Новости

«СТАРАЮСЬ СДЕРЖИВАТЬ ТЕМПЕРАМЕНТ»

Как помнят многие читатели, недавно в Воронеже на гастролях побывал Малый театр. В чеховской «Чайке» в роли Дорна зрители увидели лауреата Государственной премии РСФСР Имени К.С. Станиславского, народного артиста России Ярослава БАРЫШЕВА. Сегодня предлагаем вашему вниманию беседу с этим неординарным, талантливым, интересным человеком.

- Ярослав Павлович, в этом году исполнилось 45 лет, как вы работаете в Малом театре. Признайтесь, не скучно творческому человеку столько лет на одном месте?

- Вы знаете, в Польше лет двадцать назад, одна журналистка задала мне похожий вопрос. Когда я ответил, что в Малом уже больше четверти века, то она так удивилась и сказала: «Как! В одном театре? Но вы знаете, что у человека за три года меняется вся кровь. Так и в театре надо, поработали три года и уходить в другой». С этим я не согласен. Наши легендарные старики говорили, что из Малого театра уходят только вперед ногами. Сам никто не уходит. Правда, в последнее время стали уходить. А еще был забавный случай. Недавно мне надо было брать визу в американском посольстве. Из США наши друзья прислали вызов погостить у них. Пошли с женой в посольство. Меня спрашивают: «Где работаете?» «В Малом театре, — отвечаю, — вот уже 45 лет». Американец так удивился и спросил: «Где ваши паспорта?» «С нами», — говорю. Он взял документы, тут же поставил все отметки и отпустил без всякого собеседования. А что касается того, скучно ли мне… Все зависит от того, сколько у тебя работы и как ты к ней относишься. С моей точки зрения, Малый театр лучший в стране. Сколько я великих стариков тут перевидал! И все их знания, умения, впитывал в себя через общение с ними, через совместную работу. Но и сейчас мне все равно не скучно в этом театре.

- Вы учились в Щепкинском училище на курсе Николая Александровича Анненкова. Да и сокурсники у вас были один известнее другого. Чем запомнились эти годы?

- Прекрасное было время. Мы были первым курсом, который как художественный руководитель набирал Николай Александрович. До этого он просто преподавал, а тут – свой курс. У меня были очень хорошие сокурсники: Олег Даль, Миша Кононов, Витя Павлов, Виталий Соломин, Маргарита Фомина, Георгий Оболенский, Татьяна Рыжова. Многих сразу после училища взяли в Малый, остальные разбрелись по другим театрам. А вообще-то я скажу вам, что из нашего курса можно было сделать отдельный театр. Нам повезло с нашим худруком. Он был замечательным человеком и талантливым актером. Мы все его обожали. Правда, иногда доводили чуть ли не до инфаркта. Он даже стулья один раз ломал. Помню, начинаются занятия по этюдам. Миша Кононов вдруг начинает хохотать. А смеялся он всегда заразительно. Мы хохочем вслед за ним. Ну посмеялись – перестали. Через некоторое время все повторяется снова. Анненков хватает стул, и ба-бах его об пол. Стул вдребезги. Но это были единичные случаи. А так он с нами много занимался, часто даже по ночам репетировали. Когда уже работал в театре, сыграю какую-нибудь роль, а он подойдет и скажет: «Вот здесь надо было сделать так-то, а вот тут – так-то». Когда я сыграл Ивана Грозного (которого, кстати, он сам когда-то тоже играл), раздался звонок от Николая Александровича. Он поздравил меня с удачной работой. Само по себе это поздравление от учителя дорогого стоит. Он всегда внимательно относился к нам. Был для нас настоящим актером, педагогом, старшим товарищем.

- Поразительно, у человека была мечта встретить свое столетие на сцене. Николай Александрович осуществил ее и буквально через несколько дней ушел из жизни…

- Вы знаете, что ему было не сто, а 104 года?

- Как так? Он родился в 1899-м, а умер в 1999-м.

- Просто в какое-то время он убавил себе годы по паспорту. Ему говорили: «Николай Александрович, но ведь сто вам уже было!» Он отвечал: «Нет, дождусь, когда будет и по паспорту». Ему было уже очень тяжело, он преодолевал страшные боли. Буквально на следующий день после празднования его увезли в больницу на операцию. Врачи думали, что он уже не проснется после такого сложного хирургического вмешательства в таком преклонном возрасте. А он пришел в себя. Но это длилось недолго. Рассказывают, что вскоре он отвернулся к стене и сказал: «Коля умирает!» И умер…

- Критики не раз называли вас прирожденным романтическим героем. Откуда у мальчика, родившегося в селе Владимирской области, такие романтические корни?

- Даже не знаю! Мама у меня была сельской учительницей, папа – автомеханик. Актеров в роду не было. Я первый. Дети мои тоже не пошли по этой стезе. Хотя и старшему, и младшему сыну мы предлагали идти в актеры. Но, видимо, насмотревшись на то, насколько трудна эта профессия, они выбрали себе другие. Один сын закончил «Плешку», другой – Академию управления. Дочь никогда не стремилась в театр. Сейчас она бизнес-леди. Сама пишет в глянцевые журналы, про нее пишут. А у меня, честно, не знаю откуда этот самый романтизм. Родился в деревне в январе 1942 года. Можете представить, что это за время! Единственное, что меня спасло во время войны от голодной смерти – это соседская коза, которая по весне стала давать молоко. Мне всегда приносили стаканчик молока. И вот этот стакан молока вытащил меня из лап голода. Я до сих пор помню аромат деревни. Свой восторг перед речкой, яблоневыми садами, сельским бытом. Позже, я бывал там каждое лето. И, видимо, эти прекрасные чувства, впитанные мною тогда, вызывают какие-то ответные впечатления, прорастают в душе.

- Ярослав Павлович, признайтесь, Москва на вас не давит? Не хочется бросить эту столичную суету и уехать на владимирские просторы?

- Знаете, сейчас там все изменилось. И не в лучшую сторону. Я просто боюсь разочароваться. Поэтому и не тянет. Зато живы воспоминания: как я дом красил, как мы лазали по огородам, рвали крыжовник, у кого он крупнее, искали огурцы, что повкуснее. Первые впечатления, первые увлечения – это уже очень далеко, но не истерлось из памяти, а аккумулировалось во мне. И часто я обращаюсь к этим кладовым своей души, когда начинаю работать над какой-то ролью.

- Что такое вы делали во время учебы, что Олег Даль прозвал вас «Ярый»?

- Когда я был на первом курсе, в автомобильной катастрофе на моих глазах погибли родители. Я после всего этого таким стал, что даже в театральной характеристике написали, будто обладаю «неистовым сценическим темпераментом». Вообще-то меня ведь родители Вячеславом назвали, и в паспорте у меня это имя. Но, когда я в училище был, то во время репетиций настолько в роль входил, что начинал и стулья ломать, и чуть ли не на люстре качаться. Вот Олег Даль как-то и говорит: «Какой ты – Вячеслав? Ты – ярый!». Ну и стал после этого я себя называть Ярославом.

- Критик Светлана Овчинникова называет вас «последний русский трагик». Вы согласны с таким определением?

- Не знаю… Я не могу взять на себя смелость говорить об этом. Со стороны людям виднее.

- Тем не менее, внутри вас происходят какие-то перемены, когда вы касаетесь таких образов, после создания которых вас так характеризуют? Например, того же Ивана Грозного?

- Мне сложно сказать, какие внутри там происходят перемены. Но то, что это отзывается порой на моей семье, такое бывает. По мере сил стараюсь сдерживать темперамент. Мне дважды доводилось играть Грозного в пьесах А.К. Толстого – «Князь Серебряный» и «Царь Иоанн Грозный». В «Князе…» это был один Грозный, а когда я входил в «Царя…», то меня удивляло то, что как будто бы я знал, как этот человек реагировал в своей жизни на те или иные вещи.

- Тем не менее, какой он ваш Грозный? Есть Грозный в исполнении Николая Черкасова, есть знаменитая репинская картина, есть портреты царя в учебниках истории…

- В этих спектаклях он у меня разный. В «Князе…» больше человек, который шерстит подданных. А когда начал работать над «Царем…», то для себя воспользовался следующей фразой: «Под каждой бездной глубже бездна есть». Когда начал читать пьесу, работать над ролью, я понял, что, прежде всего, это человек (а точнее как я написал) мужик, потерявший сына. И как потерявший! У человека произошло моментальное крушение всей его жизни. Вот говорят: «Понять – вполовину простить». Я его понял и поэтому играл таким, каким он, по-моему, и был — слабым и сильным, жестоким и талантливым. Ведь, представьте, вся его жизнь была трагедией. Трагедией сильной Личности, которую перемалывают обстоятельства и время. Когда я прихожу на спектакль играть Иоанна, тогда все внутри начинает бурлить, рождаться. Ты ни на что не хочешь отвлекаться. Надо сразу в роль входить. А не так, что подошел, пощупал воду и тогда думаешь нырять или нет. Здесь холодная, горячая – неважно! Ныряй и выплывай, если сможешь. Сейчас этот спектакль играем довольно редко. Каждый раз сложно себя настраивать. Я не говорю, что нужно ежедневно быть на сцене Грозным. Просто хотелось бы, чтобы перерывы от спектакля к спектаклю были поменьше.

- За годы вашей работы в театре и ролей не сосчитать.

- Почему не сосчитать? Их больше восьмидесяти.

- Есть среди них особые, какие греют душу, по которым вы, может быть, ностальгируете?

- Иногда вспоминаю то, что довелось играть, и сейчас понимаю — в Чацком нынче чего-нибудь изменил, в Освальде из ибсеновских «Привидений». Я о каждой своей роли могу говорить отдельно. Но сейчас не то, что ностальгируешь по прошедшему, а, наоборот, мечтаешь о новой роли, хочется дальше работать. Потому что когда нет репетиций, очень муторно на душе. Играю спектаклей 8-10 в месяц (а то и меньше). «Репетиция – любовь моя» — это про меня. Иногда на них случаются такие откровения, которые трудно повторить на спектакле. Ведь что такое актерская профессия? От великого до смешного – один шаг.

- Парадоксальная ситуация, по крайней мере для меня: при вашей фактуре, вашем даровании (мне доводилось видеть вас в ролях на сцене Малого театра), поразительно, почему у вас не сложилось с кинематографом? Не разглядели вас?

- (Вздыхает). Вы знаете, в этом виноват только я сам. В годы нашей учебы, например, Виталий Соломин по ночам постоянно бегал в массовках на «Мосфильме», на студии Горького. Я же этого не делал. На втором курсе вдруг получил сразу два предложения – от Одесской киностудии и киностудии имени Горького. Причем – главные роли. А у нас был очень хороший педагог Казанский. Он узнал об этом, подошел ко мне и сказал: «Славочка, вам надо начинать сниматься только с «Мосфильма» и в главных ролях. Подождите». Зря тогда послушался. Надо было с самого начала мелькать, браться за любые эпизоды. Позже было несколько интересных проб. Например, на фильм «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» у Митты. Пробовался в парах с Табаковым, Золотухиным и другими. В общем, проб двадцать было. Все говорили, что я подхожу на эту роль. Ведь до того изучил биографию арапа, интересные факты из его жизни. Постоянно слышал: «С арапом все понятно». Уехал на гастроли с театром, а вскоре пришла телеграмма, где меня благодарили, но сказали, что я не утвержден. Позже я узнал, что Митта просто ждал пока из Парижа вернется Володя Высоцкий и сыграет эту роль. Потом я пробовался в фильм «Красная площадь».Тоже говорили, что подошел на сто процентов, и опять не взяли. Вот так и не сложился мой роман с кинематографом. Хотя в нескольких фильмах я все же сыграл.

- Грустите на счет того, что не сложилось?

- Да. Я виноват перед собой, перед своими зрителями. Но что делать! Наверное, причина всему – лень. Когда в театре не было работы, многие находили себя в кино. Я же стал стихи писать, потом начал рисовать. А потом, когда появилась работа, все забросил: рисование ушло, стихи в папке лежат. Трудно совмещать все в себе. Надо было раньше проявлять свой темперамент.

- Тем не менее, на вашем актерском счету есть еще одна великая личность – Александр Сергеевич Пушкин.

- Да, я сыграл его дважды. О Пушкине я прочел все, что смог достать (воспоминания современников, статьи критиков, его переписку, стихи). Практически не вылезал из театральной библиотеки. Все это произвело на меня колоссальное впечатление. И однажды поэт мне приснился. Я увидел его маленьким, таким шустрым, вертлявым. Его энергия заражала всех окружающих. Он постоянно влюблялся, стрелялся. Я столько прочитал о нем, что складывалось порой впечатление, что я видел его живьем. Имел для себя точное представление, как он мог поступить в данной конкретной ситуации. Но как это точнее охарактеризовать вам словами, я не знаю. Могу только повторить затертые уже, но очень точные слова: «Пушкин наше все».

- Ярослав Павлович, насколько мне известно, во время съемок телефильма «Зеленая лампа», где вы перевоплощались в поэта, с вами произошел инцидент?

- Было дело. Мне надо было нести пиалу с горящей жидкостью. На репетициях я ходил с пустой тарой. А перед съемками мне говорят: «Надо попробовать, как это будет выглядеть натурально». Налили в пиалу ацетона под завязку, зажгли жидкость. Я пошел с ней, наступил на провод, качнулся и этот ацетон пошел мне по рукам. Руки загорелись. А я был уже в гриме, в костюме. До записи оставалось совсем мало времени. Меня потушили, вызвали «скорую», врачи которой перебинтовали все руки. Как можно играть Пушкина с забинтованными руками? Тогда я предложил надеть мне белые перчатки. Благо, они подходили по сюжету. И вот так в перчатках, с обгорелыми руками я играл великого поэта.

- У вас остается время ходить смотреть спектакли в других театрах?

- Мой график позволяет это делать. Но я очень редко хожу на спектакли. Потому что и разочаровываешься, и уходишь. А этого не хочется делать. Что касается позитивных впечатлений, то получил их от спектакля Питера Штайна «Три сестры». Он ни одной запятой не пропустил. Из прошлого – всегда с особой теплотой вспоминаю спектакли с участием Павла Луспекаева. И если Жерар Филипп для меня гений чувства, меры и обаяния, то Луспекаев – гений темперамента и сочности. А если называть наших актеров, то это Бабочкин, Ильинский, Светловидов, Владиславский, Царев, Гоголева, Солодова и так далее. Я еще Яблочкину застал! Представляете, сколько мне уже лет!

- Яблочкина прожила почти 100 лет, так что у вас многое еще впереди! Лучше скажите, как вы относитесь к модным сегодня тенденциям – прочитаем классику по-новому?

- Мое мнение – Островский не терпит никакого насилия над текстом. Он все написал, дал режиссерские указания – только поставь, только дойди до него. Такой же и Чехов. Я тут как-то пошел на «Лес» Островского во МХАТ, так я не выдержал, тихонечко встал и ушел. Невозможно смотреть на эти перевертыши. Может до меня это не доходит, может я такой темный и отсталый. Иногда смотришь фильм, видишь какого-то актера и думаешь: «Вот, родился новый интересный актер». Идешь смотреть его в театр, и опять же – потихонечку уходишь. Актеров, способных одинаково профессионально работать и в театре, и в кино, единицы: Даль, Чурикова, Юрий Соломин. У Райкина несколько раз был. Он способный, талантливый человек, но это тоже все весьма своеобразно.

- Как вы отдыхаете от работы. Чему посвящаете досуг?

- Очень люблю читать. Иногда чтение затягивается до 3-4 утра. И это даже притом, что с утра идти на репетицию. Если есть настроение, хожу в Третьяковку. Выбираю несколько залов, и могу там находиться часами. Или иду в Пушкинский музей. Если бываю в Санкт-Петербурге, обязательно выкраиваю день для похода в Русский музей. Там есть такие произведения, которых больше нигде не увидишь. Это меня внутренне подпитывает. Недавно побывал в Прадо. Целый день там ходили, ноги страшно устали. Но как можно оторваться – это же музей шедевров! Эль Греко, Веласкес, Рафаэль… Я просто задыхался от восторга.

- Ярослав Павлович, в жизни многих творческих людей бывают разные моменты. У вас никогда в минуты грустные не возникало желания бросить театр?

- Нет. Я сразу же умру без театра. Когда у меня неделю нет спектакля, уже чувствую себя не в своей тарелке. Тем более, что с Малым связан со студенческой скамьи. Помню, на втором курсе мы участвовали в репетициях «Грозы», где уже тяжело больная Вера Пашенная замечательно играла Кабаниху. Мы выносили бросившуюся с обрыва Катерину. А Виталий Доронин играл Тихона. И когда мы выносили Катерину (Руфину Нифонтову), я рыдал громче всех. И однажды Доронин, с которым мы потом подружились, подошел ко мне и сказал: «Слушай, старик, я не понимаю, чья жена утопилась – твоя или моя?»Понимаете, кто по-настоящему пришел служить театру, тому мысль бросить его никогда не придет в голову. Конечно, наша профессия очень зависимая. Я пробовал играть в других театрах, работал с толковыми режиссерами. Но все это не то. Меня всегда тянуло домой, в родной Малый театр. Так что без него я никуда. Я уже его неотъемлемая часть.

Беседовал Павел ЛЕПЕНДИН.