Новости

«О ЮРИИ СОЛОМИНЕ В «МОЛЬЕРЕ» И РУССКОМ ТЕАТРЕ РЕАЛЬНОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ»

К 75-летию Артиста щепкинской школы

В живой репертуар Малого театра России выразительным художественным жестом вошла пьеса Михаила Афанасьевича Булгакова «Мольер» («Кабала Святош»). Высвободившись из волнений премьеры, спектакль уже обрел свое движение, растет и будет расти, потому как Малый нашел и обнажил в пьесе то, что именно этот театр должно волновать и действительно волнует.
Юрий Соломин сыграл Мольера (режиссер спектакля В. Драгунов, художник С. Бенедиктов). И так сыграл, так играет, являясь на сцене оберегаемого им родного театра в каждом очередном спектакле, что открывает ход жизни Артиста в мире искусства и мире личного существования.
С Мольером Юрий Соломин переступает рубеж 75-летия, а это дата непростая.
В очерке Бориса Пастернака «Поездка в армию» (1943) читаем такие строки: «… дух русской неподдельности – высшее, что у нас есть».
Юрий Соломин причастен духу русской неподдельности. И он сам, и его Мольер неподдельны.
Соломин сыграл не только Мольера-булгаковского персонажа, но и героя всемирного театра, как о том некогда мечтал Станиславский, искренне желая поставить пьесу в МХТ и размышляя-дискутируя с высоко ценимым им автором о главном герое («…Мне все время не хватает в пьесе некоторых черт в образе Мольера. Для меня вопрос идет не о переделке текста, а о том, чтобы вся фигура Мольера встала на ноги»).
О булгаковском «Мольере» написано не так мало. Есть выразительная характеристика Вениамина Каверина в его предисловии к первому в советское время томику драматургии Булгакова. Чуткий писатель акцентирует любовь Булгакова к Мольеру. И он прав. Любовь к Мольеру – открытое театральное чувство Михаила Афанасьевича, его высокий внутренний артистизм, стремление в историческом персонаже, великом драматурге найти нечто глубоко близкое самому себе. Может быть, здесь и не было осознанного или подсознательного стремления поставить самого себя в ряд с Мольером, но понять что-то важное в самом себе благодаря Мольеру, взять Мольера в помощь, в исторические проводники, сделать своим Вергилием в путешествии по земному миру – этим страдательным чувством любовь Булгакова к «Мольеру» все же высветлена. Пьеса «Мольер» важна как характеристика творческого мира Булгакова с его любовью к театру, его уникальным «Театральным романом» и таким понятным самосжигающим стремлением утвердить себя в Театре и тем, может быть, обессмертить.
Легко задаться вопросом: «А зачем Малый театр взял эту пьесу?».
Культурная память хранит блистательный телевизионный опыт Анатолия Васильевича Эфроса с Юрием Любимовым в роли Мольера и Леонидом Броневым в роли Людовика Великого, короля Франции (виртуозное структурирование Эфросом «крупных планов» открыло тогда некую личную содержательность в булгаковских «страстях по Мольеру»). Хорошо помню и МХТовский спектакль Олега Николаевича Ефремова (Мольер) и Иннокентия Михайловича Смоктуновского: его Король – это пир красивой актерской самоупоенности, в которой могучая ирония и обольстительная свобода рождали нечто узнаваемое и при этом неведомое. А Мольер Ефремова был как само Сочувствие! Как-то не возникала мысль, похож ли он на Мольера и каким был Мольер. Это был Олег Николаевич Ефремов с его тембром, пластикой, «говорящим» ростом. Все в спектакле звучало органично и замыкалось на личности и облике Актеров в предложенных драматургом обстоятельствах.
…Сегодня, после того как к булгаковскому «Мольеру» обратился Малый театр и с Героем в его растревоженном до разорванности образе вышел на сцену Юрий Соломин, иных журналистов, специализирующихся на переложении событий театральной жизни, заинтересовал, прежде всего, один определенный аспект не столько «мольеровской», сколько «булгаковской» проблемы: если авторская идея пьесы «художник и власть» (один из уважаемых исследователей, сопоставляя год создания «Мольера» и высказанное в этот же год желание Булгакова создать пьесу о Сталине, не исключает, что черты вождя есть уже и в образе Людовика XIV из «Мольера») и это главный импульс обращаться к булгаковской пьесе, то - не правда ли, занимательно! – понятно, наконец, зачем и почему в роли Мольера в разные периоды сценической истории пьесы выступали именно художественные руководители театров, на себе познавшие если не все, то многие стороны общения с властью, пусть и в отдельно взятой культурной сфере (Любимов, Ефремов, не так давно Александр Ширвиндт в театре Сатиры и, наконец, Юрий Соломин в Малом театре).
Малый театр стоит особняком в современном театральном процессе, и в его «Мольере» конфликт «художник и власть», разумеется, никуда не испарился, однако, и главным себя не ощущает. Он здесь в сущности не главный. «Зачем же тогда ставить? Спектакль ни о чем?»
Но тут позвольте решительно не согласиться.
Спектакль Малого театра оказался (что естественно, и в то же время, всякий раз этому удивляешься) как бы продолжением других спектаклей Малого театра. Он вписывается не просто в репертуар, но в естественную стихию нынешнего существования театра. Здесь сознают: зритель приходит в его золотые стены, веря и надеясь, что перед ним предстанет иная - высокая жизнь. Иная, нежели за стенами театра - важная, сущностная жизнь. Зритель приходит в Малый театр, чтобы еще что-то почувствовать, полюбить, познать. И, познавая, оказаться в Искусстве, оказаться во власти правдивого актера, звучащего и расслышанного русского слова.
Зритель приходит в Малый театр в надежде испытать «божественную тревогу». Это великий русский композитор Георгий Васильевич Свиридов, написавший для Малого театра чудесную музыку к трилогии Алексея Константиновича Толстого, высочайше ценивший сценический дар Юрия Соломина, заметил в одной из самых последних наших с ним бесед: «Искусство несет в себе божественную тревогу!..».
Пьеса Булгакова «Мольер» – поучительная пьеса. Она не просто о жизни Мольера, но о жизни Мольера в действии, непосредственном сценическом существовании - и в том, мольеровском театре, и в театре нынешнем. Пьесы Мольера идут в Малом – «Мнимый больной» с Василием Бочкаревым в главной роли. А ныне и пьеса о самом Мольере – с Юрием Соломиным в главной роли.
Он предстает здесь прежде всего как уникальный актер русского театра. Как человек и актер удивительно честный, нервный, волнующийся по существу происходящего, бесконечно задающий сам себе вопросы, все новые и новые. Ответы возникают или не возникают, но они непременно рождают еще новые вопросы. И в этом – движение жизни, движение души драматурга. И души самого актера и руководителя Малого театра Юрия Соломина.
Но в «Мольере» этот необычайной открытости и колоссального коммуникативного дара артист предстает еще и как «Первый актер» театра - точно по образу и формуле Н. В. Гоголя, вкладывавшего в это свое определение смысл, самый близкий к нынешнему представлению о художественном руководителе театра.
Примечательно: насколько не был Олег Ефремов визуально похож на Мольера, настолько Юрий Соломин на Мольера похож. В гриме он - просто памятник Мольеру, что в Париже близ Комеди Франсез – будто то же лицо в парике, вглядывающееся в вас.
В Соломине есть тот нерв, без которого не мог бы существовать Мольер и без которого не может существовать Соломин.
Речь не идет о некоем полном перевоплощении. Но Соломин приблизился к Мольеру. И к нам Мольера приблизил.
«Мольер» Малого театра воспринимается цельно, пространственно, почти эпически - при мощном исходе лирического чувства и настоящей страсти в каждый миг сценического проживания слова, характера и объединяющего сцену и зал состояния.
Мольер Соломина – это душа спектакля. Она проникает собой все: и полотно сценическое, и полотно зала.
Что же играет Соломин? Конфликт с властью? До известной степени, но не это главное.
Он играет актерскую повседневность, соединение человеческого и профессионального, где профессия отодвигает человеческое, проникает человеческое и в то же время не может существовать без человеческого начала, без личностного присутствия. Потому актер и такое удивляющее существо: должно уйти от себя, раствориться в образе и при этом непременно себя сохранить. Это удивительные сообщающиеся сосуды – актер и образ. И Соломин эти сообщающиеся сосуды мне открыто являет. Едва ли не более открыто, чем в других своих работах.
Здесь Булгаков дает актеру возможность побыть Мольером и остаться самим собой - человеком, для которого искусство – самое главное в жизни. Но сама по себе жизнь порою сильнее - убивает.
«Тема судьбы» пронизывает всю сценическую жизнь Мольера-Соломина. Перед нами образ человека Театра. Он - полностью театр. Весь - театр. Он – автор этих актеров, руководитель этой труппы, он автор пьес. Он должен обеспечить своей труппе жизнь. А для этого нужно общение с Королем. Все в один узел, и сил не хватает.
Соломин играет Усталость Мольера. Усталость от бремени забот, от бремени таланта, усталость от бремени ответственности, той самой ответственности, которая одновременно и вина.
О нераздельности вины и ответственности писал выдающийся ученый, филолог М. Бахтин. В спектакле Малого театра вина выступает в образе таинственной истории женитьбы Мольера на молодой актрисе. Вина наступает на Мольера, который уже не может сохранить труппу, оказавшись в уязвимой ситуации перед Королем.
Король в спектакле – замечательный Борис Клюев - он эффектен, насмешлив, умен, он характерен и внешне, и по-своему неповторим в интонационном строе своих реплик. Король по-своему исследует Мольера. Ему кажется, что он способен его понять, но в итоге он сознает лишь то, что способен его уничтожить. Во всяком случае, архиепископ Парижа Маркиз де Шаррон (в высшей степени изощренный в интонациях «управления судьбами», дьявол, как характеризует его Булгаков в перечне «действующих»), невероятно старательно подготовил всю эту операцию (эта партия у Александра Клюквина - уже многоопытного и чуткого к реалиям текста артиста).
Роль одного из членов Кабалы Святых Дорог – «брат Верность» - театр доверил артисту Вадиму Демину. И эта работа, может быть неожиданно, стала, на мой взгляд, одной из впечатляющих «высоких нот» в картине характеров и нравов, предложенных Булгаковым театру и по-своему воспринятых и воссозданных театром. Возглашения В. Демина на допросе маркиза де’Орсиньи по кличке «одноглазый, помолись!» – отрезвляюще мощны: разного рода допросы из разных времен с их ужасающим подавлением не оставляют возбужденное воображение…
Мольер умирает. О его гибели в спектакле Малого театра Мольер объявляет сам (вполне убеждающее режиссерское отклонение от автора). Соломин снимает парик и произносит итоговые слова. Актер, ставший на время спектакля Мольером, прощается с ним, возвращаясь в свою повседневную актерскую Действительность.
Соломин сыграл актерскую судьбу. Он не играет гения (как и хотел Булгаков, отстаивая свою позицию перед Станиславским). Соломин играет актерскую историю, историю театра и проявляет ее в разных ипостасях, но в одном своем лице. Вот тема для Малого театра.
Для Малого театра, который сегодня не до конца понят театральной средой, но бесконечно любим публикой. Для Малого театра, который стоит перед выбором – вписаться ли в общий поток или этот общий поток все-таки пропускать через свое сердце, душу, сохраняя разум.
Всякий спектакль Малого театра с участием Соломина будет считаться спектаклем Соломина. И тут ничего не поделаешь, так жизнь устроена. Он будет отвечать за все, а не только за свою роль.
И надо поблагодарить Соломина, и Драгунова, и Малый театр за то, что был приглашен на этот спектакль художник Станислав Бенедиктов, создавший на редкость выразительное театральное решение. Зал, словно продолжается на сцене, и сцена решена таким образом, что мы как бы присутствуем и за кулисами театра, и в каких-то интерьерах, и в покоях Короля, и в неких церковных казематах.
И в то же время, мы все время находимся в театре. Эти занавесы, которыми так искусно работает Бенедиктов, нас все время держат в обстановке театра, где мы вправе верить и не верить, доверять и не доверять, поддаваться волшебству сцены или остаться в своем судейском воображаемом одеянии и говорить: это хорошо, а это – плохо, это удачно, а это – неудачно, это так, а это –не так. Бенедиктов, на мой взгляд, сделал одну из своих лучших работ. И актерам удобно в этой обстановке существовать - рассказывать о жизни, находясь в театре, рассказывать о театре, который лишь легким занавесом отделен от жизни…
Таков этот спектакль о Мольере, спектакль об актерской судьбе, о судьбе театра; театра, который может быть разрушен и внутренними интригами, и вмешательством внешних сил, отношением с публикой, с обществом. А может быть и воссоздан, может быть жив только самой актерской сущностью.
Уже давно не встречаю, чтобы цитировали трактат Гоголя о театре из «Выбранных мест из переписки с друзьями». А ведь даже само его название – «О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще об односторонности» – просто характеристика современного состояния суждений о театре.
В трактате Гоголя есть удивительные слова: «Театр – это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра».
Этот спектакль говорит Слово добра со своей Кафедры, потому как искусство многое может дать людям, но оно и ждет доброго слова, ждет милости - не от природы, но от человека.
В недавнем своем интервью («Аргументы и факты» №24, 2010) Юрий Соломин напомнил слова Александра Николаевича Островского: «Без театра нет нации». И продолжил: «Театр – это слово. Театр – это мысль. Театр – это музыка русского языка».
Музыка русского языка, как и дух русской неподдельности, - это поистине высшее, что у нас есть. В Малом театре это создают и переживают.
Вот почему 75-летие Актера щепкинской школы Юрия Мефодьевича Соломина хоть и непростая для него дата, но день счастливый: с ним его дар, его культура и вдохновляющая совесть.

Проф. Андрей Золотов
Заслуженный деятель искусств,
Действительный член Российской академии художеств