Новости

ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
ЧЕЛОВЕК ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ

Вместо предисловия

На первом курсе театральных училищ студентам задают непременный этюд — показать животное. Он требует наблюдательности, наивности, артистичности, чувства юмора, грации — короче, множества необходимых артисту качеств.
Не знаю, кого показывал Соломин тогда, в первый так трудно давшийся ему год учебы, о котором, смеясь, рассказывал: «Когда приедешь из Сибири, с нормального воздуха, с нормальной психикой, все, что видишь и делаешь в театральном училище, кажется очень странным...»
Но точно знаю, кем он был — не играл, а именно был — в жизни.
Амурским тигром, сильным, красивым, независимым.
Занесенным в Красную книгу.
Их остались считанные экземпляры.
Как и мужчин, настоящих мужчин, на которых можно положиться всегда и каждому.
Их тоже — считанные экземпляры.
С уходом Виталия стало еще на одного меньше...
Ну кто мог бы так, как он?
...Предупредив, что на его шестидесятилетии будет только «узкий круг самых близких друзей», пригласить и всех студентов своей мастерской во ВГИКе, и всех студентов Щепкинского училища при Малом театре, что танцевали в массовках блистательно поставленного им мюзикла «Свадьба Кречинского». Короче, «самых близких» собралось человек триста. И Виталий сокрушался, что не все сумели прийти...
Настоящий русский мужик, он был широк и хлебосолен.
... На совершенно деловую встречу примчаться с цветами. И не с тем вульгарным букетом, что составила продавщица в подземном переходе, а, например, с охапкой ирисов.
Интеллигент, он бежал всего вульгарного. И очень любил делать подарки.
...Пять часов мчаться на машине за пятьсот километров в Щелыково, чтобы поздравить друга с днем рождения, и тут же — обратно, снова полтысячи...
...Взять и устроить вовсе не 31 декабря встречу Нового года для своих коллег: «Просьба быть в смокингах и вечерних платьях». Но у одной из актрис платья не оказалось. Скинулись. Купили. И были свечи. И были песни. И было то душевное единение людей, родных по сцене Малого театра, которое — редкость.
Но Виталий умел и любил сочинять людям праздники.

Из дневника Соломина

«Сегодня 60-летие Павлова в Малом. Я придумал поздравление и подбил всех. Написал текст, но Клюквин написал лучше. Мои слова споют как тост. На музыку колыбельной из «Цирка». Попросил Глазунова помочь мне сделать пупса-Витю. Он прислал хорошего художника. Попросил узнать о цене и сказать мне, я заплачу. Но молодой человек вернулся сам и уточнил, на какую сумму мы рассчитываем: он, конечно, понимает, что юбилей... Спросил: сколько? Он назвал — 300 долларов. На этом и договорились. Отдал деньги. Прослушал запись музыки. Думаю, будет хорошо...»
...Помню, мы встретились с Виталием в радиостудии. Готовилась очередная передача «Театр и жизнь», в которой выпускники разных лет и разных театральных училищ вспоминали свои студенческие годы... Было это 19 лет назад: знаю точно, потому что, придя, Виталий первым делом гордо сообщил: «У меня родилась дочь! Елизавета!»
В той передаче он представлял театральное училище имени М.С.Щепкина при Малом театре. Меня, как автора и ведущую «Театра и жизни», поразило тогда, что, переиграв уже множество ролей в кино и на сцене, Виталий помнил тот репертуар, с которым без малого — нет! — ровно четверть века назад поступал. И тут же, с ходу, просто и обаятельно он не задекламировал — зарассказывал:

Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль...

Он рассказывал Теркина.
А несколько лет спустя, когда скульптор Юрий Чернов стал лепить для Поклонной горы памятник Русскому Солдату — этому абсолютному народному герою, — он лепил его с Виталия Соломина!
И еще сюжет.

Из разговора с артистом Малого театра Александром Клюквиным

«Виталий сказал как-то:
— Ты, я слышал, машину покупаешь. А я продаю.
— Но она же тысяч восемь стоит...
— А я тебе продам за шесть. Покупай. Хорошая машина.
— Хорошо.
Сначала мы с ним покатались на его «Фиате» по Москве, он мне все показал, объяснил:
— Устраивает тебя? Нормально?
Он всюду съездил со мной, сам все оформил: у меня от разных государственных организаций начинается мандраж...
Езжу на машине. Виталий иногда спрашивает:
— Ну как?
— Хорошо. Замечательно. Чудесная машина.
— Нравится?
—Да.
А потом кто-то из его близких мне сказал:
— Саша, а ты знаешь, что Виталий те шесть тысяч, которые ты ему отдал за машину, положил и полгода не трогал?
- Почему?
— Чтобы, если тебе не понравится, вернуть деньги.
Я был потрясен».
Виталий часто вызывал это ощущение потрясенности. Так его поступки не вязались с той житейской логикой, к которой мы — увы! — привыкли.
Много страдая, он ни-ког-да не жаловался.
Маша только сейчас от меня случайно узнала, что два года назад он перенес микроинсульт. А мне, в свою очередь, рассказал об этом двоюродный брат Виталия –

Режиссер Борис Рябцев

«Однажды Виталий мне позвонил. Это было за год до его смерти. Он снимался в каком-то сериале, кажется «За кулисами». Звонит и говорит:
— Ты знаешь, а со мной тут плохо было.
— Как это?
— Ну, я потерял сознание и запомирал. А снимали в больнице, и меня быстро откачали, чего-то мне навтыкали, и я пришел в себя.
Он, должно быть, первый раз в жизни немножко испугался. И пошел к врачу, которого ему посоветовали. И врач выписал ему колоссальное количество лекарств.
А месяца через полтора-два моей жене стало плохо на работе, она потеряла сознание... Ее привезли домой, пришел врач, что-то сделал, и она пришла в себя. Я позвонил Виталику, попросил показать ее хорошему врачу. Он ответил:
— Поехали!
— Когда?
— Сейчас. И врач сказал:
— Виталий, у нее то же самое, что было у тебя. Это микроинсульт».
Вы думаете, Виталий скрупулезно принимал лекарства?!
Мужчины, как известно, делятся на две категории.
Одни из-за любого чиха начинают «умирать», всех вокруг поднимают на ноги, бегают по врачам и аптекам. Короче, как писали когда-то Ильф и Петров, «хлещут горе чайными стаканами».
Другие более всего боятся озаботить, потревожить собой кого бы то ни было. Виталий был из этих, последних.
Действительно последних...
Он напоминал мне Антона Павловича Чехова, который уже тяжелобольным откликался на любую, самую нелепую или нахальную просьбу.
Сюжет следующий.
...Однажды, хорошо погуляв, два теперь уже известных и увенчанных званиями, а тогда молодых и безвестных артиста Малого театра шли по городу и шумели. Их забрали в милицию, где стали избивать. Кто-то позвонил Виталию. В четыре часа утра. И тот помчался на выручку. Лица у ребят уже были всмятку: крутое попалось отделение... И если бы не Соломин... Но он выручил.
...Режиссер — профессия жесткая, даже жестокая. Сколько на своем театроведческом веку я наслушалась, как кричат они на актеров, не выбирая выражений, навидалась, как срывают на них свою беспомощность.
Виталий репетировал весело, к артистам относился бережно и нежно.

Из разговора с Александром Клюквиным

«Никак у нас не получалась сцена в кабинете Иванова — та, что с выпиванием. И вдруг на одну из репетиций приходим, а на письменном столе Иванова селедочка, водочка... И Виталий говорит:
— Ну, давайте попробуем, как это по-настоящему.
С нас-лаж-дением было попробовано мною — Боркиным, Потаповым — Лебедевым и Каюровым — Шабельским. И после этого, как ни странно, все получилось. Видимо, до того мы шли «вглубь» — как же, Чехов! — нельзя просто выпивать. Селедку надо есть с подтекстом! А оказалось: Чехов написал, что просто надо выпивать, есть селедку. И разговаривать о закуске...»
В чудесном фильме лучшего нашего фотохудожника Игоря Гневашева «Рождение «Иванова» запечатлен этот радостный процесс работы над очень грустной пьесой... Любимое дело можно делать только так. Все муки родов спектакля остались на страницах дневника. Он писал для себя. Оказалось теперь — и для этой книги.

Из дневника Виталия

«Понедельник — выходной день в театре.
Я сижу у себя в гримуборной.
На сцене первый раз монтируют спектакль.
Уже кое-что видно. В углу стоит подъемник. С 15 до 16, может быть, опробуют. Будет в три звонить Хариков — вечером будем с ним смотреть тайно собранные декорации.
Мне предложили ставить «Иванова», вспомнив, что у меня скоро шестидесятилетие... А я уже два года тому назад делал это предложение. И вот через два года ответ. При этом один год пропускается, планы уже составлены. Четвертый сезон к концу, и мы только пошли на выпуск...»

Маша Соломина недавно сказала: «Виталий всегда делал только то, что хотел».
Но, зная, сколько желанного Виталию в жизни сделать так и не удалось — по совсем не зависевшим от него причинам, — я предложила эту мысль сформулировать иначе: «Виталий никогда в жизни не делал того, чего не хотел». Маша согласилась.
Впрочем...
Он не хотел, не мог ударить человека. Потому, разрядник, оставил занятия боксом. Но — пришлось. Ударил. Поскольку настоящий мужчина. Не за себя ударил — за друга.
Дело было так.
Художник С. оскорбил Женю Матякина — хирурга-онколога, Виталиного близкого друга. Таким был еще, пожалуй, только Ливанов Василий Борисович. Закадычным и задушевным. Такие вот несовременные слова. Как и эти дружбы.
Так вот. Женю оскорбили, и он, когда они втроем, с Виталием и Машей, возвращались из гостей, где все случилось, пожаловался... Виталий спокойненько довез жену до дома, высадил, развернул машину и помчался обратно.
Позвонили в дверь. Открывший хозяин сразу спросил:
— Бить будете? Только осторожно со стенами — вчера ремонт закончил.
Виталий, подойдя к огромному художнику С., классически врезал ему в челюсть. Тот пролетел, несмотря на свой рост и вес, по коридору и, как-то странно завернув за угол, приземлился на кухне. Виталий с Женей раскланялись и вышли, аккуратно прикрыв за собой дверь...

...Отец первой жены Виталия, красавицы-актрисы Натальи Рудной, был довольно известным по тем временам драматургом и «устроил» молодым возможность купить кооперативную квартиру на «Аэропорте». Деньги на нее дал Виталий, уже тогда много снимавшийся. Когда он узнал о романе жены с одним из известных мастеров театра, то ушел, взяв с собой лишь чемоданчик.
Вскоре г-н Рудный позвал Виталия для разговора и, хотя семья имела еще две квартиры, без толики смущения произнес:
— Вы понимаете, Виталий, что Наташе надо где-то жить...
Гордый и нравственно брезгливый, Соломин ответил:
— Не беспокойтесь, я на эту квартиру не претендую...
Он жил сначала у тещи своего двоюродного брата. Потом получил комнату в общежитии...
А еще — дал зарок никогда не жениться.
Но на съемках фильма «Городской романс», где главную роль сначала играл он, а потом Евгений Киндинов, познакомился с красавицей-актрисой Машей Леонидовой... Тогда клятва была несколько отредактирована: он никогда не женится на актрисе... И Маша, выйдя за него замуж, обещала не сниматься. Точнее — сначала обещала. А потом они поженились...
...Актер Малого театра Владимир Дубровский рассказал... Впрочем, знаю это не только от него — от многих исполнителей «Иванова»:
«Меня потрясла... А я работал со многими режиссерами, которые исполняли в своих спектаклях главные роли: Бабочкин ставил и играл, Ильинский ставил и играл... Так вот, меня потрясла Виталина честность.
Это архисложная задача — ставить такую пьесу, как «Иванов», и играть в ней заглавную роль. Мы отыграли первые два спектакля, и он, собрав нас по поводу окончания сезона, сделал свои режиссерские замечания, а потом сказал:
— Ребята, я пока не добираю до вас. Извините. Но я постараюсь к следующему сезону подтянуться до вашего уровня игры».
Кто из режиссеров способен на такой поступок?
Кто вообще способен на такие поступки, которые делал Виталий — делал легко, естественно, как само собой разумеющееся?
Только человек из Красной книги.
Он многое мог.
Например, на день рождения друга — на сей раз журналиста Лидии Орловой — прийти вдвоем с Сашей Голобородько наряженными: Саша в роскошный костюм герцога де Гиша из «Сирано де Бержерака», Виталий — в костюме Ватсона... Они с мудрым Ливановым по окончании съемок выкупили одежды своих героев у киностудии.
«Он — человек-праздник», — скажут супруги Орловы, Лидия и ее муж, дивный писатель Владимир Орлов, автор культового «Альтиста Данилова». И добавят, может быть, главное: «Бывали периоды, когда у нас плохо в доме: сидим без денег, все пусто... А вечером звонит Виталий: «Можно я к вам приду?» И появляется с напитками, сумками, полными еды... Как он всегда угадывал, когда нам плохо, когда он нужен? Почему именно в такие моменты откуда ни возьмись возникал? И нес праздник... То ли чувствовал, что не та интонация голоса в телефонной трубке, то ли просто что-то предчувствовал. Этот человек с улыбкой Гагарина...»
Он действительно обладал этим уникальным свойством — предчувствовать, просто чувствовать чужую боль... Потому и персонажи его были так родственны зрителям.
Вот еще сюжет:
«Мой муж был технарь, — это уже из рассказа Марины Иосифовны Стародубцевой, альтистки Малого театра, крестной Виталия, — и мечтал о новом автомобиле. А Виталий в театре получил открытку на «Жигули» и приехал к нам:
— Вот я вам хочу передать свое право на покупку машины..
— Виталий, помилуй бог, что же вы свое отдаете нам?
— Нет, нет, берите.
Я довольно много путешествовала по больницам по разным причинам, и он всегда приезжал меня навещать с какими-то огромными, нереальными фруктами. Он очень щедрый был. Это все знают, весь театр. Однажды, строя дачу, последние деньги одолжил кому-то. И ему не отдали. А надо было расплачиваться с рабочими. Но он стеснялся позвонить и не то что потребовать, а напомнить. Когда предложила: «Давайте я позвоню», — услышала: «Нет, нет, не надо...» А ведь деньги ему не даром доставались...»

Снова из рассказов Александра Клюквина

«Первый раз я столкнулся с Виталием на сцене в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы — студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. И случился довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу:
— Эти немцы-охранники — это вовсе не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу.
Я, услышав этот разговор, возражаю:
— Не зарежете! Он говорит:
— Спорим?
— Спорим!
— На что?
— На что хотите!
— На пиво.
— Хорошо, на ящик.
И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско еще оставалось время, шла совсем другая сцена. Но я понял: сейчас будет нападение — Соломин бежал в сторону герцога — Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу.
Назавтра мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда кто-то выйти... Но вместо этого из люка появились две руки и начали выставлять пиво прямо на сцену. А затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал:
— Я проиграл! Это было красиво».
Он все делал красиво: ухаживал за женщинами, вел машину или ел рыбью головку... Красиво и артистично. А еще — был обязателен и порядочен до педантичности.
Этот рассказ Саши Клюквина слово в слово взят из газеты Малого театра «Памяти Виталия Соломина», которую на 40 дней сделали две замечательные Оленьки из литературного отдела: Буткова и Петренко. Они тоже могут немало рассказать. Хотя бы то, что многим актерам помогали организовывать юбилеи, но пришел с цветами и корзиной пирожных поблагодарить их только Соломин...
...Мила Чиркова, Людмила Борисовна, педагог на том курсе ВГИКа, который вел Виталий:
«Он не знал, что у меня стоит определитель номера, и, звоня по вечерам, разыгрывал: «Говорят из корейского посольства», — или еще что-то выдумывал. И обиженно спрашивал: чего ты не удивляешься?
— Отец родной, я знаю, с кем разговариваю.
— Неинтересно. Этой женщине неинтересно ночами звонить!
О студентах своих он заботился пуще родителей. Мог позвонить и сказать:
— У такой-то девочки что-то с волосами. Я тихонько передам вам хороший шампунь, а вы дайте ей...»
Интересно, сколько весит сердце у амурского тигра?

Из дневника Виталия

«Была встреча с Нелли Корниенко. По ее словам, у нее сложно со здоровьем и она постепенно уходит из актрис. Но совсем бросать работу в театре ей не советует врач. Рассмотрели вопрос ее участия в роли педагога-репетитора. Она была долгие годы вполне заслуженно первой героиней театра и у самых лучших режиссеров: Бабочкина, Хейфеца, Варпаховского. Играла Нину в «Маскараде», Софью в «Горе от ума», Лизу в «Живом трупе», Сашу в «Иванове» и о войне... Забыл название. (Виталий, видимо, имел в виду «Берег» Бондарева, где Корниенко играла героиню. — Авт.)
Сейчас она выкинута из репертуара. И гордость не позволяет ей об этом говорить. А мне позволяет. Это актриса с выдающимися данными, очень красивая, с выразительными темными глазами, прекрасными волосами, хорошей фигурой, очень сценичная, музыкальная. И, как говорили старики, — умеющая взять тон спектакля. Я думаю привлечь ее в любом качестве, и, думаю, она будет играть».
Он не умел лгать. Катастрофически не умел: даже «во спасение» — спектакля ли, репутации.
Он написал в дневнике:
«Я свободный человек, хотел бы этого или нет. Если я делал попытку ссучиться — я заболевал. Сильная головная боль правого полушария. Если я не решаю делать то, что нужно, я перестаю спать. А когда засыпаю от корвалола и снотворных, то просыпаюсь рано и с той же мыслью, которая мучила меня ночью...»
А еще при всей своей настоящей мужской надежности, абсолютной самостоятельности, очевидном лидерстве, — он был большим ребенком.
Который мог вполне серьезно заявить: «У меня в жизни все будет отлично. У меня есть такая примета: я вот так делаю пальцы... — Он перекручивал указательный с безымянным. — И все получается!»
Василий Бочкарев рассказывал, как 1 Мая Виталий приехал на дачу, откуда-то вытащил старое знамя... «И мы все ходили по поселку с этим знаменем, весь поселок! С барабанным боем, дудками какими-то, ходили и говорили поздравительные речи». Вообразите эту картину: по тихому Хлебникову во главе с народным артистом Соломиным маршируют народный артист Бочкарев, доктор медицинских наук, профессор Матякин и прочие не менее почтенные граждане...
Он мог на свадьбе дочери друга быть тамадой... в образе Ленина. Причем это не было издевательством, пошлостью, политикой. Просто гуляла компания во главе с таким умным, веселым, рыжим Владимиром Ильичем.
И еще... Ну никак не завершается эта глава... При всей своей жесткости — а Виталий умел «держать дистанцию» с людьми не близкими — в жизни или в искусстве мог, умел и смел настоять на своем — всегда! Так вот — при всем том он бывал застенчив до трогательности.
У кадровика театра случился юбилей. На гастролях в Париже — но это так, а ргороз. Виталию этот человек был очень симпатичен. И он, отозвав в сторону Володю Дубровского, спросил:
— Скажи, удобно будет, если я ему подарю свой диск?
Здесь рассказана маленькая толика Виталиных поступков, сюжетов его судьбы.
Но...
Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало! —
ясно и из этого маленького фрагмента большой книги о нем...
Виталий про своих чеховских героев — Астрова, Иванова — говорил, что они больше всего боятся быть смешными в собственных глазах...
Он тоже боялся этого. А боле — ничего, и.
Я так думала. И когда-то сказала ему, что он, похоже, ничего не боится. В ответ услышала:
— Это не так. Есть возмездие. Когда переходишь какую-то грань, то в результате обязательно отдача происходит. Об этом страшновато говорить, потому что это достаточно серьезно. Боль приходит к другим людям, к близким. Возмездие свершается им. И надо быть очень осторожным. Потому что, повторяю, то, что происходит в твоей жизни, потом ударяет по близким. Как будто рядом бабахает. А это еще хуже, нежели когда бьет по тебе самому...

Виталий действительно совсем не боялся. За себя. За других — боялся очень. Это и есть, наверное, храбрость сильного и порядочного человека.
Незаурядного.
Раритетного.
Из Красной книги.
В которой стало на страницу меньше...


Из книги:
Светланы Овчинниковой и Майи Карапетян
Виталий Соломин. Три любви. – М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм, 2004.