Новости

Юрий Соломин о Михаиле Царёве: «Актер, дипломат, нестяжатель»

1 декабря исполняется 100 лет со дня рождения замечательного артиста, выдающегося театрального деятеля Михаила Ивановича Царева. Это был уникальный человек. Он учился у великих мастеров русской сцены. Я не знаю, может быть, это слово немодное сегодня, но он был нестяжатель. После его кончины у семьи ничего не осталось – ни дачи, ни сберкнижек, ни, тем более, зарубежных вкладов. Я «в наследство» от него получил квартиру на шестом этаже, где по сегодняшний день, как и тогда, течет крыша. Но он оставил после себя имя. Помню его выдающееся терпение на съезде ВТО, когда его сняли с должности председателя. Я видел Михаила Ивановича в перерыве между заседаниями, он был очень болен. Но достойно выслушал все, что было сказано в его адрес. К нему приезжала «скорая помощь» — он ни слова никому об этом не сказал. Затем кому-то в голову пришла благородная мысль – избрать Царева почетным председателем Всероссийского театрального общества. Михаил Иванович пришел на это заседание, посидел, поблагодарил и отказался по состоянию здоровья.
Мы сегодня часто вспоминаем о его человеческой доброте. «Никогда, — говорил он, — в этих стенах никогда не надо соревноваться, интриговать… Разберемся!» Была у нас такая семерка, ее называли «великолепная семерка», которая вместо худсовета руководила театром. Ирина Анатольевна Ликсо входила туда, Виктор Иванович Коршунов, Жаров, Ильинский, Гоголева, я тоже по молодости. И, вы знаете, поступали тогда такие распоряжения сверху, которые не шли на благо театра, но которые нужно было выполнять. А он ведь был и председателем ВТО, и руководителем театра, и не выполнять команд сверху было довольно-таки трудно. Вот в этом кабинете – многие свидетели здесь – ни одной такой бумаги исполнено не было. Что он делал? Царев был дипломат… Все выслушивал, и в самом конце говорил: «Ну, я получил тут одну бумагу …», и зачитывал бумагу, что, например, нужно сокращать двадцать пять процентов труппы. И он говорил: «Ну…» и смотрел на всех присутствующих. Мол, у кого поднимется рука? – такой подтекст был. И говорил: «Ну, я довел до вашего сведения, ну, мы подумаем…», эту бумагу клал в стол, и по-моему, она до сих пор там так и лежит. Ни одной бумаги не было пущено в ход. Так и лежат.
Одно время его ненадолго сняли из директоров, снятие было жестокое. Представляю, как это трудно было перенести… И он простым артистом поехал на гастроли в Одессу и в Николаев, и чувствовал себя абсолютно свободным. Я помню, ко мне в Николаеве наша молодежь прибежала ночью: «Слушай, у тебя, говорят, коньяк есть, там Михаил Иванович Царев читает!» Он ночами тогда имел возможность читать молодым артистам, а читал он потрясающе. Бутылка коньяку стояла перед ним, никто ее не трогал, только Михаил Иванович. И вот на следующий день после такого художественного чтения, мы возвращались в Москву. Летело три человека, один из хора и два артиста, один из них был я. Молодые артисты, мы сидели в хвосте вместе с Михаилом Ивановичем. Было очень тяжело, мало того, еще какая-то девушка сидела, у нее не было места, и Царев посадил ее рядом. Молодой актер подошел еще в аэропорту и говорит ему: «Михаил Иванович, пива не хотите?» Утром, в семь часов. Он говорит: «Почему пива?» — «А что?» — «Можно и коньяк». Этот актер взял коньяк, и вот мы летели в хвосте, нас так болтало! Михаил Иванович был уже не первой молодости, но дорогу переносил бодро, смеялся, у него смех раскатистый такой был, пил этот коньяк, и по наиву мы его спросили: «Михаил Иванович…» А в то время в театре было очень много конфликтов, уже после Михаила Ивановича из театра ушли Ильинский и Бабочкин, которые выступали в свое время против Царева очень мощно и сильно. А потом оказалось, что удар по Цареву рикошетом пришелся и по ним… Они не могли работать с новым директором и ушли из театра. И мы спросили: «Михаил Иванович! — (вроде как на свободе — наш брат артист) — Вот что бы вы сделали, как поступили бы с Бабочкиным и Ильинским?..» Он ответил: «Я бы вернул стариков…» Мы прилетели. В аэропорту Внуково его встречали какие-то люди. Это был сентябрь, мы ушли в отпуск, я даже не знал этих людей, они были из ВТО. Короче говоря, в сентябре он опять был назначен художественным руководителем, и через несколько дней вышел первый приказ: «Просить вернуться в театр Б.А.Бабочкина и И.В.Ильинского». Вот это у меня осталось в жизни, эта история для меня — как лакмусовая бумажка.
Он острил прекрасно, тонко, не мстительно. Помню, мы летим спецрейсом на гастроли в Монголию. Самолет качается, потом сломался мотор, было выпито все, что можно, бензин уже начали. Один наш замечательный артист, старый, очень уважаемый, гулял в этом самолете очень мощно. В Красноярске была посадка, нам дали подышать воздухом. И вот, когда вывалился этот старейший артист, Царев сказал: «В его годы завязывают…» Не могу забыть!
Михаил Иванович если дружил, то дружил надолго. Пузанков у нас был, зав. репертуарным управлением… И вот один из артистов пришел к нему и сказал: «Артист N пьет в уборной». А этот N был такой мягкий человек, плюшевая игрушка, у него диабет был, ну, пил он… И он наверху сидел, будучи уже старейшим заслуженным артистом, там у него была своя уборная, он там выпивал и спал. Короче говоря, сообщают Пузанкову: «Сейчас же доложите Михаилу Ивановичу, что там пьет N!» Пузанков тоже неглупый был человек и любил выпить. Он звонит и при этом товарище говорит: «Михаил Иванович, тут пришел ко мне такой-то и говорит, что N пьяный, пьет в уборной!» — «Да? Ну, сейчас я посмотрю…» А Пузанков был другом N. И понял слово «посмотрю…» Царев медленной своей походкой пошел до лифта. А режиссерское управление возле лифта. Пузанков тем временем поднялся, сказал N, и того уже не было в гримерке! И когда Царев туда пришел – а, где, что? – нету…
И когда N уже совсем попался, его разбирали на партийном бюро, я присутствовал, я был комсомолец. Его разнесли в пух и прах. Он сидел, он был всех цветов нашего флага, то синий, то белый, то красный…. Я думаю: он умрет, невозможно это вынести. А Царев неподвижно сидел, все два часа. И потом сказали: «Михаил Иванович, как вы скажете, так и будет». Все думали: ну все, увольнение, это абсолютно точно. Он начал: «Вы, старейший артист…Как вы посмели… Как вы могли…» — прекрасно говорил речь, так душевно. Я чувствую, что N худеет на глазах… «Я предлагаю: выговор». Даже без занесения в личное дело! И N заплакал! Таких историй очень много, их все знают, и это не придумано, это не сказка.
У всех нас, кто работает в Малом театре, уже стало поговоркой такое выражение Михаила Ивановича: что бы ни происходило, и радости и горести, он обязательно, после маленькой паузы, говорил: «Вперёд!» И сегодня, когда мы объявляем распределение на новый спектакль или открываем новый сезон, то в конце всегда делаем такую паузу, а потом произносим слово: «Вперед!». И вспоминаем Михаила Ивановича…