Юрий Соломин рассказал своим зрителям о Малом театре, педагогах и современной культуре
ВСТРЕЧА БЕЗ ПОСТОРОННИХ
Юрий Соломин рассказал своим зрителям о Малом театре, педагогах и современной культуре
Если бы Юрий Соломин устроил свой творческий вечер на основной сцене Малого театра, то и здесь был бы аншлаг. Но актер решил пообщаться со зрителями буквально с глазу на глаз – без особой помпезности, словно пригласил к себе старых друзей, которым должен сказать что-то очень важное. Поэтому вечер прошел на Малой сцене филиала на Ордынке, билеты были мгновенно раскуплены. Этим мероприятием театр возрождает давнюю традицию – в скором времени здесь пройдут и другие встречи со зрителями. Причем предполагается, что не только ведущие актеры расскажут о себе, но и молодежь.
Юрий Соломин появился на сцене, словно только встал из-за рабочего стола. Предельно сосредоточенный, задумчивый, жестом остановил гремящие аплодисменты и прочитал стихотворение Жака Превера «Как нарисовать птицу», в котором речь идет о сути искусства. «Я не знаю, была ли у меня такая птица, – сказал Юрий Мефодьевич, – и не подумайте, что я начинаю игру в кокетство. Я лишь попробую разобраться, что такое искусство. На мой взгляд, искусство – это ждать, ждать и ждать. И даже если бывает в жизни артиста мгновенный успех – все равно этот успех немыслим без ожидания. Да и любой человек искусства всегда сомневается в собственном успехе, хотя может об этом никому не говорить». К этой мысли Соломин возвращался не раз и когда говорил о своих школьных годах, и когда вспоминал первые шаги на прославленной сцене, и когда давал оценку современной культуре…
Встреча напоминала моноспектакль, разделенный на тематические эпизоды – детство, родители, педагоги, любимые роли в театре, работа в кино. Демонстрировались отрывки из фильмов и спектаклей, под занавес Юрий Мефодьевич исполнил два чеховских рассказа, но, конечно, вечер не мог пройти без слов о брате – Виталии Соломине. Причем о брате было сказано всего две фразы, но так, что пробрало до мурашек. Юрий Мефодьевич сообщил зрителям, что на экране сейчас появятся отрывки из «Дяди Вани» – очень дорогого для него спектакля, играть в котором было истинным актерским счастьем, но, к сожалению, постановку сняли из репертуара, потому что без еще одного человека этот спектакль немыслим. «Мы решили не делать никаких вводов, а оставить спектакль в памяти зрителей таким, каким он был». Вроде ничего особенного, но в соломинском голосе звучала безграничная боль и одиночество. Потом погас свет и зрители увидели сцену дяди Вани и доктора Астрова в исполнении Соломиных. У каждого большого артиста есть роль-предчувствие, это предчувствие судьбы, финала – как бывает в повседневной жизни, когда не видишь человека месяцами, годами и вдруг встречаешь. А вскоре он уходит насовсем, будто приходил попрощаться. И «Дядя Ваня» стал последней совместной работой на сцене Малого театра, в которой встретились знаменитые братья.
Из монологов Юрия Соломина
Об учителях
Когда я стал известным артистом, снялся в кино и приехал в свою родную Читу, то первым делом пришел в школу. Учительница Наталья Павловна Большакова привела меня на свой урок в 4-м классе, усадила за заднюю парту и сказала: «Понаблюдай за этим мальчиком и вот за этой девочкой». Я сел и наблюдал, но ничего особенного не заметил. А потом Наталья Павловна рассказала мне, что два месяца назад она вошла в класс, ребята ссорились. Она спросила: «В чем дело?» Вдруг встала девочка и подошла к ней: «Наталья Павловна, Вова написал мне любовное письмо». И подает лист бумаги. «На Вове в тот момент не было лица, – говорила моя учительница. – Я боялась, что сейчас у него случится инфаркт, а весь класс тем временем ждал, что будет дальше». Учительница взяла это любовное письмо и машинально стала отмечать ошибки, а когда закончила, сказала: «В общем, письмо написано грамотно, но есть ряд ошибок, поэтому по русскому языку ставлю четыре. А по содержанию ставлю отлично». Вот это для меня истинный педагог. И когда сегодня возникают мысли о реформе образования, я говорю: «Не трогайте его, оно должно само решить, как быть дальше. Нужно создать условия, ведь и сегодня есть такие же талантливые педагоги. А без учителей и без искусства невозможно образоваться нации».
О любимой роли
Евгений Ташков пригласил меня в свой фильм «Адъютант его превосходительства» в тот момент, когда я снимался в другой картине. «Давай попробуемся на главную роль», – сказал он мне. Я говорю: «Евгений Иванович, стоит ли? Я уже снимаюсь в другой ленте и работой доволен». Но Ташков не унимался: «Нет- нет, ты должен попробоваться у меня». Конечно, я внутренне этого тоже хотел, но понимал, что придется нелегко. Приехал на пробы, через несколько дней мне звонят: проба не получилась из-за брака пленки. Но поскольку брак пленки был тогда обыденным явлением, я попробовался еще раз, но снова брак пленки. А через несколько дней я опять приехал на «Мосфильм», встретился с Ташковым, мы спустились в метро, и он говорит: «Давай еще раз попробуемся». – «А в чем дело?» – «Понимаешь, тебя не утверждают. Мы соврали насчет брака». Я говорю: «Евгений Иванович, ну, раз не утвердили – не страшно. И вам тоже эти проблемы ни к чему». Но он был настойчив, я пробовался шесть раз, и в итоге Ташкову разрешили снимать под его ответственность. Таким образом, он в эту картину взял не только меня, но и еще нескольких актеров, а иначе отказывался работать.
О памяти
Я набрал курс в училище Щепкина, на одном из первых занятий рассказывал студентам о театре, о великих актерах: об Ильинском, о Бабочкине, о Цареве… И смотрю – особого интереса этот рассказ не вызывает. Я говорю: «Ребята, а вы знаете, кто такой Ильинский? Кто знает – поднимите руки». Из 37 человек всего четверо подняли. Причем это люди, которые мечтают стать актерами. «А кто Бабочкина знает?» Молчание. «Ну, «Чапаева» видели?» Не видели. Тогда я говорю: «Ну, хотя бы Шварценеггера знаете?» – «Да, знаем». Понимаете, негоже забывать своих. Пусть на Западе будет хорошо, но у нас есть и своя удивительная культура… Я с удовольствием смотрю старые фильмы. Какая там работа режиссеров, работа операторов! Конечно, если бы была другая пленка и другие обстоятельства – фильмы были бы еще лучше… Но как бы там ни было, они снимались на века.
ВИКТОР БОРЗЕНКО
«Новые Известия», 28 февраля 2011 года
