Новости

«К 160-летию со дня рождения Александра Павловича Ленского»

ЛЕНСКИЙ И СОВРЕМЕННОСТЬ

Предлагаем вашему вниманию статью Павла Новицкого о творчестве А.П.Ленского, опубликованную в качестве предисловия к сборнику «А. П. Ленский. Статьи. Письма. Записки», Academia, 1935. Очерк Новицкого, возможно, интересен не только тем, о ком он написан, но своеобразным углом зрения, который так характерен для автора…

1
Жизненность Ленского

Эта книга наполнена соками жизни. Это собрание документов, писем, докладных записок и статей менее всего похоже на архивные материалы. Странное дело: перечитываешь эти отдаленные от нас десятилетиями литературно-исторические документы, и кажется, что находишься среди актерской молодежи современного советского театра, на бурном собрании, на котором обсуждаются волнующие и актуальные вопросы нашего театра. Поразительной свежестью и неувядаемой молодостью веет от этого «архива»! Это не истлевшие страницы навсегда ушедшего прошлого, это не засохшие цветы воспоминаний, это — документы борьбы и страстной, напряженной работы. Для актеров современного советского театра книга А. П. Ленского — творческое открытие. Прочесть по-настоящему эту книгу, продумать все вопросы, поставленные и раскрытые в ней, значит пройти университет театрального искусства. В ней закреплен опыт нескольких поколений русского актерства, в ней поставлены и крупные творческие проблемы, над которыми до сих пор бьется театральная мысль. Вопросы о соотношении творческих элементов в спектакле, о взаимодействии между актером, режиссером, художником и драматургом, о самостоятельности театрального искусства, о задачах театральной критики, о достоинстве актера, о воспитании и выдвижении актерского молодняка, о методе характеристики сценического образа, о лжи и искренности в искусстве актера,— все эти вопросы в высказываниях А. П. Ленского поставлены четко и ясно.

2
Ленский-актер

А. П. Ленский был прежде всего актер, в настоящем значении этого слова. Ему была свойственна необыкновенная мягкость, легкость и непринужденность творческой работы, величайшая артистическая грация, полное отсутствие всякой напряженности и надрыва, всякой резкости, нарочитости и аффектации. Он знал тайну простоты. Но простота эта была от богатства и сложности творческой фантазии. Он обладал в полной мере великим даром перевоплощения. Он умел с увлечением и страстью лепить образы самого противоположного характера и достигать максимального своеобразия каждого образа. Он умел индивидуально подходить к каждому драматургу, к каждой пьесе, к каждому образу. Эта его объективность одновременно отличалась и слишком широкой либеральной терпимостью, неумением и нежеланием дать законченно-яркую, идейно-четкую, классово-определенную характеристику образа. Ленский в своей творческой работе обнаруживал особенности и пороки своей среды.
Но он был великий художник. Он ценил ум в актере и сам умел с глубокой проникновенностью раскрывать сущность сценического образа. Многими приемами своей игры он предугадал искусство актеров будущих поколений. Он был предшественником и современником Станиславского и Немировича-Данченко. Он умел соединять глубокую полноценную психологическую характеристику образа с внешней выразительностью рисунка роли. Он умел добиваться типичности и конкретной индивидуализации образа. Он требовал от актеров величайшей сосредоточенности, духовной собранности и дисциплины. Он ценил темперамент актера. Он создавал атмосферу исключительной честности, чистоты и высокого достоинства в работе. Там, где участвовал Ленский, там не могло быть мелкой актерской интриги, борьбы честолюбий и фальши. Ленский не терпел бездушной и пустой декламации, трескучих монологов, холодной риторики, лживого пафоса, наигранной приподнятости стиля. Он требовал, чтобы актер играл душевное состояние и характер изображаемого лица, он требовал полноты и психологического оправдания образа. Всеми этими чертами Ленский чрезвычайно близко подходил к системе Художественного театра. По своему творческому типу он был родственен этой системе. Но он был и шире ее. Ленский решительно возражал против какой бы то ни было имитации действительности, против малейших следов натурализма. Он требовал устранения вычурности и ненужных деталей. Он понимал, что масса деталей затемняет изображаемый характер, что психологическая рафинированность стирает сущность образа и мешает разглядеть «твердый рисунок автора». Ленский широко пользовался приемом мимической характеристики изображаемых лиц до их словесного самовыражения, приемом так называемой предигры. Своей ненавистью к натурализму и приемом предигры Ленский предугадывал существенные стороны системы Мейерхольда.
Актеру советского театра есть чему поучиться у Ленского. Я не знаю более блестящего трактата по вопросу о гриме, более полезного творческого руководства по гриму, чем «Заметки о мимике и гриме» Ленского. Ленский решительно возражает против того, чтобы грим превращался в маску, изменял основные черты физиономии актера и лишал его лицо мимической выразительности. Искусство грима — тонкое искусство; оно должно усиливать мимическую выразительность лица актера, а не ослаблять ее. «Актер, увлекаясь гримом, неизбежно делает такой же промах, какой допускает мейнингенская труппа со своими тяжелыми резными дверями, настоящим богемским хрусталем и другими аксессуарами, так что обстановка заслоняет игру актера, и зритель рассматриванием аксессуаров занят более, чем пьесой Шекспира или Шиллера». Актер должен дорожить выразительностью своего лица, он должен уметь приспособлять свою мимику к гриму и обратно, иначе он никогда не будет характерным актером и никогда не заслужит «репутации хорошего актера». Зритель должен видеть лицо актера и следить за глубочайшими его изменениями. В актере содержательнее и выразительнее всего глаза. Нужно играть глазами и видеть глаза. Ленский с восторгом цитирует фразу Самойлова: «Молодость и старость, батенька, не в коже, а в глазах».

3
Самостоятельность и достоинство театра

Именно потому, что Ленский был прежде всего актер в самом благородном и глубоком значении этого слова, именно потому, что он понимал ведущую и определяющую роль актера в спектакле, он так правильно и ясно разрешал основные творческие вопросы театра.
Ленского прежде всего занимал вопрос о самостоятельности сценического искусства по отношению к литературе. Он неоднократно возвращается к этому вопросу, с жаром доказывая, что театр не является иллюстративным, подражательским, исполнительским искусством. Конечно, в театре главное — это драматург и истолкователь его образов — актер. Все остальные художники театра — режиссер, декоратор, бутафор и другие — служат этому главному. «Тут эгоизму нет места... Может ли подняться драматический театр, если в него ворвется личное самолюбие режиссера, желающего доказать публике свою талантливость и неистощимость бурной фантазии в ущерб смыслу пьесы, самолюбие декоратора, пожелающего сделать из спектакля самостоятельную выставку своих работ, а костюмер будет хлопотать о том, чтобы ни одна деталь ни единого костюма не пропала ни для одного из зрителей? Это гибель делу, а не спасение» (письмо Теляковскому). Толкование пьесы и идейно-творческая судьба спектакля находятся в руках актера. Актер не живет чужим,— он создает сценический образ не только на основе словесного образа, данного в драматургическом произведении, но также на основе своих самостоятельных наблюдений над действительностью, изучения и творческой переработки материалов конкретной действительности.
Драматическая форма может жить своей самостоятельной жизнью, без участия актера. Но она возникает и живет только на почве сценического искусства. «Исчезни театр — какой поэт возьмется за драматическую форму, за эту труднейшую и самую заманчивую из всех форм поэтического творчества, которая и возникла-то одновременно, с ним, с актером». Во всяком эпическом произведении — в поэме, романе и новелле — две трети всего произведения занимает не диалог, а описание места действия, самого действия и характеров действующих лиц. В драматическом произведении эта описательная часть сведена к минимуму — к скупым и кратким ремаркам. Так вот «все, что в повествовательном произведении выражается описанием, в драме делается понятным через посредство одной только творческой работы актера». «В том-то и сила актера, — говорит Ленский,— что автор ему не подсказывает ничего, кроме слов, выражающих его идею, все остальное суть не что иное, как продукт творческой работы актера, его таланта, ума и наблюдательности» («Заметки актера»).
Актер должен сказать и выразить гораздо больше, чем то высказано текстом поэта. И если актер пользуется при этом творческой фантазией драматурга, системой образов, изобретенных до него, то его творческая самостоятельность нисколько не меньшая, чем творческая самостоятельность великих композиторов и живописцев, пользовавшихся образами и сюжетами из библии, истории или поэтических произведений Данте, Шекспира и Байрона. «Если картина «Смерть Иоанна Грозного» (будь сюжет ее навеян историей или трагедией А. Толстого — безразлично) есть произведение творческого духа художника-живописца, что несомненно, то никто не в праве лишать самостоятельного творчества и сценического художника, воплотившего тот же исторический момент на сцене... Сила актера в том, что он такой же поэт, как и драматический писатель» («Заметки актера»).
Искусство актера, конечно, содержит в себе элементы исполнительства, но одновременно оно творчески самостоятельно и инициативно. И в этом главное. Если говорить о том, что великие актеры были обязаны созданием основных своих ролей великим драматургам, то нельзя забывать и о том, что великие актеры в большинстве случаев создавали содержательные и глубокие сценические образы из ничтожного или среднего драматургического материала. Актеру нередко приходилось две трети своей жизни на сцене работать над такими ролями, которые не только не способствовали его творческому росту, но задерживали этот рост и являлись величайшим насилием над его умом, талантом и нервами. Ленский обрушивается с пламенным протестом против «весьма распространенного и хлесткого по своей лаконичности афоризма, афоризма не только парадоксального, но прямо нелепого»: «Нет плохих ролей — есть плохие актеры!» «Не смею сравнивать себя по таланту с колоссами, коим приписывают это изречение, — говорит Ленский,— но считаю себя достаточно компетентным, чтобы сказать, что это ложь, что есть плохие роли, как есть плохие актеры, плохие драматурги, живописцы, политики и пр. и пр. Да, есть плохие роли, и, к сожалению, их большинство, плохие как в пол-листа, так и в размере десяти листов, роли переполненные ложью, тоскливые и бессодержательные. Публика думает, что актеру сыграть пустую, бессодержательную роль только скучно и ничего больше. Жестокая ошибка! Это зритель только скучает и за вынесенную от спектакля скуку мстит автору шиканием, которое тот приписывает групповщине. Но если бы зритель в продолжение двух-трех часов пережил половину тех мук, какие испытывает актер на репетициях и в тиши своего кабинета, когда с бессильной злобой в душе он разбирается в дебрях этой беспросветной лжи и подыскивает для нее правдивые звуки и мимику, если бы зритель испытал на себе эту каторжную работу: насиловать свою мысль, заставлять себя любить то, что ненавистно, в чем видишь заведомую ложь, и изучать эту ложь затем, чтобы потом со сцены горячо выдавать ее за истину... Если бы зритель испытал половину... но что я говорю — половину — десятую долю этих мучений, автор так дешево от него не отделался бы». Под влиянием лихорадки первого представления способность анализа притупляется, «но зато в последующие спектакли наступает отрезвление, и делается мучительно тяжело: вся пошлость пьесы и роли становится до того рельефна, до того осязательна, что актер начинает стыдиться того, что говорит. Раздражённый, усталый от неудовлетворенности и перенесенного стыда, возвращается он домой и невольно задает себе вопрос: за что в продолжение нескольких часов он был прикован к позорному столбу?» Ни театрально-литературный комитет, одобрявший и разрешавший пьесу, ни публика, ни критика не терпели от бездарных и пошлых пьес того вреда, который терпел актер. «Публика посмотрит, выбранится за скуку и успокоится, критика выбранит по обязанности и тоже успокоится; не успокоится один актер, насилуя свой талант, энергию в продолжение многих вечеров и с каждым разом мучаясь все больше и больше. От такого каторжного труда, выпадающего на долю актера иногда в продолжение целого сезона, а то и двух и трех, тупеет воображение, падает энергия, является равнодушие и недобросовестное отношение к делу, и в нем постепенно умирает художник».
Актер обязан отстаивать свою самостоятельность, свою точку зрения, свою инициативу. Он обязан влиять на драматургию, быть требовательным, иметь свое мнение. Он не должен терпеть бездарных пьес, бездарных журналов и бездарной критики. Если актеру говорят, что не его дело рассуждать что хорошо и что дурно, и актер соглашается быть Молчалиным, то такой актер погиб для искусства. Актер не может с одинаковой любовью и старанием относиться ко всякой роли, он не имеет права оставаться бессловесным статистом. «Дали тебе играть Хлестакова — клади на него всю душу; дали аптекари в «Чертовых пилюлях»... тоже клади свою душу». «Вам, батенька, платят жалованье, чтобы вы играли что дадут, а не рассуждали», заявляет режиссер. «Ошибаетесь, государь мой,— отвечает ему Ленский,— мне именно платят жалованье за то, что я умею рассуждать, что у меня есть голова на плечах, что я служу искусству, а не растлеваю его». Рассуждать и мыслить — это функция актера. Так Ленский становится самым крупным в истории русского театра учителем актерской морали, воспитателем чувства достоинства и актерской чести. Гордость актера Ленского, не позволявшего чиновникам всякого ранга третировать себя в творческой работе, благородное неумение Ленского приспособляться к «предлагаемым обстоятельствам», способность отстаивать свою независимость и свое мнение, величайшая принципиальность в борьбе и работе являются яркими страницами в истории русского театра. Примерами независимости, благородства и достоинства актера переполнена эта книга.

4
Критика и актер

Актер обязан влиять на критику. Он не может терпеть малокультурную, невежественную и случайную критическую халтуру. Актер ответственен за состояние критики. Он должен добиться авторитетной и культурной критики, разбирающейся в театральном искусстве, ориентирующей зрителя и помогающей актеру в его творческом росте. Ленский дает яркую и беспощадную характеристику того уровня театральной критики, который был свойствен его времени и пережитки которого отчасти сохранились и в нашу эпоху. «Сцена не имеет в критике горячей защитницы ее интересов. Самые жгучие вопросы или замалчиваются ею, или трактуются безучастно и холодно. Актер также не видит от нее никакой помощи в своем деле... Актеров винят в непомерно развитом самомнении, в том, что они не слушают замечаний, что игнорируют критику, что выслушивают охотно только похвалы своим дарованьям и считают себя умнее всех... Умнее всех себя актеры не считают, но им, право, нет причины считать себя и глупее всякого, кому вздумается писать о театре. В том же, что актеры равнодушны к критике, я позволю себе обвинить именно то, что называется критикой, т. е. или бесполезные и голословные похвалы и порицания, или бесцеремонные, грубые измывательства над трудом актера и какое-то непонятное злорадство над его промахами и недостатками, или же с виду серьезные, но мало содержательные и бездоказательные отчеты об исполняемых пьесах». «Каждая статья начинается пересказом пьесы, а в конце коротко говорится, что г. Н. играл с присущим ему дарованием и выразительностью, г. D. провел роль «не без огонька», г. Z. «не портил роли», а г. X. был «деревянен». В другой же газете говорится наоборот: что г. Н. совершенно не понял роли и был «бесцветен», г. D. «был вял и скучен», г. Z. «был превосходен», что же касается X., то «он превзошел самого себя». Третий род статей пишется всегда безукоризненным литературным языком, с виду они очень серьезны и обстоятельны, с определенными взглядами на пьесу и хотя краткими, но сдержанными и пристойными замечаниями по адресу исполнителей. Но и в них актер, кроме вежливого отношения к себе, не находит ничего интересного и поучительного». Актер ищет в критике прежде всего горячей любви к театру и серьезного всестороннего знакомства с предметом.
«Если существует сценическое искусство, должна существовать и критика о нем; раз существует критика о нем, актеры вправе предъявлять серьезные требования к ней».
Критика должна существовать не только для читающей публики, но и для актера. Театральный критик должен быть не столько ценителем литературных достоинств пьесы, сколько ценителем исполнения их на сцене. «Цель сценической, как и всякой другой, критики есть не что иное, как уяснение истинных задач искусства и отыскание средств для успешного их выполнения... На критике лежит обязанность не только уметь найти ошибки, указать и доказать их, но изыскать и средства для их устранения. А потому критика, как руководительница художественных вкусов общества, как советчица сценических деятелей, должна быть художником своего дела. И как нельзя на основании одного капризного желания сделаться поэтом, актером, скульптором, музыкантом или живописцем, не ощущая в груди призвания, не обладая талантом, не посвятив всего себя изучению избранного искусства, так нельзя стать и критиком только потому, что изъявил согласие на просьбу редактора заведыватъ театральным отделом журнала... Он соглашается и, оставаясь в сущности тем же простым зрителем, т. е. с тем же уровнем понимания, берется руководить вкусами остальных таких же, как он, зрителей, берется руководить искусством. Отсюда и вытекает нелепая пропорция, показывающая, что то, что актеру стоит огромных усилий, больших затрат ума, таланта и энергии, на уяснение чего он теряет сотни часов, критику не стоит ничего или очень немного: пришел, увидел... написал».
Эта замечательная характеристика во многих отношениях не устарела. Она ставит и перед советским театром задачу подготовки высококвалифицированных критических кадров, мастеров критической мысли, владеющих всесторонним знанием предмета и правом судить и оценивать сложные явления искусства. Эта характеристика свидетельствует об активности и глубине мысли самого Ленского. Великий актер видел далеко вдаль и умел с поразительной ясностью мысли формулировать свои творческие директивы, обращенные к будущему.

5
Жажда мастерства

Ленского всегда отличала ненависть к дилетантизму и жажда упорного творческого труда и мастерства. Он страдал от наплыва в театр случайного и профессионально-непригодного люда, ложно прельщающегося кажущейся доступностью актерского ремесла. «Всякий думает, что стать актером очень легко — стоит только пойти в актеры». Это чудовищное заблуждение. Сценическое искусство требует величайших усилий и труда в течение всей жизни актера. «Самое трудное в сценическом исполнении — это художественная простота. Чем лучше актер, тем ближе он к этой простоте, но чем ближе он к этой простоте, тем проще и доступнее всякому кажется его искусство». Но простота эта является результатом величайшей сложности мастерства, результатом величайшей культуры и сложнейшей техники. Сценическому искусству больше всего недостает настоящей творческой самокритики, не боящейся поразить ложное самолюбие и нанести удар чудовищному самообольщению. Ленский с горечью признается, что сценическое искусство «труднее других поддается самокритике». Он всю жизнь ею занимался с громадным мужеством, страстью и достоинством.
Я коснулся только нескольких вопросов, которые занимали и волновали Ленского в его творческой, педагогической и литературной работе. Проблематика Ленского гораздо шире, глубже и сложнее. Чего стоит, например, постановка им вопроса о работе с актерской молодежью и замечательное практическое разрешение этого вопроса (знаменитые утренники в Малом театре и организация Нового театра)! Или организационные принципы Ленского (он был первоклассным организатором)! Или его мысли о роли художника в спектакле!.. Но и эти несколько тем показывают глубину и пытливость его мысли.
Носитель самых благородных традиций русского театра, художник пытливого ума и настойчивой энергии, провозвестник новой этики актерского творчества, А. П. Ленский на десятилетия опередил свое время и смело входит своим опытом, своею мыслью, своею живою и пламенной душою в эпоху социалистического переустройства театра!



Павел Новицкий