29.02.2008
Подробнее
Л.Н.ТОЛСТОЙ «ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
1 марта в 18 часов, 13 марта в 19 часов
Л.Н.ТОЛСТОЙ «ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
1 марта в 18 часов, 13 марта в 19 часов
Пьеса, появившаяся в Малом в третий раз, — одна из тех, чьи сценические версии становятся значимыми вехами в истории этого театра. Так, знаменитый спектакль Бориса Равенских был знаковым для своего времени. Нынешняя же постановка Юрия Соломина во многом созвучна нашему дню, хотя, разумеется, никаких вольностей по отношению к тексту в ней нет. Но и создатели спектакля, и зрители особенно остро воспринимают то, что перекликается с сегодняшними реалиями. Так, актуальна и узнаваема сцена, в которой простоватый мужик Митрич (Александр Потапов) уморительно растолковывает простодушному старику суть банковского бизнеса, используя в качестве наглядной иллюстрации пирожки да морковки. А не по-современному честный Аким только удивленно причитает да твердит: «Бога забыли. Скверность это, не по закону это». На премьере в роли, являющейся эмоционально-смысловым стержнем пьесы, успешно выступил Алексей Кудинович (режиссер-постановщик, значащийся вторым исполнителем, буквально подарил актеру этот шанс). В спектакле четко обозначены два полюса. На одном — совесть и порядочность, чистота и мудрость, воплощенные в Акиме. На другом — лживость и жадность, жестокость и беспринципность, сосредоточенные в Матрене. Для героини Ирины Муравьевой «деньги — всему голова», и она с суетливо-напористым азартом идет к своей цели, не ведая сомнений и нравственных запретов. В ход пускается все: лицемерие и лицедейство, напускное сочувствие и хищная хватка. Остальные же персонажи оказываются заложниками в этой борьбе добра и зла. В страшной истории, где за отравлением немощного старика следует убийство ребенка, один грех порождает другой. Неслучайно второе название пьесы — «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Сын Акима и Матрены Никита (Алексей Фаддеев) — по природе не алчный, не злой, а лишь беззаботно-легкомысленный балагур. Однако если отец призывает его, «погрязшего в богатстве, как в сетях», опомниться, то мать, охваченная бесом стяжательства, толкает на путь преступления. В финале несколько пафосное покаяние прозревшего Никиты дает надежду на спасение его души, но не исправляет всего содеянного.
Режиссер-постановщик Ю. Соломин. Художник-постановщик А. Глазунов. Композитор Г. Гоберник. Хореография Н. Цапко.
Марина Гаевская
«Театральная афиша», март 2008
1 марта в 18 часов, 13 марта в 19 часов
Пьеса, появившаяся в Малом в третий раз, — одна из тех, чьи сценические версии становятся значимыми вехами в истории этого театра. Так, знаменитый спектакль Бориса Равенских был знаковым для своего времени. Нынешняя же постановка Юрия Соломина во многом созвучна нашему дню, хотя, разумеется, никаких вольностей по отношению к тексту в ней нет. Но и создатели спектакля, и зрители особенно остро воспринимают то, что перекликается с сегодняшними реалиями. Так, актуальна и узнаваема сцена, в которой простоватый мужик Митрич (Александр Потапов) уморительно растолковывает простодушному старику суть банковского бизнеса, используя в качестве наглядной иллюстрации пирожки да морковки. А не по-современному честный Аким только удивленно причитает да твердит: «Бога забыли. Скверность это, не по закону это». На премьере в роли, являющейся эмоционально-смысловым стержнем пьесы, успешно выступил Алексей Кудинович (режиссер-постановщик, значащийся вторым исполнителем, буквально подарил актеру этот шанс). В спектакле четко обозначены два полюса. На одном — совесть и порядочность, чистота и мудрость, воплощенные в Акиме. На другом — лживость и жадность, жестокость и беспринципность, сосредоточенные в Матрене. Для героини Ирины Муравьевой «деньги — всему голова», и она с суетливо-напористым азартом идет к своей цели, не ведая сомнений и нравственных запретов. В ход пускается все: лицемерие и лицедейство, напускное сочувствие и хищная хватка. Остальные же персонажи оказываются заложниками в этой борьбе добра и зла. В страшной истории, где за отравлением немощного старика следует убийство ребенка, один грех порождает другой. Неслучайно второе название пьесы — «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Сын Акима и Матрены Никита (Алексей Фаддеев) — по природе не алчный, не злой, а лишь беззаботно-легкомысленный балагур. Однако если отец призывает его, «погрязшего в богатстве, как в сетях», опомниться, то мать, охваченная бесом стяжательства, толкает на путь преступления. В финале несколько пафосное покаяние прозревшего Никиты дает надежду на спасение его души, но не исправляет всего содеянного.
Режиссер-постановщик Ю. Соломин. Художник-постановщик А. Глазунов. Композитор Г. Гоберник. Хореография Н. Цапко.
Марина Гаевская
«Театральная афиша», март 2008
18.02.2008
Подробнее
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ»: ДВА МНЕНИЯ
Свой взгляд на новую постановку Малого театра высказывают на страницах журнала «Станиславский» артист Валерий Золотухин и критик Ольга Галахова…
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ»: ДВА МНЕНИЯ
Свой взгляд на новую постановку Малого театра высказывают на страницах журнала «Станиславский» артист Валерий Золотухин и критик Ольга Галахова…
Валерий Золотухин, народный артист России
«Я очень люблю Малый театр. Если где-то что-то сохранилось, то в Малом при всех революциях. Когда я пришел на «Власть тьмы», то надо мной висело, что ставит этот спектакль Юрий Мефодьевич Соломин для Японии. Я вырос на русской печке. Печка — символ крепости и жизни. Она греет, кормит и людей, и скотину. За ней мычит теленок, под ней шныряют и квохчут куры. Не могу представить крепость шевелящейся, тем более ходуном ходящей, когда на нее залезают, тем более когда на ней лежат и говорят текст.
Когда немцы в войну бомбили и сжигали наши деревни и села, оставалось поле, а в поле — голые русские печки. Японцы, подозреваю, не знают, что такое русская печь. Что она значит для русского человека. У них всей земли — с нашу добрую русскую печь. И потому шевелится она или нет на сцене — для них, подозреваю, мало будет иметь значения. А я не могу.
Для меня это хуже, чем вся прыгающая деревня, нарисованная на фоне, когда фон задевают нерадивые пробегающие актеры. Сорок с лишним лет я слышу от Любимова: «Не трогайте кулисы, обормоты! Будьте аккуратны с декорацией при самых невероятных страстях и половецких плясках».
Но вот какой фокус! Я не помню, чтобы печка шевелилась под Михаилом Жаровым и Клавдией Блохиной. Печка наверняка шевелилась под актерами и в том варианте спектакля. Только я этого не помню. Значит, мне было не до печки. Вот так я все для себя сформулировал. Но вечером, не дам себе соврать, когда торговал своими книгами, ко мне подошла наша зрительница и сказала, что посмотрела у Петра Фоменко «Бесприданницу» и спектакль, по ее мнению, никакой, а вот «Власть тьмы» в Малом — замечательная работа театра. Мы видели спектакль один и тот же, но в разные дни.
Еще во мне живет впечатление от «Власти тьмы» с Игорем Ильинским. Хотя Алексей Куди-нович, который играет Акима, по ремеслу мне понравился. Но вот вычеркнуть тот спектакль, который как раз накануне показали по ТВ, никак не мог. Как же память мою всколыхнуло!
«Власть тьмы» — это пробуждение зверя в человеке. Ведь Толстой написал почти документальную драму! Взял факт из судебной хроники — именно сцена покаяния из жизни: русский человек вышел на площадь и покаялся. Но, чтобы показать «власть тьмы», не надо бояться показать животное чувство зверя в человеке, как не боялись этого Толстой и Достоевский. Мне показалось, Юрий Мефодьевич Соломин и актеры нас щадят. А чего нас щадить? Мы такое смотрим в жизни! Страсть, похоть не сыграна, так, шаловливое валяние на соломе. Опять же вспоминаю, как играл Виталий Доронин Никиту, как он лениво потягивался на печи. Но в этом потягивании чувствовался сидящий внутри зверь. Но сейчас идут премьерные спектакли. Может быть, оценку еще рано давать. Малый все равно остается непоколебимым театром, который я люблю и поздравляю с новой работой.»
Ольга Галахова
Несторонний наблюдатель
Восхитил Алексей Кудинович в Малом театре, сыгравший Акима в спектакле «Власть тьмы» по пьесе Льва Толстого (режиссер — Юрий Соломин).
Прямо скажем, актеру выходить в той же роли, на ту же сцену после Игоря Ильинского непросто. Уберечься от сравнений утех, кто помнит легендарный спектакль Равенских, почти невозможно. В Малом Аким без возраста — ему может быть пятьдесят, а может и все восемьдесят. Аким Кудиновича неприметен. Чтобы сыграть эту неприметную приметность, надо обладать какими-то особыми качествами: прежде всего мужеством не премьерствовать.
Судя по биографии актера, в театре он довольно долго был в статусе «космонавта номер два», то на замену Виктору Павлову, то на замену Валерию Носику. Играл то, что давали, и создавал маленькие шедевры, как Ферапонт в «Трех сестрах». Возможно, этот долгий опыт достойного существования на вторых планах и сообщил актеру нечто существенно важное. Кудинович исподволь забирает зал своей игрой. Даже трудно уловить момент кульминации. То он просто стоит в стороне, качает головой, глядя на своего непутевого сына. То через свое заветное словечко «таё», каковое у Акима выражает самые разные смыслы, передает буквально все, что происходит и с героями пьесы, и с ним самим. За слова, за выигрышные монологи в такой роли не зацепишься. Тут надо играть нутром и при этом держать процесс. Кудинович мастерски с этим справляется.
Его Аким не исключительная личность из народа. Актер, если можно так сказать, подчеркивает в своем герое обыкновенность, даже заурядность. Только один-единственный раз он позволит себе выйти в центр сцены, а чаще все бочком, то у печки посидит, покалякает, то помолчит в сторонке, когда сын Никита перед миром будет каяться. Бабы метнутся — заткнись, молодой дурак, но Аким не позволит. Всего один жест старика, но актер вкладывает в него столько мощи, что кажется, чуть ли не сам Лев Толстой вышел на сцену. Тут уже, «таё», никому будет не позволено, «таё», остановить покаяние, «таё». Тут сухощавый старикашка вдруг преображается в духовного старца, но без дидактики, пафоса и морализаторства. Актер благородно проводит эту ключевую сцену. Он возьмет внимание на себя буквально на несколько секунд, чтобы передать пас партнеру, и опять отойдет в сторону, но уже не как подкаблучник при ловкой жене Матрене, а как хозяин ситуации, который уже не позволит изменить правильный ход вещей.
«Станиславский», февраль 2008
Свой взгляд на новую постановку Малого театра высказывают на страницах журнала «Станиславский» артист Валерий Золотухин и критик Ольга Галахова…
Валерий Золотухин, народный артист России
«Я очень люблю Малый театр. Если где-то что-то сохранилось, то в Малом при всех революциях. Когда я пришел на «Власть тьмы», то надо мной висело, что ставит этот спектакль Юрий Мефодьевич Соломин для Японии. Я вырос на русской печке. Печка — символ крепости и жизни. Она греет, кормит и людей, и скотину. За ней мычит теленок, под ней шныряют и квохчут куры. Не могу представить крепость шевелящейся, тем более ходуном ходящей, когда на нее залезают, тем более когда на ней лежат и говорят текст.
Когда немцы в войну бомбили и сжигали наши деревни и села, оставалось поле, а в поле — голые русские печки. Японцы, подозреваю, не знают, что такое русская печь. Что она значит для русского человека. У них всей земли — с нашу добрую русскую печь. И потому шевелится она или нет на сцене — для них, подозреваю, мало будет иметь значения. А я не могу.
Для меня это хуже, чем вся прыгающая деревня, нарисованная на фоне, когда фон задевают нерадивые пробегающие актеры. Сорок с лишним лет я слышу от Любимова: «Не трогайте кулисы, обормоты! Будьте аккуратны с декорацией при самых невероятных страстях и половецких плясках».
Но вот какой фокус! Я не помню, чтобы печка шевелилась под Михаилом Жаровым и Клавдией Блохиной. Печка наверняка шевелилась под актерами и в том варианте спектакля. Только я этого не помню. Значит, мне было не до печки. Вот так я все для себя сформулировал. Но вечером, не дам себе соврать, когда торговал своими книгами, ко мне подошла наша зрительница и сказала, что посмотрела у Петра Фоменко «Бесприданницу» и спектакль, по ее мнению, никакой, а вот «Власть тьмы» в Малом — замечательная работа театра. Мы видели спектакль один и тот же, но в разные дни.
Еще во мне живет впечатление от «Власти тьмы» с Игорем Ильинским. Хотя Алексей Куди-нович, который играет Акима, по ремеслу мне понравился. Но вот вычеркнуть тот спектакль, который как раз накануне показали по ТВ, никак не мог. Как же память мою всколыхнуло!
«Власть тьмы» — это пробуждение зверя в человеке. Ведь Толстой написал почти документальную драму! Взял факт из судебной хроники — именно сцена покаяния из жизни: русский человек вышел на площадь и покаялся. Но, чтобы показать «власть тьмы», не надо бояться показать животное чувство зверя в человеке, как не боялись этого Толстой и Достоевский. Мне показалось, Юрий Мефодьевич Соломин и актеры нас щадят. А чего нас щадить? Мы такое смотрим в жизни! Страсть, похоть не сыграна, так, шаловливое валяние на соломе. Опять же вспоминаю, как играл Виталий Доронин Никиту, как он лениво потягивался на печи. Но в этом потягивании чувствовался сидящий внутри зверь. Но сейчас идут премьерные спектакли. Может быть, оценку еще рано давать. Малый все равно остается непоколебимым театром, который я люблю и поздравляю с новой работой.»
Ольга Галахова
Несторонний наблюдатель
Восхитил Алексей Кудинович в Малом театре, сыгравший Акима в спектакле «Власть тьмы» по пьесе Льва Толстого (режиссер — Юрий Соломин).
Прямо скажем, актеру выходить в той же роли, на ту же сцену после Игоря Ильинского непросто. Уберечься от сравнений утех, кто помнит легендарный спектакль Равенских, почти невозможно. В Малом Аким без возраста — ему может быть пятьдесят, а может и все восемьдесят. Аким Кудиновича неприметен. Чтобы сыграть эту неприметную приметность, надо обладать какими-то особыми качествами: прежде всего мужеством не премьерствовать.
Судя по биографии актера, в театре он довольно долго был в статусе «космонавта номер два», то на замену Виктору Павлову, то на замену Валерию Носику. Играл то, что давали, и создавал маленькие шедевры, как Ферапонт в «Трех сестрах». Возможно, этот долгий опыт достойного существования на вторых планах и сообщил актеру нечто существенно важное. Кудинович исподволь забирает зал своей игрой. Даже трудно уловить момент кульминации. То он просто стоит в стороне, качает головой, глядя на своего непутевого сына. То через свое заветное словечко «таё», каковое у Акима выражает самые разные смыслы, передает буквально все, что происходит и с героями пьесы, и с ним самим. За слова, за выигрышные монологи в такой роли не зацепишься. Тут надо играть нутром и при этом держать процесс. Кудинович мастерски с этим справляется.
Его Аким не исключительная личность из народа. Актер, если можно так сказать, подчеркивает в своем герое обыкновенность, даже заурядность. Только один-единственный раз он позволит себе выйти в центр сцены, а чаще все бочком, то у печки посидит, покалякает, то помолчит в сторонке, когда сын Никита перед миром будет каяться. Бабы метнутся — заткнись, молодой дурак, но Аким не позволит. Всего один жест старика, но актер вкладывает в него столько мощи, что кажется, чуть ли не сам Лев Толстой вышел на сцену. Тут уже, «таё», никому будет не позволено, «таё», остановить покаяние, «таё». Тут сухощавый старикашка вдруг преображается в духовного старца, но без дидактики, пафоса и морализаторства. Актер благородно проводит эту ключевую сцену. Он возьмет внимание на себя буквально на несколько секунд, чтобы передать пас партнеру, и опять отойдет в сторону, но уже не как подкаблучник при ловкой жене Матрене, а как хозяин ситуации, который уже не позволит изменить правильный ход вещей.
«Станиславский», февраль 2008
14.02.2008
Подробнее
МНЕ НЕ БОЛЬНО
«Власть тьмы» в Малом театре
МНЕ НЕ БОЛЬНО
«Власть тьмы» в Малом театре
Тьма до предела условна — равно как и свет какой-то невзаправдашний
В золотую раму сцены Малого театра оправлена картина сельской идиллии. Бревенчатый павильон высится на фоне идеально — как в спектаклях Уилсона — натянутого задника, залитого величественным закатным светом. На уровне горизонта в ниточку вытянулся силуэт села с церковкой, будто бы вырезанный из бумаги. На фоне идиллии женщины в расшитых рубахах, поневах и сарафанах перебирают что-то в плетеных корзинах, прерывая песню милой перебранкой; хозяйка чистым фартуком смахивает с табурета несуществующую пыль и перекладывает с места на место новенькие холщовые мешки; с притолоки свисают упряжь и косы лука, бликует начищенный самовар...
В этом этнографическом музее играют кровавую драму на сюжет, позаимствованный Львом Толстым из криминальной хроники, — историю с поруганной любовью, отравлениями, беспрерывным блудом, убийством младенца.
Написанная в 1886 году «Власть тьмы» была воспринята цензурой как клевета на крестьянство и запрещена к представлению на сцене. Зато тотчас же оказалась на сценах независимых западных театров — французского театра Андре Антуана, немецкого театра Отто Брама, благо Антуану и Браму — последователям Эмиля Золя и идейным натуралистам — было за что ухватиться в пьесе Толстого: более физиологичного слепка действительности сложно отыскать во всем своде мировой драматургии. Во имя картины житейской мерзости, позволявшей натуралистам завалить сцену настоящей, небутафорской грязью, они закрывали глаза на принципиальную разницу между своим и толстовским взглядом на реальность. В представлениях натуралистов человек обусловлен произведшей его средой; среда заменила натуралистам то, что в античной драме служило роком; проще говоря, герой натуралистов боролся со средой, как царь Эдип с предназначением, и, как правило, проигрывал. Толстой ровно наоборот — показывает человека, родившегося в мире, где еще живы представления о норме; но совершает шаг за шагом в сторону и гибнет — хотя Толстой не оставляет его без покаяния, как не оставляет зло без наказания. Короче говоря, натуралисты (равно как и современная европейская «новая драма», на сравнение с которой напрашивается канувшая в Лету театральная новация) и Толстой пользуются одними и теми же красками, но картины получаются разными. Чем гуще тьма, которую Толстой рисует с выдающейся убедительностью, тем уверенней сквозь нее пробивается свет, хотя чья возьмет — еще большой вопрос.
В спектакле Юрия Соломина натурализма нет и в помине — но и толстовское вопрошание звучит как-то однобоко; тьма до предела условна — равно как и свет какой-то невзаправдашний. Даром, что ли, публика, которая должна была бы на десятой минуте оцепенеть от ужаса, благожелательными аплодисментами встречает каждого нового исполнителя. Владимир Носик играет Петра ветхим стариком, который и без зелья на ладан дышит (по пьесе ему всего 42); Никиту (Алексей Фаддеев) влечет к мерзости не по склонности к ним, а из любви к театральным эффектам. Даже старая ведьма, подталкивающая сына к преступлению, в исполнении Ирины Муравьевой выглядит румяной неразумной хлопотуньей. Мерзость превращается в формулу речи; поэтому самой страшной становится самая разговорная сцена: маленькой Анютке слышится, будто ребенок в подполе пищит, старый Митрич увещевает ее — почудилось.
Чем более сгущается мгла в пьесе — тем чище сцена, и лучше одеты люди, и богаче быт. То бабы откроют сундук и станут доставать оттуда богатые шали, то появятся на Акулине кожаные ботинки на тонком каблучке, в финале, когда Никита свивает петлю для себя, на сцену выходит невеста в жемчугом убранной короне, — Малый рассказывает о власти тьмы денег. Поэтому в центре композиции оказывается сцена, которая никак не двигает сюжет, зато позволяет публике провести сегодняшние параллели. В ней старый солдат Митрич (Александр Потапов) объясняет Акиму (Алексей Кудинович) основы банковского дела при помощи котелка и корнеплодов: картошка — капитал, морковка — профиты. Аким причитает: «Как же так? Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги да и спи... Скверность это, значит, не по закону это». Публика разражается овацией: найден корень зла.
Елена Ковальская
«Афиша», 08.02.2008
«Власть тьмы» в Малом театре
Тьма до предела условна — равно как и свет какой-то невзаправдашний
В золотую раму сцены Малого театра оправлена картина сельской идиллии. Бревенчатый павильон высится на фоне идеально — как в спектаклях Уилсона — натянутого задника, залитого величественным закатным светом. На уровне горизонта в ниточку вытянулся силуэт села с церковкой, будто бы вырезанный из бумаги. На фоне идиллии женщины в расшитых рубахах, поневах и сарафанах перебирают что-то в плетеных корзинах, прерывая песню милой перебранкой; хозяйка чистым фартуком смахивает с табурета несуществующую пыль и перекладывает с места на место новенькие холщовые мешки; с притолоки свисают упряжь и косы лука, бликует начищенный самовар...
В этом этнографическом музее играют кровавую драму на сюжет, позаимствованный Львом Толстым из криминальной хроники, — историю с поруганной любовью, отравлениями, беспрерывным блудом, убийством младенца.
Написанная в 1886 году «Власть тьмы» была воспринята цензурой как клевета на крестьянство и запрещена к представлению на сцене. Зато тотчас же оказалась на сценах независимых западных театров — французского театра Андре Антуана, немецкого театра Отто Брама, благо Антуану и Браму — последователям Эмиля Золя и идейным натуралистам — было за что ухватиться в пьесе Толстого: более физиологичного слепка действительности сложно отыскать во всем своде мировой драматургии. Во имя картины житейской мерзости, позволявшей натуралистам завалить сцену настоящей, небутафорской грязью, они закрывали глаза на принципиальную разницу между своим и толстовским взглядом на реальность. В представлениях натуралистов человек обусловлен произведшей его средой; среда заменила натуралистам то, что в античной драме служило роком; проще говоря, герой натуралистов боролся со средой, как царь Эдип с предназначением, и, как правило, проигрывал. Толстой ровно наоборот — показывает человека, родившегося в мире, где еще живы представления о норме; но совершает шаг за шагом в сторону и гибнет — хотя Толстой не оставляет его без покаяния, как не оставляет зло без наказания. Короче говоря, натуралисты (равно как и современная европейская «новая драма», на сравнение с которой напрашивается канувшая в Лету театральная новация) и Толстой пользуются одними и теми же красками, но картины получаются разными. Чем гуще тьма, которую Толстой рисует с выдающейся убедительностью, тем уверенней сквозь нее пробивается свет, хотя чья возьмет — еще большой вопрос.
В спектакле Юрия Соломина натурализма нет и в помине — но и толстовское вопрошание звучит как-то однобоко; тьма до предела условна — равно как и свет какой-то невзаправдашний. Даром, что ли, публика, которая должна была бы на десятой минуте оцепенеть от ужаса, благожелательными аплодисментами встречает каждого нового исполнителя. Владимир Носик играет Петра ветхим стариком, который и без зелья на ладан дышит (по пьесе ему всего 42); Никиту (Алексей Фаддеев) влечет к мерзости не по склонности к ним, а из любви к театральным эффектам. Даже старая ведьма, подталкивающая сына к преступлению, в исполнении Ирины Муравьевой выглядит румяной неразумной хлопотуньей. Мерзость превращается в формулу речи; поэтому самой страшной становится самая разговорная сцена: маленькой Анютке слышится, будто ребенок в подполе пищит, старый Митрич увещевает ее — почудилось.
Чем более сгущается мгла в пьесе — тем чище сцена, и лучше одеты люди, и богаче быт. То бабы откроют сундук и станут доставать оттуда богатые шали, то появятся на Акулине кожаные ботинки на тонком каблучке, в финале, когда Никита свивает петлю для себя, на сцену выходит невеста в жемчугом убранной короне, — Малый рассказывает о власти тьмы денег. Поэтому в центре композиции оказывается сцена, которая никак не двигает сюжет, зато позволяет публике провести сегодняшние параллели. В ней старый солдат Митрич (Александр Потапов) объясняет Акиму (Алексей Кудинович) основы банковского дела при помощи котелка и корнеплодов: картошка — капитал, морковка — профиты. Аким причитает: «Как же так? Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги да и спи... Скверность это, значит, не по закону это». Публика разражается овацией: найден корень зла.
Елена Ковальская
«Афиша», 08.02.2008
13.02.2008
Подробнее
ТЬМА ОКАЗАЛАСЬ СВЕТЛОЙ
В Mалом театре поставили Толстого
ТЬМА ОКАЗАЛАСЬ СВЕТЛОЙ
В малом театре поставили Толстого
В прошлом сезоне Темур Чхеидзе в БДТ, в нынешнем Юрий Соломин в Малом, точно сговорившись, ставят самую страшную драму Толстого. Когда театры ставят одно и то же, говорят — идеи витают в воздухе.
В России пьеса была запрещена к постановке сразу после публикации. Зато, как это часто бывает, нашего пророка услышали в Европе. Андре Антуан поставил «Власть тьмы» в своем «Свободном театре», несмотря на предрекания провала «несценичной» пьесы.
Юрий Соломин попал в такое время, когда новостями об убитых родителями младенцах пестрят все новостные колонки и когда над возмущениями Акима про клятыми «банками», выдающими кредиты под проценты, можно разве что посмеяться (что зал и делает). Нравственные координаты меняются стремительно, инфляция непреходящих ценностей растет еще быстрее. Значит ли это, что власть тьмы воцарилась повсеместно? Спектакль Малого театра не дает ответа на этот вопрос.
Малый театр, как всегда, отличается чувством эпохи и языка. Язык Толстого звучит в устах актеров, точно они именно так и разговаривают с самого рождения. Даже Алексей Кудинович в роли косноязычного Акима с его бесконечными «тае» играет, как дышит. Опрятно выписанные декорации Александра Глазунова рисуют экологически чистую картину — сенцы с кадушкой студеной воды, связками чеснока и лука, настоящая печь, колоритные сундуки, а на заднем плане — весь набор, с которым принято ассоциировать русскую старину. Видны маковки церквей и святых монастырей, живописны покосившиеся избы и тихое течение реки — хоть туристов приглашай. Художник по свету Дамир Исмагилов и разлил над этим раем ясный, почти рекламный свет.
В спектакле «Власть тьмы» нет содрогания-того, что остается от чтения Толстого, когда Никита слышит хруст раздавливаемых им косточек ребенка. Или, например, когда князь Нехлюдов узнает о том, как крестьянки «регулируют рождаемость»: родив «лишний рот», окрестив его (как же, Божья душа), они просто не кормили младенца. Его создатели точно любуются колоритом этих диковатых пейзан, душой которых становится тетка Матрена, страшная мать Никиты в исполнении Алексея Фаддеева (при этом мать любящая) и вдохновительница всех убийств. Ирина Муравьева находит бездну обаяния в этой жутковатой матери — в ее бездонную жилетку, набитую сонными порошками и прочими отравами, так и тянет поплакаться, ее легкостью и квазимудростью так просто заразиться. Играя злого, ищи где он обаятельный.
«Власть тьмы» была поставлена ради финала, ради жизнеутверждающего начала. «Слушай, мир православный», — глухо начинает Никита и входит в азарт, выкладывая свои и присвоенные грехи, выводя спектакль на торжественную коду. Две души — старика и младенца — загублены, зато одна — покаявшегося детоубийцы — спасена. В Малом театре увидели в таком раскладе повод для оптимизма.
Автор: Ольга ФУКС
Источник: Вечерняя Москва
Дата: 12.02.2008
В малом театре поставили Толстого
В прошлом сезоне Темур Чхеидзе в БДТ, в нынешнем Юрий Соломин в Малом, точно сговорившись, ставят самую страшную драму Толстого. Когда театры ставят одно и то же, говорят — идеи витают в воздухе.
В России пьеса была запрещена к постановке сразу после публикации. Зато, как это часто бывает, нашего пророка услышали в Европе. Андре Антуан поставил «Власть тьмы» в своем «Свободном театре», несмотря на предрекания провала «несценичной» пьесы.
Юрий Соломин попал в такое время, когда новостями об убитых родителями младенцах пестрят все новостные колонки и когда над возмущениями Акима про клятыми «банками», выдающими кредиты под проценты, можно разве что посмеяться (что зал и делает). Нравственные координаты меняются стремительно, инфляция непреходящих ценностей растет еще быстрее. Значит ли это, что власть тьмы воцарилась повсеместно? Спектакль Малого театра не дает ответа на этот вопрос.
Малый театр, как всегда, отличается чувством эпохи и языка. Язык Толстого звучит в устах актеров, точно они именно так и разговаривают с самого рождения. Даже Алексей Кудинович в роли косноязычного Акима с его бесконечными «тае» играет, как дышит. Опрятно выписанные декорации Александра Глазунова рисуют экологически чистую картину — сенцы с кадушкой студеной воды, связками чеснока и лука, настоящая печь, колоритные сундуки, а на заднем плане — весь набор, с которым принято ассоциировать русскую старину. Видны маковки церквей и святых монастырей, живописны покосившиеся избы и тихое течение реки — хоть туристов приглашай. Художник по свету Дамир Исмагилов и разлил над этим раем ясный, почти рекламный свет.
В спектакле «Власть тьмы» нет содрогания-того, что остается от чтения Толстого, когда Никита слышит хруст раздавливаемых им косточек ребенка. Или, например, когда князь Нехлюдов узнает о том, как крестьянки «регулируют рождаемость»: родив «лишний рот», окрестив его (как же, Божья душа), они просто не кормили младенца. Его создатели точно любуются колоритом этих диковатых пейзан, душой которых становится тетка Матрена, страшная мать Никиты в исполнении Алексея Фаддеева (при этом мать любящая) и вдохновительница всех убийств. Ирина Муравьева находит бездну обаяния в этой жутковатой матери — в ее бездонную жилетку, набитую сонными порошками и прочими отравами, так и тянет поплакаться, ее легкостью и квазимудростью так просто заразиться. Играя злого, ищи где он обаятельный.
«Власть тьмы» была поставлена ради финала, ради жизнеутверждающего начала. «Слушай, мир православный», — глухо начинает Никита и входит в азарт, выкладывая свои и присвоенные грехи, выводя спектакль на торжественную коду. Две души — старика и младенца — загублены, зато одна — покаявшегося детоубийцы — спасена. В Малом театре увидели в таком раскладе повод для оптимизма.
Автор: Ольга ФУКС
Источник: Вечерняя Москва
Дата: 12.02.2008
11.02.2008
Подробнее
СТРАХ И СОСТРАДАНИЕ В МАЛОМ ТЕАТРЕ
Про пьесу «Власть тьмы» можно было бы сказать, что она особенно актуальна сегодня, в пору падения нравов и всесилия денег.
СТРАХ И СОСТРАДАНИЕ В МАЛОМ ТЕАТРЕ
Про пьесу «Власть тьмы» можно было бы сказать, что она особенно актуальна сегодня, в пору падения нравов и всесилия денег. Но подобные банальные вещи можно говорить о других классических произведениях, а не о творчестве Толстого, которое своевременно во все эпохи: ведь затрагивает он самые существенные, глубинные проблемы бытия, проблему сущности человека вообще. Главный конфликт произведения – борьба человечности и бесчеловечности: в масштабах общества, семьи, души человека. Один из персонажей «Власти тьмы», видавший виды Митрич (в спектакле Малого театра его играет А.Потапов) сравнивает деревенских баб со «зверями лесными», которые «ничего не боятся». По мнению Митрича, это оттого, что баба «не то что про Бога, она и про пятницу-то не знает толком». И заголовок пьесы тоже подсказывает, что причина бесчеловечной, звериной жестокости, воплощенной в произведении, – «тьма», невежество, неразвитость. Просвещение, религиозность, богобоязненность, наконец, нравственный закон – казалось бы, вот средства, чтобы освободить людей от этой тьмы, от звериного начала, от жестокости. Возможно, и сам автор так мыслил. Но Лев Толстой – прежде всего гениальный художник слова, и художественное начало оказывается сильнее мыслительного, и художественная правда берёт верх над моральными и религиозными взглядами. И обнаруживается, что и страх Божий, и нравственный закон – это только форма, а суть-то дела в том, что тёмные и светлые силы борются в душе самого человека, и самосохранение его зависит от того, чем закончится эта борьба. Не случайно у творения Льва Толстого есть и подзаголовок – «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Цепь компромиссов с силами зла приводит молодого крестьянина Никиту на край нравственной гибели, и перед лицом этой гибели душа его восстаёт против власти тьмы и приводит к покаянию. Несомненно, именно Никита – главный герой трагедии (к такому жанру естественно отнести «Власть тьмы»). А.Фаддеев изображает Никиту простодушным и даже совестливым парнем, запутавшимся и растерявшимся, но хорохорящимся, разбогатев после женитьбы на Анисье, отравившей своего богатого мужа Петра (В.Носик). Рисунок игры артиста достаточно сдержанный, режиссёр убрал из роли самые острые куски (например, подробные описания убийства младенца, прижитого Никитой с падчерицей Акулиной), а перед заключительным эпизодом действия и речи героя кажутся даже вялыми и несколько затянутыми. Но это поведение оказывается затишьем перед бурей – и вот мы становимся свидетелями пронзительно точной игры артиста в сцене покаяния: как ружейные залпы, следуют друг за другом его земные поклоны, просьбы о прощении – как неудержимые рыдания, хотя герой не плачет – он спокоен и отрешён от всего, поскольку переступил через всё – и через свои грехи, и через свою слабость, и когда он выпаливает: «Больше ничего не скажу», – мы понимаем: он всё сказал и всё сделал, закончил свой крестный путь грешника. Игра А.Фаддеева не может оставить равнодушными присутствующих в зале. Уже из-за одной заключительной сцены стоит посмотреть этот спектакль. На наш взгляд, роль Никиты – значительное достижение и молодого актёра, и режиссуры.
Кроме кульминационной сцены покаяния, в спектакле есть ещё один центр тяжести – конец первой части (третье действие пьесы), включающий возвращение Никиты из города, ссору Акулины (Е.Базарова) с Анисьей, отказ Акима, отца Никиты, взять от сына деньги на лошаденку. Эта сцена мрачна и трагична для всех её участников, она – предвестие горького финала. Деньги не принесли счастья ни Анисье, ни Никите, ни Акулине. Режиссёр Ю.Соломин усиливает мрачное звучание этой сцены, сделав перебранку и драку Акулины с Анисьей более грубой, жестокой, длительной, чем в первоисточнике (тем самым, возможно, компенсируя опущенные жуткие подробности убийства Петра и младенца). Здесь, на глазах праведного старика Акима и девочки Анютки (Л.Милюзина) раскрывается вся мерзость, убожество жизни персонажей после их первого преступления. Под занавес первой части, при словах Никиты: «Ох, скучно мне, как скучно!» прямо в избе на него падают хлопья снега, олицетворяя холод, охватывающий душу. Эта эффектная постановочная находка – ещё одно предвестие эмоционального взрыва в конце спектакля. Определённую нагрузку несёт голубое небо в декорациях второй части (сценография А.Глазунова), по-видимому, символизирующее просветление в душе главного героя. Со вкусом подобрана ненавязчивая, умиротворяющая народная музыка (ансамбль «Русич»). Все использованные постановщиками художественные средства бьют в цель.
В человеческом роду всегда были люди разной степени… совестливости, что ли. Одни, под влиянием страсти, как Анисья, или ради выгоды, как жена Акима Матрёна, не раздумывая идут на любые преступления, лишь бы всё было шито-крыто. Такие люди действительно «как звери лесные», они во «власти тьмы». Даже подросток Анютка, ставшая свидетельницей страшных сцен драки матери с Акулиной, убийства младенца, в следующие моменты чувствует себя как ни в чём не бывало, повторяя: «Однова дыхнуть!» Действительно, в пьесе персонажи женского пола «ничего не боятся». Возможно, и такие особи были нужны для выживания человеческого племени в лихие моменты.
Другие, как Аким, живут в страхе перед Богом и нравственным законом, но не могут ничего, кроме своей веры и кротости, противопоставить силам зла.
И, третьи – те, чьи души становятся ареной борьбы тёмного и светлого начал. Им приходится тяжелее всего, и мучительность испытаний порой можно заглушить разве что наркотическим опьянением (после убийства младенца Матрёна говорит сыну: «Посиди, посиди тут, выпей ещё, а то покури», уходит в запои отставной солдат Митрич), смертью, покаянием. Именно борьба добра и зла в душах таких людей становится источником глубокого драматизма, на котором основаны величайшие трагедии, к числу которых относится и произведение русского классика.
Каждый эпизод, каждая роль подготовлены и сыграны тщательно, с уважением к классическому произведению. Незабываемы и зловещая беспринципная Матрёна в очень жизненном воплощении И.Муравьёвой, и достоверный Аким (А.Кудинович), и вызывающая антипатию к своей героине И. Иванова в роли Анисьи.
И всё же монологи и сцены порой выглядят как концертные номера: актёры играют выразительно, близко к рампе, лицом к залу, а спектакль не выглядит ещё полностью монолитным, хорошо сцепленным, ритмично работающим механизмом., Однако несовершенство постановки с лихвой перекрывается её художественными находками и ударными моментами, особенно – заключительной сценой покаяния, порождающей очистительные слёзы, подлинный катарсис, и такое воздействие на аудиторию – лучшая награда для постановки любой трагедии.
Ильдар САФУАНОВ
«Литературная Россия on-line», 08.02.2008
Про пьесу «Власть тьмы» можно было бы сказать, что она особенно актуальна сегодня, в пору падения нравов и всесилия денег. Но подобные банальные вещи можно говорить о других классических произведениях, а не о творчестве Толстого, которое своевременно во все эпохи: ведь затрагивает он самые существенные, глубинные проблемы бытия, проблему сущности человека вообще. Главный конфликт произведения – борьба человечности и бесчеловечности: в масштабах общества, семьи, души человека. Один из персонажей «Власти тьмы», видавший виды Митрич (в спектакле Малого театра его играет А.Потапов) сравнивает деревенских баб со «зверями лесными», которые «ничего не боятся». По мнению Митрича, это оттого, что баба «не то что про Бога, она и про пятницу-то не знает толком». И заголовок пьесы тоже подсказывает, что причина бесчеловечной, звериной жестокости, воплощенной в произведении, – «тьма», невежество, неразвитость. Просвещение, религиозность, богобоязненность, наконец, нравственный закон – казалось бы, вот средства, чтобы освободить людей от этой тьмы, от звериного начала, от жестокости. Возможно, и сам автор так мыслил. Но Лев Толстой – прежде всего гениальный художник слова, и художественное начало оказывается сильнее мыслительного, и художественная правда берёт верх над моральными и религиозными взглядами. И обнаруживается, что и страх Божий, и нравственный закон – это только форма, а суть-то дела в том, что тёмные и светлые силы борются в душе самого человека, и самосохранение его зависит от того, чем закончится эта борьба. Не случайно у творения Льва Толстого есть и подзаголовок – «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Цепь компромиссов с силами зла приводит молодого крестьянина Никиту на край нравственной гибели, и перед лицом этой гибели душа его восстаёт против власти тьмы и приводит к покаянию. Несомненно, именно Никита – главный герой трагедии (к такому жанру естественно отнести «Власть тьмы»). А.Фаддеев изображает Никиту простодушным и даже совестливым парнем, запутавшимся и растерявшимся, но хорохорящимся, разбогатев после женитьбы на Анисье, отравившей своего богатого мужа Петра (В.Носик). Рисунок игры артиста достаточно сдержанный, режиссёр убрал из роли самые острые куски (например, подробные описания убийства младенца, прижитого Никитой с падчерицей Акулиной), а перед заключительным эпизодом действия и речи героя кажутся даже вялыми и несколько затянутыми. Но это поведение оказывается затишьем перед бурей – и вот мы становимся свидетелями пронзительно точной игры артиста в сцене покаяния: как ружейные залпы, следуют друг за другом его земные поклоны, просьбы о прощении – как неудержимые рыдания, хотя герой не плачет – он спокоен и отрешён от всего, поскольку переступил через всё – и через свои грехи, и через свою слабость, и когда он выпаливает: «Больше ничего не скажу», – мы понимаем: он всё сказал и всё сделал, закончил свой крестный путь грешника. Игра А.Фаддеева не может оставить равнодушными присутствующих в зале. Уже из-за одной заключительной сцены стоит посмотреть этот спектакль. На наш взгляд, роль Никиты – значительное достижение и молодого актёра, и режиссуры.
Кроме кульминационной сцены покаяния, в спектакле есть ещё один центр тяжести – конец первой части (третье действие пьесы), включающий возвращение Никиты из города, ссору Акулины (Е.Базарова) с Анисьей, отказ Акима, отца Никиты, взять от сына деньги на лошаденку. Эта сцена мрачна и трагична для всех её участников, она – предвестие горького финала. Деньги не принесли счастья ни Анисье, ни Никите, ни Акулине. Режиссёр Ю.Соломин усиливает мрачное звучание этой сцены, сделав перебранку и драку Акулины с Анисьей более грубой, жестокой, длительной, чем в первоисточнике (тем самым, возможно, компенсируя опущенные жуткие подробности убийства Петра и младенца). Здесь, на глазах праведного старика Акима и девочки Анютки (Л.Милюзина) раскрывается вся мерзость, убожество жизни персонажей после их первого преступления. Под занавес первой части, при словах Никиты: «Ох, скучно мне, как скучно!» прямо в избе на него падают хлопья снега, олицетворяя холод, охватывающий душу. Эта эффектная постановочная находка – ещё одно предвестие эмоционального взрыва в конце спектакля. Определённую нагрузку несёт голубое небо в декорациях второй части (сценография А.Глазунова), по-видимому, символизирующее просветление в душе главного героя. Со вкусом подобрана ненавязчивая, умиротворяющая народная музыка (ансамбль «Русич»). Все использованные постановщиками художественные средства бьют в цель.
В человеческом роду всегда были люди разной степени… совестливости, что ли. Одни, под влиянием страсти, как Анисья, или ради выгоды, как жена Акима Матрёна, не раздумывая идут на любые преступления, лишь бы всё было шито-крыто. Такие люди действительно «как звери лесные», они во «власти тьмы». Даже подросток Анютка, ставшая свидетельницей страшных сцен драки матери с Акулиной, убийства младенца, в следующие моменты чувствует себя как ни в чём не бывало, повторяя: «Однова дыхнуть!» Действительно, в пьесе персонажи женского пола «ничего не боятся». Возможно, и такие особи были нужны для выживания человеческого племени в лихие моменты.
Другие, как Аким, живут в страхе перед Богом и нравственным законом, но не могут ничего, кроме своей веры и кротости, противопоставить силам зла.
И, третьи – те, чьи души становятся ареной борьбы тёмного и светлого начал. Им приходится тяжелее всего, и мучительность испытаний порой можно заглушить разве что наркотическим опьянением (после убийства младенца Матрёна говорит сыну: «Посиди, посиди тут, выпей ещё, а то покури», уходит в запои отставной солдат Митрич), смертью, покаянием. Именно борьба добра и зла в душах таких людей становится источником глубокого драматизма, на котором основаны величайшие трагедии, к числу которых относится и произведение русского классика.
Каждый эпизод, каждая роль подготовлены и сыграны тщательно, с уважением к классическому произведению. Незабываемы и зловещая беспринципная Матрёна в очень жизненном воплощении И.Муравьёвой, и достоверный Аким (А.Кудинович), и вызывающая антипатию к своей героине И. Иванова в роли Анисьи.
И всё же монологи и сцены порой выглядят как концертные номера: актёры играют выразительно, близко к рампе, лицом к залу, а спектакль не выглядит ещё полностью монолитным, хорошо сцепленным, ритмично работающим механизмом., Однако несовершенство постановки с лихвой перекрывается её художественными находками и ударными моментами, особенно – заключительной сценой покаяния, порождающей очистительные слёзы, подлинный катарсис, и такое воздействие на аудиторию – лучшая награда для постановки любой трагедии.
Ильдар САФУАНОВ
«Литературная Россия on-line», 08.02.2008
07.02.2008
Подробнее
МНОГОУВАЖАЕМЫЙ АВТОР...
Островский и Лев Толстой представлены в версиях «Мастерской Петра Фоменко» и Малого театра. Одновременно в столице был показан чеховский спектакль из Санкт-Петербурга - в рамках Фестиваля пьесы «Иванов», проводимого Театром Наций. Общего у «Бесприданницы» Петра Фоменко, «Власти тьмы» Юрия Соломина и «Иванова» Льва Эренбурга (Небольшой драматический театр) - только то, что в их основе - сливки русской классики.
МНОГОУВАЖАЕМЫЙ АВТОР...
Островский и Лев Толстой представлены в версиях «Мастерской Петра Фоменко» и Малого театра. Одновременно в столице был показан чеховский спектакль из Санкт-Петербурга - в рамках Фестиваля пьесы «Иванов», проводимого Театром Наций. Общего у «Бесприданницы» Петра Фоменко, «Власти тьмы» Юрия Соломина и «Иванова» Льва Эренбурга (Небольшой драматический театр) - только то, что в их основе - сливки русской классики. В остальном же это случаи из двух принципиально разных «опер». Если, конечно, иметь в виду момент театральной интерпретации классического текста. Но как раз об интерпретации и пришла пора поговорить.
Казалось бы, еще вчера на нас накатила усталость от всевозможных режиссерских концептов. И раздались голоса в защиту оригиналов, не подвергшихся агрессивным постановочным решениям. Дескать, ох и надоели воплощения режиссерского «я» через Чехова, Островского, Тургенева etc., где все, не умещавшееся в любимую тему, выбрасывалось вон, а вмещавшееся подвергалось переакцентировке! Мол, попробуйте-ка, господа, не переписывать, а внимательно прочесть и заставить звучать то, что написано автором!
Но наступило сегодня, и оказалось, что на постановочные решения ныне - большой дефицит. И начались воспоминания о том, что все великие русские спектакли второй половины ХХ века имели отчетливые и жесткие концепты. Что этот активный режиссерский театр именно и давал классике современное звучание, и заставлял столетней давности текст будоражить сознание зрителей. И вот уже заново кажется: «как написано, так и играем» - это ерунда, так в театре не бывает, а если бывает, то - обман, ни богу свечка, ни черту кочерга. Одним словом, сначала пресытились, а потом проголодались.
«Власть тьмы», «Бесприданница» и «Иванов» в этом смысле оказались в такой диспозиции: первый и третий спектакли являются полярными величинами, а второй - посередине.
В «Бесприданнице» Петра Фоменко есть четкий концепт, но он не агрессивен и не своеволен по отношению к оригиналу. Режиссер внимательно читает пьесу, но вооружается сегодняшней оптикой. Своей, личной, разумеется. Здесь ответ тем, кто не увидел в его купцах жовиальности и сочного колорита. Но, по Фоменко, власть сиюминутного успеха и всепобеждающего дензнака ныне так сильна, что на романтические глупости ни у кого нет ни времени, ни сил. В этой атмосфере обреченно бьется диковатая и горячая душа Ларисы, какой ее играет Полина Агуреева. Для мелодрамы в этом мире не хватает кислорода. Спектакль Фоменко нарочито не красочен, не воздушен, он, скорее, затягивает, как темный речной омут. И все это, разумеется, концепт, хотя и деликатный, не подвергающий основу сознательному разрушению.
Зато «Ивановъ» Льва Эренбурга - пример чрезвычайно активной режиссуры. Здесь и затхлой уездной жизни, и каждому из ее персонажей выносится беспощадный диагноз. Здесь не боятся гипербол, откровенно клинических проявлений. Здесь существование за гранью децибел и приличий - эстетическая норма, и находится немало зрителей, которым такое зрелище отчетливо не нравится. Но еще больше тех, кого оно пробирает до костей. Спектакль Эренбурга - это густой концентрат людских слабостей и несчастий. Но он изготовлен все же исключительно из чеховских материй и проявлен в той самой актерской жизни человеческого духа, о которой так пекутся традиционалисты.
На другом полюсе - великая толстовская пьеса «Власть тьмы», прочитанная в Малом театре по ролям. Удивительно, если бы ее прочли по радио, грандиозный текст имел бы гораздо более воздействия. Но живой театр, с декорациями, костюмами, светом, с живыми людьми, их голосами и пластикой - это серьезное испытание, прежде всего - своевременностью.
Прочесть буквально здесь на самом деле означает - не прочесть ничего. Презреть концепцию или же сделать своей концепцией отрицание активной режиссерской воли - значит сыграть вне времени, вне его звуков и запахов. Из чего следует, что режиссура есть профессия, не сводящаяся к разводу артистов по углам сцены. Что читать классику можно и дома, на диване, а театр - место, где не просто читают, но активно выражают к этому свое собственное отношение. Что, наконец, рано нам уставать от режиссерских концептов. Их, напротив, впору культивировать. В противном случае не лучше ли провести время в кругу семьи и индивидуально почитать на сон грядущий?
Автор: Наталия КАМИНСКАЯ
Источник: Культура
Дата: 07.02.2008
Островский и Лев Толстой представлены в версиях «Мастерской Петра Фоменко» и Малого театра. Одновременно в столице был показан чеховский спектакль из Санкт-Петербурга - в рамках Фестиваля пьесы «Иванов», проводимого Театром Наций. Общего у «Бесприданницы» Петра Фоменко, «Власти тьмы» Юрия Соломина и «Иванова» Льва Эренбурга (Небольшой драматический театр) - только то, что в их основе - сливки русской классики. В остальном же это случаи из двух принципиально разных «опер». Если, конечно, иметь в виду момент театральной интерпретации классического текста. Но как раз об интерпретации и пришла пора поговорить.
Казалось бы, еще вчера на нас накатила усталость от всевозможных режиссерских концептов. И раздались голоса в защиту оригиналов, не подвергшихся агрессивным постановочным решениям. Дескать, ох и надоели воплощения режиссерского «я» через Чехова, Островского, Тургенева etc., где все, не умещавшееся в любимую тему, выбрасывалось вон, а вмещавшееся подвергалось переакцентировке! Мол, попробуйте-ка, господа, не переписывать, а внимательно прочесть и заставить звучать то, что написано автором!
Но наступило сегодня, и оказалось, что на постановочные решения ныне - большой дефицит. И начались воспоминания о том, что все великие русские спектакли второй половины ХХ века имели отчетливые и жесткие концепты. Что этот активный режиссерский театр именно и давал классике современное звучание, и заставлял столетней давности текст будоражить сознание зрителей. И вот уже заново кажется: «как написано, так и играем» - это ерунда, так в театре не бывает, а если бывает, то - обман, ни богу свечка, ни черту кочерга. Одним словом, сначала пресытились, а потом проголодались.
«Власть тьмы», «Бесприданница» и «Иванов» в этом смысле оказались в такой диспозиции: первый и третий спектакли являются полярными величинами, а второй - посередине.
В «Бесприданнице» Петра Фоменко есть четкий концепт, но он не агрессивен и не своеволен по отношению к оригиналу. Режиссер внимательно читает пьесу, но вооружается сегодняшней оптикой. Своей, личной, разумеется. Здесь ответ тем, кто не увидел в его купцах жовиальности и сочного колорита. Но, по Фоменко, власть сиюминутного успеха и всепобеждающего дензнака ныне так сильна, что на романтические глупости ни у кого нет ни времени, ни сил. В этой атмосфере обреченно бьется диковатая и горячая душа Ларисы, какой ее играет Полина Агуреева. Для мелодрамы в этом мире не хватает кислорода. Спектакль Фоменко нарочито не красочен, не воздушен, он, скорее, затягивает, как темный речной омут. И все это, разумеется, концепт, хотя и деликатный, не подвергающий основу сознательному разрушению.
Зато «Ивановъ» Льва Эренбурга - пример чрезвычайно активной режиссуры. Здесь и затхлой уездной жизни, и каждому из ее персонажей выносится беспощадный диагноз. Здесь не боятся гипербол, откровенно клинических проявлений. Здесь существование за гранью децибел и приличий - эстетическая норма, и находится немало зрителей, которым такое зрелище отчетливо не нравится. Но еще больше тех, кого оно пробирает до костей. Спектакль Эренбурга - это густой концентрат людских слабостей и несчастий. Но он изготовлен все же исключительно из чеховских материй и проявлен в той самой актерской жизни человеческого духа, о которой так пекутся традиционалисты.
На другом полюсе - великая толстовская пьеса «Власть тьмы», прочитанная в Малом театре по ролям. Удивительно, если бы ее прочли по радио, грандиозный текст имел бы гораздо более воздействия. Но живой театр, с декорациями, костюмами, светом, с живыми людьми, их голосами и пластикой - это серьезное испытание, прежде всего - своевременностью.
Прочесть буквально здесь на самом деле означает - не прочесть ничего. Презреть концепцию или же сделать своей концепцией отрицание активной режиссерской воли - значит сыграть вне времени, вне его звуков и запахов. Из чего следует, что режиссура есть профессия, не сводящаяся к разводу артистов по углам сцены. Что читать классику можно и дома, на диване, а театр - место, где не просто читают, но активно выражают к этому свое собственное отношение. Что, наконец, рано нам уставать от режиссерских концептов. Их, напротив, впору культивировать. В противном случае не лучше ли провести время в кругу семьи и индивидуально почитать на сон грядущий?
Автор: Наталия КАМИНСКАЯ
Источник: Культура
Дата: 07.02.2008
31.01.2008
Подробнее
ДЕЛО ЖИТЕЙСКОЕ
«Власть тьмы». Малый театр
ДЕЛО ЖИТЕЙСКОЕ
«Власть тьмы». Малый театр
Вот чего здесь явно недостает, так это самой «тьмы», во всех ее смыслах — прямом, переносном, ментальном. Пришлось даже несколько раз заглянуть в театральную программку, дабы заставить свои глаза поверить в то, что художник по свету этого спектакля — известный профессионал Дамир Исмагилов. Но, вероятно, многие вопросы стоит обращать не к нему, а к режиссеру-постановщику Юрию Соломину. Почему эта трагичная толстовская история, символически-мрачная, разыгрывается в ярком, мертвенно-ровном, абсолютно условном театральном свете? Разве что иногда, перед закрытием занавеса свет этот плавно гаснет. Не сочтите это за капризные технические придирки. Ведь в современном спектакле, по определению, и декорации, и музыка, и свет должны не просто присутствовать, но работать на создание образа спектакля, образа цельного, внятного и продуманного. И даже такие вроде бы «мелочи», о которых и было сказано, явно содействуют снижению общего впечатления.
Здесь мало и той ментальной «тьмы», о которой писал Лев Толстой. Быть может, тому виной наше отчасти заштампованное восприятие и самой пьесы Толстого, и отголоски виденных ранее спектаклей, и «историческая память» о вошедших в анналы постановках, хотя бы Станиславского в молодом Художественном театре. Да, апофеоз мхатовского натурализма образца 1902 года сегодня, наверное, выглядел бы нелепо — с настоящей, а не бутафорской грязью на сцене, с многочисленной мычаще-блеющей живностью и прочим. Но, по воспоминаниям современников, это все же давало ощущение подлинности, непосредственный визуальный контакт с «мерзостями» российской жизни, что накладывалось, конечно, на подлинность человеческо-актерской жизни. «Власть тьмы» Бориса Ровенских, появившаяся в 1956 году в Малом театре, конечно же, уже была свободной от этих назойливых бытовых примет и стремилась к символическим обобщениям, но не теряла правды, синтезируя театр и жизнь. Спектакль этот уже на излете его существования довелось успеть увидеть, и почему-то до сих пор не забываются какие-то его фрагменты.
Можно, конечно, задать вопрос: к чему все эти ненужные пассажи и лишние воспоминания? Быть может, к тому, что на нынешнем спектакле Малого театра поневоле ощущался разрыв между происходящим на сцене и сегодняшним мироощущением, восприятием зрительного зала. Не всего, наверное, но довольно значительной его части. А на сцене был достаточно грамотный, не искажающий текста, не ломающий традиций, но всего лишь спектакль. Действо, которому отведено три часа жизни раз пять в месяц, и не более того. Спектакль, к сожалению, ничего в тебе не будоражащий, не слишком заставляющий сострадать персонажам и уж тем более не требующий ничего соотносить со своим внутренним миром. Впрочем, стоит оговориться, что, быть может, это издержки личного восприятия. Но оно есть, и при всем уважении к Малому театру и его художественному руководителю, ничего с этим не поделаешь.
Эту историю, притом что она, как известно, списана нашим великим моралистом с натуры, сегодня оказалось рассказать не так уж и просто. Ведь дело-то, право слово, не в криминальных сюжетах, которые сейчас, увы, воспринимаются едва ли не как неотъемлемая часть нашей жизни, а в способности вырваться из «тьмы», побороться с ее властью, в попытке очищения, осознания грехов. Ну как, скажите, сегодня играть монолог «Слушай, слушай, мир православный!»? Либо на таком актерском накале, на такой вере в происходящее, что пафосные фразы перестают коробить отвыкший от них слух, либо прибегая к виртуозным постановочным приемам. Последнее, опять-таки по определению, для Малого театра неприемлемо. В актерской же вере, увы, приходится усомниться. К тому же превосходство труппы Малого над всеми прочими тоже стало мифом. Сегодня здесь, как и везде, актеры разные и по уровню таланта, и по темпераменту.
Юрий Соломин, глубоко уважая и автора, и свой театр, пытался просто и честно поставить пьесу. На сцене все чистенько, аккуратно, светло и правильно распланировано: деревянная конструкция избы, русская печь, солома, хомуты, связки лука (сценография А.Глазунова). Бусы, кокошники, гармошки, когда надо по сюжету, девки с парнями поют и пляшут. На заднем плане, «за рекой», то и дело подсвечиваются православные купола и кресты на маленькой церквушке как живое напоминание о Боге, которого, по словам старика Акима, «все забыли». Хотим мы того или нет, но уловимые приметы «экспортного варианта» все же угадываются. Не в виде «клюквы а-ля рюс», но в желании своеобразного отчета: вот такой у нас сегодня Малый театр, цитадель традиций, враг ненужных новаций.
Меж тем вязкая толстовская «тьма», не успев как следует сгуститься, далее неуклонно рассеивается. Злые дела творятся как-то уж слишком легко, с прибаутками, которыми безостановочно сыплет бойкая Матрена (Ирина Муравьева). Отравлен и без того на ладан дышащий Петр (Владимир Носик), задушен новорожденный ребенок Акулины (Е.Базарова), но отсвет этих злодейств практически незаметен в дальнейшем поведении персонажей. Здоровяк Никита (А.Фаддеев) вплоть до финала, когда, по воле Толстого, надо каяться, недоуменно и светло улыбается, что выглядит не всегда осмысленно. Разве что Анисья (И.Иванова) здесь вышла живее, искреннее и темпераментнее прочих, играя прежде всего власть страсти, ее «тьму», которой женщина может все оправдать. Да А.Потапов (Митрич) играет в традициях старого Малого театра — ярко, сочно, внятно. Достаточно внятные попытки и у А.Кудиновича (Аким) донести до зрителей знаменитые толстовские назидания. Но уж слишком тих, мелковат и малозаметен вышел этот персонаж на фоне многих прочих громогласных героев.
И лишь только раз, кажется, попытался режиссер навести более прочные мосты с нынешним зрительным залом. В том месте, где Митрич — Потапов и Аким — Кудинович предают остракизму «банку», то есть финансовые учреждения. Толстовскую иронию понять можно, не слишком ценил известный правдолюбец «гримасы цивилизации». Но сегодня вряд ли стоит всем миром скидывать штиблеты, надевать косоворотки и отправляться косить, дабы не стать «паразитами».
Быть может, иноземному зрителю столь приглаженная, совсем не страшная история, такой вот частный эпизод из русской жизни, и покажется познавательно-любопытной. Равно как и нашему человеку, заглянувшему в Малый театр из любопытства. Тем же, кто ценит его подлинные традиции, знает качественные и профессиональные режиссерские работы Юрия Соломина, наверное, хотелось бы большей глубины и живости диалога старейшей московской сцены и современного зрителя.
Автор: Ирина АЛПАТОВА
Источник: Культура
Дата: 31.01.2008
«Власть тьмы». Малый театр
Вот чего здесь явно недостает, так это самой «тьмы», во всех ее смыслах — прямом, переносном, ментальном. Пришлось даже несколько раз заглянуть в театральную программку, дабы заставить свои глаза поверить в то, что художник по свету этого спектакля — известный профессионал Дамир Исмагилов. Но, вероятно, многие вопросы стоит обращать не к нему, а к режиссеру-постановщику Юрию Соломину. Почему эта трагичная толстовская история, символически-мрачная, разыгрывается в ярком, мертвенно-ровном, абсолютно условном театральном свете? Разве что иногда, перед закрытием занавеса свет этот плавно гаснет. Не сочтите это за капризные технические придирки. Ведь в современном спектакле, по определению, и декорации, и музыка, и свет должны не просто присутствовать, но работать на создание образа спектакля, образа цельного, внятного и продуманного. И даже такие вроде бы «мелочи», о которых и было сказано, явно содействуют снижению общего впечатления.
Здесь мало и той ментальной «тьмы», о которой писал Лев Толстой. Быть может, тому виной наше отчасти заштампованное восприятие и самой пьесы Толстого, и отголоски виденных ранее спектаклей, и «историческая память» о вошедших в анналы постановках, хотя бы Станиславского в молодом Художественном театре. Да, апофеоз мхатовского натурализма образца 1902 года сегодня, наверное, выглядел бы нелепо — с настоящей, а не бутафорской грязью на сцене, с многочисленной мычаще-блеющей живностью и прочим. Но, по воспоминаниям современников, это все же давало ощущение подлинности, непосредственный визуальный контакт с «мерзостями» российской жизни, что накладывалось, конечно, на подлинность человеческо-актерской жизни. «Власть тьмы» Бориса Ровенских, появившаяся в 1956 году в Малом театре, конечно же, уже была свободной от этих назойливых бытовых примет и стремилась к символическим обобщениям, но не теряла правды, синтезируя театр и жизнь. Спектакль этот уже на излете его существования довелось успеть увидеть, и почему-то до сих пор не забываются какие-то его фрагменты.
Можно, конечно, задать вопрос: к чему все эти ненужные пассажи и лишние воспоминания? Быть может, к тому, что на нынешнем спектакле Малого театра поневоле ощущался разрыв между происходящим на сцене и сегодняшним мироощущением, восприятием зрительного зала. Не всего, наверное, но довольно значительной его части. А на сцене был достаточно грамотный, не искажающий текста, не ломающий традиций, но всего лишь спектакль. Действо, которому отведено три часа жизни раз пять в месяц, и не более того. Спектакль, к сожалению, ничего в тебе не будоражащий, не слишком заставляющий сострадать персонажам и уж тем более не требующий ничего соотносить со своим внутренним миром. Впрочем, стоит оговориться, что, быть может, это издержки личного восприятия. Но оно есть, и при всем уважении к Малому театру и его художественному руководителю, ничего с этим не поделаешь.
Эту историю, притом что она, как известно, списана нашим великим моралистом с натуры, сегодня оказалось рассказать не так уж и просто. Ведь дело-то, право слово, не в криминальных сюжетах, которые сейчас, увы, воспринимаются едва ли не как неотъемлемая часть нашей жизни, а в способности вырваться из «тьмы», побороться с ее властью, в попытке очищения, осознания грехов. Ну как, скажите, сегодня играть монолог «Слушай, слушай, мир православный!»? Либо на таком актерском накале, на такой вере в происходящее, что пафосные фразы перестают коробить отвыкший от них слух, либо прибегая к виртуозным постановочным приемам. Последнее, опять-таки по определению, для Малого театра неприемлемо. В актерской же вере, увы, приходится усомниться. К тому же превосходство труппы Малого над всеми прочими тоже стало мифом. Сегодня здесь, как и везде, актеры разные и по уровню таланта, и по темпераменту.
Юрий Соломин, глубоко уважая и автора, и свой театр, пытался просто и честно поставить пьесу. На сцене все чистенько, аккуратно, светло и правильно распланировано: деревянная конструкция избы, русская печь, солома, хомуты, связки лука (сценография А.Глазунова). Бусы, кокошники, гармошки, когда надо по сюжету, девки с парнями поют и пляшут. На заднем плане, «за рекой», то и дело подсвечиваются православные купола и кресты на маленькой церквушке как живое напоминание о Боге, которого, по словам старика Акима, «все забыли». Хотим мы того или нет, но уловимые приметы «экспортного варианта» все же угадываются. Не в виде «клюквы а-ля рюс», но в желании своеобразного отчета: вот такой у нас сегодня Малый театр, цитадель традиций, враг ненужных новаций.
Меж тем вязкая толстовская «тьма», не успев как следует сгуститься, далее неуклонно рассеивается. Злые дела творятся как-то уж слишком легко, с прибаутками, которыми безостановочно сыплет бойкая Матрена (Ирина Муравьева). Отравлен и без того на ладан дышащий Петр (Владимир Носик), задушен новорожденный ребенок Акулины (Е.Базарова), но отсвет этих злодейств практически незаметен в дальнейшем поведении персонажей. Здоровяк Никита (А.Фаддеев) вплоть до финала, когда, по воле Толстого, надо каяться, недоуменно и светло улыбается, что выглядит не всегда осмысленно. Разве что Анисья (И.Иванова) здесь вышла живее, искреннее и темпераментнее прочих, играя прежде всего власть страсти, ее «тьму», которой женщина может все оправдать. Да А.Потапов (Митрич) играет в традициях старого Малого театра — ярко, сочно, внятно. Достаточно внятные попытки и у А.Кудиновича (Аким) донести до зрителей знаменитые толстовские назидания. Но уж слишком тих, мелковат и малозаметен вышел этот персонаж на фоне многих прочих громогласных героев.
И лишь только раз, кажется, попытался режиссер навести более прочные мосты с нынешним зрительным залом. В том месте, где Митрич — Потапов и Аким — Кудинович предают остракизму «банку», то есть финансовые учреждения. Толстовскую иронию понять можно, не слишком ценил известный правдолюбец «гримасы цивилизации». Но сегодня вряд ли стоит всем миром скидывать штиблеты, надевать косоворотки и отправляться косить, дабы не стать «паразитами».
Быть может, иноземному зрителю столь приглаженная, совсем не страшная история, такой вот частный эпизод из русской жизни, и покажется познавательно-любопытной. Равно как и нашему человеку, заглянувшему в Малый театр из любопытства. Тем же, кто ценит его подлинные традиции, знает качественные и профессиональные режиссерские работы Юрия Соломина, наверное, хотелось бы большей глубины и живости диалога старейшей московской сцены и современного зрителя.
Автор: Ирина АЛПАТОВА
Источник: Культура
Дата: 31.01.2008
30.01.2008
Подробнее
ВЬЕТСЯ ЛАСТОЧКА СИЗОКРЫЛАЯ
В Малом театре – «Власть тьмы»
ВЬЕТСЯ ЛАСТОЧКА СИЗОКРЫЛАЯ
В Малом театре – «Власть тьмы»
Было время, когда писатели изображали крестьянскую жизнь как идиллическую: нарядные пейзане и пейзанки на фоне прекрасной природы. Конечно, господа сочинители знали, что «и крестьянки чувствовать умеют», однако чувства они выражали на редкость изящно.
Ниспровергатель всяческих основ Лев Николаевич Толстой в своей драме «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть» решил изобразить мрачную сторону крестьянской жизни. Это было сделано с присущими графу блеском и талантом. Получилось повествование о страсти, грехе и покаянии. Два убийства и несколько разбитых сердец. А причина всех этих несчастий — молодой работник Никита, которого бес попутал согрешить со своей хозяйкой, замужней Анисьей.
Цензуру поначалу все эти ужасы шокировали, но против общественного мнения не попрешь, а оно было ко Льву Николаевичу благосклонно. Так что герои Толстого, хоть и с некоторым опозданием, но появились на театральных подмостках. Сегодня к ним обратился Малый театр — в третий раз за свою историю. Режиссер-постановщик нынешнего спектакля – Юрий Соломин.
Поставить «Власть тьмы» — как по натянутому канату пройти, чтобы не свалиться ни в благостную назидательность, ни в жестокий натурализм. Именно это удалось Соломину и Малому театру. Все мы знаем режиссеров, которые, доведись им ставить такую пьесу, не только изобразят на сцене грязь непролазную, но и, чего доброго, натуральным навозом ее украсят. Здесь же на неприглядности крестьянского быта внимание не заостряется, и вместе с тем он не выглядит приукрашенным. Ведь речь не о быте, он является лишь фоном для истории о душе человеческой. «Душа надобна!» — со слезами на глазах восклицает старый Аким (Алексей Кудинович), скорбя о своем непутевом сыне Никите. А душа-то жива, и в этом — светлое начало мрачной толстовской драмы. Душа, даже находясь во тьме греховной, все равно стремится к свету.
В ткань спектакля вошла надрывная песня о сизокрылой ласточке, вьющейся под окном. Помнили ли создатели постановки, что ласточка с древних времен является символом души? Так или иначе, каждый сидящий в зале почувствовал в этом незримом взмахе ласточкиного крыла стремление к свету, чистоте, неискоренимое в каждом грешнике.
В спектакле заняты разные поколения актеров Малого театра. Убедителен Алексей Кудинович, играющий Акима простодушным и в то же время прозорливым, инстинктивно отличающим правду от лжи. Заметна роль Петра, хворого мужа Анисьи, в исполнении Владимира Носика. Сцена же, где умирающий Петр просит прощения у Никиты, — одна из самых трогательных в спектакле. Эмоционален и достоверен Александр Потапов, играющий доброго Митрича. Крепко и добротно работает молодежь Малого театра – Алексей Фаддеев (Никита), Инна Иванова (Анисья), Екатерина Базарова (Акулина), Любовь Ещенко (Марина), Лидия Милюзина (Анютка).
Иногда кажется, что кому-то из молодых не хватает жизненного и актерского опыта для создания сложных и трагических образов, но все восполняется искренностью.
Безусловно, ставя дидактичную «Власть тьмы» в нынешней легкомысленно-циничной Москве, Юрий Соломин сильно рисковал. Ведь никто не любит, чтоб ему мораль читали, а тут сразу, прямо-таки начиная с названия — «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Но риск был оправдан. «Власть тьмы» взывает к нашим душам, пробивая толщу пресыщенности и лени.
Автор: Татьяна СЕМАШКО.
Источник: Подмосковье-Неделя
Дата: 30.01.2008
В Малом театре – «Власть тьмы»
Было время, когда писатели изображали крестьянскую жизнь как идиллическую: нарядные пейзане и пейзанки на фоне прекрасной природы. Конечно, господа сочинители знали, что «и крестьянки чувствовать умеют», однако чувства они выражали на редкость изящно.
Ниспровергатель всяческих основ Лев Николаевич Толстой в своей драме «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть» решил изобразить мрачную сторону крестьянской жизни. Это было сделано с присущими графу блеском и талантом. Получилось повествование о страсти, грехе и покаянии. Два убийства и несколько разбитых сердец. А причина всех этих несчастий — молодой работник Никита, которого бес попутал согрешить со своей хозяйкой, замужней Анисьей.
Цензуру поначалу все эти ужасы шокировали, но против общественного мнения не попрешь, а оно было ко Льву Николаевичу благосклонно. Так что герои Толстого, хоть и с некоторым опозданием, но появились на театральных подмостках. Сегодня к ним обратился Малый театр — в третий раз за свою историю. Режиссер-постановщик нынешнего спектакля – Юрий Соломин.
Поставить «Власть тьмы» — как по натянутому канату пройти, чтобы не свалиться ни в благостную назидательность, ни в жестокий натурализм. Именно это удалось Соломину и Малому театру. Все мы знаем режиссеров, которые, доведись им ставить такую пьесу, не только изобразят на сцене грязь непролазную, но и, чего доброго, натуральным навозом ее украсят. Здесь же на неприглядности крестьянского быта внимание не заостряется, и вместе с тем он не выглядит приукрашенным. Ведь речь не о быте, он является лишь фоном для истории о душе человеческой. «Душа надобна!» — со слезами на глазах восклицает старый Аким (Алексей Кудинович), скорбя о своем непутевом сыне Никите. А душа-то жива, и в этом — светлое начало мрачной толстовской драмы. Душа, даже находясь во тьме греховной, все равно стремится к свету.
В ткань спектакля вошла надрывная песня о сизокрылой ласточке, вьющейся под окном. Помнили ли создатели постановки, что ласточка с древних времен является символом души? Так или иначе, каждый сидящий в зале почувствовал в этом незримом взмахе ласточкиного крыла стремление к свету, чистоте, неискоренимое в каждом грешнике.
В спектакле заняты разные поколения актеров Малого театра. Убедителен Алексей Кудинович, играющий Акима простодушным и в то же время прозорливым, инстинктивно отличающим правду от лжи. Заметна роль Петра, хворого мужа Анисьи, в исполнении Владимира Носика. Сцена же, где умирающий Петр просит прощения у Никиты, — одна из самых трогательных в спектакле. Эмоционален и достоверен Александр Потапов, играющий доброго Митрича. Крепко и добротно работает молодежь Малого театра – Алексей Фаддеев (Никита), Инна Иванова (Анисья), Екатерина Базарова (Акулина), Любовь Ещенко (Марина), Лидия Милюзина (Анютка).
Иногда кажется, что кому-то из молодых не хватает жизненного и актерского опыта для создания сложных и трагических образов, но все восполняется искренностью.
Безусловно, ставя дидактичную «Власть тьмы» в нынешней легкомысленно-циничной Москве, Юрий Соломин сильно рисковал. Ведь никто не любит, чтоб ему мораль читали, а тут сразу, прямо-таки начиная с названия — «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Но риск был оправдан. «Власть тьмы» взывает к нашим душам, пробивая толщу пресыщенности и лени.
Автор: Татьяна СЕМАШКО.
Источник: Подмосковье-Неделя
Дата: 30.01.2008
24.01.2008
Подробнее
ЛЕВ ТОЛСТОЙ В МАЛОМ ТЕАТРЕ
Из книги Н.И.Рыжова «Рыжов о Рыжовой»
ЛЕВ ТОЛСТОЙ В МАЛОМ ТЕАТРЕ
Из книги Н.И.Рыжова «Рыжов о Рыжовой»
С еще одним великим именем связано начало творческой деятельности Варвары Николаевны Рыжовой, еще один великий человек и его творчество во многом определили ее судьбу как актрисы. Это — Лев Николаевич Толстой, гений, титан, «глыба», «матерый человечище», как назвал его В. И. Ленин. В нелегкое для себя время вошел великий писатель в жизнь моей матери.
Тут уж я нового ничего не скажу, всем, должно быть, известно, что к 90-м годам 19 в. Лев Толстой окончательно и бесповоротно порвал все ниточки, по рождению и воспитанию связывавшие его с русским дворянством, до дна испил горькую чашу разочарования в ортодоксальной религии и русской православной церкви. Его смятенная, страстная душа, его непримиримый, могучий ум видели одну-единственную, поистине великую нравственную силу — русский народ, замученный, задавленный, истерзанный русский народ. Я вполне понимаю, как мне кажется, что имел в виду Толстой, когда говорил о своей «почти физической» любви к русскому мужику: это прежде всего была, по-моему, острая, физическая боль сердца, страдание за поруганную душу русского человека.
Объяснять и рассказывать, как и почему Лев Николаевич Толстой обратился к драматургии, я не буду: это дело литературоведов. Но я не могу не сказать, правда, в основном со слов матери, о том, как волновала Толстого атмосфера театра, с каким благоговением, что ли, относился он к актерскому творчеству, к актерскому ремеслу. Конечно, он и объяснял актерам свою авторскую позицию и поправлял их. Но делал это как-то осторожно, бережно, словно чувствуя, что прикасается к особому миру. Я думаю, что такое отношение сложилось у великого писателя еще в детстве и юности. Известно, что в Большом театре он начал бывать совсем ребенком, лет девяти. А рассказывая о юношеских годах писателя, современники Толстого, все без исключения, вспоминают, каким страстным театралом был Лев Николаевич, учась в Казанском университете. А Казань в те годы была одним из крупных культурных центров, так что на гастроли туда приезжали труппы знаменитых театров, и Толстой видел самых прославленных актеров Москвы и Петербурга: Михаила Семеновича Щепкина, Павла Степановича Мочалова, Александра Евстафьевича Мартынова.
Правда, когда к Льву Толстому пришла известность, слава, посещения театров стали для него в некотором смысле затруднительными: он стал сам знаменитостью и привлекал внимание публики больше, чем то, что происходило на сцене. Это, видимо, не то чтобы раздражало или смущало Толстого, а просто мешало ему, превращая его самого из зрителя в зрелище. Из-за этого он иной раз не бывал даже на премьерах своих собственных пьес или, смешавшись с толпой самых бедных театралов, отправлялся на галерку. Такие уловки, как правило, удавались: кому же могло прийти в голову, что пришедший на самые дешевые и неудобные места мужичок в поддевке и сапогах — великий писатель, граф. Но те из друзей Толстого, которые бывали с ним в театре и наблюдали за ним, увлеченным игрой актеров, говорили и писали, что он поражал их «удивительной свежестью и непосредственностью своих театральных впечатлений».
Кафедра для проповеди добра
В тот год, когда в Малом театре готовили к постановке «Власть тьмы» и Толстой часто бывал на репетициях, актеры волновались еще и потому, что, как рассказывали мне родители, воспринимали Льва Николаевича не только как автора ставящейся пьесы, великого писателя, но и как глубокого ценителя театрального искусства, настоящего знатока. В актерском кругу в ту пору часто рассказывалось о знакомстве Льва Николаевича с Михаилом Семеновичем Щепкиным, которое началось с того, что, вернувшись в Петербург из Севастополя в дни празднования пятидесятилетнего юбилея Михаила Семеновича, молодой писатель, в числе других литераторов, подписал приветствие великому актеру, в котором отмечалось большое прогрессивное значение его творчества. Да я сам не так давно, перечитывая незаконченный роман Толстого «Декабристы», вдруг к собственному удивлению наткнулся на интереснейшее место, где описывается именно этот юбилей. Просто даже не знаю, как раньше не обращал внимания на строчки, в которых Лев Толстой одним из значительных событий общественной жизни пятидесятых годов назвал «юбилей московского актера», на котором, «упроченное тостом, явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников». Это точно уж о Щепкине: других актерских юбилеев в те годы не было.
Вряд ли Лев Николаевич был знаком с Мочаловым, но видел на сцене его, вероятно, очень много, потому что особенности мастерства его знал хорошо и на всю жизнь запомнил характерный, неповторимый мо-чаловский трагический шепот, который проникал зрителям прямо в душу, заставляя каждого во всех тонкостях переживать то, что заставляло страдать героя на сцене. Толстой об этом и сам говорил актерам Малого, да и писал уже об этом кто-то, у меня выписка сохранилась из журнала «Театр», где говорится, что в первой редакции «Холстомера» «внятный мочаловский шепот, сразу привлекающий внимание слушателей, служит у Толстого мерой глубины трагических переживаний его героев».
Толстому было двадцать лет, когда не стало великого Мочалова, прожил он всего только сорок восемь лет, к тому же бурных, неспокойных лет, душу свою тратил безоглядно, потому что не играл на сцене, а сжигал себя. Поистине неукротимый был актер и человек. Но не видеть Мочалова Толстой не мог, должно быть, немало видел.
И Мартынова Александра Евстафьевича очень хорошо знал и ценил Лев Николаевич. Мартынова и А. Н. Островский очень высоко ценил, считал его одним из основоположников «школы естественной и выразительной игры на сцене» в Москве. А Толстого в Мартынове восхищали талант, ум и удивительное трудолюбие.
Как раз с последними годами жизни Мартынова (он умер сорока четы-рых лет, в 1860 году) совпало особенное сближение Льва Николаевича Толстого с театром. Тут, конечно, свою роль сыграли и дружеские связи с М. С. Щепкиным, А. Н. Островским, И. Ф. Горбуновым, С. Т. Аксаковым, П. В. Анненковым, Н. X. Кетчером и другими знатоками русского театра, но только в эти годы Толстой чаще чем когда-либо в своей жизни ходил в драматические театры, особенно в Малый. К драматургии Лев Николаевич обратился много позже, в восьмидесятые годы, пришел к ней уже настоящим знатоком театра.
Думаю, что, обращаясь к драматургии, Л. Н. Толстой исходил из той же мысли, что и Николай Васильевич Гоголь, говоривший, что театр — это такая кафедра, с которой много можно сказать доброго людям. Однако в царской России это было не так-то просто. Вот, например, драма Л. Н. Толстого «Власть тьмы», завершенная им в 1886 году, долго томилась под цензурным запретом. Она шла во Франции и Германии, в Швеции и Англии, то есть, по сути, обошла все главные сцены Западной Европы, но на родине великого писателя для правящих классов пьеса была страшней чумы. Да ведь шила в мешке не утаишь: драма вырвалась на свет, для нее нашлись и благодарные зрители, и актеры, которые за честь и счастье почли играть в драме Толстого. Между прочим, пьеса увлекла не только труппу Малого театра. 18 октября 1895 года в бенефис Н. С. Васильевой она была поставлена в Александрийском театре в Петербурге. Театральная публика с величайшим интересом отнеслась к постановкам спектакля «Власть тьмы» у Корша и в народном театре «Скоморох». Отмечу, что в те времена это бывало редко, чтобы одна и та же пьеса одновременно шла в нескольких театрах. Обычно у каждого театра на определенный сезон имелся свой собственный репертуар, чем, кстати, достигался и чисто коммерческий эффект.
Вся труппа Малого театра, как говорят, заболела своей новой постановкой. И дело было не только в конкуренции, в желании сделать спектакль лучше, интереснее, чем в других театрах. Такая труппа не могла не понимать, сколь ответственна задача: сыграть Толстого «по-толстовски», бережно донести до зрителя авторский замысел, показать настоящую русскую деревню, настоящего, а не бутафорского русского мужика, которого сам автор знал как никто. Помните, Владимир Ильнч Ленин сказал как-то Алексею Максимовичу Горькому, что «... до этого графа подлинного мужика в литературе не было».
Режиссер С. А. Черневский, который ставил спектакль, отнесся к нему в высшей степени серьезно. Начать с того, что в спектакле были заняты лучшие силы театра. «Власть тьмы» ставилась в бенефис замечательной актрисы Н. А. Никулиной, которая со свойственной ей свежестью чувства и беспредельной простотой сыграла Анисью. О. О. Садовская играла роль Матрены, М. П. Садовский — Петра, В. А. Макшеев — Акима, мой дед Николай Игнатьевич Музиль — Митрича, Варвара Николаевна Музиль — Акулину, а мой отец Иван Андреевич Рыжов — Никиту. Правда, И. А. Рыжов тогда еще не был ни моим отцом, ни мужем Вареньки Музиль, потому что, как я уже писал, поженились они чуть позже, работая над пьесой А. Н. Островского «Воевода».
О.Садовская – Матрена, Н.Никулина – Анисья, В.Макшеев – Аким и М.Садовский – Петр в драме Льва Толстого «Власть тьмы»
О браке моих будущих родителей Л. Н. Толстой узнал от отца Варвары Николаевны. Мама рассказывала мне, что, когда Лев Николаевич заканчивал работу над «Живым трупом», дед поехал к нему в Ясную Поляну просить согласия на постановку этой пьесы в Малом театре в свой бенефис. «Живой труп», к великому огорчению деда, оказался еще не законченным, но Толстой принял Н. И. Музиля приветливо, расспросил о театре, о новых ролях, а потом вспомнил о Вареньке:
— А что делает моя Акулина, Варенька Музиль? Как ее успехи? Дед несколько смущенно ответил:
— Она теперь, Лев Николаевич, уже не Музиль, а Рыжова.
— Вот как? — с веселой и лукавой улыбкой переспросил Толстой. — Значит, моя Акулина вышла замуж за моего Никиту? Очень рад! Сердечно поздравляю! И Акулину, то есть Вареньку, от меня поздравьте. Очень рад за них обоих!
Растроганный дед от всей души поблагодарил великого писателя, а тот, не ограничившись добрыми пожеланиями, вскоре прислал матери официальное поздравление и свою фотографию с автографом, которая вот уже больше восьмидесяти лет бережно хранится в нашем доме. Больше того, одобрение Львом Николаевичем любви и брака моих родителей они восприняли прямо как благословение и всю жизнь относились к памяти о своих отношениях с великим писателем с трогательным благоговением.
Но я несколько отвлекся. Вернусь к подготовке спектакля в 1895 году.
Современному поколению читателей еще из школьных учебников известно, как актеры МХАТа, готовя спектакль по пьесе А. М. Горького «На дне», отправлялись в ночлежки Хитрова рынка, чтобы найти типажи, изучить, так сказать, натуру своих героев. Актеры Малого театра учились носить крестьянскую одежду, а режиссер С. А. Черневский и художник-декоратор К. Ф. Вальц не раз ездили в Ясную Поляну, бродили по окрестностям имения, заходили в крестьянские избы, подолгу беседовали со Львом Николаевичем и его дочерьми, которые, по существу, руководили подбором одежды, мебели, утвари для спектакля. Итак, моя мать получила роль Акулины.
Назначение на эту роль вызвало у матери двойственное чувство. Прежде всего к сердцу подступила волна горячей радости: наконец-то после опостылевших барышень и хихикающих субреток, в которых не было главного — своего собственного внутреннего мира, достаточно глубокого и интересного для того, чтобы его стоило раскрывать перед зрителем, она получила характерную роль, роль, которая позволяла, нет, требовала, чтобы актриса через сценическое поведение своей героини раскрыла ее внутреннюю суть. С другой стороны, молодая актриса не могла не испытывать тревоги, может быть, даже некоторой боязни, что не удастся сыграть по-своему и в то же время выявить, высветить в Акулине то, что было заложено в нее автором, великим Толстым, сделать жизненно достоверным каждый ее поступок, взгляд, жест. Тем более, что в Петербурге Акулину играла несравненная М. Г. Савина.
Некоторую неуверенность рождало и то, что руководство императорского театра неохотно согласилось доверить эту роль молоденькой актрисе, так что Н. А. Никулиной пришлось выдержать серьезный бой с администрацией. Вот как об этом рассказывает сама Варвара Николаевна:
«В то далекое время мы, молодежь, пробивали лбом каменную стену недоверия к нам, начинающим актерам, со стороны дирекции театра. Каждой своей пусть маленькой и неинтересной ролью, каждым выходом на сцену надо было доказывать, что ты уже можешь и должна играть ответственные роли. Не говорю уж о том, что я, например, получила звание заслуженной артистки после тридцати двух лет службы в театре. А сколько и как я добивалась того, чтобы стать характерной бытовой актрисой? Ведь на каждого из нас как бы наклеивался определенный ярлык: это— герой-\\\\\\\' любовник, это—героиня, это — инженю-комик, это—инженю-драматик и так далее. Ну, бог с ними, с этими ярлыками. Да беда-то в том, что роли давались в соответствии с ними. Я с первых лет, да где там лет, с первых месяцев работы на сцене мечтала получить ярлык характерно-бытовой актрисы. Мне сразу были ненавистны роли кисейных барышень. Я уже писала, что с детства была воспитана на наблюдении русской жизни, живой устной речи окружающих, на реалистической, подлинно народной драматургии великого Островского. Мне просто было скучно и неинтересно играть всех этих бесчисленных, но, в сущности, однообразных манерных резвушек, пустых и бездушных в своей пресной наивности. Я была упряма, я не просто ждала, я требовала «своих», характерных ролей.
Но определилось мое амплуа характерной бытовой актрисы только в 1895 году, благодаря Надежде Алексеевне Никулиной. Не могу не сказать, что сама она была блестящей, замечательной комедийной актрисой. И какой неудержимый темперамент! Просто фейерверк! Когда Надежда Алексеевна выбрала для своего бенефиса «Власть тьмы» Льва Николаевича Толстого и решила дать мне роль деревенской девки Акулины, ей пришлось выдержать, выиграть нелегкую борьбу с начальством. В это время администрацию в нашем театре возглавлял некто Пчельников, он-то и упирался больше всего.
— Помилуйте, Надежда Алексеевна, — говорил Пчельников Никулиной, — Да где ваши глаза? Да какая она Акулина? Она же барышня! Понимаете, барышня, а не деревенская девка!
Но Никулина упорно твердила:
— Глаза мои на месте, дорогой Павел Николаевич, и видят они Вареньку настоящей Акулиной. Настоящей. И никакой другой Акулины я не вижу в нашем театре. И вообще не вижу. Вот так.
Театр работал над спектаклем вместе с Львом Николаевичем. Первой встречи с ним, по-моему, даже как-то боялись: знали, слышали, какой взыскательный и суровый автор великий писатель. Он сам и читал нам «Власть тьмы». Помню, что меня эта первая встреча удивила несказанно: такой гениальный, всемирно известный, а вошел — скромный, с какой-то тихой, смущенной улыбкой на лице. И эта простота и скромность еще больше возвысили его в наших глазах.
С первых же слов, прочитанных им, удивительно ярко, как-то сочно начали вставать перед нами образы действующих лиц, а сцена Анютки с Митричем произвела потрясающее впечатление.
Мы сидели очарованные, ошеломленные, околдованные его чтением. Исключительно он читал Акима — его знаменитое «тае» он так разнообразно и так удивительно произносил, что в этом, казалось бы, бесхитростном словечке угадывались, слышались глубоко затаенные, выстраданные мысли.
После чтения все закидали Толстого вопросами относительно своих ролей, а он так просто, словно даже конфузясь, давал, подсказывал нам яркие черточки, двумя словами обрисовывая характер. И сразу становилось ясно, чего он хочет, а главное, что надо, чтобы создать живой образ — живого мужика, а не трафарет. Я с трепетом слушала и записывала каждое слово великого писателя, относящееся к моей роли.
Начались репетиции. Во время первой из них я так волновалась, что ни тогда, сразу после репетиции, ни сейчас не могу оценить, как я играла, не могу вспомнить. Не помню и того, что сказал тогда режиссер. Зато помню, как после репетиции меня за кулисами окружили рабочие сцены и один из них, маленький, худощавый, застенчиво и ласково сказал:
— Ну, Варвара Миколавна, ты наша, деревенская, настоящая. А другой, побойчее, прибавил:
— Да ты не волнуй себя, не беспокойся — хорошо больно говоришь! Как у нас в деревне.
Я оглядывала всех их, приговаривая:
— Спасибо вам! Спасибо! Большое спасибо!
- Чего нам! Тебе спасибо, — опередил всех тот, бойкий. И я ушла домой успокоенная, почти счастливая и все шептала себе: а я лучше могу, а я лучше сделаю, обязательно сделаю.
И вот после одной из очередных репетиций нам сказали, что дирекция пригласила на следующую автора и что Лев Николаевич обещал завтра быть. Боже, какое поднялось волнение! Волновались все и за всех. Помню, ко мне в уборную заскочила молоденькая актриса, занятая буквально в одном выходе, и, глядя на меня огромными подведенными глазами, почти с мистическим страхом сказала:
- Варюша, милая! Да что же будет? А вдруг ему не понравится? Вот это-то и было страшно: как он примет? что скажет? а вдруг не понравится? Думаю, не одна я плохо спала в ночь на тот день, когда к нам на репетицию пришел Лев Николаевич Толстой. Пришел, как и раньше приходил: скромно и просто одетый, в высоких сапогах, в башлыке, со своей уже знакомой нам застенчивой, даже робкой улыбкой, и как будто пряча свои умные, зоркие, острые глаза. И оттого, что он пришел такой обычный, как приходил раньше, всегда, мы будто вздохнули с облегчением и, благодарные, буквально оглушили его своими аплодисментами.
После этого Лев Николаевич часто приходил к нам на репетиции. При этом он всегда старался пройти незаметно и сесть в темном зале, чтобы не смущать нас. Но в каждый антракт он приходил к нам на сцену, и мы засыпали его вопросами. Лев Николаевич щурил свои пронзительные глаза, иногда мягко улыбался, иногда переспрашивал и непременно отвечал всем спрашивавшим. Я тоже иногда задавала ему вопросы. (Желание понять свою героиню, мысли и чувства ее создателя, заставляло меня ловить, впитывать замечания, указания Льва Николаевича, всегда глубокие, яркие, необычайные.) Но однажды, ответив кому-то, Лев Николаевич вдруг круто повернулся (я стояла за его плечом) и сам сказал мне:
— А вы — настоящая, живая, наша, яснополянская!
Я была бесконечно счастлива, получив похвалу самого Толстого. И радовалась не просто тому, что похвалил, а тому, что осуществилась моя мечта, удалось мне сыграть настоящую деревенскую девку Акулину такой, какой я ее понимала — тупой, грубой, жестокой. Похвала автора окрылила меня, я чувствовала, что Лев Николаевич поддерживает меня в стремлении показать не просто животную тупость, минутами почти звериную жестокость Акулины, но и оправдать ее, показать, что именно такой характер неизбежно должен был сложиться в душной атмосфере темноты и забитости.
В первый раз «Власть тьмы» в Малом театре давали 29 ноября 1895 г. (это, кстати, была девятая новая пьеса сезона).
Лев Николаевич вообще был очень доволен исполнением своей пьесы. Да и не мудрено: я уже говорила, какие замечательные актеры были заняты в этом спектакле. Толстой благодарил нас всех, хвалил прежде всего за то, что артисты сумели убедительно показать: да, герои пьесы — люди жестокие, темные, они совершают страшные злодеяния; но не их вина, что они стали такими. Задавленные жизнью, нравственно изуродованные дикостью своего существования, они не только страшны, но и жалки. Особенно хвалил Лев Николаевич Ольгу Осиповну Садовскую, которая показала страшную глубину душевной тьмы своей героини, Матрены, одновременно набожной и безнравственной бабы, любящей матери и преступницы-убийцы. Высоко оценил писатель и игру М. П. Садовского, В. А. Макшеева, Н. И. Музиля, И. А. Рыжова.
А я всю жизнь носила в памяти, в душе своей его чудные, глубокие, улыбающиеся глаза, которые он обратил на трепещущую «Акулину», произнося слова похвалы и одобрения, такие человечные и простые, как он сам. Вот уж правда — настоящий великий человек велик именно бесконечной простотой своей и человечностью.
Тут вспоминается один курьезный случай, о котором позже мне рассказывала моя мама, Варвара Петровна Музиль. Она передавала его со слов жены Льва Николаевича Софьи Андреевны, с которой была в очень близких отношениях. А Софье Андреевне рассказывал сам Лев Николаевич, причем смеялся от души. Дело было так.
Лев Николаевич шел к нам в театр на репетицию «Власти тьмы», одетый, как всегда: высокие сапоги, простой дубленый тулуп, и по зимнему обыкновению закутанный в башлык. Пошел с артистического подъезда (он тогда помещался прямо против гостиницы «Метрополь»), а старик сторож ему и говорит:
— Куда лезешь, борода? Тут чистая публика ходит, господа артисты. Куда прешь?
— В Малый театр, на репетицию, — ответил ему Лев Николаевич.
— Ну, и пшел со двора, — потеснил Толстого широкой грудью сторож. — С черного ходу давай, со двора!
(Вход во двор Малого театра тогда был с Театральной площади, рядом с магазином «Мюр и Мерилиз».) Ну, и Лев Николаевич покорно «пшел со двора» к нам на репетицию.
Собственно, настоящая моя актерская работа началась с роли Акулины в спектакле «Власть тьмы». Я утвердилась в амплуа характерной актрисы и сыграла за свою жизнь более 250 ролей. За долгие годы работы на сцене я поняла, что мое стремление к характерным ролям не было ни капризом, ни делом вкуса. Это была моя судьба, мое призвание. Весь мой сценический опыт убеждает меня в том, что способность к реалистической бытовой речи — прирожденная черта актерской индивидуальности. Ей почти невозможно научиться, если нет пристрастия, обостренного внимания к характерным оттенкам народной речи. Лично я с детства любила прислушиваться к разным говорам и безошибочно различала говор костромичей, ярославцев, туляков, рязанцев, а потом использовала все это на сцене. Я, видимо, была рождена для того, чем жила всю жизнь».
Да, все большое и настоящее началось в актерской жизни Варвары Николаевны с толстовской Акулины, и она вправе была считать Льва Николаевича своим крестным. Дома у нас был своего рода культ Толстого, как, впрочем и А. Н. Островского, и мы, потомки зачинателей нашей актерской династии, свято храним все реликвии, которые были дороги нашим близким. Кроме фотографии Льва Николаевича Толстого с автографом, подаренной им моей матери вскоре после ее свадьбы, есть у нас и еще один дорогой подарок. Софья Андреевна Толстая подарила моей бабке Варваре Петровне Музиль большой ситцевый платок с портретом Льва Толстого посередине. А по краям, вокруг великого писателя, словно венец, весь олимп русской литературы: А. Н. Островский, Н. В. Гоголь, М. Ю. Лермонтов, А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. С. Грибоедов, И. А. Крылов, Д. В. Григорович, Ф. М. Достоевский, И. А. Гончаров, Н. А. Некрасов.
Под портретом Толстого надпись: «Лев Николаевич Толстой — великий писатель земли русской. Художник Аксаков». Этот платок был изготовлен на мануфактуре братьев Медведевых.
Что же касается пьесы Л. Н. Толстого «Власть тьмы», то не одних русских потрясла она глубиной проникновения в нашу действительность, в души простых людей. Я уже говорил, что пьеса обошла сцены лучших европейских театров и пользовалась большим успехом.
Русские любители театра и театральная критика высоко оценивали игру молодой актрисы Музиль 1-й. Называя ее в числе лучших исполнителей после Ольги Осиповны и Михаила Провыча Садовских, критик «Московских ведомостей», например, писал, что, кроме их троих, «на сцене никто не был похож на мужиков и баб, никто не говорил настоящим народным говором». Думаю, что тут была некоторая пристрастность, потому что все занятые в пьесе актеры играли великолепно, но, видимо, Садовские и Варвара Музиль действительно выделялись и были лучше других.
Из книги Н.И.Рыжова «Рыжов о Рыжовой»
С еще одним великим именем связано начало творческой деятельности Варвары Николаевны Рыжовой, еще один великий человек и его творчество во многом определили ее судьбу как актрисы. Это — Лев Николаевич Толстой, гений, титан, «глыба», «матерый человечище», как назвал его В. И. Ленин. В нелегкое для себя время вошел великий писатель в жизнь моей матери.
Тут уж я нового ничего не скажу, всем, должно быть, известно, что к 90-м годам 19 в. Лев Толстой окончательно и бесповоротно порвал все ниточки, по рождению и воспитанию связывавшие его с русским дворянством, до дна испил горькую чашу разочарования в ортодоксальной религии и русской православной церкви. Его смятенная, страстная душа, его непримиримый, могучий ум видели одну-единственную, поистине великую нравственную силу — русский народ, замученный, задавленный, истерзанный русский народ. Я вполне понимаю, как мне кажется, что имел в виду Толстой, когда говорил о своей «почти физической» любви к русскому мужику: это прежде всего была, по-моему, острая, физическая боль сердца, страдание за поруганную душу русского человека.
Объяснять и рассказывать, как и почему Лев Николаевич Толстой обратился к драматургии, я не буду: это дело литературоведов. Но я не могу не сказать, правда, в основном со слов матери, о том, как волновала Толстого атмосфера театра, с каким благоговением, что ли, относился он к актерскому творчеству, к актерскому ремеслу. Конечно, он и объяснял актерам свою авторскую позицию и поправлял их. Но делал это как-то осторожно, бережно, словно чувствуя, что прикасается к особому миру. Я думаю, что такое отношение сложилось у великого писателя еще в детстве и юности. Известно, что в Большом театре он начал бывать совсем ребенком, лет девяти. А рассказывая о юношеских годах писателя, современники Толстого, все без исключения, вспоминают, каким страстным театралом был Лев Николаевич, учась в Казанском университете. А Казань в те годы была одним из крупных культурных центров, так что на гастроли туда приезжали труппы знаменитых театров, и Толстой видел самых прославленных актеров Москвы и Петербурга: Михаила Семеновича Щепкина, Павла Степановича Мочалова, Александра Евстафьевича Мартынова.
Правда, когда к Льву Толстому пришла известность, слава, посещения театров стали для него в некотором смысле затруднительными: он стал сам знаменитостью и привлекал внимание публики больше, чем то, что происходило на сцене. Это, видимо, не то чтобы раздражало или смущало Толстого, а просто мешало ему, превращая его самого из зрителя в зрелище. Из-за этого он иной раз не бывал даже на премьерах своих собственных пьес или, смешавшись с толпой самых бедных театралов, отправлялся на галерку. Такие уловки, как правило, удавались: кому же могло прийти в голову, что пришедший на самые дешевые и неудобные места мужичок в поддевке и сапогах — великий писатель, граф. Но те из друзей Толстого, которые бывали с ним в театре и наблюдали за ним, увлеченным игрой актеров, говорили и писали, что он поражал их «удивительной свежестью и непосредственностью своих театральных впечатлений».
Кафедра для проповеди добра
В тот год, когда в Малом театре готовили к постановке «Власть тьмы» и Толстой часто бывал на репетициях, актеры волновались еще и потому, что, как рассказывали мне родители, воспринимали Льва Николаевича не только как автора ставящейся пьесы, великого писателя, но и как глубокого ценителя театрального искусства, настоящего знатока. В актерском кругу в ту пору часто рассказывалось о знакомстве Льва Николаевича с Михаилом Семеновичем Щепкиным, которое началось с того, что, вернувшись в Петербург из Севастополя в дни празднования пятидесятилетнего юбилея Михаила Семеновича, молодой писатель, в числе других литераторов, подписал приветствие великому актеру, в котором отмечалось большое прогрессивное значение его творчества. Да я сам не так давно, перечитывая незаконченный роман Толстого «Декабристы», вдруг к собственному удивлению наткнулся на интереснейшее место, где описывается именно этот юбилей. Просто даже не знаю, как раньше не обращал внимания на строчки, в которых Лев Толстой одним из значительных событий общественной жизни пятидесятых годов назвал «юбилей московского актера», на котором, «упроченное тостом, явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников». Это точно уж о Щепкине: других актерских юбилеев в те годы не было.
Вряд ли Лев Николаевич был знаком с Мочаловым, но видел на сцене его, вероятно, очень много, потому что особенности мастерства его знал хорошо и на всю жизнь запомнил характерный, неповторимый мо-чаловский трагический шепот, который проникал зрителям прямо в душу, заставляя каждого во всех тонкостях переживать то, что заставляло страдать героя на сцене. Толстой об этом и сам говорил актерам Малого, да и писал уже об этом кто-то, у меня выписка сохранилась из журнала «Театр», где говорится, что в первой редакции «Холстомера» «внятный мочаловский шепот, сразу привлекающий внимание слушателей, служит у Толстого мерой глубины трагических переживаний его героев».
Толстому было двадцать лет, когда не стало великого Мочалова, прожил он всего только сорок восемь лет, к тому же бурных, неспокойных лет, душу свою тратил безоглядно, потому что не играл на сцене, а сжигал себя. Поистине неукротимый был актер и человек. Но не видеть Мочалова Толстой не мог, должно быть, немало видел.
И Мартынова Александра Евстафьевича очень хорошо знал и ценил Лев Николаевич. Мартынова и А. Н. Островский очень высоко ценил, считал его одним из основоположников «школы естественной и выразительной игры на сцене» в Москве. А Толстого в Мартынове восхищали талант, ум и удивительное трудолюбие.
Как раз с последними годами жизни Мартынова (он умер сорока четы-рых лет, в 1860 году) совпало особенное сближение Льва Николаевича Толстого с театром. Тут, конечно, свою роль сыграли и дружеские связи с М. С. Щепкиным, А. Н. Островским, И. Ф. Горбуновым, С. Т. Аксаковым, П. В. Анненковым, Н. X. Кетчером и другими знатоками русского театра, но только в эти годы Толстой чаще чем когда-либо в своей жизни ходил в драматические театры, особенно в Малый. К драматургии Лев Николаевич обратился много позже, в восьмидесятые годы, пришел к ней уже настоящим знатоком театра.
Думаю, что, обращаясь к драматургии, Л. Н. Толстой исходил из той же мысли, что и Николай Васильевич Гоголь, говоривший, что театр — это такая кафедра, с которой много можно сказать доброго людям. Однако в царской России это было не так-то просто. Вот, например, драма Л. Н. Толстого «Власть тьмы», завершенная им в 1886 году, долго томилась под цензурным запретом. Она шла во Франции и Германии, в Швеции и Англии, то есть, по сути, обошла все главные сцены Западной Европы, но на родине великого писателя для правящих классов пьеса была страшней чумы. Да ведь шила в мешке не утаишь: драма вырвалась на свет, для нее нашлись и благодарные зрители, и актеры, которые за честь и счастье почли играть в драме Толстого. Между прочим, пьеса увлекла не только труппу Малого театра. 18 октября 1895 года в бенефис Н. С. Васильевой она была поставлена в Александрийском театре в Петербурге. Театральная публика с величайшим интересом отнеслась к постановкам спектакля «Власть тьмы» у Корша и в народном театре «Скоморох». Отмечу, что в те времена это бывало редко, чтобы одна и та же пьеса одновременно шла в нескольких театрах. Обычно у каждого театра на определенный сезон имелся свой собственный репертуар, чем, кстати, достигался и чисто коммерческий эффект.
Вся труппа Малого театра, как говорят, заболела своей новой постановкой. И дело было не только в конкуренции, в желании сделать спектакль лучше, интереснее, чем в других театрах. Такая труппа не могла не понимать, сколь ответственна задача: сыграть Толстого «по-толстовски», бережно донести до зрителя авторский замысел, показать настоящую русскую деревню, настоящего, а не бутафорского русского мужика, которого сам автор знал как никто. Помните, Владимир Ильнч Ленин сказал как-то Алексею Максимовичу Горькому, что «... до этого графа подлинного мужика в литературе не было».
Режиссер С. А. Черневский, который ставил спектакль, отнесся к нему в высшей степени серьезно. Начать с того, что в спектакле были заняты лучшие силы театра. «Власть тьмы» ставилась в бенефис замечательной актрисы Н. А. Никулиной, которая со свойственной ей свежестью чувства и беспредельной простотой сыграла Анисью. О. О. Садовская играла роль Матрены, М. П. Садовский — Петра, В. А. Макшеев — Акима, мой дед Николай Игнатьевич Музиль — Митрича, Варвара Николаевна Музиль — Акулину, а мой отец Иван Андреевич Рыжов — Никиту. Правда, И. А. Рыжов тогда еще не был ни моим отцом, ни мужем Вареньки Музиль, потому что, как я уже писал, поженились они чуть позже, работая над пьесой А. Н. Островского «Воевода».
О.Садовская – Матрена, Н.Никулина – Анисья, В.Макшеев – Аким и М.Садовский – Петр в драме Льва Толстого «Власть тьмы»О браке моих будущих родителей Л. Н. Толстой узнал от отца Варвары Николаевны. Мама рассказывала мне, что, когда Лев Николаевич заканчивал работу над «Живым трупом», дед поехал к нему в Ясную Поляну просить согласия на постановку этой пьесы в Малом театре в свой бенефис. «Живой труп», к великому огорчению деда, оказался еще не законченным, но Толстой принял Н. И. Музиля приветливо, расспросил о театре, о новых ролях, а потом вспомнил о Вареньке:
— А что делает моя Акулина, Варенька Музиль? Как ее успехи? Дед несколько смущенно ответил:
— Она теперь, Лев Николаевич, уже не Музиль, а Рыжова.
— Вот как? — с веселой и лукавой улыбкой переспросил Толстой. — Значит, моя Акулина вышла замуж за моего Никиту? Очень рад! Сердечно поздравляю! И Акулину, то есть Вареньку, от меня поздравьте. Очень рад за них обоих!
Растроганный дед от всей души поблагодарил великого писателя, а тот, не ограничившись добрыми пожеланиями, вскоре прислал матери официальное поздравление и свою фотографию с автографом, которая вот уже больше восьмидесяти лет бережно хранится в нашем доме. Больше того, одобрение Львом Николаевичем любви и брака моих родителей они восприняли прямо как благословение и всю жизнь относились к памяти о своих отношениях с великим писателем с трогательным благоговением.
Но я несколько отвлекся. Вернусь к подготовке спектакля в 1895 году.
Современному поколению читателей еще из школьных учебников известно, как актеры МХАТа, готовя спектакль по пьесе А. М. Горького «На дне», отправлялись в ночлежки Хитрова рынка, чтобы найти типажи, изучить, так сказать, натуру своих героев. Актеры Малого театра учились носить крестьянскую одежду, а режиссер С. А. Черневский и художник-декоратор К. Ф. Вальц не раз ездили в Ясную Поляну, бродили по окрестностям имения, заходили в крестьянские избы, подолгу беседовали со Львом Николаевичем и его дочерьми, которые, по существу, руководили подбором одежды, мебели, утвари для спектакля. Итак, моя мать получила роль Акулины.
Назначение на эту роль вызвало у матери двойственное чувство. Прежде всего к сердцу подступила волна горячей радости: наконец-то после опостылевших барышень и хихикающих субреток, в которых не было главного — своего собственного внутреннего мира, достаточно глубокого и интересного для того, чтобы его стоило раскрывать перед зрителем, она получила характерную роль, роль, которая позволяла, нет, требовала, чтобы актриса через сценическое поведение своей героини раскрыла ее внутреннюю суть. С другой стороны, молодая актриса не могла не испытывать тревоги, может быть, даже некоторой боязни, что не удастся сыграть по-своему и в то же время выявить, высветить в Акулине то, что было заложено в нее автором, великим Толстым, сделать жизненно достоверным каждый ее поступок, взгляд, жест. Тем более, что в Петербурге Акулину играла несравненная М. Г. Савина.
Некоторую неуверенность рождало и то, что руководство императорского театра неохотно согласилось доверить эту роль молоденькой актрисе, так что Н. А. Никулиной пришлось выдержать серьезный бой с администрацией. Вот как об этом рассказывает сама Варвара Николаевна:
«В то далекое время мы, молодежь, пробивали лбом каменную стену недоверия к нам, начинающим актерам, со стороны дирекции театра. Каждой своей пусть маленькой и неинтересной ролью, каждым выходом на сцену надо было доказывать, что ты уже можешь и должна играть ответственные роли. Не говорю уж о том, что я, например, получила звание заслуженной артистки после тридцати двух лет службы в театре. А сколько и как я добивалась того, чтобы стать характерной бытовой актрисой? Ведь на каждого из нас как бы наклеивался определенный ярлык: это— герой-\\\\\\\' любовник, это—героиня, это — инженю-комик, это—инженю-драматик и так далее. Ну, бог с ними, с этими ярлыками. Да беда-то в том, что роли давались в соответствии с ними. Я с первых лет, да где там лет, с первых месяцев работы на сцене мечтала получить ярлык характерно-бытовой актрисы. Мне сразу были ненавистны роли кисейных барышень. Я уже писала, что с детства была воспитана на наблюдении русской жизни, живой устной речи окружающих, на реалистической, подлинно народной драматургии великого Островского. Мне просто было скучно и неинтересно играть всех этих бесчисленных, но, в сущности, однообразных манерных резвушек, пустых и бездушных в своей пресной наивности. Я была упряма, я не просто ждала, я требовала «своих», характерных ролей.
Но определилось мое амплуа характерной бытовой актрисы только в 1895 году, благодаря Надежде Алексеевне Никулиной. Не могу не сказать, что сама она была блестящей, замечательной комедийной актрисой. И какой неудержимый темперамент! Просто фейерверк! Когда Надежда Алексеевна выбрала для своего бенефиса «Власть тьмы» Льва Николаевича Толстого и решила дать мне роль деревенской девки Акулины, ей пришлось выдержать, выиграть нелегкую борьбу с начальством. В это время администрацию в нашем театре возглавлял некто Пчельников, он-то и упирался больше всего.
— Помилуйте, Надежда Алексеевна, — говорил Пчельников Никулиной, — Да где ваши глаза? Да какая она Акулина? Она же барышня! Понимаете, барышня, а не деревенская девка!
Но Никулина упорно твердила:
— Глаза мои на месте, дорогой Павел Николаевич, и видят они Вареньку настоящей Акулиной. Настоящей. И никакой другой Акулины я не вижу в нашем театре. И вообще не вижу. Вот так.
Театр работал над спектаклем вместе с Львом Николаевичем. Первой встречи с ним, по-моему, даже как-то боялись: знали, слышали, какой взыскательный и суровый автор великий писатель. Он сам и читал нам «Власть тьмы». Помню, что меня эта первая встреча удивила несказанно: такой гениальный, всемирно известный, а вошел — скромный, с какой-то тихой, смущенной улыбкой на лице. И эта простота и скромность еще больше возвысили его в наших глазах.
С первых же слов, прочитанных им, удивительно ярко, как-то сочно начали вставать перед нами образы действующих лиц, а сцена Анютки с Митричем произвела потрясающее впечатление.
Мы сидели очарованные, ошеломленные, околдованные его чтением. Исключительно он читал Акима — его знаменитое «тае» он так разнообразно и так удивительно произносил, что в этом, казалось бы, бесхитростном словечке угадывались, слышались глубоко затаенные, выстраданные мысли.
После чтения все закидали Толстого вопросами относительно своих ролей, а он так просто, словно даже конфузясь, давал, подсказывал нам яркие черточки, двумя словами обрисовывая характер. И сразу становилось ясно, чего он хочет, а главное, что надо, чтобы создать живой образ — живого мужика, а не трафарет. Я с трепетом слушала и записывала каждое слово великого писателя, относящееся к моей роли.
Начались репетиции. Во время первой из них я так волновалась, что ни тогда, сразу после репетиции, ни сейчас не могу оценить, как я играла, не могу вспомнить. Не помню и того, что сказал тогда режиссер. Зато помню, как после репетиции меня за кулисами окружили рабочие сцены и один из них, маленький, худощавый, застенчиво и ласково сказал:
— Ну, Варвара Миколавна, ты наша, деревенская, настоящая. А другой, побойчее, прибавил:
— Да ты не волнуй себя, не беспокойся — хорошо больно говоришь! Как у нас в деревне.
Я оглядывала всех их, приговаривая:
— Спасибо вам! Спасибо! Большое спасибо!
- Чего нам! Тебе спасибо, — опередил всех тот, бойкий. И я ушла домой успокоенная, почти счастливая и все шептала себе: а я лучше могу, а я лучше сделаю, обязательно сделаю.
И вот после одной из очередных репетиций нам сказали, что дирекция пригласила на следующую автора и что Лев Николаевич обещал завтра быть. Боже, какое поднялось волнение! Волновались все и за всех. Помню, ко мне в уборную заскочила молоденькая актриса, занятая буквально в одном выходе, и, глядя на меня огромными подведенными глазами, почти с мистическим страхом сказала:
- Варюша, милая! Да что же будет? А вдруг ему не понравится? Вот это-то и было страшно: как он примет? что скажет? а вдруг не понравится? Думаю, не одна я плохо спала в ночь на тот день, когда к нам на репетицию пришел Лев Николаевич Толстой. Пришел, как и раньше приходил: скромно и просто одетый, в высоких сапогах, в башлыке, со своей уже знакомой нам застенчивой, даже робкой улыбкой, и как будто пряча свои умные, зоркие, острые глаза. И оттого, что он пришел такой обычный, как приходил раньше, всегда, мы будто вздохнули с облегчением и, благодарные, буквально оглушили его своими аплодисментами.
После этого Лев Николаевич часто приходил к нам на репетиции. При этом он всегда старался пройти незаметно и сесть в темном зале, чтобы не смущать нас. Но в каждый антракт он приходил к нам на сцену, и мы засыпали его вопросами. Лев Николаевич щурил свои пронзительные глаза, иногда мягко улыбался, иногда переспрашивал и непременно отвечал всем спрашивавшим. Я тоже иногда задавала ему вопросы. (Желание понять свою героиню, мысли и чувства ее создателя, заставляло меня ловить, впитывать замечания, указания Льва Николаевича, всегда глубокие, яркие, необычайные.) Но однажды, ответив кому-то, Лев Николаевич вдруг круто повернулся (я стояла за его плечом) и сам сказал мне:
— А вы — настоящая, живая, наша, яснополянская!
Я была бесконечно счастлива, получив похвалу самого Толстого. И радовалась не просто тому, что похвалил, а тому, что осуществилась моя мечта, удалось мне сыграть настоящую деревенскую девку Акулину такой, какой я ее понимала — тупой, грубой, жестокой. Похвала автора окрылила меня, я чувствовала, что Лев Николаевич поддерживает меня в стремлении показать не просто животную тупость, минутами почти звериную жестокость Акулины, но и оправдать ее, показать, что именно такой характер неизбежно должен был сложиться в душной атмосфере темноты и забитости.
В первый раз «Власть тьмы» в Малом театре давали 29 ноября 1895 г. (это, кстати, была девятая новая пьеса сезона).
Лев Николаевич вообще был очень доволен исполнением своей пьесы. Да и не мудрено: я уже говорила, какие замечательные актеры были заняты в этом спектакле. Толстой благодарил нас всех, хвалил прежде всего за то, что артисты сумели убедительно показать: да, герои пьесы — люди жестокие, темные, они совершают страшные злодеяния; но не их вина, что они стали такими. Задавленные жизнью, нравственно изуродованные дикостью своего существования, они не только страшны, но и жалки. Особенно хвалил Лев Николаевич Ольгу Осиповну Садовскую, которая показала страшную глубину душевной тьмы своей героини, Матрены, одновременно набожной и безнравственной бабы, любящей матери и преступницы-убийцы. Высоко оценил писатель и игру М. П. Садовского, В. А. Макшеева, Н. И. Музиля, И. А. Рыжова.
А я всю жизнь носила в памяти, в душе своей его чудные, глубокие, улыбающиеся глаза, которые он обратил на трепещущую «Акулину», произнося слова похвалы и одобрения, такие человечные и простые, как он сам. Вот уж правда — настоящий великий человек велик именно бесконечной простотой своей и человечностью.
Тут вспоминается один курьезный случай, о котором позже мне рассказывала моя мама, Варвара Петровна Музиль. Она передавала его со слов жены Льва Николаевича Софьи Андреевны, с которой была в очень близких отношениях. А Софье Андреевне рассказывал сам Лев Николаевич, причем смеялся от души. Дело было так.
Лев Николаевич шел к нам в театр на репетицию «Власти тьмы», одетый, как всегда: высокие сапоги, простой дубленый тулуп, и по зимнему обыкновению закутанный в башлык. Пошел с артистического подъезда (он тогда помещался прямо против гостиницы «Метрополь»), а старик сторож ему и говорит:
— Куда лезешь, борода? Тут чистая публика ходит, господа артисты. Куда прешь?
— В Малый театр, на репетицию, — ответил ему Лев Николаевич.
— Ну, и пшел со двора, — потеснил Толстого широкой грудью сторож. — С черного ходу давай, со двора!
(Вход во двор Малого театра тогда был с Театральной площади, рядом с магазином «Мюр и Мерилиз».) Ну, и Лев Николаевич покорно «пшел со двора» к нам на репетицию.
Собственно, настоящая моя актерская работа началась с роли Акулины в спектакле «Власть тьмы». Я утвердилась в амплуа характерной актрисы и сыграла за свою жизнь более 250 ролей. За долгие годы работы на сцене я поняла, что мое стремление к характерным ролям не было ни капризом, ни делом вкуса. Это была моя судьба, мое призвание. Весь мой сценический опыт убеждает меня в том, что способность к реалистической бытовой речи — прирожденная черта актерской индивидуальности. Ей почти невозможно научиться, если нет пристрастия, обостренного внимания к характерным оттенкам народной речи. Лично я с детства любила прислушиваться к разным говорам и безошибочно различала говор костромичей, ярославцев, туляков, рязанцев, а потом использовала все это на сцене. Я, видимо, была рождена для того, чем жила всю жизнь».
Да, все большое и настоящее началось в актерской жизни Варвары Николаевны с толстовской Акулины, и она вправе была считать Льва Николаевича своим крестным. Дома у нас был своего рода культ Толстого, как, впрочем и А. Н. Островского, и мы, потомки зачинателей нашей актерской династии, свято храним все реликвии, которые были дороги нашим близким. Кроме фотографии Льва Николаевича Толстого с автографом, подаренной им моей матери вскоре после ее свадьбы, есть у нас и еще один дорогой подарок. Софья Андреевна Толстая подарила моей бабке Варваре Петровне Музиль большой ситцевый платок с портретом Льва Толстого посередине. А по краям, вокруг великого писателя, словно венец, весь олимп русской литературы: А. Н. Островский, Н. В. Гоголь, М. Ю. Лермонтов, А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. С. Грибоедов, И. А. Крылов, Д. В. Григорович, Ф. М. Достоевский, И. А. Гончаров, Н. А. Некрасов.
Под портретом Толстого надпись: «Лев Николаевич Толстой — великий писатель земли русской. Художник Аксаков». Этот платок был изготовлен на мануфактуре братьев Медведевых.
Что же касается пьесы Л. Н. Толстого «Власть тьмы», то не одних русских потрясла она глубиной проникновения в нашу действительность, в души простых людей. Я уже говорил, что пьеса обошла сцены лучших европейских театров и пользовалась большим успехом.
Русские любители театра и театральная критика высоко оценивали игру молодой актрисы Музиль 1-й. Называя ее в числе лучших исполнителей после Ольги Осиповны и Михаила Провыча Садовских, критик «Московских ведомостей», например, писал, что, кроме их троих, «на сцене никто не был похож на мужиков и баб, никто не говорил настоящим народным говором». Думаю, что тут была некоторая пристрастность, потому что все занятые в пьесе актеры играли великолепно, но, видимо, Садовские и Варвара Музиль действительно выделялись и были лучше других.
16.01.2008
Подробнее
ВЛАСТЬ ПРОШЛОГО
В Малом театре поставили самую страшную пьесу Льва Толстого
ВЛАСТЬ ПРОШЛОГО
В Малом театре поставили самую страшную пьесу Льва Толстого
Премьера драмы «Власть тьмы» состоялась в Малом театре сразу вслед за спектаклем «451 по Фаренгейту» Адольфа Шапиро в театре Et cetera и незадолго до последней фоменковской премьеры «Бесприданница» в новом здании его «Мастерской». Этот контекст является весьма существенным для понимания места Малого театра в современной отечественной культуре.
Бывают времена, когда его музейное спокойствие императорского московского театра кажется ретроградным и замшелым. Бывают совсем иные, и тогда его высказывания начинают восприниматься как актуальные и даже болезненно-острые. И здесь дело вовсе не в тех переменах, которые претерпевает Малый театр. Малый меняется не сильно. Меняется тот театральный, культурный и общественный контекст, в котором он существует. Вот и сейчас «Власть тьмы» в постановке Юрия Соломина обнаружила одно важное качество старинного театра: пока его более «актуальные» собратья мечутся в попытках рассказать о своем отношении к нынешней власти и цивилизации, выразить точку зрения на современный мир, Малый театр по-богатырски царственно ставит одно из самых страшных и опасных произведений русской литературы с таким «музейным» спокойствием, словно речь идет о падении Римской империи.
Прекрасная репертуарная идея - поставить сейчас именно эту пьесу. Оказалось, что Толстой, взявший ее сюжет из реального судебного дела, приник к самому страшному источнику русской трагедии. Он застал тьму, непросветленность русской жизни в ее корнях: там, где мать рождает ребенка на свет, чтобы сразу убить его; там, где женщина отдается любви, неистово растерзывая свою и чужую жизнь с беспримерной беспощадностью. И воссоздал ее с такой дикой подробностью, с которой не сравнится ни новейший verbatim, ни документальное кино.
Еще лет десять назад этот сюжет, быть может, показался бы нашему театру слишком архаичным и литературным и не вызвал никаких сильных переживаний. Сегодня же толстовская «Власть тьмы» попадает в самую болезненную зону современного российского самосознания: никакие перемены не могут быть решительными, если в сердцевине того, что на языке метафизики именуется народным духом, обитает такая страшная воля к разрушению, какую увидел Толстой в одной «документальной истории» середины 80-х годов XIX века.
Об этой пьесе выдающийся русский поэт Иннокентий Анненский написал когда-то слова, от которых и сегодня холодеет сердце: «Драма Толстого - это действительность, только без возможности куда-нибудь от нее уйти и за нее не отвечать. Это - действительность, с которой, если быть последовательным и смелым, даже нельзя жить, потому что в ней люди, единственно достойные жизни, осуждены чистить выгребные ямы и не находят этого даже особенно тяжелым. Это - действительность, в которой нет ни прошедшего, ни будущего и где само настоящее кажется лишь дьявольской усмешкой Химеры».
Юрий Соломин, кажется, знает эти слова Анненского, но в своей постановке ничем не усиливает это впечатление, не подвергает пьесу дополнительной экспрессии. Ему довольно и того, что написано у Толстого. Оттого за каждым поворотом сюжета, за каждым персонажем следишь с особым, непривычным сегодня вниманием. Ведь подробность, психологическая и бытовая точность человеческого поведения явно не относится к современным актерским добродетелям. Российские кино и театр погрязли в такой приблизительности, каких не знали ни в какие времена, демонстрируя игру напыщенных каботинов, власть воспаленных актерских самолюбий и разврат телевизионного мыла.
Во «Власти тьмы» играют не «звезды», не «медийные лица», а просто честные актеры Малого театра, которые своей игрой возвращают достоинство профессии. В каждом из их созданий, будь это слегка напыщенный, театральный Никита (Алексей Фаддеев) или проникновенно-трогательный, смиренный его отец Аким, которого в очередь играют Алексей Кудинович и Юрий Соломин, или работник Митрич в исполнении Александра Потапова, или даже маленькая Анютка в исполнении молодой актрисы Лиды Милюзиной (сцена убийства ребеночка, когда она с ужасом прислушивается к тому, что творится за стенами, относится к самым страшным) - в каждом из них существует тот объем образов, который так важен в большой литературе. И которым порой так решительно пренебрегает «актуальный», современный театр, демонстрирующий свои амбиции больше, чем реальные обстоятельства драмы.
Алена Карась
«Российская газета», 15 января 2008 года
В Малом театре поставили самую страшную пьесу Льва Толстого
Премьера драмы «Власть тьмы» состоялась в Малом театре сразу вслед за спектаклем «451 по Фаренгейту» Адольфа Шапиро в театре Et cetera и незадолго до последней фоменковской премьеры «Бесприданница» в новом здании его «Мастерской». Этот контекст является весьма существенным для понимания места Малого театра в современной отечественной культуре.
Бывают времена, когда его музейное спокойствие императорского московского театра кажется ретроградным и замшелым. Бывают совсем иные, и тогда его высказывания начинают восприниматься как актуальные и даже болезненно-острые. И здесь дело вовсе не в тех переменах, которые претерпевает Малый театр. Малый меняется не сильно. Меняется тот театральный, культурный и общественный контекст, в котором он существует. Вот и сейчас «Власть тьмы» в постановке Юрия Соломина обнаружила одно важное качество старинного театра: пока его более «актуальные» собратья мечутся в попытках рассказать о своем отношении к нынешней власти и цивилизации, выразить точку зрения на современный мир, Малый театр по-богатырски царственно ставит одно из самых страшных и опасных произведений русской литературы с таким «музейным» спокойствием, словно речь идет о падении Римской империи.
Прекрасная репертуарная идея - поставить сейчас именно эту пьесу. Оказалось, что Толстой, взявший ее сюжет из реального судебного дела, приник к самому страшному источнику русской трагедии. Он застал тьму, непросветленность русской жизни в ее корнях: там, где мать рождает ребенка на свет, чтобы сразу убить его; там, где женщина отдается любви, неистово растерзывая свою и чужую жизнь с беспримерной беспощадностью. И воссоздал ее с такой дикой подробностью, с которой не сравнится ни новейший verbatim, ни документальное кино.
Еще лет десять назад этот сюжет, быть может, показался бы нашему театру слишком архаичным и литературным и не вызвал никаких сильных переживаний. Сегодня же толстовская «Власть тьмы» попадает в самую болезненную зону современного российского самосознания: никакие перемены не могут быть решительными, если в сердцевине того, что на языке метафизики именуется народным духом, обитает такая страшная воля к разрушению, какую увидел Толстой в одной «документальной истории» середины 80-х годов XIX века.
Об этой пьесе выдающийся русский поэт Иннокентий Анненский написал когда-то слова, от которых и сегодня холодеет сердце: «Драма Толстого - это действительность, только без возможности куда-нибудь от нее уйти и за нее не отвечать. Это - действительность, с которой, если быть последовательным и смелым, даже нельзя жить, потому что в ней люди, единственно достойные жизни, осуждены чистить выгребные ямы и не находят этого даже особенно тяжелым. Это - действительность, в которой нет ни прошедшего, ни будущего и где само настоящее кажется лишь дьявольской усмешкой Химеры».
Юрий Соломин, кажется, знает эти слова Анненского, но в своей постановке ничем не усиливает это впечатление, не подвергает пьесу дополнительной экспрессии. Ему довольно и того, что написано у Толстого. Оттого за каждым поворотом сюжета, за каждым персонажем следишь с особым, непривычным сегодня вниманием. Ведь подробность, психологическая и бытовая точность человеческого поведения явно не относится к современным актерским добродетелям. Российские кино и театр погрязли в такой приблизительности, каких не знали ни в какие времена, демонстрируя игру напыщенных каботинов, власть воспаленных актерских самолюбий и разврат телевизионного мыла.
Во «Власти тьмы» играют не «звезды», не «медийные лица», а просто честные актеры Малого театра, которые своей игрой возвращают достоинство профессии. В каждом из их созданий, будь это слегка напыщенный, театральный Никита (Алексей Фаддеев) или проникновенно-трогательный, смиренный его отец Аким, которого в очередь играют Алексей Кудинович и Юрий Соломин, или работник Митрич в исполнении Александра Потапова, или даже маленькая Анютка в исполнении молодой актрисы Лиды Милюзиной (сцена убийства ребеночка, когда она с ужасом прислушивается к тому, что творится за стенами, относится к самым страшным) - в каждом из них существует тот объем образов, который так важен в большой литературе. И которым порой так решительно пренебрегает «актуальный», современный театр, демонстрирующий свои амбиции больше, чем реальные обстоятельства драмы.
Алена Карась
«Российская газета», 15 января 2008 года
15.01.2008
Подробнее
ЛУЧ ТЬМЫ В СВЕТЛОМ ЦАРСТВЕ
В Малом театре Юрий Соломин поставил драму Льва Толстого «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть». На премьере побывала МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
ЛУЧ ТЬМЫ В СВЕТЛОМ ЦАРСТВЕ
В Малом театре Юрий Соломин поставил драму Льва Толстого «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть». На премьере побывала МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
В послепраздничной Москве премьера Малого театра выглядит как проповедник в черном, явившийся на бал-маскарад с призывом к покаянию. В основу драмы Льва Толстого о преступлении и наказании легло реальное уголовное дело крестьянина Тульской губернии Ефрема Колоскова, убившего ребенка, прижитого от соблазненной им падчерицы. Пьеса написана в духе модного в конце XIX века натурализма, по форме -- почти новая драма, с физиологической достоверностью и беспристрастностью воспроизводящая грубую беспросветную жизнь забытой богом и забывшей бога русской деревни.
Цензуру эта правда-матка так шокировала, что пьеса была запрещена к постановке и впервые увидела сцену почти через десять лет, зато сразу двух императорских театров -- Александринского и Малого. С тех пор «Власть тьмы» долгие годы не сходила со старейших московских подмостков. Сам Юрий Соломин, будучи еще начинающим актером, играл в массовке во второй постановке пьесы, осуществленной в 1956 году Борисом Равенских. В своем новом спектакле он исполняет формально второстепенную, но, по сути, программную роль старика Акима, чуть ли не единственного «светлого» в этом темном царстве.
Так же как герой Соломина-актера является хранителем вечных нравственных ценностей, не принимающим нового легкого стиля жизни, Соломин-режиссер стоит на страже традиционного театра, не впуская в свою постановку ни лучика современности. В зале Малого чувствуешь себя как в каком-то вневременном пространстве, герметично отгороженном от всего происходящего за стенами театра. На сцене высится огромная конструкция из бревен, в углу натуральная русская печь, валяются мешки с зерном, охапки сена, позади виднеются забор и ворота, на заднем плане мерцают огоньки деревенских домов, золотой купол далекой церкви отражается в озерке. А любовно выписанные, светлые и радостные декорации Александра Глазунова скорее подошли бы для русской сказки с зачином «жили-были», чем для страшной и мрачной драмы Толстого.
Актеры играют под стать художественному оформлению: подробно, цветисто, сосредоточенно, не пропуская всуе ни одной фразы, ни одного междометия. Екатерина Базарова, исполняющая роль дурковатой падчерицы Акулины, старательно педалирует слабоумие своей героини, гогочет, строит рожи. Алексей Кудинович, играющий Акима в очередь с Юрием Соломиным, виртуозно изображает ветхого деревенского старичка (хотя по пьесе ему 50 лет), шамкает и пересыпает речь словами-паразитами, так что понять его почти невозможно. Блистательная Ирина Муравьева в роли главной злодейки, подбивающей сына на преступления, демонстрирует все свои фирменные улыбки и ухватки, превращая исчадье ада в простую здравомыслящую бабу-хлопотунью: ну, закопали младенца в погребе, делов-то, пустяки, как говорится, дело житейское. Молодые актеры, которым отданы главные роли, Инна Иванова (Анисья) и Алексей Фаддеев (Никита), стараются не отстать от мастеров. В общем, высокое актерское мастерство в этом спектакле побеждает с разгромным счетом. Побежденной оказывается жизнь.
В одной из сцен бывалый работник Митрич объясняет старорежимному Акиму основы коммерческой деятельности банков: «Ты мне, положим, 100 рублев даешь, а я тебе обратно 120 с благодарностью». Непрактичный старик приходит в ужас от такого греховного стяжательства, а публика, до того сидевшая по стойке смирно, оживленно смеется, наконец узнавая хоть что-то близкое и знакомое. А поскольку у каждого второго в зале коготок увяз в кредитах и прочих финансовых операциях, выходит, все мы по определению находимся во власти тьмы. Не говоря уже о безнравственном, лишенном идеалов и тяги к прекрасному современном театре. А свет, добро и, стало быть, правда -- на стороне тех, кто держится дедовских законов, как в жизни, так и на сцене. И спасение не в честном разговоре с действительностью (чем, собственно, и занимался Лев Толстой), а в обращении к вечной и скучной классике, в которую успешно и последовательно превращает Малый театр искания мятежного графа.
Коммерсант, 15 января 2008 года
В Малом театре Юрий Соломин поставил драму Льва Толстого «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть». На премьере побывала МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
В послепраздничной Москве премьера Малого театра выглядит как проповедник в черном, явившийся на бал-маскарад с призывом к покаянию. В основу драмы Льва Толстого о преступлении и наказании легло реальное уголовное дело крестьянина Тульской губернии Ефрема Колоскова, убившего ребенка, прижитого от соблазненной им падчерицы. Пьеса написана в духе модного в конце XIX века натурализма, по форме -- почти новая драма, с физиологической достоверностью и беспристрастностью воспроизводящая грубую беспросветную жизнь забытой богом и забывшей бога русской деревни.
Цензуру эта правда-матка так шокировала, что пьеса была запрещена к постановке и впервые увидела сцену почти через десять лет, зато сразу двух императорских театров -- Александринского и Малого. С тех пор «Власть тьмы» долгие годы не сходила со старейших московских подмостков. Сам Юрий Соломин, будучи еще начинающим актером, играл в массовке во второй постановке пьесы, осуществленной в 1956 году Борисом Равенских. В своем новом спектакле он исполняет формально второстепенную, но, по сути, программную роль старика Акима, чуть ли не единственного «светлого» в этом темном царстве.
Так же как герой Соломина-актера является хранителем вечных нравственных ценностей, не принимающим нового легкого стиля жизни, Соломин-режиссер стоит на страже традиционного театра, не впуская в свою постановку ни лучика современности. В зале Малого чувствуешь себя как в каком-то вневременном пространстве, герметично отгороженном от всего происходящего за стенами театра. На сцене высится огромная конструкция из бревен, в углу натуральная русская печь, валяются мешки с зерном, охапки сена, позади виднеются забор и ворота, на заднем плане мерцают огоньки деревенских домов, золотой купол далекой церкви отражается в озерке. А любовно выписанные, светлые и радостные декорации Александра Глазунова скорее подошли бы для русской сказки с зачином «жили-были», чем для страшной и мрачной драмы Толстого.
Актеры играют под стать художественному оформлению: подробно, цветисто, сосредоточенно, не пропуская всуе ни одной фразы, ни одного междометия. Екатерина Базарова, исполняющая роль дурковатой падчерицы Акулины, старательно педалирует слабоумие своей героини, гогочет, строит рожи. Алексей Кудинович, играющий Акима в очередь с Юрием Соломиным, виртуозно изображает ветхого деревенского старичка (хотя по пьесе ему 50 лет), шамкает и пересыпает речь словами-паразитами, так что понять его почти невозможно. Блистательная Ирина Муравьева в роли главной злодейки, подбивающей сына на преступления, демонстрирует все свои фирменные улыбки и ухватки, превращая исчадье ада в простую здравомыслящую бабу-хлопотунью: ну, закопали младенца в погребе, делов-то, пустяки, как говорится, дело житейское. Молодые актеры, которым отданы главные роли, Инна Иванова (Анисья) и Алексей Фаддеев (Никита), стараются не отстать от мастеров. В общем, высокое актерское мастерство в этом спектакле побеждает с разгромным счетом. Побежденной оказывается жизнь.
В одной из сцен бывалый работник Митрич объясняет старорежимному Акиму основы коммерческой деятельности банков: «Ты мне, положим, 100 рублев даешь, а я тебе обратно 120 с благодарностью». Непрактичный старик приходит в ужас от такого греховного стяжательства, а публика, до того сидевшая по стойке смирно, оживленно смеется, наконец узнавая хоть что-то близкое и знакомое. А поскольку у каждого второго в зале коготок увяз в кредитах и прочих финансовых операциях, выходит, все мы по определению находимся во власти тьмы. Не говоря уже о безнравственном, лишенном идеалов и тяги к прекрасному современном театре. А свет, добро и, стало быть, правда -- на стороне тех, кто держится дедовских законов, как в жизни, так и на сцене. И спасение не в честном разговоре с действительностью (чем, собственно, и занимался Лев Толстой), а в обращении к вечной и скучной классике, в которую успешно и последовательно превращает Малый театр искания мятежного графа.
Коммерсант, 15 января 2008 года
28.12.2007
Подробнее
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ» - ПРЕМЬЕРА В МАЛОМ
В эти минуты на сцене Малого театра идет премьера спектакля «Власть тьмы». Это новая версия драмы Льва Толстого. Еще на генеральном прогоне худрук Малого Юрий Соломин волновался, не шокирует ли зрителя предельно жесткая постановка произведения классика. Рассказывают «Новости культуры».
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ» - ПРЕМЬЕРА В МАЛОМ
В эти минуты на сцене Малого театра идет премьера спектакля «Власть тьмы». Это новая версия драмы Льва Толстого. Еще на генеральном прогоне худрук Малого Юрий Соломин волновался, не шокирует ли зрителя предельно жесткая постановка произведения классика. Рассказывают «Новости культуры».
Режиссеры редко берутся за «Власть тьмы». Драма считается слишком мрачной и тяжелой. Однако Малый рискует уже в третий раз. В предыдущей версии Юрий Соломин выходил на сцену лишь в массовке в последнем акте. Спустя полвека он поставил эту пьесу на сцене родного театра и сыграл в ней одну из главных ролей. Соломин вернул в спектакль «Власть тьмы» несколько драматичных сцен, которых обычно режиссеры избегают, а название пьесы оставил с подзаголовком автора: «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Вместе такими звездами Малого как Ирина Муравьева в спектакле играют начинающие актеры. Для многих из них это будет первой серьезной ролью. Юрий Соломин считает, что пьеса Толстого имеет философский подтекст, и что как никогда современна и своевременна.
«Если говорить, кто первым стал писать и снимать триллеры, оказывается, что у Толстого было это давным-давно написано, похлеще чем у Достоевского. Я очень сомневался: быть или не быть, но все равно решил это сделать, и получилась такая перекличка доброты со злом», – признался Юрий Соломин.
«Культура», 26 декабря 2007 года
В эти минуты на сцене Малого театра идет премьера спектакля «Власть тьмы». Это новая версия драмы Льва Толстого. Еще на генеральном прогоне худрук Малого Юрий Соломин волновался, не шокирует ли зрителя предельно жесткая постановка произведения классика. Рассказывают «Новости культуры».
Режиссеры редко берутся за «Власть тьмы». Драма считается слишком мрачной и тяжелой. Однако Малый рискует уже в третий раз. В предыдущей версии Юрий Соломин выходил на сцену лишь в массовке в последнем акте. Спустя полвека он поставил эту пьесу на сцене родного театра и сыграл в ней одну из главных ролей. Соломин вернул в спектакль «Власть тьмы» несколько драматичных сцен, которых обычно режиссеры избегают, а название пьесы оставил с подзаголовком автора: «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Вместе такими звездами Малого как Ирина Муравьева в спектакле играют начинающие актеры. Для многих из них это будет первой серьезной ролью. Юрий Соломин считает, что пьеса Толстого имеет философский подтекст, и что как никогда современна и своевременна.
«Если говорить, кто первым стал писать и снимать триллеры, оказывается, что у Толстого было это давным-давно написано, похлеще чем у Достоевского. Я очень сомневался: быть или не быть, но все равно решил это сделать, и получилась такая перекличка доброты со злом», – признался Юрий Соломин.
«Культура», 26 декабря 2007 года
27.12.2007
Подробнее
ДРАМА ТОЛСТОГО «ВЛАСТЬ ТЬМЫ» ВЕРНУЛАСЬ НА МОСКОВСКУЮ СЦЕНУ
На премьеру драмы Льва Толстого «Власть тьмы» пригласил сегодня Академический Малый театр.
ДРАМА ТОЛСТОГО «ВЛАСТЬ ТЬМЫ» ВЕРНУЛАСЬ НА МОСКОВСКУЮ СЦЕНУ
На премьеру драмы Льва Толстого «Власть тьмы» пригласил сегодня Академический Малый театр. Новую постановку пьесы, которая давно не шла на этой прославленной сцене, осуществил художественный руководитель труппы Юрий Соломин.
Как сообщил режиссер, это третье обращение Малого театра к пьесе «Власть тьмы». Он сам, в 1956 году будучи еще начинающим актером, участвовал в массовке во второй постановке этого произведения, осуществленной режиссером Борисом Равенских, с участием Игоря Ильинского в одной из главных ролей. Создание нынешнего спектакля во многом связано с празднованием в 2008 году 180-летия со дня рождения Льва Толстого.
Юрий Соломин напомнил, что одна из лучших пьес русской классики имеет богатую истории. Толстой написал «Власть тьмы» в конце 80-х годов XIX века. Писатель не скрывал, что фабула его драмы почти целиком взята из подлинного уголовного дела крестьянина Тульской губернии, который убил ребенка от соблазненной им падчерицы, а затем добровольно признался в своих преступлениях.
В 1895 году «Власть тьмы» почти одновременно поставили Малый театр и Александринка в Петербурге. Еще при жизни автора его пьеса с большим успехом шла на сценах театров Англии, Германии, Франции, Польши, Болгарии, Дании, Швеции и других стран. Она сразу же была восторженно принята зрителями и критиками. В одной из рецензий ее называли «великой реалистической драмой, где с большой достоверностью показана жизнь деревни пореформенной России со всеми ее сложностями и трудностями, убедительно раскрываются характеры и духовный мир русского народа».
В нынешней поставке, по словам Соломина, его более всего интересовала задача «как можно убедительнее отразить главную мысль писателя о борьбе власти тьмы с силами добра, которое, в конечном счете, выигрывает «тяжбу» со злом». Руководитель Малого театра пояснил: «История о духовной слепоте и прозрении, преступлениях и раскаянии актуальна для любой эпохи, рассказанные в ней события могут происходить и в наши дни». Режиссер также отметил великолепный подлинно народный язык пьесы, в которой звучат многие русские пословицы и поговорки. Одна из них использована в полном названии драмы «Власть тьмы, или «Коготок увяз, всей птичке пропасть».
В новом спектакле в главных ролях заняты Алексей Фаддеев (Никита), Ирина Муравьева (Матрена), Алексей Кудинович (Аким), Александр Потапов (Митрич), Владимир Носик (Петр), Инна Иванова (Анисья) и другие.
ИТАР-ТАСС, 26 декабря 2007 года
На премьеру драмы Льва Толстого «Власть тьмы» пригласил сегодня Академический Малый театр. Новую постановку пьесы, которая давно не шла на этой прославленной сцене, осуществил художественный руководитель труппы Юрий Соломин.
Как сообщил режиссер, это третье обращение Малого театра к пьесе «Власть тьмы». Он сам, в 1956 году будучи еще начинающим актером, участвовал в массовке во второй постановке этого произведения, осуществленной режиссером Борисом Равенских, с участием Игоря Ильинского в одной из главных ролей. Создание нынешнего спектакля во многом связано с празднованием в 2008 году 180-летия со дня рождения Льва Толстого.
Юрий Соломин напомнил, что одна из лучших пьес русской классики имеет богатую истории. Толстой написал «Власть тьмы» в конце 80-х годов XIX века. Писатель не скрывал, что фабула его драмы почти целиком взята из подлинного уголовного дела крестьянина Тульской губернии, который убил ребенка от соблазненной им падчерицы, а затем добровольно признался в своих преступлениях.
В 1895 году «Власть тьмы» почти одновременно поставили Малый театр и Александринка в Петербурге. Еще при жизни автора его пьеса с большим успехом шла на сценах театров Англии, Германии, Франции, Польши, Болгарии, Дании, Швеции и других стран. Она сразу же была восторженно принята зрителями и критиками. В одной из рецензий ее называли «великой реалистической драмой, где с большой достоверностью показана жизнь деревни пореформенной России со всеми ее сложностями и трудностями, убедительно раскрываются характеры и духовный мир русского народа».
В нынешней поставке, по словам Соломина, его более всего интересовала задача «как можно убедительнее отразить главную мысль писателя о борьбе власти тьмы с силами добра, которое, в конечном счете, выигрывает «тяжбу» со злом». Руководитель Малого театра пояснил: «История о духовной слепоте и прозрении, преступлениях и раскаянии актуальна для любой эпохи, рассказанные в ней события могут происходить и в наши дни». Режиссер также отметил великолепный подлинно народный язык пьесы, в которой звучат многие русские пословицы и поговорки. Одна из них использована в полном названии драмы «Власть тьмы, или «Коготок увяз, всей птичке пропасть».
В новом спектакле в главных ролях заняты Алексей Фаддеев (Никита), Ирина Муравьева (Матрена), Алексей Кудинович (Аким), Александр Потапов (Митрич), Владимир Носик (Петр), Инна Иванова (Анисья) и другие.
ИТАР-ТАСС, 26 декабря 2007 года
26.12.2007
Подробнее
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ» ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА СЦЕНУ МАЛОГО ТЕАТРА
Малый театр 26 декабря представляет новую версию знаменитой драмы Льва Толстого «Власть тьмы», рассказал РИА Новости художественный руководитель Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин...
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ» ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА СЦЕНУ МАЛОГО ТЕАТРА
Малый театр 26 декабря представляет новую версию знаменитой драмы Льва Толстого «Власть тьмы», рассказал РИА Новости художественный руководитель Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин, выступивший в качестве режиссера-постановщика этого спектакля.
«Эта третья постановка на сцене Малого произведений великого Толстого. Мы часто возвращаемся к уже шедшим на нашей сцене произведениям классиков. Так было с «Ревизором», с «Горе от ума», почти со всеми пьесами Островского», - сообщил Соломин.
На этот раз обращение именно к пьесе Толстого, как подчеркнул режиссер, связано еще с предстоящим в 2008 году празднованием 180-летия со дня рождения гения русской литературы. Кроме того, эту пьесу в интерпретации Малого театра хотели увидеть в Японии, куда Малый театр отправится на гастроли в наступающем году.
Классический репертуар - это традиция Малого театра. «Классика - прекрасный богатейший материал, на котором растут артисты нового поколения, это вечные темы добра и зла, преступления и наказания, духовной слепоты и прозрения, тема опасности и главенствования денег - то есть всего того, о чем и тогда и сегодня говорить необходимо», - уверен Соломин.
Он также добавил, что во «Власти тьмы» есть убийство ребенка и «на этом мы сделали особый акцент, поскольку сегодня, к сожалению, почти каждый день мы узнаем о леденящих душу историях брошенных детей, детей которых продают и на чем делают деньги».
В спектакле заняты такие артисты театра, как Алексей Фаддеев, Ирина Муравьева, Алексей Кудинович, играющий роль Акима, которого долгие годы блистательно исполнял корифей Малого театра Игорь Ильинский и другие.
РИА Новости, Наталия Курова
26 декабря 2007 года
Малый театр 26 декабря представляет новую версию знаменитой драмы Льва Толстого «Власть тьмы», рассказал РИА Новости художественный руководитель Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин, выступивший в качестве режиссера-постановщика этого спектакля.
«Эта третья постановка на сцене Малого произведений великого Толстого. Мы часто возвращаемся к уже шедшим на нашей сцене произведениям классиков. Так было с «Ревизором», с «Горе от ума», почти со всеми пьесами Островского», - сообщил Соломин.
На этот раз обращение именно к пьесе Толстого, как подчеркнул режиссер, связано еще с предстоящим в 2008 году празднованием 180-летия со дня рождения гения русской литературы. Кроме того, эту пьесу в интерпретации Малого театра хотели увидеть в Японии, куда Малый театр отправится на гастроли в наступающем году.
Классический репертуар - это традиция Малого театра. «Классика - прекрасный богатейший материал, на котором растут артисты нового поколения, это вечные темы добра и зла, преступления и наказания, духовной слепоты и прозрения, тема опасности и главенствования денег - то есть всего того, о чем и тогда и сегодня говорить необходимо», - уверен Соломин.
Он также добавил, что во «Власти тьмы» есть убийство ребенка и «на этом мы сделали особый акцент, поскольку сегодня, к сожалению, почти каждый день мы узнаем о леденящих душу историях брошенных детей, детей которых продают и на чем делают деньги».
В спектакле заняты такие артисты театра, как Алексей Фаддеев, Ирина Муравьева, Алексей Кудинович, играющий роль Акима, которого долгие годы блистательно исполнял корифей Малого театра Игорь Ильинский и другие.
РИА Новости, Наталия Курова
26 декабря 2007 года
25.12.2007
Подробнее
ПТИЧКУ НЕ ЖАЛКО
В Малом театре выходит премьера спектакля «Власть тьмы» Л. Н. Толстого в постановке Юрия Соломина
ПТИЧКУ НЕ ЖАЛКО
В Малом театре выходит премьера спектакля «Власть тьмы» Л. Н. Толстого в постановке Юрия Соломина
Драма Толстого не впервые ставится здесь: интерес к мрачной и страшной пьесе, поражающей достоверностью, не пропадает до сих пор. Для Толстого тьма отождествляется с понятием ада и гибели, а свет - с надеждой и раем. «Власть тьмы» - это трагедия безысходности, тяжкой цепи грехов, опутывающих человека. Но это и путь к нравственному возрождению через покаяние. Совершив дурной поступок один раз, герои втягиваются в череду бед и потерь. За ошибки молодости приходится отвечать перед совестью. Еще в 1956 году, когда «Власть тьмы» ставил Борис Равенских, а на сцене блистали Игорь Ильинский, Елена Шатрова, Михаил Жаров, молодой Соломин только участвовал в массовке. Теперь он выступает сразу в роли режиссера и актера. Его Аким - обычный деревенский старик, с чуткой душой и глубочайшей философией. Ирина Муравьева в образе Матрены - и забавляет, и ужасает одновременно. Сначала она деловито командует сыном в сцене убийства младенца, а потом беззаботно пляшет на свадьбе. Несмотря на чернеющий ночной мглой задник и напряженную музыку, толстовская атмосфера почти не передана. Массивные деревянные декорации с налетом натурализма, подробные элементы крестьянского быта, яркие костюмы больше указывают на сказку, чем на драму. В спектакле присутствует попытка расшевелить зажиточную публику. Но все это, и даже морализаторство слов «коготок увяз, всей птичке пропасть», бесследно растворяется в излишней лубочности. Ни ужасающего хруста косточек, ни безысходности птички с увязшим коготком.
Автор: АИДА ТАГИ-ЗАДЕ
Источник: Огонек
Дата: 24.12.2007
В Малом театре выходит премьера спектакля «Власть тьмы» Л. Н. Толстого в постановке Юрия Соломина
Драма Толстого не впервые ставится здесь: интерес к мрачной и страшной пьесе, поражающей достоверностью, не пропадает до сих пор. Для Толстого тьма отождествляется с понятием ада и гибели, а свет - с надеждой и раем. «Власть тьмы» - это трагедия безысходности, тяжкой цепи грехов, опутывающих человека. Но это и путь к нравственному возрождению через покаяние. Совершив дурной поступок один раз, герои втягиваются в череду бед и потерь. За ошибки молодости приходится отвечать перед совестью. Еще в 1956 году, когда «Власть тьмы» ставил Борис Равенских, а на сцене блистали Игорь Ильинский, Елена Шатрова, Михаил Жаров, молодой Соломин только участвовал в массовке. Теперь он выступает сразу в роли режиссера и актера. Его Аким - обычный деревенский старик, с чуткой душой и глубочайшей философией. Ирина Муравьева в образе Матрены - и забавляет, и ужасает одновременно. Сначала она деловито командует сыном в сцене убийства младенца, а потом беззаботно пляшет на свадьбе. Несмотря на чернеющий ночной мглой задник и напряженную музыку, толстовская атмосфера почти не передана. Массивные деревянные декорации с налетом натурализма, подробные элементы крестьянского быта, яркие костюмы больше указывают на сказку, чем на драму. В спектакле присутствует попытка расшевелить зажиточную публику. Но все это, и даже морализаторство слов «коготок увяз, всей птичке пропасть», бесследно растворяется в излишней лубочности. Ни ужасающего хруста косточек, ни безысходности птички с увязшим коготком.
Автор: АИДА ТАГИ-ЗАДЕ
Источник: Огонек
Дата: 24.12.2007
24.12.2007
19.12.2007
Подробнее
ПЕРВАЯ ПОСТАНОВКА ДРАМЫ Л.Н.ТОЛСТОГО «ВЛАСТЬ ТЬМЫ» В МАЛОМ ТЕАТРЕ
29 ноября 1895 года, среда
Бенефис Н.А.Никулиной
Бенефис Н.А.Никулиной
ПЕРВАЯ ПОСТАНОВКИ ДРАМЫ Л.Н.ТОЛСТОГО «ВЛАСТЬ ТЬМЫ» В МАЛОМ ТЕАТРЕ
29 ноября 1895 года, среда
Бенефис Н.А.Никулиной
«Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть»
Др. в 5 д., 7 к. Л. Н. Толстого.
Новые декорации К. Ф. Вальца.
Хотя театр уже неоднократно показывал свое неумение во всей жизненной полноте и правде изобразить современную народную жизнь, но спустя год он обратился к трагедии Толстого «Власть тьмы». Разрешенная цензурой лишь в 1895 году, пьеса тотчас же была поставлена рядом столичных и провинциальных театров. Малый театр отнесся к работе очень внимательно. В связи с постановкой к Толстому в Ясную Поляну ездили за указаниями режиссер С. А. Черневский и декоратор К. Ф. Вальц. Толстой сам прочел пьесу актерам, присутствовал на двух репетициях, дал истолкование главных ролей.
Пьеса Толстого насыщена протестом и отчаянием народа. Богатство внутреннего содержания образов, внимание к процессу перерождения человека, образный и индивидуализированный, народный в своей основе, язык пьесы, динамизм драматической интриги, жизненность бытовых характеристик, картины деревенского быта — все это определило сложность требований, вставших перед театром и актерами. Исполнители должны были совместить глубину психологического анализа образа, бытовую конкретность персонажей, реалистически воссоздать героев в единстве внутренней и внешней характеристики. Они должны были раскрыть социально-психологическую драму, увидеть в персонажах Толстого социальных героев, выразить конкретное историческое содержание эпохи, условия жизни, толкающие на преступления.
Однако спектакль не удался. Как вспоминал Л. М. Леонидов, актеры «не чувствовали Толстого, Толстого деревни, они недооценили всю настоящую трагическую, всепожирающую власть тьмы» (Л. М. Леонидов. Прошлое и настоящее.— Сб. «Леонид Миронович Леонидов». М., 1960, стр. 85). Как и в «Горькой судьбине», и «В разлуке» актеры не могли воссоздать «простонародный тон». С. А. Черневский заметил в своем дневнике, что пьеса большого успеха не имела, драма производила тяжелое впечатление, в сцене убийства ребенка даже немного шикали, актеры в спектакле были не на высоте (См. С. А. Черневский. Записи по спектаклям. Тетрадь 1895 г.— ГЦТМ, ф. Черневского, № 137068/3, лл. 62—63). Дружественный по отношению к Малому театру критик «Театрала» писал, что «спектакль шел тяжело, грузно, актеры точно воз везли и никак не могли вывезти» (Amicus. Малый театр. «Власть тьмы».— «Театрал», 1895, № 49). Действие развивалось в замедленном темпе, В исполнении не было ни искренности, ни увлечения. Актеры затруднялись народным стилем пьесы и «вели свои роли как будто ощупью, осторожно и неуверенно, боясь за отдельные слова, за отдельные движения; они затрачивали слишком много внимания и сил (и притом далеко не всегда удачно) на воспроизведение внешних сторон роли в ущерб внутреннему ее содержанию..., и при всем старании артистов они все-таки вовсе уж не были так похожи на мужиков и баб» (В. П. (В. П. Преображенский). Малый театр. Бенефис Н. А. Никулиной. «Власть тьмы» — «Новости дня», 2 декабря 1895 года).
Критика отмечала отсутствие ансамбля, общего тона, цельности впечатления. Не было единообразия и в крестьянском говоре,— «подлаживаясь под крестьянское произношение, исполнители следовали своим влечениям и выбирали одни тягучий и мягкий говор, другие отрывистую речь, как люди разных губерний» («Власть тьмы», драма в 5-ти действиях Л. Н. Толстого.— «Русские ведомости», 1 декабря 1895 года). Главный недостаток актеров был в неумении найти верный народный стиль и тон. И вместе с тем основное внимание театра сосредоточилось не на раскрытии социально-психологического содержания драмы, а на внешних бытовых деталях, натуралистических, жанровых элементах.
Никулиной совершенно не удалась драматическая роль Анисьи. Актрисе были чужды крестьянский быт и нравы, но, склонная к импровизации, она избегала систематической работы над ролью, полагаясь на свой непосредственный темперамент, органическую правдивость и искренность своего искусства. В результате у нее получилась подделка под простонародный крестьянский тон и манеры. Бледен оказался в роли Акима и Макшеев, изобразив простодушие, наивную доброту, мягкосердечие героя, его старческую дряхлость и расслабленность. Этическая сила, душевное величие и сознательность протеста исчезали, Аким превращался в жанровый персонаж, в добродушного старика.
Значительно удачнее был Митрич Музиля. Внешне — тщедушная фигурка, усиленная жестикуляция, скрипучий голос пьяницы. Эта роль Музиля сближалась с образом повара в «Плодах просвещения», незадолго перед тем сыгранным артистом. Черты озлобленности, ожесточенности, ненависти артист вносил в этот сходный толстовский персонаж, обостряя его социальное звучание. Выделялась в спектакле и Рыжова в роли Акулины. Она играла тупую деревенскую девку, в верном бытовом тоне, с живой интонацией и мимикой передавая характерность и подлинность образа, заслужив тем одобрение автора. Это был первый крупный успех молодой артистки, уже два сезона выступавшей в Малом театре преимущественно в водевилях и на выходах.
В.А.Макшеев – Аким, Н.А.Никулина – Анисья и Н.И.Музиль – Митрич в драме Л.Н.Толстого «Власть тьмы», 1895.
Лучше других были Матрена в исполнении Садовской и Никита, который был сыгран Федотовым в верном тоне, соответствующем пьесе Толстого. Федотов раскрыл глубокую психологическую драму этого простодушного, слабохарактерного и впечатлительного человека. Однако в спектакле не был подчеркнут социальный контраст между этим мотом, пренебрегающим крестьянским трудом, ищущим легких путей обогащения, и Петром, охваченным жаждой собственности, готовым пожертвовать для этого своей честью.
Наиболее проста, жизненна и естественна была Матрена Садовской, лишь она одна держала себя как настоящая крестьянка. В ее трактовке гнусные, злодейские поступки героини, в которой воплотилась темная и жадная деревенская Русь, подсказывались материнской любовью, окрашивались добродушием, наивностью и казались заурядными свойствами ее натуры. Это усугубляло масштабность зла. Садовская играла то, что требовал Толстой,— «не «злодейку», а сильную нравственно темную натуру, не ведающую иных путей к благу на земле, и создала образ правдивый и страшный» (Любовь Гуревич. Гастроли О. О. Садовской. — «Речь», 4 мая 1916 года).
Как уже указывалось выше, театр при постановке современных пьес обычно ограничивался стандартными павильонами и бытовыми деталями, характеризующими среду. В результате в «Горькой судьбине» богатые лепные карнизы украсили сельскую усадьбу, а непременные во всех павильонах три двери (по трем сторонам) оказались и в сцене в избе, явно вопреки здравому смыслу. Желая придать спектаклю «В разлуке» большую жизненность в соответствии с характером самой пьесы, А. Ф. пишет ряд декораций, рисующих картины сельской природы, — изображающие сельский выгон, извилину реки, поле и церковь сельский переулок с рядом изб; мельницу с перспективой реки и но декорации служили лишь живописным фоном, оставляя для действия только передний план сцены, а тщательная выписанность их вносила известную неоправданную нарядность в картины тяжелой деревенской жизни. В спектакле «Власть тьмы», стремясь все к той же жизненной убедительности, театр поручает К. Ф. Вальцу написать специальные декорации.
И режиссер, и декоратор поставили себе задачей возможно точнее создать этнографические особенности Тульской губернии — места действия пьесы. Как мы уже видели, актеры не добились единого «простонародного тона», единообразия говора и в целом были довольно далеки от реальных крестьянских типов. Черневский и Вальц, предпринявшие специальную поездку к Толстому с целью получить указания для постановки пьесы, привезли из Ясной Поляны образцы одежд и предметов домашнего обихода крестьян, сделали зарисовки типичных для тех мест каменных изб и вообще хотели в соответствии с желанием Толстого быть этнографически точными. Однако в самом спектакле костюмы оказались чрезмерно новы и нарядны, их недостаточно «освоили» исполнители, и хотя декорации в ряде сцен были своеобразны и интересны, рисуя пейзажи и быт тульской деревни, но ни спектакль в целом, ни художественное оформление его не раскрыли реалистический характер толстовской драмы. Произведение Толстого, с потрясающей силой изображавшее трагическое положение русского крестьянства, не получило адекватного выражения на сцене Малого театра. Репертуар театра складывался на совершенно иных
29 ноября 1895 года, среда
Бенефис Н.А.Никулиной
«Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть»
Др. в 5 д., 7 к. Л. Н. Толстого.
Новые декорации К. Ф. Вальца.
Хотя театр уже неоднократно показывал свое неумение во всей жизненной полноте и правде изобразить современную народную жизнь, но спустя год он обратился к трагедии Толстого «Власть тьмы». Разрешенная цензурой лишь в 1895 году, пьеса тотчас же была поставлена рядом столичных и провинциальных театров. Малый театр отнесся к работе очень внимательно. В связи с постановкой к Толстому в Ясную Поляну ездили за указаниями режиссер С. А. Черневский и декоратор К. Ф. Вальц. Толстой сам прочел пьесу актерам, присутствовал на двух репетициях, дал истолкование главных ролей.
Пьеса Толстого насыщена протестом и отчаянием народа. Богатство внутреннего содержания образов, внимание к процессу перерождения человека, образный и индивидуализированный, народный в своей основе, язык пьесы, динамизм драматической интриги, жизненность бытовых характеристик, картины деревенского быта — все это определило сложность требований, вставших перед театром и актерами. Исполнители должны были совместить глубину психологического анализа образа, бытовую конкретность персонажей, реалистически воссоздать героев в единстве внутренней и внешней характеристики. Они должны были раскрыть социально-психологическую драму, увидеть в персонажах Толстого социальных героев, выразить конкретное историческое содержание эпохи, условия жизни, толкающие на преступления.
Однако спектакль не удался. Как вспоминал Л. М. Леонидов, актеры «не чувствовали Толстого, Толстого деревни, они недооценили всю настоящую трагическую, всепожирающую власть тьмы» (Л. М. Леонидов. Прошлое и настоящее.— Сб. «Леонид Миронович Леонидов». М., 1960, стр. 85). Как и в «Горькой судьбине», и «В разлуке» актеры не могли воссоздать «простонародный тон». С. А. Черневский заметил в своем дневнике, что пьеса большого успеха не имела, драма производила тяжелое впечатление, в сцене убийства ребенка даже немного шикали, актеры в спектакле были не на высоте (См. С. А. Черневский. Записи по спектаклям. Тетрадь 1895 г.— ГЦТМ, ф. Черневского, № 137068/3, лл. 62—63). Дружественный по отношению к Малому театру критик «Театрала» писал, что «спектакль шел тяжело, грузно, актеры точно воз везли и никак не могли вывезти» (Amicus. Малый театр. «Власть тьмы».— «Театрал», 1895, № 49). Действие развивалось в замедленном темпе, В исполнении не было ни искренности, ни увлечения. Актеры затруднялись народным стилем пьесы и «вели свои роли как будто ощупью, осторожно и неуверенно, боясь за отдельные слова, за отдельные движения; они затрачивали слишком много внимания и сил (и притом далеко не всегда удачно) на воспроизведение внешних сторон роли в ущерб внутреннему ее содержанию..., и при всем старании артистов они все-таки вовсе уж не были так похожи на мужиков и баб» (В. П. (В. П. Преображенский). Малый театр. Бенефис Н. А. Никулиной. «Власть тьмы» — «Новости дня», 2 декабря 1895 года).
Критика отмечала отсутствие ансамбля, общего тона, цельности впечатления. Не было единообразия и в крестьянском говоре,— «подлаживаясь под крестьянское произношение, исполнители следовали своим влечениям и выбирали одни тягучий и мягкий говор, другие отрывистую речь, как люди разных губерний» («Власть тьмы», драма в 5-ти действиях Л. Н. Толстого.— «Русские ведомости», 1 декабря 1895 года). Главный недостаток актеров был в неумении найти верный народный стиль и тон. И вместе с тем основное внимание театра сосредоточилось не на раскрытии социально-психологического содержания драмы, а на внешних бытовых деталях, натуралистических, жанровых элементах.
Никулиной совершенно не удалась драматическая роль Анисьи. Актрисе были чужды крестьянский быт и нравы, но, склонная к импровизации, она избегала систематической работы над ролью, полагаясь на свой непосредственный темперамент, органическую правдивость и искренность своего искусства. В результате у нее получилась подделка под простонародный крестьянский тон и манеры. Бледен оказался в роли Акима и Макшеев, изобразив простодушие, наивную доброту, мягкосердечие героя, его старческую дряхлость и расслабленность. Этическая сила, душевное величие и сознательность протеста исчезали, Аким превращался в жанровый персонаж, в добродушного старика.
Значительно удачнее был Митрич Музиля. Внешне — тщедушная фигурка, усиленная жестикуляция, скрипучий голос пьяницы. Эта роль Музиля сближалась с образом повара в «Плодах просвещения», незадолго перед тем сыгранным артистом. Черты озлобленности, ожесточенности, ненависти артист вносил в этот сходный толстовский персонаж, обостряя его социальное звучание. Выделялась в спектакле и Рыжова в роли Акулины. Она играла тупую деревенскую девку, в верном бытовом тоне, с живой интонацией и мимикой передавая характерность и подлинность образа, заслужив тем одобрение автора. Это был первый крупный успех молодой артистки, уже два сезона выступавшей в Малом театре преимущественно в водевилях и на выходах.
В.А.Макшеев – Аким, Н.А.Никулина – Анисья и Н.И.Музиль – Митрич в драме Л.Н.Толстого «Власть тьмы», 1895. Лучше других были Матрена в исполнении Садовской и Никита, который был сыгран Федотовым в верном тоне, соответствующем пьесе Толстого. Федотов раскрыл глубокую психологическую драму этого простодушного, слабохарактерного и впечатлительного человека. Однако в спектакле не был подчеркнут социальный контраст между этим мотом, пренебрегающим крестьянским трудом, ищущим легких путей обогащения, и Петром, охваченным жаждой собственности, готовым пожертвовать для этого своей честью.
Наиболее проста, жизненна и естественна была Матрена Садовской, лишь она одна держала себя как настоящая крестьянка. В ее трактовке гнусные, злодейские поступки героини, в которой воплотилась темная и жадная деревенская Русь, подсказывались материнской любовью, окрашивались добродушием, наивностью и казались заурядными свойствами ее натуры. Это усугубляло масштабность зла. Садовская играла то, что требовал Толстой,— «не «злодейку», а сильную нравственно темную натуру, не ведающую иных путей к благу на земле, и создала образ правдивый и страшный» (Любовь Гуревич. Гастроли О. О. Садовской. — «Речь», 4 мая 1916 года).
Как уже указывалось выше, театр при постановке современных пьес обычно ограничивался стандартными павильонами и бытовыми деталями, характеризующими среду. В результате в «Горькой судьбине» богатые лепные карнизы украсили сельскую усадьбу, а непременные во всех павильонах три двери (по трем сторонам) оказались и в сцене в избе, явно вопреки здравому смыслу. Желая придать спектаклю «В разлуке» большую жизненность в соответствии с характером самой пьесы, А. Ф. пишет ряд декораций, рисующих картины сельской природы, — изображающие сельский выгон, извилину реки, поле и церковь сельский переулок с рядом изб; мельницу с перспективой реки и но декорации служили лишь живописным фоном, оставляя для действия только передний план сцены, а тщательная выписанность их вносила известную неоправданную нарядность в картины тяжелой деревенской жизни. В спектакле «Власть тьмы», стремясь все к той же жизненной убедительности, театр поручает К. Ф. Вальцу написать специальные декорации.
И режиссер, и декоратор поставили себе задачей возможно точнее создать этнографические особенности Тульской губернии — места действия пьесы. Как мы уже видели, актеры не добились единого «простонародного тона», единообразия говора и в целом были довольно далеки от реальных крестьянских типов. Черневский и Вальц, предпринявшие специальную поездку к Толстому с целью получить указания для постановки пьесы, привезли из Ясной Поляны образцы одежд и предметов домашнего обихода крестьян, сделали зарисовки типичных для тех мест каменных изб и вообще хотели в соответствии с желанием Толстого быть этнографически точными. Однако в самом спектакле костюмы оказались чрезмерно новы и нарядны, их недостаточно «освоили» исполнители, и хотя декорации в ряде сцен были своеобразны и интересны, рисуя пейзажи и быт тульской деревни, но ни спектакль в целом, ни художественное оформление его не раскрыли реалистический характер толстовской драмы. Произведение Толстого, с потрясающей силой изображавшее трагическое положение русского крестьянства, не получило адекватного выражения на сцене Малого театра. Репертуар театра складывался на совершенно иных
18.12.2007
Подробнее
ВНИМАНИЕ!!! Изменения в репертуаре!!!
Назначаются спектакли:
26 декабря — «Власть тьмы» Л.Н.Толстой ПРЕМЬЕРА!!! Начало в 19.00.
6 января — «Снежная королева» Е. Шварц (по Г.Х. Андерсену) Начало в 15.00.
26 декабря — «Власть тьмы» Л.Н.Толстой ПРЕМЬЕРА!!! Начало в 19.00.
6 января — «Снежная королева» Е. Шварц (по Г.Х. Андерсену) Начало в 15.00.
Подробнее
МАЛЫЙ ТЕАТР ПОКАЖЕТ «ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
В Малом театре 26 декабря состоится премьера драмы Льва Толстого «Власть тьмы»
Малый театр покажет «Власть тьмы».
В Малом театре 26 декабря состоится премьера драмы Льва Толстого «Власть тьмы». Спектакль поставлен режиссером Юрием Cоломиным. «Власть тьмы» уже не раз появлялась на старейшей московской сцене, в ней играли легендарные артисты.
За первой постановкой пьесы наблюдал сам автор. В 1956 г. «Власть тьмы» поставил режиссер Борис Равенских с участием Виталия Доронина, Игоря Ильинского и Михаила Жарова. Этот спектакль был отнесен к числу лучших театральных постановок XX века.
В начале XXI века историю о духовной слепоте и прозрении, преступлениях и раскаянии рассказывают актеры Юрий Соломин, Ирина Муравьева, Алексей Кудинович, Александр Потапов, Владимир Носик, Алексей Фаддеев, Инна Иванова и другие. Художественное оформление к драме выполнил Александр Глазунов, музыку написал Григорий Гоберник.
http://www.utro.ru/
В Малом театре 26 декабря состоится премьера драмы Льва Толстого «Власть тьмы». Спектакль поставлен режиссером Юрием Cоломиным. «Власть тьмы» уже не раз появлялась на старейшей московской сцене, в ней играли легендарные артисты.
За первой постановкой пьесы наблюдал сам автор. В 1956 г. «Власть тьмы» поставил режиссер Борис Равенских с участием Виталия Доронина, Игоря Ильинского и Михаила Жарова. Этот спектакль был отнесен к числу лучших театральных постановок XX века.
В начале XXI века историю о духовной слепоте и прозрении, преступлениях и раскаянии рассказывают актеры Юрий Соломин, Ирина Муравьева, Алексей Кудинович, Александр Потапов, Владимир Носик, Алексей Фаддеев, Инна Иванова и другие. Художественное оформление к драме выполнил Александр Глазунов, музыку написал Григорий Гоберник.
http://www.utro.ru/
18.02.2008
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ»: ДВА МНЕНИЯ
Свой взгляд на новую постановку Малого театра высказывают на страницах журнала «Станиславский» артист Валерий Золотухин и критик Ольга Галахова…
11.02.2008
СТРАХ И СОСТРАДАНИЕ В МАЛОМ ТЕАТРЕ
Про пьесу «Власть тьмы» можно было бы сказать, что она особенно актуальна сегодня, в пору падения нравов и всесилия денег.
07.02.2008
МНОГОУВАЖАЕМЫЙ АВТОР...
Островский и Лев Толстой представлены в версиях «Мастерской Петра Фоменко» и Малого театра. Одновременно в столице был показан чеховский спектакль из Санкт-Петербурга - в рамках Фестиваля пьесы «Иванов», проводимого Театром Наций. Общего у «Бесприданницы» Петра Фоменко, «Власти тьмы» Юрия Соломина и «Иванова» Льва Эренбурга (Небольшой драматический театр) - только то, что в их основе - сливки русской классики.
15.01.2008
ЛУЧ ТЬМЫ В СВЕТЛОМ ЦАРСТВЕ
В Малом театре Юрий Соломин поставил драму Льва Толстого «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть». На премьере побывала МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.
28.12.2007
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ» - ПРЕМЬЕРА В МАЛОМ
В эти минуты на сцене Малого театра идет премьера спектакля «Власть тьмы». Это новая версия драмы Льва Толстого. Еще на генеральном прогоне худрук Малого Юрий Соломин волновался, не шокирует ли зрителя предельно жесткая постановка произведения классика. Рассказывают «Новости культуры».
27.12.2007
ДРАМА ТОЛСТОГО «ВЛАСТЬ ТЬМЫ» ВЕРНУЛАСЬ НА МОСКОВСКУЮ СЦЕНУ
На премьеру драмы Льва Толстого «Власть тьмы» пригласил сегодня Академический Малый театр.
26.12.2007
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ» ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА СЦЕНУ МАЛОГО ТЕАТРА
Малый театр 26 декабря представляет новую версию знаменитой драмы Льва Толстого «Власть тьмы», рассказал РИА Новости художественный руководитель Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин...
25.12.2007
ПТИЧКУ НЕ ЖАЛКО
В Малом театре выходит премьера спектакля «Власть тьмы» Л. Н. Толстого в постановке Юрия Соломина
19.12.2007
ПЕРВАЯ ПОСТАНОВКА ДРАМЫ Л.Н.ТОЛСТОГО «ВЛАСТЬ ТЬМЫ» В МАЛОМ ТЕАТРЕ
29 ноября 1895 года, среда
Бенефис Н.А.Никулиной
Бенефис Н.А.Никулиной
18.12.2007
ВНИМАНИЕ!!! Изменения в репертуаре!!!
Назначаются спектакли:
26 декабря — «Власть тьмы» Л.Н.Толстой ПРЕМЬЕРА!!! Начало в 19.00.
6 января — «Снежная королева» Е. Шварц (по Г.Х. Андерсену) Начало в 15.00.
26 декабря — «Власть тьмы» Л.Н.Толстой ПРЕМЬЕРА!!! Начало в 19.00.
6 января — «Снежная королева» Е. Шварц (по Г.Х. Андерсену) Начало в 15.00.
18.12.2007
МАЛЫЙ ТЕАТР ПОКАЖЕТ «ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
В Малом театре 26 декабря состоится премьера драмы Льва Толстого «Власть тьмы»
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержа
