ЛЕШКОВСКАЯ Елена Константиновна (наст. фам. — Ляшковская) (1864, Егорьевск, — 12. VI. 1925, Москва) — русская актриса. Народная артистка Республики (1924). Будучи курсисткой Московских высших женских курсов, в 1885 поступила в Музыкальное драматическое училище Московского филармонического общества; педагоги — О. А. Правдин (драматический класс), А. М. Невский и К. Г. Вильде (класс дикции и декламации). На выпускном спектакле с большим успехом сыграла роль Лили («Завоеванное счастье» В. А. Крылова, 1887). По окончании училища в 1888 была принята в труппу Малого театра. Уже в первых ролях (Зина «Семья» Крылова, дебют Лешковской на сцене Малого театра, 1887; Лика — «Шалость» Крылова, 1888, и др.) Лешковская обратила на себя внимание естественностью и легкостью игры, искренностью чувств, выразительностью мимики, пластичностью. Одухотворенность, эмоциональность исполнения Лешковской роли Иоланты («Дочь короля Рене» Андерсена, 1888) вдохновили П. И. Чайковского на создание оперы «Иоланта». В первые годы значительную часть репертуара Лешковской составляли драматические роли: Марина Мнишек («Борис Годунов», 1889; «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Островского, 1892), королева Мария («Рюи Блаз» Гюго, 1891), Лиза («Дворянское гнездо» по Тургеневу, 1895) и др. Однако индивидуальность актрисы четко определилась в комедийных ролях. Особенно метко рисовала Лешковская светских «хищниц», кокеток, интриганок, раскрывая их внутреннюю опустошенность, лицемерие: Глафира («Волки и овцы», 1893), Лидия Чебоксарова («Бешеные деньги», 1893), Лебедкина («Поздняя любовь» Островского, 1896) и др. Гибкий тремолирующий голос актрисы передавал скрытую нервную силу, выражал малейшие душевные движения. Остротой, блеском юмора, женственностью, изяществом, неотразимым обаянием, виртуозной техникой, мастерством ведения диалога было отмечено ее исполнение ролей Дианы («Собака садовника» Лопе де Вега, 1893), Катарины («Укрощение строптивой», 1899), леди Тизл («Школа злословия» Шеридана, 1902) и др. Разносторонность дарования Лешковской, владевшей искусством перевоплощения, психологии, анализа, проявилась также в положительных ролях современных женщин. Преодолевая зачастую неполноценность драматургии, материала, Лешковская создала привлекательные, лирические образы девушек, обладающих умом, волей: Нюта («Цепи»Сумбатова, 1888), Вероника («Подорожник» Гославского, 1897) и др. С серединыв 900-х гг. Лешковская перешла на характерные роли более пожилых женщин: Мамаева («На всякого мудреца довольно простоты», 1905), Звездинцева («Плоды просвещения», 1907), миссис Чивлей («Идеальный муж» Уайльда, 1909), Огудалова («Бесприданница», 1912), Острогина («Ночной туман» Сумбатова, 1916) и др. В советское время творчество Елены Константиновны приобрело особую остроту сатирического обличения и гармоническую ясность; роли: княжна Плавутина-Плавунцова («Холопы» Гнедича, 1921), Гурмыжская (1921), Турусина («На всякого мудреца...», 1923), Пелагея Егоровна («Бедности не порок», 1924) и др. С 1920 Лешковская преподавала в 3-й студии МОНО , реорганизованной в Студию им. Ермоловой (в 1922-25 Лешковская была директором этой студии). Другие роли: Наталья Дмитриевна («Гере от ума», 1899), Дарья Владимировна («Пустоцвет» Персияниновой, 1903), Лона Ладинзер («Звезда» Бара, 1906), Гертруда («Любовь- все» Седерберга, 1910), Сюзанна («Женитьба Фигаро», 1910), баронесса де Галье («Очаг» Мирбо, 1910), Мадлон («Жеманницы» Мольера, 1911), Зоя Блондель («На полпути» Пинеро, 1912), Анна Андреевна («Ревизор», 1913), Антрыгина («Свои собаки грызутся, чужая не приставай», 1914), герцогиня Мальборо («Стакан воды» Скриба, 1915), Глафира («Декабрист» Гнедича, 1918), княгиня Тугоуховская («Горе от ума», 1919).
Лит.: Якобсон П., Актеры о своем творчестве, в кн.: Театральный альманах. Сб. статей и материалов, кн. 7, M., 1948, с. 123-27;
Амфитеатров А., Последняя реалистка, в кн.: «И черти, и цветы», СПБ , 1913, с. 131- 152;
Михайловский Вл., Е. К. Лешковская (к 25-летию ее сценич. деятельности), «ЕИТ». Сезон 1913, вып. 3, СПБ , с. 44-52;
Кара-Мурза С. Г., Малый театр. Очерки и впечатления. 1891-1924, M., 1924, с. 130-140;
E. K. Лешковская. Письмо Южина В. В. Федорову, в кн.: Южин-Сумбатов А. И., Воспоминания. Записи. Статьи. Письма, М.-Л., 1941, с. 510-13;
Федоров В.В., Е. К. Лешковская. Опыт характеристики, М., (б. г.);
Щeпкина-Куперник Т. Л., Из воспоминаний о русском театре, М., 1956, с. 100-106.
Публикации
По книге Н. Слоновой ЛЕШКОВСКАЯ («Искусство», 1979 г.)
«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ» А.Н.ОСТРОВСКОГО НА СЦЕНЕ МАЛОГО ТЕАТРА
По книге Н. Слоновой ЛЕШКОВСКАЯ («Искусство», 1979 г.)
- Приходится ли Вам пользоваться при разработке ролей литературными, художественными, научными источниками?
- При изображении исторических лиц.
(Из анкеты по психологии, составленной театральной секцией Академии художественных наук (1923)
Мечтательная и нежная Мария-Анна была контрастна другому историческому лицу, Марине Мнишек. В этой работе актрисе впервые помогла Лешковская — бывшая курсистка, которая, подобно другим увлекающимся историей, хорошо была знакома с трудами историка С. М. Соловьева, слушала блестящие лекции В. О. Ключевского, ученика Соловьева, о Смутном времени; хорошо был знаком ей, как и вообще московскому студенчеству, и историко-литературный портрет Марины Мнишек, данный историком-этнографом Н. И. Костомаровым. Исполнительнице оставалось лишь что-то перечитать, все обдумать и приступить к воссозданию образа женщины удивительной судьбы, у которой, по словам Пушкина, была «только одна страсть — честолюбие». Лешковскую с юных лет манила возможность погрузиться на сцене в чужой мир, раствориться в нем. Роль Марины этого требовала, как ни одна другая.
Чтобы создать образ Марины, о которой Пушкин писал, что она «волнует его, как страсть», актрисе надо было постичь время, породившее это, по определению Соловьева, «энергетическое существо», постичь век дерзновенных помыслов, смелых авантюр, международных распрей и смен династий. В XVI веке все так причудливо и вместе с тем закономерно переплетается, что этот век сам начинает волновать, «как страсть».
Пушкин наталкивает на мысль о взаимосвязи происходящего в одно время у разных народов. «Дмитрий многим напоминает Генриха IV. Подобно ему — равнодушен к религии, оба они из соображений политических отрекаются от своей веры; оба любят удовольствия и войну; оба предаются несбыточным планам, оба являются жертвами заговоров». Длительная борьба за трон Генриха Наваррского, переход его, вождя протестантов, в католичество — все это было для Мнишек и Вишневецкого, выведенных в «Борисе Годунове», делом недавнего прошлого. Генрих IV еще царствовал, когда рассказы о подвигах его молодости дразнили горячее воображение Самозванца.
Князь А. Голицын в 1804 году издал в вольной типографии Гария и Компании «Ядро хронологической истории всемирной», где перечисляет следующие события в Европе в 1603 году: смерть английской королевы, вступление на престол Якова VI, объединившего шотландское и английское королевства, а также появление Самозванца: «Гришка, прозванием Отрепьев... отважный изверг... имев сведения о всех приключениях и обстоятельствах прочих и собственно царевича Дмитрия... бежал в Польшу». Слухи о всех «приключениях и обстоятельствах» разносились по Европе относительно быстро.
Идея брака «воскресшего» царевича Дмитрия с Мариной, родившаяся у иезуитов, пришлась по сердцу и Юрию Мнишеку.
Страницы истории раскрыли актрисе характер отца Марины. «Природная склонность и привычка к интриге,— читаем у Соловьева,— неразборчивость средств, гордость, тщеславие были господствующими чертами в характере сандомирского воеводы». Таковы, так сказать, «гены».
Самозванец Пушкина называет Марину «гордою полячкой», а ее ум — «надменным». У Соловьева говорится, что младшая сестра Марины была уже замужем, Марина же, которую даже дамы признавали красавицей, остается все еще незамужней — кавалеры за недоступность прозвали ее «мраморной нимфой». Ею восхищаются, ее молят о любви, из-за нее стреляются — сердце Марины молчит. Соловьев пишет, что Марина «обладала в высшей степени теми качествами, которые давали польской женщине такое видное место в обществе». Этого Марине мало, она стремится к исключительной судьбе. В обществе немалую роль играли связанные со всеми европейскими дворами иезуиты. Им нужна была Московия. Марине — трон. Действия Марины основаны на опыте недавнего для нее прошлого. Казненная Мария Стюарт, законная королева трех корон, могла бы сохранить голову, а на ней — хотя бы одну из корон, не имей она столь нежного сердца. Королева-«девственница» Елизавета, права которой на английский трон были сомнительны, более заманчивый пример для Марины. У нее горит ум, но сердце холодно. Все поступки Марины подчинены одной цели: добыть венец царицы. Короноваться! Марина в «Борисе Годунове» и в «Дмитрии Самозванце» Островского — образ в исполнении Лешковской единый; актриса в обеих пьесах создавала картину неминуемой гибели Самозванца, попавшего в ее сети.
Критик Иванов хотел от Лешковской «больше яркости» в роли Марины. Это никогда не лишнее, а потому можно бы на этом не останавливаться, но Иванов заставляет это сделать перечислением качеств, необходимых, по его мнению, для Марины, «обаятельной, лукавой, бессердечной кокетки — с размеренной речью, с тщательно обдуманными взглядами, жестами, красивыми чувствами и капризными взрывами гнева». Вряд ли оригинал подобного портрета можно назвать «змеей», которая
«И путает, и вьется, и ползет,
Скользит из рук, шипит, грозит и жалит».
Лешковская не наградила Марину желаемыми Иванову характеристическими чертами. Ее Марина не имела времени кокетничать, ей было не до капризов, она вела неслыханную по своей дерзости борьбу за трон. Марина в пьесе Островского требует невозможного и достигает неслыханного. Достаточно проследить даты: 5 мая — сцена с Дмитрием, 6-го Марина, как и хотела, переезжает во дворец, 7-го ее коронуют (на известной старинной гра¬вюре изображена эта пышная церемония), 8-го Ма¬рина венчается с Дмитрием, под праздник святого Николы, чем наносит оскорбление и народу и церкви. А далее за пять дней она перестраивает царский двор Московии на европейский лад: царь с царицей пляшут, рядятся в маски. Дерзостью коварного ума, целеустремленностью, дразнящим зовом плоти при внешнем бесстрастии Марина Лешковской держала в напряжении и Дмитрия и зрителей.
В постановке 1867 года «Дмитрия Самозванца» Островского Федотова в роли Марины танцевала мазурку, о чем вспоминали современники. Вильде, игравший тогда Самозванца, был ее партнером. Южин не танцевал, и Лешковская была лишена такой эффектной детали; Сумбатова вспоминает, что Южина еле удалось научить пройти в полонезе. Но думается, что мазурка могла бы затушевать значительность фразы Марины: «Мы танцевать хотим». Без следовавшего за нею танца фраза превращалась в девиз Марины. «Мы» — иначе Марина уже не назо¬вет себя ни на троне, ни позднее в узилище. «Танцевать» — политическое кредо новой московской царицы, польки: будут в святом Кремле устраиваться зазорные для москалей карнавалы, будут балы на манер блестящих королевств Европы! «Мы танцевать хотим».
Подробнее >
ГРАНД-КОКЕТ РОССИИ
Актриса
Елена Константиновна Лешковская (1864 — 1925)
Заядлые театралы толпились около подъезда Малого театра, делились впечатлениями от только что просмотренного спектакля, пренебрегая опасностью опоздать на последнюю конку.
- Ну, и стерва же эта Лешковская!
- Да не Лешковская, а баба, которую она играет.
- Ну, не скажите, раз она так хорошо вжилась в образ, значит, и по жизни такая же...
Лешковскую называли “лучшей гранд-кокет России”. У нее были красивые глаза, стройная фигура, своеобразный, чуть дрожащий голос. Первые же звуки ее голоса, насыщенного трепетом неудовлетворенной страсти, будоражили всех мужчин и будили ревность в сердцах всех женщин. Она восхитительно воплощала на сцене образы покорительниц мужских сердец, задорных и коварных хищниц, ловких интриганок, лукавых кокеток, бессердечных эгоисток. “Не знаю ни одного знакомого мужчины, который не был бы влюблен в Лешковскую, — вспоминала Н. А. Смирнова.
- Казалось, что ей дано все, чтобы покорять окружающих своему женскому обаянию. А между тем в жизни это была очень скромная, серьезная женщина, проводившая время или в театре, или дома в небольшом кругу интимных друзей”.
Впервые имя
Лешковской появилось на афише Малого театра 20 августа 1887 года. Ее первые партнеры по сцене — М. П. Садовский, Ф. П. Горев, А. П. Ленский, А. И. Южин. Она пришла в театр, когда в нем блистали Г. Н. Федотова, М. Н. Ермолова, Н. А. Никулина, но не потерялась среди знаменитостей и менее чем за год заняла одно из центральных мест в труппе.
Писатель А. В. Амфитеатров рассказывал, что ему врезался в память один момент слабенького спектакля. “В окне в белом платье появляется Лешковская и произносит только одну фразу: “Папочка, а ведь цветы-то завяли”. И весь театр, с первого ряда до верхней галерки, потрясается громом рукоплесканий. Потому что одной фразой, одним появлением актриса дала целый живой образ, который все мгновенно поняли и полюбили”.
У этой чрезвычайно скромной, предельно доброй и сердечной барышни была великолепная “дисциплинированность чувств”. Поэтому она могла играть кого угодно — от “демонических женщин”, господствовавших над мужчинами, до светлых девушек, живущих здравым умом и собственным трудом.
“Великий знаток женской психологии,
Лешковская ведала скрытые женские ходы каждой роли, — вспоминал театральный критик П. А. Марков. — Она легко переходила от наивного фарса к драме, и ее всегда изощренные сценические приемы были оправданы психологией, душевными движениями и взрывами”.
Одна из последних ролей актрисы — Гурмыжская. в “Лесе” А. Н. Островского. Лешковская с блеском сыграла стареющую кокетку, прожившую богатую любовными похождениями жизнь. По жизни же у нее было совсем наоборот — роман с женатым человеком, а потом — одиночество. Оставался лишь театр, где Лешковская могла воплотить на сцене то, что ей никогда не удавалось в жизни.
Михаил ВОСТРЫШЕВ
«Московская правда», 02.09.2006
Подробнее >