Новости

Александр Михайлов: «Мне неловко за весь душевный стриптиз, который культивируется сегодня на телеэкране» Народный артист России Александр Яковлевич Михайлов нечасто появляется на телеэкране, хотя по-прежнему активно работает в театре.

Александр Михайлов: «Мне неловко за весь душевный стриптиз, который культивируется сегодня на телеэкране»

Народный артист России Александр Яковлевич Михайлов нечасто появляется на телеэкране, хотя по-прежнему активно работает в театре. В интервью Елене
Афониной актер поделился своим восприятием сегодняшней ситуации.

- Я думаю, что когда произносится Ваша фамилия, наши слушатели начинают невольно улыбаться. Это связано с теми киноролями, благодаря которым вы известны широкому зрителю. Наверняка не один раз вас спрашивали, почему Вы не общаетесь с собратьями по цеху? Почему так происходит?
- Мне очень просто ответить на вопрос, почему я вне моего «цеха», вне моих братьев. Я с ними! Просто не обязательно мелькать в кадре и суетиться на телевидении. Я с отвращением смотрю, как на телеэкраны вылезла кухонная система, весь этот пищеблок. Все программы говорят о еде, а я очень много бываю в провинции, в Сибири, у себя в Забайкалье, на Дальнем Востоке, на Севере, и когда я вижу полуголодных детей, мне становится жутко. Мне стыдно. Слово «стыд» сегодня как-то не в чести, и его стараются как-то нивелировать, но, наверное, это очень емкое определение. Мне неловко становится за все эти дела, за душевный стриптиз, который сегодня культивируется на телеэкране. Идет вечный разговор, лишь бы только заполнить эфирное время. В сегодняшнее время
погружение в самого себя – самое ценное и дорогое, что у меня есть. В шумных компаниях люди не слышат или не слушают друг друга, за редким исключением.
Редки передачи, где ведущие способны услышать того или иного человека, выйти на какую-то исповедальную интонацию в хорошем смысле этого слова. А я суетиться
не люблю, не привык к этому.
Тем более, я бывал Чечне, два года назад и я знаю, что это такое. В прошлом году я был в Белграде, был в Косово. И когда я вижу около 120 уничтоженных православных храмов, мне становится жутко. Я знаю, что существует намеренное уничтожение православия. Казалось бы, ничего не происходит. Но незаметно вымирают миллионы, уходят в наркоманию, молодежь спивается. Что такое, к примеру, открытая сейчас компания по пиву? Это уничтожение человека. В сотни раз увеличился детский алкоголизм. Мне жутко от того, что происходит сегодня. Поэтому наш сегодняшний диалог будет грустным. Радоваться и плясать сейчас я не способен. А говорить о серьезных вещах тоже считаю не очень нужным, потому что существует некий груз от прочитанного и увиденного, я же не изолирован, не ушел в монастырь, я живу среди своих ребят, своих коллег. Профессия-то наша не богоугодная, но тут есть важная деталь, какому богу ты служишь – материи или Святому Духу. Это опять таки не значит, что я буду кликушествовать и креститься на каждом углу. Я сохраняю этот храм в себе. При этом я серьезно отношусь к нашей религии, к православию, с детских лет я крещен. У меня свои принципы, которые крепко держат меня на этой земле. Благодаря моим предкам, в частности моему деду, у меня очень хороший, мощный фундамент. Так случилось, что дед по линии матери воевал за Красную гвардию, а дед по линии отца воевал за Белую гвардию. Белогвардейский, служивший в Семеновском полку дед повлиял на мое мировоззрение еще с детских лет. Помню, когда мне было шесть с половиной лет, за два месяца перед смертью дед вызвал меня к себе и сказал: «Шурка, запомни четыре фразы и ты выживешь. Люби Родину больше, чем свою жизнь. Если надо, отдай за нее жизнь. Сердце людям отдай, душу – Господу Богу, честь сохрани себе, никому ее не отдавай». Я тогда ничего не понял, заплакал, убежал. Прошли годы, десятилетия, и теперь я понял, что дед дал мне самый мощный фундамент, который может дать отец сыну своему, сын – внуку. Поэтому любое лихолетье – это нормально. Я довольно философски отношусь ко всему, что происходит сегодня. Да, болит, да, сегодня больно, но это уже давно предсказано. Давно предсказано, что будет дьявол на престоле Руси, и обагриться престол Руси кровью и процарствует дьявол 73 года и 7 лет. Все это идет, все это есть. Сказано еще в прошлом веке.
- Александр Яковлевич, Вам довелось играть во многих пьесах Чехова. Я знаю, что Вы, практически, переиграли всех чеховских докторов, поэтому у Вас, наверняка, есть особое отношение к этому автору. Он Вам легко дается? Вы с Чеховым на «ты»?
- Я никогда я не становлюсь с классиками на «ты». Меня возмущает, когда режиссеры, не буду называть фамилию, начинают самоутверждаться через Чехова, когда позволяют раздеваться догола в чеховских пьесах. Да, можно что-то изменять, но основа должна быть мощной, крепкой. Для меня Чехов до сих пор загадка, и я всегда буду смотреть на него снизу вверх, потому что это, действительно, гениальный драматург. Казалось бы, на бытовом уровне, это страдания интеллигенции, но для меня загадка, почему он всегда пишет комедии. Я считаю, что его пьесы трагикомичны, но даже этот жанр не подходит, чеховские пьесы не вмещаются в него! Почему сегодня Чехов получил мировую известность? Нет ни одного театра в мире, который бы не прикасался к трудам и пьесам Антона Павловича Чехова. Это тоже загадка! Да, я счастлив, что прикасался практически ко всем его пьесам. Я дважды сыграл доктора Астрова в театре Ермоловой с Владимиром Алексеевичем Андреевым. Сейчас, в связи с уходом в тот мир Виталия Соломина, я буду играть доктора Астровая в Малом театре. Единственное, где я еще не играл – в «Вишневом саде». Вот тут я не знаю, пьесу знаю, но ни разу не прикасался.
- Интересная штука получается. Ваши актерские работы на сцене и ваши актерские работы в кино это просто две огромные разницы. Ведь кроме «Очарованного странника» классика в кино как-то мимо Вас прошла.
- Нет, нет еще «Бешеные деньги».
- То есть, можно буквально по пальцам пересчитать. В театре Вы востребованы в этом амплуа, а в кино – нет. Почему ваши работы в кино так отличаются? Это что, тоже судьба?
- Я считаю, что в нашей профессии судьба играет просто огромное значение. Все случайно! В жизни никогда не думал, что я стану актером. Не думал, что окажусь в Москве, и буду прикасаться, в 50 с лишним лет, к образу Ивана Васильевича Грозного. Даже и помыслить не мог! Я мечтал о море, о морских путешествиях. Я до сих пор тоскую из-за того, что лишен сегодня вот этой поэтической стороны жизни. Мои самые замечательные годы были связаны с Тихим океаном. Я бороздил три моря и Тихий океан, начиная с ученика моториста в машинном отделении и кончая палубной командой. Все это было в моей жизни, и я ни с чем не могу это сравнить. Я счастлив, что два года прикасался к этой стихии. Есть законы, которые вырабатываются в морской стихии – нельзя плевать, нельзя бросать окурки. Я знаю цену дружбы, цену чести. Когда я только созревал, я попал в эту вот среду. Поэтому,возвращаясь к нашему разговору, я далек от сегодняшних «тусовок», мне это не интересно.

Беседу вела Елена Афонина
5 мая 2003 г.
радиостанция «Говорит Москва»

Дата публикации: 05.05.2003
Александр Михайлов: «Мне неловко за весь душевный стриптиз, который культивируется сегодня на телеэкране»

Народный артист России Александр Яковлевич Михайлов нечасто появляется на телеэкране, хотя по-прежнему активно работает в театре. В интервью Елене
Афониной актер поделился своим восприятием сегодняшней ситуации.

- Я думаю, что когда произносится Ваша фамилия, наши слушатели начинают невольно улыбаться. Это связано с теми киноролями, благодаря которым вы известны широкому зрителю. Наверняка не один раз вас спрашивали, почему Вы не общаетесь с собратьями по цеху? Почему так происходит?
- Мне очень просто ответить на вопрос, почему я вне моего «цеха», вне моих братьев. Я с ними! Просто не обязательно мелькать в кадре и суетиться на телевидении. Я с отвращением смотрю, как на телеэкраны вылезла кухонная система, весь этот пищеблок. Все программы говорят о еде, а я очень много бываю в провинции, в Сибири, у себя в Забайкалье, на Дальнем Востоке, на Севере, и когда я вижу полуголодных детей, мне становится жутко. Мне стыдно. Слово «стыд» сегодня как-то не в чести, и его стараются как-то нивелировать, но, наверное, это очень емкое определение. Мне неловко становится за все эти дела, за душевный стриптиз, который сегодня культивируется на телеэкране. Идет вечный разговор, лишь бы только заполнить эфирное время. В сегодняшнее время
погружение в самого себя – самое ценное и дорогое, что у меня есть. В шумных компаниях люди не слышат или не слушают друг друга, за редким исключением.
Редки передачи, где ведущие способны услышать того или иного человека, выйти на какую-то исповедальную интонацию в хорошем смысле этого слова. А я суетиться
не люблю, не привык к этому.
Тем более, я бывал Чечне, два года назад и я знаю, что это такое. В прошлом году я был в Белграде, был в Косово. И когда я вижу около 120 уничтоженных православных храмов, мне становится жутко. Я знаю, что существует намеренное уничтожение православия. Казалось бы, ничего не происходит. Но незаметно вымирают миллионы, уходят в наркоманию, молодежь спивается. Что такое, к примеру, открытая сейчас компания по пиву? Это уничтожение человека. В сотни раз увеличился детский алкоголизм. Мне жутко от того, что происходит сегодня. Поэтому наш сегодняшний диалог будет грустным. Радоваться и плясать сейчас я не способен. А говорить о серьезных вещах тоже считаю не очень нужным, потому что существует некий груз от прочитанного и увиденного, я же не изолирован, не ушел в монастырь, я живу среди своих ребят, своих коллег. Профессия-то наша не богоугодная, но тут есть важная деталь, какому богу ты служишь – материи или Святому Духу. Это опять таки не значит, что я буду кликушествовать и креститься на каждом углу. Я сохраняю этот храм в себе. При этом я серьезно отношусь к нашей религии, к православию, с детских лет я крещен. У меня свои принципы, которые крепко держат меня на этой земле. Благодаря моим предкам, в частности моему деду, у меня очень хороший, мощный фундамент. Так случилось, что дед по линии матери воевал за Красную гвардию, а дед по линии отца воевал за Белую гвардию. Белогвардейский, служивший в Семеновском полку дед повлиял на мое мировоззрение еще с детских лет. Помню, когда мне было шесть с половиной лет, за два месяца перед смертью дед вызвал меня к себе и сказал: «Шурка, запомни четыре фразы и ты выживешь. Люби Родину больше, чем свою жизнь. Если надо, отдай за нее жизнь. Сердце людям отдай, душу – Господу Богу, честь сохрани себе, никому ее не отдавай». Я тогда ничего не понял, заплакал, убежал. Прошли годы, десятилетия, и теперь я понял, что дед дал мне самый мощный фундамент, который может дать отец сыну своему, сын – внуку. Поэтому любое лихолетье – это нормально. Я довольно философски отношусь ко всему, что происходит сегодня. Да, болит, да, сегодня больно, но это уже давно предсказано. Давно предсказано, что будет дьявол на престоле Руси, и обагриться престол Руси кровью и процарствует дьявол 73 года и 7 лет. Все это идет, все это есть. Сказано еще в прошлом веке.
- Александр Яковлевич, Вам довелось играть во многих пьесах Чехова. Я знаю, что Вы, практически, переиграли всех чеховских докторов, поэтому у Вас, наверняка, есть особое отношение к этому автору. Он Вам легко дается? Вы с Чеховым на «ты»?
- Я никогда я не становлюсь с классиками на «ты». Меня возмущает, когда режиссеры, не буду называть фамилию, начинают самоутверждаться через Чехова, когда позволяют раздеваться догола в чеховских пьесах. Да, можно что-то изменять, но основа должна быть мощной, крепкой. Для меня Чехов до сих пор загадка, и я всегда буду смотреть на него снизу вверх, потому что это, действительно, гениальный драматург. Казалось бы, на бытовом уровне, это страдания интеллигенции, но для меня загадка, почему он всегда пишет комедии. Я считаю, что его пьесы трагикомичны, но даже этот жанр не подходит, чеховские пьесы не вмещаются в него! Почему сегодня Чехов получил мировую известность? Нет ни одного театра в мире, который бы не прикасался к трудам и пьесам Антона Павловича Чехова. Это тоже загадка! Да, я счастлив, что прикасался практически ко всем его пьесам. Я дважды сыграл доктора Астрова в театре Ермоловой с Владимиром Алексеевичем Андреевым. Сейчас, в связи с уходом в тот мир Виталия Соломина, я буду играть доктора Астровая в Малом театре. Единственное, где я еще не играл – в «Вишневом саде». Вот тут я не знаю, пьесу знаю, но ни разу не прикасался.
- Интересная штука получается. Ваши актерские работы на сцене и ваши актерские работы в кино это просто две огромные разницы. Ведь кроме «Очарованного странника» классика в кино как-то мимо Вас прошла.
- Нет, нет еще «Бешеные деньги».
- То есть, можно буквально по пальцам пересчитать. В театре Вы востребованы в этом амплуа, а в кино – нет. Почему ваши работы в кино так отличаются? Это что, тоже судьба?
- Я считаю, что в нашей профессии судьба играет просто огромное значение. Все случайно! В жизни никогда не думал, что я стану актером. Не думал, что окажусь в Москве, и буду прикасаться, в 50 с лишним лет, к образу Ивана Васильевича Грозного. Даже и помыслить не мог! Я мечтал о море, о морских путешествиях. Я до сих пор тоскую из-за того, что лишен сегодня вот этой поэтической стороны жизни. Мои самые замечательные годы были связаны с Тихим океаном. Я бороздил три моря и Тихий океан, начиная с ученика моториста в машинном отделении и кончая палубной командой. Все это было в моей жизни, и я ни с чем не могу это сравнить. Я счастлив, что два года прикасался к этой стихии. Есть законы, которые вырабатываются в морской стихии – нельзя плевать, нельзя бросать окурки. Я знаю цену дружбы, цену чести. Когда я только созревал, я попал в эту вот среду. Поэтому,возвращаясь к нашему разговору, я далек от сегодняшних «тусовок», мне это не интересно.

Беседу вела Елена Афонина
5 мая 2003 г.
радиостанция «Говорит Москва»

Дата публикации: 05.05.2003