Новости

Сила личности Юрия Соломина в том, что он представитель великой театральной традиции по призванию и по судьбе. Как артист – последователь мастеров Малого театра. Как режиссер – продолжатель актерской режиссуры Бориса Бабочкина и Игоря Ильинского. Как педагог – преемник сценической педагогики Веры Пашенной. Как художественный руководитель – наследник Александра Сумбатова-Южина и Михаила Царева.

Иными словами, у него крепкая опора (великие предшественники) и, заметим, мощный «тыл» (любящая семья и верные ученики). Это обстоятельство придает весомую основательность всему, что он делает на сцене и за сценой, в учебных аудиториях Щепкинского училища и в своем служебном кабинете. А кабинет художественного руководителя Малого – дивной красоты. В центре – чудесная антикварная мебель, найденная в одном из театральных подвалов и бережно отреставрированная цеховыми умельцами. У окна – клетка со щебечущими птичками. На стенах – фотографии, картины и памятные документы (один из них – с личным автографом английской королевы).
Во всем чувствуется забота о представительстве – отнюдь не личном, но «титульном». Юрий Соломин мыслит себя (и соответствующим образом преподносит) главой первого и лучшего театра России. В его поведении нет и следа барственности князя Сумбатова или вальяжности орденоносца Царева. Но есть не терпящая возражений серьезность отношения к статусу Малого театра, носителя и хранителя основных ценностей русской культуры. Парадность облика смягчается врожденной интеллигентностью, а солидность – скрытым юмором, рассчитанным на встречную интеллигентность и понимание. За мягкой «обволакивающей» манерой общения чувствуется упрямое и целенаправленное упорство в утверждении устоев и законов вверенного ему театра.
Не единожды Юрий Мефодьевич рассказывал о том, как приехал из Читы в Москву и поступил в Щепкинское училище. Как Пашенная его при-ветила, Ильинский доверил ему Хлестакова в своей постановке, а Царев «подарил» роль Сирано де Бержерака. Но, боюсь, он знает о себе много больше, чем рассказывает, а понимает себя гораздо лучше, чем его критики и биографы. Закрытыми от посторонних остаются его человеческие сомнения и душевные скорби. А они у него, бесспорно, имелись.
Жизнь в любимом театре поначалу складывалась трудно. Первые сезоны был занят в народных сценах, играл роли «без ниточки»: Дворовый парень, Молодой солдат, Веселый сотрудник, 3-й корреспондент, 2-й конвойный. Какие-то Миши, Гриши и Феди следовали один за другим. Редко выпадало на долю что-то стоящее.
Наверное, это было нелегко: чувствовать в себе немалые силы, серьезные актерские возможности, а выходить на сцену в незначительных пьесах и мини-ролях. Он исполнял их ответственно и добросовестно, но вряд ли с большой творческой радостью. После девятилетнего прозябания назначение на роль Хлестакова показалось улыбкой театральной фортуны. Но между Хлестаковым в «Ревизоре» и Кисельниковым в «Пучине» протекли шесть лет простоя. Их надо было пережить день за днем, выдержать все и не утратить веры в себя. А затем последовали еще три года ожиданий – до введения на роль царя Федора Иоанновича. После блистательного Смоктуновского играть ее, наверное, тоже было совсем не просто.
Фильмы, в которых Соломин тогда снимался, в большинстве своем были малоинтересны и законно канули в лету вместе с сыгранными в них ролями. Однако два из них совершили долгожданный поворот в актерской судьбе: один принес любовь широкого зрителя, другой – признание мирового кинематографического сообщества. Об исполнении роли Павла Кольцова, главного героя сериала «Адъютант его превосходительства», принято говорить в превосходных степенях (приношу извинения за невольную игру слов). Но хочется обратить внимание на следующее: роли-то как таковой нет, ее сделал артист. Этому персонажу он подарил свое стопроцентно положительное обаяние, внутреннюю деликатность и особый актерский шарм. (Особенно хороши были «тихие» сцены – трогательные любовные дуэты с Таней Щукиной, искреннее и сердечное общение с подростком Юрой.) Сказался творческий навык превышения уровня слабых ролей. Проявился и другой ценный для киноактера дар – умение молчать на экране и быть при этом содержательным без ложной многозначительности. Последовало приглашение Акиры Куросавы сыграть Арсеньева в фильме «Дерсу Узала». Задача стояла сложнейшая: роль почти без слов, все строится на внутреннем диалоге человека с пейзажем, природой, мирозданием. Артист сыграл эту «диалогичность» роли с замечательной естественностью и простотой.
В игре Соломина вообще сильно чувствуется чеховское начало, родственное исполнительской культуре старого МХТ: развитое искусство подтекста, разработанность внутреннего действия, отчетливость психологической нюансировки. Он не любит резких красок и редко прибегает к острой характерности. Взрывные моменты жизни образа его мало волнуют – он знает, как легко их сыграть на «готовом» актерском темпераменте. В обрисовке роли избирает не контраст, но кантилену, не внешний драматизм, но внутренний. Ищет «перетекания» душевных состояний, их «переливов» из одного в другое, добивается полноты присутствия в роли. Внимание сосредоточивает на глубинном погружении в образ, на верности реакций и оценок.
Его драматические роли созданы на скрещении актерского психоло-гизма МХТ с мощной корневой основой актерства Малого театра. Лучшие из них, сыгранные объемно и строго, связаны с темой русской интеллигенции. Тригорин в «Чайке», с его горечью самооценок, Войницкий в «Лешем» и «Дяде Ване», с его сознанием напрасно прожитой жизни, – чеховские интеллигенты, образцово представленные со сцены. Федя Протасов в «Живом трупе», с его обостренной совестливостью, – рефлектирующий толстовский интеллигент. Николай Второй в спектакле «И Аз воздам», стоически принимающий судьбу, – интеллигент на царском троне. Михаил Яровой в «Любови Яровой», имеющий неуловимое сходство с полковником Турбиным и капитаном Незеласовым, – представитель воинской, служивой интеллигенции. Взятые в перспективе русской истории, они возвышаются до значения художественного типа. Отдельные человеческие судьбы в их связи с исторической судьбой России – это личная тема артиста Соломина, русского европейца по духу и складу характера.
В ролях комедийного репертуара артист демонстрирует комизм европейского класса и уровня. Язвительному сарказму и высокомерной насмешке предпочитает мягкую иронию и скрытый юмор. Водевильно-опереточные пустячки (трактирщик Эмиль в «Обыкновенном чуде», банкир Генрих в «Летучей мыши», актер Сен-Феликс в «Таинственном ящике») играет стильно, с исполнительской грацией и тонким чувством жанра. Изяществом сценической манеры и тончайшим мастерством исполнения отмечен его Фамусов в «Горе от ума», мудрец по жизни и лукавец по призванию. Мудро сыгран беспечный ловелас Доменико Сориано в «Филумене Мартурано», на склоне лет обнаруживший в себе способность любить и желание быть любимым.
К прогрессистским атакам на сценический реализм Соломин испытывает нешуточное презрение и в силу этого держится поодаль от театральной тусовки. Четко отделяя зерна правды от плевел лжи, не боится идти против эстетической моды и общепринятых стандартов общественного поведения. Любому публичному активизму предпочитает отстраненность и живет особой внутренней жизнью. Видимо, еще и поэтому его роли волнуют содержанием невысказанным, спрятанным на дне образа и связанным с лирическим «я» артиста. Поздние герои Соломина знают что-то самое главное о жизни, и это тайное знание особым светом освещает все, что они делают на сцене. Его нельзя «сыграть», оно должно «быть» в артисте. У Юрия Соломина оно есть. Не в подарок досталось и не дешево приобретено – за него заплачено содержательно прожитыми годами, глубокими волнениями и долгими размышлениями. Тем дороже и ценнее его искусство.

Нина Шалимова, «Proscaenium. Вопросы театра», №3-4 2015