Новости
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПУСТЬ ЦВЕТУТ ВСЕ ЦВЕТЫ»
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПУСТЬ ЦВЕТУТ ВСЕ ЦВЕТЫ»
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПУСТЬ ЦВЕТУТ ВСЕ ЦВЕТЫ»
Никто не нападал, а он защищался. И жестом, и словом. «Я определяю качество спектакля не оценками рецензентов, а людьми, которые заполняют зал», — благодушно по форме, но довольно колко по содержанию отгородился Юрий Соломин от потенциальных мнений людей, пишущих о театре.
Разрыв во мнениях укрепили первые отзывы на привезенные в Новосибирск спектакли, собственно, на оспаривании которых и был построен диалог художественного руководителя Малого театра с журналистами. Критика оценила гастроли сдержанно: безусловно, поклон до земли был отвешен и за сохранение канонов театрального искусства, и за консервацию русского языка в исконной чистоте (где же еще услышишь со сцены не «желчь», а «жёлчь», как, собственно, и требуют взыскательные словари). Но не было в этих отзывах трепета и прерывистого дыхания влюбленных.
Но, с другой стороны, загодя раскупленные билеты, надставленные стульями ряды и зрители, сидящие даже на ступеньках большого зала «Глобуса», а еще овации, овации, овации… Все это вместе создавало вид «другой стороны баррикад». В количественном соотношении выигрывала, без сомнения, восторженная часть публики. Та самая, о которой, только с отрицательной частицей «не», говорил Юрий Соломин: «Уже не ходят, как в зоопарк, посмотреть на живую Муравьеву. Зритель отошел от этого». Еще как ходят, Юрий Мефодьевич. И начинают аплодировать даже тогда, когда любимая актриса только появляется в зале…
А тем временем Юрий Соломин бесконечно спорил с автором задевшего его отзыва. О том, каково это — быть театром-музеем. «У вас есть люди, которые пишут, что мы — музейный театр. А чем плох музей? Что же нам теперь, Третьяковку уничтожить?.. А вы постройте новый музей и делайте там, что хотите. Интересно, сколько он продержится. А то мы снесем, потом почешем затылок и скажем: “Эх, надо опять все начинать сначала”. Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Но все новое должно быть не в ущерб старому. Я всегда говорил: “Пусть цветут все цветы!” У нас есть колонны, так нам спилить их, что ли? Пусть стоят!» Объяснял, почему нельзя обойтись без длиннот и неспешности повествования, качеств, которые касаются всех спектаклей Малого театра. «К примеру, как можно Чехова изобретать? Выдергивать какие-то реплики?! Мы скорее надставим, из старых вариантов. Пусть зритель знает, что Чехов думал об учителях 100 лет назад… И Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками, как Грибоедов».
И только с одной характеристикой из того самого отзыва Юрий Соломин согласился. Малый — бальзам для тех, кто еще помнит, как правильно должна звучать русская речь. «С языком у нас все благополучно, нас все время ставят в пример — даже те, кто критикует. Наши молодые актеры говорят по-русски громко, понятно, не косноязычно. Рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. Несколько лет назад мне позвонил знакомый режиссер и попросил: “Пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм”. В Москве много театров. Но, оказывается, пробовали — и никто не может выговорить славянскую вязь. Трудно выговорить и Островского — там есть музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, на сто с лишним лет… Сейчас наш язык стал быстрым. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а язык телевидения. А изначально он очень мелодичный, красивый. Может, поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды».
Еще Юрий Соломин признался, что как-то раз читал лекцию о неуместности «вау!» в зале Малого театра («Стоп, родненькие, вы не на стадионе. Я показал им, что здесь сидел Гоголь, здесь — Достоевский, в малой ложе — Ленин… Очевидно, они были потрясены»). Предположил, что особая атмосфера театра идет от исторических стен, «во-о-от такой толщины», за которыми не слышно громкоголосой Москвы и которые стараются не трогать даже во время ремонта.
До конца беседы с журналистами Юрий Мефодьевич защищался от намеков на консерватизм. Впрочем, ведь он сам говорит: «Пусть цветут все цветы». Действительно, пусть цветут, пока есть те, кто принимает за счастье вдыхать их аромат.
«Ведомости» (Новосибирск), 08.06.2007
Никто не нападал, а он защищался. И жестом, и словом. «Я определяю качество спектакля не оценками рецензентов, а людьми, которые заполняют зал», — благодушно по форме, но довольно колко по содержанию отгородился Юрий Соломин от потенциальных мнений людей, пишущих о театре.
Разрыв во мнениях укрепили первые отзывы на привезенные в Новосибирск спектакли, собственно, на оспаривании которых и был построен диалог художественного руководителя Малого театра с журналистами. Критика оценила гастроли сдержанно: безусловно, поклон до земли был отвешен и за сохранение канонов театрального искусства, и за консервацию русского языка в исконной чистоте (где же еще услышишь со сцены не «желчь», а «жёлчь», как, собственно, и требуют взыскательные словари). Но не было в этих отзывах трепета и прерывистого дыхания влюбленных.
Но, с другой стороны, загодя раскупленные билеты, надставленные стульями ряды и зрители, сидящие даже на ступеньках большого зала «Глобуса», а еще овации, овации, овации… Все это вместе создавало вид «другой стороны баррикад». В количественном соотношении выигрывала, без сомнения, восторженная часть публики. Та самая, о которой, только с отрицательной частицей «не», говорил Юрий Соломин: «Уже не ходят, как в зоопарк, посмотреть на живую Муравьеву. Зритель отошел от этого». Еще как ходят, Юрий Мефодьевич. И начинают аплодировать даже тогда, когда любимая актриса только появляется в зале…
А тем временем Юрий Соломин бесконечно спорил с автором задевшего его отзыва. О том, каково это — быть театром-музеем. «У вас есть люди, которые пишут, что мы — музейный театр. А чем плох музей? Что же нам теперь, Третьяковку уничтожить?.. А вы постройте новый музей и делайте там, что хотите. Интересно, сколько он продержится. А то мы снесем, потом почешем затылок и скажем: “Эх, надо опять все начинать сначала”. Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Но все новое должно быть не в ущерб старому. Я всегда говорил: “Пусть цветут все цветы!” У нас есть колонны, так нам спилить их, что ли? Пусть стоят!» Объяснял, почему нельзя обойтись без длиннот и неспешности повествования, качеств, которые касаются всех спектаклей Малого театра. «К примеру, как можно Чехова изобретать? Выдергивать какие-то реплики?! Мы скорее надставим, из старых вариантов. Пусть зритель знает, что Чехов думал об учителях 100 лет назад… И Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками, как Грибоедов».
И только с одной характеристикой из того самого отзыва Юрий Соломин согласился. Малый — бальзам для тех, кто еще помнит, как правильно должна звучать русская речь. «С языком у нас все благополучно, нас все время ставят в пример — даже те, кто критикует. Наши молодые актеры говорят по-русски громко, понятно, не косноязычно. Рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. Несколько лет назад мне позвонил знакомый режиссер и попросил: “Пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм”. В Москве много театров. Но, оказывается, пробовали — и никто не может выговорить славянскую вязь. Трудно выговорить и Островского — там есть музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, на сто с лишним лет… Сейчас наш язык стал быстрым. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а язык телевидения. А изначально он очень мелодичный, красивый. Может, поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды».
Еще Юрий Соломин признался, что как-то раз читал лекцию о неуместности «вау!» в зале Малого театра («Стоп, родненькие, вы не на стадионе. Я показал им, что здесь сидел Гоголь, здесь — Достоевский, в малой ложе — Ленин… Очевидно, они были потрясены»). Предположил, что особая атмосфера театра идет от исторических стен, «во-о-от такой толщины», за которыми не слышно громкоголосой Москвы и которые стараются не трогать даже во время ремонта.
До конца беседы с журналистами Юрий Мефодьевич защищался от намеков на консерватизм. Впрочем, ведь он сам говорит: «Пусть цветут все цветы». Действительно, пусть цветут, пока есть те, кто принимает за счастье вдыхать их аромат.
«Ведомости» (Новосибирск), 08.06.2007
Дата публикации: 08.06.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПУСТЬ ЦВЕТУТ ВСЕ ЦВЕТЫ»
Никто не нападал, а он защищался. И жестом, и словом. «Я определяю качество спектакля не оценками рецензентов, а людьми, которые заполняют зал», — благодушно по форме, но довольно колко по содержанию отгородился Юрий Соломин от потенциальных мнений людей, пишущих о театре.
Разрыв во мнениях укрепили первые отзывы на привезенные в Новосибирск спектакли, собственно, на оспаривании которых и был построен диалог художественного руководителя Малого театра с журналистами. Критика оценила гастроли сдержанно: безусловно, поклон до земли был отвешен и за сохранение канонов театрального искусства, и за консервацию русского языка в исконной чистоте (где же еще услышишь со сцены не «желчь», а «жёлчь», как, собственно, и требуют взыскательные словари). Но не было в этих отзывах трепета и прерывистого дыхания влюбленных.
Но, с другой стороны, загодя раскупленные билеты, надставленные стульями ряды и зрители, сидящие даже на ступеньках большого зала «Глобуса», а еще овации, овации, овации… Все это вместе создавало вид «другой стороны баррикад». В количественном соотношении выигрывала, без сомнения, восторженная часть публики. Та самая, о которой, только с отрицательной частицей «не», говорил Юрий Соломин: «Уже не ходят, как в зоопарк, посмотреть на живую Муравьеву. Зритель отошел от этого». Еще как ходят, Юрий Мефодьевич. И начинают аплодировать даже тогда, когда любимая актриса только появляется в зале…
А тем временем Юрий Соломин бесконечно спорил с автором задевшего его отзыва. О том, каково это — быть театром-музеем. «У вас есть люди, которые пишут, что мы — музейный театр. А чем плох музей? Что же нам теперь, Третьяковку уничтожить?.. А вы постройте новый музей и делайте там, что хотите. Интересно, сколько он продержится. А то мы снесем, потом почешем затылок и скажем: “Эх, надо опять все начинать сначала”. Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Но все новое должно быть не в ущерб старому. Я всегда говорил: “Пусть цветут все цветы!” У нас есть колонны, так нам спилить их, что ли? Пусть стоят!» Объяснял, почему нельзя обойтись без длиннот и неспешности повествования, качеств, которые касаются всех спектаклей Малого театра. «К примеру, как можно Чехова изобретать? Выдергивать какие-то реплики?! Мы скорее надставим, из старых вариантов. Пусть зритель знает, что Чехов думал об учителях 100 лет назад… И Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками, как Грибоедов».
И только с одной характеристикой из того самого отзыва Юрий Соломин согласился. Малый — бальзам для тех, кто еще помнит, как правильно должна звучать русская речь. «С языком у нас все благополучно, нас все время ставят в пример — даже те, кто критикует. Наши молодые актеры говорят по-русски громко, понятно, не косноязычно. Рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. Несколько лет назад мне позвонил знакомый режиссер и попросил: “Пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм”. В Москве много театров. Но, оказывается, пробовали — и никто не может выговорить славянскую вязь. Трудно выговорить и Островского — там есть музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, на сто с лишним лет… Сейчас наш язык стал быстрым. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а язык телевидения. А изначально он очень мелодичный, красивый. Может, поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды».
Еще Юрий Соломин признался, что как-то раз читал лекцию о неуместности «вау!» в зале Малого театра («Стоп, родненькие, вы не на стадионе. Я показал им, что здесь сидел Гоголь, здесь — Достоевский, в малой ложе — Ленин… Очевидно, они были потрясены»). Предположил, что особая атмосфера театра идет от исторических стен, «во-о-от такой толщины», за которыми не слышно громкоголосой Москвы и которые стараются не трогать даже во время ремонта.
До конца беседы с журналистами Юрий Мефодьевич защищался от намеков на консерватизм. Впрочем, ведь он сам говорит: «Пусть цветут все цветы». Действительно, пусть цветут, пока есть те, кто принимает за счастье вдыхать их аромат.
«Ведомости» (Новосибирск), 08.06.2007
Никто не нападал, а он защищался. И жестом, и словом. «Я определяю качество спектакля не оценками рецензентов, а людьми, которые заполняют зал», — благодушно по форме, но довольно колко по содержанию отгородился Юрий Соломин от потенциальных мнений людей, пишущих о театре.
Разрыв во мнениях укрепили первые отзывы на привезенные в Новосибирск спектакли, собственно, на оспаривании которых и был построен диалог художественного руководителя Малого театра с журналистами. Критика оценила гастроли сдержанно: безусловно, поклон до земли был отвешен и за сохранение канонов театрального искусства, и за консервацию русского языка в исконной чистоте (где же еще услышишь со сцены не «желчь», а «жёлчь», как, собственно, и требуют взыскательные словари). Но не было в этих отзывах трепета и прерывистого дыхания влюбленных.
Но, с другой стороны, загодя раскупленные билеты, надставленные стульями ряды и зрители, сидящие даже на ступеньках большого зала «Глобуса», а еще овации, овации, овации… Все это вместе создавало вид «другой стороны баррикад». В количественном соотношении выигрывала, без сомнения, восторженная часть публики. Та самая, о которой, только с отрицательной частицей «не», говорил Юрий Соломин: «Уже не ходят, как в зоопарк, посмотреть на живую Муравьеву. Зритель отошел от этого». Еще как ходят, Юрий Мефодьевич. И начинают аплодировать даже тогда, когда любимая актриса только появляется в зале…
А тем временем Юрий Соломин бесконечно спорил с автором задевшего его отзыва. О том, каково это — быть театром-музеем. «У вас есть люди, которые пишут, что мы — музейный театр. А чем плох музей? Что же нам теперь, Третьяковку уничтожить?.. А вы постройте новый музей и делайте там, что хотите. Интересно, сколько он продержится. А то мы снесем, потом почешем затылок и скажем: “Эх, надо опять все начинать сначала”. Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Но все новое должно быть не в ущерб старому. Я всегда говорил: “Пусть цветут все цветы!” У нас есть колонны, так нам спилить их, что ли? Пусть стоят!» Объяснял, почему нельзя обойтись без длиннот и неспешности повествования, качеств, которые касаются всех спектаклей Малого театра. «К примеру, как можно Чехова изобретать? Выдергивать какие-то реплики?! Мы скорее надставим, из старых вариантов. Пусть зритель знает, что Чехов думал об учителях 100 лет назад… И Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками, как Грибоедов».
И только с одной характеристикой из того самого отзыва Юрий Соломин согласился. Малый — бальзам для тех, кто еще помнит, как правильно должна звучать русская речь. «С языком у нас все благополучно, нас все время ставят в пример — даже те, кто критикует. Наши молодые актеры говорят по-русски громко, понятно, не косноязычно. Рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. Несколько лет назад мне позвонил знакомый режиссер и попросил: “Пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм”. В Москве много театров. Но, оказывается, пробовали — и никто не может выговорить славянскую вязь. Трудно выговорить и Островского — там есть музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, на сто с лишним лет… Сейчас наш язык стал быстрым. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а язык телевидения. А изначально он очень мелодичный, красивый. Может, поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды».
Еще Юрий Соломин признался, что как-то раз читал лекцию о неуместности «вау!» в зале Малого театра («Стоп, родненькие, вы не на стадионе. Я показал им, что здесь сидел Гоголь, здесь — Достоевский, в малой ложе — Ленин… Очевидно, они были потрясены»). Предположил, что особая атмосфера театра идет от исторических стен, «во-о-от такой толщины», за которыми не слышно громкоголосой Москвы и которые стараются не трогать даже во время ремонта.
До конца беседы с журналистами Юрий Мефодьевич защищался от намеков на консерватизм. Впрочем, ведь он сам говорит: «Пусть цветут все цветы». Действительно, пусть цветут, пока есть те, кто принимает за счастье вдыхать их аромат.
«Ведомости» (Новосибирск), 08.06.2007
Дата публикации: 08.06.2007
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
