Новости

«Листая старые подшивки» ЦАРЬ ОТЫГРЫВАЕТ СВИТУ

«Листая старые подшивки»

ЦАРЬ ОТЫГРЫВАЕТ СВИТУ

На театральной Москве произошло событие: в Малом народный артист России Ярослав Барышев сыграл Иоанна Грозного. И мощной неординарностью своей сотворил спектакль, до того числившийся вполне «рядовым».

«Смерть Иоанна Грозного»... К театралам моего поколения знаменитый спектакль Театра Советской Армии с великим Андреем Алексеевичем Поповым в заглавной роли пришел уже легендой. Легендой об уникальных мизансценах режиссера Л.Хейфеца. Легендой о мощных декорациях И. Сумбаташвили, царственно уходящих в бескрайнюю вышину, - то ли сама Россия, то ли кремлевские покои? – войти в которые можно через низенькие дверцы лишь согнувшись. Легендой о краснозадом шуте, ерничающем на троне подле умершего царя. И легендой о самом Грозном – Попове.

Соревнование с легендой - дело отважное, но неблагодарное. Каждую Нину Заречную невольно сравниваешь с Комиссаржевской. И, глядя «Дни Турбиных», думаешь, тот ли завораживающий оттенок у кремовых штор... Но, Малый театр, похоже, в соревнование не вступал. Хотя и здесь произошла встреча с легендой. Легенды об артисте, слывущем последним трагиком на Москве. Есть мастера, которым дано играть и трагические роли: Ульянов, Джигарханян, Горобец, Петренко… Но трагик чистой воды, возможно, действительно один – артист Малого Ярослав Барышев: трагический Чацкий, трагический Шекспир, трагический Освальд, трагический Понтий Пилат. В сегодняшнем спектакле - трагический Иоанн Грозный. Трагический по уникальным внешним данным, трагический по темпераменту; трагический в моменты тихих отчаянных покаяний и в мощных моментах непредсказуемых взрывов.

От самого понятия «трагик» веет штампами: велеречивостью, позой, громкостью. Здесь - иное. Барышев не играет, а живет. Живет каждой клеточкой своего актерского и человеческого естества. Трагический артист - судьбой трагического царя. И становится страшно от такой самоотдачи: роль Иоанна стала смертельной для Хмелева, как позже роль Федора Иоанновича - для Добронравова. А Барышев играет беспощадно: все страсти накалены и в великом сумасбродстве пожираются одна другой.

Есть некий стереотип и в отношении к Грозному, и в сценическом его воплощении. Барышев, похоже, ушел от всех стереотипов. Его Грозный - живой человек, человек, у которого болен ум, больна душа. Страдание и ярость, мучительные сомнения, непосильная тяжесть грехов давят на мозг и сердце. Да, его Грозный - кровожадный тиран, самодур с воспаленным воображением, но силе зла здесь равна сила страдания.

Больной и надломленный, он окунает в ужас, ибо в нем сидит взрыв. Это даже не понимаешь, а чувствуешь. Потому что артист словно затягивает в свою душу магнитом. Возможно, этот магнит и есть талант? Грозный, гипнотизирующий окружающих, т это «нормально», это проходят в пятом классе. Грозный, гипнотизирующий зал на огромном протяжении спёктакля, - явление, достойное войти в историю театра. Даже когда царь кается, когда бесконтрольная власть, которой, не спросивши, наделила его судьба, становится непосильной и он делает тщетные попытки сбросить ее; когда в рваном, рубище, распростёртый ниц пред образами, стареющий, больной и глубоко одинокий, вызывает жалость и сострадание - он страшен. Страшен, потому что непредсказуем... И в следующий момент он снова пойдет казнить. И снова понесет свой тяжкий крест.

Грозный в этом спектакле – ожидаемый и неожиданный. Сразу, когда впервые появляется на сцене, пустой и неуютной, словно пытаясь занять на ней как можно меньше места: старик, съежившийся в покаянии. Он по-прежнему еще красив и статен, (а артист играет красивого царя, сексуально манкого, и история его многоженства приобретает иную окраску), но и жалок в своем одиночестве и несчастье. И меркнет привычный образ самого страшного царя на многострадальной Руси, остается человек, которому можно сочувствовать, которому нельзя не сочувствовать.
(…)
...На сцене Малого умирает в одиночестве царь, ему чудятся шорохи и заговоры, он в беспомощном страхе втискивается в трон. В страхе тот, кто одинок и страдает, и чьей близкой смерти ждут как избавления.

Дождались. Теперь он - легенда.

Легенда о царе - палаче и жертве смутного и жестокого времени, на которые так щедра история государства российского.

Елена КОЧЕТОВА
«Вечерняя Москва», 27 ноября 1995 года

Дата публикации: 04.06.2013
«Листая старые подшивки»

ЦАРЬ ОТЫГРЫВАЕТ СВИТУ

На театральной Москве произошло событие: в Малом народный артист России Ярослав Барышев сыграл Иоанна Грозного. И мощной неординарностью своей сотворил спектакль, до того числившийся вполне «рядовым».

«Смерть Иоанна Грозного»... К театралам моего поколения знаменитый спектакль Театра Советской Армии с великим Андреем Алексеевичем Поповым в заглавной роли пришел уже легендой. Легендой об уникальных мизансценах режиссера Л.Хейфеца. Легендой о мощных декорациях И. Сумбаташвили, царственно уходящих в бескрайнюю вышину, - то ли сама Россия, то ли кремлевские покои? – войти в которые можно через низенькие дверцы лишь согнувшись. Легендой о краснозадом шуте, ерничающем на троне подле умершего царя. И легендой о самом Грозном – Попове.

Соревнование с легендой - дело отважное, но неблагодарное. Каждую Нину Заречную невольно сравниваешь с Комиссаржевской. И, глядя «Дни Турбиных», думаешь, тот ли завораживающий оттенок у кремовых штор... Но, Малый театр, похоже, в соревнование не вступал. Хотя и здесь произошла встреча с легендой. Легенды об артисте, слывущем последним трагиком на Москве. Есть мастера, которым дано играть и трагические роли: Ульянов, Джигарханян, Горобец, Петренко… Но трагик чистой воды, возможно, действительно один – артист Малого Ярослав Барышев: трагический Чацкий, трагический Шекспир, трагический Освальд, трагический Понтий Пилат. В сегодняшнем спектакле - трагический Иоанн Грозный. Трагический по уникальным внешним данным, трагический по темпераменту; трагический в моменты тихих отчаянных покаяний и в мощных моментах непредсказуемых взрывов.

От самого понятия «трагик» веет штампами: велеречивостью, позой, громкостью. Здесь - иное. Барышев не играет, а живет. Живет каждой клеточкой своего актерского и человеческого естества. Трагический артист - судьбой трагического царя. И становится страшно от такой самоотдачи: роль Иоанна стала смертельной для Хмелева, как позже роль Федора Иоанновича - для Добронравова. А Барышев играет беспощадно: все страсти накалены и в великом сумасбродстве пожираются одна другой.

Есть некий стереотип и в отношении к Грозному, и в сценическом его воплощении. Барышев, похоже, ушел от всех стереотипов. Его Грозный - живой человек, человек, у которого болен ум, больна душа. Страдание и ярость, мучительные сомнения, непосильная тяжесть грехов давят на мозг и сердце. Да, его Грозный - кровожадный тиран, самодур с воспаленным воображением, но силе зла здесь равна сила страдания.

Больной и надломленный, он окунает в ужас, ибо в нем сидит взрыв. Это даже не понимаешь, а чувствуешь. Потому что артист словно затягивает в свою душу магнитом. Возможно, этот магнит и есть талант? Грозный, гипнотизирующий окружающих, т это «нормально», это проходят в пятом классе. Грозный, гипнотизирующий зал на огромном протяжении спёктакля, - явление, достойное войти в историю театра. Даже когда царь кается, когда бесконтрольная власть, которой, не спросивши, наделила его судьба, становится непосильной и он делает тщетные попытки сбросить ее; когда в рваном, рубище, распростёртый ниц пред образами, стареющий, больной и глубоко одинокий, вызывает жалость и сострадание - он страшен. Страшен, потому что непредсказуем... И в следующий момент он снова пойдет казнить. И снова понесет свой тяжкий крест.

Грозный в этом спектакле – ожидаемый и неожиданный. Сразу, когда впервые появляется на сцене, пустой и неуютной, словно пытаясь занять на ней как можно меньше места: старик, съежившийся в покаянии. Он по-прежнему еще красив и статен, (а артист играет красивого царя, сексуально манкого, и история его многоженства приобретает иную окраску), но и жалок в своем одиночестве и несчастье. И меркнет привычный образ самого страшного царя на многострадальной Руси, остается человек, которому можно сочувствовать, которому нельзя не сочувствовать.
(…)
...На сцене Малого умирает в одиночестве царь, ему чудятся шорохи и заговоры, он в беспомощном страхе втискивается в трон. В страхе тот, кто одинок и страдает, и чьей близкой смерти ждут как избавления.

Дождались. Теперь он - легенда.

Легенда о царе - палаче и жертве смутного и жестокого времени, на которые так щедра история государства российского.

Елена КОЧЕТОВА
«Вечерняя Москва», 27 ноября 1995 года

Дата публикации: 04.06.2013