Новости

Василий Бочкарёв: «Мне интересно наблюдать за другими и… за собой»

Его самой первой большой ролью был... Чарльз Дарвин в школьном еще спектакле. Сыграть знаменитого естествоиспытателя заставила Васю Бочкарева «художественная необходимость»: он учился так плохо, что его не хотели даже допускать к экзаменам. Пришлось, приклеив бороду и стоя под портретом оригинала, прочесть вдохновенный монолог о... происхождении видов. С тех пор прошло очень много лет. Сегодня Василий Иванович Бочкарев — народный артист, лауреат Государственной премии, которую он получил «за вклад в исполнение классических ролей». Конечно, подавляющее большинство зрителей помнит и знает его по киноролям. Мы даже провели небольшой блиц-опрос среди своих знакомых, и оказалось, что наиболее пользующимся популярностью фильмом с участием Бочкарева является «Уникум», где артист создал незабываемый образ Снюсика — человека, который выполнял заказы окружающих на... сны о самих себе.
Уже много лет работает Василий Бочкарев в Малом театре России, чьи гастроли с успехом проходят сейчас в Петербурге. Петербуржцы смогли увидеть артиста в двух спектаклях: мюзикле «Свадьба Кречинского» и «Делец» по Бальзаку. Самоотдача Бочкарева просто поражает: обе роли трудны даже чисто физически (не случайно же «Кречинский» идет с двумя антрактами, иначе актеры просто не выдержали бы). Но надо видеть, как реагирует зрительный зал: попадание в день сегодняшний стопроцентное. На «Дельце», например, рядом с нами сидели по виду типичные новые русские, очень живо реагировавшие на фразы вроде: «совесть — плохой помощник в делах».

-Там выскакивают какие-то вещи, — соглашается с нами Василий Бочкaрев. — Хотя пот все обращают внимание на «акции Газпрома», но тут я могу разочаровать: это у Бальзака ость, у него, правда, написано «акции газовой промышленности», я только сократил. Но это такие пики, которые протыкают. Меня вообще влекут импровизация, свобода, возможность выявить себя. Мы постарались вместе с режиссером Драгуновым, с моими партнерами подойти к этой пьесе немножко с импровизационно-провокационным взглядом. В театре для меня лично очень симпатична провокация, в которой участвуют и зрители, и актеры. И в «Дельце» это есть. Хотя пьеса на самом деле серьезная, длинная и скорее драма, чем комедия. Но это у Бальзака. А что касается, как мне кажется, очень интересного спектакля «Свадьба Кречинского», то это большая заслуга Виталия Соломина как постановщика. За последние годы, наверное, это первый такой музыкальный спектакль, водевиль, мюзикл — как хотите — в нашем театре.
- Знаете, порой ловишь себя на мысли, что ваш Расплюев больше Расплюев, чем у Сухово-Кобылина...
- Мне в этой работе очень помогла статья Станислава Рассадина, где он называет Расплюева вдохновенным лакеем. Этот талант утешаться, он ведь очень современный. Нам плюнут в глаза, а мы так... улыбаемся, а на самом деле, наверное, надо реагировать.
- А как на это можно реагировать?
- Ну это зависит от индивидуальности...
- А если на себя примерить?
- В том смысле, подставлять ли другую щеку? Знаете, здесь для меня существует пауза. Сейчас поясню. Если тебя бьют, надо сначала посмотреть в глаза и сказать: «Ты понимаешь, что делаешь?», а потом уже может и щеку подставлять. Там существует маленький люфт, и в этот люфт можно уложить не только удар, но и взгляд... Хотя подставить щеку — это, конечно, по нам. А вот Расплюев — этот вдохновенный раб — он имеет талант утешаться. Все что плохо, то и хорошо. Плохо — хорошо! Плохо, когда тебя бьют? Да! Но и замечательно!
- Судя по всему вы любите комедии?
- Очень! Очень!
- У вас ведь и в кино была встреча с хорошей литературой, с Зощенко, например. Но сейчас мы вас практически не видим на экране.
- Это вы об инженере Баркасове? Там, к сожалению, не получилось, как хотелось бы... А вообще, в кино у меня сейчас пауза. В свое время я снялся здесь на «Ленфильме» у замечательного режиссера Ильи Авербаха в фильме «Голос». Я вспоминаю эту встречу с большущим уважением, встречу с человеком, с режиссером, который обладал необыкновенным умением организовать саму природу актера, а это дорогого стоит. Я запомнил его удивительные, добрые глаза, с которыми... хочется жить вместе, чтобы можно было рассказать что-то о себе. Также, с необыкновенной радостью в сердце, вспоминаю работу у Виталия Мельникова в фильме «Уникум». Что сейчас? Как говорил Анатолий Васильевич Эфрос: «Чтобы сниматься, надо иметь на это право». Может быть, я не имею на это права. А может быть, судьба так складывается, что пока не надо. А может, и вообще не надо. Я к этому отношусь довольно спокойно, честно говоря. Меня театр забирает полностью. Я очень любил нашего замечательного артиста Николая Александровича Анненкова, который говорил, что 50 процентов он отдает театру и только 5 -жизни. И он дожил до 100 лет и в сто лет выходил на сцену.
- У вас такая же программа?
- Ну-у я не знаю... Мне просто очень нравятся мои партнеры, режиссеры, с которыми судьба сводила, атмосфера, которая присутствовала в каждом спектакле и в Театре Станиславского, и теперь — в Малом... Я вспоминаю Бабочкина, Тенина, Леонова, Урбанского,Ольгу Блан, Буркова… Они все со мной. Я счастлив, что работаю в таком театре. Кто-то сказал: «актер — дело штучное». Каждый исходит из своего опыта, из «подгляда» за знаменитыми стариками. А я, например, «подглядывал» за очень большими стариками: помню, как играл Фамусова Царев, как он умел раскладывать стих, как играла в «Холопах» Гоголева – я поражался, откуда в этой женщине, которая встать не может с кресла, столько силы. Великая актриса! Конечно, каждый, как говорится, хвалит свою деревню. Поэтому я особенно хвалить не буду. Но есть в Малом театре — а я уверен, что и в БДТ, где мы с вами сейчас разговариваем, — такой тайный жар, тайна есть, и она, сколько бы ты здесь ни работал, остается неразгаданной. Артисты это знают. У каждого есть свой угол, своя притолока, к которой артист должен прикоснуться, прежде чем выйти на сцену, что-то там сосредоточено такое, что именно для него существенно. А профессия наша еще и том удивительна, что с каждым годом она все больше и больше тебя забирает и раскладывает твои силы так, как ей надо.
- Раз уж зашел разговор о стариках... Вы упомянули Бориса Бабочкина. Вы ведь с ним не только в одном театре работали, но и снимались вместе в «Плотницких рассказах» по Василию Белову. Конечно, общались. О нем говорят как об очень противоречивой личности. А правда, что он всю жизнь «боролся» с Чапаевым в себе, что этот шлейф его тяготил?
- Я читал его замечательные дневники, может, в чем-то спорные, может, где-то слишком откровенные. Но он пишет там: «Мой Чапаев — это то, что со мной всегда». Он никогда не отказывался от него. Он не мог тяготиться этим, потому что он сам по себе настолько был мощной творческой единицей — и режиссер, и актер... А его подход к роли — это поразительно. У него в «Плотницких рассказах» были длинные такие монологи, и он как-то очень активно помогал себе жестами. А рядом с камерой стоял рабочий, кабель держал: «Нет, это неправда, это неправда». Борис Андреевич: «Что такое?!» — «Я сам плотник, так руками я махать не могу». — «Иди сюда, сядь около меня и смотри, чтобы и я руками не махал». Он был озорным человеком, и в нем, безусловно, была доля провокации, но не той провокации... Вот он пишет: «Меня считают склочником. Ничего подобного, никакой я не склочник. Но если мне не дают работать...» Эта провокация была направлена на защиту тех принципов, которых он придерживался. У них, например, были, мягко говоря, непростые отношения с Царевым. Но оба придерживались определенных правил игры: они никогда не доходили до некрасивых, завуалированных ходов, всегда называли вещи своими именами. А в то время в театре были довольно мощные группировки, но это не мешало делу.
- Одна актриса как-то высказалась, что театр вообще — это клубок змей...
- Ну вы знаете, порой какие-то споры, которые, может, и доводят до не очень приятных высказываний в адрес друг друга, тоже приносят пользу. Мысль, сказанная тобой, она ведь в ином прочтении может показать, что ошибался-то как раз ты.
- Василий Иванович, мы вот видим в руках у вас четки...
- ... и сейчас вы спросите: верующий ли я? Некоторые не любят этот вопрос. Вот Петр Наумович Фоменко как-то сказал: «Мол, задают вопрос: верующий я или нет? Я верю в театр». Я тоже так могу сказать. Моя вера — это вера в театр. Сейчас с позиции прожитых лет могу сказать, что я осознанно понимаю, что должен отработать то, что мне дал Господь. Другое дело, что может что-то не сложиться или здоровье не позволит. Но, во всяком случае, иметь возможность приблизиться к воплощению этого «Аз есмь» — важно. Сейчас уже хочется и играть, и вести себя в жизни так, чтобы не быть застигнутым врасплох. Вот Михаил Андреевич Глузский, мой любимый артист, донкихот театра, не был застигнут врасплох, он полностью воплотил свой талант, до самого конца. Я не знаю, был ли он человеком глубоко верующим, но он свое предназначение исполнил, так мне кажется.
А что до веры... Сегодня многие любят называть себя верующими. Вы слышали, наверное, что таких людей называют «подсвечниками»: стоят и держат свечку. Вера — это очень личное. И я знаю только, что когда выступает слеза, и комок в горле, и приостановление пульса, все это, мне кажется, и есть признак того, что человек жив.
- А разве возможно человеку знать свое предназначение? Что, на ваш взгляд, вы не смогли в своей жизни исполнить до конца?
- Знать, конечно, невозможно. Но... Мы же все время меняемся, мы по-разному реагируем, может быть, на те же самые проблемы. И это безумно, безумно интересно. Мне вообще интересно наблюдать за собой, за тем, что происходит вокруг. Порой я ловлю себя на мысли, что я сам себя... играю. И начинаешь: а где же я, где же я? Думаешь: ты же играл это в том персонаже, а это — в том, а где же ты, твой взгляд? И попадаешь в та-а-кие ножницы! Потому что, когда роли нет и ничего не репетируешь, то, как Стреллер правильно говорил, ты — пустое ведро. Ощущение пустого ведра, ничего в тебе не варится. А когда варится, то уже не ведро, уже — «а где же я?». Такие вот лабиринты, ловля черной кошки в темной комнате...
А относительно того, что не исполнилось... Мечта она ведь всегда остается мечтой. Хотелось бы что-то повторить, но, к сожалению, это невозможно...
- Вот почему-то небезызвестный чеховский персонаж на память пришел. Если помните, он говорит: «Я не жил, я не жил»...
- Иногда такое возникает... Наступает пустота. Она может объясняться физической усталостью, душевной усталостью — по-разному. Но самый страшный момент, когда даже вопроса — жил я или не жил? — не возникает. Откуда, почему возникает эта пустота? Наверное, что-то происходит, чего я лично объяснить не могу. Ну это от Бога, может быть. Вроде все хорошо, все нормально, но та-а-ка-я тоска, что плакать хочется. А порой наоборот, ни с того ни с сего ну так хорошо, так хорошо, прямо какая-то непредсказуемая благодать наступает — с чего, почему? И вроде ничего не изменилось, проблемы те же остались — откуда эта волна? Откуда все это — и радость, и печаль? Может, со звездами что-то, а может, просто давление поменялось. Но в любом случае, для творческого человека это счастье, такие состояния: ты ощущаешь, что живешь.
А вообще... Я сейчас перечитываю Томаса Манна, «Иосиф и его братья», и ловлю себя на мысли, что не хочется торопиться, не хочется отвлекаться на что-то еще, но это ведь классика!
- А вы могли бы назвать себя счастливым человеком? Ведь многое получилось?
- Ой нет, я боюсь это говорить.
- А как насчет современной формулы счастья: оказаться в нужное время в нужном месте...
- ...и пройти между струй дождя? Если серьезно, могу лишь сказать: счастье, что судьба подарила встречи с такими актерами, режиссерами, ролями, авторами... Я ведь играл Фигаро и Фому Гордеева, Бальзаминова и Бориса Годунова... Сейчас, например, мне безумно интересно наблюдать за Евгением Самойловым, как он, уже не совсем здоровый человек, готовится к своей роли в спектакле «Коварство и любовь». Ему 90 лет, он столько сыграл, он имел все — успех, славу; и вот я смотрю на сегодняшнюю жизнь этого поистине народного достояния, и мне ужасно обидно сознавать, что это недооцененная личность, ведь XX век — это было его время... Мне чертовски везет, что я встречаю таких людей, как Армен Джигарханян, с которым мы вместе играем в антрепризе. Он имеет сумасшедшую популярность, ведь прямо на сцену выбегают «давайте с вами сфотографируемся», «это моя девочка», «это — моя бабушка». Он все любит, хоть бы раз отказал кому-нибудь в автографе. Я восхищаюсь им. Счастье был встретиться в работе с Анненковым, с его школой, с его фанатизмом. С Александром Вампиловым — знакомство с ним, к сожалению, был не очень большим, во время работы над спектаклем «Прощание в июне» в Театре Станиславского. Но я вспоминаю этот 72-й год как одно из самых светлых мгновений в своей жизни... Это счастье, ну счастье, честное слово.

Марина ШИКОВА
Людмила КЛУШИНА