Новости

МАЛЫЙ ТЕАТР В ДНИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

Продолжаем публикацию материалов из книги «Малый театр на фронтах Великой Отечественной войны». Автор сегодняшнего очерка – Константин Александрович Зубов, в то время еще народный артист РСФСР, главный режиссер Малого театра, лауреат Сталинской премии

Никогда не забыть этот день — 22 июня 1941 года. Малый театр, весь от мала до велика, от молодых до стариков, выехал в этот год на Украину и в Донбасс. Мы разделились на две группы. Одна начала эту гастрольную поездку в Днепропетровске, другая выехала в Сталине Громоздкий организм театра, погрузившись на колеса, представлял собою внушительную картину: пятнадцать вагонов с декорациями и четыре вагона с людьми.
Поездка явилась радостным событием для труппы после трудного и ответственного сезона в Москве. Попасть в солнечную, цветущую, звонкую Украину, посмотреть Донбасс, впитать в себя образы землеробов, шахтеров, сталеваров, инженеров, обогатить творческую фантазию, прикоснуться к подлинной жизни, запастись знаниями для будущей работы над советским репертуаром — все это увлекало «ас, радовало, и первые три недели июня пролетели, как три дня.
Встречи со знатными людьми Украины, Донбасса, экскурсии на заводы, в цехи, в шахты — все это, несмотря на ежедневные спектакли, не только не утомляло нас, но, наоборот, заряжало какой-то особой творческой энергией. Коллектив Малого театра сознавал, что каждый его спектакль, каждый выездной концерт непосредственно способствует культурному росту нашего передового советского зрителя. Малый театр был в своей стихии. И это радовало всех его работников.
Очередные выезды на предприятия, очередные дневные встречи с новыми друзьями должны были состояться и 22 июня. После утреннего чая мы стали собираться в назначенные часы для отъезда. И вдруг, как гром среди ясного неба, известие: война... Немцы напали на нас. Их первые налеты, бои на границе, историческое выступление товарища Молотова...
Нечего скрывать, первые минуты были минутами растерянности. Они не могли быть иными — слишком спокойно и радостно мы работали до этого.
Вслед за первым мгновением, родившим тысячи мыслей, ощущений, коллектив Малого театра вынес решение оставаться на посту, то есть в Сталино, и продолжать спектакли впредь до распоряжений из Москвы. Об этом своем решении мы известили Днепропетровскую группу по телефону и в ответ получили точно такое же их решение.
Вечерний спектакль 22 июня в затемненном уже городе. Улиц нельзя узнать. Вчера они были светлы, праздничны, наполнены смехом, шуткой, радостью. Сегодня народ суров, молчалив и сосредоточен.
Мы думали, что никто не придет в театр, на наш спектакль. И какое тепло ощутили мы, увидев полный зрительный зал. Мы нужны, мы одна семья с этими зрителями, семья, члены которой собрались вечером в большой светлой комнате, чтобы вместе спокойно, пристально посмотреть в неизвестное будущее.
И действительно, на этом спектакле за кулисами нельзя было протолкнуться. Вопреки висевшему запрету «За кулисы вход посторонним воспрещается», сюда пришли все наши новые друзья, знакомые по нашим последним выездам и встречам. Волнуясь, но скрывая свое волнение, они тихо, серьезно и грустно спрашивали нас, как-то мы пробудем у них? И в этих вопросах нам, привыкшим к «подтексту», слышалось: «Оставайтесь дольше!» В ответ мы говорили, также стараясь быть спокойными, что останемся до конца намеченных планом гастролей.
Домой после спектакля шли вместе с толпой, отказавшись от машин, которые нам были поданы.
Шли по темной, незнакомой дороге, перебрасываясь отдельными фразами. Шли, не торопясь, как бы желая продлить эту так внезапно образовавшуюся крепкую связь. У гостиницы попрощались тихо, не нарушая темноты громкими возгласами. Каждый из нас понимал масштаб начавшихся событий.
Через три дня пришел приказ Москвы — возвращаться к месту постоянной работы.
Короткие сборы. По какой-то молчаливой договоренности пропала разница между администрацией и рядовыми работниками. Обязанности по отправке труппы были разобраны нарасхват. Надо отдать справедливость местным властям, у которых в эти дни были заботы посерьезнее, чем наша отправка, что организация отъезда была образцовой, вплоть до трамвайных вагонов, поданных прямо к гостинице специально для нас.
Вокзал кишит самым разнообразным народом. Нам ка-залось, что наш отъезд не будет очень заметен. Мы ошиблись. В последний момент перрон наполняется провожающими, и, в довершение всего, перед последним звонком к боковому подъезду вокзала врывается грузовик. Запыленные лица. Горящие глаза. Макеевские сталевары провожают Малый театр. У нас нехватает слов для выражения благодарности... Поезд увозит нас от близких, родных людей... В конце одного из вагонов неунывающая молодежь наша напевает: «...Были сборы недолги, от Кубани до Волги мы коней снаряжали в поход...»
По дороге в Москву питаемся скудными вестями по радио на дорожных станциях.
Военизированная Москва сразу же вовлекла нас в свой действенный ритм. Треугольник театра заработал не покладая рук. Творческим коллективом овладел необычайный подъем.
Основой всей нашей жизни, начиная с этих памятных дней и до мая 1945 года, стала военно-шефская работа. Создание репертуара шефских выступлении, организация концертов, связь с Политическим управлением Армии — все это удавалось беспрепятственно, потому что не было случая пренебрежения своим гражданским долгом. Все наперебой соревновались друг с другом в количестве и качестве работы. Разучивание новых вещей, репетиция текущего репертуара, выступления после репетиций на призывных пунктах, на вокзалах, спектакли, ночные выступления у зенитчиков, одним словом, работы всем хватало на круглые сутки. Если прибавить к этому, что все мы несли у себя в театре обязанности по противовоздушной обороне, станет ясно, что все, буквально все работники театра, исключая, конечно, наших старейших, перешли на казарменное положение.
К этому добавились бытовые заботы о детях И нетрудоспособных членах нашей болошой театральной семьи. Всех их необходимо было вывезти из Москвы, устроить в спокойных местах. Все подробности так живо встают передо мной, потому что, кроме обязанностей режиссера и актера, я нес в ту пору еще и обязанности председателя местного комитета Малого театра.
И вот, несмотря на тяжесть пережитого, на множество иногда поистине драматических положений, воспоминания об этих днях несут с собой прежде всего ощущение крепкой дружбы в коллективе и чувство благодарности Москве, во всем помогавшей нам в тяжкие минуты, и горячую любовь и преданность никогда не оставлявшему нас своей личной заботой товарищу Сталину. Ему Малый театр обязан своей целостью, сохранностью своего коллектива, одним словом, всей своей жизнью.
Навсегда врезалось в память 3 июля. Мы сидим в театре, в комнате нашего штаба ПВХО. Ночь. Дело к рассвету. Клонит ко сну. Дежурные у телефонов старательно преодолевают дремоту. Резкий звонок телефона.
— Слушайте по радио выступление товарища Сталина,— говорят из штаба ПВХО при Комитете по делам искусств. Собираются на цыпочках, буквально не дыша, все ъ:аши, и тут обнаруживается, что налицо почти вся труппа.
И вот раздаются проникновенные слова этой замечательной ре»и Зажигается в груди гнев против захватчиков Трудно рассказать, что творилось на собрании коллектива «по поводу выступления товарища Сталина через Несколько часов. Не было человека, который не требовал бы записать его в народное ополчение. Таков был подъем. Но позволено это было немногим — театр должен был делать свое прямое дело.
Работа рад созданием шефского репертуара делалась коллективно. Каждый вносил свою лепту. Нам было ясно, что основной темой должна быть героика патриотизма. Наши специалисты по художественному чтению — В. Н. Аксенов. Е. Н. Гоголева, В. А. Обухова, С. Н. Фадеева, М. И. Царев, А. И. Смирнов, Б. В. Телегин — стали выступать со стихами Маяковского, Безыменского, Симонова, Жарова, Долматовского, Гусева, Твардовского, Суркова и других поэтов.
Видя, какое впечатление производили выступления наших прекрасных чтецов на уходившие на фронт, а иногда буквально с ходу вступавшие в бой части, видя, как загорались глаза бойцов, как зажигалось дыхание ненависти к врагу, я не раз вспоминал слова А. В. Луначарского: «...Замечательной особенностью Малого театра было то, что в центре его всегда стояло слово. Мощь слова, как социального оружия, должна неимоверно вырасти в нашу эпоху».
Справедливость и точность этой формулировки были очевидны, когда взволнованные бойцы горячо благодарили наших мастеров за те прекрасные слова, которые вливали в них бодрость и силу.
Старшее поколение не отставало от нашей «могучей кучки» пропагандистов художественного слова. Е. Д. Турчанинова, П. М. Садовский, А. А. Остужев. М. Ф. Ленин читали классиков русской литературы и поэзии. Л. Толстой. Пушкин, Лермонтов, А. Н. Островский в их исполнении также были горячо и благодарно приняты «на вооружение» бойцами и командирами нашей доблестной Армии.
Живо стоит в глазах ночной эпизод. После спектакля мы выехали в один из пунктов противовоздушной обороны под Москвой. Дело было уже в августе. Ночи стояли темные. Долго, около полутора часов, колесил наш автобус. Наконец приехали. Нас провели в подземное укрытие, которое должно было служить нам концертным залом. Человек двадцать-тридцать командиров и бойцов лётной части. Сейчас же начали концерт, который закончился монологом матери из пьесы В. Гусева «Слава» в исполнении Е. Д. Турчаниновой. Произнесла она этот монолог как-то особенно мужественно и страстно. Прозвучали последние слова... Молчание... Звонок телефонного аппарата. Командир извиняется перед нами, говоря, что нам придется переждать у них в укрытии некоторое время. Мы понимаем: тревога. Все они исчезают. Какой-то молодой боец бросается к Е. Д. Турчаниновой, крепко целует ее, сжимает обе ее руки и сипловатым, простуженным голосом говорит: «Ну, мамаша, дадим мы им жизни!..» — и тоже куда-то убегает. Растроганные, молча ждали мы сорок минут, которые продолжалась эта тревога.
Понемногу возвращаются наши хозяева. Их лица возбуждены, некоторые удовлетворенно кивают нам головами: очевидно, «жизнь была дана» по-настоящему! Прощаемся. Взгромождаемся в наш автобус и мчимся к Москве. Так делал Малый театр свое прямое дело в ту страдную летнюю пору.
Рядом с темой героической в репертуаре наших военно-шефских выступлений были и юмор, и сатира, и шутка. Иногда этого от нас просто требовали. В особенности это случалось, когда бригады выезжали в госпитали, к раненым. Это лечило и душу и тело.
На передовой линии на этом «участке» были такие наши актеры, как Е. Шатрова, В. Владиславский, Е. Турчанинова. С. Межинский и Игорь Ильинский, этот несравненный мастер исполнения текстов Крылова, Чехова, Гоголя и Маршака.
Много ран перестало ныть, много морщин разгладилось, многие черные мысли исчезли у наших героев при помощи этой второй целительной темы, оказавшейся не менее важной, чем героическая в военно-шефских выступлениях Малого театра.
Незаметно в этих трудовых военных делах приближалась осень первого года Великой Отечественной войны. Крепла связь Малого театра с Советской Армией. У нашей старейшей актрисы любимой нами всеми А. А. Яблочкиной росла груда писем от бойцов и командиров, где они благодарно характеризовали работу театра как нужную и полезную им.
Таким образом, первый раздел нашей работы можно было считать правильно намеченным. Оставалось только закреплять и расширять успехи в этом направлении.
Но вторая, не менее важная сторона нашего прямого дела — организация патриотических спектаклей на нашей центральной сцене — шла плохо, мы отставали! Не было ни одного полотна, которое достойным образом отразило бы масштаб происходящих событий.
Лихорадочно работала мысль. Мы, как могли, держали связь с драматургами: Алексеем Толстым, А. Корнейчуком, Л. Леоновым, но, к сожалению, пока безрезультатно. Между тем военная атмосфера накалялась, а мы вынуждены были играть только классику, преимущественно Островского. Но надо отдать справедливость — никогда так хлестко и гневно не звучали обличения Глумова, никогда так остро-сатирически не раскрывалась ограниченность Турусиной, идиотизм Крутицкого, тупость Мамаева, как в эти дни в исполнении актеров Малого театра.
Пришел октябрь... Немцы были под Вязьмой... В целях предоставления нам спокойной творческой обстановки, проявляя непрерывную заботу о Малом театре, о его искусстве, правительство эвакуировало нас в Челябинск.
Мы покидали Москву с чувством неудовлетворенности своей работой, и каждый из нас дал себе слово удесятерить усилия, чтобы хоть в какой-то мере достойно ответить на заботы о театре, о нас, о наших семьях.
Те бытовые условия, которые были предоставлены театру в Челябинске, ничем не отличались от мирной обстановки. Незатемненный город жил напряженной, трудовой жизнью. Он был крепко связан с фронтом и делал все для победы. В эту жизнь включились и мы.
Военно-шефская работа приняла московские и даже большие масштабы. Так же как в Москве, мы формировали выездные бригады и посылали их на фронт. Не было направления, которое бы не обслужил Малый театр. От Ледовитого океана до Черного моря, от Мурманска до Севастополя и Сталинграда — всюду действовали наши бригады.
Но все же, неудовлетворенные этим, мы задумали создание постоянного Фронтового Филиала. Осуществление этой идеи решено было отложить до возвращения в Москву, которое — мы верили — было не за горами, тем более, что декабрьские операции нашего контрнаступления и разгром немцев под Москвой давали все основания надеяться на это.
Дела с репертуаром начали давать результаты, правда, на первых порах еще скромные.
Первым откликнулся А. Корнейчук, приславший увлекательную пьесу «Партизаны в степях Украины», дружно разыгранную нашими актерами, которые почти всем ансамблем перекочевали в этот новый спектакль прямо из «Степей Украины» того же Корнейчука. Пьеса пользовалась успехом и у военного и у рабочего зрителя, которого здесь было очень много, и, кстати такого, который знал и любил Малый театр раньше и теперь приехал сюда, на Урал со своими станками так же, как и мы со своими декорациями. Мы были счастливы этим успехом. Пусть это небольшое полотно, но все же это была «первая ласточка». За этим последовал второй спектакль — попытка театра отразить события сегодняшнего дня на материале франко-прусской войны. Это была «Осада мельницы» по Золя. Несмотря на всю театральную эффектность сюжета, спектакль, к сожалению, оставил зрителя холодным. В это время К. Симоновым была закончена пьеса «Русские люди», увлекшая всех нас своим темпераментом, правдивостью, жизненностью характеров. Режиссура начала осуществлять ее постановку, в то время как другая часть коллектива занялась обновлением форм и приемов обслуживания воинских частей.
Проявляя еще большую интенсивность и изобретательность в работе но художественному обслуживанию госпиталей и частей Красней Армии, мы решили поставить старинный водевиль «Девушка-гусар», который когда-то прославила своим исполнением известная русская актриса Асенкова. Эффект был самый неожиданный: товарищи Анненков, Грузинский, Грызунов, Ивенина оказались настолько музыкальны, так прекрасно пели и танцовали, что все это было впору профессионалам из музыкального театра. На просмотре этой работы на труппе один из наших самых нелицеприятных критиков, наш «суровый судья», Н. К. Яковлев, с характерной для его выступлений сердечностью, сказал: «Это что-то вроде весеннего дождика сквозь солнце». Мы поняли, что это была похвала. Вслед за этой работой вскоре был поставлен классический водевиль Григорьева «Дочь русского актера». Так труппа обогащала свой творческий багаж, постигая необходимейшие качества актерского мастерства — искренность и непосредственность. Впоследствии эти водевили с успехом исполнялись нашими артистами на фронте.
Работа над «Русскими людьми» должна была уже быть перенесена на сцену, как пришлось переходить в летнее помещение, не вмещавшее многих наших спектаклей. Прервав в связи с этим репетиции «Русских людей», мы обратили наше усилие на активизацию обслуживания летних лагерей, где формировались и обучались части, отправлявшиеся на фронт. Лето прошло очень быстро.
Вдруг, в конце августа, неожиданный для всех приказ — возвращаться в Москву. Радости не было границ. Без Малого театра соскучились! Мы нужны Москве! Что могло сравниться с этим известием? Оно сулило скорое осуществление надежд, которое, как казалось некоторым, было в существующей обстановке гораздо более отдаленным. Нам не дано было тогда понять гениального плана нашего Верховного Главнокомандующего — плана разгрома немцев под Сталинградом. И только после, в декабре, слушая металлический баритон Левитана, гордо произносившего: «Наступление наших войск продолжается», кое-кто из наших делал хитрые глаза и говорил, что недаром он был уверен в скором возвращении в Москву. Одним словом, через одиннадцать месяцев мы — снова дома, на своей сцене.
В эти первые месяцы зимы 1942/43 года Малый театр организует свой постоянный Фронтовой Филиал, выделяя для него часть своей труппы и режиссуры. Большая организационная работа по формированию Филиала проводится в обстановке дружной помощи всего коллектива. Всем хочется помочь полезному начинанию. От членов коллектива посылались просьбы об откомандировании их на время войны в этот Филиал, но многим, сообразуясь с нуждами основного репертуара, приходится отказывать. Обстановка войны, постоянное общение с бойцами и командирами Советской Армии буквально переродили актеров. Привычка к уюту, к «кабинетному» существованию, к творческой тишине незаметным образом исчезла. Мы с особенной ясностью почувствовали, что настоящее счастье человека — в гармоническом сочетании личного с общественным.
Зима этого сезона принесла и чисто творческие радости в работе нашей основной сцены. Чудесный писатель Леонид Леонов отдал Малому театру свою новую пьесу «Нашествие». Мне, к большому огорчению, не пришлось играть в ней из-за работы над пьесой Б. Шоу «Пигмалион». Но я видел подлинную радость, с которой трудились над лепкой объемных, содержательных леоновских образов мои товарищи. Спектакль произвел громадное впечатление и вошел в основной фонд нашего репертуара.
Впоследствии, при повторном рождении этого спектакля, в измененном составе, мне довелось над ним работать как режиссеру, и я непосредственно ощутил всю мощь леоновской драматургии.
Другим событием этой зимы было присуждение Сталинской премии нашему спектаклю «Пигмалион». Высокая награда коллективу во время войны служила новым доказательством внимания партии, правительства и лично товарища Сталина к искусству.
Особо хочется коснуться третьего спектакля, возникшего в сезон 1942/43 года. Я говорю о пьесе А. Корнейчука «Фронт». Поставили мы ее очень быстро, потому что чувствовали срочность ее тематического задания. Пьеса очень ярко и остро ставила вопросы, решение которых имело огромное воспитательное значение.
«Художественная самокритика наших недостатков», — так называли «Фронт» командиры и бойцы, смотревшие спектакль. И все без исключения признавали его большую воспитательную силу.
Закончить работу над «Русскими людьми» нам так и не удалось, так как вернувшийся немного позже нас в Москву МХАТ привез из Саратова уже готовый спектакль, и не было практического смысла его дублировать.
По приезде из Челябинска работники Малого театра дали торжественное обещание товарищу Сталину накопить необходимое количество денег для постройки эскадрильи и просили разрешения назвать ее именем Малого театра. Товарищ Сталин в письме, опубликованном во всех газетах, ответил нам благодарностью и дал просимое разрешение.
Надо было видеть, с каким трепетным волнением ждали все мы осуществления нашего обещания.
И наконец пришел день принятия эскадрильи. Весь коллектив, во главе с нашими «стариками», собрался на аэродроме. Церемониал передачи эскадрильи «Малый театр — фронту» был необычайно торжественным. Мы не могли наглядеться на новенькие сверкающие истребители, созданные по нашему собственному почину, не могли налюбоваться на красавцев — как наподбор — молодых летчиков, которые должны были на «наших» самолетах разить врага.
После акта передачи последовали показ приемов высшего пилотажа и дружеская, напутственная беседа. Это был поистине счастливый день нашей жизни.
Впоследствии, вплоть до конца войны, в Малый театр приходили письма-рапорты о делах «нашей» эскадрильи, отдельные сведения от командиров самолетов о количестве сбитых ими вражеских машин. Да и теперь, после войны, А. А. Яблочкина, Е. Д. Турчанинова и В. Н. Рыжова получают письма от наших героев-летчиков, рассказывающие уже о мирной жизни. Теперь, когда все советские люди заняты созидательной работой, военные, иногда, казалось бы, мимолетные встречи и знакомства не только не забылись, но, наоборот, превратились в большей своей части в хорошую, теплую дружбу, спаянную общими целями и заботами. Таков характер нашей жизни! Она не позволяет людям замыкаться в свою скорлупу. И как радостно в сорок девятом году встречаться с бойцами и командирами, знакомыми по этим военным годам, доверительно раскрывающими сейчас свое положение, дела, приходящими за советом, а иногда помогающими тебе самому!
Военные события 1944 года подхлестывали нас в нашей шефской работе, которая по своим масштабам заняла одно из первых мест в Союзе.
В нашем коллективе выросли уже подлинные специалисты этого дела, у которых неослабевавший энтузиазм к фронтовым поездкам сочетался с большим опытом в этой трудной, ответственной работе. Таковы В. Н. Аксенов и В. А. Обухова, бессменные руководители большого количества бригад, исколесивших от имени Малого театра буквально все фронты. Для В. Обуховой не существовало заданий, которых она не могла бы выполнить. Ее знали экипажи торпедных катеров Баренцева моря и бойцы окопов Сталинграда. Она летала и в тыл врага — к партизанам. В эти годы в наш коллектив в качестве руководителя литературной части вступил Алексей Николаевич Толстой. Тот год, что он пробыл в нашем коллективе, был для нас периодом плодотворного общения с этим большим литератором и драматургом, с человеком огромного художественного вкуса и чутья. Он часто бывал на наших репетициях, спектаклях, много советовал, судил, помогал.
Это была пора его работы над «Иваном Грозным», из которой Малый театр воплотил первую часть произведения — «Орел и орлица». Образ Грозного в этой части еще только формируется в того, кто вошел в наше сознание как собиратель России, защитник ее независимости и суверенного могущества.
Борьба с косностью и коварством реакционного боярства, учреждение опричины, возвеличение международного значения Руси — вот что служит основной темой пьесы. И нам представлялось, что эти исторические мотивы созвучны могучему движению нашей славной Армии по пути разгрома врага, по пути к победе и к утверждению непоколебимого авторитета Советского Союза во всем мире.
Вся наша труппа увлеченно отдалась работе над пьесой. Давно в распоряжении актеров не было такого червонного золота русской речи, таких художественно совершенных образов. Для декоративного оформления спектакля был привлечен дебютировавший в этой постановке, как театральный художник, П. Соколов-Скаля, сумевший тонко понять реалистическую природу произведения.
Однако незамеченная вовремя порочность режиссерской трактовки привела к тому, что премьера пьесы была подвергнута справедливой и суровой критике. В газете «Правда» появился подробнейший разбор недостатков постановки, после которого мы сняли спектакль с репертуара. Настроение в театре было чрезвычайно подавленное.
Но надо отдать справедливость — замешательство продолжалось недолго. Мы решили переработать спектакль на основе тех замечаний, которые были сформулированы в статье «Правды». Вставший во главе художественного управления Малым театром П. М. Садовский предложил мне, как его заместителю, делать вместе с ним новую редакцию спектакля.
Изучив очень внимательно все замечания «Правды», я предложил изменить не только сценическую, но и в небольшой степени текстовую редакцию постановочного варианта пьесы: произвести сокращения, свести вторую и третью картины в одну, перемонтировать текст картины на Лобном месте и кое-какие другие поправки текста.
В то время Алексей Николаевич, без согласования с которым этого сделать было нельзя, уже тяжело и неизлечимо больной, находился в «Барвихе», под Москвой. Решено было поехать к нему в санаторий. Очень волновались: как он отнесется к этим предложениям?
Странно было увидеть жизнелюбца, постоянно шутившего Алексея Николаевича угрюмым. К нашему удивлению, он не возражал против текстовых переделок, утвердил наши планы и «благословил» нас на работу. Расстались с надеждой, что после санатория он будет с нами в репетиционный период. Это сбылось только частично — он присутствовал лишь на двух или трех репетициях, затем слег окончательно, и вскоре его не стало. Советское искусство утратило большого художника.
На Малый театр ложилась сугубая ответственность по выпуску спектакля. Мы работали не покладая рук. В целях более продуктивной репетиционной работы в режиссуру был привлечен один из старейших работников театра Б. И. Никольский. Приближалась премьера. Она состоялась 2 мая 1945 года.
Спектакль был принят необычайно горячо всеми зрителями.
Этот день был ознаменован радостным событием огромного исторического значения. Вечером 2 мая наши войска взяли Берлин. И после спектакля со сцены был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего с благодарностью победившим войскам.
Ликование присутствующих в зрительном зале не знало границ. Долго не смолкали возгласы «Да здравствует товарищ Сталин!», зрители не хотели расходиться, а наши актеры еще долго сидели за кулисами, обсуждая радостные события этого дня.
«Правда» вскоре поместила обстоятельную, подробную статью, высоко оценившую нашу работу над новой редакцией спектакля. Таким образом, честь Малого театра была реабилитирована в глазах советской общественности.
9 мая мы вместе со всем советским народом и трудящимися всего мира праздновали победу.
Наступил мир. Кончились перипетии войны, но не кончилась наша военно-шефская работа, не кончилась наша крепкая дружба с Армией.
На смену кровавому фашизму поджигатели войны готовят новые кадры наемных убийц. В противовес этому все прогрессивное человечество поднимает знамя борьбы за мир. Во главе этой борьбы стоит Советский Союз. Борьбе за мир, за народную демократию подчинены все наши мысли и действия. Она должна быть основной темой нашего репертуара.
Малый театр, верный своим традициям служения обществу, сосредоточит все свои усилия на достойном выполнении этой благородной задачи.