодьевича — внучка Александра, несмотря на свой юный возраст, уже заслужившая признание как музыкант. Вместе с родителями Саша живет в Лондоне. Соломин очень любит животных, на даче у него живут собака и несколько кошек.
Дата публикации: 01.09.2006
АДЪЮТАНТ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА ДАВНО УЖЕ ГЕНЕРАЛ
В канун 250-летия Малого театра его легендарный худрук Юрий Соломин размышляет об истории…
4 сентября будет отмечаться 250 лет Малого театра, который наряду с питерской Александринкой стал первым профессиональным театром России, созданным по указу императрицы Елизаветы в 1756 году. В городе на Неве уже состоялись юбилейные торжества, так что первопрестольная оказалась во втором эшелоне. Накануне юбилея мы встретились с худруком Малого театра Юрием Соломиным, который вместе со своими коллегами пытается сохранять в нем духовность и уважение к традициям.
- Какой все-таки театр был открыт раньше: ваш или Александринка?
- Конечно, Александринка. Да по-другому и быть не могло, так как 250 лет назад резиденция императрицы Елизаветы Петровны, ее двор и правительство располагались в Петербурге, а Москва считалась второй столицей. Ну, как сейчас, только наоборот.
- Насколько мне известно, московская труппа была создана на основе любительского театра в университете?
- Да, именно там и зародилась будущая труппа Малого. Ведь до указа Елизаветы Петровны государственных театров в России не было, только крепостные и частные. Таким образом, она совершила культурный переворот в стране, и артисты стали занимать определенное положение в обществе. В общем, эта профессия стала официальной. Самое интересное заключалось в том, что дирекция обоих театров располагалась в Петербурге. И оттуда в Москву посылались курьеры. Представьте, как четко надо было работать, чтобы каждое распоряжение доходило до адресата вовремя.
- А почему ваш театр назвали Малым?
- Объясняю. Если у Александринки изначально было свое здание, то у московской труппы его не было. Вначале ее поселили в деревянном доме на Арбате, который в 1812 году сгорел. После этого она вновь перебралась в Московский университет. Поэтому не случайно наш театр называли вторым университетом. И только в 1824 году купец Варгин переоборудовал торговые ряды в театральное здание, которое рядом с Большим театром казалось маленьким. Отсюда и возникло название — Малый театр. Кстати, между этими зданиями был проложен подземный ход, по которому статисты перебегали из оперных спектаклей в драматические, и наоборот.
- Сегодня актеры Александринки хвастаются тем, что в их театре за Гоголем и Достоевским были закреплены места. То есть, говоря языком нынешним, они имели абонементы. А в Малом театре у того же Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Островского были свои места?
- Насколько я знаю, определенных мест у них не было. Но сохранились письма Николая Гоголя к Михаилу Щепкину, в которых он умолял ведущего артиста театра сыграть Городничего, а также руководить постановкой “Ревизора”. Как ни странно, но пьесы великого Островского редко удавались в Александринке, а вот в Малом его воспринимали как русского Шекспира. Почему? Не знаю. Видимо, тут большую роль сыграли разные актерские школы, да и Москва тогда была более теплая и душевная, чем холодный, чопорный Петербург. К примеру, о гостеприимстве Михаила Щепкина складывались легенды. В его доме всегда был накрыт стол для гостей, и двери никогда не закрывались. Актеры знали об этом и, приезжая в белокаменную, обязательно шли к нему. Бывало Щепкин только за трапезой узнавал, кто к нему пожаловал. Таким же хлебосолом был и Александр Островский, построивший на свои деньги в Щелыково для любимых артистов дом отдыха. Не зря же так много замечательных пьес он написал о нашем брате-актере.
- Юрий Мефодьевич, скажите: ваш визит с Валерием Фокиным к президенту в связи с предстоящим празднованием 250-летия русского театра что-нибудь вам дал? Какие-то средства были выделены?
- Да, но деньги приходилось выбивать с большим трудом, как будто мы собирались положить их в свой карман. Первоначально задумывалось, что один театр едет от Владивостока через Сибирь к центру, а второй от Калининграда, и где-то посредине, на Урале, эти коллективы встречаются и там проводят юбилей. Помню, Владимир Путин сказал: “Так ведь это будет праздник для всего российского театра, поэтому мы обязаны поддержать этот проект”. Но, увы, такого праздника не получилось, слишком дорогим он оказался. Как всегда, на культуру средств не хватило. Тем не менее наш театр побывал на гастролях в Ростове, Краснодаре, Риге, Таллине.
- Насколько я знаю, в Прибалтике на ваши спектакли стремились попасть не только русские, но и латыши, эстонцы. Чем объясняется такой ажиотаж? Ведь в этих странах много людей, относящихся к России без особой симпатии.
- Тем, что людям надоела та “лапша”, которую им вешают на уши разные авангардисты. Они истосковались по настоящим чувствам в спектаклях и, обретя это, прониклись к нам уважением. Политика тут не имеет никакого значения, мы хотя и не отделились от государства, но идеологией не занимаемся. Нам интересен человек, который всюду страдает, переживает, радуется одинаково, на каком бы языке он ни говорил.
- Наверное, такой горячий прием был приятен актерам, ведь в Москве не все критики жалуют ваш театр, считая его излишне традиционным.
- Пусть пишут все что им вздумается, на то они и критики. Только жизнь показывает: в отличие от других театров у нас самая сильная труппа. И когда со стороны приходит режиссер на постановку, то не выискивает, кто бы мог сыграть главные роли, а сразу находит подходящих актеров. Мы также сохранили ансамблевость — главную прерогативу репертуарного театра, к чему всегда стремился Станиславский, учившийся мастерству у артистов Малого.
- Но ведь вы не будете отрицать, что бытописатель Островский вам ближе, чем Чехов?
- Буду, потому что я сам несколько раз ставил Чехова и видел, как, например, наши “Три сестры” и “Дядю Ваню” принимали в Японии. В зале стояла такая тишина, что муху было слышно. Другое дело: мы никогда не занимались шептальным реализмом. Старые артисты говорили: зрители заплатили “рупь двадцать” и хотят все видеть, слышать и понимать. А от себя добавлю: и смотреть классиков, а не переписанные режиссерами сценарии. Сейчас, когда я ехал к вам на встречу, то слушал по радио в машине Грига в современной интерпретации и размышлял о том, что у нас с музыкантами одни и те же проблемы. Им надо сохранять Чайковского, Мусоргского, а нам — русское слово, часто замусоренное, испоганенное, потерявшее былую значимость. А ведь в начале было Слово, и Слово было Богом... Я знаю, что мои рассуждения на эту тему многих раздражают, но я уже сделал свое дело, и мне нечего бояться.
- Как сделал? Да ведь талантливый актер в любом возрасте остается талантлив.
- А вам никогда не приходило в голову, что мне могут и не дать сделать то, что хочется?..
- Вам?! Я даже такого представить не могу...
- А я могу. Но не будем об этом. В конце концов у меня есть Щепкинское училище, где я преподаю, и там мой опыт всегда пригодится. Приведу такой маленький пример: студенты спрашивают меня, как играть любовь? И я им примерно так отвечаю: если в каком-то фильме вы видите, как герой вначале говорит: “люблю”, а потом начинает раздевать свою возлюбленную и дальше идет постельная сцена, то это не любовь, а штамп номер раз. Ведь “люблю” можно сказать тихо, почти шепотом, но внутри при этом все должно клокотать, и тогда, может быть, это будет любовь. По крайней мере меня так учили. Я, как собака, натаскан на живую реакцию. Видимо, поэтому я не могу подряд сыграть три спектакля “Царя Федора” — на втором уже сдыхаю. Когда я выходил на сцену вместе с Пашенной, Жаровым, Ильинским, Бабочкиным, Царевым, то обязан был подтягиваться до их уровня игры. Не подражать им, а именно подтягиваться, иначе бы они сказали: “Деточка, иди — поучись, а потом играй с нами”. Эти великаны, как рентгеном, просвечивали нас молодых и брали над нами шефство.
- И кто же над вами шефствовал?
- Ко мне очень хорошо относились Владиславский и Светловидов. А когда я репетировал Хлестакова в “Ревизоре”, то, на мое несчастье, в этом спектакле были заняты все, кто его в молодости играл: Хохряков, Ильинский, Бабочкин, Любезнов. После репетиций каждый из них подходил ко мне, делал замечания и давал советы. Я злился на них, нервничал, проклинал тот день, когда меня назначили на эту роль, но не слушать не мог. Теперь-то я понимаю, какая это была школа для меня, какие университеты...
- Это Царев увидел в вас художественного руководителя?
- Не совсем. Его к тому времени в театре уже не было. Однажды, в начале 80-х годов, он пригласил меня в кабинет, в котором я сейчас сижу, и спросил: “А сыграть-то ты, что хочешь? Мечта есть?” И я назвал Сирано де Бержерака. “Да, роль хорошая”, — сказал Царев, и все. В течение года я получил ее. Никогда не забуду, как я влетел к нему в костюме Сирано, узнав, что его снимают, и воскликнул: “Как вы могли такое допустить, Михаил Иванович?!” И он ответил: “Ты знаешь, я этого не знал, меня обошли”. Не скрою, я хлопотал за него в ЦК, но там мне дали понять, что вопрос уже решен и ничего менять не будут.
- Выходит, в советские времена кадровая политика императорского театра решалась на самом высоком уровне?
- Думаю, и сейчас тоже, ведь не зря Малый театр считается режимным.
- И кастовость в нем по-прежнему существует?
- Кастовость есть почти в каждом репертуарным театре, хотя ей и противился на заре своей юности “Современник”. Она есть и в Ленкоме, и в МХТ. Не говоря уже о том, что в царские времена актеры императорских театров пользовались особыми привилегиями. А когда выходили на пенсию, то зарплаты за ними сохранялись, и они могли спокойно жить на старости лет. Не то, что сейчас. А потом звания: заслуженного, народного, зачем они существуют?.. Другое дело, что их надо постоянно оправдывать, а не почивать на лаврах. И потом, должен вам сказать, артисты всегда знают, кто чего стоит. К примеру, у нас был один артист, который всегда играл крохотные эпизодические роли, и делал это настолько классно, что мы собирались за кулисами и наблюдали за ним. Однажды Михаил Царев сказал: “А ведь без актера, который говорит: “Кушать подано”, спектакля может и не быть”. И он был абсолютно прав.
- Говорят, вы согласились играть в будущем спектакле Валерия Фокина “Игра в джин” вместе с Ниной Ургант?
- Да, предложение такое было, но вряд ли это осуществимо в предстоящем сезоне, я не могу бросать театр надолго.
- Ну, вы и никогда не могли его бросить. В то время как другие худруки, не будем называть имена, месяцами пропадают на съемках.
- Когда я был молодым, то весьма активно снимался. Мне даже из-за этого не давали ролей в театре. И только после того, как Руфина Нифонтова выступила на одном из собраний и поставила вопрос ребром, сославшись на то, что артиста Соломина знает вся страна, мне начали кое-что подкидывать. Сейчас я часто отказываюсь от кино. Во-первых, нет времени, а во-вторых, пожить еще хочется, так как каждая роль много сил забирает. К тому же настала пора выйти в новом спектакле Малого театра.
- Уж не “Король Лир” это будет?
- Увы! Пока это остается моей мечтой. Авось успею!
СПРАВКА “ТРУДА”
Соломин Юрий Мефодьевич родился 18 июня 1935 года в Чите в семье музыкантов. Окончил театральное училище им. Щепкина (1957). Народный артист СССР (1988). В 1988 году возглавил Малый театр. Самые известные работы в кино — роли в фильмах: “Адъютант его превосходительства”, “Дерсу Узала”, “Хождение по мукам”, “Обыкновенное чудо”, “Блокада”, “ТАСС уполномочен заявить”, “Красная палатка”. В театре — заглавные роли в спектаклях: “Ревизор”, “Царь Федор Иоаннович”, “Дядя Ваня”, “Сирано де Бержерак”. Особая гордость Юрия Мефодьевича — внучка Александра, несмотря на свой юный возраст, уже заслужившая признание как музыкант. Вместе с родителями Саша живет в Лондоне. Соломин очень любит животных, на даче у него живут собака и несколько кошек.
В канун 250-летия Малого театра его легендарный худрук Юрий Соломин размышляет об истории…
4 сентября будет отмечаться 250 лет Малого театра, который наряду с питерской Александринкой стал первым профессиональным театром России, созданным по указу императрицы Елизаветы в 1756 году. В городе на Неве уже состоялись юбилейные торжества, так что первопрестольная оказалась во втором эшелоне. Накануне юбилея мы встретились с худруком Малого театра Юрием Соломиным, который вместе со своими коллегами пытается сохранять в нем духовность и уважение к традициям.
- Какой все-таки театр был открыт раньше: ваш или Александринка?
- Конечно, Александринка. Да по-другому и быть не могло, так как 250 лет назад резиденция императрицы Елизаветы Петровны, ее двор и правительство располагались в Петербурге, а Москва считалась второй столицей. Ну, как сейчас, только наоборот.
- Насколько мне известно, московская труппа была создана на основе любительского театра в университете?
- Да, именно там и зародилась будущая труппа Малого. Ведь до указа Елизаветы Петровны государственных театров в России не было, только крепостные и частные. Таким образом, она совершила культурный переворот в стране, и артисты стали занимать определенное положение в обществе. В общем, эта профессия стала официальной. Самое интересное заключалось в том, что дирекция обоих театров располагалась в Петербурге. И оттуда в Москву посылались курьеры. Представьте, как четко надо было работать, чтобы каждое распоряжение доходило до адресата вовремя.
- А почему ваш театр назвали Малым?
- Объясняю. Если у Александринки изначально было свое здание, то у московской труппы его не было. Вначале ее поселили в деревянном доме на Арбате, который в 1812 году сгорел. После этого она вновь перебралась в Московский университет. Поэтому не случайно наш театр называли вторым университетом. И только в 1824 году купец Варгин переоборудовал торговые ряды в театральное здание, которое рядом с Большим театром казалось маленьким. Отсюда и возникло название — Малый театр. Кстати, между этими зданиями был проложен подземный ход, по которому статисты перебегали из оперных спектаклей в драматические, и наоборот.
- Сегодня актеры Александринки хвастаются тем, что в их театре за Гоголем и Достоевским были закреплены места. То есть, говоря языком нынешним, они имели абонементы. А в Малом театре у того же Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Островского были свои места?
- Насколько я знаю, определенных мест у них не было. Но сохранились письма Николая Гоголя к Михаилу Щепкину, в которых он умолял ведущего артиста театра сыграть Городничего, а также руководить постановкой “Ревизора”. Как ни странно, но пьесы великого Островского редко удавались в Александринке, а вот в Малом его воспринимали как русского Шекспира. Почему? Не знаю. Видимо, тут большую роль сыграли разные актерские школы, да и Москва тогда была более теплая и душевная, чем холодный, чопорный Петербург. К примеру, о гостеприимстве Михаила Щепкина складывались легенды. В его доме всегда был накрыт стол для гостей, и двери никогда не закрывались. Актеры знали об этом и, приезжая в белокаменную, обязательно шли к нему. Бывало Щепкин только за трапезой узнавал, кто к нему пожаловал. Таким же хлебосолом был и Александр Островский, построивший на свои деньги в Щелыково для любимых артистов дом отдыха. Не зря же так много замечательных пьес он написал о нашем брате-актере.
- Юрий Мефодьевич, скажите: ваш визит с Валерием Фокиным к президенту в связи с предстоящим празднованием 250-летия русского театра что-нибудь вам дал? Какие-то средства были выделены?
- Да, но деньги приходилось выбивать с большим трудом, как будто мы собирались положить их в свой карман. Первоначально задумывалось, что один театр едет от Владивостока через Сибирь к центру, а второй от Калининграда, и где-то посредине, на Урале, эти коллективы встречаются и там проводят юбилей. Помню, Владимир Путин сказал: “Так ведь это будет праздник для всего российского театра, поэтому мы обязаны поддержать этот проект”. Но, увы, такого праздника не получилось, слишком дорогим он оказался. Как всегда, на культуру средств не хватило. Тем не менее наш театр побывал на гастролях в Ростове, Краснодаре, Риге, Таллине.
- Насколько я знаю, в Прибалтике на ваши спектакли стремились попасть не только русские, но и латыши, эстонцы. Чем объясняется такой ажиотаж? Ведь в этих странах много людей, относящихся к России без особой симпатии.
- Тем, что людям надоела та “лапша”, которую им вешают на уши разные авангардисты. Они истосковались по настоящим чувствам в спектаклях и, обретя это, прониклись к нам уважением. Политика тут не имеет никакого значения, мы хотя и не отделились от государства, но идеологией не занимаемся. Нам интересен человек, который всюду страдает, переживает, радуется одинаково, на каком бы языке он ни говорил.
- Наверное, такой горячий прием был приятен актерам, ведь в Москве не все критики жалуют ваш театр, считая его излишне традиционным.
- Пусть пишут все что им вздумается, на то они и критики. Только жизнь показывает: в отличие от других театров у нас самая сильная труппа. И когда со стороны приходит режиссер на постановку, то не выискивает, кто бы мог сыграть главные роли, а сразу находит подходящих актеров. Мы также сохранили ансамблевость — главную прерогативу репертуарного театра, к чему всегда стремился Станиславский, учившийся мастерству у артистов Малого.
- Но ведь вы не будете отрицать, что бытописатель Островский вам ближе, чем Чехов?
- Буду, потому что я сам несколько раз ставил Чехова и видел, как, например, наши “Три сестры” и “Дядю Ваню” принимали в Японии. В зале стояла такая тишина, что муху было слышно. Другое дело: мы никогда не занимались шептальным реализмом. Старые артисты говорили: зрители заплатили “рупь двадцать” и хотят все видеть, слышать и понимать. А от себя добавлю: и смотреть классиков, а не переписанные режиссерами сценарии. Сейчас, когда я ехал к вам на встречу, то слушал по радио в машине Грига в современной интерпретации и размышлял о том, что у нас с музыкантами одни и те же проблемы. Им надо сохранять Чайковского, Мусоргского, а нам — русское слово, часто замусоренное, испоганенное, потерявшее былую значимость. А ведь в начале было Слово, и Слово было Богом... Я знаю, что мои рассуждения на эту тему многих раздражают, но я уже сделал свое дело, и мне нечего бояться.
- Как сделал? Да ведь талантливый актер в любом возрасте остается талантлив.
- А вам никогда не приходило в голову, что мне могут и не дать сделать то, что хочется?..
- Вам?! Я даже такого представить не могу...
- А я могу. Но не будем об этом. В конце концов у меня есть Щепкинское училище, где я преподаю, и там мой опыт всегда пригодится. Приведу такой маленький пример: студенты спрашивают меня, как играть любовь? И я им примерно так отвечаю: если в каком-то фильме вы видите, как герой вначале говорит: “люблю”, а потом начинает раздевать свою возлюбленную и дальше идет постельная сцена, то это не любовь, а штамп номер раз. Ведь “люблю” можно сказать тихо, почти шепотом, но внутри при этом все должно клокотать, и тогда, может быть, это будет любовь. По крайней мере меня так учили. Я, как собака, натаскан на живую реакцию. Видимо, поэтому я не могу подряд сыграть три спектакля “Царя Федора” — на втором уже сдыхаю. Когда я выходил на сцену вместе с Пашенной, Жаровым, Ильинским, Бабочкиным, Царевым, то обязан был подтягиваться до их уровня игры. Не подражать им, а именно подтягиваться, иначе бы они сказали: “Деточка, иди — поучись, а потом играй с нами”. Эти великаны, как рентгеном, просвечивали нас молодых и брали над нами шефство.
- И кто же над вами шефствовал?
- Ко мне очень хорошо относились Владиславский и Светловидов. А когда я репетировал Хлестакова в “Ревизоре”, то, на мое несчастье, в этом спектакле были заняты все, кто его в молодости играл: Хохряков, Ильинский, Бабочкин, Любезнов. После репетиций каждый из них подходил ко мне, делал замечания и давал советы. Я злился на них, нервничал, проклинал тот день, когда меня назначили на эту роль, но не слушать не мог. Теперь-то я понимаю, какая это была школа для меня, какие университеты...
- Это Царев увидел в вас художественного руководителя?
- Не совсем. Его к тому времени в театре уже не было. Однажды, в начале 80-х годов, он пригласил меня в кабинет, в котором я сейчас сижу, и спросил: “А сыграть-то ты, что хочешь? Мечта есть?” И я назвал Сирано де Бержерака. “Да, роль хорошая”, — сказал Царев, и все. В течение года я получил ее. Никогда не забуду, как я влетел к нему в костюме Сирано, узнав, что его снимают, и воскликнул: “Как вы могли такое допустить, Михаил Иванович?!” И он ответил: “Ты знаешь, я этого не знал, меня обошли”. Не скрою, я хлопотал за него в ЦК, но там мне дали понять, что вопрос уже решен и ничего менять не будут.
- Выходит, в советские времена кадровая политика императорского театра решалась на самом высоком уровне?
- Думаю, и сейчас тоже, ведь не зря Малый театр считается режимным.
- И кастовость в нем по-прежнему существует?
- Кастовость есть почти в каждом репертуарным театре, хотя ей и противился на заре своей юности “Современник”. Она есть и в Ленкоме, и в МХТ. Не говоря уже о том, что в царские времена актеры императорских театров пользовались особыми привилегиями. А когда выходили на пенсию, то зарплаты за ними сохранялись, и они могли спокойно жить на старости лет. Не то, что сейчас. А потом звания: заслуженного, народного, зачем они существуют?.. Другое дело, что их надо постоянно оправдывать, а не почивать на лаврах. И потом, должен вам сказать, артисты всегда знают, кто чего стоит. К примеру, у нас был один артист, который всегда играл крохотные эпизодические роли, и делал это настолько классно, что мы собирались за кулисами и наблюдали за ним. Однажды Михаил Царев сказал: “А ведь без актера, который говорит: “Кушать подано”, спектакля может и не быть”. И он был абсолютно прав.
- Говорят, вы согласились играть в будущем спектакле Валерия Фокина “Игра в джин” вместе с Ниной Ургант?
- Да, предложение такое было, но вряд ли это осуществимо в предстоящем сезоне, я не могу бросать театр надолго.
- Ну, вы и никогда не могли его бросить. В то время как другие худруки, не будем называть имена, месяцами пропадают на съемках.
- Когда я был молодым, то весьма активно снимался. Мне даже из-за этого не давали ролей в театре. И только после того, как Руфина Нифонтова выступила на одном из собраний и поставила вопрос ребром, сославшись на то, что артиста Соломина знает вся страна, мне начали кое-что подкидывать. Сейчас я часто отказываюсь от кино. Во-первых, нет времени, а во-вторых, пожить еще хочется, так как каждая роль много сил забирает. К тому же настала пора выйти в новом спектакле Малого театра.
- Уж не “Король Лир” это будет?
- Увы! Пока это остается моей мечтой. Авось успею!
СПРАВКА “ТРУДА”
Соломин Юрий Мефодьевич родился 18 июня 1935 года в Чите в семье музыкантов. Окончил театральное училище им. Щепкина (1957). Народный артист СССР (1988). В 1988 году возглавил Малый театр. Самые известные работы в кино — роли в фильмах: “Адъютант его превосходительства”, “Дерсу Узала”, “Хождение по мукам”, “Обыкновенное чудо”, “Блокада”, “ТАСС уполномочен заявить”, “Красная палатка”. В театре — заглавные роли в спектаклях: “Ревизор”, “Царь Федор Иоаннович”, “Дядя Ваня”, “Сирано де Бержерак”. Особая гордость Юрия Мефодьевича — внучка Александра, несмотря на свой юный возраст, уже заслужившая признание как музыкант. Вместе с родителями Саша живет в Лондоне. Соломин очень любит животных, на даче у него живут собака и несколько кошек.
Дата публикации: 01.09.2006
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
