15 января – юбилей народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. С огромным удовольствием поздравляем актера и от души желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих предложений!

ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!

15 января – юбилей народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. Этого замечательного человека часто называют «последним трагиком России». Стоит только посмотреть на послужной список Ярослава Павловича и сразу станет понятна справедливость этого утверждения. Как мощно и подробно играет Барышев царя Ивана Грозного! Каким истинно рыцарским благородством веет от его Амиаса Паулета! С успехом играет актер и в комедийных спектаклях, создавая яркие образы без нажима и со вкусом настоящего художника. Таков Василий Иванович Беркутов в пьесе А.Н.Островского «Волки и овцы», таков и Евгений Сергеевич Дорн в чеховской «Чайке» - последняя по времени роль, сыгранная актером на сцене Малого театра. В давно идущий спектакль Ярослав Павлович внес новое звучание, свою ноту – ноту здоровой иронии. С огромным удовольствием поздравляем актера с юбилеем и от души желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих предложений!

14 декабря Ярослав Павлович Барышев впервые исполнил роль доктора Дорна в комедии А.П.Чехова «Чайка»

ФОТОГАЛЕРЕЯ

ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ

Распоряжением руководства Малого театра объявляются новые исполнители на следующие роли:

ВВОДЫ В СПЕКТАКЛИ

Распоряжением руководства Малого театра объявляются новые исполнители на следующие роли:

Я.П.Барышев – Дорн “Чайка” А.П.Чехова

П.С.Жихарев – Королевич “Сказка о царе Салтане” А.С.Пушкина

Л.А.Суворкина – Жена Коробкина “Ревизор” Н.В.Гоголя

Ф.Э.Марцевич – Елеся “Не было ни гроша да вдруг алтын” А.Н.Островского

Е.М.Базарова – Лариса “Не было ни гроша да вдруг алтын” А.Н.Островского

«Листая старые подшивки»

НАША ИСТОРИЯ

Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра...

«Листая старые подшивки»

НАША ИСТОРИЯ

Время летит с такой немыслимой скоростью, что трудно и представить себе — четверть века отделяет нас сегодня от премьеры «Царя Федора Иоанновича», поставленного Борисом Равенских на сцене Малого театра. Тот легендарный спектакль с Иннокентием Смоктуновским помнится по сей день. Как не забывается, не стирается в памяти появившийся совсем на других подмостках и раньше спектакль Леонида Хейфеца «Смерть Иоанна Грозного» — мне и сегодня слышится голос Андрея Попова, стонущий: «Нет, я не царь! Я волк! Я пес смердящий! Мучитель я!..»

Прошло много лет, и в 1993 году появился в Малом театре спектакль «Царь Борис», третья часть трилогии Алексея Константиновича Толстого, воплощенная режиссером Владимиром Бейлисом. И хотя в нем не оказалось столь сильных потрясений, какими стали и остались «дуэты» И. Смоктуновского и Б. Равенских, А. Попова и Л. Хейфеца, соединилась некая историческая и эстетическая цепочка. Медленно явилось из частей целое — замысел А. К. Толстого увиделся не только в своей философской глубине, но и в мощи сценических возможностей. А главное — в той чистоте и ясности нравственных критериев, которые ныне утратили свою незыблемость.

На моей памяти не было такого, чтобы в одном театре шла вся трилогия о русских царях А. К. Толстого. С 1995 года на сцене Малого театра она явлена полностью — три великие трагедии, повествующие не только об отечественной истории, но и о ее непонятых, не пошедших на пользу потомкам кровавых уроках.

Именно в 1995 году Виктор Драгунов поставил первую часть трилогии, «Смерть Иоанна Грозного» (сценическая редакция Малого театра носит название «Царь Иоанн Грозный»), и теперь можно три вечера подряд погружаться в течение нашей истории, нашего прошлого, в чем-то определившего и настоящее, такое, каким мы его получили. И, в сущности, — заслужили... Целостности восприятия помогает и сценография, выполненная разными художниками, но сохраняющая «единство стиля» (Е. Куманьков работал над «Царем Федором Иоанновичем» и «Царем Иоанном Грозным», а И. Сумбаташвили оформлял спектакль «Царь Борис»), и замечательная музыка Георгия Свиридова, словно перетекающая из спектакля в спектакль в поистине возвышающем душу исполнении Русской хоровой капеллы им. А. А. Юрлова и Русской хоровой капеллы Санкт-Петербурга.

В комментариях к Собранию сочинений А. К. Толстого можно прочесть краткую сценическую историю каждой из трагедий. За первой постановкой «Смерти Иоанна Грозного» в Санкт-Петербурге в 1867 году «следил» не только сам автор — на репетициях постоянно присутствовал Н. И. Костомаров, соблюдавший историческую точность. Оценка критики была очень высокой, но относилась она, в основном, к постановке, а не к исполнителям. Такая же история повторилась год спустя и с московским спектаклем, где Иоанна играл С. В. Шумский, а Бориса Годунова — Н. Е. Вильде. После 70-го года прошлого столетия трагедия все реже и реже появлялась на подмостках, пока не исчезла совсем, получив новую жизнь лишь в постановке Художественного театра на исходе века. «Царь Федор Иоаннович» подвергся жестоким гонениям цензуры — пьеса была запрещена, и ее сценическая жизнь началась лишь через 30 лет после опубликования. Алексей Константинович Толстой так и не увидел на сцене своего любимого произведения. «Царь Борис» был поставлен в Москве впервые в 1881 году, но к постановке императорскими театрами допущен не был...

Из этих разрозненных заметок, дополнив их некоторыми разысканиями, можно было бы создать интереснейший очерк восприятия нашей истории в ходе исторического развития России. И нашего изменяющегося отношения к истории. Это могло бы стать увлекательнейшим исследованием, путеводителем по которому, ключом, отмыкающим самые тайные замки, явился бы именно театр — вечный проводник, катализатор и... вечный провокатор.

Поставленная на сцене Малого театра трилогия едва ли не в первую очередь заставляет задуматься об этом. Любое произведение классики пробуждает в нас не только эстетическое наслаждение, но и память о «нравственном законе внутри нас», как определял это состояние один из героев другого Толстого, Льва Николаевича. Историческая проза ли, драматургия ставит перед необходимостью осмыслить уроки, постигнуть былое, осознать, что же такое подлинная личность — понятие, тоже основательно поколебленное, размытое сегодня...

Нередко трилогия воспринималась и как история измельчания личности — сценическое действие каждой из трагедий сконцентрировано вокруг последних событий жизни Иоанна, Федора, Бориса, но как по-разному свершается падение их власти, насколько разные ведут к этому пути...

В трилогии, воплощенной Малым театром, эта тема не становится главной. Если бы каждая из основных ролей была на протяжении всех трех вечеров сыграна одним и тем же артистом, возможно, историческая трилогия предстала бы перед нами в своей пластической завершенности — было бы чрезвычайно любопытно увидеть, как князь Василий Шуйский («Царь Федор Иоаннович»), замечательно сыгранный А. Кочетковым, совершенно спокойно приемлющий что угодно, потому что внутренне он давно готов к предательству, предстанет в «Царе Борисе» законченным негодяем, от страха за собственную жизнь готовым пытать своих же недавних товарищей. Впрочем, эта мысль, скорее, является концепцией театра, а не драматурга.

Потрясает в «Царе Борисе» Луп-Клешнин А. Кочеткова — его муку раскаяния ощущаешь почти физически, и сцена встречи принявшего схиму Луп-Клешнина с Годуновым (В. Бочкарев) надолго остается в памяти глубоким потрясением.

Главным героем трилогии (и в этом проявилось точное совпадение с замыслом А. К. Толстого) становится Борис Годунов, сыгранный соответственно А. Коршуновым, В. Коршуновым и В. Бочкаревым.

«Толстой работал над трилогией семь лет, — писал один из исследователей творчества Алексея Константиновича И. Ямпольский. — При этом понимание личности Бориса и отношение к нему менялось. Во второй и особенно в третьей трагедии поэт значительно усложнил его внутренний мир, с гораздо большей определенностью увидел в Борисе мудрого государственного деятеля, а также близкие ему самому идейные устремления — желание вывести Россию из национальной замкнутости и патриархальности на арену мировой истории и культуры и пр. Последнее является одним из существенных моментов идейного содержания пьесы; по-видимому, за это, главным образом, Толстой и полюбил Бориса».

Конечно, было бы очень интересно проследить эту линию, воплощенную одним артистом. Но и три совершенно разных, но сильных и ярких исполнителя в равной мере несут задуманное Толстым усложнение образа. И даже — в какой-то степени — возрастающую к нему любовь А. К. Толстого. Достаточно вспомнить, как в «Царе Иоанне Грозном», в первой сцене, Борис Александра Коршунова стоит в отдалении от бояр, почти спиной к ним, погрузившись в свой внутренний мир; он уже не просто полон честолюбивыми замыслами, но перенасыщен энергией изменений, которые грядут и в какой-то мере могут зависеть от него, Бориса Годунова, сидящего пока в думе ниже всех.

Он вкрадчив, но напряжен. Он осторожен, но тверд. Лукав, но точно знает, чего добивается, потому такой горечью и ненавистью наполнены его слова: «Он прав, я только раб его...» Предсказание волхвов становится той самой точкой, с которой и начинается стремительный и страшный путь наверх. С этого момента, продолжая оставаться тихим и ровным со всеми, он кричит, когда остается наедине с собой, — так рвется наружу подавленность всех чувств и эмоций, столь остро необходимая для достижения цели. И жена Годунова, Мария, огненно-рыжая дочь Малюты Скуратова (Н. Верещенко), очень точно умеет понимать своего мужа и помогать ему.

И один «пик» образа удивительно точно сыгран А. Коршуновым — рванувшись от царя Иоанна, Борис — Коршунов случайно на какую-то секунду садится на трон: вся гамма чувств отражается в его взгляде, сложнейшая, противоречивая гамма...

Борис второй части, «Царя Федора Иоанновича», сыгран Виктором Коршуновым как человек, прошедший значительную часть пути и оказавшийся перед необходимостью совершить преступление. Его сосредоточенность уже иного рода — это готовность к прыжку над пропастью. Потом... не так уж и важно, что будет потом, волхвы произнесли свое пророчество семь лет назад. Рано или поздно престол будет принадлежать ему, Борису. И уже не это заботит будущего царя — мысль о том, что он «строит над провалом». В несчастной логике русской истории Годунов, по всей вероятности, осознал это первым — потому так остро, так трагично осознал. И его реакция на известие о гибели царевича Димитрия исполнена неподдельного ужаса: все уже свершилось, ничего нельзя изменить, провал стал шире, а строить необходимо ему... Потому так многозначен, так символичен финал спектакля: Борис — В. Коршунов нерешительно замирает на миг с шапкой Мономаха в руке и... тихо опускает ее...

Борису третьей части, Василию Бочкареву, уже не с кем бороться -его битва с призраками, страшные муки совести словно перехлестывают за рампу. Взгляды в зал, внимательное всматривание в лица тех, кто сидит перед ним, постоянное вслушивание в себя — вот черты этого Бориса, бросающего свой вызов: «Увидим, кто из нас устанет прежде...»

Герой В. Бочкарева одержим страхом, который он подавляет в себе с той же неистовой энергией, с которой подавлял в «Царе Иоанне Грозном» истинные свои устремления герой А. Коршунова. В сцене с инокиней Марфой (Л. Полякова) как будто соединяется некая цепочка — припомнится эпизод с волхвами из первой части. Но это обещание будущего окажется совсем иным.

Потому что его нет...

Странно порой высвечивает театр, освещенные подмостки, ту историческую логику, которая, по мысли одних, движима народом; по мысли других — ролью личности. Наверное, это один из тех немногих вопросов, на которые у каждого есть свой ответ. Ответ, выстраданный восприятием истории и собственным опытом. У театра нередко они очень индивидуальны, независимо от воли автора драматургического произведения. А потому случилось так, что трилогия Малого театра, которая приходила к зрителю на протяжении двадцати двух лет и не в том порядке, в котором была написана А. К. Толстым, воспринимается сегодня как трагическая история народа, уничтожавшего собственное будущее. С помощью личности, благодаря нежеланию участвовать в своей судьбе, благодаря какой-то особой наивности, всегда предполагавшей, что все будет именно так, как должно быть. А может быть, действительно, так и должно было быть?..

Во всяком случае, когда из вечера в вечер приходишь в зал Малого театра и смотришь трилогию в хронологическом порядке, возникает странное, долго не отпускающее потом ощущение. Ощущение завороженности историей: ее несправедливостью и обусловленностью каждого следующего шага. Ее размеренностью и непредсказуемостью. И еще одна мысль не дает покоя.

Самый давний по времени постановки, спектакль «Царь Федор Иоаннович», созданный в то время, когда наша жизнь и наше искусство были насквозь пропитаны идеологией, поражает и сегодня своей невероятной мощью. Силой мысли, которую заложил Борис Равенских в историю одного из самых кротких на Руси царей. Энергией действия, энергией ритма. Эти черты спектакля не только не утратились за четверть века, но стали в каком-то смысле более выпуклыми, забирающими в плен, не отпускающими мысль и чувство. Тогда, 25 лет назад, казалось, что все дело в сильной, неповторимой индивидуальности Иннокентия Смоктуновского. Сегодня оказывается, что мощной и яркой была и осталась постановка. Актеры почти все сменились — кто-то играет сильнее, кто-то слабее, но выясняется, что суть не в этом. Да, с наслаждением смотришь на сцены, в которых заняты А. Кочетков, В. Коршунов, Я. Барышев (Иван Шуйский), есть замечательные эпизоды у Э. Марцевича (Федор) и Т. Лебедевой (Ирина), но есть и нечто помимо актерских работ. Блеск постановки, способной и столько времени спустя захватить тебя полностью, без остатка, биением мысли.

Не так выстроены «Царь Иоанн Грозный» и «Царь Борис» — детища 90-х годов, нашего безыдеологичного, безгеройного, безыдеального времени. Здесь привлекают образы, созданные превосходными артистами Малого театра — Я. Барышевым (Иоанн), В. Бариновым (Захарьин-Юрьев), В. Богиным (Нагой), А. Коршуновым в «Царе Иоанне Грозном», В. Бочкаревым, Л. Поляковой, А. Кочетковым в «Царе Борисе», но захватывающей мощи режиссерской мысли нет.

Но зрители, особенно молодые, которых обычно в зале Малого театра бывает много, смотрят всю трилогию с одинаковым напряжением. А это, в конце концов, главное.

...На трилогию в Малый театр мы ходили с моим сыном, которому скоро исполнится десять лет. Его восторг запечатлен в лаконичной надписи на всех программках: «15, 16 и 17 мая. Дом Островского. С мамой». А на обычный родительский вопрос: что же больше всего понравилось? — он ответил, наверное, единственно возможно: «Наша история. Она страшная, но она — наша...»

Его увлекли не цари, а жестокая и кровавая логика их смен, в которой есть место всему, кроме доброты, сердечности, любви. И почему-то мне кажется, что Малый театр точно угадал необходимость вернуть нас к осмыслению уроков в то время, когда мы заглушаем голоса прошлого, не стремимся к будущему, а живем лишь днем сегодняшним.
Слишком многое надо нам заново вспомнить, чтобы хоть что-то предугадать. Ведь какой бы страшной ни была эта история, она — наша...

Наталья Старосельская
«Театральная жизнь», 1998, №7

«Листая старые подшивки»

ИЗ КУЛИСЫ В КУЛИСУ

Ярослав БАРЫШЕВ отвечает на вопрос журнала «Театральная жизнь», «какое событие в своей творческой жизни на сцене Малого театра вы считаете главным и значительным?»...

«Листая старые подшивки»

ИЗ КУЛИСЫ В КУЛИСУ

Ярослав БАРЫШЕВ отвечает на вопрос журнала «Театральная жизнь», «какое событие в своей творческой жизни на сцене Малого театра вы считаете главным и значительным?»...

Жизнь в театре богата столькими событиями, что выделить главное представляется невозможным. Вчера это было одно, сегодня - другое, завтра будет третье. Сегодняшнее - завтра будет вчерашним, завтрашнее - сегодняшним...

Может быть, это первый выход на сцену Малого театра еще студентом второго или третьего курса училища в «Грозе» с Руфиной Нифонтовой и Виталием Дорониным, где я с сокурсниками в финале выносил утопившуюся Катерину и рыдал при этом так, что Доронин после спросил: «У кого жена утопилась - у тебя или у меня?»

А может, главное состоялось раньше, когда я поступил в Щепкинское училище на курс Н. А. Анненкова вместе с Олегом Далем, Михаилом Кононовым, Виталием Соломиным, Виктором Павловым, Севой Соболевым, и где мы играли студенческие спектакли?

Или важнее всего театр с его знаменитыми «стариками» и «старухами», рядом с которыми я начал актерскую жизнь на его сцене?
Роли, роли, роли... И вот я – Чацкий и как равноправный партнер играю с тремя Фамусовыми - Царевым, Ильинским, Светловидовым. Вот оно, казалось, главное. Возможно ли больше?

Часто вспоминаю Бориса Андреевича Бабочкина, игравшего с Жаровым и Нифонтовой в спектакле «Браконьеры». Как он играл! После Чапаева, Иванова это было что-то совершенно новое, и я, следя за его игрой, как бы получал новый, небывалый урок актерского мастерства.

А Ильинский - Толстой в спектакле «На круги своя»! Это же была великая игра! И это стало событием не только в его, но и в моей жизни.

Событие длиной в 25 лет - «Царь Федор Иоаннович», в котором я играл разные роли в окружении Шуйского и вдруг, как всегда в срочном порядке, без репетиции, заменив Е. В. Самойлова, «вскочил» в роль Ивана Петровича Шуйского. Казалось бы, не только роль - весь спектакль «на слуху». Но одно дело - знать, другое - быть. И ощущение бытия в образе как бы заключило важный этап моей жизни в спектакле.

Да и каждый выход на сцену Малого театра перед роскошным, с лучшей в мире акустикой залом, заполненным внимающими тебе зрителями, которые не только шепот, а, кажется, дыхание твое слышат, - не это ли самое важное, самое главное событие в моей жизни?! Как, собственно, и вся жизнь, подобная выходу и уходу актера со сцены. Из одной кулисы - в другую, за которыми - вечность.


«Театральная жизнь», 1998, №7

9 и 12 февраля на сцене филиала Малого театра состоялись два ввода в спектакли «Мария Стюарт» Ф.Шиллера и «Свои люди – сочтемся» А.Н. Островского.

9 и 12 февраля на сцене филиала Малого театра состоялись два ввода в спектакли «Мария Стюарт» Ф.Шиллера и «Свои люди – сочтемся» А.Н. Островского. Ярослав Павлович Барышев исполнил роль Амиаса Паулета, а Виталий Васильевич Петров – купца Самсона Силыча Большова. По отзывам коллег, вводы прошли успешно и ответственные роли нашли себе новых прекрасных исполнителей. Поздравляем артистов и желаем неизменного зрительского успеха!

9 февраля роль Амиаса Паулета в премьерном спектакле «Мария Стюарт» впервые исполнит народный артист России Я.П.Барышев.

12 февраля в спектакле «Свои люди — сочтемся!» роль купца Большова впервые исполнит заслуженный артист России В.В.Петров

«Листая старые подшивки»

НЕИСТОВЫЙ ЯРОСЛАВ

ЛОМАЛ ВО ВРЕМЯ РЕПЕТИЦИЙ СТУЛЬЯ И КРУШИЛ ВСЕ ПОДРЯД

«Листая старые подшивки»

НЕИСТОВЫЙ ЯРОСЛАВ

ЛОМАЛ ВО ВРЕМЯ РЕПЕТИЦИЙ СТУЛЬЯ И КРУШИЛ ВСЕ ПОДРЯД

246-й сезон выдался для Малого театра урожайным не только на удачные премьеры — «Иванов», «Пучина», — но и на юбилеи любимых артистов. На днях спектаклем «Царь Иоанн Грозный» Алексея Толстого отпраздновал свое 60-летие народный артист России Ярослав Барышев.

Об этом артисте как-то не получается писать «протокольным» языком. Даже в официальной творческой характеристике Барышева говорится о его «неистовом сценическом темпераменте», отмеченном еще в юности его однокурсником Олегом Далем. Когда они вместе учились в Щепкинском училище, Барышев настолько врастал в образ, что начинал стулья ломать и чуть ли не на люстре качаться. «Ты — ярый», — сказал ему Даль, после чего Вячеслав (в его паспорте стоит это имя) стал называть себя Ярославом.

Сгусток невероятной творческой энергии, помноженной на актерский дар, позволил ему блестяще сыграть Эдгара в «Короле Лире», князя Ивана Петровича Шуйского в легендарном спектакле «Царь Федор Иоаннович», Понтия Пилата в трагедии Константина Романова «Царь Иудейский». За образ Ильи Рамзина в спектакле «Выбор» по роману Юрия Бондарева Барышев был удостоен Государственной премии России.

В своей богатой на события сценической жизни Барышеву посчастливилось воплотить две исторические фигуры: Пушкина и царя Ивана Грозного. Великого поэта он сыграл в радиопостановке «Пушкин в лицее» и телефильме «Зеленая лампа». «Я так много читал о нем, включая его переписку, что он даже стал сниться мне», — говорит Ярослав Павлович. Роль Ивана Грозного Барышев исполнил в двух спектаклях: «Князе Серебряном» и «Царе Иоанне Грозном». Порой мне кажется, что Ярослав Павлович и Иван Васильевич «встретились» не случайно. Сравнивая фотографии Барышева из «Царя Иоанна» с известным портретом Грозного, невольно начинаешь размышлять о реинкарнации. Слава Богу, что все ограничивается лишь внешним сходством.

По заведенной в Малом театре традиции вся труппа после окончания спектакля поднялась на сцену чествовать юбиляра. Пришли Юрий Соломин, Виктор Коршунов, Ирина Муравьева, Евгения Глушенко, Афанасий Кочетков, Виталий Соломин, Василий Бочкарев. От имени однокурсников Ярослава Павловича поздравил Виктор Павлов, а от лица всего коллектива — старейшая актриса Татьяна Панкова. Были зачитаны правительственные телеграммы и поздравления коллег из других театров, но кульминацией вечера стало появление на сцене живописцев — друзей Барышева. В Щепкинском фойе Малого театра сейчас проходит выставка их работ, где рядом с портретом Пушкина висит картина, на которой Ярослав Барышев изображен в роли царя Ивана Грозного...

Ольга ПЕТРЕНКО
«Труд», 27.02.2002

15 января отметил день рождения народный артист России Ярослав Павлович Барышев. Присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес актера и желаем ему крепкого здоровья, творческих сил и хорошего настроения!

15 января отметил день рождения народный артист России Ярослав Павлович Барышев. В текущем репертуаре Малого театра Ярослав Павлович занят в нескольких ролях. Это и Стародум из «Недоросля», и Беркутов из «Волков и овец», и царь Иоанн Грозный из одноименной трагедии А.К. Толстого. В декабре список ролей Ярослава Павловича пополнил Президент в спектакле «Коварство и любовь» Ф.Шиллера. Многолетний опыт и талант актера помогли сделать новую роль интересной и дали вторую жизнь одному из самых посещаемых спектаклей театра. Присоединяемся к многочисленным поздравлениям в адрес Ярослава Павловича и желаем ему крепкого здоровья, творческих сил и хорошего настроения!

НА СЦЕНУ МАЛОГО ТЕАТРА ВОЗВРАЩАЕТСЯ СПЕКТАКЛЬ «КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ»

8 декабря на сцену Государственного академического Малого театра возвращается спектакль «Коварство и любовь», поставленный Юрием Соломиным по одной из лучших пьес Ф.Шиллера. В роли Президента фон Вальтера выступит народный артист России Ярослав Барышев...

НА СЦЕНУ МАЛОГО ТЕАТРА ВОЗВРАЩАЕТСЯ СПЕКТАКЛЬ «КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ»

8 декабря на сцену Государственного академического Малого театра возвращается спектакль «Коварство и любовь», поставленный Юрием Соломиным по одной из лучших пьес Ф.Шиллера. В роли Президента фон Вальтера выступит народный артист России Ярослав Барышев, ранее игравший скрипача Миллера. В роли Луизы зрители вновь увидят Татьяну Скибу, которая будет играть в очередь с Варварой Андреевой.
Как сообщили корреспонденту REGIONS.RU в пресс-службе Государственного академического Малого театра, в прошлом месяце произошел ряд интересных вводов в некоторые спектакли Малого театра. Так что в декабре у зрителей появится возможность увидеть новых Чебутыкина — Владимира Носика (он будет играть в очередь с Эдуардом Марцевичем), Соленого — Алексея Фаддеева (в очередь с Виктором Низовым) и Родэ — Дмитрия Марина (в очередь с Алексеем Фаддеевым) в «Трех сестрах»; вторым исполнителем роли помещика Смирнова в «Свадьбе, свадьбе, свадьбе!» стал Виталий Петров.

«Листая старые подшивки»

ВЛАСТЬ РЕЖИССЕРА КАК ВЛАСТЬ КАРДИНАЛА

Владимир Драгунов: «Кнутом стараюсь не размахивать»

«Листая старые подшивки»

ВЛАСТЬ РЕЖИССЕРА КАК ВЛАСТЬ КАРДИНАЛА

Владимир Драгунов: «Кнутом стараюсь не размахивать»

Говорят, власть одним ударяет в голову, а другим — по голове. Чтобы справиться с этим, нужно обладать недюжинной внутренней силой и умением постоянно держать себя в руках. Такие качества были у кардинала Ришелье, который до конца жизни не выпускал власть из своих цепких рук. За это он расплачивался одиночеством и опустошенностью. По крайней мере так считает режиссер Владимир Драгунов, поставивший в филиале Малого театра спектакль «Плащ кардинала» (пьеса Павла Гусева).

- Владимир Николаевич, вы ставите спектакли о власти. «Царь Иоанн Грозный» — ваш спектакль. Вы намеренно выбираете такую тематику?

- Я бы не сказал, что это спектакли только о власти. Меня больше интересует человек вообще. Но когда ты ставишь спектакль на историческую тему, всегда есть возможность сравнить прошлое с сегодняшним днем. То есть провести аналогии: что происходит с человеком, что происходит с властью, что происходит во взаимоотношениях человеческих. И, к сожалению, приходишь к неутешительным выводам.

- Что, сравнение не в пользу настоящего?

- К сожалению. Трудно сказать, что мы становимся лучше. Становится лучше власть? Нет, конечно. История нас ничему не учит. Мы, отважно преодолевая многочисленные преграды, ползем к пропасти. Если говорить о спектакле «Плащ кардинала», то и здесь меня больше интересовал человек. Мне интересно вместе с актерами искать, угадывать истоки поступков Ришелье, Сен-Мара, Анны Австрийской, короля Людовика... Меня интересовали вечные сомнения человеческие: что такое человек, что такое любовь, дружба, порядочность, существует ли это на самом деле... Мы живем в России, поэтому говорить можно и о Франции в роскошных декорациях и дорогих костюмах XVII века, но спектакль ставишь все равно про себя.

- Скажите, в чем особенность постановки исторической пьесы?

- В основе лежит одно: чтобы тебе эта пьеса была интересна. Если она историческая, то это требует знания исторического материала, погружения в эту эпоху. Только потом необходимо выпрыгнуть из нее вовремя, потому что, бывает, врастаешь накрепко, теряешь связь с тем, что происходит с нами сегодня.

- Актерам легко или трудно играть царственных особ? А может, в этом есть какое-то удовольствие?

- Конечно, в этом есть удовольствие. Мы зачастую люди очень зависимые, несвободные и кладем жизнь на то, чтобы получить эту свободу или хотя бы на некоторое время почувствовать ее замечательное ощущение. Поэтому играть царственных особ — значит, на какой-то момент разорвать скорлупу зависимости и почувствовать себя человеком, который может не просто вершить судьбы других, а творить свою собственную судьбу. Это гораздо интереснее.

- Но Ришелье любил манипулировать другими людьми...

- Здесь другая проблема: необходимость подчинять себе других людей — это в определенной степени наркотическая зависимость. Так же, как алкоголизм или пристрастие к игре. Это болезнь. У одних она есть, у других — нет. Я думаю, у Ришелье такая болезнь была. Но вот что давало ему силы? Ведь он был очень нездоровым человеком, у него были страшные головные боли, очень много других болячек, как теперь говорят. Тем не менее он работал, управлял страной даже на смертном одре. Я думаю, что Ришелье, в отличие от многих наших современных политиков, добивался благополучия не только для своей семьи, но и для любимой Франции. Он очень многое смог для нее сделать. Ришелье намеревался остаться в истории уважаемым человеком, и это безусловно ему удалось.

- Ришелье действовал методом кнута и пряника. Вам когда-нибудь приходилось чувствовать себя Ришелье: быть, по его собственным словам, строгим с некоторыми, чтобы стать добрым для всех?

- Я стремлюсь, чтобы люди, с которыми сочиняю спектакль, чувствовали интерес и необходимость этой работы. Всякое бывает. Но я стараюсь кнутом не размахивать. В этом отношении можно поучиться у Ришелье. Он говорил, что невозмутимость дает огромное преимущество. Это притом что он был очень нервным, ранимым человеком, но умел себя сдерживать и чисто внешне казался абсолютно спокойным.

- А каково работать с такими маститыми актерами, как, например, Ярослав Барышев?

- Я не могу сказать, что это легко, но работать с увлеченным талантливым человеком всегда интересно, можно общаться на уровне почти подсознательном... Существует «застольный» период, когда мы договариваемся, каким будет герой на сцене. И наступает момент, когда понимаешь, что вы чувствуете друг друга, что есть доверие. Вообще, когда актеры понимают своих героев и начинают на репетициях импровизировать, их предложения бывают очень точными. Надо только уметь отобрать их, исходя из замысла спектакля. Надо не бояться давать артисту свободу, тем более когда он играет такую роль, как Ярослав Барышев, — Ришелье. Потому что если артист чувствует давящую зависимость от режиссера, он никогда не будет свободным на сцене, он будет изображать эту свободу, а зритель в зале будет это чувствовать и не верить ему.

- Владимир Николаевич, вы можете определить свое личное отношение к Ришелье? И нужно ли это для постановки такого спектакля?

- Ну, конечно, отношение должно быть. Ведь через Ришелье, как и через других персонажей спектакля, вместе с автором пьесы и актерами ты передаешь свои сомнения, размышления о жизни, поэтому так или иначе с героями срастаешься. Я не берусь утверждать, но думаю, что в конце жизни Ришелье был человеком опустошенным. Он, как ему казалось, настолько понял природу человеческую, взаимоотношения между людьми, что не мог прийти ни к каким утешительным выводам ни о власти, ни о человеке. И тем не менее в последней сцене, когда Ришелье разговаривает с Сен-Маром, у него все равно где-то в глубине души есть надежда: а вдруг этот парень предпочтет смерть плащу кардинала, откажется стать преемником его власти, его взглядов на эту жизнь? Все-таки каждый, даже самый изверившийся человек живет надеждой, что что-то есть по-настоящему хорошее, доброе в этом мире. И Ришелье ждет этого, даже несмотря на то, что вся его философия может дать серьезную трещину.

- Говорят, миром правит любовь. Ришелье любил кого-нибудь? Мог он себе это позволить?

- Мог ли позволить — это большой вопрос. Ведь любовь делает человека уязвимым. Ришелье ахиллесову пяту иметь не желал. Но я думаю, что такая глубокая, цельная, сильная личность способна не только держать в своих руках власть, она способна также на сильную страсть к женщине. Есть же легенда, и мы ее касаемся в спектакле, что он был без ума от королевы Анны Австрийской. Но, как мне кажется, кардинал, когда ему было надо, умел справляться со своей страстью, так же, как в подходящий момент он вполне мог дать ей волю.

Светлана ОСИПОВА.
«Московский комсомолец», 28.01.2003

«Листая старые подшивки»

ПРОБИЛ ЧАС КАРДИНАЛА

А этот страшный человек ходит по сцене весь в красном — красный атласный плащ с белым длинным воротником, красные до локтей перчатки и маленькая красная шапочка на голове. Корифей Малого Ярослав Барышев знает про своего героя, кажется, все...

«Листая старые подшивки»

ПРОБИЛ ЧАС КАРДИНАЛА

Большая политика в Малом театре

Еще один дворцовый переворот нам не повредит. Так, очевидно, решили в Малом театре, где идут репетиции нового спектакля «Плащ кардинала» по пьесе Павла Гусева. Тем более что история любой страны — будь то Франция или Россия — дает массу поводов для понимания того, что происходит в них сегодня. И уж тем более дает возможность увидеть масштаб политических фигур прошлого и настоящего. Сравнение, увы, не в пользу последних.

Режиссер — Владимир Драгунов, художник — Лариса Ломакина, композитор — Григорий Гоберник.

Несколько колонн красного дерева на заднике, и в его раме, как на экране, меняются гобеленовые картины. У левого портала — столик с шахматными фигурами. Это не столько часть декорации, сколько символ спектакля. Придворные короля Людовика XIII оказываются шахматными фигурами в руках кардинала Ришелье — первого министра Франции. Причем теми самыми, которые ходят е2-е4, даже если считают себя ферзями. Это иллюзии, господа, и их наголову разбивает настоящий король — кардинал Ришелье. На доску им поставлены — Честь. Любовь. Страсть. Амбиции.

Королева: Поверь, я слишком хорошо знаю кардинала и дорого заплатила, чтобы узнать его. Он повсюду, и ему известно все, даже наши мысли.

А этот страшный человек ходит по сцене весь в красном — красный атласный плащ с белым длинным воротником, красные до локтей перчатки и маленькая красная шапочка на голове. Корифей Малого Ярослав Барышев знает про своего героя, кажется, все. У него даже портрет Ришелье на туалетном столике стоит.

- Смотрите, — говорит Ярослав Павлович, — какие умные глаза. По портрету можно сказать, сколько в нем достоинств и ума. Милейший был человек.

- Ну да, а мог бы и бритвой по горлу, — говорю я.

- Он же все для Франции делал. Я вот тут фразочку его выписал: «Я был суров с иными, чтобы быть ласковым для всех».

И дальше выдает море информации про серого кардинала короля Франции. Совсем не серая личность была, доложу я вам: флот Франции, первая газета, честь страны на международной арене — это все Ришелье. Непредсказуемость — тоже он: вот, чтобы завоевать сердце королевы Анны Австрийской, Ришелье, священник, танцевал перед ней тарантеллу в костюме Полишинеля, хотя не умел танцевать.

- А Петр I приехал в Париж и пришел к памятнику Ришелье. «Я отдаю вам, ваше преосвященство, половину государства, — сказал он. — Научите меня царствовать». За его спиной в ту же секунду раздался чей-то голос: «Он у вас и вторую половину отнимет». Вот такой многозначный, многомерный был человек — кардинал Ришелье. Еще он кошек...

- Ярослав Палыч, кардинал, на сцену! — раздается голос из репродуктора.

Король: Ришелье!.. Позовите кардинала! Входит кардинал.

Ришелье: Вы звали меня, что вам угодно? Костюмы — кринолины, бархатные камзолы, высокие воротники, ленты через плечо и перья в шляпах. Перья, между прочим, натуральные, страусиные. Художник спектакля Лариса Ломакина уверяет меня, что это не реставрация исторических костюмов, а некая квинтэссенция характера и стиля времени.

- Есть современные моменты в характерах, например серая свита кардинала одета вполне современно. Условность скорее присутствует в цвете: единственный цветной костюм — у кардинала, все остальное — серо-черно-белая гамма.

Как по заказу, из правой кулисы выходит артистка, по стати и платью которой безошибочно можно воскликнуть: «Королева!» Это Елена Харитонова — выпускница Щепкинского училища, можно сказать — хроник в королевском деле Малого театра. Она — принцесса в спектакле «Тайны мадридского двора», леди Мильфорд в «Коварстве и любви» и очень знатная особа в «Хрониках дворцовых переворотов».

- Лена, приятно быть королевой?

- Ну конечно. Сразу чувствуешь отношение, когда выходишь на сцену, — даже режиссер обращается ко мне: «Ваше величество». Но не мной сказано: «Короля играет свита»...

Пришел фотограф. Делают съемку. Ришелье тем временем, подступаясь к королеве, декламирует:

Орлов с Истоминой в постели
В убогой наготе лежал.
Не отличился в жарком деле
Непостоянный генерал...
Не думав милого обидеть,
Взяла Лаиса микроскоп
и говорит: «Позволь увидеть,
чем ты меня, мой милый, ...»

От неожиданности я даже подскочила на месте: ну, думаю, доигрались: эдакую фривольность впендюрили в текст Альфреда де Виньи или это уже в переработке современного автора всплыло?

- Да нет, это эпиграмма Пушкина, — смеется кардинал, не захотевший просто так, без текста позировать с королевой перед фотокамерой. — Вот я Пушкина и подложил.

Я же говорю: от такого кардинала чего угодно жди.

***
Надо сказать, что в «Плаще кардинала» — сплошные хроники. Заняты те, кто прошел школу дворцовых переворотов и интриг в разных спектаклях. Кардинал-Барышев дважды Иван Грозный («Смерть Иоанна Грозного» и «Князь Серебряный»), Сен-Мар — Василий Зотов, актер редкого теперь амплуа героя-любовника, который за шесть лет работы в Малом переиграл и принцев, и королей. Его нынешний герой, Сен-Мар, попадет в жуткий переплет, устроенный ему ловким кардиналом.

- Вася, а ты хотел бы испытать подобную «экстрему»?

- Нет. Я человек спокойный. «Экстремы» в жизни хватает. 10 дней назад меня ввели на роль Глумова, и я утром репетировал Сен-Мара здесь, а потом мчался в основное здание. В бреду путал текст. А адреналин я сбрасываю на футболе.

В полной уверенности, что действует самостоятельно, Сен-Мар совершает цепь рискованных поступков и даже за спиной короля объявляет войну Испании. Но... Мышеловка захлопывается, и честолюбивый юноша оказывается в темнице, куда приходит кардинал.

***
В актерском буфете, где, кстати сказать, очень прилично кормят королевский двор и всех других, кардинал с Людовиком (Сергей Кагаков) обсуждают, как лучше играть помешательство последнего.

- Легкомысленно, легкомысленно, как у Хлестакова, — советует кардинал, запивая литературную ассоциацию чаем.

- А ради чего закручена интрига? — спрашиваю я у Владимира Драгунова.
- Эта интрига — вне логики, она затеяна Ришелье как бы против себя.
- ???

- Кардинал провоцирует его на заговор против себя, чтобы испытать на прочность своего будущего преемника. Ему надо провести Сен-Мара через испытания любви, дружбы, власти. Эти понятия были сильны прежде: во всяком случае ноги об это — так, как теперь, — не вытирали.

- У каждого короля или президента есть свой кардинал. С какой политической фигурой вы ассоциируете Ришелье в России? С фигурой Березовского?..

- Нет. Этому — слишком много чести. Есть личности попривлекательнее. Во всяком случае, те исторические персонажи, о которых идет речь в спектакле, делали что-то для своей страны, а не только для себя.

***
Несмотря на всю серьезность личности, естественным образом напрашивающиеся ассоциации с современностью, атмосфера на сценической площадке, можно сказать, легкомысленная. Вот на столе посреди сцены один господин душит другого.

- Вы знаете, — произносит один, оторвавшись от шеи другого, — у меня лосины черно-белые.
- И что? — спрашивает из зала режиссер.

- Так, может, сделать так, чтобы штаны упали, и лосины так обыграть?..
Напряжение органной музыки нарастает. Начали проходить сцену юного заговорщика с его возлюбленной. Мария (Варвара Андреева) вышла в шикарном платье из черного бархата, отделанном золотой тесьмой, шитьем и кружевами. Двойной высокий белоснежный воротник похож на чашу, в которую помещена хорошенькая головка. Но этой головке не позавидуешь: ее ждут испытания, перед которыми оказывалась любая королевская особа, — или любовь, или власть.

Первоклассный художник Анатолий Кузнецов ставит свет и записывает партитуру на компьютер. Пока еще не завезли, может быть, самую важную сценографическую деталь — черное зеркало из Германии. В нем, как в черном омуте, отразятся и гибель короля, так похожего на нашего Павла I, и расставание влюбленной пары Сен-Мара и Марии, и величественное спокойствие кардинала перед лицом любых испытаний.- Понимаешь, сегодня в обществе — острый дефицит поступков властей. Их почти не существует: можно вспомнить один, как это ни печально, решительный поступок — с «Норд-Остом». Все остальное — по принципу «куда вынесет». Вот Ришелье — тот принимал решения и совершал поступки и не боялся отвечать. Это есть в финале, до которого мы сегодня не дошли и вряд ли дойдем...

- Прошу приготовиться на 13-ю картину! — снова голос помрежа из репродуктора.
А где же тот самый плащ кардинала, который заявлен в названии пьесы и о котором прописано в тексте, когда Ришелье является в тюрьму к Сен-Мару:

- Я оставляю вам свой плащ (должен же я отдать дань вашей романтической натуре!) — в нем вы сможете беспрепятственно пройти через все посты. У ворот вас будет ждать карета, она доставит вас ко мне. Там мы обсудим наши дальнейшие планы...

Плащ — как символ власти, как компромисс с совестью. Выберет ли его романтический порывистый герой, который идет на смену старому умному политику?

В узком коридоре Малого — тихо. Все или на сцене, или «заряжаются» за кулисами. Один плащ кардинала — черный, шелковый, достаточно скромный, — сиротливо смотрится на металлической вешалке. Одинокий человек был этот кардинал...


Марина РАЙКИНА
«Московский комсомолец», 21.12.2002

«Листая старые подшивки»

ЯРОСЛАВ МНОГОГРАННЫЙ

Народному артисту России, одному из ведущих актеров Малого театра Ярославу Барышеву исполнилось 60 лет.

«Листая старые подшивки»

ЯРОСЛАВ МНОГОГРАННЫЙ

Народному артисту России, одному из ведущих актеров Малого театра Ярославу Барышеву исполнилось 60 лет.
Я очень хорошо помню свое впечатление от первой встречи с Ярославом Павловичем Барышевым. Я был еще мальчишкой, учился в школе, и поехал к папе в Киев, где Малый театр был на гастролях. Тогда в театр пришла группа молодых актеров (Виктор Павлов, Виталий Соломин, Ярослав Барышев). Я запомнил красивого, молодого, стремительного человека с курчавой головой, какой-то пушкинской внешности и энергии. Папа, Виктор Иванович Коршунов, сказал, что это - очень интересный молодой актер Ярослав Барышев. Хорошо помню Ярослава Павловича в «Любови Яровой» в постановке Петра Фоменко, в этом спектакле отец играл Кошкина, а Барышев - Грозного. Уже будучи в труппе Малого театра, я на всю жизнь запомнил его роль в «Заговоре Фиеско». Потом мы столкнулись с Ярославом Павловичем как партнеры: в «Недоросле» я играл Митрофана, а он - Стародума, потом - в «Князе Серебряном», в «Грозном», в «Волках и овцах»...
Когда я познакомился с ним ближе, он произвел на меня впечатление личности очень свободной, самостоятельной, со своей позицией, с яркой актерской и человеческой индивидуальностью. Он очень тонкий, точный актер, с ним легко и интересно работать, потому что он всегда открыт партнеру, не отгорожен от него какой-то собственной «стенкой», как бывает иногда. Он - человек доброжелательный, откровенный, прямой, поэтому с ним легко и приятно общаться. Я от души желаю Ярославу Павловичу здоровья, ролей, творчества. И новых стихов - я знаю, что он пишет прекрасные стихи. И картин, потому что он и живописец, и притом замечательный.

Александр КОРШУНОВ
«Культура», 21.02.2002

«Листая старые подшивки»

НЕКОВАРНАЯ ЛЮБОВЬ ЮРИЯ

Сначала показалось странным, что сидевший рядом со мной немолодой человек в середине второго действия стал допытываться у своей спутницы, чем закончится происходящее на сцене. Потом кто-то громким шепотом воскликнул: «Неужели он ее отравит?!»...

«Листая старые подшивки»

НЕКОВАРНАЯ ЛЮБОВЬ ЮРИЯ

Сначала показалось странным, что сидевший рядом со мной немолодой человек в середине второго действия стал допытываться у своей спутницы, чем закончится происходящее на сцене. Потом кто-то громким шепотом воскликнул: «Неужели он ее отравит?!» На сцене горели шиллеровские страсти «Коварство и любовь». Я присмотрелась к этим зрителям они не были похожи на случайно забредших в театр. Кроме того, на премьеру в Малый театр заглянуть так, между прочим, и невозможно: билетов в кассе не бывает. Просто сюжет трагедии нашим зрителем забыт немного. Но, очевидно, это не единственная причина, заставившая Юрия Соломина поставить ее.

Да, пьеса эта немного подзабыта. Но Юрий Соломин решился напомнить о чистоте чувства двух юных сердец, которым уготована судьба Ромео и Джульетты, но не из-за вражды семейств, а по причине их сословных различий. Тема вечная. Так же, как и коварство, нечистоплотность, интриги правителей и прочее, чем наполнен мир, а значит, и захватывающий сюжет пьесы.

... Это было в 30-е годы прошлого столетия. На сцене Малого театра давали «Коварство и любовь». Великий Мочалов играл Фердинанда. И вот своим знаменитым громким шепотом он произносит одну фразу. Это вызвало взрыв аплодисментов. П.П. Каратыгин, драматург, не расслышал произнесенные артистом слова и склонился к своему соседу, подвыпившему купчику, который в бешеном восторге бил в ладони и стучал ногами: «Что такое сказал Мочалов? «Купчик сконфузился немного: «Не слышал, батюшка, извините. Но играет-то как, злодей, — чудо! чудо! «Вот такое же чудо преподнес нам и современный Малый театр.

Малый театр славен редкой способностью создать исполнительский ансамбль. Этот механизм, тонкий и очень капризный, и на его сцене порой дает сбои. До начала спектакля мне казалось, вот появится Валерий Баринов (фон Вальтер), актер, способный заполнять собой все пространство сцены даже когда молчит, и другие останутся в его тени. Однако у Василия Бочкарева (Вурм, личный секретарь фон Вальтера), Ярослава Барышева (Миллер), Евгения Самойлова, исполнившего эпизодическую роль камердинера герцога, биотоки не менее мощны... Но вот начался спектакль, и все дарования слились воедино, захватили зрителей и своей страстностью, и своеобразием трактовок персонажей. К примеру, Вурм в переводе с немецкого это слово означает «червяк» в разных постановках всегда был явным подлецом. На Вурме-Бочкареве — маска добропорядочности, серое лицо, серый костюм... Может ли достичь больших высот в карьере человек с откровенной печатью негодяя на лице? Вопрос нынче очень актуальный. Не сразу понятно из-за этого, почему так категорически отвергает притязания Вурма на Луизу старик Миллер. А когда секретарь сбрасывает маску перед своим сюзереном, то даже того, прирожденного мастера политических интриг, потрясает его цинизм.

Однако судя по реакциям зрительного зала, коварство политиков вообще надоело порядком. Естественно, что иногда о нем хочется забыть, а потому бурю восторгов вызывает гротескный гофмаршал-дурак фон Кальб в великолепном исполнении Александра Клюквина.

Упомянутый Мочалов создал в свое время нетрадиционный образ Фердинанда человека сильного, немного грубоватого даже, не мирящегося с ложью окружающих. Каким может быть Фердинанд в наше время? Думаю, мочаловская трактовка не подошла потому, что, скорее, вызвала бы ассоциацию с нынешними парвеню, «новыми русскими». А потому романтического влюбленного играет Василий Зотов — актер с благородной, утонченной внешностью, не лишенной, однако, мужественности. Верится в то, что такого Фердинанда могла полюбить и леди Мильфорд, и Луиза. Актриса Елена Харитонова (леди Мильфорд) создала запоминающийся образ красивой, доброй, но несчастливой женщины, ставшей жертвой коварства сановных особ.

Как часто бывает, что актеры, изображая на сцене любовь, все равно существуют каждый сам по себе. Думаешь: «И за что она его полюбила?!», или наоборот: он — ее. Если бы не верилось в чувства «соломинских» Луизы (Татьяна Скиба) и Фердинанда, то спектакль рассыпался бы. Не помогли бы ни великолепные костюмы и декорации художника Энара Стенберга, ни прекрасная музыка Григория Гоберника. Но на сцене предстает настоящее чувство, ради которого стоит и умереть. Наверное, не мне одной стало ясно на душе от того, что есть такой замечательный театр.

Маргарита МАРУТЯН
«Российские вести»,03.02.1999

СЕРЫЙ КАРДИНАЛ В КРАСНОЙ МАНТИИ

Иной добротный спектакль, построенный на историческом материале, может сказать о современности больше, чем сто злободневных постановок, где штукарством и капустничеством пытаются вытащить или скрыть отсутствие серьезной драматургии...

СЕРЫЙ КАРДИНАЛ В КРАСНОЙ МАНТИИ

Иной добротный спектакль, построенный на историческом материале, может сказать о современности больше, чем сто злободневных постановок, где штукарством и капустничеством пытаются вытащить или скрыть отсутствие серьезной драматургии.

«Плащ кардинала» по пьесе Павла Гусева, поставленный режиссером Владимиром Драгуновым на сцене филиала Малого театра, относится к классической постановке, где есть крепкая драматургия: точность образов, четкость мысли, интересная интрига, а главное – превращение зрителя в соучастника. Драматург и режиссер рассчитывают на умного зрителя, умеющего видеть за слышимым текстом подтекст.

Глубина характеров, четкость сценографии, органичность музыкального сопровождения – все вместе породило спектакль, когда театр не развлекает, а учит думать, сопоставлять, размышлять и воздействовать на современную жизнь. Малый театр верен традициям. Учить человека жить!

Старость! Ее все ощущают физически. Добрые люди нормально воспринимают возраст, а фальшивые, карьерные, злые, мстительные с ужасом: жизнь уходит, и появляется страх потерять власть, а для чего же тогда жить?

Таков главный герой – Ришелье. Кардинал. Правитель. Серый кардинал в красной мантии.

Что король? Король ничто, ибо им управляют свита, окружение. А манипулирует всеми кардинал Ришелье.

«Что за безысходная тоска! Что за нескончаемые тревоги! Если бы какой-нибудь честолюбец увидел меня сейчас, он сбежал бы в пустыню. Что мое могущество? Жалкий отсвет королевской власти, а каких трудов стоило двадцать лет удерживать этот беспрерывно отклоняющийся луч!.. Мне приходится тратить столько сил, чтобы удержаться на вершине власти!»

На что уходит жизнь? На то, чтобы удержаться во власти. Властвовать! Унижать, преследовать, уничтожать, ставить других в такие предлагаемые обстоятельства, чтобы они делали только то, что нужно тебе, хочется тебе, важно для тебя.

«Плащ кардинала», пьеса Павла Гусева, написанная по роману Альфреда де Виньи «Сен-Мар, или Заговор во времена Людовика ХIII», полна аллюзий. Но аллюзии рождают ассоциации. С нашим временем.

Борьба за власть, когда все средства хороши, когда говорится одно – громкие и правильные слова, но подразумевается другое…

Столкнуть, одному человеку сказать про другого, честного сломать, подлого возвысить, храброго унизить, сильного подавить, умного нейтрализовать.

И за всем этим – кардинал Ришелье, роль которого ровно и спокойно играет артист Ярослав Барышев. Просто так он и фразы не произнесет, не взглянет на другого. Все выверено и отточено. Скупость в движениях, четкость речи, умение заставить не просто слушать, а подчиниться взгляду.

Роже, секретарь кардинала, в исполнении Петра Абрамова ловит эти взгляды, верно отыгрывает. Пластика артиста великолепна. Он растворяется в кардинале, как это требуется от верных слуг.

Хотя, конечно, прав Сен-Мар (его сочно играет восходящая звезда Василий Зотов, которого, не сомневаюсь, скоро откроет кинематограф), обращаясь к королю: «По первому знаку друзья кардинала станут его врагами. Ничто так не переменчиво, как свита…»

А коли так, то нужно удерживать людей в страхе и все о них знать. Все. Предугадывать их мысли… Следить, шпионить, сталкивать, провоцировать.

Режиссерски спектакль получился психологически точно выстроенным: все лишнее убрать, минимум страстей в движениях, в подаче текста, максимум подтекста в каждой фразе. Идея проста: закулисье интриг, подковерные игры – это определяет жизнь многих политиков, облеченных властью, но начисто забывающих о своей обязанности делать жизнь людей лучше. Им не до этого. Главное – не лишиться власти. Разлучить влюбленных, посадить неугодных, изолировать совестливых, обезглавить талантливых и умных. Таков Ришелье. Хитрым, умным, коварным, подлым, образованным предстает он перед нами в исполнении Ярослава Барышева.

Стена – зеркало – отражение героев. Точность оформления, когда деталь говорит больше, чем серьезные декорационные перестановки.

Сценография Ларисы Ломакиной (она же и художник по костюмам) создает пространство, когда апартаменты кардинала легко трансформируются в покои королевы, дом Сен-Мара в Париже, во дворец короля, дворец Ришелье в Париже…

Владимир Драгунов, как я думаю, намеренно выстроил спектакль в замедленном темпе… Все обстоятельно. Зритель должен успеть не просто услышать, а вслушаться. Всмотреться и вслушаться, понять взаимоотношения героев, проследить за развитием их характеров – короля Франции, блистательно сыгранного Сергеем Кагаковым, маркиза Анри де Сен-Мара – обер-шталмейстера (как звучит-то!) в исполнении молодого мастера Василия Зотова, за Анной Австрийской – королевой (Елена Харитонова), умной, хитрой, властной, а порой завистливой и коварной.

Судья Лобардемон (Юрий Ильин), Жозеф (Александр Вахтеров), поверенный кардинала – типы. Образы, созданные артистами, не просто достоверны и убедительны – они страшны. Мы, зрители, понимаем, с каким сладострастием приближенные, забыв начисто о достоинстве, чести, искренности, справедливости, выполняют волю кардинала, уничтожая других людей, унижая, ломая их.

На фоне этого развивается любовная линия. Марию Гонзаго обаятельная актриса Варвара Андреева играет ярко, порывисто, щедро: «Я люблю, я хочу, я жду, я мечтаю…»

Пишу эти строки спустя три месяца после премьеры. Но спектакль врезался в память. Так и должно происходить с произведениями театрального искусства. Смотрел давно, а помнишь, будто видел вчера. Значит, западает.

Владимир ШАХИДЖАНЯН

«Литературная газета», №27 (5930) 2 — 8 июля 2003 года

15 января свой день рождения отмечает замечательный актер Малого театра, народный артист России Ярослав Павлович Барышев.

Сегодня, от лица всех почитателей большого таланта Ярослава Барышева, хочется пожелать ему здоровья, новых вершин и достойных творческих предложений.

15 января свой день рождения отмечает замечательный актер Малого театра, народный артист России Ярослав Павлович Барышев.
Царь Иоанн Грозный из одноименного спектакля по пьесе А.К.Толстого и жалкий музыкант Миллер в «Коварстве и любви», князь Иван Петрович Шуйский в «Царе Федоре Иоанновиче», резонер Стародум из «Недоросля»... Что объединяет эти непохожие образы? Талант Ярослава Барышева, который воплощает их на великой сцене Малого театра. Ему присуще редкое актерское свойство: даже сентиментально-пафосные роли делать глубокими, искренними и человечными. Знакомые слова классических произведений в исполнении Ярослава Павловича звучат так «как будто их рождала не память рабская, но сердце». И вот, Стародум уже не кажется таким положительно-одномерным, а музыкант Миллер вызывает подлинное сочувствие и даже - свидетельствуем — слезы в зрительном зале, а это нынче — большая редкость на театре и дорогого стоит.
Сегодня, от лица всех почитателей большого таланта Ярослава Барышева, хочется пожелать ему здоровья, новых вершин и достойных творческих предложений.