28.02.2006
Подробнее
МЫ УВИДИМ ЗНАМЕНИТЫЙ МАЛЫЙ ТЕАТР!
МЫ УВИДИМ ЗНАМЕНИТЫЙ МАЛЫЙ ТЕАТР!
Поклонников подлинного театрального искусства ожидает грандиозное событие: 19 и 20 апреля на сцене Центра русской культуры знаменитый Малый театр сыграет спектакли по пьесам А.Н. Островского «Волки и овцы» и «Правда — хорошо, а счастье — лучше».
Поклонников подлинного театрального искусства ожидает грандиозное событие: 19 и 20 апреля на сцене Центра русской культуры знаменитый Малый театр сыграет спектакли по пьесам А.Н. Островского «Волки и овцы» и «Правда — хорошо, а счастье — лучше».
МЫ УВИДИМ ЗНАМЕНИТЫЙ МАЛЫЙ ТЕАТР!
Поклонников подлинного театрального искусства ожидает грандиозное событие: 19 и 20 апреля на сцене Центра русской культуры знаменитый Малый театр сыграет спектакли по пьесам А.Н. Островского «Волки и овцы» и «Правда — хорошо, а счастье — лучше».
Интерес публики к искусству Малого театра вот уже сколько времени остается исключительно высоким. Его репертуар по-прежнему составляют произведения русской и зарубежной классики, а в основе лежат, конечно же, пьесы А.Н.Островского.
Сегодня Малый театр возглавляют художественный руководитель — народный артист СССР Ю.М.Соломин и генеральный директор — народный артист СССР В. И. Коршунов. В труппе — много известнейших и любимых публикой артистов. Некоторых из них мы увидим в спектакле «Волки и овцы», рассказывающем старую, как мир, историю о том, как одним суждено быть тихими и кроткими, как овечки, а другим — хищными и опасными, как волки. Но случается, что и матерый хищник попадает впросак.
Актеры играют замечательно, особенно народная артистка России Людмила Полякова, исполнительница главной роли — помещицы Мурзавецкой, «особы, имеющей большую силу в губернии»: она и Кабаниха, и Салтычиха, и Васса Железнова, а в общем-то, «человеческая женщина», узнаваемая, уставшая тянуть лямку и ладить с людьми. Зрители вспомнят и ее прекрасные кинороли: несчастную, многодетную, ни в чем не повинную Демчиху, повешенную фашистами вместе с партизанами («Восхождение», 1976), и одну из последних, эпизодических, но заметных ролей — Собачиху в «Бумере», фильме-призере целого ряда кинофестивалей.
В роли молодой и глупой вдовы, помещицы Купавиной, на владенья которой положил глаз не один жених, — Евгения Глушенко, которую мы хорошо помним по фильму Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино»...
Во втором спектакле гостей, «Правда — хорошо, а счастье — лучше», этой веселой и мудрой истории о способности людей быть счастливыми, в ролях молодых героев мы увидим Глеба Подгородинского и Ирину Леонову, которая свои первые шаги на сцене сделала в студии Русского театра. (В настоящее время роль Поликсены в спектакле исполняет Ольга Жевакина. — М.Р.)
«Выходя с премьеры «Правда — хорошо, а счастье — лучше», хочется сказать, что это «просто старый Малый театр», — писала о спектакле критика. — Как на старой картине после работы художника-реставратора вдруг оживают краски, то, что было покрыто копотью времени, оказывается ярким, живым, дышащим. Так, обновляя традицию «Островского в Малом театре», режиссер Сергей Женовач возвращает ей дыхание живого театра».
Скоро нам в этом предстоит убедиться.
«Молодежь Эстонии», 24.02.2006
Поклонников подлинного театрального искусства ожидает грандиозное событие: 19 и 20 апреля на сцене Центра русской культуры знаменитый Малый театр сыграет спектакли по пьесам А.Н. Островского «Волки и овцы» и «Правда — хорошо, а счастье — лучше».
Интерес публики к искусству Малого театра вот уже сколько времени остается исключительно высоким. Его репертуар по-прежнему составляют произведения русской и зарубежной классики, а в основе лежат, конечно же, пьесы А.Н.Островского.
Сегодня Малый театр возглавляют художественный руководитель — народный артист СССР Ю.М.Соломин и генеральный директор — народный артист СССР В. И. Коршунов. В труппе — много известнейших и любимых публикой артистов. Некоторых из них мы увидим в спектакле «Волки и овцы», рассказывающем старую, как мир, историю о том, как одним суждено быть тихими и кроткими, как овечки, а другим — хищными и опасными, как волки. Но случается, что и матерый хищник попадает впросак.
Актеры играют замечательно, особенно народная артистка России Людмила Полякова, исполнительница главной роли — помещицы Мурзавецкой, «особы, имеющей большую силу в губернии»: она и Кабаниха, и Салтычиха, и Васса Железнова, а в общем-то, «человеческая женщина», узнаваемая, уставшая тянуть лямку и ладить с людьми. Зрители вспомнят и ее прекрасные кинороли: несчастную, многодетную, ни в чем не повинную Демчиху, повешенную фашистами вместе с партизанами («Восхождение», 1976), и одну из последних, эпизодических, но заметных ролей — Собачиху в «Бумере», фильме-призере целого ряда кинофестивалей.
В роли молодой и глупой вдовы, помещицы Купавиной, на владенья которой положил глаз не один жених, — Евгения Глушенко, которую мы хорошо помним по фильму Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино»...
Во втором спектакле гостей, «Правда — хорошо, а счастье — лучше», этой веселой и мудрой истории о способности людей быть счастливыми, в ролях молодых героев мы увидим Глеба Подгородинского и Ирину Леонову, которая свои первые шаги на сцене сделала в студии Русского театра. (В настоящее время роль Поликсены в спектакле исполняет Ольга Жевакина. — М.Р.)
«Выходя с премьеры «Правда — хорошо, а счастье — лучше», хочется сказать, что это «просто старый Малый театр», — писала о спектакле критика. — Как на старой картине после работы художника-реставратора вдруг оживают краски, то, что было покрыто копотью времени, оказывается ярким, живым, дышащим. Так, обновляя традицию «Островского в Малом театре», режиссер Сергей Женовач возвращает ей дыхание живого театра».
Скоро нам в этом предстоит убедиться.
«Молодежь Эстонии», 24.02.2006
11.01.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
«Листая старые подшивки»
ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
Последний спектакль уходящего года не сулил ничего хорошего. Что может быть хорошего в Малом театре, в осточертевшем Островском, во всех этих маврах тарасовнах и амосах панфилычах — и просто в трех предновогодних часах, проведенных взаперти...
ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
Последний спектакль уходящего года не сулил ничего хорошего. Что может быть хорошего в Малом театре, в осточертевшем Островском, во всех этих маврах тарасовнах и амосах панфилычах — и просто в трех предновогодних часах, проведенных взаперти...
«Листая старые подшивки»
ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
А.Островский
Режиссер С.Женовач
(3-00, 1 антракт). 50-1000 р.
Последний спектакль уходящего года не сулил ничего хорошего. Что может быть хорошего в Малом театре, в осточертевшем Островском, во всех этих маврах тарасовнах и амосах панфилычах — и просто в трех предновогодних часах, проведенных взаперти. Спектакль ожидания оправдал. Все так и было: купчиха тиранила внучку, ее сын тиранил молодого приказчика, внучка с дурацким именем Поликсена желала за молодого приказчика замуж, добиться своего ей помогала старая нянька, и только молодой приказчик не желал ни любви, ни брака, а правды и только правды. Потом появился унтер-офицер с говорящим именем Сила Грознов, произвел рекогносцировку, в результате каждый добился чего хотел. Все это длилось, как и предполагалось, три часа с гаком — не меньше. И могло бы длиться еще столько же. Даже так: очень бы хотелось, чтобы длилось еще столько же. Пусть бы Людмила Полякова так и снимала острым ножом кожуру с яблок. Пусть бы гоношился Глеб Подгородинский, играющий правдолюба Платошу, а Виктор Низовой в роли опившегося лафитом негоцианта Барабошева пусть бы себе сыпал вкусной купеческой тарабарщиной. О таких спектаклях принято говорить: с классики сдули пыль. Или еще говорят: освежили классику. Я вот не могу сказать про Сергея Женовача, как именно он сдувал пыль и каким освежителем пользовался. Кажется, ему просто нравится эта пьеса. Ему нравится этот вкусный язык, эти персонажи, которых он держит за людей, и артисты Малого театра, которые делают персонажей похожими на людей, хотя без режиссера Женовача, уже ставившего здесь «Горе от ума», у них это не всегда получается. Неправильно было бы сказать, что в спектакле Женовача все как в жизни. Ничего подобного. Женовач со сценографом Александром Боровским и не пытались воспроизвести купеческие быт и нравы. Наоборот, Боровский нашел для пьесы симпатичное дизайнерское решение, использовав всего три элемента: крашеный деревянный забор, ряд бельевых веревок с белыми простынями и зеленые яблоки. Без людей этот интерьер смотрится даже лучше, чем когда кто-то усаживается на скамейке или перетаскивает с места на место корзины, которые так красиво поначалу стояли. Актерам за весь спектакль не дали и чаю выпить — это у Островского-то с его купчихами; здесь все, чему положено бы происходить в интерьере дома, или во дворе, или на квартире у соседки, сыграли на одной садовой скамейке. Между тем в спектакле уйма жизни — хотя она уместилась в нескольких, на первый взгляд, несущественных деталях. В том, что яблоки, например, натуральные, с рынка, и их можно чистить. В том, что цветы живые и с них облетают лепестки. И гармонь играет за забором взаправду. И еще: жизнь там, где ей и положено быть, — в актерах. И не сказать, что они вживаются в персонажей по уши или переживают в отдельно взятой роли целую судьбу, Островскому это противопоказано. Актеры, как и положено, играют типажи. Но дело опять-таки в мелочах. Они не надрывают голоса и не торопятся как угорелые, отчего интересно рассматривать, как морщинки на лице Людмилы Поляковой складываются в сердобольную гримасу, а через минуту, когда она будет хохотать, в уголках глаз появляются слезы. А строгая Евгения Глушенко едва заметно помолодеет и слегка приосанится, когда объявится Василий Бочкарев — грех ее молодости. События на сцене развиваются, как им и следует развиваться в театре: что нужно, вовремя связалось, когда пришло время — все благополучно разрешилось. Только делается все это неспешно, слегка и не нарочно, отчего и возникает близкое к счастью ощущение, что все случилось самым естественным образом. Как в жизни, то есть.
Елена Ковальская,
«Афиша», 15 января 2003
ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
А.Островский
Режиссер С.Женовач
(3-00, 1 антракт). 50-1000 р.
Последний спектакль уходящего года не сулил ничего хорошего. Что может быть хорошего в Малом театре, в осточертевшем Островском, во всех этих маврах тарасовнах и амосах панфилычах — и просто в трех предновогодних часах, проведенных взаперти. Спектакль ожидания оправдал. Все так и было: купчиха тиранила внучку, ее сын тиранил молодого приказчика, внучка с дурацким именем Поликсена желала за молодого приказчика замуж, добиться своего ей помогала старая нянька, и только молодой приказчик не желал ни любви, ни брака, а правды и только правды. Потом появился унтер-офицер с говорящим именем Сила Грознов, произвел рекогносцировку, в результате каждый добился чего хотел. Все это длилось, как и предполагалось, три часа с гаком — не меньше. И могло бы длиться еще столько же. Даже так: очень бы хотелось, чтобы длилось еще столько же. Пусть бы Людмила Полякова так и снимала острым ножом кожуру с яблок. Пусть бы гоношился Глеб Подгородинский, играющий правдолюба Платошу, а Виктор Низовой в роли опившегося лафитом негоцианта Барабошева пусть бы себе сыпал вкусной купеческой тарабарщиной. О таких спектаклях принято говорить: с классики сдули пыль. Или еще говорят: освежили классику. Я вот не могу сказать про Сергея Женовача, как именно он сдувал пыль и каким освежителем пользовался. Кажется, ему просто нравится эта пьеса. Ему нравится этот вкусный язык, эти персонажи, которых он держит за людей, и артисты Малого театра, которые делают персонажей похожими на людей, хотя без режиссера Женовача, уже ставившего здесь «Горе от ума», у них это не всегда получается. Неправильно было бы сказать, что в спектакле Женовача все как в жизни. Ничего подобного. Женовач со сценографом Александром Боровским и не пытались воспроизвести купеческие быт и нравы. Наоборот, Боровский нашел для пьесы симпатичное дизайнерское решение, использовав всего три элемента: крашеный деревянный забор, ряд бельевых веревок с белыми простынями и зеленые яблоки. Без людей этот интерьер смотрится даже лучше, чем когда кто-то усаживается на скамейке или перетаскивает с места на место корзины, которые так красиво поначалу стояли. Актерам за весь спектакль не дали и чаю выпить — это у Островского-то с его купчихами; здесь все, чему положено бы происходить в интерьере дома, или во дворе, или на квартире у соседки, сыграли на одной садовой скамейке. Между тем в спектакле уйма жизни — хотя она уместилась в нескольких, на первый взгляд, несущественных деталях. В том, что яблоки, например, натуральные, с рынка, и их можно чистить. В том, что цветы живые и с них облетают лепестки. И гармонь играет за забором взаправду. И еще: жизнь там, где ей и положено быть, — в актерах. И не сказать, что они вживаются в персонажей по уши или переживают в отдельно взятой роли целую судьбу, Островскому это противопоказано. Актеры, как и положено, играют типажи. Но дело опять-таки в мелочах. Они не надрывают голоса и не торопятся как угорелые, отчего интересно рассматривать, как морщинки на лице Людмилы Поляковой складываются в сердобольную гримасу, а через минуту, когда она будет хохотать, в уголках глаз появляются слезы. А строгая Евгения Глушенко едва заметно помолодеет и слегка приосанится, когда объявится Василий Бочкарев — грех ее молодости. События на сцене развиваются, как им и следует развиваться в театре: что нужно, вовремя связалось, когда пришло время — все благополучно разрешилось. Только делается все это неспешно, слегка и не нарочно, отчего и возникает близкое к счастью ощущение, что все случилось самым естественным образом. Как в жизни, то есть.
Елена Ковальская,
«Афиша», 15 января 2003
11.10.2005
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
«Пресса о гастролях Малого театра»
ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе...
ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе...
«Пресса о гастролях Малого театра»
ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе... Сергей Женовач. Для него и сами названия — «Горе от ума», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Мнимый больной» (все эти спектакли Малый театр показал на нынешних гастролях в Петербурге) — говорящие, Если от ума — всем горе, то что же это за ум? Счастье в жизни — гораздо лучше и слаще правды. А если больной — мнимый, то кто он на самом деле?
С творчеством Женовача в Малом театре, МХАТе, в его студенческой студии связано для меня очень важное ощущение сценической простоты. У нынешней критики есть определение Новой драмы — «новая естественность русского театра». Так вот, в спектаклях Женовача (как раз по классике, а не по современным пьесам) существует та самая замечательная естественность, простота. Он относится к пьесам — как к потоку жизни, ныряет в них, заставляет роскошно звучать изумительные тексты, задает пространству классики естественные вопросы, и Грибоедов-Островский-Мольер отвечают ему. Легко.
Да, да, в комедии Грибоедова горе, оказывается, в том, что острословны все, все по сути «Чацкие». Александру Андреевичу не угнаться за паркетным потоком остроумия, обсуждения и осуждения всех, а старуха Хлестова (Элина Быстрицкая) — по хлесткости языка даст Чацкому сто очков вперед. Москвич Влас Дорошевич когда-то говорил, что Россия — «страна, где все друг друга презирают». В «Горе от ума» Женовача Москва так привыкла злословить, что Чацкий (Глеб Подгородинский), поглощенный на самом деле только любовью, несвободный, зажатый, лишь пытается приладиться к этой знакомой ему с детства жизни, задыхается. Он знает, что «языки страшнее пистолетов», и палит сам, первый, чтобы угнаться. И всем — горе от ума, а дураков-то нет...
В «Правде хорошо...» все решает случай: встретила купчиха Барабошева (Евгения Глушенко) зазнобу своих молодых лет, вояку Силу Грознова (Василий Бочкарев) — и поплыла, и потекла, и готова всем все простить и разрешить брак внучки Поликсены... Смотрела не в первый раз и снова испытала редкое наслаждение, весь спектакль улыбаясь от счастья. Он как будто напитан запахом зеленых яблок, которые там грызут, швыряют, корзинами воруют. Актеры играют — как воду пьют, роскошным текстом Островского хрустят — как этими самыми яблоками: надкусывают, сплевывают, вгрызаются. Вечер замоскворецкого двора окутывает вас теплотой детских воспоминаний о собственном дворе и лете, Женовач так мягко «переселяет» вас туда, к Барабошевым, что сидящие за мною «новые русские» шепчут: «Круто!» — идентифицируя свою жизнь с финансовой гульбой барабошевского сынка и его приказчиков. И все я в этом спектакле понимаю, и есть там интерпретация (правдолюбец Платон смешон и мелок рядом с возродившейся к жизни счастливой Барабошевой, и Поликсена — девочка самодурная, и любовь-то ее — не чета роковой да веселой бабкиной любви с унтером). Я одного не понимаю: как играет там Фелицату Людмила Полякова? Как в перинах, утопаю в ее покойных, достоверных, остроумных речах. И ничего мне в этот момент от театра не нужно: только нянька Фелицата сядет рассказать что-то — и уже кажется, что Отечество живо, и дым его сладок и приятен... Вот оно — национальное, глубокое, не показное... Да, да, Арган, герой «Мнимого больного» (не самая лучшая комедия очень трудного драматурга Мольера) болен «мнимо», потому что он болен лицедейством, игрой, театром. И что он может на досуге придумать себе? Роль больного. В начале спектакля, при закрытых ставнях, у свечи Арган разговаривает с аптекарем, перебирая счета, — и это уже театр одного актера. А постепенно собирается труппа, где жена Белина (Евгения Глушенко) — притворная добродетель, служанка Туанетта (Л. Титова) — режиссер... Василии Бочкарев играет большого ребенка, похожего на многих доверчивых пациентов, «умирающих не от болезней, а от лекарств». Смешные аллюзии с нынешним фармакологическим бизнесом (каждый день радио и телевидение дарят нам новые методы исцеления) — это побочные мотивы спектакля, который кудрявится париками, звенит колокольчиками слуг на ярусах (третий звонок!). А изысканной красотой декорации (как и два предыдущих спектакля, «Мнимого больного» оформил Александр Боровский) напоминает разве что знаменитого «Мизантропа» И. Бергмана (например, свет в комнате Аргана со стенами из натурального дерева меняется только в зависимости от того, открыты окна или закрыты). Главное — грациозная игра, изящные роли, которые принимают на себя персонажи галантного века. И когда брат Беральд (А. Клюквин) подсказывает Аргану переменить роль и стать доктором — это выход! Все мы — врачи самих себя. В спектаклях Сергея Женовача есть правда. Веришь, что печка у Фамусова горячая, а вечер в Замоскворечье теплый... Правда в театре — это хорошо. А счастье — лучше. Счастье от того, что «Горе от ума» не сыграли, как нынче принято, приключением из жизни советского пионерлагеря, в котором не любили правду, а «Мнимого больного» не оформили унитазами и горшками, которыми вообще-то часто пользуется Арган, так что были все основания... Такое бывает в нынешнем театре все чаще и чаще. Это, как правило, горе, и не от большого ума. А тут, на бабье лето, нам действительно привалило театральное счастье. Счастье дивного актерского ансамбля, ясных режиссерских мыслей, человеческого понимания жизни как колебаний воздуха разных эпох и света людских домов: дома Фамусова, дома Барабошевой, дома Аргана. В каждом из них живут люди. Даже тогда, когда мы покинули зал. Такое ощущение.
Марина ДМИТРЕВСКАЯ
«Час Пик», 05.10.2005
ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе... Сергей Женовач. Для него и сами названия — «Горе от ума», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Мнимый больной» (все эти спектакли Малый театр показал на нынешних гастролях в Петербурге) — говорящие, Если от ума — всем горе, то что же это за ум? Счастье в жизни — гораздо лучше и слаще правды. А если больной — мнимый, то кто он на самом деле?
С творчеством Женовача в Малом театре, МХАТе, в его студенческой студии связано для меня очень важное ощущение сценической простоты. У нынешней критики есть определение Новой драмы — «новая естественность русского театра». Так вот, в спектаклях Женовача (как раз по классике, а не по современным пьесам) существует та самая замечательная естественность, простота. Он относится к пьесам — как к потоку жизни, ныряет в них, заставляет роскошно звучать изумительные тексты, задает пространству классики естественные вопросы, и Грибоедов-Островский-Мольер отвечают ему. Легко.
Да, да, в комедии Грибоедова горе, оказывается, в том, что острословны все, все по сути «Чацкие». Александру Андреевичу не угнаться за паркетным потоком остроумия, обсуждения и осуждения всех, а старуха Хлестова (Элина Быстрицкая) — по хлесткости языка даст Чацкому сто очков вперед. Москвич Влас Дорошевич когда-то говорил, что Россия — «страна, где все друг друга презирают». В «Горе от ума» Женовача Москва так привыкла злословить, что Чацкий (Глеб Подгородинский), поглощенный на самом деле только любовью, несвободный, зажатый, лишь пытается приладиться к этой знакомой ему с детства жизни, задыхается. Он знает, что «языки страшнее пистолетов», и палит сам, первый, чтобы угнаться. И всем — горе от ума, а дураков-то нет...
В «Правде хорошо...» все решает случай: встретила купчиха Барабошева (Евгения Глушенко) зазнобу своих молодых лет, вояку Силу Грознова (Василий Бочкарев) — и поплыла, и потекла, и готова всем все простить и разрешить брак внучки Поликсены... Смотрела не в первый раз и снова испытала редкое наслаждение, весь спектакль улыбаясь от счастья. Он как будто напитан запахом зеленых яблок, которые там грызут, швыряют, корзинами воруют. Актеры играют — как воду пьют, роскошным текстом Островского хрустят — как этими самыми яблоками: надкусывают, сплевывают, вгрызаются. Вечер замоскворецкого двора окутывает вас теплотой детских воспоминаний о собственном дворе и лете, Женовач так мягко «переселяет» вас туда, к Барабошевым, что сидящие за мною «новые русские» шепчут: «Круто!» — идентифицируя свою жизнь с финансовой гульбой барабошевского сынка и его приказчиков. И все я в этом спектакле понимаю, и есть там интерпретация (правдолюбец Платон смешон и мелок рядом с возродившейся к жизни счастливой Барабошевой, и Поликсена — девочка самодурная, и любовь-то ее — не чета роковой да веселой бабкиной любви с унтером). Я одного не понимаю: как играет там Фелицату Людмила Полякова? Как в перинах, утопаю в ее покойных, достоверных, остроумных речах. И ничего мне в этот момент от театра не нужно: только нянька Фелицата сядет рассказать что-то — и уже кажется, что Отечество живо, и дым его сладок и приятен... Вот оно — национальное, глубокое, не показное... Да, да, Арган, герой «Мнимого больного» (не самая лучшая комедия очень трудного драматурга Мольера) болен «мнимо», потому что он болен лицедейством, игрой, театром. И что он может на досуге придумать себе? Роль больного. В начале спектакля, при закрытых ставнях, у свечи Арган разговаривает с аптекарем, перебирая счета, — и это уже театр одного актера. А постепенно собирается труппа, где жена Белина (Евгения Глушенко) — притворная добродетель, служанка Туанетта (Л. Титова) — режиссер... Василии Бочкарев играет большого ребенка, похожего на многих доверчивых пациентов, «умирающих не от болезней, а от лекарств». Смешные аллюзии с нынешним фармакологическим бизнесом (каждый день радио и телевидение дарят нам новые методы исцеления) — это побочные мотивы спектакля, который кудрявится париками, звенит колокольчиками слуг на ярусах (третий звонок!). А изысканной красотой декорации (как и два предыдущих спектакля, «Мнимого больного» оформил Александр Боровский) напоминает разве что знаменитого «Мизантропа» И. Бергмана (например, свет в комнате Аргана со стенами из натурального дерева меняется только в зависимости от того, открыты окна или закрыты). Главное — грациозная игра, изящные роли, которые принимают на себя персонажи галантного века. И когда брат Беральд (А. Клюквин) подсказывает Аргану переменить роль и стать доктором — это выход! Все мы — врачи самих себя. В спектаклях Сергея Женовача есть правда. Веришь, что печка у Фамусова горячая, а вечер в Замоскворечье теплый... Правда в театре — это хорошо. А счастье — лучше. Счастье от того, что «Горе от ума» не сыграли, как нынче принято, приключением из жизни советского пионерлагеря, в котором не любили правду, а «Мнимого больного» не оформили унитазами и горшками, которыми вообще-то часто пользуется Арган, так что были все основания... Такое бывает в нынешнем театре все чаще и чаще. Это, как правило, горе, и не от большого ума. А тут, на бабье лето, нам действительно привалило театральное счастье. Счастье дивного актерского ансамбля, ясных режиссерских мыслей, человеческого понимания жизни как колебаний воздуха разных эпох и света людских домов: дома Фамусова, дома Барабошевой, дома Аргана. В каждом из них живут люди. Даже тогда, когда мы покинули зал. Такое ощущение.
Марина ДМИТРЕВСКАЯ
«Час Пик», 05.10.2005
10.10.2005
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
«Пресса о гастролях Малого театра»
ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр...
ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр...
«Пресса о гастролях Малого театра»
ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр.
Этот коллектив не имеет надобности никого поражать, тем более звезд у Юрия Соломина, руководителя театра, пожалуй, не меньше, чем у Марка Захарова. Из старых академических только Малый не сдался на милость так называемой активной режиссуре. Правда, три из пяти спектаклей, привезенных на юбилейные гастроли, поставил Сергей Женовач. Но это уже не тот Женовач, что сочинял в ГИТИСе и Театре на Малой Бронной фантасмагорического «Владимира III степени» Гоголя, монтировал «Пучину» Островского с мелодрамой Дино и Дюканжа. Теперь у него ритмы — неспешные, костюмы — исторические, и мастера спокойно читают автора по тексту.
Правда, в «Мнимом больном» Мольера все-таки текст покромсали. Не близка Женовачу комедия-балет, и все интермедии, за исключением последней (тоже переписанной А. В. Клюквиным), постановщик выкинул. Традициям Малого свойственна жанровая умеренность и балетная пастораль, фарс с его буйством — совсем некстати. В остальном уважение к автору обязательно.
Из пяти привезенных спектаклей меня заинтересовали прежде всего два: «Правда хорошо, а счастье лучше» и «Мнимый больной». Премьеры, разделенные трехлетним перерывом, как ни странно, составили дилогию, или, выражаясь современным языком, мини-сериал. Постановки сближены общей ситуацией и пятью актерами. Главное лицо «сериала» — симпатичный самодур (и такое бывает). У Островского это купчиха Мавра Тарасовна, у Мольера — мнимый больной Арган. В доме самодура томится жаждущая самостоятельности девушка. Соответственно, Поликсена — Анжелика. Девушка от нечего делать влюбляется в наивника Платона — Клеандра, но замуж ее хотят выдать за немилого. Наладить весь этот компот берется нянька-служанка Фелицата — Туанета. Словом, знакомая история.
Женовач — человек мягкий, чувствительный, любит работать со своей командой, или, скажем, театральной семьей. У каждого неизменная роль в дилогии. Е. Глушенко (Мавра, Белинда) обволакивает мягкостью. В. Бочкарев (Грознов, Арган) — странноватый игрун. Г. Подгородинский, начиная с Чацкого, представляет варианты интеллигента-протестанта. В. Низовой (Амос, Томас) — сын-дурачок с наглецой. Наконец, А. Клюквин (садовник Глеб, Беральд) — воплощение здравого смысла.
Это соотношение актеров-персонажей дорого режиссеру, и он готов «подстрогать» героиню, чтобы пришлась в пору той же Евгении Глушенко. Белинда — корыстолюбивая и лицемерная жена Аргана. Но всякая стервозность чужда имиджу популярной актрисы. В результате мы сочувствуем достойной женщине, вынужденной терпеть нечистоплотного мужа с его горшками, клизмами, отхаркиваниями. А уж когда она обкладывает его снизу доверху подушечками, не один чахлый старец в зрительном зале с завистью вздохнет.
Из всей великолепной пятерки несколько выбивается Глеб Подгородинский. Характер дарования влечет его к большей остроте сценического рисунка, чем это свойственно другим исполнителям. Платон Зыбкин не только потешен со своими разоблачениями (это и у Островского есть), скорее карикатурен. Держится фертиком, улыбка гаденькая, нахальная. Так что его внезапный матримониальный и служебный успех в финале не назовешь победой справедливости. А уж Клеандр и вовсе какой-то волчок: кружится по сцене с развевающимися фалдами, не в силах остановиться, истерически вскрикивает, глаза на лбу. В чем-то этот человек- «фитюлька» похож на эскиз Хлестакова.
В остальном же работам Женовача чужда резкость. И мазурики у него благообразны.
Мольер искренне ненавидел врачей, выводил их в виде гротескных масок с огромными клистирами. Здесь врачи-убийцы, кутающиеся в длинные белые парики, словно в меховое боа, разве что несколько туповаты. Персонажи Островского и Мольера живут в замкнутом и по-своему уютном мирке. Скрываясь то за глухим забором, то в стенах красивого дубового кабинета (художник Д. Боровский), напоминающего великокняжеские особняки Петербурга.
Уютный мирок создан для домашних бесед. Это Марк Захаров полагает, что нынешняя публика больше двух минут без фейерверка слушать не может. А у Женовача 20 минут говорят, открываешь через 20 минут глаза — опять говорят, потом на скамеечку садится вторая пара, следом — третья. Впрочем, в БДТ и публика несколько иная, чем в Выборгском ДК. Более степенная. Знает, на что идет. Захаров призывает к атаке — Малый театр к примирению с действительностью.
Способ смириться с действительностью — уйти в мнимую жизнь. Кто-то уходит в маргиналы (Чацкий), кто-то во временное подполье (Глумов), кто-то будет мечтать и страдать (сестры). Арган — Бочкарев отдается актерству. Его мнимая болезненность — театр для себя и домашних. С удовольствием он притворяется покойником. «На!» — восклицает Арган и распластывается в кресле, вызывая смех и аплодисменты в зале. А когда ему предлагают стать доктором, он тоже в восторге — новую роль поручили.
Уйти в свою норку хорошо, потому что плетью обуха не перешибешь. Богатая вдова сквозь пальцы смотрит на мелкое воровство садовника и на финансовые хищения любимого сыночка — Глушенко неизменно мягкая, гармонично женственная, терпеливая. Так же терпит ворюг докторов и нотариусов Арган. Что ж поделаешь?
Впрочем, гастроли привлекали главным образом не философско-политическими позициями «последней академии». Было интересно понять, насколько востребован сегодня театр подчеркнуто традиционный, не поддержанный режиссерскими аттракционами или повышенной экспрессией. Ответ, с моей точки зрения, неоднозначен. Скажем, первое действие «Правды...» с его статичностью, отсутствием живых диалогов не радует, и темперамент Л. Поляковой (нянька Фелицата), заблиставший в конце 2-го действия, первую сцену не спасает. Хотя, верю, режиссеру пришлось много поработать, «соскребая» актерские штампы и добиваясь естественности.
А во втором акте появляется Василий Бочкарев, и среднестатистический психологизм сменяется подлинной театральностью. Я вижу живого хитренького, умненького, болтливого мужичка, «ветхого» по своему возрасту, но готового тряхнуть стариной. Он выходит на сцену, едва ковыляя с помощью палки, — уходит после первого разговора с Пелагеей Зыбкиной развязненькой походкой опытного жуира. Сцена встречи отставного унтера Силы Грозного и Мавры Тарасовны — лучший момент спектакля, ради которого стоит его смотреть. Узнав своего бывшего возлюбленного, расцветает, молодеет Мавра, приосанивается Сила; садятся они на верхней жердочке скамеечки, как перед ними молодые влюбленные, и щебечут... Такого мягкого лиризма, юмора я вроде и не припомню за последние десятилетия.
Под финал действующие лица поют песню с рефреном «найди покой». Через несколько дней на «Мнимом больном» мудрый Беральд тоже увещевал брата: «Нам надо остаться в покое». Малый театр, похоже, нашел свой покой и старается передать его зрителям. Что ж, все мы жаждем покоя, и гастрольные спектакли находили отклик у публики. Насколько академический покой перспективен для театра — вопрос другой.
Евгений СОКОЛИНСКИЙ
«Санкт-Петербургские ведомости», 07.10.2005
ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр.
Этот коллектив не имеет надобности никого поражать, тем более звезд у Юрия Соломина, руководителя театра, пожалуй, не меньше, чем у Марка Захарова. Из старых академических только Малый не сдался на милость так называемой активной режиссуре. Правда, три из пяти спектаклей, привезенных на юбилейные гастроли, поставил Сергей Женовач. Но это уже не тот Женовач, что сочинял в ГИТИСе и Театре на Малой Бронной фантасмагорического «Владимира III степени» Гоголя, монтировал «Пучину» Островского с мелодрамой Дино и Дюканжа. Теперь у него ритмы — неспешные, костюмы — исторические, и мастера спокойно читают автора по тексту.
Правда, в «Мнимом больном» Мольера все-таки текст покромсали. Не близка Женовачу комедия-балет, и все интермедии, за исключением последней (тоже переписанной А. В. Клюквиным), постановщик выкинул. Традициям Малого свойственна жанровая умеренность и балетная пастораль, фарс с его буйством — совсем некстати. В остальном уважение к автору обязательно.
Из пяти привезенных спектаклей меня заинтересовали прежде всего два: «Правда хорошо, а счастье лучше» и «Мнимый больной». Премьеры, разделенные трехлетним перерывом, как ни странно, составили дилогию, или, выражаясь современным языком, мини-сериал. Постановки сближены общей ситуацией и пятью актерами. Главное лицо «сериала» — симпатичный самодур (и такое бывает). У Островского это купчиха Мавра Тарасовна, у Мольера — мнимый больной Арган. В доме самодура томится жаждущая самостоятельности девушка. Соответственно, Поликсена — Анжелика. Девушка от нечего делать влюбляется в наивника Платона — Клеандра, но замуж ее хотят выдать за немилого. Наладить весь этот компот берется нянька-служанка Фелицата — Туанета. Словом, знакомая история.
Женовач — человек мягкий, чувствительный, любит работать со своей командой, или, скажем, театральной семьей. У каждого неизменная роль в дилогии. Е. Глушенко (Мавра, Белинда) обволакивает мягкостью. В. Бочкарев (Грознов, Арган) — странноватый игрун. Г. Подгородинский, начиная с Чацкого, представляет варианты интеллигента-протестанта. В. Низовой (Амос, Томас) — сын-дурачок с наглецой. Наконец, А. Клюквин (садовник Глеб, Беральд) — воплощение здравого смысла.
Это соотношение актеров-персонажей дорого режиссеру, и он готов «подстрогать» героиню, чтобы пришлась в пору той же Евгении Глушенко. Белинда — корыстолюбивая и лицемерная жена Аргана. Но всякая стервозность чужда имиджу популярной актрисы. В результате мы сочувствуем достойной женщине, вынужденной терпеть нечистоплотного мужа с его горшками, клизмами, отхаркиваниями. А уж когда она обкладывает его снизу доверху подушечками, не один чахлый старец в зрительном зале с завистью вздохнет.
Из всей великолепной пятерки несколько выбивается Глеб Подгородинский. Характер дарования влечет его к большей остроте сценического рисунка, чем это свойственно другим исполнителям. Платон Зыбкин не только потешен со своими разоблачениями (это и у Островского есть), скорее карикатурен. Держится фертиком, улыбка гаденькая, нахальная. Так что его внезапный матримониальный и служебный успех в финале не назовешь победой справедливости. А уж Клеандр и вовсе какой-то волчок: кружится по сцене с развевающимися фалдами, не в силах остановиться, истерически вскрикивает, глаза на лбу. В чем-то этот человек- «фитюлька» похож на эскиз Хлестакова.
В остальном же работам Женовача чужда резкость. И мазурики у него благообразны.
Мольер искренне ненавидел врачей, выводил их в виде гротескных масок с огромными клистирами. Здесь врачи-убийцы, кутающиеся в длинные белые парики, словно в меховое боа, разве что несколько туповаты. Персонажи Островского и Мольера живут в замкнутом и по-своему уютном мирке. Скрываясь то за глухим забором, то в стенах красивого дубового кабинета (художник Д. Боровский), напоминающего великокняжеские особняки Петербурга.
Уютный мирок создан для домашних бесед. Это Марк Захаров полагает, что нынешняя публика больше двух минут без фейерверка слушать не может. А у Женовача 20 минут говорят, открываешь через 20 минут глаза — опять говорят, потом на скамеечку садится вторая пара, следом — третья. Впрочем, в БДТ и публика несколько иная, чем в Выборгском ДК. Более степенная. Знает, на что идет. Захаров призывает к атаке — Малый театр к примирению с действительностью.
Способ смириться с действительностью — уйти в мнимую жизнь. Кто-то уходит в маргиналы (Чацкий), кто-то во временное подполье (Глумов), кто-то будет мечтать и страдать (сестры). Арган — Бочкарев отдается актерству. Его мнимая болезненность — театр для себя и домашних. С удовольствием он притворяется покойником. «На!» — восклицает Арган и распластывается в кресле, вызывая смех и аплодисменты в зале. А когда ему предлагают стать доктором, он тоже в восторге — новую роль поручили.
Уйти в свою норку хорошо, потому что плетью обуха не перешибешь. Богатая вдова сквозь пальцы смотрит на мелкое воровство садовника и на финансовые хищения любимого сыночка — Глушенко неизменно мягкая, гармонично женственная, терпеливая. Так же терпит ворюг докторов и нотариусов Арган. Что ж поделаешь?
Впрочем, гастроли привлекали главным образом не философско-политическими позициями «последней академии». Было интересно понять, насколько востребован сегодня театр подчеркнуто традиционный, не поддержанный режиссерскими аттракционами или повышенной экспрессией. Ответ, с моей точки зрения, неоднозначен. Скажем, первое действие «Правды...» с его статичностью, отсутствием живых диалогов не радует, и темперамент Л. Поляковой (нянька Фелицата), заблиставший в конце 2-го действия, первую сцену не спасает. Хотя, верю, режиссеру пришлось много поработать, «соскребая» актерские штампы и добиваясь естественности.
А во втором акте появляется Василий Бочкарев, и среднестатистический психологизм сменяется подлинной театральностью. Я вижу живого хитренького, умненького, болтливого мужичка, «ветхого» по своему возрасту, но готового тряхнуть стариной. Он выходит на сцену, едва ковыляя с помощью палки, — уходит после первого разговора с Пелагеей Зыбкиной развязненькой походкой опытного жуира. Сцена встречи отставного унтера Силы Грозного и Мавры Тарасовны — лучший момент спектакля, ради которого стоит его смотреть. Узнав своего бывшего возлюбленного, расцветает, молодеет Мавра, приосанивается Сила; садятся они на верхней жердочке скамеечки, как перед ними молодые влюбленные, и щебечут... Такого мягкого лиризма, юмора я вроде и не припомню за последние десятилетия.
Под финал действующие лица поют песню с рефреном «найди покой». Через несколько дней на «Мнимом больном» мудрый Беральд тоже увещевал брата: «Нам надо остаться в покое». Малый театр, похоже, нашел свой покой и старается передать его зрителям. Что ж, все мы жаждем покоя, и гастрольные спектакли находили отклик у публики. Насколько академический покой перспективен для театра — вопрос другой.
Евгений СОКОЛИНСКИЙ
«Санкт-Петербургские ведомости», 07.10.2005
07.10.2005
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
«Пресса о гастролях Малого театра»
ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге...
ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге...
«Пресса о гастролях Малого театра»
ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге
Малый театр называют «домом Островского», и это буквально так: Александр Николаевич сидит перед входом в виде памятника и отгоняет всякую режиссерскую нечисть, в сатанинской гордыне возомнившую, что она умнее Автора. А никак это невозможно, господа, чтобы какие-нибудь болтливые, насквозь порочные, малограмотные самозванцы вдруг стали умнее Островского, демиурга русского театра. Именем Малого театра — символа косности — ругались новаторы ХХ века, уничтожая русский бытовой «жизнеподобный театр». Когда он был, наконец, уничтожен и на его обломках уселись пировать нетопыри и панночки, оказалось, что забыли спросить зрителя — а хочет ли он уничтожения бытового театра? Малый театр отвечает на этот вопрос — подробно и развернуто.
Когда открывается занавес, обещая рассказать, что «На всякого мудреца довольно простоты», и перед нами не трубы, канаты, бревна, тряпки, баобабы или еще какие-то приметы режиссерского самовыражения, а нормальные добротные декорации, верные принципу историзма (художник Э. Стенберг), да еще будет пять перемен декораций, да с бутафорией, да чистый текст Островского пойдет, без отсебятины, да с хорошим ласковым московским говором — зритель начинает даже как-то постанывать от счастья. Как будто после салатов из полиэтилена с уксусом, которыми потчуют театралов всего в двух шагах от Малого театра, ему наконец дали хлеба и воды: живое слово, умную речь, сыгранный характер, человекоразмерную, мудро придуманную историю.
Островский, автор 49 пьес, сохранил в поэтически преображенном виде русскую жизнь нескольких веков, запечатлел ее в совершенстве русской разговорной речи. Малый театр, со своей стороны, консервировал приемы русского бытового театра. Когда две эти субстанции удачно соединяются, на театральный организм это производит резкое и замечательно оздоровляющее действие — что-то вроде вливания озона. Так заулыбался, обрадовался гастролям «доброго Малого» измученный и хмурый Петербург (здесь по-прежнему Островского играть не умеют, удачи редки). То есть с ходом времени эстетический консерватизм Малого театра стал не тормозом какого-то там «прогресса» (какой, к лешему, в театре может быть прогресс?), а благодетельным чудом, доставляющим истинное наслаждение.
Спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» режиссера Сергея Женовача считается признанной удачей. Хотя в Петербург не приехала часть декораций, и зал БДТ, где проходили гастроли, сначала пугал чопорностью и известным свойством местной публики — беспрерывным чахоточным кашлем, живые, веселые токи этого легкого представления почти тотчас же побежали в зал. Семья строгой купчихи Барабошевой живет в своем доме, «за забором» — немножко не так, как мы, а в общем — похоже. Это наши глубокие родственники — смешные, самодурные, чудаковатые русские люди. Кстати, с другой стороны забора все время идет невидимая жизнь, там говорят, поют, но — вот мелочь, в которой сказывается класс режиссера! — говорят там тексты из других комедий Островского. Несправедливость житейского уклада в доме Барабошевых предопределена тем, что главная женщина тут — одна-одинешенька, словно окаменела без счастья (Евгения Глушенко). А счастье в любой пьесе Островского только одно и бывает: это благодетельный, любовный союз мужчины и женщины. И вот хитроумная нянька Фелицата (Людмила Полякова) находит хозяйке ее мужчину, бывшего любовника, а ныне старого солдата с дивным именем: Сила Ерофеич Грознов.
В этой роли совершенно прекрасен Василий Бочкарев. Играет он лихо, озорно, с огоньком — и при этом на удивление мягко, ласково, без гротескных излишеств. Веселый старый солдат, с лукавинкой, себе на уме, появляется в осеннем саду этой комедии как бог из машины или черт из коробочки. Бочкарев заставляет вспомнить об игре прославленных комиков Малого театра, известной, увы, только по гравюрам и описаниям. Нет, что-то есть еще! Что-то словно живет в воздухе «островских» спектаклей Малого, словно тени вьются — не злобные и голодные, а веселые и добрые, всегда готовые помочь и подсобить нашим бедным современникам...
Но нисколько не меньше прославленного спектакля Женовача, основного, опорного режиссера Малого театра (Сергей Женовач, абсолютный, волевой режиссер, мог бы в экстазе демонического самоупоения открыть театр своего имени и там самоутверждаться, издеваясь над классикой — нет, пошел служить настоящему делу, как полный молодец), мне понравилась композиция режиссера Владимира Бейлиса по «На всякого мудреца довольно простоты». И не только добротностью сценической фактуры, учитывающей, что в кабинете генерала стоит не та мебель, что в гостиной небогатого чиновника, хотя и это дорогого стоит. Пьеса Островского (Боже мой, в пяти действиях! Попробуйте напишите пьесу, чтобы в ней хватило мыслей и характеров на пять действий, вы, «новые драматурги», которых и на два-то акта не хватает!), рисующую нравы пореформенной России, блистательно рассказывающую о карьере подловатого молодого человека, да чтобы не превратилась в набор сверкающих афоризмов. Нет, она оживленна, осмысленна — но не путем вивисекции и осквернения. Бейлис создал ансамбль из живых, смешных характеров: вот озорная девчонка, неожиданно для себя превратившаяся в «тетку», с чем она никак не может смириться (Ирина Муравьева — Клеопатра Львовна), вот бравый, жизнелюбивый генерал, выкинутый из активного хода жизни (Борис Клюев — Крутицкий), вот растерянная, заплутавшая бывшая красотка, добрая, глуповатая, тайком попивающая (отличная Элина Быстрицкая — Турусина) и прочие: Да, они грешные, не шибко умные пожилые люди — но горе тому, кто решит их обмануть. Пожалуй, впервые на русской сцене обаяние Глумова, как его сыграл Александр Вершинин, уступило нравственной оценке его действий. Перед нами подлец — умный, обаятельный, но несомненный подлец, обманувший доверившихся ему людей. Стихия веселой и подробной игры напоена смыслом, который пронизывает весь спектакль, не дает ему рассыпаться на сценки и репризы. А как говорят в Малом, Боже, как говорят! Крупно, чисто, звонко, поэтично, с чувством ритмов, всегда живущих в тексте Островского: слышно с любого ряда.
Дай Бог здоровья и крепости духа всем служителям Малого театра, и особенно его руководителю Юрию Соломину. Я знаю, что в планах юбилейного сезона — постановка пьесы Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Если театру удастся воплотить это — поверьте специалисту — гениальное, почти не имеющее сценической истории произведение, вот будет событие для всей отечественной культуры!
Для меня несомненно, что на сегодняшний день Малый театр — главный театр страны. Его можно смело рекомендовать любому провинциалу, приехавшему в столицу на два-три дня. Сюда не стыдно и не обидно зайти верующему человеку — его ничем не оскорбят. В Малый не страшно идти всей семьей, но и одному будет не скучно. Режиссеры Малого, преодолев гордыню, служат Автору и Отечественному театру, а что касается артистов, то их организмы не вывихнуты, не сорваны с резьбы скверной, выдаваемой за «новаторство» игрой. Здесь царит золотое русское слово, спокойствие нравственной и эстетической нормы, добротная работа мастеров. Слава Богу, спор о том, нужен ли русский бытовой жизнеподобный театр, закончен. Я надеюсь — навсегда.
ТАТЬЯНА МОСКВИНА
«Московские новости», 07.10.2005
ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге
Малый театр называют «домом Островского», и это буквально так: Александр Николаевич сидит перед входом в виде памятника и отгоняет всякую режиссерскую нечисть, в сатанинской гордыне возомнившую, что она умнее Автора. А никак это невозможно, господа, чтобы какие-нибудь болтливые, насквозь порочные, малограмотные самозванцы вдруг стали умнее Островского, демиурга русского театра. Именем Малого театра — символа косности — ругались новаторы ХХ века, уничтожая русский бытовой «жизнеподобный театр». Когда он был, наконец, уничтожен и на его обломках уселись пировать нетопыри и панночки, оказалось, что забыли спросить зрителя — а хочет ли он уничтожения бытового театра? Малый театр отвечает на этот вопрос — подробно и развернуто.
Когда открывается занавес, обещая рассказать, что «На всякого мудреца довольно простоты», и перед нами не трубы, канаты, бревна, тряпки, баобабы или еще какие-то приметы режиссерского самовыражения, а нормальные добротные декорации, верные принципу историзма (художник Э. Стенберг), да еще будет пять перемен декораций, да с бутафорией, да чистый текст Островского пойдет, без отсебятины, да с хорошим ласковым московским говором — зритель начинает даже как-то постанывать от счастья. Как будто после салатов из полиэтилена с уксусом, которыми потчуют театралов всего в двух шагах от Малого театра, ему наконец дали хлеба и воды: живое слово, умную речь, сыгранный характер, человекоразмерную, мудро придуманную историю.
Островский, автор 49 пьес, сохранил в поэтически преображенном виде русскую жизнь нескольких веков, запечатлел ее в совершенстве русской разговорной речи. Малый театр, со своей стороны, консервировал приемы русского бытового театра. Когда две эти субстанции удачно соединяются, на театральный организм это производит резкое и замечательно оздоровляющее действие — что-то вроде вливания озона. Так заулыбался, обрадовался гастролям «доброго Малого» измученный и хмурый Петербург (здесь по-прежнему Островского играть не умеют, удачи редки). То есть с ходом времени эстетический консерватизм Малого театра стал не тормозом какого-то там «прогресса» (какой, к лешему, в театре может быть прогресс?), а благодетельным чудом, доставляющим истинное наслаждение.
Спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» режиссера Сергея Женовача считается признанной удачей. Хотя в Петербург не приехала часть декораций, и зал БДТ, где проходили гастроли, сначала пугал чопорностью и известным свойством местной публики — беспрерывным чахоточным кашлем, живые, веселые токи этого легкого представления почти тотчас же побежали в зал. Семья строгой купчихи Барабошевой живет в своем доме, «за забором» — немножко не так, как мы, а в общем — похоже. Это наши глубокие родственники — смешные, самодурные, чудаковатые русские люди. Кстати, с другой стороны забора все время идет невидимая жизнь, там говорят, поют, но — вот мелочь, в которой сказывается класс режиссера! — говорят там тексты из других комедий Островского. Несправедливость житейского уклада в доме Барабошевых предопределена тем, что главная женщина тут — одна-одинешенька, словно окаменела без счастья (Евгения Глушенко). А счастье в любой пьесе Островского только одно и бывает: это благодетельный, любовный союз мужчины и женщины. И вот хитроумная нянька Фелицата (Людмила Полякова) находит хозяйке ее мужчину, бывшего любовника, а ныне старого солдата с дивным именем: Сила Ерофеич Грознов.
В этой роли совершенно прекрасен Василий Бочкарев. Играет он лихо, озорно, с огоньком — и при этом на удивление мягко, ласково, без гротескных излишеств. Веселый старый солдат, с лукавинкой, себе на уме, появляется в осеннем саду этой комедии как бог из машины или черт из коробочки. Бочкарев заставляет вспомнить об игре прославленных комиков Малого театра, известной, увы, только по гравюрам и описаниям. Нет, что-то есть еще! Что-то словно живет в воздухе «островских» спектаклей Малого, словно тени вьются — не злобные и голодные, а веселые и добрые, всегда готовые помочь и подсобить нашим бедным современникам...
Но нисколько не меньше прославленного спектакля Женовача, основного, опорного режиссера Малого театра (Сергей Женовач, абсолютный, волевой режиссер, мог бы в экстазе демонического самоупоения открыть театр своего имени и там самоутверждаться, издеваясь над классикой — нет, пошел служить настоящему делу, как полный молодец), мне понравилась композиция режиссера Владимира Бейлиса по «На всякого мудреца довольно простоты». И не только добротностью сценической фактуры, учитывающей, что в кабинете генерала стоит не та мебель, что в гостиной небогатого чиновника, хотя и это дорогого стоит. Пьеса Островского (Боже мой, в пяти действиях! Попробуйте напишите пьесу, чтобы в ней хватило мыслей и характеров на пять действий, вы, «новые драматурги», которых и на два-то акта не хватает!), рисующую нравы пореформенной России, блистательно рассказывающую о карьере подловатого молодого человека, да чтобы не превратилась в набор сверкающих афоризмов. Нет, она оживленна, осмысленна — но не путем вивисекции и осквернения. Бейлис создал ансамбль из живых, смешных характеров: вот озорная девчонка, неожиданно для себя превратившаяся в «тетку», с чем она никак не может смириться (Ирина Муравьева — Клеопатра Львовна), вот бравый, жизнелюбивый генерал, выкинутый из активного хода жизни (Борис Клюев — Крутицкий), вот растерянная, заплутавшая бывшая красотка, добрая, глуповатая, тайком попивающая (отличная Элина Быстрицкая — Турусина) и прочие: Да, они грешные, не шибко умные пожилые люди — но горе тому, кто решит их обмануть. Пожалуй, впервые на русской сцене обаяние Глумова, как его сыграл Александр Вершинин, уступило нравственной оценке его действий. Перед нами подлец — умный, обаятельный, но несомненный подлец, обманувший доверившихся ему людей. Стихия веселой и подробной игры напоена смыслом, который пронизывает весь спектакль, не дает ему рассыпаться на сценки и репризы. А как говорят в Малом, Боже, как говорят! Крупно, чисто, звонко, поэтично, с чувством ритмов, всегда живущих в тексте Островского: слышно с любого ряда.
Дай Бог здоровья и крепости духа всем служителям Малого театра, и особенно его руководителю Юрию Соломину. Я знаю, что в планах юбилейного сезона — постановка пьесы Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Если театру удастся воплотить это — поверьте специалисту — гениальное, почти не имеющее сценической истории произведение, вот будет событие для всей отечественной культуры!
Для меня несомненно, что на сегодняшний день Малый театр — главный театр страны. Его можно смело рекомендовать любому провинциалу, приехавшему в столицу на два-три дня. Сюда не стыдно и не обидно зайти верующему человеку — его ничем не оскорбят. В Малый не страшно идти всей семьей, но и одному будет не скучно. Режиссеры Малого, преодолев гордыню, служат Автору и Отечественному театру, а что касается артистов, то их организмы не вывихнуты, не сорваны с резьбы скверной, выдаваемой за «новаторство» игрой. Здесь царит золотое русское слово, спокойствие нравственной и эстетической нормы, добротная работа мастеров. Слава Богу, спор о том, нужен ли русский бытовой жизнеподобный театр, закончен. Я надеюсь — навсегда.
ТАТЬЯНА МОСКВИНА
«Московские новости», 07.10.2005
28.09.2005
Подробнее
«Листая старые подшивки» ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
«Листая старые подшивки»
ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
27 декабря на основной сцене Малого театра будет сыграна премьера «Правда — хорошо, а счастье лучше». Еще один Островский в Доме Островского. Спектакль, однако, ожидается не рядовой...
ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
27 декабря на основной сцене Малого театра будет сыграна премьера «Правда — хорошо, а счастье лучше». Еще один Островский в Доме Островского. Спектакль, однако, ожидается не рядовой...
«Листая старые подшивки»
ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
27 декабря на основной сцене Малого театра будет сыграна премьера «Правда — хорошо, а счастье лучше». Еще один Островский в Доме Островского. Спектакль, однако, ожидается не рядовой. Вторая встреча режиссера Сергея Женовача и сценографа Александра Боровского с бархатно-позолоченным народным достоянием, судя по предыдущему «Горю от ума», обещает быть увлекательной.
Четыре с половиной года назад Сергей Женовач, возглавлявший тогда Театр на Малой Бронной, вместе с группой артистов вынужден был его покинуть под давлением облеченного полной властью директора театра Ильи Когана (похожая история разворачивается сегодня на Бронной со сменившим Женовача на посту главрежа Андреем Житинкиным, постановщиком совсем иного стиля и нрава, что, тем не менее, не уберегло и его от директорских интриг). С той поры исчезли из репертуара пять спектаклей, а Женовач лишен возможности работать со своей командой, в которую входили очень хорошие артисты — Ирина Розанова, Надежда Маркина, Сергей Тарамаев, Сергей Баталов, Геннадий Назаров, много снимающиеся в кино, а на сцене теперь почти не играющие.
После всех этих невеселых событий Малый театр пригласил Женовача, тяготеющего к русской классике, на постановку «Горя от ума», и тот, расправившись с навязчивыми пафосными штампами, сочувственно, просто и современно рассказал грибоедовскую историю любви, разлуки и предательства. Спектакль, в котором роль Фамусова — лучшее за многие годы актерское создание Юрия Соломина, третий сезон пользуется очевидным успехом у публики.
Теперь же нас ожидает встреча с Островским в неотменимом контексте увесистой истории постановок этого драматурга на некогда императорских подмостках. Похоже, можно смело вести речь о «новой жизни традиции». Сам Сергей Женовач размышляет об этом так:
«Здесь возникла ситуация, с которой я до встречи с Малым театром не сталкивался. Приходится ставить пьесу Островского, неминуемо учитывая опыт постановок ее в этих стенах. Это, конечно, не только исторический экскурс. Накладывается определенный отпечаток на работу, отчего возникает несколько иной подход к репетициям. Наша постановка «Правды — хорошо», как, впрочем, и «Горя от ума» — восьмая по счету. Мы сами входим в исторический контекст: продолжая – добавляем».
Помимо признанных мастеров Малого театра, замечательных Людмилы Поляковой, Евгении Глушенко, Василия Бочкарева и других, в спектакле занято молодое поколение — Ирина Леонова и Глеб Подгородинский, ведущая пара «Горя от ума». За этим скрыта обаятельная внутритеатральная игра. Дело в том, что, сочиняя своего молодого героя Платона, Островский имел в виду Чацкого; он сам об этом упоминал. Конечно, это только отзвуки грибоедовского образа, не без доброго юмора, но ни в коем случае не пародия. А Поликсена, конечно, чуточку Софья. Так что, надеюсь, у нас получатся такие вот замоскворецкие Чацкий и Софья.
Если раньше сюжет «Правды — хорошо» упорно разворачивали под углом столкновения «темного царства» и подрастающего демократического поколения, то сегодня пьеса открывается своей наивностью, душевностью, ясностью, щемящей тоской, какой-то потаенной прелестью. Пьесы ведь тоже движутся, живут во времени.
У Островского есть масса пьес ярких, броских, которые тебя потрясают и захватывают с первых строк, как «Бесприданница», как «Горячее сердце» или «Гроза». А есть пьесы-Золушки, как «Правда — хорошо», которые на себя не очень-то и обращают внимание. Однако при внешней неэффектности они постепенно раскрываются теми качествами, которых у броских пьес или поменьше, или нет вовсе.
Время сейчас такое динамичное, что театры любят из длинных названий делать короткие, например, «На всякого мудреца довольно простоты» урезается до «Мудреца». Но лично мне нравятся старые московские неспешные заглавия, как «Правда — хорошо, а счастье лучше». Не только потому, что это пословица, не только потому, что это длинно, а я тяготею ко всему длинному, но и потому, что в этих словах есть утверждение, но нет противопоставления. Ведь правда — это действительно хорошо, и жить по правде — единственно верно, но существуют вещи, которые находятся выше чувства правды: состояние души, гармония с собой, счастливые минуты... В этом названии нет тенденциозности, но есть приглашение к разговору. Так что – «Правда — хорошо, а счастье лучше»!
Мария ХАЛИЗЕВА
«Вечерний клуб», 26.12.2002
ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
27 декабря на основной сцене Малого театра будет сыграна премьера «Правда — хорошо, а счастье лучше». Еще один Островский в Доме Островского. Спектакль, однако, ожидается не рядовой. Вторая встреча режиссера Сергея Женовача и сценографа Александра Боровского с бархатно-позолоченным народным достоянием, судя по предыдущему «Горю от ума», обещает быть увлекательной.
Четыре с половиной года назад Сергей Женовач, возглавлявший тогда Театр на Малой Бронной, вместе с группой артистов вынужден был его покинуть под давлением облеченного полной властью директора театра Ильи Когана (похожая история разворачивается сегодня на Бронной со сменившим Женовача на посту главрежа Андреем Житинкиным, постановщиком совсем иного стиля и нрава, что, тем не менее, не уберегло и его от директорских интриг). С той поры исчезли из репертуара пять спектаклей, а Женовач лишен возможности работать со своей командой, в которую входили очень хорошие артисты — Ирина Розанова, Надежда Маркина, Сергей Тарамаев, Сергей Баталов, Геннадий Назаров, много снимающиеся в кино, а на сцене теперь почти не играющие.
После всех этих невеселых событий Малый театр пригласил Женовача, тяготеющего к русской классике, на постановку «Горя от ума», и тот, расправившись с навязчивыми пафосными штампами, сочувственно, просто и современно рассказал грибоедовскую историю любви, разлуки и предательства. Спектакль, в котором роль Фамусова — лучшее за многие годы актерское создание Юрия Соломина, третий сезон пользуется очевидным успехом у публики.
Теперь же нас ожидает встреча с Островским в неотменимом контексте увесистой истории постановок этого драматурга на некогда императорских подмостках. Похоже, можно смело вести речь о «новой жизни традиции». Сам Сергей Женовач размышляет об этом так:
«Здесь возникла ситуация, с которой я до встречи с Малым театром не сталкивался. Приходится ставить пьесу Островского, неминуемо учитывая опыт постановок ее в этих стенах. Это, конечно, не только исторический экскурс. Накладывается определенный отпечаток на работу, отчего возникает несколько иной подход к репетициям. Наша постановка «Правды — хорошо», как, впрочем, и «Горя от ума» — восьмая по счету. Мы сами входим в исторический контекст: продолжая – добавляем».
Помимо признанных мастеров Малого театра, замечательных Людмилы Поляковой, Евгении Глушенко, Василия Бочкарева и других, в спектакле занято молодое поколение — Ирина Леонова и Глеб Подгородинский, ведущая пара «Горя от ума». За этим скрыта обаятельная внутритеатральная игра. Дело в том, что, сочиняя своего молодого героя Платона, Островский имел в виду Чацкого; он сам об этом упоминал. Конечно, это только отзвуки грибоедовского образа, не без доброго юмора, но ни в коем случае не пародия. А Поликсена, конечно, чуточку Софья. Так что, надеюсь, у нас получатся такие вот замоскворецкие Чацкий и Софья.
Если раньше сюжет «Правды — хорошо» упорно разворачивали под углом столкновения «темного царства» и подрастающего демократического поколения, то сегодня пьеса открывается своей наивностью, душевностью, ясностью, щемящей тоской, какой-то потаенной прелестью. Пьесы ведь тоже движутся, живут во времени.
У Островского есть масса пьес ярких, броских, которые тебя потрясают и захватывают с первых строк, как «Бесприданница», как «Горячее сердце» или «Гроза». А есть пьесы-Золушки, как «Правда — хорошо», которые на себя не очень-то и обращают внимание. Однако при внешней неэффектности они постепенно раскрываются теми качествами, которых у броских пьес или поменьше, или нет вовсе.
Время сейчас такое динамичное, что театры любят из длинных названий делать короткие, например, «На всякого мудреца довольно простоты» урезается до «Мудреца». Но лично мне нравятся старые московские неспешные заглавия, как «Правда — хорошо, а счастье лучше». Не только потому, что это пословица, не только потому, что это длинно, а я тяготею ко всему длинному, но и потому, что в этих словах есть утверждение, но нет противопоставления. Ведь правда — это действительно хорошо, и жить по правде — единственно верно, но существуют вещи, которые находятся выше чувства правды: состояние души, гармония с собой, счастливые минуты... В этом названии нет тенденциозности, но есть приглашение к разговору. Так что – «Правда — хорошо, а счастье лучше»!
Мария ХАЛИЗЕВА
«Вечерний клуб», 26.12.2002
22.08.2005
Подробнее
«Листая старые подшивки» ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
«Листая старые подшивки»
ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
Спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше», поставленный Сергеем Женовачем, явно стал если не «гвоздем» сезона, то его главной радостью и главной надеждой.
ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
Спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше», поставленный Сергеем Женовачем, явно стал если не «гвоздем» сезона, то его главной радостью и главной надеждой.
«Листая старые подшивки»
ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
Что такое хорошо, а что лучше по Александру Островскому.
Среди традиций Малого театра Юрий Соломин особо выделил одну: «Приглашать художника в трудные для них периоды. Когда Леонид Варпаховский вернулся из сталинских лагерей, его позвали в наш театр. Когда было тяжелое положение у Леонида Хейфеца — опять же он работал у нас. И Борис. Львов-Анохин был приглашен в трудный период его жизни и поставил здесь свои лучшие спектакли». Когда Сергея Женовача выжили из Театра на Малой Бронной, а вслед за ним ушла большая часть его труппы, когда распался один из самых живых и пленительных театральных коллективов Москвы и, при всей очевидности ответа на вопросы «Кто виноват? « и «Что делать? «, большинство театральных деятелей разводили руками, Женовача пригласили на постановку в Малый театр («Что выйдет из нашего сотрудничества с Сергеем Женовачем, пока судить трудно», — осторожно комментировал Юрий Соломин, сыгравший в его «Горе от ума» одну из своих лучших ролей).
Когда-то Олег Ефремов больше всего гордился отзывом одного из зрителей первых премьер «Современника»: «Это просто старый МХАТ». Выходя с премьеры «Правда -хорошо, а счастье лучше», хочется сказать, что это «Просто старый Малый театр». Так на старой картине после работы художника-реставратора вдруг оживают краски, то, что было покрыто копотью времени, оказывается ярким, живым, дышащим. Обновляя традицию Островского в Малом театре, Сергей Женовач возвращает ей дыхание живого театра.
В саду купеческого дома созрели яблоки: их чистят, аккуратно срезая тоненькой ленточкой кожуру, откусывают со смаком, угощают друг друга и соседей; плут-садовник (Александр Клюквин) исподтишка таскает корзины на продажу за солидный массивный забор. Яблоки лежат на скамейках, на поломанном диване, на тарелках. Больше же всего их на белых брезентовых тентах, натянутых над сценой: ударишь рукой по тенту, яблоко и выпрыгнет: ешь не хочу. Кроме яблок в доме созрела и внучка: смуглая своенравная красотка Поликсена (Ирина Леонова нашла для интонаций пороха-девки чудное смешение детского каприза и еще не знающего себя властного характера). И хочет она замуж не за намеченного генерала, а за приказчика-недотепу Платона (Глеб Подгородинский), который всем в глаза говорит чистую правду (а стало быть, до совершенного понятия о вещах еще не дошел). Традиционная коллизия у Островского, как правило, разрешается или драмой разбитого сердца, или счастливой свадебкой.
На этот раз обещанное в названии счастье тихо сияет над сценой. Все будет хорошо — успокоительно улыбается режиссер.
Злодеи здесь так забавны, так легкомысленны и дурашливы, что и вправду можно поверить, что скоро все-все станут «патриотами своего отечества», а «мерзавцев своей жизни» вовсе не останется.
Пожалуй, Женовач пока единственный из учеников Петра Фоменко, унаследовавший у него умение работать с актерами разных поколений, школ и верований, сплотить их в единый ансамбль, передав ощущение радости и легкости сценической игры. Знакомые актеры Малого театра – Евгения Глушенко (Мавра Тарасовна), Людмила Полякова (Филицата), Василий Бочкарев (Сила Ерофеич Грознов) — играют с тем великолепным «брио», про которое в цирке говорят: «с куражом работают». «Мяу», — визгливо выдохнет Фелицата позывной сигнал вместо оплошавшего крохотного котенка.
«Лет двадцать за упокой его души подаю — разве ж человек это выдержит? — легко и женственно поправляя волосы, пожмет плечами Марфа Тарасовна, вспоминая своего грозного полюбовника и данную ему клятву. И вопреки словам в интонации вдруг промелькнет и тоска по своему мучителю. Наконец, сам ангел-мучитель, отставной «ундер» Сила Грознов в исполнении Василия Бочкарева, стал камертоном спектакля.
Василий Бочкарев наделяет своего героя спонтанной внезапностью реакций и поступков. Вот едва разогнулся, с трудом уселся на неудобный диван. И тут же, накинув шаль на плечи, буквально облетел сцену, показывая, как именно заметалась купчиха, его увидев. Сочувственно выслушивая горести несчастной вдовы, он с неожиданной гордостью сообщит, что у него денег много, «но вам не дам! «Разница между ласковой интонацией и жестким отказом так разительна, что вдова шепотом переспросит: «Почему? « — «А я проценты большие беру!!! «И снова победоносный взгляд старого дитяти, который в простодушии сердца не ведает, что творит.
Еще лет пять назад сама мысль, что событием сезона станет постановка Островского в Малом театре, показалась бы экстравагантной. Уверения, что именно на этом спектакле наконец вкусы критики и зрителей будут звучать в унисон, показались бы абсурдом. Но спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше», поставленный Сергеем Женовачем, явно стал если не «гвоздем» сезона, то его главной радостью и главной надеждой.
Ольга ЕГОШИНА
«Первое сентября», 01.03.2003
ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
Что такое хорошо, а что лучше по Александру Островскому.
Среди традиций Малого театра Юрий Соломин особо выделил одну: «Приглашать художника в трудные для них периоды. Когда Леонид Варпаховский вернулся из сталинских лагерей, его позвали в наш театр. Когда было тяжелое положение у Леонида Хейфеца — опять же он работал у нас. И Борис. Львов-Анохин был приглашен в трудный период его жизни и поставил здесь свои лучшие спектакли». Когда Сергея Женовача выжили из Театра на Малой Бронной, а вслед за ним ушла большая часть его труппы, когда распался один из самых живых и пленительных театральных коллективов Москвы и, при всей очевидности ответа на вопросы «Кто виноват? « и «Что делать? «, большинство театральных деятелей разводили руками, Женовача пригласили на постановку в Малый театр («Что выйдет из нашего сотрудничества с Сергеем Женовачем, пока судить трудно», — осторожно комментировал Юрий Соломин, сыгравший в его «Горе от ума» одну из своих лучших ролей).
Когда-то Олег Ефремов больше всего гордился отзывом одного из зрителей первых премьер «Современника»: «Это просто старый МХАТ». Выходя с премьеры «Правда -хорошо, а счастье лучше», хочется сказать, что это «Просто старый Малый театр». Так на старой картине после работы художника-реставратора вдруг оживают краски, то, что было покрыто копотью времени, оказывается ярким, живым, дышащим. Обновляя традицию Островского в Малом театре, Сергей Женовач возвращает ей дыхание живого театра.
В саду купеческого дома созрели яблоки: их чистят, аккуратно срезая тоненькой ленточкой кожуру, откусывают со смаком, угощают друг друга и соседей; плут-садовник (Александр Клюквин) исподтишка таскает корзины на продажу за солидный массивный забор. Яблоки лежат на скамейках, на поломанном диване, на тарелках. Больше же всего их на белых брезентовых тентах, натянутых над сценой: ударишь рукой по тенту, яблоко и выпрыгнет: ешь не хочу. Кроме яблок в доме созрела и внучка: смуглая своенравная красотка Поликсена (Ирина Леонова нашла для интонаций пороха-девки чудное смешение детского каприза и еще не знающего себя властного характера). И хочет она замуж не за намеченного генерала, а за приказчика-недотепу Платона (Глеб Подгородинский), который всем в глаза говорит чистую правду (а стало быть, до совершенного понятия о вещах еще не дошел). Традиционная коллизия у Островского, как правило, разрешается или драмой разбитого сердца, или счастливой свадебкой.
На этот раз обещанное в названии счастье тихо сияет над сценой. Все будет хорошо — успокоительно улыбается режиссер.
Злодеи здесь так забавны, так легкомысленны и дурашливы, что и вправду можно поверить, что скоро все-все станут «патриотами своего отечества», а «мерзавцев своей жизни» вовсе не останется.
Пожалуй, Женовач пока единственный из учеников Петра Фоменко, унаследовавший у него умение работать с актерами разных поколений, школ и верований, сплотить их в единый ансамбль, передав ощущение радости и легкости сценической игры. Знакомые актеры Малого театра – Евгения Глушенко (Мавра Тарасовна), Людмила Полякова (Филицата), Василий Бочкарев (Сила Ерофеич Грознов) — играют с тем великолепным «брио», про которое в цирке говорят: «с куражом работают». «Мяу», — визгливо выдохнет Фелицата позывной сигнал вместо оплошавшего крохотного котенка.
«Лет двадцать за упокой его души подаю — разве ж человек это выдержит? — легко и женственно поправляя волосы, пожмет плечами Марфа Тарасовна, вспоминая своего грозного полюбовника и данную ему клятву. И вопреки словам в интонации вдруг промелькнет и тоска по своему мучителю. Наконец, сам ангел-мучитель, отставной «ундер» Сила Грознов в исполнении Василия Бочкарева, стал камертоном спектакля.
Василий Бочкарев наделяет своего героя спонтанной внезапностью реакций и поступков. Вот едва разогнулся, с трудом уселся на неудобный диван. И тут же, накинув шаль на плечи, буквально облетел сцену, показывая, как именно заметалась купчиха, его увидев. Сочувственно выслушивая горести несчастной вдовы, он с неожиданной гордостью сообщит, что у него денег много, «но вам не дам! «Разница между ласковой интонацией и жестким отказом так разительна, что вдова шепотом переспросит: «Почему? « — «А я проценты большие беру!!! «И снова победоносный взгляд старого дитяти, который в простодушии сердца не ведает, что творит.
Еще лет пять назад сама мысль, что событием сезона станет постановка Островского в Малом театре, показалась бы экстравагантной. Уверения, что именно на этом спектакле наконец вкусы критики и зрителей будут звучать в унисон, показались бы абсурдом. Но спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше», поставленный Сергеем Женовачем, явно стал если не «гвоздем» сезона, то его главной радостью и главной надеждой.
Ольга ЕГОШИНА
«Первое сентября», 01.03.2003
30.06.2005
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
«Пресса о гастролях Малого театра»
ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
Людмила Полякова в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше»
ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
Людмила Полякова в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше»
«Пресса о гастролях Малого театра»
ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
Людмила Полякова в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше»
Малый театр населен великими тенями прошлого до тесноты. Легенды о том, как игралась та или иная роль из традиционного для труппы с почти двухсотпятидесятилетней историей репертуара, переходят из поколения в поколение. Причем не только актеров, но и зрителей.
Когда, например, купчиху Мавру Тарасовну Барабошеву играла великая Евдокия Турчанинова (был снят фильм-спектакль Малого театра «Правда хорошо, а счастье лучше»), то она затмевала весь блистательный ансамбль работавших вместе с нею артистов. Такая сила жизни была в этой своенравной старухе, такая борьба воспоминаний о счастье любви с бравым солдатом и истового раскаяния в грехах молодости шла в ней, что обжигала зрителей...
Но это — главная роль. А есть персонажи, значащиеся в середине, а то и в самом конце перечня действующих лиц, но ответственность на исполнителей все же ложится огромная. Шлейф легенд о том, как играли это большие актеры, будет тянуться и лишать смелости актера или актрису, которым выпало нелегкое испытание — соревнование с великими тенями.
Вот, например, нянька Филицата из той же комедии Александра Николаевича Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» — неуемная хлопотунья, вопреки хозяйской воле устраивающая счастье своей любимицы.
В Малом в тридцатых годах прошлого века ее играла Мария Блюменталь-Тамарина, в постановке сорок первого года Варвара Рыжова... Да ведь и в других театрах примеры есть. Филицата стала последней ролью Фаины Раневской в спектакле Сергея Юрского (театр Моссовета). Это было совсем недавно, еще не стары многие из тех, кому посчастливилось видеть. В постановке Сергея Женовача Филицату играет народная артистка России Людмила Полякова. Высокая, все еще статная и сильная, ее Филицата напоминает большую птицу, защищающую этот дом от бед, как свое гнездо. Не из желания выслужиться, добиться хозяйской похвалы или более жирного куска. Просто потому, что сорок лет здесь прожито, и хотят, не хотят этого хозяева, она часть их жизни, как они ее. Кого-то нянька в доме уважает, кого-то недолюбливает, а за подопечную свою Поликсену готова кому угодно отпор дать, хоть неразумному отцу, хоть бабке-самодурке.
Как человек зачастую не принимаемый в расчет, а то и просто незамечаемый хозяевами, она многое видит, обладает здравым смыслом и добьется, чтобы этот самый здравый смысл восторжествовал. Своей личной жизни у Филицаты, похоже, не было, живет она чужими страстями, переживая, как собственные.
На гастрольном спектакле Малого впервые пришла в голову мысль о том, что имя Филицата, наверное, родственное слову феличита — счастье. Ведь именно ее стараниями становятся счастливыми молодые Поликсена и Платон. Не зря, наверное, совсем не зря выбрал драматург такое имя для хлопотливой няньки.
Это все об образе, который создает Людмила Полякова. А вот о том, как она это делает, рассказать нелегко. Потому что, казалось бы, ничего особенного артистка и не делает. Просто на это время она становится Филицатой. Тот самый пример перевоплощения, которого все меньше на современной сцене и которое так истово пытается сохранить на своих подмостках Малый как самое ценное, что привнес в мировое искусство русский театр.
Людмилу Полякову театралы знают по работе в театре имени Станиславского, по знаменитому спектаклю Анатолия Васильева «Серсо», кинозрители по многим фильмам, в том числе по «Восхождению» Ларисы Шепитько. Это актриса, которой доступно все — от высокой трагедии до тонкой психологической драмы и — комедии.
Когда она на сцене, великие тени прошлого могут быть спокойны и даже с интересом и одобрением поглядывать из своих заоблачных высот: роль в надежных руках.
Ирина МОРГУЛЕС
«Южноуральская Панорама», 21.05.2005
ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
Людмила Полякова в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше»
Малый театр населен великими тенями прошлого до тесноты. Легенды о том, как игралась та или иная роль из традиционного для труппы с почти двухсотпятидесятилетней историей репертуара, переходят из поколения в поколение. Причем не только актеров, но и зрителей.
Когда, например, купчиху Мавру Тарасовну Барабошеву играла великая Евдокия Турчанинова (был снят фильм-спектакль Малого театра «Правда хорошо, а счастье лучше»), то она затмевала весь блистательный ансамбль работавших вместе с нею артистов. Такая сила жизни была в этой своенравной старухе, такая борьба воспоминаний о счастье любви с бравым солдатом и истового раскаяния в грехах молодости шла в ней, что обжигала зрителей...
Но это — главная роль. А есть персонажи, значащиеся в середине, а то и в самом конце перечня действующих лиц, но ответственность на исполнителей все же ложится огромная. Шлейф легенд о том, как играли это большие актеры, будет тянуться и лишать смелости актера или актрису, которым выпало нелегкое испытание — соревнование с великими тенями.
Вот, например, нянька Филицата из той же комедии Александра Николаевича Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» — неуемная хлопотунья, вопреки хозяйской воле устраивающая счастье своей любимицы.
В Малом в тридцатых годах прошлого века ее играла Мария Блюменталь-Тамарина, в постановке сорок первого года Варвара Рыжова... Да ведь и в других театрах примеры есть. Филицата стала последней ролью Фаины Раневской в спектакле Сергея Юрского (театр Моссовета). Это было совсем недавно, еще не стары многие из тех, кому посчастливилось видеть. В постановке Сергея Женовача Филицату играет народная артистка России Людмила Полякова. Высокая, все еще статная и сильная, ее Филицата напоминает большую птицу, защищающую этот дом от бед, как свое гнездо. Не из желания выслужиться, добиться хозяйской похвалы или более жирного куска. Просто потому, что сорок лет здесь прожито, и хотят, не хотят этого хозяева, она часть их жизни, как они ее. Кого-то нянька в доме уважает, кого-то недолюбливает, а за подопечную свою Поликсену готова кому угодно отпор дать, хоть неразумному отцу, хоть бабке-самодурке.
Как человек зачастую не принимаемый в расчет, а то и просто незамечаемый хозяевами, она многое видит, обладает здравым смыслом и добьется, чтобы этот самый здравый смысл восторжествовал. Своей личной жизни у Филицаты, похоже, не было, живет она чужими страстями, переживая, как собственные.
На гастрольном спектакле Малого впервые пришла в голову мысль о том, что имя Филицата, наверное, родственное слову феличита — счастье. Ведь именно ее стараниями становятся счастливыми молодые Поликсена и Платон. Не зря, наверное, совсем не зря выбрал драматург такое имя для хлопотливой няньки.
Это все об образе, который создает Людмила Полякова. А вот о том, как она это делает, рассказать нелегко. Потому что, казалось бы, ничего особенного артистка и не делает. Просто на это время она становится Филицатой. Тот самый пример перевоплощения, которого все меньше на современной сцене и которое так истово пытается сохранить на своих подмостках Малый как самое ценное, что привнес в мировое искусство русский театр.
Людмилу Полякову театралы знают по работе в театре имени Станиславского, по знаменитому спектаклю Анатолия Васильева «Серсо», кинозрители по многим фильмам, в том числе по «Восхождению» Ларисы Шепитько. Это актриса, которой доступно все — от высокой трагедии до тонкой психологической драмы и — комедии.
Когда она на сцене, великие тени прошлого могут быть спокойны и даже с интересом и одобрением поглядывать из своих заоблачных высот: роль в надежных руках.
Ирина МОРГУЛЕС
«Южноуральская Панорама», 21.05.2005
22.06.2005
Подробнее
ПРАВДА И СЧАСТЬЕ
ПРАВДА И СЧАСТЬЕ
Потребность учиться – это и есть возможность всегда оставаться в форме. Если творческий человек перестает учиться, он перестает созидать. Каждый спектакль, педагогический урок начинается с нуля...
Потребность учиться – это и есть возможность всегда оставаться в форме. Если творческий человек перестает учиться, он перестает созидать. Каждый спектакль, педагогический урок начинается с нуля...
ПРАВДА И СЧАСТЬЕ
Собираясь на встречу с режиссером Сергеем Женовачем в Малый театр, до последнего момента не мог сформулировать первый вопрос. Настолько, видимо, во мне сидело сложное к нему чувство как к режиссеру, который в своей профессиональной судьбе не раз делал неожиданные повороты. Впрочем, этот момент еще больше во мне разжигал давнишнее желание с ним встретиться. И вот когда я увидел в 6-м подъезде встречающего меня Сергея Васильевича, когда он, легкий, стремительный, поднялся угловатой походкой на второй этаж и мы расположились в уютном фойе, когда он взглянул голубыми глазами в яркое от солнца окно, очертив мистически знакомый профиль с тонким носом, вот тогда вопрос возник сам собой.
– Сергей Васильевич, что означает в вашем понимании современный театр или несовременный?
– Я бы говорил скорее о театре как о виде драматического искусства и не делил его – современный он или несовременный. Либо говорил о людях, которые в спектаклях ставят перед собой простые задачи: увлечь, развлечь, создавать какие-то забавные истории. Но современным, подлинным театром можно назвать тот, в котором происходит, с одной стороны, поиск театрального языка, и с другой, когда это делается для зрителей, а не для самореализации и самопользования.
– Вам не все равно, какой у вас зритель?
– Мне кажется, что у каждого режиссера, не только театра московского – любого, существует свой зритель, и это огромное счастье: одни любят московский ТЮЗ, другие любят Малый театр, есть зрители мастерской театра Петра Фоменко, театр Центра имени Мейерхольда и т.д., и т.д.
– У каждого режиссера существуют этапы в жизни, когда, казалось бы, надолго обретенные и испытанные временем постановки вдруг уходят и режиссер начинает «с чистого листа». В вашей работе было немало поисков, экспериментов. Потом вдруг вы поставили классическое «Горе от ума», сейчас – «Правда хорошо, а счастье лучше». В чем заложен контекст этих перемен?
– Мы порой забываем, что наша театральная работа – область интуиций, однако очень зависимая от контекста, в котором ты существуешь. В данном случае в контексте зрительного зала, в контексте театра, который тебя приглашает и доверяет.
– Даже в контексте артистов…
– Конечно, артистов. Профессия режиссера такова, что он вроде бы ничего и не делает. Но у него есть круг артистов, сценографов, художников по свету, художников по костюму, композиторов, работников театра, которые воспринимают театр как родной. И если ты чувствуешь, что это некому сыграть, не под силу сделать, то лучше от этого отказаться. Есть такие профессии, как режиссерская, в которых нужно всегда побеждать. Работа твоя может быть лучше, может быть хуже, но все равно должна состояться, иначе обманываешь тех людей, которые в твое дело вовлекаются. Нужно брать на себя ответственность. Меня пригласили ставить «Горе от ума». Эта пьеса своего рода визитная карточка Малого театра. Есть пьесы, которые в течение времени здесь появляются, и разные поколения артистов по-своему их прочитывают, играют. «Горе от ума» сыграло семь поколений.
– Я помню Подгорного в роли Чацкого…
– А сейчас вот Даша Подгорная, его дочка, играет одну из княжон. Династии в Малом, как ни в каком другом театре, живут и развиваются. В затее с постановкой «Горе от ума» Грибоедова был особый смысл, он связан с тем, чтобы вот здесь, на этой прекрасной, великой сцене, сошлись три поколения: так называемые старики, легенды Малого театра, среднее поколение и совсем молодежь. Когда я почувствовал театр и в нем уже со мной сложились хорошие и дружеские взаимоотношения, тогда возникла затея «Правды – хорошо…» (кстати, благодаря совету заместителя художественного руководителя по литературной части Бориса Николаевича Любимова, которого я люблю и уважаю). Театр – это искусство ансамбля. Поэтому естественна потребность именно в такого рода спектакле. У артистов существует понятие – «играет в разные игры», так и режиссер играет в разные игры. Самое главное – уловить, почувствовать ее компоненты.
– Вы сказали – «советуетесь». Вы не стесняетесь желания учиться?
– Я вообще считаю, что потребность учиться – это и есть возможность всегда оставаться в форме. Если творческий человек перестает учиться, он перестает созидать. Каждый спектакль, педагогический урок начинается с нуля. На актерский и режиссерский курсы приходят новые ребята. Они неповторимы. Надо их разгадать, а не брать какие-то приемы, которые были апробированы с другими ребятами по воспитанию артистов или режиссеров. В ГИТИСе студенты, а в театре артисты определяют, как с ними строить учебу, репетиции. Поэтому учишься у артистов, учишься у студентов, у художников. По крайней мере, я всегда так стараюсь. И если у меня что-то получается, только потому, что я постоянно учусь. Я этого не стесняюсь. Петр Наумович Фоменко всегда говорит: хороший педагог тот, кто постоянно учится, находится в работе. Талант имеет свойство уходить, если не учиться постоянно, не ставить перед собой более высокие цели и задачи. В противном случае обязательно наступает пустота. Легко осуждать других, а труднее всего осуждать себя.
– Бывает ли с вами, когда, работая с актером, вы потом от него отказываетесь, поскольку не приемлете его творческие позиции?
– Мне неприемлемы только не артисты, скажем так. Я человек максимальный по своим каким-то взглядам. Поэтому мне кажется, что существует природа актерская и неактерская. Часто, к сожалению, так складывается, что люди попадают в профессию, не обладая актерской природой. Это трагедия как для них, так и для театра. Другой вопрос, когда речь идет о тех, кто наделен природным талантом: как сложилась его судьба – удачно, неудачно, раскрылась ли природа, не раскрылась. С этими людьми работать всегда в радость. Независимо от их популярности. Мне важно, чтобы в артистах были такие качества, как личностное начало, лицедейство, наблюдательность, кураж. У мощных личностей, как правило, не всегда гладкий характер. Но работа с неактерской природой всегда создает проблемы, и чувствуешь себя неловко. Мне в этом отношении как-то везет: и когда работал в студии «Человек», – в мастерской Фоменко, в Театре на Малой Бронной и сейчас в Малом театре. Мне везет с прекрасными артистами. Ты приносишь свою затею, и вокруг нее начинают плести картину-сочинение, к которой подключаются и сценограф, и художники по костюмам и по свету. И тогда это становится частью нашей совместной жизни.
– В последние годы многие режиссеры стремятся к созданию своего театра.
– Есть режиссеры, которым удобна форма вхождения в коллективы, в дома, постановка спектаклей там-то и там-то. Я режиссер домашнего толка. Конечно, хочется обрести театр не ради какого-то руководства, а ради максимальной реализации задуманного, что в тебе бурлит, что живет и требует выхода наружу. Если оно не реализовывается, то сжигается. Наша профессия требует реализации каких-то замыслов через людей, которых нужно собрать. Это сегодня практически невозможно: нет студии, нет того-то. Возникнут предложения – безусловно, откликнусь. Раньше всегда можно было найти какой-то подвал, умыкнуться туда вместе с единомышленниками и проверять свои театральные идеи. Но, повторяю, это практически невозможно. С молодыми, в условиях ГИТИСа, мы пытаемся что-то пробовать. С мастерами это сделать, конечно, сложнее. Но чувствую: есть заинтересованность в некоем спектакле, есть замечательные артисты, с которыми можно это сделать. А мечта – она всегда остается мечтой. Много сейчас существует театров, которые не являются домом, а просто местом службы. Театр-мастерская Петра Фоменко для нас Дом. Сейчас ему десять лет. Кое-что там удалось сделать, что существует до сих пор. Это тоже часть моей жизни. Мне в этом случае повезло.
– Сергей Васильевич, какую вы можете назвать фразу из драматургии русской классики, которая для вас является знаковой?
– Бывают моменты в жизни, когда очень трудно себя сдерживать, и на память приходит фраза из гоголевской «Женитьбы». Помните, Агафья Тихоновна запуталась в выборе женихов? И Кочкарев учит ее: скажите просто: «Пошли вон, дураки!» Как ни странно, эта фраза всегда меня спасает. (Смеется.) Никогда ее вслух не произношу. Я успокаиваюсь, на душе легче. Вообще-то, на разных периодах жизни возникают разные цитаты-символы. Допустим, последний прошел под фразой «Правда – хорошо, а счастье лучше». Как артист играет в образе разных мыслей и чувств, так и режиссер. Если он сегодня занимается Достоевским, ты, хочешь не хочешь, на весь окружающий мир смотришь с точки зрения его героев и персонажей. Это только кажется, что ты ставишь автора. Автор ставит тебя, и автор работает над тобой в это время. Занимаешься Островским, значит, Островский работает над тобой. Ты каждый день вчитываешься в его статьи, пьесы, произносишь их тексты, смотришь на его судьбу. Начинаешь что-то присваивать, усваивать, интерпретировать, искать какие-то театральные ходы. И невольно вступаешь с Островским в какое-то взаимодействие. Потом думаешь про другого автора, и происходит то же самое. Мы, режиссеры, такие же лицедеи, как актеры: приходится играть и с этим автором, и с этим. Вроде бы ничего такого сами не создаем, но через нас что-то происходит.
– В нашем обществе люди разобщены, одиноки. Мне кажется, главная мысль пьесы Островского «Правда хорошо…» – это обретение друг друга.
– Меня часто спрашивают: о чем ваш спектакль? На этот вопрос очень трудно отвечать. Свести в одну фразу то, что хотел сказать режиссер в «Братьях Карамазовых», в «Правде – хорошо…», в «Грозе», в«Горе от ума», практически невозможно. Иначе уничтожишь весь смысл. Что нам хотелось сказать главное в «Правде – хорошо…»? Жизнь наша настолько быстротечна, и, когда мы в ней существуем, мы порой не можем отличить, что в ней главное, а что нет. И однажды понимаешь: вроде получилось что-то, произошло, состоялось, допустим, у Силы Ерофеича Грознова. А к кому прийти, с кем поразговаривать, у кого на плече всплакнуть? И вдруг в памяти яркой вспышкой сверкнула первая любовь… Вроде была проходная в судьбе. Но спустя много лет вновь обретается это чувство счастья, и под влиянием этого порыва Мавра Барабошева делает почти революцию в доме: она дает возможность молодым вести свое хозяйство, делать то, что им хочется. Через нее все становятся счастливыми. Вот эта ситуация, скорее всего, стержень спектакля.
– Зритель может открыть то, о чем вы даже не думали…
– Безусловно. В этом и есть тайна профессии. Очень часто мы говорим о профессии, но забываем именно о тайнах, бессознательных вещах. Когда ты начинаешь чувствовать пьесу, ее зигзаги, вибрации, ритмы, начинаешь жить персонажами, искать пространственные ходы и решения, ты вовлекаешь сюда много-много разных людей. И все это нужно реализовать, добиться, чтобы оно произошло в сценическом пространстве. То, что происходит на сцене, только поводы к ассоциациям, к собственному спектаклю в воображении зрителя. А иначе смотреть скучно. Скучно, потому что шифр расшифровал: да, я все понял, что зло – это плохо, добро – хорошо. Я должен чувствовать некую тайну. Возникает другая сценическая реальность, в которой мне хочется пожить, побродить, посуществовать. Еще одно качество хорошего спектакля: когда проходит время, а он начинает в тебе больше жить, чем в тот момент, когда ты его видел. Для меня это признак хорошей театральной работы.
Вот я был на замечательной выставке офортов Гойи. Прошло несколько дней, и все равно по нескольку раз в день к ней возвращаюсь. Диалог в тебе существует. Так и в театре. Поэтому сила произведения зависит от того, насколько надолго сценические образы и образная система попадут в твое сознание. Раньше была устойчивая культура театрального восприятия. Люди ходили смотреть на артиста по семь, восемь, десять раз, ибо понимали: сегодня он играет так, а сейчас произошли какие-то события в стране или в его личной жизни, и в этот вечер он играет несколько по-другому. Главное качество театрального спектакля – ежесекундность, его неповторимость, это как рисунки на песке: ты нарисовал, волна смыла, дальше надо что-то новое рисовать. Вот в чем культура театра! А не то чтобы считать информацию как можно быстрее. Театр все-таки искусство переживания не столько на сцене, сколько в зрительном зале, когда группа людей объединяется одним чувством. Это удивительное счастье и радость – ощущать и на сцене, и в зале, когда вдруг происходит взаимообмен эмоциональным состоянием, взаимообмен энергией. Если зритель приходит на спектакль с разрозненной энергией, то артисты уже готовы к этой встрече, потому что мы репетировали, проиграли много спектаклей. Хорош тот спектакль, когда из этих разрозненных чувств возникает вдруг единое чувство, единое настроение, единое самочувствие. Люди расходятся, а энергия остается, живет в нас ассоциациями, воспоминаниями, становится нашей внутренней реальностью. Вот это и есть мой театр.
В конце разговора Сергей Васильевич предложил:
– Пойдемте, проведу вас на сцену.
Мы прошли коридор, «карман» и оказались на середине сцены. Все было готово к предстоящему через полчаса спектаклю: расставлены корзины с яблоками… У рампы Сергей Васильевич вытянул руку к залу, в правый угол амфитеатра:
– Там, в кресле, по легенде, облокотившись на парапет, сидел сам Николай Васильевич Гоголь…
Сергей ЛУКОНИН
«Литературная газета», №15 (5920) 16 — 22 апреля 2003 года
Собираясь на встречу с режиссером Сергеем Женовачем в Малый театр, до последнего момента не мог сформулировать первый вопрос. Настолько, видимо, во мне сидело сложное к нему чувство как к режиссеру, который в своей профессиональной судьбе не раз делал неожиданные повороты. Впрочем, этот момент еще больше во мне разжигал давнишнее желание с ним встретиться. И вот когда я увидел в 6-м подъезде встречающего меня Сергея Васильевича, когда он, легкий, стремительный, поднялся угловатой походкой на второй этаж и мы расположились в уютном фойе, когда он взглянул голубыми глазами в яркое от солнца окно, очертив мистически знакомый профиль с тонким носом, вот тогда вопрос возник сам собой.
– Сергей Васильевич, что означает в вашем понимании современный театр или несовременный?
– Я бы говорил скорее о театре как о виде драматического искусства и не делил его – современный он или несовременный. Либо говорил о людях, которые в спектаклях ставят перед собой простые задачи: увлечь, развлечь, создавать какие-то забавные истории. Но современным, подлинным театром можно назвать тот, в котором происходит, с одной стороны, поиск театрального языка, и с другой, когда это делается для зрителей, а не для самореализации и самопользования.
– Вам не все равно, какой у вас зритель?
– Мне кажется, что у каждого режиссера, не только театра московского – любого, существует свой зритель, и это огромное счастье: одни любят московский ТЮЗ, другие любят Малый театр, есть зрители мастерской театра Петра Фоменко, театр Центра имени Мейерхольда и т.д., и т.д.
– У каждого режиссера существуют этапы в жизни, когда, казалось бы, надолго обретенные и испытанные временем постановки вдруг уходят и режиссер начинает «с чистого листа». В вашей работе было немало поисков, экспериментов. Потом вдруг вы поставили классическое «Горе от ума», сейчас – «Правда хорошо, а счастье лучше». В чем заложен контекст этих перемен?
– Мы порой забываем, что наша театральная работа – область интуиций, однако очень зависимая от контекста, в котором ты существуешь. В данном случае в контексте зрительного зала, в контексте театра, который тебя приглашает и доверяет.
– Даже в контексте артистов…
– Конечно, артистов. Профессия режиссера такова, что он вроде бы ничего и не делает. Но у него есть круг артистов, сценографов, художников по свету, художников по костюму, композиторов, работников театра, которые воспринимают театр как родной. И если ты чувствуешь, что это некому сыграть, не под силу сделать, то лучше от этого отказаться. Есть такие профессии, как режиссерская, в которых нужно всегда побеждать. Работа твоя может быть лучше, может быть хуже, но все равно должна состояться, иначе обманываешь тех людей, которые в твое дело вовлекаются. Нужно брать на себя ответственность. Меня пригласили ставить «Горе от ума». Эта пьеса своего рода визитная карточка Малого театра. Есть пьесы, которые в течение времени здесь появляются, и разные поколения артистов по-своему их прочитывают, играют. «Горе от ума» сыграло семь поколений.
– Я помню Подгорного в роли Чацкого…
– А сейчас вот Даша Подгорная, его дочка, играет одну из княжон. Династии в Малом, как ни в каком другом театре, живут и развиваются. В затее с постановкой «Горе от ума» Грибоедова был особый смысл, он связан с тем, чтобы вот здесь, на этой прекрасной, великой сцене, сошлись три поколения: так называемые старики, легенды Малого театра, среднее поколение и совсем молодежь. Когда я почувствовал театр и в нем уже со мной сложились хорошие и дружеские взаимоотношения, тогда возникла затея «Правды – хорошо…» (кстати, благодаря совету заместителя художественного руководителя по литературной части Бориса Николаевича Любимова, которого я люблю и уважаю). Театр – это искусство ансамбля. Поэтому естественна потребность именно в такого рода спектакле. У артистов существует понятие – «играет в разные игры», так и режиссер играет в разные игры. Самое главное – уловить, почувствовать ее компоненты.
– Вы сказали – «советуетесь». Вы не стесняетесь желания учиться?
– Я вообще считаю, что потребность учиться – это и есть возможность всегда оставаться в форме. Если творческий человек перестает учиться, он перестает созидать. Каждый спектакль, педагогический урок начинается с нуля. На актерский и режиссерский курсы приходят новые ребята. Они неповторимы. Надо их разгадать, а не брать какие-то приемы, которые были апробированы с другими ребятами по воспитанию артистов или режиссеров. В ГИТИСе студенты, а в театре артисты определяют, как с ними строить учебу, репетиции. Поэтому учишься у артистов, учишься у студентов, у художников. По крайней мере, я всегда так стараюсь. И если у меня что-то получается, только потому, что я постоянно учусь. Я этого не стесняюсь. Петр Наумович Фоменко всегда говорит: хороший педагог тот, кто постоянно учится, находится в работе. Талант имеет свойство уходить, если не учиться постоянно, не ставить перед собой более высокие цели и задачи. В противном случае обязательно наступает пустота. Легко осуждать других, а труднее всего осуждать себя.
– Бывает ли с вами, когда, работая с актером, вы потом от него отказываетесь, поскольку не приемлете его творческие позиции?
– Мне неприемлемы только не артисты, скажем так. Я человек максимальный по своим каким-то взглядам. Поэтому мне кажется, что существует природа актерская и неактерская. Часто, к сожалению, так складывается, что люди попадают в профессию, не обладая актерской природой. Это трагедия как для них, так и для театра. Другой вопрос, когда речь идет о тех, кто наделен природным талантом: как сложилась его судьба – удачно, неудачно, раскрылась ли природа, не раскрылась. С этими людьми работать всегда в радость. Независимо от их популярности. Мне важно, чтобы в артистах были такие качества, как личностное начало, лицедейство, наблюдательность, кураж. У мощных личностей, как правило, не всегда гладкий характер. Но работа с неактерской природой всегда создает проблемы, и чувствуешь себя неловко. Мне в этом отношении как-то везет: и когда работал в студии «Человек», – в мастерской Фоменко, в Театре на Малой Бронной и сейчас в Малом театре. Мне везет с прекрасными артистами. Ты приносишь свою затею, и вокруг нее начинают плести картину-сочинение, к которой подключаются и сценограф, и художники по костюмам и по свету. И тогда это становится частью нашей совместной жизни.
– В последние годы многие режиссеры стремятся к созданию своего театра.
– Есть режиссеры, которым удобна форма вхождения в коллективы, в дома, постановка спектаклей там-то и там-то. Я режиссер домашнего толка. Конечно, хочется обрести театр не ради какого-то руководства, а ради максимальной реализации задуманного, что в тебе бурлит, что живет и требует выхода наружу. Если оно не реализовывается, то сжигается. Наша профессия требует реализации каких-то замыслов через людей, которых нужно собрать. Это сегодня практически невозможно: нет студии, нет того-то. Возникнут предложения – безусловно, откликнусь. Раньше всегда можно было найти какой-то подвал, умыкнуться туда вместе с единомышленниками и проверять свои театральные идеи. Но, повторяю, это практически невозможно. С молодыми, в условиях ГИТИСа, мы пытаемся что-то пробовать. С мастерами это сделать, конечно, сложнее. Но чувствую: есть заинтересованность в некоем спектакле, есть замечательные артисты, с которыми можно это сделать. А мечта – она всегда остается мечтой. Много сейчас существует театров, которые не являются домом, а просто местом службы. Театр-мастерская Петра Фоменко для нас Дом. Сейчас ему десять лет. Кое-что там удалось сделать, что существует до сих пор. Это тоже часть моей жизни. Мне в этом случае повезло.
– Сергей Васильевич, какую вы можете назвать фразу из драматургии русской классики, которая для вас является знаковой?
– Бывают моменты в жизни, когда очень трудно себя сдерживать, и на память приходит фраза из гоголевской «Женитьбы». Помните, Агафья Тихоновна запуталась в выборе женихов? И Кочкарев учит ее: скажите просто: «Пошли вон, дураки!» Как ни странно, эта фраза всегда меня спасает. (Смеется.) Никогда ее вслух не произношу. Я успокаиваюсь, на душе легче. Вообще-то, на разных периодах жизни возникают разные цитаты-символы. Допустим, последний прошел под фразой «Правда – хорошо, а счастье лучше». Как артист играет в образе разных мыслей и чувств, так и режиссер. Если он сегодня занимается Достоевским, ты, хочешь не хочешь, на весь окружающий мир смотришь с точки зрения его героев и персонажей. Это только кажется, что ты ставишь автора. Автор ставит тебя, и автор работает над тобой в это время. Занимаешься Островским, значит, Островский работает над тобой. Ты каждый день вчитываешься в его статьи, пьесы, произносишь их тексты, смотришь на его судьбу. Начинаешь что-то присваивать, усваивать, интерпретировать, искать какие-то театральные ходы. И невольно вступаешь с Островским в какое-то взаимодействие. Потом думаешь про другого автора, и происходит то же самое. Мы, режиссеры, такие же лицедеи, как актеры: приходится играть и с этим автором, и с этим. Вроде бы ничего такого сами не создаем, но через нас что-то происходит.
– В нашем обществе люди разобщены, одиноки. Мне кажется, главная мысль пьесы Островского «Правда хорошо…» – это обретение друг друга.
– Меня часто спрашивают: о чем ваш спектакль? На этот вопрос очень трудно отвечать. Свести в одну фразу то, что хотел сказать режиссер в «Братьях Карамазовых», в «Правде – хорошо…», в «Грозе», в«Горе от ума», практически невозможно. Иначе уничтожишь весь смысл. Что нам хотелось сказать главное в «Правде – хорошо…»? Жизнь наша настолько быстротечна, и, когда мы в ней существуем, мы порой не можем отличить, что в ней главное, а что нет. И однажды понимаешь: вроде получилось что-то, произошло, состоялось, допустим, у Силы Ерофеича Грознова. А к кому прийти, с кем поразговаривать, у кого на плече всплакнуть? И вдруг в памяти яркой вспышкой сверкнула первая любовь… Вроде была проходная в судьбе. Но спустя много лет вновь обретается это чувство счастья, и под влиянием этого порыва Мавра Барабошева делает почти революцию в доме: она дает возможность молодым вести свое хозяйство, делать то, что им хочется. Через нее все становятся счастливыми. Вот эта ситуация, скорее всего, стержень спектакля.
– Зритель может открыть то, о чем вы даже не думали…
– Безусловно. В этом и есть тайна профессии. Очень часто мы говорим о профессии, но забываем именно о тайнах, бессознательных вещах. Когда ты начинаешь чувствовать пьесу, ее зигзаги, вибрации, ритмы, начинаешь жить персонажами, искать пространственные ходы и решения, ты вовлекаешь сюда много-много разных людей. И все это нужно реализовать, добиться, чтобы оно произошло в сценическом пространстве. То, что происходит на сцене, только поводы к ассоциациям, к собственному спектаклю в воображении зрителя. А иначе смотреть скучно. Скучно, потому что шифр расшифровал: да, я все понял, что зло – это плохо, добро – хорошо. Я должен чувствовать некую тайну. Возникает другая сценическая реальность, в которой мне хочется пожить, побродить, посуществовать. Еще одно качество хорошего спектакля: когда проходит время, а он начинает в тебе больше жить, чем в тот момент, когда ты его видел. Для меня это признак хорошей театральной работы.
Вот я был на замечательной выставке офортов Гойи. Прошло несколько дней, и все равно по нескольку раз в день к ней возвращаюсь. Диалог в тебе существует. Так и в театре. Поэтому сила произведения зависит от того, насколько надолго сценические образы и образная система попадут в твое сознание. Раньше была устойчивая культура театрального восприятия. Люди ходили смотреть на артиста по семь, восемь, десять раз, ибо понимали: сегодня он играет так, а сейчас произошли какие-то события в стране или в его личной жизни, и в этот вечер он играет несколько по-другому. Главное качество театрального спектакля – ежесекундность, его неповторимость, это как рисунки на песке: ты нарисовал, волна смыла, дальше надо что-то новое рисовать. Вот в чем культура театра! А не то чтобы считать информацию как можно быстрее. Театр все-таки искусство переживания не столько на сцене, сколько в зрительном зале, когда группа людей объединяется одним чувством. Это удивительное счастье и радость – ощущать и на сцене, и в зале, когда вдруг происходит взаимообмен эмоциональным состоянием, взаимообмен энергией. Если зритель приходит на спектакль с разрозненной энергией, то артисты уже готовы к этой встрече, потому что мы репетировали, проиграли много спектаклей. Хорош тот спектакль, когда из этих разрозненных чувств возникает вдруг единое чувство, единое настроение, единое самочувствие. Люди расходятся, а энергия остается, живет в нас ассоциациями, воспоминаниями, становится нашей внутренней реальностью. Вот это и есть мой театр.
В конце разговора Сергей Васильевич предложил:
– Пойдемте, проведу вас на сцену.
Мы прошли коридор, «карман» и оказались на середине сцены. Все было готово к предстоящему через полчаса спектаклю: расставлены корзины с яблоками… У рампы Сергей Васильевич вытянул руку к залу, в правый угол амфитеатра:
– Там, в кресле, по легенде, облокотившись на парапет, сидел сам Николай Васильевич Гоголь…
Сергей ЛУКОНИН
«Литературная газета», №15 (5920) 16 — 22 апреля 2003 года
08.06.2005
Подробнее
СПЕКТАКЛЬ ПРО ТО, ЧТО ЧЕЛОВЕК СОЗДАН ДЛЯ СЧАСТЬЯ, ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ 11 мая в 15:25
СПЕКТАКЛЬ ПРО ТО, ЧТО ЧЕЛОВЕК СОЗДАН ДЛЯ СЧАСТЬЯ,
ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ
11 мая в 15:25 смотрите только на телеканале «Культура» спектакль Малого театра «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский
ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ
11 мая в 15:25 смотрите только на телеканале «Культура» спектакль Малого театра «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский
СПЕКТАКЛЬ ПРО ТО, ЧТО ЧЕЛОВЕК СОЗДАН ДЛЯ СЧАСТЬЯ,
ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ
На телеканале «Культура» — премьера спектакля Малого театра «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского в постановке С. Женовача.
Драматург Александр Николаевич Островский рассказывает в пьесе историю о яблоневом саде – веселую, ироничную, мудрую и добрую, утверждая, что человек живет для счастья, и оно доступно каждому.
Сюжет пьесы Островского внешне прост: юная обладательница большого приданого Поликсена влюблена в нищего правдолюбца Платона. Бабушка Поликсены, богатая купчиха Барабошева, ищет для девушки состоятельного жениха. Когда в воздухе серьезно запахнет грозой, нянька Фелицата приведет в дом бывшего возлюбленного Барабошевой Силу Грознова, которому та по молодости неосторожно дала клятву выполнить любое его требование. Грознов настаивает, чтобы суровая купчиха дала согласие на брак по любви. Влюбленные счастливы. Добро торжествует.
«Пьеса А.Н.Островского для меня, — рассказывает Сергей Женовач, — это светлая и мудрая история о том, что у каждого человека свое представление о добре и зле и своя правда. Люди так мало слушают и слышат друг друга. Вспоминаются слова героя фильма «Доживем до понедельника»: «Счастье – это когда тебя понимают!» И еще одна мысль Островского была особенно важна для нас в этом спектакле: за противостоянием амбиций и самолюбий проходят годы, проходит жизнь, которая дается каждому человеку свыше, чтобы любить и быть любимым, чтобы быть счастливым!».
Традиционная для Островского бытовая драма оборачивается сказкой. Светлое сказочное прочтение пьесы подчеркнуто и оформлением спектакля (художник Александр Боровский). На сцене – сад купеческого дома, яблони, и везде — аппетитные зеленые яблоки. Сад, словно маленькое сказочное королевство, отделен от внешнего мира высоким забором. За забором – обычная жизнь Замоскворечья с ее песнями, ссорами, любовными признаниями, разговорами прохожих…
«Традиционно Барабошеву играли, как Кабаниху из «Грозы» — говорит С. Женовач, — жестокая купчиха-самодурка, олицетворение «темного царства». Мы с актрисой Евгенией Глушенко предложили другое прочтение этой роли. Барабошева еще достаточно молода, женщина в самом расцвете сил, соблазнительная своей зрелой красотой. Ходит она тихо, потому все слышит и видит, своего не упустит, чужого не возьмет, а, главное, знает, что такое устои жизни, порядок. Она жестокосердна, своевольна и упряма, но у нее своя правда: она не верит в пресловутый рай в шалаше и не хочет выдавать любимую внучку за оборванца». Образ Поликсены тоже решен режиссером не традиционно: это не восторженная юная барышня, переживающая первое чувство и летящая как мотылек на огонь; она своенравна, умеет постоять за себя и во многом напоминает свою бабку.
«Чтобы обуздать всех этих строптивых женщин, нужна сила, точнее, нужен Сила Грознов, — продолжает рассказ режиссер-постановщик. – Как потрясающе играет эту роль Василий Бочкарев! Маленький, сухонький, из-под затертой фуражки выглядывают хитрющие глазки. Он не грозен, как положено по фамилии, а сметлив и лукав. Стоит ему появиться на сцене, смех не смолкает ни на минуту!».
Жюри премии «Золотая маска» наградило спектакль «за актерский ансамбль». В спектакле заняты прославленные мастера Малого театра — Евгения Глушенко, Людмила Полякова, Василий Бочкарев, Александр Клюквин. Молодых героев играют Глеб Подгородинский и Ирина Леонова, знакомые телезрителям по исполнению главных ролей в спектакле Малого театра «Горе от ума» в постановке С.Женовача.
«Работать с труппой Малого театра для меня – говорит режиссер-постановщик, — огромная профессиональная и человеческая радость. Мы с этими артистами одной крови. Это как в любви. Нужно, чтобы возникла искра…Чтобы была потребность друг в друге».
Театр, по мнению режиссера, существует для того, чтобы показать, что за плохим последует хорошее, чтобы научить спокойно и стойко переносить невзгоды. «Театр только тогда театр, когда он дарит зрителям Веру, Надежду и Любовь».
Для режиссера С. Женовача этот спектакль — второе обращение к драматургии А.Н. Островского (он ставил «Пучину») и вторая постановка в Малом театре, которой предшествовал спектакль «Горе от ума». Женовач – ученик Петра Фоменко, вместе с которым в качестве режиссера-постановщика работает уже 15 лет. Сегодня Женовач успешно ставит во многих столичных театрах, руководит курсом в РАТИ, и мечтает создать, как его наставник П.Н.Фоменко, свой театр, где будут играть его ученики.
В числе главных достоинств Женовача критика отмечает то, что режиссер возвращает театру театральность, не вымученную, не «от ума», а словно бы первозданную. «Давно уже язык Островского не звучал со сцены Малого театра так свежо и естественно, а артисты не играли так вдохновенно, заставляя сопереживать своим героям, как в «Правда хорошо, а счастье лучше», — писал рецензент газеты «Культура».
Спектакль Малого театра удостоен самых престижных наград – Государственной премии в области театрального искусства за 2003 год, премии «Золотая маска»-2004 и премии Союза театральных деятелей России. Вручая премию с формулировкой «за чистоту звучания Островского на сцене», председатель СТД А.А. Калягин сказал, что спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» получил признание и профессионалов, и театральной критики, и публики, несмотря на разницу вкусов, эстетических и политических предпочтений – редчайший случай!
Теперь знаменитый спектакль Малого театра смогут увидеть и миллионы зрителей телеканала «Культура».
СМОТРИТЕ ТОЛЬКО НА ТЕЛЕКАНАЛЕ «КУЛЬТУРА»
СПЕКТАКЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА
«ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
11 МАЯ В 15.25
Ольга Горкина, пресс-служба ГТРК «Культура».
ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ
На телеканале «Культура» — премьера спектакля Малого театра «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского в постановке С. Женовача.
Драматург Александр Николаевич Островский рассказывает в пьесе историю о яблоневом саде – веселую, ироничную, мудрую и добрую, утверждая, что человек живет для счастья, и оно доступно каждому.
Сюжет пьесы Островского внешне прост: юная обладательница большого приданого Поликсена влюблена в нищего правдолюбца Платона. Бабушка Поликсены, богатая купчиха Барабошева, ищет для девушки состоятельного жениха. Когда в воздухе серьезно запахнет грозой, нянька Фелицата приведет в дом бывшего возлюбленного Барабошевой Силу Грознова, которому та по молодости неосторожно дала клятву выполнить любое его требование. Грознов настаивает, чтобы суровая купчиха дала согласие на брак по любви. Влюбленные счастливы. Добро торжествует.
«Пьеса А.Н.Островского для меня, — рассказывает Сергей Женовач, — это светлая и мудрая история о том, что у каждого человека свое представление о добре и зле и своя правда. Люди так мало слушают и слышат друг друга. Вспоминаются слова героя фильма «Доживем до понедельника»: «Счастье – это когда тебя понимают!» И еще одна мысль Островского была особенно важна для нас в этом спектакле: за противостоянием амбиций и самолюбий проходят годы, проходит жизнь, которая дается каждому человеку свыше, чтобы любить и быть любимым, чтобы быть счастливым!».
Традиционная для Островского бытовая драма оборачивается сказкой. Светлое сказочное прочтение пьесы подчеркнуто и оформлением спектакля (художник Александр Боровский). На сцене – сад купеческого дома, яблони, и везде — аппетитные зеленые яблоки. Сад, словно маленькое сказочное королевство, отделен от внешнего мира высоким забором. За забором – обычная жизнь Замоскворечья с ее песнями, ссорами, любовными признаниями, разговорами прохожих…
«Традиционно Барабошеву играли, как Кабаниху из «Грозы» — говорит С. Женовач, — жестокая купчиха-самодурка, олицетворение «темного царства». Мы с актрисой Евгенией Глушенко предложили другое прочтение этой роли. Барабошева еще достаточно молода, женщина в самом расцвете сил, соблазнительная своей зрелой красотой. Ходит она тихо, потому все слышит и видит, своего не упустит, чужого не возьмет, а, главное, знает, что такое устои жизни, порядок. Она жестокосердна, своевольна и упряма, но у нее своя правда: она не верит в пресловутый рай в шалаше и не хочет выдавать любимую внучку за оборванца». Образ Поликсены тоже решен режиссером не традиционно: это не восторженная юная барышня, переживающая первое чувство и летящая как мотылек на огонь; она своенравна, умеет постоять за себя и во многом напоминает свою бабку.
«Чтобы обуздать всех этих строптивых женщин, нужна сила, точнее, нужен Сила Грознов, — продолжает рассказ режиссер-постановщик. – Как потрясающе играет эту роль Василий Бочкарев! Маленький, сухонький, из-под затертой фуражки выглядывают хитрющие глазки. Он не грозен, как положено по фамилии, а сметлив и лукав. Стоит ему появиться на сцене, смех не смолкает ни на минуту!».
Жюри премии «Золотая маска» наградило спектакль «за актерский ансамбль». В спектакле заняты прославленные мастера Малого театра — Евгения Глушенко, Людмила Полякова, Василий Бочкарев, Александр Клюквин. Молодых героев играют Глеб Подгородинский и Ирина Леонова, знакомые телезрителям по исполнению главных ролей в спектакле Малого театра «Горе от ума» в постановке С.Женовача.
«Работать с труппой Малого театра для меня – говорит режиссер-постановщик, — огромная профессиональная и человеческая радость. Мы с этими артистами одной крови. Это как в любви. Нужно, чтобы возникла искра…Чтобы была потребность друг в друге».
Театр, по мнению режиссера, существует для того, чтобы показать, что за плохим последует хорошее, чтобы научить спокойно и стойко переносить невзгоды. «Театр только тогда театр, когда он дарит зрителям Веру, Надежду и Любовь».
Для режиссера С. Женовача этот спектакль — второе обращение к драматургии А.Н. Островского (он ставил «Пучину») и вторая постановка в Малом театре, которой предшествовал спектакль «Горе от ума». Женовач – ученик Петра Фоменко, вместе с которым в качестве режиссера-постановщика работает уже 15 лет. Сегодня Женовач успешно ставит во многих столичных театрах, руководит курсом в РАТИ, и мечтает создать, как его наставник П.Н.Фоменко, свой театр, где будут играть его ученики.
В числе главных достоинств Женовача критика отмечает то, что режиссер возвращает театру театральность, не вымученную, не «от ума», а словно бы первозданную. «Давно уже язык Островского не звучал со сцены Малого театра так свежо и естественно, а артисты не играли так вдохновенно, заставляя сопереживать своим героям, как в «Правда хорошо, а счастье лучше», — писал рецензент газеты «Культура».
Спектакль Малого театра удостоен самых престижных наград – Государственной премии в области театрального искусства за 2003 год, премии «Золотая маска»-2004 и премии Союза театральных деятелей России. Вручая премию с формулировкой «за чистоту звучания Островского на сцене», председатель СТД А.А. Калягин сказал, что спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» получил признание и профессионалов, и театральной критики, и публики, несмотря на разницу вкусов, эстетических и политических предпочтений – редчайший случай!
Теперь знаменитый спектакль Малого театра смогут увидеть и миллионы зрителей телеканала «Культура».
СМОТРИТЕ ТОЛЬКО НА ТЕЛЕКАНАЛЕ «КУЛЬТУРА»
СПЕКТАКЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА
«ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ» А.Н.ОСТРОВСКОГО
11 МАЯ В 15.25
Ольга Горкина, пресс-служба ГТРК «Культура».
07.06.2005
Подробнее
С 13 по 19 июня
в Нижнем Новгороде на сцене драмтеатра и ДК «ГАЗ» пройдут гастроли Государственного академического Малого театра.
Малый театр представит 5 спектаклей — «На всякого мудреца довольно простоты», «Бешеные деньги», «Волки и овцы», «Правда — хорошо, а счастье лучше» по пьесам Александра Островского и «Вишневый сад» по пьесе Антона Чехова.
Малый театр представит 5 спектаклей — «На всякого мудреца довольно простоты», «Бешеные деньги», «Волки и овцы», «Правда — хорошо, а счастье лучше» по пьесам Александра Островского и «Вишневый сад» по пьесе Антона Чехова.
С 13 по 19 июня в Нижнем Новгороде на сцене драмтеатра и ДК «ГАЗ» пройдут гастроли Государственного академического Малого театра.
13, 17 июня
«На всякого мудреца довольно простоты» А.Н.Островский
Комедия в 5 действиях
(Антракт после 3-го действия)
14, 18 июня
«Волки и овцы» А.Н.Островский
Комедия в 5 действиях
Спектакль идет с одним антрактом
15 июня
«Бешеные деньги» А.Н.Островский
Комедия в 2 действиях
16 июня
«Вишневый сад» А.П.Чехов
Комедия в 4 действиях
Спектакль идет с одним антрактом
19 июня
«Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский
Комедия в 4-х действиях
Сценическая редакция Малого театра
Спектакль идёт с одним антрактом
Художественный руководитель театра — народный артист СССР Ю.М. СОЛОМИН
Адрес Д/К «ГАЗа» – ул. Смирнова д. 12 Драмтеатр – ул. Б. Покровская д. 13
СПРАВКИ И ЗАКАЗ БИЛЕТОВ ПО ТЕЛ. В Д/К «ГАЗа» — 56 49 00
В ДРАМ. ТЕАТРЕ – 19 51 73 , 33 16 66
13, 17 июня
«На всякого мудреца довольно простоты» А.Н.Островский
Комедия в 5 действиях
(Антракт после 3-го действия)
14, 18 июня
«Волки и овцы» А.Н.Островский
Комедия в 5 действиях
Спектакль идет с одним антрактом
15 июня
«Бешеные деньги» А.Н.Островский
Комедия в 2 действиях
16 июня
«Вишневый сад» А.П.Чехов
Комедия в 4 действиях
Спектакль идет с одним антрактом
19 июня
«Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский
Комедия в 4-х действиях
Сценическая редакция Малого театра
Спектакль идёт с одним антрактом
Художественный руководитель театра — народный артист СССР Ю.М. СОЛОМИН
Адрес Д/К «ГАЗа» – ул. Смирнова д. 12 Драмтеатр – ул. Б. Покровская д. 13
СПРАВКИ И ЗАКАЗ БИЛЕТОВ ПО ТЕЛ. В Д/К «ГАЗа» — 56 49 00
В ДРАМ. ТЕАТРЕ – 19 51 73 , 33 16 66
31.05.2005
Подробнее
С 1 по 7 июня
в Перми на сцене Драматического театра пройдут гастроли Государственного академического Малого театра России.
Горожане и гости города смогут посмотреть спектакли по пьесам Александра Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бешеные деньги», «Волки и овцы» и др.
Горожане и гости города смогут посмотреть спектакли по пьесам Александра Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бешеные деньги», «Волки и овцы» и др.
В июне в Перми пройдут гастроли Государственного академического Малого театра России
С 1 по 7 июня в Перми на сцене Драматического театра пройдут гастроли Государственного академического Малого театра России. Горожане и гости города смогут посмотреть спектакли по пьесам Александра Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бешеные деньги», «Волки и овцы» и др. В ролях заняты известные актеры: Элина Быстрицкая, Ирина Муравьёва, Василий Бочкарёв, Валерий Баринов.
Пермская труппа театра во время гастролей даст несколько спектаклей в городах области. Для показа выбрана премьерная постановка, посвященная Дню Победы, – «Лирическая хроника боевых действий расчета гвардейского миномета «ПМ-38».
© 2005, «Новый Регион – Пермь
ГАСТРОЛИ НА СЦЕНЕ ПЕРМСКОГО АКАДЕМИЧЕСКОГО ТЕАТРА ДРАМЫ
ИЮНЬ 2005 г.
ул. Ленина, 53
телефон: 36-10-92
1, 3 июня
А.Н.Островский
«На всякого мудреца довольно простоты»
Комедия в 5 действиях
(Антракт после 3-го действия)
2, 4 июня
А.Н.Островский
«Правда — хорошо, а счастье лучше»
Комедия в 4-х действиях
Сценическая редакция Малого театра Спектакль идёт с одним антрактом
5, 7 июня
А.Н.Островский
«Волки и овцы»
Комедия в 5 действиях
Спектакль идет с одним антрактом
6 июня
А.Н.Островский
«Бешеные деньги»
Комедия в 2 действиях
Художественный руководитель театра — народный артист СССР Ю.М. СОЛОМИН
Начало спектаклей в 19 часов.
Справки и заказ билетов по телефонам: 36-10-92, 12-63-78
Касса работает с 12 до 19 часов.
С 1 по 7 июня в Перми на сцене Драматического театра пройдут гастроли Государственного академического Малого театра России. Горожане и гости города смогут посмотреть спектакли по пьесам Александра Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бешеные деньги», «Волки и овцы» и др. В ролях заняты известные актеры: Элина Быстрицкая, Ирина Муравьёва, Василий Бочкарёв, Валерий Баринов.
Пермская труппа театра во время гастролей даст несколько спектаклей в городах области. Для показа выбрана премьерная постановка, посвященная Дню Победы, – «Лирическая хроника боевых действий расчета гвардейского миномета «ПМ-38».
© 2005, «Новый Регион – Пермь
ГАСТРОЛИ НА СЦЕНЕ ПЕРМСКОГО АКАДЕМИЧЕСКОГО ТЕАТРА ДРАМЫ
ИЮНЬ 2005 г.
ул. Ленина, 53
телефон: 36-10-92
1, 3 июня
А.Н.Островский
«На всякого мудреца довольно простоты»
Комедия в 5 действиях
(Антракт после 3-го действия)
2, 4 июня
А.Н.Островский
«Правда — хорошо, а счастье лучше»
Комедия в 4-х действиях
Сценическая редакция Малого театра Спектакль идёт с одним антрактом
5, 7 июня
А.Н.Островский
«Волки и овцы»
Комедия в 5 действиях
Спектакль идет с одним антрактом
6 июня
А.Н.Островский
«Бешеные деньги»
Комедия в 2 действиях
Художественный руководитель театра — народный артист СССР Ю.М. СОЛОМИН
Начало спектаклей в 19 часов.
Справки и заказ билетов по телефонам: 36-10-92, 12-63-78
Касса работает с 12 до 19 часов.
15.05.2005
Подробнее
15 мая поздравляем с днем рождения Сергея Васильевича Женовача. Пожелаем замечательному режиссеру, поставившему на нашей сцене любимые зрителем спектакли «Горе от ума» и «Правда - хорошо, а счастье лучше» (эта работа режиссера удостоена премии «Золотая ма
15 мая поздравляем с днем рождения Сергея Васильевича Женовача. Пожелаем замечательному режиссеру, поставившему на нашей сцене любимые зрителем спектакли «Горе от ума» и «Правда - хорошо, а счастье лучше» (эта работа режиссера удостоена премии «Золотая маска» за лучший актерский ансамбль) огромного счастья, крепкого здоровья, новых замечательных постановок.
Премьера нового спектакля Сергея Женовача «Мнимый больной» Ж.Б.Мольера должна состояться в самом начале следующего театрального сезона.
Премьера нового спектакля Сергея Женовача «Мнимый больной» Ж.Б.Мольера должна состояться в самом начале следующего театрального сезона.
01.04.2005
Подробнее
Сергей Женовач: «Живой театр выше рейтингов» Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград... Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума»
Сергей Женовач: «Живой театр выше рейтингов»
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград...
Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума»
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград...
Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума»
Сергей Женовач: «Живой театр выше рейтингов»
Он ведет актерско-режиссерский курс в ГИТИСе, не отрываясь от активной практической работы в различныз московских театрах. Он один из самых успешных, востребованных и плодотворно работающих современных режиссеров. Его спектакли, осуществленные в театральной мастерской под руководством Фоменко, в театре-студии «Человек», в театре на Малой Бронной привлекли повышенное внимание и публики и критики.
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля. Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума», осуществленный на сцене Малого, и «Белая гвардия» в чеховском МХАТ – последняя по времени работа режиссера. Но главным делом своей жизни профессор Сергей Васильевич Женовач считает все-таки педагогику.
Вы успешный, весьма востребованный режиссер, много работающий в различных театрах. При этом активно занимаетесь педагогикой, ведете актерский курс в ГИТИСе. Во имя чего Вы отдаете столько времени и сил ученикам?
Педагогика для меня – самое важное, может быть, в жизни занятие. Это внутренняя потребность и необходимость. Если не встречаюсь с молодыми, если не чувствую, пусть это будет громко сказано, завтрашний день будущего театра, мне неинтересно заниматься практическим театром. Особенно волнует меня воспитание молодых режиссеров. Я вообще считаю, что театр определяется режиссерами. Не потому, что они самые умные, самые главные, а потому что они приносят идею, вокруг которой кристаллизуется, образовывается, рождается спектакль. Театр – это профессия результата. Как это не банально звучит, но в театр вкладывают деньги. К твоей выдумке подключается огромный театральный организм. Очень много людей работают на тебя. Шьют костюмы, изготавливают в цехах декорации и прочее. Ты не можешь, не имеешь право ошибаться. Лимит ошибок должен быть исчерпан во время учебы. Какое счастье работать с молодыми ребятами, которые еще имеют право на ошибку. И ты вместе с ними можешь позволить себе ошибиться.
Для меня очень важно помочь молодым режиссерам и артистам поверить в себя, почувствовать профессию, открыть ее в себе. Хочется, чтобы они были совсем другими. Они и есть другие и будут другими. Хочется, чтобы все у них в театре складывалось, чтобы они могли разрушить грань между тем, что они хотят и тем, что они могут. Чтобы то, что хотят, они могли реализовать. В этом, мне кажется, есть суть театральной педагогики — помочь студентам поверить в себя, эту стену сломать, эту границу размыть.
Чего Вы ждете от своих учеников?
Как любой учитель, как любой отец желает, чтобы у его детей была счастливая судьба, так и я хочу, чтобы мои ребята испытали творческое счастье. Чтобы все намерения, все замыслы, все затеи учеников реализовались в той мере, в какой они это представляли. От чего возникает непрофессиональность? От того, что у человека могут возникнуть прекрасные идеи, но он не может их реализовать. А, бывает, что человек умеет реализовывать, а у него этих идей нет. Важно, чтобы «что» и «как» совпадали. Чтобы каждый режиссер и артист обрел свою тему, обрел свой стиль. Вот это самое, мне кажется, важное, если заниматься творчеством серьезно, глубоко, а не относиться к нему как к своеобразной «ярмарке тщеславия» или к зарабатыванию на жизнь.
Ставя спектакли в различных московских театрах, как Вы находите общий язык с артистами, с которыми прежде не работали?
Я стараюсь выбирать артистов, близких тому театру, который я люблю и чувствую. Иногда бывают какие-то ошибки, но, если ты любишь артиста и пытаешься вместе с ним сочинить роль, то и он оборачивается к тебе доброй своей стороной. Конечно, каждому артисту хочется сыграть роль, которая определит его творческую судьбу, сыграть большую, главную роль. Но не всегда в спектакле все роли главные. Поэтому очень важно понимание артистом общего целого. Мне кажется, действительно нет маленьких ролей, хоть эта фраза и банальная. Надо просто в каждой роли найти то, что интересно сыграть. А именно найти тему и артиста, которому была бы интересна эта история. Если человек откликается — замечательно. Если нет, значит лучше взять другого. Здесь обид быть не должно. Лучше в период предварительного разговора-договора расстаться, чтобы не мучить друг друга во время работы. Главное, чтобы артисту хотелось войти в этот спектакль, сыграть в этом ансамбле, у этого режиссера. Главное, чтобы все было по любви. Без любви не возникает ничего, не рождается театральное сочинение.
Вы приходите в театр со своим определенным замыслом. Но, наверное, он корректируется совместно с артистами в процессе работы?
Он не корректируется, он обогащается, углубляется. Главное принести идею решения пьесы, решения пространства. А дальше артист, который тоже является автором своей роли, находит себя. Мне не нравится работать с актерам, которые выполняют только твои предложения. Всегда интереснее, когда возникают совместные движения. Как в хорошем теннисе, ты предлагаешь ход, и возникает ответное движение. Ты делаешь одно предложение, к тебе возвращается другое. Что такое содружество и сотворчество? Это когда в компании талантливых людей ты сам становишься еще более интересным, талантливым и непредсказуемым для самого себя. Когда не сам себя тиражируешь, а вместе с людьми, тебя окружающими, выходишь на нечто такое, что по одиночке мы никогда бы не нашли. Поэтому роль всегда сочиняется актером с режиссером, режиссером с артистом. Это совместное детище. Так же, как и работа режиссера с художниками. Кто что предложил, кто что придумал, практически невозможно вычленить. Но, если нет фундамента, то возникает дом на песке. Право заниматься режиссерской профессией состоит в чувстве целого. Если человек не чувствует театральную идею, тогда артисты и все люди, работающие в спектакле, растащат все в разные стороны. Любая мощная индивидуальность будет тащить на себя. И чем сильнее личность, тем больше она потянет на себя. Поэтому режиссер должен держать все.
Пьесы «Горе от ума» и «Правда – хорошо, а счастье лучше», поставленные вами в Малом театре, имеют длительную историю постановок на старейшей московской сцене.
Как Вам удалось увлечь своим замыслом актеров, некоторые из которых участвовали , а другие видели предыдущие версии этих пьес в родном театре?
Для меня первооснова работы — это драматургия, которая воспринимается сегодня. В ней всегда заложена некая событийная структура не зависимая от времени, от индивидуальности того или иного артиста или той или иной режиссерской индивидуальности. Всегда нужно идти за этой структурой мышления, за правдой чувств автора и по-своему пытаться перевести ее в сценический язык ритмов, пространства, времени театрального. И тогда, если люди чувствуют автора и им интересны персонажи, если они тебя понимают, то мы вместе идем в этот длительный поход. В театре нельзя ничего повторять, потому что это временной вид искусства. Он умирает в секунду рождения. Вот идет сцена, вот она заканчивается, и она уже умирает. И никогда больше не будет такой, как сегодня. Даже, если одни и те же артисты в этих же костюмах, в этом театральном пространстве, с этим определением действия и мизансцен завтра вечером будут повторять эту сцену, они будут повторять ее по-другому. Возникнет другое качество. В этом — природа живого театра. Каждый раз спектакль идет как в первый раз. То есть все продуманные мизансцены, найденные интонации, музыкальное решение – это все повод для того, чтобы артисты играли спектакль в том настроении, в том самочувствии, которое им в этот вечер присуще
А вы видели спектакль Бабочкина, где он сам исполнял роль Грознова, и постановку Царева и Иванова с Виталием Соломиным в роли Чацкого, спектакли Малого театра, которые предшествовали Вашим постановкам?
Ну, естественно. Приступая к работе над спектаклем, сначала всегда идешь от пьесы, от автора. Но когда понимаешь, что ты эту пьесу чувствуешь, и у тебя возникает замысел будущего спектакля, тогда просто необходимо смотреть все, что делается сегодня и что происходило раньше. В этом заключается культура режиссера. Смотреть все и понимать. Не для того, чтобы потерять что-то свое, а для того, чтобы утвердиться в своем. Чтобы понять тот контекст, в который ты входишь, в котором уже существуешь.
А это не сбивает с задуманного пути?
Когда есть в наличии замысел, это только помогает. Если я знаю, как я буду делать «Горе от ума», почему я буду спорить с другими режиссерами? Вот, мне нравится эта девушка? Почему я должен доказывать, что мне не нравится другая? И та женщина удивительная, и эта. Ну, я люблю эту.
По каким критериям Вы оцениваете свои спектакли и спектакли, поставленные другими режиссерами?
Собственные спектакли судить невозможно. Это самообман. То же самое, что обсуждать своего собственного ребенка. Каждый ребенок тебе дорог. Чем он более несчастный в восприятии окружающих, тем он тебе ближе и дороже. А спектакли коллег смотреть, конечно, необходимо. Это потребность любого режиссера знать тот контекст, в котором ты существуешь. Но я обычно в театр хожу, когда заканчиваю собственную работу и свободен для восприятия. В период сосредоточенной работы над спектаклем, я стараюсь в театр не ходить, потому что мне мешают чужие впечатления. Более того, когда смотришь плохой спектакль, впечатления от него боле устойчивы чем, от спектакля, который тебя волнует, который оставляет в тебе свой след. С негативными впечатлениями бороться труднее, чем с хорошими, светлыми.
Учитываете ли Вы каким-либо образом мнение критики о ваших работах? Последнее время «вошли в моду» заявления некоторых актеров и режиссеров, что критика не на что не влияет, что они вовсе ей не интересуются.
Все зависит не от критики, а от ее уровня. К сожалению, критика на сегодняшний момент дискредитировала себя. В этом виновата не профессия, а те, кто сейчас в этой профессии работают. Сегодня, читая рецензии, я не понимаю, что пишущие люди видят в том или ином спектакле, в чем их собственное индивидуальное восприятие. Не хочу обидеть авторов этих рецензий, но, к сожалению, они стараются высказать концепцию театра, не чувствуя природу театра. Если сегодня взять критические подборки на любую выходящую премьеру, то уже из названия рецензий можно понять, что это не погружение в спектакль, а просто оценочный ряд.
Замечательно, когда существуют мощные люди, мыслящие театром, живущие театром, понимающие и чувствующие театр, а не занимающиеся его рейтинговой природой. Я считаю себя счастливым режиссером, потому что о моих работах писали люди, которых я люблю и уважаю. Наталья Анатольевна Крымова, Алексей Вадимович Бартошевич, Борис Николаевич Любимов, Борис Александрович Львов-Анохин… Все это люди, которые могут войти в структуру спектакля, почувствовать театр. Я очень ценю тех критиков, которые способны воспринять спектакль. Более того, могут в слове сохранить его так, что возникает легенда этого спектакля. Спектакли Мейерхольда я вижу глазами Константина Рудницкого. Вот сейчас приходит поколение, которое не видело, допустим, спектаклей Эфроса, Товстоногова, Ефремова. Они читают книгу «Имена» Крымовой и эти спектакли чувствуют, они их видят. Когда статья может жить отдельно от спектакля, а не является его слабым отражением и приложением — вот это настоящая статья. Она становится предметом искусства, но только уже не театра, а театроведения.
Критик — это человек, который творит легенду. Он заставляет спектакль пережить время. Спектакль, мне кажется, стоит сохранять только в фотографиях и в описаниях людей, которые сидели в зрительном зале и воспринимали этот спектакль. Энергетику спектакля можно почувствовать, только описав то, что происходило в этот вечер в этом театре. А телевизионная съемка переводит спектакль абсолютно в другое качество. Даже фотографии иногда смысл театра, театральность языка передает больше, чем телепленка.
Театральная критика и практический театр нуждаются друг в друге. Театроведение и профессиональный театр – это единый неотрывный процесс. Разрушение этого общего процесса, губительно влияет на сценическое искусство.
Что Вам кажется недопустимым в театре?
Я скажу беспощадную вещь. Мне кажется, природа таланта не постоянна и не устойчива. Но творческий человек так устроен, что всегда обязан верить в себя, в свои силы. Люди, которые входят в театр, как в жизнь, выйти оттуда уже не могут. Важно почувствовать момент, когда ты становишься помехой и делаешь те работы, за которые тебе стыдно. Вот как бы в такой момент найти в себе мужество уйти. Это самое важное, наверное, и самое сложное. Часто мы очень требовательно относимся к другим и очень лояльно к себе. Когда возникают самоуспокоенность, сытость, самодостаточность и не возникают вопросы к себе, когда уходит сомнение в себе, когда ты забываешь, для чего занимаешься профессией, вот как бы тогда суметь остановиться, чтобы не делать насильственной работы.
Если бы Вы не стали режиссером, какую бы профессию избрали?
Для меня основная профессия – это педагогика. Наверное, я бы и занимался педагогикой. Если не театральной, то, вероятно, какой-нибудь другой.
Кроме театра и педагогики у вас увлечений нет?
Профессия определяет все мои увлечения. И все, что связано с книгами, с живописью, с музыкой, все, все подчиняется театру. И общение с людьми тоже определяется профессией. Так у меня сложилась жизнь.
А Вас интересует политика?
Сказать, что интересует – неправда. Сказать, что не интересует – тоже неправда. Она оказывает влияние. Но когда ты работаешь над спектаклем, то меньше всего про это думаешь. Слежу за событиями, как любой живущий в стране человек.
Как вы поддерживаете свою форму?
Для меня находиться в тонусе – это переключаться с одной работы на другую. Педагогика – театр, театр – педагогика. Ну и, конечно, иногда зарядка помогает. А иногда прогулки. Я люблю по лесу гулять. Там, где я живу, рядом находится Филевский парк.
Где вы обычно проводите отпуск?
Я всегда приезжаю в Краснодар к родителям. Для меня поездка домой – это возвращение к родным и близким, к детству, к прошлому. Как правило, дома я обдумываю новую работу. Дома всегда думается, мыслиться хорошо.
И о чем вы размышляли нынешним летом?
Сейчас в Малом театре мы репетируем «Мнимого больного» Мольера, работу над которым предварительно надо было тщательно обдумать. Затем на малой сцене Художественного театра планируется моя постановка спектакля «Исповедь горячего сердца» по трем главам из «Братьев Карамазовых» Ф. Достоевского. Мои студенты в ГИТИСе перешли на четвертый, выпускной курс. Надо готовить с ними дипломные спектакли. Так что подумать в отпуске было над чем.
Наталия Пашкина.
«Общество и здоровье», №2 2005
Он ведет актерско-режиссерский курс в ГИТИСе, не отрываясь от активной практической работы в различныз московских театрах. Он один из самых успешных, востребованных и плодотворно работающих современных режиссеров. Его спектакли, осуществленные в театральной мастерской под руководством Фоменко, в театре-студии «Человек», в театре на Малой Бронной привлекли повышенное внимание и публики и критики.
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля. Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума», осуществленный на сцене Малого, и «Белая гвардия» в чеховском МХАТ – последняя по времени работа режиссера. Но главным делом своей жизни профессор Сергей Васильевич Женовач считает все-таки педагогику.
Вы успешный, весьма востребованный режиссер, много работающий в различных театрах. При этом активно занимаетесь педагогикой, ведете актерский курс в ГИТИСе. Во имя чего Вы отдаете столько времени и сил ученикам?
Педагогика для меня – самое важное, может быть, в жизни занятие. Это внутренняя потребность и необходимость. Если не встречаюсь с молодыми, если не чувствую, пусть это будет громко сказано, завтрашний день будущего театра, мне неинтересно заниматься практическим театром. Особенно волнует меня воспитание молодых режиссеров. Я вообще считаю, что театр определяется режиссерами. Не потому, что они самые умные, самые главные, а потому что они приносят идею, вокруг которой кристаллизуется, образовывается, рождается спектакль. Театр – это профессия результата. Как это не банально звучит, но в театр вкладывают деньги. К твоей выдумке подключается огромный театральный организм. Очень много людей работают на тебя. Шьют костюмы, изготавливают в цехах декорации и прочее. Ты не можешь, не имеешь право ошибаться. Лимит ошибок должен быть исчерпан во время учебы. Какое счастье работать с молодыми ребятами, которые еще имеют право на ошибку. И ты вместе с ними можешь позволить себе ошибиться.
Для меня очень важно помочь молодым режиссерам и артистам поверить в себя, почувствовать профессию, открыть ее в себе. Хочется, чтобы они были совсем другими. Они и есть другие и будут другими. Хочется, чтобы все у них в театре складывалось, чтобы они могли разрушить грань между тем, что они хотят и тем, что они могут. Чтобы то, что хотят, они могли реализовать. В этом, мне кажется, есть суть театральной педагогики — помочь студентам поверить в себя, эту стену сломать, эту границу размыть.
Чего Вы ждете от своих учеников?
Как любой учитель, как любой отец желает, чтобы у его детей была счастливая судьба, так и я хочу, чтобы мои ребята испытали творческое счастье. Чтобы все намерения, все замыслы, все затеи учеников реализовались в той мере, в какой они это представляли. От чего возникает непрофессиональность? От того, что у человека могут возникнуть прекрасные идеи, но он не может их реализовать. А, бывает, что человек умеет реализовывать, а у него этих идей нет. Важно, чтобы «что» и «как» совпадали. Чтобы каждый режиссер и артист обрел свою тему, обрел свой стиль. Вот это самое, мне кажется, важное, если заниматься творчеством серьезно, глубоко, а не относиться к нему как к своеобразной «ярмарке тщеславия» или к зарабатыванию на жизнь.
Ставя спектакли в различных московских театрах, как Вы находите общий язык с артистами, с которыми прежде не работали?
Я стараюсь выбирать артистов, близких тому театру, который я люблю и чувствую. Иногда бывают какие-то ошибки, но, если ты любишь артиста и пытаешься вместе с ним сочинить роль, то и он оборачивается к тебе доброй своей стороной. Конечно, каждому артисту хочется сыграть роль, которая определит его творческую судьбу, сыграть большую, главную роль. Но не всегда в спектакле все роли главные. Поэтому очень важно понимание артистом общего целого. Мне кажется, действительно нет маленьких ролей, хоть эта фраза и банальная. Надо просто в каждой роли найти то, что интересно сыграть. А именно найти тему и артиста, которому была бы интересна эта история. Если человек откликается — замечательно. Если нет, значит лучше взять другого. Здесь обид быть не должно. Лучше в период предварительного разговора-договора расстаться, чтобы не мучить друг друга во время работы. Главное, чтобы артисту хотелось войти в этот спектакль, сыграть в этом ансамбле, у этого режиссера. Главное, чтобы все было по любви. Без любви не возникает ничего, не рождается театральное сочинение.
Вы приходите в театр со своим определенным замыслом. Но, наверное, он корректируется совместно с артистами в процессе работы?
Он не корректируется, он обогащается, углубляется. Главное принести идею решения пьесы, решения пространства. А дальше артист, который тоже является автором своей роли, находит себя. Мне не нравится работать с актерам, которые выполняют только твои предложения. Всегда интереснее, когда возникают совместные движения. Как в хорошем теннисе, ты предлагаешь ход, и возникает ответное движение. Ты делаешь одно предложение, к тебе возвращается другое. Что такое содружество и сотворчество? Это когда в компании талантливых людей ты сам становишься еще более интересным, талантливым и непредсказуемым для самого себя. Когда не сам себя тиражируешь, а вместе с людьми, тебя окружающими, выходишь на нечто такое, что по одиночке мы никогда бы не нашли. Поэтому роль всегда сочиняется актером с режиссером, режиссером с артистом. Это совместное детище. Так же, как и работа режиссера с художниками. Кто что предложил, кто что придумал, практически невозможно вычленить. Но, если нет фундамента, то возникает дом на песке. Право заниматься режиссерской профессией состоит в чувстве целого. Если человек не чувствует театральную идею, тогда артисты и все люди, работающие в спектакле, растащат все в разные стороны. Любая мощная индивидуальность будет тащить на себя. И чем сильнее личность, тем больше она потянет на себя. Поэтому режиссер должен держать все.
Пьесы «Горе от ума» и «Правда – хорошо, а счастье лучше», поставленные вами в Малом театре, имеют длительную историю постановок на старейшей московской сцене.
Как Вам удалось увлечь своим замыслом актеров, некоторые из которых участвовали , а другие видели предыдущие версии этих пьес в родном театре?
Для меня первооснова работы — это драматургия, которая воспринимается сегодня. В ней всегда заложена некая событийная структура не зависимая от времени, от индивидуальности того или иного артиста или той или иной режиссерской индивидуальности. Всегда нужно идти за этой структурой мышления, за правдой чувств автора и по-своему пытаться перевести ее в сценический язык ритмов, пространства, времени театрального. И тогда, если люди чувствуют автора и им интересны персонажи, если они тебя понимают, то мы вместе идем в этот длительный поход. В театре нельзя ничего повторять, потому что это временной вид искусства. Он умирает в секунду рождения. Вот идет сцена, вот она заканчивается, и она уже умирает. И никогда больше не будет такой, как сегодня. Даже, если одни и те же артисты в этих же костюмах, в этом театральном пространстве, с этим определением действия и мизансцен завтра вечером будут повторять эту сцену, они будут повторять ее по-другому. Возникнет другое качество. В этом — природа живого театра. Каждый раз спектакль идет как в первый раз. То есть все продуманные мизансцены, найденные интонации, музыкальное решение – это все повод для того, чтобы артисты играли спектакль в том настроении, в том самочувствии, которое им в этот вечер присуще
А вы видели спектакль Бабочкина, где он сам исполнял роль Грознова, и постановку Царева и Иванова с Виталием Соломиным в роли Чацкого, спектакли Малого театра, которые предшествовали Вашим постановкам?
Ну, естественно. Приступая к работе над спектаклем, сначала всегда идешь от пьесы, от автора. Но когда понимаешь, что ты эту пьесу чувствуешь, и у тебя возникает замысел будущего спектакля, тогда просто необходимо смотреть все, что делается сегодня и что происходило раньше. В этом заключается культура режиссера. Смотреть все и понимать. Не для того, чтобы потерять что-то свое, а для того, чтобы утвердиться в своем. Чтобы понять тот контекст, в который ты входишь, в котором уже существуешь.
А это не сбивает с задуманного пути?
Когда есть в наличии замысел, это только помогает. Если я знаю, как я буду делать «Горе от ума», почему я буду спорить с другими режиссерами? Вот, мне нравится эта девушка? Почему я должен доказывать, что мне не нравится другая? И та женщина удивительная, и эта. Ну, я люблю эту.
По каким критериям Вы оцениваете свои спектакли и спектакли, поставленные другими режиссерами?
Собственные спектакли судить невозможно. Это самообман. То же самое, что обсуждать своего собственного ребенка. Каждый ребенок тебе дорог. Чем он более несчастный в восприятии окружающих, тем он тебе ближе и дороже. А спектакли коллег смотреть, конечно, необходимо. Это потребность любого режиссера знать тот контекст, в котором ты существуешь. Но я обычно в театр хожу, когда заканчиваю собственную работу и свободен для восприятия. В период сосредоточенной работы над спектаклем, я стараюсь в театр не ходить, потому что мне мешают чужие впечатления. Более того, когда смотришь плохой спектакль, впечатления от него боле устойчивы чем, от спектакля, который тебя волнует, который оставляет в тебе свой след. С негативными впечатлениями бороться труднее, чем с хорошими, светлыми.
Учитываете ли Вы каким-либо образом мнение критики о ваших работах? Последнее время «вошли в моду» заявления некоторых актеров и режиссеров, что критика не на что не влияет, что они вовсе ей не интересуются.
Все зависит не от критики, а от ее уровня. К сожалению, критика на сегодняшний момент дискредитировала себя. В этом виновата не профессия, а те, кто сейчас в этой профессии работают. Сегодня, читая рецензии, я не понимаю, что пишущие люди видят в том или ином спектакле, в чем их собственное индивидуальное восприятие. Не хочу обидеть авторов этих рецензий, но, к сожалению, они стараются высказать концепцию театра, не чувствуя природу театра. Если сегодня взять критические подборки на любую выходящую премьеру, то уже из названия рецензий можно понять, что это не погружение в спектакль, а просто оценочный ряд.
Замечательно, когда существуют мощные люди, мыслящие театром, живущие театром, понимающие и чувствующие театр, а не занимающиеся его рейтинговой природой. Я считаю себя счастливым режиссером, потому что о моих работах писали люди, которых я люблю и уважаю. Наталья Анатольевна Крымова, Алексей Вадимович Бартошевич, Борис Николаевич Любимов, Борис Александрович Львов-Анохин… Все это люди, которые могут войти в структуру спектакля, почувствовать театр. Я очень ценю тех критиков, которые способны воспринять спектакль. Более того, могут в слове сохранить его так, что возникает легенда этого спектакля. Спектакли Мейерхольда я вижу глазами Константина Рудницкого. Вот сейчас приходит поколение, которое не видело, допустим, спектаклей Эфроса, Товстоногова, Ефремова. Они читают книгу «Имена» Крымовой и эти спектакли чувствуют, они их видят. Когда статья может жить отдельно от спектакля, а не является его слабым отражением и приложением — вот это настоящая статья. Она становится предметом искусства, но только уже не театра, а театроведения.
Критик — это человек, который творит легенду. Он заставляет спектакль пережить время. Спектакль, мне кажется, стоит сохранять только в фотографиях и в описаниях людей, которые сидели в зрительном зале и воспринимали этот спектакль. Энергетику спектакля можно почувствовать, только описав то, что происходило в этот вечер в этом театре. А телевизионная съемка переводит спектакль абсолютно в другое качество. Даже фотографии иногда смысл театра, театральность языка передает больше, чем телепленка.
Театральная критика и практический театр нуждаются друг в друге. Театроведение и профессиональный театр – это единый неотрывный процесс. Разрушение этого общего процесса, губительно влияет на сценическое искусство.
Что Вам кажется недопустимым в театре?
Я скажу беспощадную вещь. Мне кажется, природа таланта не постоянна и не устойчива. Но творческий человек так устроен, что всегда обязан верить в себя, в свои силы. Люди, которые входят в театр, как в жизнь, выйти оттуда уже не могут. Важно почувствовать момент, когда ты становишься помехой и делаешь те работы, за которые тебе стыдно. Вот как бы в такой момент найти в себе мужество уйти. Это самое важное, наверное, и самое сложное. Часто мы очень требовательно относимся к другим и очень лояльно к себе. Когда возникают самоуспокоенность, сытость, самодостаточность и не возникают вопросы к себе, когда уходит сомнение в себе, когда ты забываешь, для чего занимаешься профессией, вот как бы тогда суметь остановиться, чтобы не делать насильственной работы.
Если бы Вы не стали режиссером, какую бы профессию избрали?
Для меня основная профессия – это педагогика. Наверное, я бы и занимался педагогикой. Если не театральной, то, вероятно, какой-нибудь другой.
Кроме театра и педагогики у вас увлечений нет?
Профессия определяет все мои увлечения. И все, что связано с книгами, с живописью, с музыкой, все, все подчиняется театру. И общение с людьми тоже определяется профессией. Так у меня сложилась жизнь.
А Вас интересует политика?
Сказать, что интересует – неправда. Сказать, что не интересует – тоже неправда. Она оказывает влияние. Но когда ты работаешь над спектаклем, то меньше всего про это думаешь. Слежу за событиями, как любой живущий в стране человек.
Как вы поддерживаете свою форму?
Для меня находиться в тонусе – это переключаться с одной работы на другую. Педагогика – театр, театр – педагогика. Ну и, конечно, иногда зарядка помогает. А иногда прогулки. Я люблю по лесу гулять. Там, где я живу, рядом находится Филевский парк.
Где вы обычно проводите отпуск?
Я всегда приезжаю в Краснодар к родителям. Для меня поездка домой – это возвращение к родным и близким, к детству, к прошлому. Как правило, дома я обдумываю новую работу. Дома всегда думается, мыслиться хорошо.
И о чем вы размышляли нынешним летом?
Сейчас в Малом театре мы репетируем «Мнимого больного» Мольера, работу над которым предварительно надо было тщательно обдумать. Затем на малой сцене Художественного театра планируется моя постановка спектакля «Исповедь горячего сердца» по трем главам из «Братьев Карамазовых» Ф. Достоевского. Мои студенты в ГИТИСе перешли на четвертый, выпускной курс. Надо готовить с ними дипломные спектакли. Так что подумать в отпуске было над чем.
Наталия Пашкина.
«Общество и здоровье», №2 2005
04.03.2005
Подробнее
Сергей Женовач: «Без любви не возникает ничего…» Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска»
Сергей Женовач: «Без любви не возникает ничего…»
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля.
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля.
Сергей Женовач: «Без любви не возникает ничего…»
Сергей Женовач – один из самых успешных, востребованных и плодотворно работающих режиссеров Москвы. Его спектакли, осуществленные в театральной мастерской под руководством Фоменко, в театре-студии «Человек», в театре на Малой Бронной вызвали живейший интерес публики и повышенное внимание критиков.
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля. Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума», осуществленный на сцене Малого, и «Белая гвардия» в чеховском МХАТ – последняя по времени работа режиссера.
Ставя спектакли в различных московских театрах, творческие коллективы которых придерживаются своего стиля, своего творческого метода, как вы вписываетесь в такие разные системы координат?
Это жизнь подсказывает. А я могу только выбрать то, что предлагается судьбой. Так уж случилось, что все театральные начинания, в которых я принимал участие, возникали от предложений. Это всегда было органично, являлось продолжением тех или иных человеческих отношений, что для меня в театре — самое дорогое.
Я человек по складу домашний и очень люблю работать с теми людьми, кого люблю и чувствую. Для работы в новых театрах, мне требуются дополнительные усилия, чтобы входить в новые пространства, знакомиться с людьми, находить с ними общий язык. Я люблю работать с близкими, знакомыми мне людьми, когда все понимают друг друга с полуслова, и возникает почти интимная творческая связь во время репетиций.
У меня всегда было много предложений, но я относился к ним настороженно. Но когда встретился с Юрием Мефодьевичем Соломиным, и возникла идея на основе грибоедовской пьесы поработать с тремя поколениями артистов старейшего театра, мне показалось это увлекательным, интересным и для себя полезным. А после «Горе от ума» уже появилась «Правда – хорошо, а счастье лучше».
А веточка, которая тянется к Художественному театру, связана с Олегом Павловичем Табаковым. Когда возникла затея с приглашением в театр для постановки «Белой гвардии», я, конечно, согласился. Для каждого режиссера есть такие предложения, такие произведения и такие театры, от которых невозможно отказаться, потому что ты входишь не просто в какое-то новое пространство, ты входишь в культурную среду, которая была до тебя, существует сейчас и останется после. Тем более, что Табаков сейчас строит свой театр, привлек к работе очень много замечательных артистов, и хотелось проверить их в одной большой работе. Для меня основополагающий момент спектакля – это команда артистов. Очень важно, чтобы возникло содружество людей, близких, как говорится, по группе крови. Только тогда репетиции доставляют радость и удовольствие. А без радостных репетиций работа обессмысливается. Поэтому это лишь со стороны кажется, что я попадаю в разные театры с разными стилями. А на самом деле, по судьбе, это всё — очень близкий замес.
Как Вы находите общий язык с артистами, с которыми прежде не работали?
Я стараюсь выбирать артистов, близких тому театру, который я люблю. Иногда бывают какие-то ошибки, но, если ты любишь артиста и пытаешься вместе с ним сочинить роль, то и он оборачивается к тебе доброй своей стороной. Конечно, каждому артисту хочется сыграть роль, которая определит его творческую судьбу, сыграть большую, главную роль. Но не всегда в спектакле все роли главные. Поэтому очень важно понимание артистом общего целого. Мне кажется, действительно нет маленьких ролей, хоть эта фраза и банальная. Надо просто в каждой роли найти то, что интересно сыграть. А именно найти тему и артиста, которому была бы интересна эта история. Если человек откликается — замечательно. Если нет, значит лучше взять другого. Здесь обид быть не должно. Лучше в период предварительного разговора-договора расстаться, чтобы не мучить друг друга во время работы. Главное, чтобы артисту хотелось войти в этот спектакль, чтобы все было по любви. Без любви не возникает ничего, не рождается театральное сочинение.
На ваш спектакль «Правда – хорошо, а счастье лучше» пролился целый дождь наград. Такой ошеломляющий успех не страшит?
Когда сочиняешь спектакль, меньше всего думаешь, как в итоге сложится жизнь вокруг него. Хочется, чтобы не столько поддержали работу, сколько почувствовали. Потому что нередко критика хвалит или ругает спектакль, но не улавливает его структуру, проходит мимо наиболее существенных вещей. Важно, чтобы возникло восприятие спектакля по существу. А если твоя работа как-то отмечается, то спасибо тому, кто ее заметил и поддержал.
Пьесы «Горе от ума» и «Правда – хорошо…», имеют длительную историю постановок на сцене Малого театра. Как Вам удалось увлечь своим замыслом актеров, большинство из которых видели предыдущие версии этих пьес в родном театре?
Для меня первооснова работы — это драматургия, которая воспринимается сегодня. В ней всегда заложена некая событийная структура не зависимая от времени, от индивидуальности того или иного артиста или какого-либо режиссера. Всегда нужно идти за этой структурой мышления, за правдой чувств автора и по-своему пытаться перевести ее в сценический язык ритмов, пространства, времени театрального. И тогда, если люди чувствуют автора и им интересны персонажи, если они тебя понимают, то мы вместе идем в этот длительный поход. В театре нельзя ничего повторять, потому что это временной вид искусства. Он умирает в секунду рождения. Вот идет сцена, вот она заканчивается, и она уже умирает. И никогда больше не будет такой, как сегодня. Даже, если одни и те же артисты в этих же костюмах, в этом театральном пространстве, с этим определением действия и мизансцен завтра вечером будут повторять эту сцену, они будут повторять ее по-другому. Возникнет другое качество. В этом — природа живого театра. Каждый раз спектакль идет как в первый раз. То есть все продуманные мизансцены, найденные интонации, музыкальное решение – это все повод для того, чтобы артисты играли спектакль в том настроении, в том самочувствии, которое им в этот вечер присуще.
А вы видели спектакли, которые предшествовали Вашим постановкам?
Ну, естественно. Приступая к работе, сначала всегда идешь от пьесы, от автора. Но когда понимаешь, что ты эту пьесу чувствуешь, и у тебя возникает замысел будущего спектакля, тогда просто необходимо смотреть все, что делается сегодня и что происходило раньше. В этом заключается культура режиссера. Смотреть все и понимать. Не для того, чтобы потерять что-то свое, а для того, чтобы утвердиться в своем. Чтобы понять тот контекст, в который ты входишь.
А это не сбивает с задуманного пути?
Когда есть в наличии замысел, это только помогает. Если я знаю, как я буду делать «Горе от ума», почему я буду спорить с другими режиссерами? Вот, мне нравится эта девушка? Почему я должен доказывать, что мне не нравится другая? И та женщина удивительная, и эта. Ну, я люблю эту.
Вы ставите спектакли главным образом по произведениям русских классиков. А современную пьесу не хотите поставить?
Пьес, которые бы были на равных с Чеховым, Булгаковым, Островским, я пока не вижу. Мне интереснее работать с этими авторами. Хотя, конечно, театр жив только современной драматургией. Ее читаешь и надеешься обрести. Всегда хочется ставить то, чем ты сейчас живешь. Хотелось бы найти человека, который не просто занимается самовыражением на бумаге, а видит свой театр. У которого есть свое театральное мышление, которого хочется разгадать.
Часто ли Вам удается побывать в театре зрителем? По каким критериям Вы оцениваете свои спектакли и спектакли, поставленные другими режиссерами?
Собственные спектакли судить невозможно. Это самообман. То же самое, что обсуждать своего собственного ребенка. Каждый ребенок тебе дорог. Чем он более несчастный в восприятии окружающих, тем он тебе ближе и дороже. А спектакли других смотреть, конечно, необходимо. Это потребность любого режиссера знать тот контекст, в котором ты существуешь. Но я обычно в театр хожу, когда заканчиваю собственную работу и свободен для зрительских впечатлений. В период сосредоточенной работы над спектаклем, я стараюсь в театр не ходить, потому что мне мешают чужие впечатления. Более того, когда смотришь плохой спектакль, впечатления от него более устойчивы чем, от спектакля, который тебя волнует, который оставляет в тебе свой след. С негативными впечатлениями бороться труднее, чем с хорошими, светлыми.
А что в вас оставило след в последнее время?
Я бы не хотел обсуждать эту тему. Я считаю неверным, когда режиссеры начинают говорить о коллегах.
Учитываете ли Вы каким-либо образом мнение критики о ваших работах?
Все зависит не от критики, а от ее уровня. К сожалению, критика на сегодняшний момент дискредитировала себя. В этом виновата не профессия, а те, кто сейчас в этой профессии работают. Сегодня читая рецензии, я не понимаю, что пишущие люди видят в том или ином спектакле, в чем их собственное индивидуальное восприятие. Не хочу обидеть авторов этих рецензий, но, к сожалению, они стараются высказать концепцию театра, не чувствуя природу театра. Если сегодня взять критические подборки на любую выходящую премьеру, то уже из названия рецензий можно понять, что это не погружение в спектакль, а просто оценочный ряд.
Я очень ценю тех критиков, которые способны воспринять спектакль. Более того, могут в слове сохранить его так, что возникает легенда этого спектакля. Когда статья может жить отдельно от спектакля, а не является его слабым отражением и приложением — вот это настоящая статья. Она становится предметом искусства, но только уже не театра, а театроведения. Театроведение и практический театр – это единый неотрывный процесс. Разрушение этого общего процесса губительно влияет на сценическое искусство.
Вы работаете в различных театрах. При этом активно занимаетесь педагогикой, ведете актерско-режиссерский курс в ГИТИСе. Во имя чего Вы отдаете столько времени и сил ученикам?
Педагогика для меня – самое важное, может быть, в жизни занятие. Это внутренняя потребность и необходимость. Если не встречаюсь с молодыми, если не чувствую, пусть это будет громко сказано, завтрашний день будущего театра, мне неинтересно заниматься практическим театром. Особенно волнует меня воспитание молодых режиссеров. Я вообще считаю, что театр определяется режиссерами. Не потому, что они самые умные, самые главные, а потому что они приносят идею, вокруг которой кристаллизуется, образовывается спектакль. Театр – это профессия результата. Как это не цинично звучит, но в театр вкладывают деньги. К твоей выдумке подключается огромный театральный организм. Очень много людей работают на тебя. Шьют костюмы, изготавливают в цехах декорации и прочее. Ты не можешь, не имеешь право ошибаться. Лимит ошибок должен быть исчерпан во время учебы. Какое счастье работать с молодыми ребятами, которые еще имеют право на ошибку. И ты вместе с ними можешь позволить себе ошибиться.
Для меня очень важно помочь молодым режиссерам и артистам поверить в себя, почувствовать профессию, открыть ее в себе. Хочется, чтобы все у них в театре складывалось, чтобы они могли разрушить грань между тем, что они хотят и тем, что они могут. Чтобы то, что хотят, они могли реализовать. В этом, мне кажется, есть суть театральной педагогики — помочь студентам поверить в себя, эту стену сломать, эту границу размыть.
Вы не мечтаете о своем собственном театре, созданном совместно с учениками, как это сделал Фоменко?
Театры не возникают по твоему желанию. Они рождаются, когда появляется необходимость. Для появления нового театра должно быть очень много разных причин и факторов. Если такая возможность судьбой будет предоставлена, я надеюсь, что буду к этому готов.
Наталия Пашкина
«Московская правда», 18.02.2005
Сергей Женовач – один из самых успешных, востребованных и плодотворно работающих режиссеров Москвы. Его спектакли, осуществленные в театральной мастерской под руководством Фоменко, в театре-студии «Человек», в театре на Малой Бронной вызвали живейший интерес публики и повышенное внимание критиков.
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля. Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума», осуществленный на сцене Малого, и «Белая гвардия» в чеховском МХАТ – последняя по времени работа режиссера.
Ставя спектакли в различных московских театрах, творческие коллективы которых придерживаются своего стиля, своего творческого метода, как вы вписываетесь в такие разные системы координат?
Это жизнь подсказывает. А я могу только выбрать то, что предлагается судьбой. Так уж случилось, что все театральные начинания, в которых я принимал участие, возникали от предложений. Это всегда было органично, являлось продолжением тех или иных человеческих отношений, что для меня в театре — самое дорогое.
Я человек по складу домашний и очень люблю работать с теми людьми, кого люблю и чувствую. Для работы в новых театрах, мне требуются дополнительные усилия, чтобы входить в новые пространства, знакомиться с людьми, находить с ними общий язык. Я люблю работать с близкими, знакомыми мне людьми, когда все понимают друг друга с полуслова, и возникает почти интимная творческая связь во время репетиций.
У меня всегда было много предложений, но я относился к ним настороженно. Но когда встретился с Юрием Мефодьевичем Соломиным, и возникла идея на основе грибоедовской пьесы поработать с тремя поколениями артистов старейшего театра, мне показалось это увлекательным, интересным и для себя полезным. А после «Горе от ума» уже появилась «Правда – хорошо, а счастье лучше».
А веточка, которая тянется к Художественному театру, связана с Олегом Павловичем Табаковым. Когда возникла затея с приглашением в театр для постановки «Белой гвардии», я, конечно, согласился. Для каждого режиссера есть такие предложения, такие произведения и такие театры, от которых невозможно отказаться, потому что ты входишь не просто в какое-то новое пространство, ты входишь в культурную среду, которая была до тебя, существует сейчас и останется после. Тем более, что Табаков сейчас строит свой театр, привлек к работе очень много замечательных артистов, и хотелось проверить их в одной большой работе. Для меня основополагающий момент спектакля – это команда артистов. Очень важно, чтобы возникло содружество людей, близких, как говорится, по группе крови. Только тогда репетиции доставляют радость и удовольствие. А без радостных репетиций работа обессмысливается. Поэтому это лишь со стороны кажется, что я попадаю в разные театры с разными стилями. А на самом деле, по судьбе, это всё — очень близкий замес.
Как Вы находите общий язык с артистами, с которыми прежде не работали?
Я стараюсь выбирать артистов, близких тому театру, который я люблю. Иногда бывают какие-то ошибки, но, если ты любишь артиста и пытаешься вместе с ним сочинить роль, то и он оборачивается к тебе доброй своей стороной. Конечно, каждому артисту хочется сыграть роль, которая определит его творческую судьбу, сыграть большую, главную роль. Но не всегда в спектакле все роли главные. Поэтому очень важно понимание артистом общего целого. Мне кажется, действительно нет маленьких ролей, хоть эта фраза и банальная. Надо просто в каждой роли найти то, что интересно сыграть. А именно найти тему и артиста, которому была бы интересна эта история. Если человек откликается — замечательно. Если нет, значит лучше взять другого. Здесь обид быть не должно. Лучше в период предварительного разговора-договора расстаться, чтобы не мучить друг друга во время работы. Главное, чтобы артисту хотелось войти в этот спектакль, чтобы все было по любви. Без любви не возникает ничего, не рождается театральное сочинение.
На ваш спектакль «Правда – хорошо, а счастье лучше» пролился целый дождь наград. Такой ошеломляющий успех не страшит?
Когда сочиняешь спектакль, меньше всего думаешь, как в итоге сложится жизнь вокруг него. Хочется, чтобы не столько поддержали работу, сколько почувствовали. Потому что нередко критика хвалит или ругает спектакль, но не улавливает его структуру, проходит мимо наиболее существенных вещей. Важно, чтобы возникло восприятие спектакля по существу. А если твоя работа как-то отмечается, то спасибо тому, кто ее заметил и поддержал.
Пьесы «Горе от ума» и «Правда – хорошо…», имеют длительную историю постановок на сцене Малого театра. Как Вам удалось увлечь своим замыслом актеров, большинство из которых видели предыдущие версии этих пьес в родном театре?
Для меня первооснова работы — это драматургия, которая воспринимается сегодня. В ней всегда заложена некая событийная структура не зависимая от времени, от индивидуальности того или иного артиста или какого-либо режиссера. Всегда нужно идти за этой структурой мышления, за правдой чувств автора и по-своему пытаться перевести ее в сценический язык ритмов, пространства, времени театрального. И тогда, если люди чувствуют автора и им интересны персонажи, если они тебя понимают, то мы вместе идем в этот длительный поход. В театре нельзя ничего повторять, потому что это временной вид искусства. Он умирает в секунду рождения. Вот идет сцена, вот она заканчивается, и она уже умирает. И никогда больше не будет такой, как сегодня. Даже, если одни и те же артисты в этих же костюмах, в этом театральном пространстве, с этим определением действия и мизансцен завтра вечером будут повторять эту сцену, они будут повторять ее по-другому. Возникнет другое качество. В этом — природа живого театра. Каждый раз спектакль идет как в первый раз. То есть все продуманные мизансцены, найденные интонации, музыкальное решение – это все повод для того, чтобы артисты играли спектакль в том настроении, в том самочувствии, которое им в этот вечер присуще.
А вы видели спектакли, которые предшествовали Вашим постановкам?
Ну, естественно. Приступая к работе, сначала всегда идешь от пьесы, от автора. Но когда понимаешь, что ты эту пьесу чувствуешь, и у тебя возникает замысел будущего спектакля, тогда просто необходимо смотреть все, что делается сегодня и что происходило раньше. В этом заключается культура режиссера. Смотреть все и понимать. Не для того, чтобы потерять что-то свое, а для того, чтобы утвердиться в своем. Чтобы понять тот контекст, в который ты входишь.
А это не сбивает с задуманного пути?
Когда есть в наличии замысел, это только помогает. Если я знаю, как я буду делать «Горе от ума», почему я буду спорить с другими режиссерами? Вот, мне нравится эта девушка? Почему я должен доказывать, что мне не нравится другая? И та женщина удивительная, и эта. Ну, я люблю эту.
Вы ставите спектакли главным образом по произведениям русских классиков. А современную пьесу не хотите поставить?
Пьес, которые бы были на равных с Чеховым, Булгаковым, Островским, я пока не вижу. Мне интереснее работать с этими авторами. Хотя, конечно, театр жив только современной драматургией. Ее читаешь и надеешься обрести. Всегда хочется ставить то, чем ты сейчас живешь. Хотелось бы найти человека, который не просто занимается самовыражением на бумаге, а видит свой театр. У которого есть свое театральное мышление, которого хочется разгадать.
Часто ли Вам удается побывать в театре зрителем? По каким критериям Вы оцениваете свои спектакли и спектакли, поставленные другими режиссерами?
Собственные спектакли судить невозможно. Это самообман. То же самое, что обсуждать своего собственного ребенка. Каждый ребенок тебе дорог. Чем он более несчастный в восприятии окружающих, тем он тебе ближе и дороже. А спектакли других смотреть, конечно, необходимо. Это потребность любого режиссера знать тот контекст, в котором ты существуешь. Но я обычно в театр хожу, когда заканчиваю собственную работу и свободен для зрительских впечатлений. В период сосредоточенной работы над спектаклем, я стараюсь в театр не ходить, потому что мне мешают чужие впечатления. Более того, когда смотришь плохой спектакль, впечатления от него более устойчивы чем, от спектакля, который тебя волнует, который оставляет в тебе свой след. С негативными впечатлениями бороться труднее, чем с хорошими, светлыми.
А что в вас оставило след в последнее время?
Я бы не хотел обсуждать эту тему. Я считаю неверным, когда режиссеры начинают говорить о коллегах.
Учитываете ли Вы каким-либо образом мнение критики о ваших работах?
Все зависит не от критики, а от ее уровня. К сожалению, критика на сегодняшний момент дискредитировала себя. В этом виновата не профессия, а те, кто сейчас в этой профессии работают. Сегодня читая рецензии, я не понимаю, что пишущие люди видят в том или ином спектакле, в чем их собственное индивидуальное восприятие. Не хочу обидеть авторов этих рецензий, но, к сожалению, они стараются высказать концепцию театра, не чувствуя природу театра. Если сегодня взять критические подборки на любую выходящую премьеру, то уже из названия рецензий можно понять, что это не погружение в спектакль, а просто оценочный ряд.
Я очень ценю тех критиков, которые способны воспринять спектакль. Более того, могут в слове сохранить его так, что возникает легенда этого спектакля. Когда статья может жить отдельно от спектакля, а не является его слабым отражением и приложением — вот это настоящая статья. Она становится предметом искусства, но только уже не театра, а театроведения. Театроведение и практический театр – это единый неотрывный процесс. Разрушение этого общего процесса губительно влияет на сценическое искусство.
Вы работаете в различных театрах. При этом активно занимаетесь педагогикой, ведете актерско-режиссерский курс в ГИТИСе. Во имя чего Вы отдаете столько времени и сил ученикам?
Педагогика для меня – самое важное, может быть, в жизни занятие. Это внутренняя потребность и необходимость. Если не встречаюсь с молодыми, если не чувствую, пусть это будет громко сказано, завтрашний день будущего театра, мне неинтересно заниматься практическим театром. Особенно волнует меня воспитание молодых режиссеров. Я вообще считаю, что театр определяется режиссерами. Не потому, что они самые умные, самые главные, а потому что они приносят идею, вокруг которой кристаллизуется, образовывается спектакль. Театр – это профессия результата. Как это не цинично звучит, но в театр вкладывают деньги. К твоей выдумке подключается огромный театральный организм. Очень много людей работают на тебя. Шьют костюмы, изготавливают в цехах декорации и прочее. Ты не можешь, не имеешь право ошибаться. Лимит ошибок должен быть исчерпан во время учебы. Какое счастье работать с молодыми ребятами, которые еще имеют право на ошибку. И ты вместе с ними можешь позволить себе ошибиться.
Для меня очень важно помочь молодым режиссерам и артистам поверить в себя, почувствовать профессию, открыть ее в себе. Хочется, чтобы все у них в театре складывалось, чтобы они могли разрушить грань между тем, что они хотят и тем, что они могут. Чтобы то, что хотят, они могли реализовать. В этом, мне кажется, есть суть театральной педагогики — помочь студентам поверить в себя, эту стену сломать, эту границу размыть.
Вы не мечтаете о своем собственном театре, созданном совместно с учениками, как это сделал Фоменко?
Театры не возникают по твоему желанию. Они рождаются, когда появляется необходимость. Для появления нового театра должно быть очень много разных причин и факторов. Если такая возможность судьбой будет предоставлена, я надеюсь, что буду к этому готов.
Наталия Пашкина
«Московская правда», 18.02.2005
02.03.2005
Подробнее
Искусство ансамбля Сергея Женовача После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому по
Искусство ансамбля Сергея Женовача
После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому поводу думаете?
После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому поводу думаете?
Искусство ансамбля Сергея Женовача
Сергей Васильевич, вы ставите классику. Это и «Горе от ума» в Малом театре, и «Белая гвардия» в МХТ, был и «Месяц в деревне» у Фоменко, Шекспир и Чехов на Малой Бронной. Что для вас играет решающую роль при выборе автора?
Во-первых, поскольку нет своего театра, очень важен тот дом, который тебя зовет. Если приглашает Малый театр, то возникает одно название, если это МХТ, то абсолютно другое. Если есть возможность поработать только со студентами — это третье название. Во-вторых, когда ты работаешь над той или иной пьесой, это еще и период, когда выбранная пьеса работает и над тобой, и над теми людьми, которые с тобой вместе ее выбрали. Идет взаимное движение навстречу друг другу. Поэтому этот отрезок жизни посвящается только одному автору и определенным правилам игры. В-третьих, даже сценическая площадка, и та выбирает какое-то конкретное название. У сцены тоже есть свой характер, свой норов.
После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому поводу думаете?
Мне хорошо работается в Малом театре, хорошо дышится в Московском Художественном театре, интересно работалось в « Мастерской Фоменко», мой дом – это режиссерский факультет ГИТИСа. Мне комфортно везде, где есть возможность заниматься сочинением спектакля, где весь театр заинтересован новой работой. Допустим, идея «Горя от ума» могла возникнуть только на подмостках Малого театра. Эта пьеса – визитная карточка театра. Главным вдохновителем этой затеи был Борис Николаевич Любимов (заместитель художественного руководителя по литературно-драматургической части Малого театра. — Ред.), который задумал, что на сцене должны встретиться три поколения мастеров: старшее поколение, которому уже далеко за восемьдесят, среднее поколение и совсем молодежь со студенческой скамьи. Только так можно заглянуть во вчерашний день Малого театра, увидеть сегодняшний и почувствовать завтрашний.
Так это была идея Любимова?
Изначально да. Он размышлял о том, в какой пьесе можно столкнуть поколения. Речь шла о нескольких пьесах, но в итоге мы сговорились на «Горе от ума». Эта идея была подхвачена Юрием Мефодьевичем Соломиным. Сейчас как-то приуменьшается роль заведующего литературной частью, но мне кажется, что это полноправный человек, как и вся постановочная бригада. Я горжусь, что обрел такую компанию во главе с Борисом Николаевичем Любимовым, художником Александром Боровским, художником по костюмам Оксаной Ярмольник, композитором Григорием Яковлевичем Гоберником и художником по свету Дамиром Исмагиловым, который влился в нашу компанию с «Белой гвардии».
«Белая гвардия» в МХТ — это четвертая редакция булгаковской пьесы. Актеры, занятые в постановке, больше знакомы зрителю благодаря телевидению, чем театру. Это повлияло как-то на идею спектакля в целом?
Мне важен артист, а не его послужной список. Михаила Пореченкова и Константина Хабенского я помню еще в спектаклях Юрия Бутусова. Они студентами приезжали в Москву (из Санкт-Петербурга. — Ред.) и привозили свои спектакли. Я считаю, что судить театрального артиста по работам на телевидении неверно, так как это только часть его работы. Тем более то, что показывают по телевидению, — это использование уже найденного в театре. Для меня было счастьем работать с такими актерами. Я скажу больше: вся компания (а к ним надо добавить и Наталью Рогожкину, и Александра Семчева, и Никиту Зверева, и Анатолия Белого, и молодых ребят, которые закончили курс Евгения Каменьковича, Диму Куличкова и Ваню Жидкова) — вся эта компания для меня очень близкая, дорогая и такая турбинская.
А вы какие акценты хотели расставить в этом спектакле?
Очень трудно сформулировать. Самое главное — выразить в пространстве и времени историю и рассказать ее театральным языком. Этот спектакль про все: и про жизнь, и про любовь. Про то, как выжить и как жить в момент эпохи перемен, как не потерять себя и сохранить дом. Сохранить честь, сохранить ближний круг людей, потому что только ближний круг людей дает силы и энергию существовать в этой жизни. Как быть преданным Отечеству. Что такое предательство, верность, трусость. Если все это суммировать и сказать образно, то эта пьеса о том, как сохранить себя в момент слома и перелома. Но говорить об идее спектакля какими-то лозунгами не стоит, иначе и спектакля не нужно.
У вас есть опыт работы на разных сценических площадках Москвы. Насколько важен для вас выбор пространства?
Пространство очень важно. Оно порой даже определяет, как я уже говорил, выбор пьесы, а возможно, даже и распределение ролей. Это только кажется, что у сцены нет биографии. Сцена может тебя принять, а может и не принять. Она может протестовать, а может стать твоим союзником. Например, по легенде, колосники Малого театра до сих пор не перекладывались. И вся энергия артистов и зрителей, среди которых были и Толстой, и Достоевский, и Гоголь, и Чехов, сохранилась. В этих стенах практически невозможно, чтобы спектакль не получился по энергетике. Когда заходишь в зрительный зал Малого театра, его торжественность заставляет тебя существовать на некотором эмоциональном градусе. Другая атмосфера, допустим, в Камергергском — атмосфера демократического зала. Там можно сидеть в свитере и в джинсах. Там низкие подмостки: один шаг — и ты уже на сцене. Сцена-исповедальня. А в Малом театре — это театральность. Актеры парят над зрителями. Точка зрения — снизу вверх на артиста. Это совсем другие правила игры. И, даже если вы берете автора, которого можно поставить и в том и в другом театре, все равно решение художника и стилевое решение будут зависеть от пространства. В театре есть душа и настроение. И я убежден, что любой старый театр — это своя биография помещения. И, когда начинаешь работать на незнакомой сцене, есть пограничный момент, когда сцена тебя либо принимает, либо нет.
А если не принимает, что тогда?
Невозможно репетировать, ничего не получается. Но надо бороться, надо сделать так, чтобы тебя приняли. В Малом театре где-то неделю мне было некомфортно. Я привык к маленьким пространствам, привык к длинному коридору зрительного зала и небольшой «косой» сцене на Бронной, а здесь все торжественно. Сцена тебя принимает, когда ты, говоря красивым образным языком, начинаешь говорить с Богом. Когда хочется сочинять спектакль на репетиции и не хочется, чтобы она заканчивалась. Когда ты готовишься к спектаклю, к встрече с артистами, что-то выдумываешь, творишь с этими
в том пространстве, которое есть, тебе и стены помогают.
Бытует мнение, что режиссер — это профессия, в которой необходима тирания. Вы неоднократно подчеркивали, что любите сотрудничать и сочинять вместе с актерами. Всегда ли это оправданно и результативно?
Мне кажется, что агрессивность в работе может быть неким приемом, чтобы добиться результата, вывести артиста на определенный эмоциональный уровень. Но почему профессия режиссера позволяет человеку командовать другим человеком? Этого мне никто не объяснит. Почему он должен лучше знать, как играть, чем тот человек, который стоит перед ним? Это огромное заблуждение! У режиссера одна профессия, а у артиста — авторство на роль. Сценограф — автор Сценического пространства, композитор — автор звуковой дорожки. Художник по свету — автор световой среды. А режиссер — это человек, задача которого все это соединить и поддерживать обретенную цельность, но в то же время он должен, не давя собой, дать возможность каждому остаться самостоятельной личностью. Ощущение цельности — это и есть режиссерская профессия. Загнать всех в угол — значит, реализовать какую-то свою умозрительную идею, которую ты придумал у себя в кабинете. Но театр — это не комната, театр — это искусство ансамбля. На афише пишется автор пьесы. Это значит, что вы идете на Чехова, на Островского, на Беккета. Дальше пишется художник. И вам интересно посмотреть декорации Боровского, или Шейнциса, или Бархина. Например, я иду смотреть на Булгакова Бархина, или Чехова Боровского, или Достоевского тире Гинкаса, или Толстого тире Фоменко. Потому что театр — это взаимодействие и взаимопроникновение разных человеческих характеров. И, когда эти характеры проникают друг в друга, возникает нечто иное, новое. Это уже и не Чехов в чистом виде, и не режиссер, и не художник — это компания. Профессия режиссера состоит в том, чтобы в этом проникновении сохранить личность и в то же время не растащить, как лебедь, рак и щука, пресловутую повозку. А если есть только один руководитель, который знает, как надо играть, какие должны быть декорации, какая должна быть музыка, а все остальные — солдатики, то мне кажется, такой театр — самообман. Это театр одного человека, своего рода кукольный театр.
В одном интервью вы говорили, что вас не очень волнует, как оценят вашу работу со стороны. Важно, как ты сам считаешь: получилось или нет. Значит ли это, что вам не интересно мнение критика и зрителя? И какую роль играют награды в вашей жизни?
Самый главный критерий — тот, который находится внутри человека. Одна из задач театральной школы — воспитать внутри будущих артистов и режиссеров этот критерий. Нельзя подстраиваться под мнения других людей. Помните, у Пушкина, например: «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца », — это не от гордыни идет. Просто ты перестанешь ощущать себя художником, если будешь пытаться угодить. Есть такие люди, для которых принцип жизни — «что вам угодно?». Вы хотите, чтобы мы вас посмешили, — мы посмешим, разжалобили — разжалобим, хотите, мы покривляемся? Но зрителям такой род театральной игры неинтересен. Им интересно все-таки понять, что при этом у тебя в душе. Поэтому важно делать то, что ты считаешь важным, что тебя мучит изнутри и от чего ты освобождаешься. Ты не можешь оценить свой спектакль: хорош он или плох. Ты просто так думаешь, так мыслишь, так чувствуешь. Может, это и неуклюжий пример, но это как мать, которая не может оценить своего ребенка. Чем меньше его любят другие, тем он для нее роднее и ближе. Любой спектакль — это часть жизни. Конечно, хочется, чтобы спектакль почувствовало как можно больше людей, но это не определяет его создания. Что касается наград... Если бы эти награды действительно влияли на творческие взгляды или хотя бы приносили очень много денег, чтобы делать новый спектакль! Не стоит преувеличивать роль наград. Жить этой суетой, мне кажется, глубоко неверно. Сейчас вышла замечательная книга о режиссере с трудной судьбой Варпаховском, где он рассказывает о своем спектакле «Оптимистическая трагедия», который был выдвинут на Ленинскую премию. В списках на почетную награду не оказалось художника Давида Боровского. Варпаховский, который семнадцать лет провел в лагерях, написал письмо, что если справедливость не будет восстановлена, так как художник не может не быть соавтором спектакля, то пусть вычеркнут и его из этого списка. Кончилось дело тем, что спектакль действительно был вычеркнут из списка. Возможно ли такое сегодня?
В 1988 году вы закончили режиссерский факультет у П.Н.Фоменко, затем, будучи уже молодым педагогом в ГИТИСе, поставили спектакли «Шум и ярость» по Фолкнеру и «Владимир 3-й степени» по Гоголю. Потом был Месяц в деревне» уже у Фоменко в театре. Сегодня все эти спектакли уже в архиве. Как сейчас складываются отношения с этим театром?
Я продолжаю считать себя сотрудником «Мастерской». Сейчас в моей жизни так сложилось, что я сотрудничаю с МХТ и Малым театром. Это на данном этапе, сегодня такая реальность. Но я всегда рядом с театром Петра Фоменко.
Как часто вы ходите в театр и что вы видели в последнее время?
К сожалению, когда я работаю, я в театр не хожу, потому что думаю только о своей работе. Когда она заканчивается, я стараюсь сходить на все премьеры. Последний раз это было давно — мы только что выпустили дипломный спектакль «Мальчики» в ГИТИСе. Я был на спектакле Льва Абрамовича Додина «Дядя Ваня», который был в Москве на гастролях.
Спектакли Сергея Женовача: «Белая гвардия» (МХТ им. А. П. Чехова);
«Горе от ума», «Правда — хорошо, а счастье лучше» (Малый театр)
Светлана Бердичевская
Театральная касса, №3 2005 г.
Сергей Васильевич, вы ставите классику. Это и «Горе от ума» в Малом театре, и «Белая гвардия» в МХТ, был и «Месяц в деревне» у Фоменко, Шекспир и Чехов на Малой Бронной. Что для вас играет решающую роль при выборе автора?
Во-первых, поскольку нет своего театра, очень важен тот дом, который тебя зовет. Если приглашает Малый театр, то возникает одно название, если это МХТ, то абсолютно другое. Если есть возможность поработать только со студентами — это третье название. Во-вторых, когда ты работаешь над той или иной пьесой, это еще и период, когда выбранная пьеса работает и над тобой, и над теми людьми, которые с тобой вместе ее выбрали. Идет взаимное движение навстречу друг другу. Поэтому этот отрезок жизни посвящается только одному автору и определенным правилам игры. В-третьих, даже сценическая площадка, и та выбирает какое-то конкретное название. У сцены тоже есть свой характер, свой норов.
После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому поводу думаете?
Мне хорошо работается в Малом театре, хорошо дышится в Московском Художественном театре, интересно работалось в « Мастерской Фоменко», мой дом – это режиссерский факультет ГИТИСа. Мне комфортно везде, где есть возможность заниматься сочинением спектакля, где весь театр заинтересован новой работой. Допустим, идея «Горя от ума» могла возникнуть только на подмостках Малого театра. Эта пьеса – визитная карточка театра. Главным вдохновителем этой затеи был Борис Николаевич Любимов (заместитель художественного руководителя по литературно-драматургической части Малого театра. — Ред.), который задумал, что на сцене должны встретиться три поколения мастеров: старшее поколение, которому уже далеко за восемьдесят, среднее поколение и совсем молодежь со студенческой скамьи. Только так можно заглянуть во вчерашний день Малого театра, увидеть сегодняшний и почувствовать завтрашний.
Так это была идея Любимова?
Изначально да. Он размышлял о том, в какой пьесе можно столкнуть поколения. Речь шла о нескольких пьесах, но в итоге мы сговорились на «Горе от ума». Эта идея была подхвачена Юрием Мефодьевичем Соломиным. Сейчас как-то приуменьшается роль заведующего литературной частью, но мне кажется, что это полноправный человек, как и вся постановочная бригада. Я горжусь, что обрел такую компанию во главе с Борисом Николаевичем Любимовым, художником Александром Боровским, художником по костюмам Оксаной Ярмольник, композитором Григорием Яковлевичем Гоберником и художником по свету Дамиром Исмагиловым, который влился в нашу компанию с «Белой гвардии».
«Белая гвардия» в МХТ — это четвертая редакция булгаковской пьесы. Актеры, занятые в постановке, больше знакомы зрителю благодаря телевидению, чем театру. Это повлияло как-то на идею спектакля в целом?
Мне важен артист, а не его послужной список. Михаила Пореченкова и Константина Хабенского я помню еще в спектаклях Юрия Бутусова. Они студентами приезжали в Москву (из Санкт-Петербурга. — Ред.) и привозили свои спектакли. Я считаю, что судить театрального артиста по работам на телевидении неверно, так как это только часть его работы. Тем более то, что показывают по телевидению, — это использование уже найденного в театре. Для меня было счастьем работать с такими актерами. Я скажу больше: вся компания (а к ним надо добавить и Наталью Рогожкину, и Александра Семчева, и Никиту Зверева, и Анатолия Белого, и молодых ребят, которые закончили курс Евгения Каменьковича, Диму Куличкова и Ваню Жидкова) — вся эта компания для меня очень близкая, дорогая и такая турбинская.
А вы какие акценты хотели расставить в этом спектакле?
Очень трудно сформулировать. Самое главное — выразить в пространстве и времени историю и рассказать ее театральным языком. Этот спектакль про все: и про жизнь, и про любовь. Про то, как выжить и как жить в момент эпохи перемен, как не потерять себя и сохранить дом. Сохранить честь, сохранить ближний круг людей, потому что только ближний круг людей дает силы и энергию существовать в этой жизни. Как быть преданным Отечеству. Что такое предательство, верность, трусость. Если все это суммировать и сказать образно, то эта пьеса о том, как сохранить себя в момент слома и перелома. Но говорить об идее спектакля какими-то лозунгами не стоит, иначе и спектакля не нужно.
У вас есть опыт работы на разных сценических площадках Москвы. Насколько важен для вас выбор пространства?
Пространство очень важно. Оно порой даже определяет, как я уже говорил, выбор пьесы, а возможно, даже и распределение ролей. Это только кажется, что у сцены нет биографии. Сцена может тебя принять, а может и не принять. Она может протестовать, а может стать твоим союзником. Например, по легенде, колосники Малого театра до сих пор не перекладывались. И вся энергия артистов и зрителей, среди которых были и Толстой, и Достоевский, и Гоголь, и Чехов, сохранилась. В этих стенах практически невозможно, чтобы спектакль не получился по энергетике. Когда заходишь в зрительный зал Малого театра, его торжественность заставляет тебя существовать на некотором эмоциональном градусе. Другая атмосфера, допустим, в Камергергском — атмосфера демократического зала. Там можно сидеть в свитере и в джинсах. Там низкие подмостки: один шаг — и ты уже на сцене. Сцена-исповедальня. А в Малом театре — это театральность. Актеры парят над зрителями. Точка зрения — снизу вверх на артиста. Это совсем другие правила игры. И, даже если вы берете автора, которого можно поставить и в том и в другом театре, все равно решение художника и стилевое решение будут зависеть от пространства. В театре есть душа и настроение. И я убежден, что любой старый театр — это своя биография помещения. И, когда начинаешь работать на незнакомой сцене, есть пограничный момент, когда сцена тебя либо принимает, либо нет.
А если не принимает, что тогда?
Невозможно репетировать, ничего не получается. Но надо бороться, надо сделать так, чтобы тебя приняли. В Малом театре где-то неделю мне было некомфортно. Я привык к маленьким пространствам, привык к длинному коридору зрительного зала и небольшой «косой» сцене на Бронной, а здесь все торжественно. Сцена тебя принимает, когда ты, говоря красивым образным языком, начинаешь говорить с Богом. Когда хочется сочинять спектакль на репетиции и не хочется, чтобы она заканчивалась. Когда ты готовишься к спектаклю, к встрече с артистами, что-то выдумываешь, творишь с этими
в том пространстве, которое есть, тебе и стены помогают.
Бытует мнение, что режиссер — это профессия, в которой необходима тирания. Вы неоднократно подчеркивали, что любите сотрудничать и сочинять вместе с актерами. Всегда ли это оправданно и результативно?
Мне кажется, что агрессивность в работе может быть неким приемом, чтобы добиться результата, вывести артиста на определенный эмоциональный уровень. Но почему профессия режиссера позволяет человеку командовать другим человеком? Этого мне никто не объяснит. Почему он должен лучше знать, как играть, чем тот человек, который стоит перед ним? Это огромное заблуждение! У режиссера одна профессия, а у артиста — авторство на роль. Сценограф — автор Сценического пространства, композитор — автор звуковой дорожки. Художник по свету — автор световой среды. А режиссер — это человек, задача которого все это соединить и поддерживать обретенную цельность, но в то же время он должен, не давя собой, дать возможность каждому остаться самостоятельной личностью. Ощущение цельности — это и есть режиссерская профессия. Загнать всех в угол — значит, реализовать какую-то свою умозрительную идею, которую ты придумал у себя в кабинете. Но театр — это не комната, театр — это искусство ансамбля. На афише пишется автор пьесы. Это значит, что вы идете на Чехова, на Островского, на Беккета. Дальше пишется художник. И вам интересно посмотреть декорации Боровского, или Шейнциса, или Бархина. Например, я иду смотреть на Булгакова Бархина, или Чехова Боровского, или Достоевского тире Гинкаса, или Толстого тире Фоменко. Потому что театр — это взаимодействие и взаимопроникновение разных человеческих характеров. И, когда эти характеры проникают друг в друга, возникает нечто иное, новое. Это уже и не Чехов в чистом виде, и не режиссер, и не художник — это компания. Профессия режиссера состоит в том, чтобы в этом проникновении сохранить личность и в то же время не растащить, как лебедь, рак и щука, пресловутую повозку. А если есть только один руководитель, который знает, как надо играть, какие должны быть декорации, какая должна быть музыка, а все остальные — солдатики, то мне кажется, такой театр — самообман. Это театр одного человека, своего рода кукольный театр.
В одном интервью вы говорили, что вас не очень волнует, как оценят вашу работу со стороны. Важно, как ты сам считаешь: получилось или нет. Значит ли это, что вам не интересно мнение критика и зрителя? И какую роль играют награды в вашей жизни?
Самый главный критерий — тот, который находится внутри человека. Одна из задач театральной школы — воспитать внутри будущих артистов и режиссеров этот критерий. Нельзя подстраиваться под мнения других людей. Помните, у Пушкина, например: «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца », — это не от гордыни идет. Просто ты перестанешь ощущать себя художником, если будешь пытаться угодить. Есть такие люди, для которых принцип жизни — «что вам угодно?». Вы хотите, чтобы мы вас посмешили, — мы посмешим, разжалобили — разжалобим, хотите, мы покривляемся? Но зрителям такой род театральной игры неинтересен. Им интересно все-таки понять, что при этом у тебя в душе. Поэтому важно делать то, что ты считаешь важным, что тебя мучит изнутри и от чего ты освобождаешься. Ты не можешь оценить свой спектакль: хорош он или плох. Ты просто так думаешь, так мыслишь, так чувствуешь. Может, это и неуклюжий пример, но это как мать, которая не может оценить своего ребенка. Чем меньше его любят другие, тем он для нее роднее и ближе. Любой спектакль — это часть жизни. Конечно, хочется, чтобы спектакль почувствовало как можно больше людей, но это не определяет его создания. Что касается наград... Если бы эти награды действительно влияли на творческие взгляды или хотя бы приносили очень много денег, чтобы делать новый спектакль! Не стоит преувеличивать роль наград. Жить этой суетой, мне кажется, глубоко неверно. Сейчас вышла замечательная книга о режиссере с трудной судьбой Варпаховском, где он рассказывает о своем спектакле «Оптимистическая трагедия», который был выдвинут на Ленинскую премию. В списках на почетную награду не оказалось художника Давида Боровского. Варпаховский, который семнадцать лет провел в лагерях, написал письмо, что если справедливость не будет восстановлена, так как художник не может не быть соавтором спектакля, то пусть вычеркнут и его из этого списка. Кончилось дело тем, что спектакль действительно был вычеркнут из списка. Возможно ли такое сегодня?
В 1988 году вы закончили режиссерский факультет у П.Н.Фоменко, затем, будучи уже молодым педагогом в ГИТИСе, поставили спектакли «Шум и ярость» по Фолкнеру и «Владимир 3-й степени» по Гоголю. Потом был Месяц в деревне» уже у Фоменко в театре. Сегодня все эти спектакли уже в архиве. Как сейчас складываются отношения с этим театром?
Я продолжаю считать себя сотрудником «Мастерской». Сейчас в моей жизни так сложилось, что я сотрудничаю с МХТ и Малым театром. Это на данном этапе, сегодня такая реальность. Но я всегда рядом с театром Петра Фоменко.
Как часто вы ходите в театр и что вы видели в последнее время?
К сожалению, когда я работаю, я в театр не хожу, потому что думаю только о своей работе. Когда она заканчивается, я стараюсь сходить на все премьеры. Последний раз это было давно — мы только что выпустили дипломный спектакль «Мальчики» в ГИТИСе. Я был на спектакле Льва Абрамовича Додина «Дядя Ваня», который был в Москве на гастролях.
Спектакли Сергея Женовача: «Белая гвардия» (МХТ им. А. П. Чехова);
«Горе от ума», «Правда — хорошо, а счастье лучше» (Малый театр)
Светлана Бердичевская
Театральная касса, №3 2005 г.
28.02.2006
МЫ УВИДИМ ЗНАМЕНИТЫЙ МАЛЫЙ ТЕАТР!
МЫ УВИДИМ ЗНАМЕНИТЫЙ МАЛЫЙ ТЕАТР!
Поклонников подлинного театрального искусства ожидает грандиозное событие: 19 и 20 апреля на сцене Центра русской культуры знаменитый Малый театр сыграет спектакли по пьесам А.Н. Островского «Волки и овцы» и «Правда — хорошо, а счастье — лучше».
Поклонников подлинного театрального искусства ожидает грандиозное событие: 19 и 20 апреля на сцене Центра русской культуры знаменитый Малый театр сыграет спектакли по пьесам А.Н. Островского «Волки и овцы» и «Правда — хорошо, а счастье — лучше».
11.01.2006
«Листая старые подшивки» ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
«Листая старые подшивки»
ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
Последний спектакль уходящего года не сулил ничего хорошего. Что может быть хорошего в Малом театре, в осточертевшем Островском, во всех этих маврах тарасовнах и амосах панфилычах — и просто в трех предновогодних часах, проведенных взаперти...
ПРАВДА — ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
Последний спектакль уходящего года не сулил ничего хорошего. Что может быть хорошего в Малом театре, в осточертевшем Островском, во всех этих маврах тарасовнах и амосах панфилычах — и просто в трех предновогодних часах, проведенных взаперти...
11.10.2005
«Пресса о гастролях Малого театра» ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
«Пресса о гастролях Малого театра»
ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе...
ГОРЕ – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ – ЛУЧШЕ
Привалило же Малому театру, правду сказать, счастье! В «доме Островского», покоящемся на прочном основании из вековых традиций, возник режиссер, предметом спектаклей которого делаются тоже традиционные, но не менее живые от этого вещи: правда, счастье, горе...
10.10.2005
«Пресса о гастролях Малого театра» ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
«Пресса о гастролях Малого театра»
ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр...
ПОСЛЕДНЯЯ АКАДЕМИЯ
Сентябрьская театральная афиша была щедра на гастрольные спектакли и резкие контрасты. Не успел закончить свой вояж экстравагантный «Ленком», как начал выступления старейший Малый театр...
07.10.2005
«Пресса о гастролях Малого театра» ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
«Пресса о гастролях Малого театра»
ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге...
ДОМ СТОИТ, СВЕТ ГОРИТ
Свой двухсотпятидесятый сезон Малый театр открыл гастролями в Санкт-Петербурге...
28.09.2005
«Листая старые подшивки» ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
«Листая старые подшивки»
ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
27 декабря на основной сцене Малого театра будет сыграна премьера «Правда — хорошо, а счастье лучше». Еще один Островский в Доме Островского. Спектакль, однако, ожидается не рядовой...
ВОСЬМАЯ «ПРАВДА» СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА
27 декабря на основной сцене Малого театра будет сыграна премьера «Правда — хорошо, а счастье лучше». Еще один Островский в Доме Островского. Спектакль, однако, ожидается не рядовой...
22.08.2005
«Листая старые подшивки» ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
«Листая старые подшивки»
ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
Спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше», поставленный Сергеем Женовачем, явно стал если не «гвоздем» сезона, то его главной радостью и главной надеждой.
ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ.
Спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше», поставленный Сергеем Женовачем, явно стал если не «гвоздем» сезона, то его главной радостью и главной надеждой.
30.06.2005
«Пресса о гастролях Малого театра» ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
«Пресса о гастролях Малого театра»
ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
Людмила Полякова в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше»
ФИЛИЦАТА – ФЕЛИЧИТА
Людмила Полякова в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше»
22.06.2005
ПРАВДА И СЧАСТЬЕ
ПРАВДА И СЧАСТЬЕ
Потребность учиться – это и есть возможность всегда оставаться в форме. Если творческий человек перестает учиться, он перестает созидать. Каждый спектакль, педагогический урок начинается с нуля...
Потребность учиться – это и есть возможность всегда оставаться в форме. Если творческий человек перестает учиться, он перестает созидать. Каждый спектакль, педагогический урок начинается с нуля...
08.06.2005
СПЕКТАКЛЬ ПРО ТО, ЧТО ЧЕЛОВЕК СОЗДАН ДЛЯ СЧАСТЬЯ, ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ 11 мая в 15:25
СПЕКТАКЛЬ ПРО ТО, ЧТО ЧЕЛОВЕК СОЗДАН ДЛЯ СЧАСТЬЯ,
ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ
11 мая в 15:25 смотрите только на телеканале «Культура» спектакль Малого театра «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский
ИЛИ ЯБЛОНЕВЫЙ САД В МАЛОМ ТЕАТРЕ
11 мая в 15:25 смотрите только на телеканале «Культура» спектакль Малого театра «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский
07.06.2005
С 13 по 19 июня
в Нижнем Новгороде на сцене драмтеатра и ДК «ГАЗ» пройдут гастроли Государственного академического Малого театра.
Малый театр представит 5 спектаклей — «На всякого мудреца довольно простоты», «Бешеные деньги», «Волки и овцы», «Правда — хорошо, а счастье лучше» по пьесам Александра Островского и «Вишневый сад» по пьесе Антона Чехова.
Малый театр представит 5 спектаклей — «На всякого мудреца довольно простоты», «Бешеные деньги», «Волки и овцы», «Правда — хорошо, а счастье лучше» по пьесам Александра Островского и «Вишневый сад» по пьесе Антона Чехова.
31.05.2005
С 1 по 7 июня
в Перми на сцене Драматического театра пройдут гастроли Государственного академического Малого театра России.
Горожане и гости города смогут посмотреть спектакли по пьесам Александра Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бешеные деньги», «Волки и овцы» и др.
Горожане и гости города смогут посмотреть спектакли по пьесам Александра Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бешеные деньги», «Волки и овцы» и др.
15.05.2005
15 мая поздравляем с днем рождения Сергея Васильевича Женовача. Пожелаем замечательному режиссеру, поставившему на нашей сцене любимые зрителем спектакли «Горе от ума» и «Правда - хорошо, а счастье лучше» (эта работа режиссера удостоена премии «Золотая ма
15 мая поздравляем с днем рождения Сергея Васильевича Женовача. Пожелаем замечательному режиссеру, поставившему на нашей сцене любимые зрителем спектакли «Горе от ума» и «Правда - хорошо, а счастье лучше» (эта работа режиссера удостоена премии «Золотая маска» за лучший актерский ансамбль) огромного счастья, крепкого здоровья, новых замечательных постановок.
Премьера нового спектакля Сергея Женовача «Мнимый больной» Ж.Б.Мольера должна состояться в самом начале следующего театрального сезона.
Премьера нового спектакля Сергея Женовача «Мнимый больной» Ж.Б.Мольера должна состояться в самом начале следующего театрального сезона.
01.04.2005
Сергей Женовач: «Живой театр выше рейтингов» Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград... Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума»
Сергей Женовач: «Живой театр выше рейтингов»
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград...
Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума»
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград...
Огромный общественный резонанс вызвали также и его спектакль «Горе от ума»
04.03.2005
Сергей Женовач: «Без любви не возникает ничего…» Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска»
Сергей Женовач: «Без любви не возникает ничего…»
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля.
Его постановка комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» в Малом театре получила несколько престижных наград: премию «Гвоздь сезона» за лучший московский спектакль, премию «Золотая Маска» за уникальный актерский ансамбль, Государственную премию России, присвоенную ему самому, художнику и пятерым исполнителям спектакля.
02.03.2005
Искусство ансамбля Сергея Женовача После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому по
Искусство ансамбля Сергея Женовача
После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому поводу думаете?
После выхода спектаклей «Правда – хорошо, а счастье лучше» и «Горе от ума» в Малом театре многие критики утверждают, что вы идеальный режиссер для этого театра, что вы друг для друга. Что вы сами думаете по этому поводу думаете?
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержа
