Новости

«НЕЛЬЗЯ ПОДМИНАТЬ КЛАССИКУ ПОД СЕБЯ»

Почему во все времена театру трудно быть современным

Нет для театра более актуальной проблемы, чем поиск современной драматургии. И даже если репертуар сформирован сплошь из классики (как в Малом театре) – все равно классика должна звучать актуально.
На первый взгляд, это простая истина. Однако, как выясняется, соблюдать ее очень сложно – здесь много скрытых течений и внутренних проблем. О том, как театру идти в ногу со временем и при этом не потерять свое лицо, рассуждают герои «Директорской ложи» – худруки совершенно разных по своей стилистике театров – Юрий Соломин (Малый театр) и Эдуард Бояков (театр «Практика» и «Политеатр»).

Юрий Соломин:

– Я категорический противник того, когда на сцене коверкают классические произведения и превращают Аркадину в шлюху, Раневскую в наркоманку, а Глумова – в человека, который лезет бабам под юбку. Нельзя подминать классику под себя. Надо сначала достичь их масштабов и попытаться понять, что они хотели сказать. Тогда и произведения зазвучат совсем по-другому. Рахманинов, Глинка, Чайковский написали так, как написали, в этом выразилась их личность, их душа. Уважайте их, попробуйте понять, а это не так уж просто!

– Островский, Пушкин, Гоголь писали в XIX веке, и в их произведениях во многом отразились быт и нравы эпохи. Не может ведь театр все время жить интересами былых времен…

– Во-первых, классика потому и классика, что она по сути своей не стареет. А во-вторых, из любого произведения театр обязан выуживать современные смыслы. Это можно делать с душой, тактом, пониманием. И не важно, что на сцене герои одеты на старорусский манер и обитают в бревенчатых домах или дворцах с колоннами. Гораздо важнее другое. Зритель с тонким слухом обратит внимание на текст: «Нас куда-то ведут, мы куда-то идем, но никто не знает, куда нас ведут и зачем мы идем». При грамотной режиссерской интерпретации эта фраза может прозвучать очень актуально – как отражение, например, общественных настроений. Но во многих постановках этот текст почему-то «промахивается» – режиссеры сегодня словно не замечают этой фразы, а ведь она ключевая.

– Современные режиссеры предпочитают больше работать с формой: где только не приходилось видеть героев Островского – и в бане, и на корабле, и в офисе…

– Меня это только расстраивает. Понимаете, Островского не нужно «домысливать». Он был тонким наблюдателем, глубоким человеком с чувством юмора. Если бы он хотел четче прописать «предлагаемые обстоятельства», то сделал бы это не дрогнув. Поэтому чтобы играть в пьесах Островского, мало прочесть всего Островского, надо знать весь XIX век, надо контекст понимать и чувствовать. И в Малом театре эти традиции сохраняются. К нам приходят за грамотно разобранными постановками, и мы должны соответствовать, не обмануть, не посрамить. Тут становится актуальным вопрос профессии – то, что отличает современный театр от старого, традиционного, где умели и еще умеют вести себя на сцене, сидеть, ходить, танцевать. Глубокое освоение профессии рано выматывает: много уходит из жизни артистов, едва перешагнув 40-летний рубеж. О них не пишут газеты, а они настоящие труженики традиционного русского театра.

– И все же, вы допускаете, что классические пьесы в современном театре могут поддаваться неким «трактовкам»?

– Ставить классику и подминать ее под себя – воля ваша, но это изнасилование, и оно должно караться как уголовное преступление. Простой пример. В усадьбе Рахманинова Ивановка Тамбовской области директор хранит сад, который видел великого композитора. В пруд запустил несколько килограммов мальков. Но едва на берегу появился горе-рыболов с удочкой, директор, не вызывая охраны, сам выбежал к пруду и… сломал рыболову удочку. И он прав, ведь защищал не столько рыбу, сколько национальное достояние, каким является рахманиновский пруд. То же должно быть и в отношении классических пьес: этот репертуар надо свято беречь, ведь произведения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Островского, Чехова – вершины литературы, без которых немыслима духовность нации.

Эдуард Бояков:

– Ни один театр в мире не может развиваться без современной драматургии. Любая академическая постановка Чехова или Шекспира должна соотносить себя с актуальным языком, ориентироваться на смыслы, темы и стиль современности. Если режиссер ставит Фонвизина, он все равно работает в сегодняшнем символическом поле. Это банальная истина. Но сегодня она, увы, не осознана большинством государственных театров. Поэтому любой, даже самый мегаакадемический театр должен учиться работать с современной пьесой.

– Здесь, кстати, интересная ситуация: многие «театры с колоннами», стремясь к осовремениванию репертуара, обращаются к сериальным историям, весьма примитивным сюжетам – лишь бы в зал пришла молодежь. Но в итоге скатываются в пошлость…

– Этого можно избежать, если деятели сцены поймут, что в современном театральном произведении важны три вещи – сюжет, тема и язык. Поэтому не столь важно, какая пьеса лежит в основе спектакля (классическая или современная). Главное, чтобы эти три составляющие работали. Мы существуем в пространстве архетипических сюжетов. Читая Кальдерона, Шекспира, Эсхила, мы неизбежно соотносим себя с их сюжетами. И эти же сюжеты проявляются в современном сериале или в новодрамовской постановке. Например, у Шекспира описана Троянская война. Но наш современник служил в Чечне, и соотносит пьесу с теми военными действиями, о которых знает. Или пример другого рода: мы не цари Эдипы, но и у нас бывают конфликты с родителями.

– В таком случае, как из сонма архетипических сюжетов выбрать сюжет острый и актуальный?

– Это один из самых трудных вопросов современного театра. Но его должен ставить перед собой каждый режиссер. И вот когда ответ на него будет получен – определится и тема спектакля. Иными словами, сюжет может быть архаичным, но если тема звучит актуально и сделано это на хорошем сценическом языке, то постановка получается созвучной времени.

– Вы говорите о современном языке. Но он, наверное, мало отличается от того, каким был, допустим, полвека назад?

– Не скажите. Драматургу необходимо как можно чаще фиксировать современную речь. Поэтому в «Практике» и «Политеатре» так много поэтических спектаклей. Синтаксис, междометия, звучание, цезуры могут многое. В романе они передают авторскую речь, а драматургический текст передает речь наших современников. Поэтому в потоке приходящих ко мне текстов я ищу, прежде всего, точную фактуру, языковую правду. Есть современные драматурги, языку которых я верю. Это Клавдиев, Вырыпаев, Пряжко, Курочкин, Никифорова, Ретров, Крапивина. У них музыкальный, поэтический слух. Ведь фиксация современной речи – далеко не функция диктофона. Это очень сложно – написать пьесу языком, на котором говорят. Но музыкальный слух нужен не только авторам. Современный театр – это еще и новые требования к актерам. И настоящего успеха добиваются те, кто свой опыт и традиционную школу может столкнуть с новыми реалиями, с новым языком. Дапкунайте, Смоляков, Агуреева, Хазанова, Смехов, Филиппенко – большие актеры, которые играют в наших спектаклях. Я уверен, что они и дают много, и получают... Это настоящий обмен энергиями...

– И все же современный театр всегда сталкивается с острой проблемой: попадает ли он в нерв нынешнего дня. В этом отношении практика классического репертуарного театра много выгоднее…

– Риск работы с современными текстами объективен. Ведь мы действительно работаем с материалом, не зная ничего о его ценности и сроке хранения. Мы впервые взяли его в руки. Орешки можно месяц держать на столе, персик – день. Но мы пока этого не знаем, пока нет информации. Конечно, пытаешься угадать, в этом и есть наша профессия, но только время поставит все на места. И бывают здесь непредсказуемые повороты. Например, спектакль по пьесе Симонова «Небожители» в год премьеры в 2007 году был жестким, ярким спектаклем про нашу жизнь. Пять героев – нефтяной олигарх, замглавы президентской администрации, три девушки-телеведущие. Через пару лет после премьеры мы пересмотрели с Симоновым спектакль, собираясь его закрыть, мол, история устарела. Но увидели, что в зале сильная энергия, зрители реагируют тоньше, глубже. Так выяснилось, что в 2007 году эта пьеса была пьесой про текущий момент, а потом стала пьесой про эпоху, стала, к сожалению, актуальнее…

Екатерина Васенина, «Театрал», июль 2012 года