Виктор Коршунов: Нет ничего дороже правды
На старинном тёмном столике две тёмно-синие с золотом чашки. Крепко заваренный чай - непременный атрибут бесед в этом кабинете, заполненном многочисленными книгами, фотографиями, памятными подарками. Во всём чувствуется присутствие рачительного хозяина. Мы в Малом театре, в кабинете директора - народного артиста СССР Виктора Ивановича Коршунова. В эти дни он отмечает своё 75-летие. С юбилеем артиста поздравил Президент России.
Коршунов - целая эпоха в истории одного из старейших театров страны. Более полувека на сцене, десятки образов, профессор Щепкинского училища, благословивший в профессию не одну сотню актёров, среди которых Эдуард Марцевич, Людмила Полякова, Василий Бочкарёв, Светлана Немоляева, Станислав Любшин, Валерий Баринов, Александр Домогаров, Игорь Петренко и многие другие.
Еще один стол накрыт для чая на большой картине, что висит напротив двери кабинета. Вокруг него, озорно поглядывая в нашу сторону, сидят прославленные актрисы «дома Островского» - Александра Яблочкина, Евдокия Турчанинова и Варвара Рыжова. Хозяин кабинета называет их - «мой художественный совет». Когда ему бывает трудно, он всегда смотрит на картину, и «великие старухи Малого», как их здесь называют, словно советуют, как поступить.
- Невозможно себе представить, что я уже больше пятидесяти лет в театре. Кажется, что я пришел сюда совсем недавно. Но когда начнешь перебирать в памяти, сколько всего произошло, то понимаешь, что на это действительно нужны годы.
По существу, мой путь в жизни, мою профессию определила война. Семья у нас была простая, актеров в ней не было. Родители - из крестьян. Папа в двенадцать лет приехал в Москву работать мальчиком на побегушках, чтобы помогать семье. Потом у него были разные специальности. В 41-м ушел на войну и с первых до последних дней воевал. Мы с мамой во время войны оставались в Москве.
Очень хорошо помню мою первую военную осень, особенно Сухаревский рынок, рядом с которым жил. Мне двенадцать лет. По городу летал пепел от бумаг и документов, которые в панике сжигали в различных учреждениях. Кто-то куда-то бежал, несли какие-то тюки, батоны колбасы, у кого-то обнаружили полный чемодан шоколада. Все это на меня, мальчишку, произвело большое впечатление. Моя мама, как и большинство взрослых, чуть ли не круглосуточно была на работе. Мы бегали по улицам, собирали еще раскаленные осколки от снарядов, сбрасывали зажигалки с крыш. Помню, как первых пленных немцев вели по Садовому кольцу...
И что такое голод, я очень хорошо знаю. Мы, мальчишки и девчонки, рылись в мусоре, в котором не было ни картофельной кожуры, ни объедков, ни корок - ничего похожего на еду. С двух-трех часов ночи стояли в очереди в булочную, которая была у нас на углу. И при этом бегали в сад «Эрмитаж», в другую очередь - за билетами на оперетту. Она одна из первых вернулась в Москву. И тогда же я пошел с ребятами в Дом пионеров, записался в драмкружок, честно говоря, до конца не понимая, что это такое. До войны мы больше в кино ходили.
- Вы ведь родом с Сухаревки, пользовавшейся определенной славой...
- Да, я жил в центре хулиганской Москвы. Одно слово - Сухаревский рынок. Там собирались люди самых разных национальностей. Мы, конечно, и дружили, и ссорились, и дрались, но не на почве национальных разногласий - этого никогда не было. В моем детстве редко кто матом ругался. И, между прочим, за этим следили и от этого нас ограждали те самые взрослые ребята, которых, как известно, боялась вся Москва. Но, когда началась война, они сразу ушли добровольцами на фронт. И почти никто не вернулся. Они ни обижали никого из нас. Было негласное правило - в своем районе «грешить» нельзя.
Однажды мы с друзьями пришли в кинотеатр «Буран» на утренний сеанс и увидели, как гроза улицы Костя лупил тростью взрослого парня за то, что тот залез в карман к старухе. По их понятиям, можно было украсть, но не у старухи. Не подумайте, что я хочу облагородить преступников, но у них была своя этика. Вспоминая это, мне представляется, что сейчас же мы все больше и больше теряем что-то очень важное в человеческом плане.
Вот в это время я и пришел в театральный кружок. Там мы и сочиняли, и играли, и, что самое главное, много выступали в госпиталях. У меня эти нелегкие годы стали лучшим временем для понимания людей. Они как-то по-особенному проявляли их честность, порядочность, доброту. Люди, оказавшись в экстремальных условиях, помогали друг другу, делились последним. Обнажались их самые лучшие качества, потому что все жили только одним - победить. И когда мы, мальчишки и девчонки, выступали перед ранеными - читали стихи, играли отрывки, пели, читали им письма родных, то чувствовали, что они почти счастливы. Я тоже счастлив, что прошел через это.
Именно тогда я начал задумываться о том, кем быть. Папа, вернувшись с фронта, видел меня инженером, считая, что артист - профессия несерьезная. Но я уже к тому моменту успел почувствовать, что это профессия особенная и нужная. Словом, выбор был сделан. И спустя два года после Дня Победы поступал Школу-студию МХАТ.
Студенческая пора - самое прекрасное время в жизни, когда каждый день полон надежд, все перед тобой открывается, ты мечтаешь обо всем с юношеским максимализмом - и о деле, и о любви, обо всем. Все, кажется, перед тобой открыто, все возможно. Потом начинаются всякие сложности, а пока - все прекрасно.
- А как получилось, что вы попали в Малый театр после Школы-студии МХАТ?
- Жизнь есть жизнь, и всякое бывает. Словом, во МХАТ взяли других людей. Катюшу, мою будущую жену (Екатерина Еланская, художественный руководитель театра «Сфера». - Н.Б.), сразу пригласили в Малый театр, меня - в театр к Охлопкову. Но отец Кати - Илья Судаков, руководивший Театром транспорта, в то время начал ставить у себя «Бронепоезд 14-69». Он хорошо знал наш курс и пригласил меня в театр в этот спектакль. Меня обрадовало, что есть конкретная роль, конкретная работа. Спектакль выдвинули на Сталинскую премию. Но получить мне ее не удалось - на одно из представлений пришли руководители Малого театра - Константин Александрович Зубов и Михаил Иванович Царев. Так я оказался в Малом.
- Кто из старых мастеров оказал на вас самое большое влияние?
- Все. Это были удивительные годы. Вы представляете, я пришел в театр, когда все великие старики были живы: Остужев, Яковлев, а Пашенная, Гоголева, Шатрова ходили тогда в молодых. И даже третьи, четвертые роли играли превосходные актеры. Старики нам старались помочь. Тут особо надо сказать о Евдокии Дмитриевне Турчаниновой, которая с редким вниманием относилась к нам. Такими же заботливыми были и Елена Митрофановна Шатрова, и Дарья Васильевна Зеркалова. Все они прежде всего волновались за атмосферу в театре, были нетерпимы к грубости, пьянству. То поколение в творческом и человеческом смысле - глыбы.
- Но глыбы были и во МХАТе…
- Да, наш курс был единственным, который выпускала Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Она была председателем государственной комиссии, подписывала дипломы. Ей было уже за 80. Я встречал много красивых женщин и у нас, и за рубежом, но женщину с таким шармом не встречал больше никогда. От нее исходила какая-то фантастическая энергетика, которая тебя обволакивала, творила с тобой нечто невообразимое. Впрочем, каждая женщина по-своему интересна. Вообще неинтересных людей не бывает. Но каждый человек, как ларец - чтобы его открыть, нужно подобрать ключ.
- А бывало у вас так, что вы не хотели играть какую-то роль, потому что вам образ был по-человечески не интересен или даже неприятен?
- Такое случалось несколько раз. Например, с Молчалиным. Даже хотел от роли отказаться, что для меня совершенно несвойственно. Мне хотелось Чацкого сыграть, а характер Молчалина поначалу мне был совершенно непонятен. Это была моя первая отрицательная роль. После войны очень хотелось играть людей положительных. Я, наверное, иной раз играл с перебором, излишне старался, но мне очень хотелось, чтобы нечто хорошее переходило от меня к людям. Однако постепенно я стал понимать, что и отрицательные образы позволяют многое понять. В каждой роли есть свои сильные моменты.
- А какая самая любимая ваша роль?
- Я люблю их все. Потому что каждая связана с определенным отрезком жизни, с определенным возрастом, со своими радостями и потерями.
- Виктор Иванович, вы уже полвека преподаете в Щепкинском училище. Поделитесь секретом актерской профессии, который вы раскрываете своим ученикам.
- Никого нельзя научить быть актером. Можно помочь человеку раскрыться. Важно заложить и вскрыть в нем творческие возможности. А дальше он должен всю жизнь постигать профессию. И еще я не устаю повторять студентам: надо быть честными и порядочными людьми, а уж дальше по жизни будете решать задачи в соответствии со своими моральными устоями. Игорь Владимирович Ильинский как-то сказал, что на сцене дороже правды, труднее правды, выразительнее правды, лучше правды ничего нет. То же самое и в жизни.
- А как уживается актер Коршунов с директором Коршуновым?
- Непросто, конечно. Меня иной раз спрашивают: зачем вам это нужно? В ответе на этот вопрос есть то, о чем я говорил про войну, - ответственность. Так уж моя жизнь сложилась. Я привык нести ответственность за людей, за дело.
Беседовала Наталия БАТАЕН
«Парламентская газета», 25 ноября 2004 г.