Новости

«Горе от ума». Режиссер Сергей Женовач.

Непрощенный

Когда пробираешься к Малому мимо кордонов, стерегущих лишний билет, мимо перекупщиков, продающих эти «лишние» по 500 и выше рублей, мимо спешащих к подъезду министров, когда входишь в театр и видишь торжествующих контролеров и гардеробщиц — «у нас сегодня событие», — приятно дать волю злорадным воспоминаниям. О том, как пару лет назад дирекция Театра на Малой Бронной изгнала Сергея Женовача «за неумение собирать кассу». Что происходит с тех пор с кассой Бронной — бог весть: упоминания о новых спектаклях театра исчезли со страниц прессы. А вот о Женоваче, даже в период его молчания, продолжали писать, ждали премьеры «Горя», гадали: уцелеет ли он, такой деликатный, в «режимной» структуре старейшего академического. Как показали события последней недели — уцелел вполне. Более драматичной оказалась другая встреча: Грибоедова с домом Островского в его нынешней «планировке».

Грибоедов, собственно, и поставлен Женовачем как Островский — чередой бытовых сценок, иногда обставленных множеством милейших подробностей. Уже на пятой минуте понимаешь: то, что пьеса написана в стихах, игнорируется, — и, похоже, это грозит неприятностями. Во втором акте, правда, об этом минут на пятнадцать забудешь — в отданной «старикам» сцене бала, представленного Женовачем скорее как светский раут. По изяществу, по сочетанию почти несовместного — романтической мелодики речи с острой внешней характерностью, по забавности, наконец, — эта сцена должна войти в «избранное» русского театра конца 90-х. Стоило ли ради нее одной ставить спектакль? Возможно; но как все-таки жаль, что Софья почти неотличима от Лизы, Молчалин — от Репетилова, а Скалозуб запоминается лишь тем, что очень похож на губернатора Лебедя.

Пушкин советовал Рылееву гражданствовать в прозе; молодые актеры Малого не то чтобы очень «гражданствуют» (этого в спектакле, по счастию, нет) — просто абсолютно не слышат стиха. Исключение — Чацкий — Подгородинский, старательно и не совсем безуспешно копирующий Чацкого — Меньшикова. «Давайте скажем Женовачу, чтобы он срочно загримировал его под кого-нибудь другого! « — обратился в антракте к коллегам один из критиков. Действительно, явление в одном спектакле тени чужого героя выглядело несколько странно — но оказалось спасительным.

Одаренный актер Подгородинский, воспроизводящий (вплоть до финальных монологов — весьма удачно) пусть и чужой рисунок, зато с внятно слышащейся мелодией грибоедовского стиха, подобно локомотиву, тащит за собой скучных и прозаичных ровесников. С поправкой на психофизику актера этот Чацкий предстает человеком умным, чутким, не лишенным внутреннего обаяния, но внешне неловким и абсолютно неспособным к обучению светским манерам. Будь «фамусовское общество» снисходительнее и добрее, оно бы отсутствие светскости, может, простило. Но, по Женовачу, — это блистательное, но совсем не доброе общество. И оно по-своему право: если долго и щедро прощать отсутствие формы, можно прийти к не самому удачному результату.

Лариса Юсипова
Ведомости, 9 ноября 2000 года