Новости

КУШАТЬ ПОДАНО, ГОСПОДА!

Без этой фразы, считает народный артист СССР Юрий Соломин, спектакля может и не быть

4 сентября Москва отметила 250 лет Малого театра, который наряду с питерской Александринкой стал первым профессиональным театром, созданным по указу императрицы Елизаветы в 1756 году. В городе на Неве уже состоялись торжества по этому поводу, так что первопрестольная оказалась во втором эшелоне. Конкуренция между этими коллективами длится давно, особенно между актерами, поскольку в этих театрах они всегда были главными. Накануне юбилея мы встретились с худруком Малого театра Юрием Соломиным, который вместе со своими коллегами пытается сохранять в нем духовность, пушкинское слово и уважение к традициям. Но, как выяснилось в процессе беседы, делать это непросто.

- И все-таки, Юрий Мефодьевич: какой театр был открыт раньше: ваш или Александринка?

- Конечно, Александринка. Причем на несколько месяцев вперед. Да по-другому и не могло быть, так как 250 лет назад резиденция императрицы Елизаветы Петровны, ее двор и правительство располагались в Петербурге, а Москва считалась второй столицей. Ну, как сейчас, только наоборот.

- Скажите, а московская труппа была создана на основе любительского театра в университете?

- Да, именно там и зародилась будущая труппа Малого театра. Ведь до указа Елизаветы Петровны государственных театров в России не было, только крепостные и частные. Таким образом, она совершила культурный переворот в стране, и артисты стали занимать определенное положение в обществе, то есть эта профессия стала официальной. Самое интересное заключалось в том, что дирекция двух театров располагалась в Петербурге, и оттуда в Москву посылались курьеры. А теперь представьте, как надо было четко работать, чтобы каждое распоряжение доходило до адресата.

- А почему ваш театр назвали Малым?

- Объясняю. Если у Александринки изначально было свое здание, то у московской труппы его не было. Вначале ее поселили в деревянном здании на Арбате, которое в 1812 году сгорело, после чего она вновь перебралась в Московский университет. Поэтому неслучайно наш театр называли вторым университетом. И только в 1824 году купец Варгин переоборудовал торговые ряды в театральное здание, которое рядом с Большим казалось маленьким. Отсюда и возникло название Малого театра. Более того, между этими зданиями был проложен подземный ход, по которому статисты перебегали из оперных спектаклей в драматические, и наоборот.

- Сегодня актеры Александринки хвастается тем, что в их театре за Гоголем и Достоевским были закреплены места, то есть они имели абонементы. А в Малом театре у того же Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Островского были свои места?

- Насколько я знаю, определенных мест у них не было. Но сохранились письма Николая Гоголя к Михаилу Щепкину, в которых он умолял ведущего артиста сыграть Городничего, а также руководить постановкой «Ревизора». Как ни странно, но пьесы великого Александра Островского редко удавались в Александринке, а вот в Малом его воспринимали как русского Шекспира. Почему? Не знаю. Видимо, тут большую роль сыграли разные актерские школы, да и Москва тогда была более теплая и душевная, чем холодный, чопорный Петербург. К примеру, о гостеприимстве Михаила Щепкина складывались легенды. В его доме всегда был накрыт стол для гостей и двери никогда не закрывались. Актеры знали об этом и, приезжая в белокаменную, обязательно шли к нему, так что Щепкин только за трапезой узнавал, кто к нему пожаловал. Таким же хлебосолом был и Александр Островский, построивший на свои деньги в Щелыково Дом отдыха для любимых артистов. Не зря же так много замечательных пьес он написал о нашем брате, актере.

- Юрий Мефодьевич, скажите, ваш визит с Валерием Фокиным к президенту в связи с празднованием 250-летия русского театра что-нибудь вам дал? Какие-то средства были выделены?

- Да, но деньги приходилось выбивать с большим трудом, как будто мы собирались их положить в свой карман. Первоначально задумывалось, что один театр едет от Владивостока через Сибирь к центру, а второй от Калининграда, и где-то в середине Урала эти коллективы встречаются и там проводят юбилей. Помню, Владимир Путин сказал: «Так ведь это будет праздник для всего российского театра, поэтому мы обязаны поддержать этот проект». Но, увы, такого праздника не получилось, слишком дорогим он оказался. Как всегда, на культуру средств не хватило. Тем не менее, наш театр побывал на гастролях в Ростове, Краснодаре, Риге, Таллинне.

- Насколько я знаю, в Прибалтике на ваши спектакли стремились попасть не только не русские, но и латыши, эстонцы. Чем объясняется такой ажиотаж у прибалтов, скажем так, не замеченных в большой любви к России?

- Тем, что людям надоела та «лапша», которую им вешают на уши разные авангардисты. Они истосковались по настоящим чувствам в спектаклях и, обретя это, прониклись к нам уважением. Политика тут не имеет никакого значения, мы хоть и не отделились от государства, но идеологией не занимаемся. Нам интересен человек, который всюду страдает, переживает, радуется одинаково, на каком бы языке он ни говорил.

- Наверное, такой горячий прием был приятен актерам, ведь в Москве не все критики жалуют ваш театр, считая его излишне традиционным.

- Пусть пишут все, что им вздумается, на то они и критики. Только жизнь показывает: в отличие от других театров, у нас самая сильная труппа, и когда со стороны приходит режиссер на постановку, то не выискивает, кто бы мог сыграть главные роли, а сразу находит подходящих актеров. Мы так же сохранили ансамблевость - главную прерогативу репертуарного театра, к чему всегда стремился Станиславский, учившийся мастерству у артистов Малого театра.

- Но ведь вы не будете отрицать, что бытописатель Островский вам ближе, чем Чехов?

Буду, потому что я сам несколько раз ставил Чехова и видел, как наши «Три сестры» и «Дядю Ваню» принимали в Японии. В зале стояла такая тишина, что муху было слышно. Другое дело - мы никогда не занимались шептальным реализмом. Старые артисты говорили: зрители заплатили рубль двадцать и хотят все видеть, слышать и понимать. А от себя добавлю: и смотреть классиков, а не переписанные режиссерами сценарии. Сейчас, когда я ехал к вам на встречу, я слушал по радио в машине Грига в современной интерпретации и размышлял о том, что у нас с музыкантами одни и те же проблемы. Им надо сохранять Чайковского, Мусоргского, а нам - русское слово, часто замусоренное, испоганенное, потерявшее былую значимость. А ведь «в начале было Слово, и Слово было Бог»... Я знаю, что мои рассуждения на эту тему многих раздражают, но я уже сделал свое дело и мне нечего бояться.

- Как сделали? Да, ведь талантливый актер в любом возрасте остается талантлив.

- А вам никогда не приходило в голову, что мне могут и не дать сделать то, что хочется?

- Вам?.. Я даже такого представить не могу...

- А я могу. Но не будем об этом. В конце концов, у меня всегда есть Щепкинское училище, где я преподаю, и там мой опыт всегда пригодится. Приведу такой маленький пример: студенты спрашивают меня: «Как играть любовь?» И я им примерно так отвечаю: «Если в каком-то фильме вы видите, как герой вначале говорит: «люблю», а потом начинает раздевать свою возлюбленную и дальше идет постельная сцена, то это не любовь, а штамп номер раз. Ведь «люблю» можно сказать тихо, почти шепотом, но внутри при этом все должно клокотать, и тогда, может быть, это будет любовь». По крайней мере, меня так учили. Я, как собака, натаскан на живую реакцию. Видимо, поэтому я не могу подряд сыграть три спектакля «Царя Федора», ибо на втором уже сдыхаю. Когда я выходил на сцену вместе с Пашенной, Жаровым, Ильинским, Бабочкиным, Царевым, я обязан был подтягиваться до их уровня игры. Не подражать им, а именно подтягиваться, иначе бы они сказали: «Деточка, иди поучись, а потом играй с нами». Эти великаны как рентгеном просвечивали нас, молодых, и брали над нами шефство.

- И кто же над вами шествовал?

- Ко мне очень хорошо относились Владиславский и Светловидов. А когда я репетировал Хлестакова в «Ревизоре», то, на мое несчастье, в этом спектакле были заняты все, кто его в молодости играл: Хохряков, Ильинский, Бабочкин, Любезнов. После репетиций каждый из них подходил ко мне, делал замечания и давал советы. Я злился на них, нервничал, проклинал тот день, когда меня назначили на эту роль, но не слушать не мог. Теперь-то я понимаю, какая это была школа для меня, какие университеты...

- Это Царев увидел в вас художественного руководителя?

- Не совсем. Его к тому времени уже в театре не было. Однажды, в начале 80-х годов, он пригласил меня в кабинет, в котором я сейчас сижу, и спросил: «А сыграть-то ты что хочешь? Мечта есть?» И я назвал Сирано де Бержерака. «Да, роль хорошая», - сказал Царев, и все. В течение года я получил ее. Никогда не забуду, как я влетел к нему в костюме Сирано, узнав, что его снимают, и воскликнул: «Как вы могли такое допустить, Михаил Иванович?!» И он ответил: «Ты знаешь, я этого не знал, меня обошли». Не скрою, я хлопотал за него в ЦК, но там мне дали понять, что вопрос уже решен и ничего менять не будут.

- Выходит, в советские времена кадровая политика императорского театра решалась на самом высоком уровне?

- Думаю, и сейчас тоже, ведь не зря Малый театр считается режимным.

- И кастовость в нем по-прежнему существует?

- Кастовость есть почти в каждом репертуарном театре, хотя ей и противился на заре своей юности «Современник». Она есть и в «Ленкоме», и в МХТ. Не говоря уже о том, что в царские времена актеры императорских театров пользовались особыми привилегиями и когда выходили на пенсию, то зарплаты за ними сохранялись, и они могли спокойно жить на старости лет, не то что сейчас. А потом, звания: заслуженного, народного, - зачем они существуют?.. Другое дело, что их надо постоянно оправдывать, а не почивать на лаврах. И потом, должен вам сказать, артисты всегда знают, кто чего стоит. К примеру, у нас был один артист, который всегда играл крохотные эпизодические роли, и делал это настолько классно, что мы собирались за кулисами и наблюдали за ним. Однажды Михаил Царев сказал: «А ведь без актера, который говорит: «Кушать подано» спектакля может и не быть». И он был абсолютно прав.

- Говорят, вы согласились играть в будущем спектакле Валерия Фокина «Игра в джин» вместе с Ниной Ургант?

- Да, предложение такое было, но вряд ли это осуществимо в предстоящем сезоне: я не могу бросать театр надолго.

- Ну, вы никогда не могли его бросить, в то время как другие худруки, не будем называть имена, месяцами пропадают на съемках.

- Когда я был молодым, то весьма активно снимался. Мне даже из-за этого не давали ролей в театре. И только после того как Руфина Нифонтова выступила на одном из собраний и поставила вопрос ребром, сославшись на то, что артиста Соломина знает вся страна, мне начали кое-что подкидывать. Сейчас я часто отказываюсь от кино. Во-первых, нет времени, а во- вторых, пожить еще хочется, так как каждая роль много сил забирает. К тому же настала пора выйти в новом спектакле Малого театра.

- Уж не «Король Лир» это будет?

- Увы! Пока это остается моей мечтой. Авось успею.



Беседу вела Любовь Лебедина
Источник: Театральная жизнь
Дата: 30.12.2006