Новости
«ДЕРСУ?» — «АГА!»
«ДЕРСУ?» — «АГА!»
«ДЕРСУ? « — «АГА! «
Фоторепортаж Елены Сальтевской
Фотосессия Михаила Никитина
Вместе с артистами Государственного академического Малого театра на гастроли в Петрозаводск приехал художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин. Сам играл Фамусова в спектакле «Горе от ума». Его Фамусов показался человеком, который прожил жизнь и кое-что про нее понял. Он не ретроград, не засушенный символ «века минувшего» и не карикатура на архаичное московское барство. Юрий Соломин сыграл живого и умного старика, стерегущего свое гнездышко от опасных веяний, грамотно выстраивающего свою тактику так, чтобы уберечь семейство от возможных напастей. По сути, Чацкий ему проигрывает по всем направлениям.
— Вам не нравится Чацкий?
— Как характер? Нет, Чацкий мне не нравится. Его было принято играть героем, а у нас он не герой. И у Грибоедова он скандальный, сплетник, плохо говорит о бабушках и дедушках.
— Разве в Чацком нет ничего гамлетовского?
— У него красивые монологи, но все это – пустые слова. Болтался за границей, поди знай, что там делал, и вдруг вернулся обличителем? Да уж….
— У вас в театре идет только классический репертуар?
— На основной сцене только классика идет. Мы изначально обучены той театральной школе, которая была создана великими. Сейчас слово «великие» затрепали совсем. Слишком много звезд появилось. Снялся актер в фильмишке телевизионном – и уже звезда, спел песенку – звезда…
— А кто звезда?
— Имя нужно заработать. Не единственным выходом, а десятками работ, трудом своим.
— А вы – звезда?
— Я никогда не любил этого слова. Я знаю, что я неплохой актер. Кое-что могу. У меня есть опыт, за мной – не один десяток ролей классического репертуара. Но я ни с кем не соревнуюсь и учу студентов ни с кем не соревноваться.
Разговор прерывается телефонным звонком. Звонят из Японии. Юрий Мефодьевич здоровается и прощается по-японски.
— Вы говорите по-японски?
— Больше понимаю, чем говорю.
— Когда вы снимались у Куросавы в главной роли «Дерсу Узала», чувствовали, что он великий режиссер?
— Феллини, Бергман, Куросава — они в равной степени великие. Куросава начал снимать «Дерсу Узала» еще в 30-х годах у себя на родине. Потом отказался от этой идеи, решив, что снять это кино можно только на родине автора. До поездки в Россию, в 1968 году, он должен был снимать в Голливуде фильм с американскими актерами «Тора! Тора! Тора!». Ничего не вышло, потому что голливудские продюсеры начали диктовать режиссеру свои условия. Он разорвал контракт и вернулся в Японию. Неустойка, которую ему предстояло выплатить компании, разорила его. Он был страшно подавлен и пытался кончить жизнь самоубийством. От смерти его спасла жена. Потом он мучился всю жизнь, стал больным человеком. Потом жена умерла, он тосковал… Ему нужна была работа, но снимать ему было не на что. И его ученики собрали ему деньги. За 28 дней он снял фильм «Под стук трамвайных колес», который был не слишком горячо принят на родине. А в 1974 году «императора японского кино» пригласили снимать в СССР. Мне кажется, что в большое кино Куросава вернулся как раз после успеха фильма «Дерсу Узала», снятого у нас.
— Как вы попали в кино к Куросаве?
— Я был приглашен в числе других артистов. Куросава сказал: «Я хочу снимать русских актеров, принесите мне фильмы, где играют те люди, которых я хочу попробовать на главную роль». Ему среди прочих картин принесли моего «Адъютанта его превосходительства», а это пять серий! Куросава взял только две первые. Потом мне звонит его помощник и говорит: «Представляешь, Куросава после двух серий попросил показать ему и все остальные!» После этого вопрос с главным героем он посчитал решенным – у меня даже не было проб. А работа потом была очень хорошая, интересная. И за этот фильм Куросава получил «Оскара». Он был очень – по-нашему – стеснительный. Говорили, что он деспот. Оказалось, что он очень добрый. Требовал то, что ему нужно.
— Вы общались через переводчика?
— Он научился понимать по-русски, команды давал на этом языке. Мы полтора года снимали, девять месяцев жили на Дальнем Востоке, в тайге. Группа была очень хорошая. Понимали друг друга и без переводчика.
— В вашей судьбе какую роль сыграло это кино?
— Фильм был куплен в 94 страны. В Париже есть русский кинотеатр, где идут только русские фильмы. Лет 15 назад я шел по Парижу и вдруг в каком-то переулочке вижу изображение головы в меховой шапке. «Что-то знакомое лицо», – думаю. Подошел, смотрю – это же я на афише! В прошлом году в Финляндии работал, в театре. Там на улице встречали некоторые финны и говорили: «Дерсу?» — «Ага!» И в других странах так же. Вот что такое этот фильм. Потом, в 1978 году, мы отдыхали в Болгарии. Подружились с местными актерами, русский язык тогда был там в ходу. И вот однажды сидим с директором того театра Стефаном Димитровым… И он мне говорит: «Поставь спектакль у нас!» «С чего бы? – отвечаю. — Я никогда режиссурой не занимался!» Наши актеры тоже говорят: «Давай, давай!» И тут Стефан мне рассказывает про интервью с Куросавой в каком-то французском журнале. Там он говорит, что, по его мнению, Соломин мог бы заниматься режиссурой. И с его легкой руки я в Болгарии поставил свой первый спектакль «Лес» по Островскому.
— Как вы пережили популярность, связанную с фильмом «Адъютант его превосходительства»?
— Я и не переживал и не переживаю. Просто живу и работаю. Главное, не брать в голову.
— Поклонницам не отвечали на письма?
— Некоторым отвечаю и сейчас. Раньше тысячами письма приходили. Я все читал, кому-то отвечал. Некоторые письма были штампованными. Кто-то карточку просил прислать. На письма отвечала мой секретарь, а я подписывал фотографии. К слову, до сих пор зрители пишут мне письма.
— Я знаю, что у вас дома живут собаки. Может, в детстве вам запрещали держать животных, поэтому у вас сейчас их много?
— Это ваша ошибка. Дело в том, что первого щенка мне подарила мама. Она у меня была учителем музыки, вечно ходила с сумками, где лежали ноты и продукты из магазина. И вот однажды мама, проходя через двор, где я играл с ребятами, закричала мне: «Иди сюда! Смотри!» А у нее в руках вместо привычного батона хлеба лежал щенок. А тогда только прошел фильм «Джульбарс». Как он мне нравился! Про овчарку, которая в Средней Азии помогала бороться с басмачами. Я, конечно, тоже мечтал о своем Джульбарсе. Щенок был серый, с подпалинками – точно овчарка! Я уже представлял себе, как буду с ним служить на границе… Оказалось потом, что это не Джульбарс, а Джульба. И не овчарка, а просто дворняжка. Она прожила с нами 15 лет. У нас вообще собаки подолгу живут. Мой любимый пес Маклай прожил с нами 14 с половиной лет. Мне подарили его в театре на юбилей – он был настоящей немецкой овчаркой. Первоначально собаку звали Максом. А у нас знакомый был – Макс. Поэтому мы переименовали его в Маклая – таких знакомых не было.
— Говорят, что он с вами в кино снимался?
— Он как-то сам понимал, что надо сделать в кадре. Мы с ним в «Московской саге» снимались. Мне говорят: «Сейчас мы дрессировщика приведем!» А я им: «Не надо, он и так все сделает». Там была такая сцена: Инна Чурикова – она играла мою жену, — выходя из комнаты, хочет увести собаку, а я прошу оставить пса… В фильме его звали Пифагором. В сценарии написано, что Пифагор в этой сцене встает, подходит ко мне и кладет голову на грудь. «Давайте мотор!» — говорю. И он сделал! Потому что каждое утро в Москве пес заходил ко мне в комнату на цыпочках и смотрел, сплю я или нет. Если у хозяина глаза были закрыты, он вздыхал и ложился на пол ждать пробуждения. Как только хоть один глаз откроешь – все! Тут же Маклай клал мне свою голову на грудь. Я просто в кино это использовал. Потом уже собаку и без меня брали сниматься в фильмах.
— Не боялись?
— Он был очень добрым псом, мы его не натаскивали на охрану. Я все ему говорил: «Маклай, ты овчарка или нет?» Как-то гуляли с ним зимой на улице, идем по узкой такой дорожке, а навстречу – группа парней студенческого возраста. Не студенты, конечно. На этой дорожке нам не разойтись, нужно кому-то в сугробы отступать. Я иду и думаю, сможем ли с Маклаем произвести нужное впечатление. Спросил у пса. Тот говорит, что идем прямо и не сворачиваем. И ведь победил их! В другой раз с Маклаем ребенка успокаивали на прогулке. Маленький мальчик впал в истерику перед детским садом, не хотел идти. Мама замучилась. Пошли с собакой помогать. Подошли к парню. Тот притих – пес огромный! Я говорю: «Маклай, разве можно плакать?» И щелкнул ему пальцами. А он гавкнул. Я – парню: «Вот видишь, он говорит: нельзя!» Мальчишка тут же слезы вытер: «Мама, пойдем в садик!»
— Сколько у вас сейчас собак?
— У меня хорошая была девочка Ляля, терьер. От нее пошла целая линия собак, уже беспородных: Лушка, Валет, Толян, последняя – Джульба. Джульба — ужасная нахалка, но умная. Сгрызла у всех башмаков пятки. После того как не осталось ни одной целой пары, я вызвал всех собак. Они пришли, сели передо мной – все четверо. «Кто это сделал?» — спрашиваю. И эта маленькая встала и ушла. С тех пор, когда кто-то провинится, я всех вызываю, усаживаю… И обязательно маленькая уходит. Она рвет цветы, травку, которые жена сажает… Маклай у нас тоже как-то отличился. Мне с Дальнего Востока привезли ящик с редкими растениями. Пока жена все вскапывала и сажала, Маклай лежал на тропинке. Она с ним разговаривала, объясняла все. Потом пошла за водой. Приходит – ни одной травинки нет. До сих пор она вспоминает: «Где эта трава? Должна же она была где-то прорасти?»… Все, останавливайте меня. Я про собак могу долго рассказывать – на пятитомник наберется….
Интернет-журнал «Республика Карелия», 14 мая 2012 года
Об авторах:
Анна Гриневич. В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».
Михаил Никитин. Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».
Фоторепортаж Елены Сальтевской
Фотосессия Михаила Никитина
Вместе с артистами Государственного академического Малого театра на гастроли в Петрозаводск приехал художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин. Сам играл Фамусова в спектакле «Горе от ума». Его Фамусов показался человеком, который прожил жизнь и кое-что про нее понял. Он не ретроград, не засушенный символ «века минувшего» и не карикатура на архаичное московское барство. Юрий Соломин сыграл живого и умного старика, стерегущего свое гнездышко от опасных веяний, грамотно выстраивающего свою тактику так, чтобы уберечь семейство от возможных напастей. По сути, Чацкий ему проигрывает по всем направлениям.
— Вам не нравится Чацкий?
— Как характер? Нет, Чацкий мне не нравится. Его было принято играть героем, а у нас он не герой. И у Грибоедова он скандальный, сплетник, плохо говорит о бабушках и дедушках.
— Разве в Чацком нет ничего гамлетовского?
— У него красивые монологи, но все это – пустые слова. Болтался за границей, поди знай, что там делал, и вдруг вернулся обличителем? Да уж….
— У вас в театре идет только классический репертуар?
— На основной сцене только классика идет. Мы изначально обучены той театральной школе, которая была создана великими. Сейчас слово «великие» затрепали совсем. Слишком много звезд появилось. Снялся актер в фильмишке телевизионном – и уже звезда, спел песенку – звезда…
— А кто звезда?
— Имя нужно заработать. Не единственным выходом, а десятками работ, трудом своим.
— А вы – звезда?
— Я никогда не любил этого слова. Я знаю, что я неплохой актер. Кое-что могу. У меня есть опыт, за мной – не один десяток ролей классического репертуара. Но я ни с кем не соревнуюсь и учу студентов ни с кем не соревноваться.
Разговор прерывается телефонным звонком. Звонят из Японии. Юрий Мефодьевич здоровается и прощается по-японски.
— Вы говорите по-японски?
— Больше понимаю, чем говорю.
— Когда вы снимались у Куросавы в главной роли «Дерсу Узала», чувствовали, что он великий режиссер?
— Феллини, Бергман, Куросава — они в равной степени великие. Куросава начал снимать «Дерсу Узала» еще в 30-х годах у себя на родине. Потом отказался от этой идеи, решив, что снять это кино можно только на родине автора. До поездки в Россию, в 1968 году, он должен был снимать в Голливуде фильм с американскими актерами «Тора! Тора! Тора!». Ничего не вышло, потому что голливудские продюсеры начали диктовать режиссеру свои условия. Он разорвал контракт и вернулся в Японию. Неустойка, которую ему предстояло выплатить компании, разорила его. Он был страшно подавлен и пытался кончить жизнь самоубийством. От смерти его спасла жена. Потом он мучился всю жизнь, стал больным человеком. Потом жена умерла, он тосковал… Ему нужна была работа, но снимать ему было не на что. И его ученики собрали ему деньги. За 28 дней он снял фильм «Под стук трамвайных колес», который был не слишком горячо принят на родине. А в 1974 году «императора японского кино» пригласили снимать в СССР. Мне кажется, что в большое кино Куросава вернулся как раз после успеха фильма «Дерсу Узала», снятого у нас.
— Как вы попали в кино к Куросаве?
— Я был приглашен в числе других артистов. Куросава сказал: «Я хочу снимать русских актеров, принесите мне фильмы, где играют те люди, которых я хочу попробовать на главную роль». Ему среди прочих картин принесли моего «Адъютанта его превосходительства», а это пять серий! Куросава взял только две первые. Потом мне звонит его помощник и говорит: «Представляешь, Куросава после двух серий попросил показать ему и все остальные!» После этого вопрос с главным героем он посчитал решенным – у меня даже не было проб. А работа потом была очень хорошая, интересная. И за этот фильм Куросава получил «Оскара». Он был очень – по-нашему – стеснительный. Говорили, что он деспот. Оказалось, что он очень добрый. Требовал то, что ему нужно.
— Вы общались через переводчика?
— Он научился понимать по-русски, команды давал на этом языке. Мы полтора года снимали, девять месяцев жили на Дальнем Востоке, в тайге. Группа была очень хорошая. Понимали друг друга и без переводчика.
— В вашей судьбе какую роль сыграло это кино?
— Фильм был куплен в 94 страны. В Париже есть русский кинотеатр, где идут только русские фильмы. Лет 15 назад я шел по Парижу и вдруг в каком-то переулочке вижу изображение головы в меховой шапке. «Что-то знакомое лицо», – думаю. Подошел, смотрю – это же я на афише! В прошлом году в Финляндии работал, в театре. Там на улице встречали некоторые финны и говорили: «Дерсу?» — «Ага!» И в других странах так же. Вот что такое этот фильм. Потом, в 1978 году, мы отдыхали в Болгарии. Подружились с местными актерами, русский язык тогда был там в ходу. И вот однажды сидим с директором того театра Стефаном Димитровым… И он мне говорит: «Поставь спектакль у нас!» «С чего бы? – отвечаю. — Я никогда режиссурой не занимался!» Наши актеры тоже говорят: «Давай, давай!» И тут Стефан мне рассказывает про интервью с Куросавой в каком-то французском журнале. Там он говорит, что, по его мнению, Соломин мог бы заниматься режиссурой. И с его легкой руки я в Болгарии поставил свой первый спектакль «Лес» по Островскому.
— Как вы пережили популярность, связанную с фильмом «Адъютант его превосходительства»?
— Я и не переживал и не переживаю. Просто живу и работаю. Главное, не брать в голову.
— Поклонницам не отвечали на письма?
— Некоторым отвечаю и сейчас. Раньше тысячами письма приходили. Я все читал, кому-то отвечал. Некоторые письма были штампованными. Кто-то карточку просил прислать. На письма отвечала мой секретарь, а я подписывал фотографии. К слову, до сих пор зрители пишут мне письма.
— Я знаю, что у вас дома живут собаки. Может, в детстве вам запрещали держать животных, поэтому у вас сейчас их много?
— Это ваша ошибка. Дело в том, что первого щенка мне подарила мама. Она у меня была учителем музыки, вечно ходила с сумками, где лежали ноты и продукты из магазина. И вот однажды мама, проходя через двор, где я играл с ребятами, закричала мне: «Иди сюда! Смотри!» А у нее в руках вместо привычного батона хлеба лежал щенок. А тогда только прошел фильм «Джульбарс». Как он мне нравился! Про овчарку, которая в Средней Азии помогала бороться с басмачами. Я, конечно, тоже мечтал о своем Джульбарсе. Щенок был серый, с подпалинками – точно овчарка! Я уже представлял себе, как буду с ним служить на границе… Оказалось потом, что это не Джульбарс, а Джульба. И не овчарка, а просто дворняжка. Она прожила с нами 15 лет. У нас вообще собаки подолгу живут. Мой любимый пес Маклай прожил с нами 14 с половиной лет. Мне подарили его в театре на юбилей – он был настоящей немецкой овчаркой. Первоначально собаку звали Максом. А у нас знакомый был – Макс. Поэтому мы переименовали его в Маклая – таких знакомых не было.
— Говорят, что он с вами в кино снимался?
— Он как-то сам понимал, что надо сделать в кадре. Мы с ним в «Московской саге» снимались. Мне говорят: «Сейчас мы дрессировщика приведем!» А я им: «Не надо, он и так все сделает». Там была такая сцена: Инна Чурикова – она играла мою жену, — выходя из комнаты, хочет увести собаку, а я прошу оставить пса… В фильме его звали Пифагором. В сценарии написано, что Пифагор в этой сцене встает, подходит ко мне и кладет голову на грудь. «Давайте мотор!» — говорю. И он сделал! Потому что каждое утро в Москве пес заходил ко мне в комнату на цыпочках и смотрел, сплю я или нет. Если у хозяина глаза были закрыты, он вздыхал и ложился на пол ждать пробуждения. Как только хоть один глаз откроешь – все! Тут же Маклай клал мне свою голову на грудь. Я просто в кино это использовал. Потом уже собаку и без меня брали сниматься в фильмах.
— Не боялись?
— Он был очень добрым псом, мы его не натаскивали на охрану. Я все ему говорил: «Маклай, ты овчарка или нет?» Как-то гуляли с ним зимой на улице, идем по узкой такой дорожке, а навстречу – группа парней студенческого возраста. Не студенты, конечно. На этой дорожке нам не разойтись, нужно кому-то в сугробы отступать. Я иду и думаю, сможем ли с Маклаем произвести нужное впечатление. Спросил у пса. Тот говорит, что идем прямо и не сворачиваем. И ведь победил их! В другой раз с Маклаем ребенка успокаивали на прогулке. Маленький мальчик впал в истерику перед детским садом, не хотел идти. Мама замучилась. Пошли с собакой помогать. Подошли к парню. Тот притих – пес огромный! Я говорю: «Маклай, разве можно плакать?» И щелкнул ему пальцами. А он гавкнул. Я – парню: «Вот видишь, он говорит: нельзя!» Мальчишка тут же слезы вытер: «Мама, пойдем в садик!»
— Сколько у вас сейчас собак?
— У меня хорошая была девочка Ляля, терьер. От нее пошла целая линия собак, уже беспородных: Лушка, Валет, Толян, последняя – Джульба. Джульба — ужасная нахалка, но умная. Сгрызла у всех башмаков пятки. После того как не осталось ни одной целой пары, я вызвал всех собак. Они пришли, сели передо мной – все четверо. «Кто это сделал?» — спрашиваю. И эта маленькая встала и ушла. С тех пор, когда кто-то провинится, я всех вызываю, усаживаю… И обязательно маленькая уходит. Она рвет цветы, травку, которые жена сажает… Маклай у нас тоже как-то отличился. Мне с Дальнего Востока привезли ящик с редкими растениями. Пока жена все вскапывала и сажала, Маклай лежал на тропинке. Она с ним разговаривала, объясняла все. Потом пошла за водой. Приходит – ни одной травинки нет. До сих пор она вспоминает: «Где эта трава? Должна же она была где-то прорасти?»… Все, останавливайте меня. Я про собак могу долго рассказывать – на пятитомник наберется….
Интернет-журнал «Республика Карелия», 14 мая 2012 года
Об авторах:
Анна Гриневич. В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».
Михаил Никитин. Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».
Дата публикации: 14.05.2012
«ДЕРСУ? « — «АГА! «
Фоторепортаж Елены Сальтевской
Фотосессия Михаила Никитина
Вместе с артистами Государственного академического Малого театра на гастроли в Петрозаводск приехал художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин. Сам играл Фамусова в спектакле «Горе от ума». Его Фамусов показался человеком, который прожил жизнь и кое-что про нее понял. Он не ретроград, не засушенный символ «века минувшего» и не карикатура на архаичное московское барство. Юрий Соломин сыграл живого и умного старика, стерегущего свое гнездышко от опасных веяний, грамотно выстраивающего свою тактику так, чтобы уберечь семейство от возможных напастей. По сути, Чацкий ему проигрывает по всем направлениям.
— Вам не нравится Чацкий?
— Как характер? Нет, Чацкий мне не нравится. Его было принято играть героем, а у нас он не герой. И у Грибоедова он скандальный, сплетник, плохо говорит о бабушках и дедушках.
— Разве в Чацком нет ничего гамлетовского?
— У него красивые монологи, но все это – пустые слова. Болтался за границей, поди знай, что там делал, и вдруг вернулся обличителем? Да уж….
— У вас в театре идет только классический репертуар?
— На основной сцене только классика идет. Мы изначально обучены той театральной школе, которая была создана великими. Сейчас слово «великие» затрепали совсем. Слишком много звезд появилось. Снялся актер в фильмишке телевизионном – и уже звезда, спел песенку – звезда…
— А кто звезда?
— Имя нужно заработать. Не единственным выходом, а десятками работ, трудом своим.
— А вы – звезда?
— Я никогда не любил этого слова. Я знаю, что я неплохой актер. Кое-что могу. У меня есть опыт, за мной – не один десяток ролей классического репертуара. Но я ни с кем не соревнуюсь и учу студентов ни с кем не соревноваться.
Разговор прерывается телефонным звонком. Звонят из Японии. Юрий Мефодьевич здоровается и прощается по-японски.
— Вы говорите по-японски?
— Больше понимаю, чем говорю.
— Когда вы снимались у Куросавы в главной роли «Дерсу Узала», чувствовали, что он великий режиссер?
— Феллини, Бергман, Куросава — они в равной степени великие. Куросава начал снимать «Дерсу Узала» еще в 30-х годах у себя на родине. Потом отказался от этой идеи, решив, что снять это кино можно только на родине автора. До поездки в Россию, в 1968 году, он должен был снимать в Голливуде фильм с американскими актерами «Тора! Тора! Тора!». Ничего не вышло, потому что голливудские продюсеры начали диктовать режиссеру свои условия. Он разорвал контракт и вернулся в Японию. Неустойка, которую ему предстояло выплатить компании, разорила его. Он был страшно подавлен и пытался кончить жизнь самоубийством. От смерти его спасла жена. Потом он мучился всю жизнь, стал больным человеком. Потом жена умерла, он тосковал… Ему нужна была работа, но снимать ему было не на что. И его ученики собрали ему деньги. За 28 дней он снял фильм «Под стук трамвайных колес», который был не слишком горячо принят на родине. А в 1974 году «императора японского кино» пригласили снимать в СССР. Мне кажется, что в большое кино Куросава вернулся как раз после успеха фильма «Дерсу Узала», снятого у нас.
— Как вы попали в кино к Куросаве?
— Я был приглашен в числе других артистов. Куросава сказал: «Я хочу снимать русских актеров, принесите мне фильмы, где играют те люди, которых я хочу попробовать на главную роль». Ему среди прочих картин принесли моего «Адъютанта его превосходительства», а это пять серий! Куросава взял только две первые. Потом мне звонит его помощник и говорит: «Представляешь, Куросава после двух серий попросил показать ему и все остальные!» После этого вопрос с главным героем он посчитал решенным – у меня даже не было проб. А работа потом была очень хорошая, интересная. И за этот фильм Куросава получил «Оскара». Он был очень – по-нашему – стеснительный. Говорили, что он деспот. Оказалось, что он очень добрый. Требовал то, что ему нужно.
— Вы общались через переводчика?
— Он научился понимать по-русски, команды давал на этом языке. Мы полтора года снимали, девять месяцев жили на Дальнем Востоке, в тайге. Группа была очень хорошая. Понимали друг друга и без переводчика.
— В вашей судьбе какую роль сыграло это кино?
— Фильм был куплен в 94 страны. В Париже есть русский кинотеатр, где идут только русские фильмы. Лет 15 назад я шел по Парижу и вдруг в каком-то переулочке вижу изображение головы в меховой шапке. «Что-то знакомое лицо», – думаю. Подошел, смотрю – это же я на афише! В прошлом году в Финляндии работал, в театре. Там на улице встречали некоторые финны и говорили: «Дерсу?» — «Ага!» И в других странах так же. Вот что такое этот фильм. Потом, в 1978 году, мы отдыхали в Болгарии. Подружились с местными актерами, русский язык тогда был там в ходу. И вот однажды сидим с директором того театра Стефаном Димитровым… И он мне говорит: «Поставь спектакль у нас!» «С чего бы? – отвечаю. — Я никогда режиссурой не занимался!» Наши актеры тоже говорят: «Давай, давай!» И тут Стефан мне рассказывает про интервью с Куросавой в каком-то французском журнале. Там он говорит, что, по его мнению, Соломин мог бы заниматься режиссурой. И с его легкой руки я в Болгарии поставил свой первый спектакль «Лес» по Островскому.
— Как вы пережили популярность, связанную с фильмом «Адъютант его превосходительства»?
— Я и не переживал и не переживаю. Просто живу и работаю. Главное, не брать в голову.
— Поклонницам не отвечали на письма?
— Некоторым отвечаю и сейчас. Раньше тысячами письма приходили. Я все читал, кому-то отвечал. Некоторые письма были штампованными. Кто-то карточку просил прислать. На письма отвечала мой секретарь, а я подписывал фотографии. К слову, до сих пор зрители пишут мне письма.
— Я знаю, что у вас дома живут собаки. Может, в детстве вам запрещали держать животных, поэтому у вас сейчас их много?
— Это ваша ошибка. Дело в том, что первого щенка мне подарила мама. Она у меня была учителем музыки, вечно ходила с сумками, где лежали ноты и продукты из магазина. И вот однажды мама, проходя через двор, где я играл с ребятами, закричала мне: «Иди сюда! Смотри!» А у нее в руках вместо привычного батона хлеба лежал щенок. А тогда только прошел фильм «Джульбарс». Как он мне нравился! Про овчарку, которая в Средней Азии помогала бороться с басмачами. Я, конечно, тоже мечтал о своем Джульбарсе. Щенок был серый, с подпалинками – точно овчарка! Я уже представлял себе, как буду с ним служить на границе… Оказалось потом, что это не Джульбарс, а Джульба. И не овчарка, а просто дворняжка. Она прожила с нами 15 лет. У нас вообще собаки подолгу живут. Мой любимый пес Маклай прожил с нами 14 с половиной лет. Мне подарили его в театре на юбилей – он был настоящей немецкой овчаркой. Первоначально собаку звали Максом. А у нас знакомый был – Макс. Поэтому мы переименовали его в Маклая – таких знакомых не было.
— Говорят, что он с вами в кино снимался?
— Он как-то сам понимал, что надо сделать в кадре. Мы с ним в «Московской саге» снимались. Мне говорят: «Сейчас мы дрессировщика приведем!» А я им: «Не надо, он и так все сделает». Там была такая сцена: Инна Чурикова – она играла мою жену, — выходя из комнаты, хочет увести собаку, а я прошу оставить пса… В фильме его звали Пифагором. В сценарии написано, что Пифагор в этой сцене встает, подходит ко мне и кладет голову на грудь. «Давайте мотор!» — говорю. И он сделал! Потому что каждое утро в Москве пес заходил ко мне в комнату на цыпочках и смотрел, сплю я или нет. Если у хозяина глаза были закрыты, он вздыхал и ложился на пол ждать пробуждения. Как только хоть один глаз откроешь – все! Тут же Маклай клал мне свою голову на грудь. Я просто в кино это использовал. Потом уже собаку и без меня брали сниматься в фильмах.
— Не боялись?
— Он был очень добрым псом, мы его не натаскивали на охрану. Я все ему говорил: «Маклай, ты овчарка или нет?» Как-то гуляли с ним зимой на улице, идем по узкой такой дорожке, а навстречу – группа парней студенческого возраста. Не студенты, конечно. На этой дорожке нам не разойтись, нужно кому-то в сугробы отступать. Я иду и думаю, сможем ли с Маклаем произвести нужное впечатление. Спросил у пса. Тот говорит, что идем прямо и не сворачиваем. И ведь победил их! В другой раз с Маклаем ребенка успокаивали на прогулке. Маленький мальчик впал в истерику перед детским садом, не хотел идти. Мама замучилась. Пошли с собакой помогать. Подошли к парню. Тот притих – пес огромный! Я говорю: «Маклай, разве можно плакать?» И щелкнул ему пальцами. А он гавкнул. Я – парню: «Вот видишь, он говорит: нельзя!» Мальчишка тут же слезы вытер: «Мама, пойдем в садик!»
— Сколько у вас сейчас собак?
— У меня хорошая была девочка Ляля, терьер. От нее пошла целая линия собак, уже беспородных: Лушка, Валет, Толян, последняя – Джульба. Джульба — ужасная нахалка, но умная. Сгрызла у всех башмаков пятки. После того как не осталось ни одной целой пары, я вызвал всех собак. Они пришли, сели передо мной – все четверо. «Кто это сделал?» — спрашиваю. И эта маленькая встала и ушла. С тех пор, когда кто-то провинится, я всех вызываю, усаживаю… И обязательно маленькая уходит. Она рвет цветы, травку, которые жена сажает… Маклай у нас тоже как-то отличился. Мне с Дальнего Востока привезли ящик с редкими растениями. Пока жена все вскапывала и сажала, Маклай лежал на тропинке. Она с ним разговаривала, объясняла все. Потом пошла за водой. Приходит – ни одной травинки нет. До сих пор она вспоминает: «Где эта трава? Должна же она была где-то прорасти?»… Все, останавливайте меня. Я про собак могу долго рассказывать – на пятитомник наберется….
Интернет-журнал «Республика Карелия», 14 мая 2012 года
Об авторах:
Анна Гриневич. В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».
Михаил Никитин. Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».
Фоторепортаж Елены Сальтевской
Фотосессия Михаила Никитина
Вместе с артистами Государственного академического Малого театра на гастроли в Петрозаводск приехал художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин. Сам играл Фамусова в спектакле «Горе от ума». Его Фамусов показался человеком, который прожил жизнь и кое-что про нее понял. Он не ретроград, не засушенный символ «века минувшего» и не карикатура на архаичное московское барство. Юрий Соломин сыграл живого и умного старика, стерегущего свое гнездышко от опасных веяний, грамотно выстраивающего свою тактику так, чтобы уберечь семейство от возможных напастей. По сути, Чацкий ему проигрывает по всем направлениям.
— Вам не нравится Чацкий?
— Как характер? Нет, Чацкий мне не нравится. Его было принято играть героем, а у нас он не герой. И у Грибоедова он скандальный, сплетник, плохо говорит о бабушках и дедушках.
— Разве в Чацком нет ничего гамлетовского?
— У него красивые монологи, но все это – пустые слова. Болтался за границей, поди знай, что там делал, и вдруг вернулся обличителем? Да уж….
— У вас в театре идет только классический репертуар?
— На основной сцене только классика идет. Мы изначально обучены той театральной школе, которая была создана великими. Сейчас слово «великие» затрепали совсем. Слишком много звезд появилось. Снялся актер в фильмишке телевизионном – и уже звезда, спел песенку – звезда…
— А кто звезда?
— Имя нужно заработать. Не единственным выходом, а десятками работ, трудом своим.
— А вы – звезда?
— Я никогда не любил этого слова. Я знаю, что я неплохой актер. Кое-что могу. У меня есть опыт, за мной – не один десяток ролей классического репертуара. Но я ни с кем не соревнуюсь и учу студентов ни с кем не соревноваться.
Разговор прерывается телефонным звонком. Звонят из Японии. Юрий Мефодьевич здоровается и прощается по-японски.
— Вы говорите по-японски?
— Больше понимаю, чем говорю.
— Когда вы снимались у Куросавы в главной роли «Дерсу Узала», чувствовали, что он великий режиссер?
— Феллини, Бергман, Куросава — они в равной степени великие. Куросава начал снимать «Дерсу Узала» еще в 30-х годах у себя на родине. Потом отказался от этой идеи, решив, что снять это кино можно только на родине автора. До поездки в Россию, в 1968 году, он должен был снимать в Голливуде фильм с американскими актерами «Тора! Тора! Тора!». Ничего не вышло, потому что голливудские продюсеры начали диктовать режиссеру свои условия. Он разорвал контракт и вернулся в Японию. Неустойка, которую ему предстояло выплатить компании, разорила его. Он был страшно подавлен и пытался кончить жизнь самоубийством. От смерти его спасла жена. Потом он мучился всю жизнь, стал больным человеком. Потом жена умерла, он тосковал… Ему нужна была работа, но снимать ему было не на что. И его ученики собрали ему деньги. За 28 дней он снял фильм «Под стук трамвайных колес», который был не слишком горячо принят на родине. А в 1974 году «императора японского кино» пригласили снимать в СССР. Мне кажется, что в большое кино Куросава вернулся как раз после успеха фильма «Дерсу Узала», снятого у нас.
— Как вы попали в кино к Куросаве?
— Я был приглашен в числе других артистов. Куросава сказал: «Я хочу снимать русских актеров, принесите мне фильмы, где играют те люди, которых я хочу попробовать на главную роль». Ему среди прочих картин принесли моего «Адъютанта его превосходительства», а это пять серий! Куросава взял только две первые. Потом мне звонит его помощник и говорит: «Представляешь, Куросава после двух серий попросил показать ему и все остальные!» После этого вопрос с главным героем он посчитал решенным – у меня даже не было проб. А работа потом была очень хорошая, интересная. И за этот фильм Куросава получил «Оскара». Он был очень – по-нашему – стеснительный. Говорили, что он деспот. Оказалось, что он очень добрый. Требовал то, что ему нужно.
— Вы общались через переводчика?
— Он научился понимать по-русски, команды давал на этом языке. Мы полтора года снимали, девять месяцев жили на Дальнем Востоке, в тайге. Группа была очень хорошая. Понимали друг друга и без переводчика.
— В вашей судьбе какую роль сыграло это кино?
— Фильм был куплен в 94 страны. В Париже есть русский кинотеатр, где идут только русские фильмы. Лет 15 назад я шел по Парижу и вдруг в каком-то переулочке вижу изображение головы в меховой шапке. «Что-то знакомое лицо», – думаю. Подошел, смотрю – это же я на афише! В прошлом году в Финляндии работал, в театре. Там на улице встречали некоторые финны и говорили: «Дерсу?» — «Ага!» И в других странах так же. Вот что такое этот фильм. Потом, в 1978 году, мы отдыхали в Болгарии. Подружились с местными актерами, русский язык тогда был там в ходу. И вот однажды сидим с директором того театра Стефаном Димитровым… И он мне говорит: «Поставь спектакль у нас!» «С чего бы? – отвечаю. — Я никогда режиссурой не занимался!» Наши актеры тоже говорят: «Давай, давай!» И тут Стефан мне рассказывает про интервью с Куросавой в каком-то французском журнале. Там он говорит, что, по его мнению, Соломин мог бы заниматься режиссурой. И с его легкой руки я в Болгарии поставил свой первый спектакль «Лес» по Островскому.
— Как вы пережили популярность, связанную с фильмом «Адъютант его превосходительства»?
— Я и не переживал и не переживаю. Просто живу и работаю. Главное, не брать в голову.
— Поклонницам не отвечали на письма?
— Некоторым отвечаю и сейчас. Раньше тысячами письма приходили. Я все читал, кому-то отвечал. Некоторые письма были штампованными. Кто-то карточку просил прислать. На письма отвечала мой секретарь, а я подписывал фотографии. К слову, до сих пор зрители пишут мне письма.
— Я знаю, что у вас дома живут собаки. Может, в детстве вам запрещали держать животных, поэтому у вас сейчас их много?
— Это ваша ошибка. Дело в том, что первого щенка мне подарила мама. Она у меня была учителем музыки, вечно ходила с сумками, где лежали ноты и продукты из магазина. И вот однажды мама, проходя через двор, где я играл с ребятами, закричала мне: «Иди сюда! Смотри!» А у нее в руках вместо привычного батона хлеба лежал щенок. А тогда только прошел фильм «Джульбарс». Как он мне нравился! Про овчарку, которая в Средней Азии помогала бороться с басмачами. Я, конечно, тоже мечтал о своем Джульбарсе. Щенок был серый, с подпалинками – точно овчарка! Я уже представлял себе, как буду с ним служить на границе… Оказалось потом, что это не Джульбарс, а Джульба. И не овчарка, а просто дворняжка. Она прожила с нами 15 лет. У нас вообще собаки подолгу живут. Мой любимый пес Маклай прожил с нами 14 с половиной лет. Мне подарили его в театре на юбилей – он был настоящей немецкой овчаркой. Первоначально собаку звали Максом. А у нас знакомый был – Макс. Поэтому мы переименовали его в Маклая – таких знакомых не было.
— Говорят, что он с вами в кино снимался?
— Он как-то сам понимал, что надо сделать в кадре. Мы с ним в «Московской саге» снимались. Мне говорят: «Сейчас мы дрессировщика приведем!» А я им: «Не надо, он и так все сделает». Там была такая сцена: Инна Чурикова – она играла мою жену, — выходя из комнаты, хочет увести собаку, а я прошу оставить пса… В фильме его звали Пифагором. В сценарии написано, что Пифагор в этой сцене встает, подходит ко мне и кладет голову на грудь. «Давайте мотор!» — говорю. И он сделал! Потому что каждое утро в Москве пес заходил ко мне в комнату на цыпочках и смотрел, сплю я или нет. Если у хозяина глаза были закрыты, он вздыхал и ложился на пол ждать пробуждения. Как только хоть один глаз откроешь – все! Тут же Маклай клал мне свою голову на грудь. Я просто в кино это использовал. Потом уже собаку и без меня брали сниматься в фильмах.
— Не боялись?
— Он был очень добрым псом, мы его не натаскивали на охрану. Я все ему говорил: «Маклай, ты овчарка или нет?» Как-то гуляли с ним зимой на улице, идем по узкой такой дорожке, а навстречу – группа парней студенческого возраста. Не студенты, конечно. На этой дорожке нам не разойтись, нужно кому-то в сугробы отступать. Я иду и думаю, сможем ли с Маклаем произвести нужное впечатление. Спросил у пса. Тот говорит, что идем прямо и не сворачиваем. И ведь победил их! В другой раз с Маклаем ребенка успокаивали на прогулке. Маленький мальчик впал в истерику перед детским садом, не хотел идти. Мама замучилась. Пошли с собакой помогать. Подошли к парню. Тот притих – пес огромный! Я говорю: «Маклай, разве можно плакать?» И щелкнул ему пальцами. А он гавкнул. Я – парню: «Вот видишь, он говорит: нельзя!» Мальчишка тут же слезы вытер: «Мама, пойдем в садик!»
— Сколько у вас сейчас собак?
— У меня хорошая была девочка Ляля, терьер. От нее пошла целая линия собак, уже беспородных: Лушка, Валет, Толян, последняя – Джульба. Джульба — ужасная нахалка, но умная. Сгрызла у всех башмаков пятки. После того как не осталось ни одной целой пары, я вызвал всех собак. Они пришли, сели передо мной – все четверо. «Кто это сделал?» — спрашиваю. И эта маленькая встала и ушла. С тех пор, когда кто-то провинится, я всех вызываю, усаживаю… И обязательно маленькая уходит. Она рвет цветы, травку, которые жена сажает… Маклай у нас тоже как-то отличился. Мне с Дальнего Востока привезли ящик с редкими растениями. Пока жена все вскапывала и сажала, Маклай лежал на тропинке. Она с ним разговаривала, объясняла все. Потом пошла за водой. Приходит – ни одной травинки нет. До сих пор она вспоминает: «Где эта трава? Должна же она была где-то прорасти?»… Все, останавливайте меня. Я про собак могу долго рассказывать – на пятитомник наберется….
Интернет-журнал «Республика Карелия», 14 мая 2012 года
Об авторах:
Анна Гриневич. В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».
Михаил Никитин. Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».
Дата публикации: 14.05.2012
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
