Новости

К ТРУДНОСТЯМ АКТЕРСКОЙ ПРОФЕССИИ Я БЫЛ ГОТОВ С ДЕТСТВА

Глеб Подгородинский начинал работать в Малом театре в начале девяностых; он еще застал «патриархов» - Елену Гоголеву и Николая Анненкова (с которым выходил на сцену в «Царе Борисе», играл сына Федора). С самого начала он был востребован не только режиссерами Малого, но и антрепризой. За почти пятнадцать лет работы широкий профессиональный диапазон актера (от глубокого психологизма до пластического гротеска) проявлялся в удивительном разнообразии созданных им персонажей. Сегодня он верен сцене Малого, который дал Подгородинскому великолепную школу актерского мастерства, - у него восемь спектаклей (в том числе - «Горе от ума», за который он получил «Хрустальную розу Виктора Розова» и «Правда - хорошо, а счастье лучше», за который был удостоен Государственной премии). Событиями театральной жизни стали роли Подгородинского в спектаклях Центра драматургии и режиссуры п/р А. Казанцева и М. Рощина - «Смерть Тарелкина» и «Героические деяния и речения доблестных Пантагрюэля и Панурга». В ближайшие месяцы зрителей ждут очередные премьеры с его участием - в частности, Малый театр снова ставит «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского», где Подгородинский сыграет «созидательного» Дмитрия, который верит в то, что он сын Ивана Грозного, «но не возьмет тиранских прав его губить и мучить»...

- Глеб, вы прогремели со спектаклем «Горе от ума» в довольно молодом возрасте. Для традиций Малого театра давать дорогу молодым — редкий феномен?

- «Горе от ума» я сыграл через семь лет после поступления в труппу Малого. Хотя еще учась на четвертом курсе института, начал выходить на сцену в массовке, как все студенты. Но когда я пришел в театр, молодежь уже довольно активно работала. Почти все молодые ребята прошли через главные роли - всем был дан шанс. По рассказам тех, кому сейчас 40-50, знаю, что вот когда они начинали, действительно молодым приходилось работы ждать подолгу. Придя в театр в 1993 году, почти сразу получил роль — в спектакле «Преступная мать, или Второй Тартюф». Это третья пьеса Бомарше о Фигаро — двадцать лет спустя. А параллельно, у Валерия Саркисова я сыграл Алешу в «Карамазовых» — была такая антреприза с очень хорошей компанией - Стеклов, Симонова, Гаркалин, Аугшкап...

- Период, когда вы начинали свою карьеру, был довольно скверным для театра. Не делали попыток переметнуться в другую профессию? Актерским ремеслом на жизнь удавалось заработать?

- В самом начале моей работы в Малом меня призвали в армию — служил в Театре Советской армии, поэтому особенно о заработке заботиться не приходилось (кстати, оттуда меня отпускали на репетиции «Преступной матери» и «Карамазовых»)- Но я помню, как талантливые ребята из профессии уходили. А я уже заболел этим делом, догадывался, что что-то получается. Догадываться начал еще тогда, когда возрасте 12 лет в ТЮМе Дворца пионеров играл Ивана в «Ивановом детстве» и видел, как девочки плакали в зрительном зале, когда мой герой умирал. А потом - когда слышал отзывы товарищей, после того как на первом курсе сыграл отрывок из «Над пропастью во ржи». И с самого начала были предложения от режиссеров! А когда случился небольшой простой, я сделал моноспектакль «Руслан и Людмила» с режиссером Вероникой Ко-сенковой. Кроме того, я ведь из театральной семьи: папа - театровед, мама - актриса и режиссер. К трудностям актерской профессии я был готов с детства.

- Кстати, ходят слухи, что вы сын высокопоставленного человека.

- Папа был начальником управления театров. Но когда я поступал в Щепку, о том, кто мой папа, узнали только на конкурсе. Заполняя анкету для поступления, в графе «родители» я написал, что мама -режиссер, а папа — чиновник. От родителей скрывал, что поступаю, меня тяготило, что может случиться звонок и меня возьмут по блату.

- Вы поступали во все театральные институты или целенаправленно в Щепкинский?

- Поступал во все, но перепутал даты. После выпускного уехал в деревню - готовиться. Все уже на конкурс прошли, а я все в деревне под Суздалем сидел на стоге сена, учил стихи. Приехал в Москву, когда шли уже третьи туры. И постарался быстро обежать все институты. В Щепкинский и Щукинский на конкурс прошел, в Школу-студию МХАТ не прошел. При этом в Щепкинском мне сказали, что точно берут. Но его я выбрал не потому, что просчитал: раз берут, не буду рисковать. Мне откровенно там понравилось, понравился мастер (он меня просто обаял - Сафронов Владимир Алексеевич), атмосфера, студенты - все понравилось больше, чем в Щуке или во МХАТе (где я четыре часа простоял на жаре, потом меня повели в тесные коридорчики; а в Щепке - удивительный зеленый дворик). Это, наверное, мое.

- Выбор института был, согласитесь, довольно «старомодный». И театр, в котором вы служите, придерживается классической, традиционной направленности в искусстве. Вы приверженец именно этой школы?

- Знаете, в Щепкинском до меня учился Олег Меньшиков, на которого я в молодости внешне был здорово похож. И некоторые говорили, что с его психофизикой, пластичностью, музыкальностью Олегу надо было идти в Щукинский институт. Но было и другое мнение: что с нашим училищем ему повезло, потому что как раз Щепкинское помогло ему открыть новые таланты. Разница в традициях двух школ в том, что в Щукинском учат «театру представлений», а в Щепкинском – «театру переживаний».

- Наверное, имея папу, работающего в театральном деле, вы имели счастливую возможность еще в детстве видеть лучшее из того, что происходило в театре...

- Да. Мне повезло, я посмотрел много хороших спектаклей — и Эфроса, и Товстоногова, и Корогодского... Кроме того, была счастливая возможность всегда иметь хорошие места. Я вообще люблю смотреть с близкого расстояния. Конечно, в крайнем случае, я готов и у стеночки постоять, и издалека посмотреть. Но мне важно видеть, что происходит с лицом актера, выражение его глаз, слышать его дыхание...

- Вас интересует новая драматургия и новые режиссеры?

- Что такое «новое»? Если человек талантлив, то мне хочется с ним работать...

- С кем именно вам хочется работать?

- Мне очень приятно работать с Леонидом Трушкиным. Он сейчас ставит на сцене Театра на Малой Бронной пьесу Франсуазы Саган. Так получилось, что весь состав - приглашенный. Оказалось, что пьеса не простая. Все время возникают вопросы. Премьера, может быть, будет в феврале. Пока не знаю, каким будет результат, но мне кажется, что мы с Трушкиным разговариваем на одном языке. Я посмотрел его антрепризные спектакли – «Все как у людей» и «Ужин с дураком». Мне понравилось, как работают артисты, я как зритель получил огромное удовольствие. Просто, без всяких закидонов, но спектакли трогают. Идет честный разбор. А в Центре Казанцева я с удовольствием работал с Олегом Юмовым (из последнего выпуска Сергея Женовача) в спектакле «Героические деяния и речения доблестных Пантагрюэля и Панурга», который мы играем с Алексеем Дубровским.

- Кого вы играете в этом спектакле?

- Я играю много ролей. Там ведь всего двое артистов разыгрывают всю историю. На самом деле, там все очень просто. Обращение со сцены к зрителю как к читателю. На сцене - книжка. Она открывается, и оттуда рассказываются и показываются истории. У нас было полное доверие к режиссеру, хотя Олегу Юмову всего двадцать два года. Он уже, кстати, делал две постановки. Вполне профессиональный режиссер.

- Глеб, какого плана роли вы предпочитаете играть?

- Я люблю разное играть. Когда шел в Малый театр, педагоги говорили: «Глеб, тебе там будет нечего делать». Мои первые роли в Малом - возмущенные мальчики, умирающие революционеры и чахоточные разночинцы. Я и сам шутил: « У меня амплуа умирающего чахоточного мальчика». А я обожаю характерные роли и считаю себя характерным артистом. И слава Богу, у меня есть такие - в спектакле по Рабле я играю и Пантагрюэля, и Сивиллу - старуху с гноящимися глазами, и философа, и лекаря, и богослова, и звездочета - все разные характеры. То же самое было в моем моноспектакле «Руслан и Людмила»... Или Ломов в спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!» («Предложение») — комическая роль...

- У вас совсем немного ролей в кино...

- Я очень занят в театре - бывает, что у меня по двадцать спектаклей в месяц в зимний сезон. Вот сейчас снялся в «Бесах» по Достоевскому (кинокомпания «Телефильм»), играю Виргинского, хозяина дома, где собираются все эти «заговорщики»...

- При таком количестве одновременно играемых на театре ролей вам не кажется, что это уже перебор для психики?

- Кажется. Бывает, что так изнурен психологически и эмоционально, что совсем ничего не хочешь. Поэтому сейчас интереснее играть не те роли, которые переживаются изнутри, а те, где больше внешних проявлений. Когда смотришь на персонажа как бы со стороны, как он себя поведет, а не внутри находишься. Так что мне сегодня любопытен «театр представлений», а не «театр переживаний».

- Например?

- Ломов, персонажи Рабле. А роли Та-релкина и Чацкого - наоборот, переживаешь изнутри. Хотя граница между первым - и вторым очень тонка.

- Какие из ваших дарований вам еще не удалось проявить на сцене? Возможно, вы замечательно поете?

- Я вам скажу, как я пою. Когда я пою, не только гримеры в театре на пятой секунде говорят: «Глеб, перестань!», но даже мой сын до недавнего времени говорил: «Папа, не пой!» Я люблю петь! Я мечтаю петь. А вот танцую я, мне кажется, неплохо.

- Совпадает ли признание публики и критики с вашим внутренним ощущением успеха? Чем вы сами гордитесь?

- Я люблю Тарелкина. Это та работа, которую я по-настоящему хотел сыграть - мне было что сказать. А что касается критики, то она даже на «Горе от ума» была очень разной. О спектакле стали лучше писать и лучше реагировать по прошествии времени. Мне кажется, что я стал играть сильнее, увереннее, независимее. Пьеса - бесконечная, огромный этап в жизни. Пьеса, которая все время мучает. Самый сложный для меня спектакль. Он у нас не резонерский. Он — с душой, и так поставлен, что иначе как через сердце я играть его не могу. Пропускаю через себя отношение к Чацкому с разных сторон, ощущаю всю несправедливость, переживаю любовную тему... Он меня так выматывает, этот спектакль! Когда репетировал, иногда неделями чувствовал, что ничего не получается, даже были разговоры о том, чтобы меня заменить. А Женовач сказал, что это невозможно, «раз мы этого артиста выбрали». (Он за любого артиста заступается. Когда ему говорят: «Что-то этот артист не очень...», он отвечает: «Мне нравится, как он играет! Он играет гениально»). Кроме того, в «Горе от ума» я впервые вышел на сцену с нашим художественным руководителем (хотя он очень тактично себя вел, почти не вмешивался, а если вмешивался, то - по делу). А ведь очень многие подходили ко мне, пытались научить, как играть. (В Малом это - седьмая постановка Грибоедова, в разных «Горе от ума» переиграла вся труппа, некоторые были заняты даже в нескольких спектаклях, поэтому у каждого - свой Чацкий). Я просто убегал и отсиживался в гримерке, чтобы сразу на сцену и ни с кем не пересекаться. И очень непростое отношение у меня к этому персонажу, потому что он — не совсем я. И хотя я люблю его и стараюсь оправдать, но все равно идет борьба.

- Для Чацкого все остальные персонажи - отрицательные, судя по тому, что он говорит и делает. А вы к окружению Чацкого относитесь по-доброму?

- Я вообще как человек отношусь к людям доброжелательно и с каждым годом все больше и больше люблю людей. А та категоричность, которая есть в Чацком... В той же самой профессии: помню, когда я вышел с горящими глазами из института, то думал: сейчас всех порвем, все сметем, сейчас все будет «по-настоящему»! А вот сейчас понимаю, например, как это сложно - выйти на сцену. Я могу всех оправдать - и тех, кто играет хуже, и тех, кто лучше. И просто людей могу оправдать, которые иногда даже совершают подлости. Я не помню в жизни ситуации, когда бы я кого-то ненавидел или не мог чего-то простить. Не было у меня таких страшных ситуаций в жизни. А вот ту степень любви, которую Чацкий испытывает к женщине, я абсолютно понимаю.

— Себя самого сыграть где-то удалось?

— А что во мне такого интересного? На сцену ведь выносят ситуации «на пике». Мы играем смерть, любовь, предательство. А в жизни все идет более или менее спокойно... Играешь ведь не человека, а то, что с человеком происходит. Есть люди по жизни интересные. Смотришь на такого и думаешь: вот этот персонаж нужно тащить на сцену или в кино. А артисты в жизни — часто совсем неприметные люди. Приглашают нас в компании и ждут, чтобы мы что-то интересное рассказали или сделали... А врачи и инженеры порой гораздо интереснее актеров.

- А вы скучный человек?

- У меня есть компания, есть друзья, с которыми я могу быть феерическим. Я не скучный, но с людьми схожусь не быстро. Не то что присматриваюсь, но достаточно долго схожусь. И если даже возникает симпатия, способствующая сближению, это происходит не так быстро. Мне свойственно постоянство в отношениях, в общении. А если говорить о людях моей профессии, то очень многие артисты, если не все, люди с комплексами. С гигантскими комплексами. Очень многие идут в профессию, чтобы их преодолеть на сцене.

- Вы какие комплексы преодолевали? Скажете?

- Зачем?

- Раз не скажете, значит, не преодолели.

- Значит, не преодолел.

Беседу вела Светлана Смирнова
«Театральная афиша», февраль 2007 года