Негоциант неполированный.

«Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский. Режиссер — Сергей Женовач. Сценограф — Александр Боровский.

Негоциант неполированный.

«Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский. Режиссер — Сергей Женовач. Сценограф — Александр Боровский.

Среди студентов Петра Наумовича Фоменко всегда особенной популярностью пользовался «Словарь пьес Островского». Для Сергея Женовача, ученика из первых, Островский давно стал чем-то большим, чем автор из обязательного списка. «Правда — хорошо, а счастье лучше» продолжает мысль, прозвучавшую в «Горе от ума» Женовача: резонеры и правдолюбцы в России терпят фиаско, не выдержав дуэли с более привычным этой местности крестьянским или мещанским хитрованством. Поэтому Глеб Подгородинский, сыгравший и Чацкого, и Платона в «Правде…», выглядит в обоих спектаклях одинаково невыигрышно. Он, как тонкошеий птенец, пищит что-то о правде и ломает шапку, в то время как сметливое купечество, спрятав его векселя за пазуху, в ус не дует и деятельно безмолвствует. Удивительно, как лихо, метко и необидно складывается у Женовача оправдание фамусовской философии и купеческой основательности, всех этих крепко стоящих на ногах людей, как соблазнительно надежны, домовиты и дородны замоскворецкие бабы! В жизненном укладе все ладно и понятно, а садовник, таскающий из хозяйского сада яблоки корзинами (первоначальное название пьесы «Наливные яблоки»), — искрометный даже в мычании вороватый хват. Как уважает режиссер своего зрителя, оттого и не увлекает его за собой в бездонные метафизические глубины современной театральной философии, а возвращает ему мораль и реплику — старые, как хорошее вино. «Негоциант неполированный суздальского письма», — говорят на семейном совете о выгодном женихе для дочери. «Он тебе совсем не под кадрель», — увещевает дочку, уставившуюся на любимого голодранца, Мавра Тарасовна. И замученный резкой уличной фонетикой и англизированным лексиконом зритель улыбается... Да и сопереживать «сужету» о влюбленной девушке на выданье под дамокловым мечом брака по расчету, строгой маменьке, тающей от визита зазнобы ее юности, старого унтера Силы Ерофеича Грознова (эта роль стала бенефисной для Василия Бочкарева) и доброй няньке Филицате (замечательная Людмила Полякова), приятнее, коль скоро герои объясняются в яблоневом саду. Вырубленный топором и пером московский уют возвращается — хотя бы со сцены Малого. Главное достоинство спектакля — ансамбль актерских работ в режиссерской огранке. Евгения Глушенко изумительно точна в роли Мавры Тарасовны, хозяйки дома и матери взрослой дочери: неподвижные плечи под добротным и носким платком, презрительный тяжелый взгляд и полные расчета веские слова. Ирина Леонова, недавняя выпускница Щепкинского училища, хорошо и ровно играет молодых героинь, и роль Поликсены Барабошевой не стала исключением. Василий Бочкарев — герой и кумир актерского состава. Крякнет, войдет, присказку вспомнит, ус покрутит и про деньги поговорить не забудет — все как нельзя кстати. Женовач, нашедший общий язык со «стариками» Малого и с молодым поколением актеров, оказался идеальным режиссером для Малого театра.... Но тут уж как судьба распорядится: то ли отправит правду искать, то ли позволит со счастьем остаться.

Екатерина Васенина
«Новая газета», 27 января 2003 года

Сергей Женовач в Малом театре

В Малом театре показали премьеру спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше» по пьесе Островского.

Режиссер на «Счастье».
Сергей Женовач в Малом театре

В Малом театре показали премьеру спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше» по пьесе Островского. Это второй спектакль, поставленный на главной академической сцене русского театра Сергеем Женовачем. Обозреватель Роман Должанский уверен, что театр наконец-то нашел в лице господина Женовача своего идеального режиссера.
С первой здешней постановкой режиссера, «Горем от ума», новый Островский связался в некоторую дилогию. Связь зрителю видна, что называется, невооруженным глазом. В обеих пьесах главный молодой герой – правдолюб, готовый с пеной у рта обличать пороки окружающих. В грибоедовской комедии у Сергея Женовача фамусовский мир был так вкусно сыгран и так прочно и красиво стоял на ногах, что «бунт» Чацкого был заранее обречен на провал. Так и хотелось в финале крикнуть герою актера Глеба Подгородинского: «Ну и поделом же тебе, не по зубам себе выбираешь противников!» В комедии Островского тоже дело идет к унижению и изгнанию принципиального смутьяна, но заканчивается все хорошо – свадьбой по любви с купеческой дочкой. А честного юношу Платона в новом спектакле играет все тот же господин Подгородинский (кстати, под руководством Сергея Женовача очень набравший мастерства со времен премьеры «Горя от ума»).
И не в том дело, что правда торжествует, а в том, что счастливый случай помог. Сколько ни самодурствует глава купеческого семейства Мавра Тарасовна Барабошева, а и на нее жизнь по воле Островского находит управу: в нанятом для пущей важности охранять ворота унтер-офицере Силе Грознове узнает она милого дружка своей молодости. И волшебным образом мгновенно тает тогда бабушкино сердце, осаживает она хамоватого гуляку-сына и соединяет молодых. Сцена судьбоносной встречи героев Евгении Глушенко (Барабошева) и Василия Бочкарева (Грознов) вообще лучшая в спектакле. Эти замечательные мастера Малого театра играют выпукло, с удовольствием, но при том лукаво и иронично. Благо и текст в «Правде...» такой, что только и успеваешь причмокивать от удовольствия да проговаривать про себя в тайной надежде запомнить все эти обороты да выражения. Звучит Островский в спектакле Женовача отчетливо, звонко, но очень естественно.
В сущности, ничего сверхъестественного вроде бы и не происходит. Островского в Малом и без Женовача ставят регулярно (на то театру и дано второе имя – «дом Островского»), и занимают в его пьесах, разумеется, лучшие силы труппы. И играют все эти силы, понятно, с удовольствием, потому что никто лучше Островского в русской драматургии не умел сочинять соблазнительные для лицедеев роли. Да вот только выглядят такие постановки – еще в лучшем случае! – сборными концертами, где каждому участнику до целого спектакля нет никакого дела, и дует каждый в свою дуду, а пьесу если и слышно во всей красоте русского языка, то выглядит она все-таки каким-то величественным литературным памятником, благообразным ископаемым.
Сергей Женовач, никаких режиссерских «Америк» для Малого театра не открывает. Но он всегда чувствует жанр и настрой материала и обладает тем недекларативным внутренним слухом, что позволяет режиссеру к каждому герою, будь тот хоть патентованный самодур, хоть стихийный правдолюбец, найти свой подход и свой ключ. Поэтому и выглядят в «Правде...» все хоть и по-театральному преувеличенно, но в то же время очень живо и привлекательно. Господину Женовачу, кажется, понятно и близко свойственное Островскому приятие общего течения русской жизни, в которой не сегодня все заведено, не завтра кончится, и не нам этот порядок изменить – хотя от страстей нешуточных и конфликтов нравственных никуда людям в этом раскладе не деться. Всегда тут есть чему ужаснуться и что высмеять, но всегда есть чему умилиться и порадоваться.
Царство это никакое не «темное» (хоть и темны обрамляющие подмостки стены купеческого двора-крепости), а матовое, дымчатое. Сквозь белесые, затуманенные небеса в спектакле «Правда – хорошо, а счастье лучше» проглядывает кружок – и не поймешь у художника Александра Боровского, солнце это или луна. И то и другое одновременно. Такая стабильность настраивает на оптимистический лад. «Ура!» не кричат, а нежно выдыхают с облегчением в финале персонажи Островского. То же самое сможем сделать и мы, если союз Сергея Женовача и Малого театра станет постоянным.

Роман Должанский
Коммерсант, 13 января 2003 года

То, что нам надо «Правда - хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.

Пьеса, которую Островский в 1876 г. написал к бенефису своего друга, замечательного актера Николая Музиля, поначалу называлась «Наливные яблоки».

То, что нам надо «Правда - хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.

Пьеса, которую Островский в 1876 г. написал к бенефису своего друга, замечательного актера Николая Музиля, поначалу называлась «Наливные яблоки». Золотая осень, яблоневый сад, милое авторскому сердцу Замоскворечье: постановщикам словно бы предписываются сочные краски и бодрость общего тона. Однако режиссер Сергей Женовач и художник Александр Боровский сразу же преподносят зрителю сюрприз: основной цвет в их спектакле серый.Прямоугольный двор обнесен глухим забором в полтора человеческих роста. Равнодушное, заволокшееся небо: солнце еле-еле пробивается сквозь белесое марево - не светит, а обозначает свое присутствие. Низкие скамейки без спинок, садовая стремянка, прислоненные к забору грабли. Похмельный садовник Меркулыч (Александр Клюквин) наступит на них при первом же своем появлении, и это слегка разрядит нерадостную атмосферу. Купеческое житье-бытье утратило яркость и контрастность: прежний кураж выветрился и из плутовства, и из самодурства, и из бескорыстного правдоискательства. Чувства поостыли даже у влюбленных девушек: они больше не бросаются в воду, как в «Лесе», и не уходят из дому, как в «Горячем сердце». На запальчивый вопрос Поликсены (Ирины Леоновой): «А что меня удержит?» - рассудительная Мавра Тарасовна (Евгения Глушенко) ответит: приданое богатое. И спокойно вернется к своим делам. Домом и домочадцами она правит властно, но без всякого пафоса - по привычке. Впрочем, «жизнь в сером свете» у Островского - совсем не то же самое, что чеховская скука однообразных будней. В мире Островского не бывает скучных историй, не случается скверных анекдотов, и серость здесь особая - не мышастая, а, как сказали бы современницы драматурга, «гри-де-перлевая» - с жемчужным отливом. Она чутко вбирает оттенки: розовеет на восходе, смешивается с синевой на закате. Тонкие световые перемены в спектакле происходят почти незаметно - тем и замечательны. За последние 10 лет в театре Островского проявились и утвердились основательно забытые свойства: пленительная тонкость, живое сочувствие к персонажам, спокойное и улыбчивое человеколюбие. Это в первую очередь заслуга Петра Фоменко и его учеников, из которых Сергея Женовача следует выделить особо. Еще в «Пучине» (сезон 1992/93) он ухитрился наделить аборигенов пресловутого «темного царства» неоспоримым обаянием - так, что слова мелкого чиновника и большого плута Переяркова: «... во-первых, Замоскворечье - моя родина, а во-вторых, у нас промежду собой нежность есть» - зазвучали вдруг с трогательной серьезностью. Обманы, дрязги, свары - это само собой, а нежность все-таки есть. Даже если жизнь в основном состоит из свар и обманов - как в Театре на Малой Бронной, который Женовачу пришлось покинуть. Другой бы обозлился, но Женовач этого не умеет. В Малый театр он принес с собой нерастраченный запас нежности и доброжелательства: в театре это оценили по достоинству. Ставя «Горе от ума», он без труда нашел общий язык со «стариками». В том спектакле у Женовача не получилось выстроить полноценный актерский ансамбль («старики» опытно и беззастенчиво переигрывали всех молодых), но ему удалось пробудить стремление к равноправному партнерству, доказать его выигрышность. «Правда - хорошо, а счастье лучше» в этом смысле - безоговорочная победа режиссера. Евгения Глушенко, Людмила Полякова (нянька Филицата), Василий Бочкарев (отставной унтер Грознов) блистают в спектакле, никого не затмевая и затмить не стараясь. Куда только девался бессмертный дух актерской ревности! Артистам Малого театра привычно играть яркие и цельные характеры; Женовач осознанно выбирает пьесу, где колорит стусклен, а о цельности можно говорить разве что применительно к персонажам второго плана (Глеб, Филицата). Девушка Поликсена, как и большинство молодых героинь Островского, наделена «горячим сердцем», но при том она капризная и балованная купеческая дочка с претензиями на образованность. Мавра Тарасовна отчасти напоминает Марфу Кабанову из «Грозы», но нрав у той был куда круче, а жизненные правила - тверже. Даже бравый унтер Грознов, всеобщий благодетель и русский бог из машины, - натура непростая: геройский старик, душа-человек, но деньги любит без зазрения совести, даже ростовщичеством не гнушается. Против всех ожиданий в Малом театре словно бы обрадовались усложнившимся правилам игры. Несводимость характера к единому знаменателю, переменчивость настроений, затейливый рисунок сценических взаимодействий - все, что предложил режиссер, было охотно принято и изобретательно развито. Надо сказать, что и Женовач в свою очередь немало позаботился об удобствах актерского существования. Он задал спектаклю неторопливый ритм, выстроил спокойные, «усидчивые» мизансцены, ни от кого не требовал чрезмерных усилий. Женовач любит уют и задушевность, как, впрочем, и Александр Николаевич Островский, который не очень верил в высокие идеалы, романтические чувства и т. п., но выше всего ценил жизнь, устроенную ладно и здравомысленно. Спектакль «Правда - хорошо, а счастье лучше» еще раз подтверждает: отзывчивый, остроумный, добропорядочный Островский - это как раз то, что нам надо.

Александр Соколянский
Ведомости, 16 января 2003 года

ПРЕМЬЕРА – «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский.

Бочкарев — страшная Сила

ПРЕМЬЕРА – «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островский.

Бочкарев — страшная Сила

Новый спектакль Сергея Женовача скорее всего не станет столь заметным, как его же «Горе от ума» в том же Малом театре. Отчасти потому, что любую постановку грибоедовской комедии принято рассматривать как событие. Еще и оттого, что комедию Островского режиссер вовсе не стремится пронзить взором новатора. Впрочем, то, чем вообще силен Женовач, в этом спектакле рассыпано достаточно щедро. Интонация и тонкие человеческие наблюдения, эти определяющие достоинства его режиссуры, проявляются и здесь. Артисты Малого театра, славные умением сочно и подробно «проживать» роли, делают это у Женовача легко, ненатужно и очень точно. Причиной тому — атмосфера, разлитая в солнечном сценическом свете, в акварельном несерьезе, с которым Женовач взирает на происходящие события. «Говорящие» названия пьес Островского всегда говорят сами за себя. В них — эмоциональное и смысловое зерно рассказанных историй. Найти это зерно на самом деле мало кому удается. Откопать его под слоями социальной остроты, бытовой правды, весьма трагических (по жизни) обстоятельств и неистребимой романтики «хеппи-эндов» — высший пилотаж.
Женовачу помогают два редких природных чувства: ирония и нежность. «Правда — хорошо, а счастье лучше» — романтическая греза, рождественская сказка о торжестве справедливости вопреки реально предлагаемым и вполне осознанным обстоятельствам бренной жизни. Ленивая беспечность пополам с сословной фанаберией разлиты в пространстве купеческого дома Барабошевых. Знаменитые плоды яблоневого сада, которые огромными корзинами ворует садовник – А.Клюквин, рассыпаны повсюду. Их без конца очищает от кожуры уютная, «себе на уме» нянька Фелицата – Л.Полякова, они обнаруживаются в подвешенном на веревках белоснежном белье (художник А.Боровский). Блестящая деталь: все пекутся о сохранности урожая и при этом все, едва надкусив яблоко, швыряют его за забор. Да и сам забор, эта эфемерная крепостная стена купеческого бытия, обыгран мастерски. За ним шумит и гуляет разнеженное солнцем Замоскворечье, оттуда то и дело доносятся «тексты» любовных свиданий и дружеские хмельные песнопения. Всюду — жизнь, которая, нет слов, куда лучше, чем правда. Правду, в основном обличительного свойства, изрекает бедный интеллигент Платон, и это по-настоящему смешно. Г.Подгородинский, тот самый, что играет у Женовача и Чацкого, воплощает здесь некую легкую пародию на резонера. И если грибоедовскому герою приходилось стыдливо комкать свои эскапады (где, право, найти сегодня молодого человека, на них способного?), то Платон открыто и темпераментно речет правду-матку, для вящего пафоса взгромождаясь на стулья и скамейки. Комедийный талант Подгородинского расцветает, ироническая романтика существования делает его ярким и убедительным. В тон ему играют другие представители молодой «грибоедовской» команды: И.Леонова — Поликсена и В.Низовой — купец Барабошев. Их персонажи не стыдятся своих вполне водевильных свойств: одна — хитра и восторженна, другой откровенно глуп и беспечен.
Но центральная фигура спектакля, конечно, Сила Ерофеич Грознов – В.Бочкарев.
Сочетание в нем «правды», так любимой на подмостках Дома Островского, и гротескной, какой-то мейерхольдовской формы поразительно. Фигура Грознова вырастает в спектакле в «Бога из машины». И не только по сюжету, согласно которому он, старая любовь Барабошевой, растапливает сердце этой томной, холодно-загадочной купчихи (такой до последнего эпизода играет ее Е.Глушенко). Бочкарев являет собой живое воплощение лукавой тайны, сокрытой в пьесе. Его отставной унтер-офицер с могучим именем Сила обладает свойствами мгновенного превращения. Только-только по сцене еле передвигала ноги старая рухлядь, как вдруг — грудь навыкате, походка упруга, глаза горят. Минуту назад убогий старик искал теплого угла — и вот уже перед нами герой, готовый спасти мир.
Эти переходы так легки и так победно театральны, будто на сцене персонаж комедии дель арте. Но при этом с абсолютно достоверными, глубоко человеческими деталями поведения. С русской психологической правдой. Она, конечно же, — дело хорошее. А счастье волшебной театральной гиперболы, которая у Бочкарева и грандиозна, и одновременно легка, все же лучше.

«Культура», 16 января 2003 года
Наталия Каминская

Сергей Женовач поставил в Доме Островского комедию Островского.


Теперь, когда Сергей Женовач выпустил в Малом второй спектакль, «Правда — хорошо, а счастье — лучше», стало окончательно ясно, что этот режиссер и этот театр созданы друг для друга.

«Горе»- хорошо, а счастье — лучше. Сергей Женовач поставил в Доме Островского комедию Островского.

Теперь, когда Сергей Женовач выпустил в Малом второй спектакль, «Правда — хорошо, а счастье — лучше» (первым было грибоедовское «Горе от ума»), стало окончательно ясно, что этот режиссер и этот театр созданы друг для друга. А ведь Малый, что ни говори, был разборчивой невестой. Такой поди сыщи жениха-режиссера. Это МХАТ, Вахтанговский или «Моссовет» (кто медленно, но верно, а кто с поистине космической скоростью) превращаются из театров в театральные площадки. Они за любым и за любого готовы пойти — только помани. Сцена старейшего театра Москвы оставалась верна себе. Возьмем для вящей наглядности «императорского» собрата Малого — петербургскую Александринку. Яд сценического вольнодумства, впрыснутый сюда Мейерхольдом, до сих пор не испарился из ее пропитанных и напитанных актерской традицией стен (недавно сюда нагрянул с «Ревизором» Валерий Фокин и сразу пришелся ко двору). У Малого на режиссерский яд всегда находилось мощное противоядие. Этот оплот вдохновенного лицедейства не возьмешь, казалось, ни приступом, ни обманом. Не запугаешь и не обольстишь. Ученик Петра Фоменко (во всех смыслах первый из его учеников) обольстил. Сцена «оплота» отдалась ему по любви. Женовач мало того что не разит наповал радикальными концепциями, он — и это куда важнее — умирает в актерах так, как нужно умирать в стенах Малого. Не грузя психологизмом, не призывая «зазерняться», не мешая свободному актерскому волеизъявлению и предпочитая жизни человеческого духа жизнь духа сценического. Он возвращает театру театральность, но не вымороченную и даже не стилизованную, а словно бы первозданную. В его спектакле нет «живых людей», но нет и социальных масок. Есть персонажи, сыгранные, как водится в Малом, жирными мазками. Вороватый садовник (Александр Клюквин), беспутный купец (Виктор Низовой), сметливая нянька-хлопотунья (Людмила Полякова), властная купчиха (изумительная Евгения Глушенко), бравый унтер-офицер (Василий Бочкарев)... Последний выше всяких похвал — уж так крутит ус, так блестит глазом, так поводит плечом. Э-э-э, да чего там говорить!.. В этих сценических портретах не сыщешь светотени и объема, зато сразу же обнаружишь много ярких, насыщенных цветов. Чуть позже, приглядевшись, распознаешь посреди актерской вольницы наличие сильной режиссерской воли. Это яркое лоскутное одеяло не расползается на части. Наоборот, пленяет стройностью рисунка. Но главное, в чем безусловно обнаруживается генетическое родство Малого и Женовача, — их обоюдная страсть к Островскому. Точнее, к его изящным, ладно скроенным и крепко сшитым комедиям вроде «Правда — хорошо». Давно замечено, что Женовачу всегда плохо удавались страсти-мордасти, вскрытие темных сторон человеческой души, игра на разрыв аорты, трагедийная мощь. Зато всегда и неизменно — театральное лукавство, обаятельное озорство, добрая сценическая шутка... И Достоевский, и Тургенев, и Чехов, и даже отчасти Шекспир были увидены им сквозь призму Островского. И в «Идиоте», и в «Месяце в деревне», и в «Лешем» у него действовали милые люди, чьи недостатки простительны и понятны. Но ведь и Малый театр тоже по большому счету чужд высокой трагедии и экзистенциальной драмы. Тоже чурается «подсознательных» глубин и метафизических высот. Зато лукавство и озорство, вкус к комедии и любовь к характерности были присущи ему во все времена. Некоторые до сих пор по ошибке думают, что Малый — это что-то такое важное, тяжеловесное, до тошноты серьезное. Полноте, и цитадель традиции, и Женовача всегда отличало легкое приятие жизни. Радость бытия, равно как и радость игры.Так вот, вернемся к спектаклю. Сюжет комедии Островского, особенно в постановке Женовача, недвусмысленно отсылает нас к «Горю от ума». В центре — резонер-правдолюб Платон, сражающийся, как несложно догадаться, не с высшим светом, а с купеческой средой, и сыгранный, что, разумеется, неслучайно, тем же артистом, который в прошлый раз играл у Женовача Чацкого, — Глебом Подгородинским. Разница, однако, в том, что в «Горе от ума» противостояние правдолюба и среды было смыслообразующим, а в спектакле по Островскому — нет. Тут образ резонера не возвышен и — упаси бог — не снижен. Просто, как и все остальные образы, задан как типаж. А ведь типажи в отличие от людей не могут вызывать морального осуждения или, наоборот, восхищения. Они лишь могут быть хорошо сыграны или плохо. Вот бабушка-купчиха препятствует счастью молодых. Так ей природой положено — препятствовать, самодурствовать и вредничать. А вот пришел бывшая ее зазноба, унтер, и она, вспомнив молодость, правильно распорядилась внучкиной судьбой. И все хорошо закончилось. А и не могло плохо. Потому что жизнь, что бы вы там ни говорили, устроена правильно. В ней почти всегда можно сказать: «Все будет хорошо. Они поженятся». И про правдолюба Платона с купеческой дочкой, и про купчиху с отставным унтером. И, будем надеяться, про Женовача с Малым. Оркестр, марш Мендельсона! Свидетели, ставьте подписи! Брачующиеся, сойдите с ковра! Отправляйтесь-ка лучше на сцену.

Марина Давыдова

Дело за Малым

«Правда — хорошо, а счастье лучше»

Постановка Сергея Женовача

Дело за Малым

«Правда — хорошо, а счастье лучше»

Постановка Сергея Женовача

«Антирежиссерские» традиции Малого театра расшатываются медленно, но верно. Два года назад Женовач поставил здесь «Горе от ума», теперь — пьесу Островского, а скоро будет еще одна премьера — приглашение на постановку он уже получил. Парадоксально, но вернуться к былому торжеству «актерского театра» сегодня можно лишь с помощью режиссера. По нынешнему спектаклю особенно видно, как нужна Малому бережная, но твердая режиссерская рука: «Правда — хорошо» сыграна с тем вкусом к сочному слову Островского, которым полтораста лет назад прославился этот театр, с теми же основательностью, подробностью, соединенными с легкостью знаменитых актеров «второго университета». В последние годы все это было заменено мертвым имперским стилем, которым когда-то поклонники Малого попрекали Александринку.

Женовач рассказывал, что в этот раз на репетициях в Малом у него сложилась такая доброжелательная атмосфера, какая была у него прежде с любимыми актерами в Театре на Малой Бронной. Женовач умеет создавать вокруг себя команду. В том-то и дело, что не один артист блеснул, а заиграли все, и стало ясно, что в Малом театре — сильная труппа.

Пару молодых влюбленных сыграли те же актеры, что в «Горе от ума» играют Чацкого и Софью, — Глеб Подгородинский и Ирина Леонова. И выясняется, что купеческая дочка и приказчик из пьесы Островского — замоскворецкая вариация героев Грибоедова. Поликсена — норовистая красавица в соку, назначившая себе возлюбленного, сама себя распаляет собственными фантазиями и вздохами. Платон –– непримиримый и резкий до глуповатости мальчишка — любуется своей прямотой и своими страданиями, а других понять не хочет. В общем, знакомые герои, только ставшие гротескнее и смешнее. Да и сыграны ярче, чем два года назад. У Женовача актеры всегда растут.

А уж старшее поколение в Малом традиционно сильное. И хлопотливая нянька — Людмила Полякова. И обаятельнейший отставной унтер Грознов — Василий Бочкарев, — не разваливающийся на куски старикан, каким его играл Юрский, а живчик и хитрован, добродушный и лукавый. Но лучше всех купчиха Барабошева — Евгения Глушенко. Она не мрачная и властная старуха, а прехорошенькая хохотушка и умница. А то, что с усмешкой держит всех в своем пухленьком, но железном кулачке, — так просто ровни ей нет. И никто не сомневается, что ее старый роман с Грозновым будет иметь продолжение — эти старики всем дадут жару.

И все же знаете, что самое замечательное в Малом театре? Его зрители. Как они сохранились — словно под колпаком перенесены из ХIХ века, — ума не приложу. На выходы любимых актеров зал разражается аплодисментами (так уже почти не бывает в других театрах), удачные сцены снова провожают аплодисментами, да еще криками «Браво!». Я слышала даже: «Браво, Людмила Петровна!», обращенное к Поляковой (в Малом всегда было принято актеров по имени-отчеству называть). Вот кабы к этим зрителям да к этим актерам почаще приглашать настоящего режиссера, глядишь — заповедник Малого и оживет.

Дина Годер
№051, 13.1.2003

Комедию Александра Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» поставил в Малом театре режиссер Сергей Женовач.

Яблоневый сад.

Комедию Александра Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» поставил в Малом театре режиссер Сергей Женовач.

На сцене сада как такового нет. Есть двор, обнесенный серым дощатым забором, а в нем всякого рода приспособления для сбора, сушки и прочих манипуляций с яблоками (сценография Александра Боровского). Яблоки эти, отборные, зеленые и сочные, таскают туда-сюда ведрами, часто о них говорят и с хрустом раскусывают крепкими здоровыми зубами, не знающими кариеса. Собственно, это и есть главный образ спектакля, от которого веет таким душевным здоровьем, что любо-дорого смотреть. При этом — никакой благости, сахарного сиропа или фальшивой лакировки. Просто во всем, что происходит на сцене, есть какая-то твердая уверенность, что люди в основе своей — хорошие. Сергей Женовач из тех, немногих числом, режиссеров, которые любят людей (заметим, не просто свою публику, а людей вообще) и хотят доставить им радость во что бы то ни стало. И это не значит, что он смотрит на жизнь сквозь розовые очки идеалиста-мечтателя. Напротив, все видит и все замечает. И пережил много (один только вынужденный уход из Театра на Малой Бронной чего стоит), и печален в меру, но все же кажется ему, что в наше нервное и агрессивное время должен художник чувства добрые лирой пробуждать. И так он настойчив в этом убеждении, что, кажется, раз и навсегда отказался говорить со сцены о плохом и трагичном и копаться в темных закоулках человеческой натуры. Гораздо более увлекательно для него — обнаружить даже в самом несимпатичном черты человечности. Надо признать, что приход Женовача в Малый театр, случившийся несколько лет назад с постановкой грибоедовского «Горя от ума», многим казался авантюрой. Сцена бывшего Императорского театра, которой привычны пафос, форсированная речь и эффектные позы, казалась слишком торжественной и помпезной для режиссера, одним из важнейших качеств которого является душевная (и постановочная) скромность. Всякого рода преувеличения представляются ему фальшью и даже грехом против профессии и жизни, которую он ценит больше всего на свете. Аскетизм и нежность — вот самые подходящие для него слова. И нет за этим желания эпатировать современную театральную действительность, а есть одно только безмерное уважение к самому факту нашего с вами существования, которое (со всеми положенными несправедливостями, жестокостями и обидами, от них никуда нам не деться) само по себе — дар и счастье. А еще Женовач умеет как-то особо внимательно читать пьесы и отыскивать в них до сих пор неведомые повороты. Он делает вот что: берет старую, хорошо всем известную пьесу, стряхивает с нее «пыль веков» и читаный-перечитаный текст начинает сиять, как новенькая монетка. А следом за ним и нам начинает казаться, что комедия «Правда — хорошо, а счастье лучше» написана едва ли не вчера, настолько внезапно и современно она звучит. И драматург Александр Островский, насупленно и монументально сидящий на постаменте у входа в Малый театр, стараниями школьных учебников зачисленный в обличители «темного царства», необъяснимым образом преображается в поэта — легкого, остроумного и лукавого, знающего толк в игре. Островского Женовач ставит не впервые и явно очень хорошо его чувствует. Для него, как это ни странно, самым важным является не самовыражение, но автор, в котором он готов раствориться, как Станиславский в актерах. Именно авторскую интонацию, а вовсе не свои мысли о переустройстве мира Женовач всегда стремится до нас донести. Он — по крайней мере так кажется — вообще ничего не хочет ломать и переустраивать. Поэтому, наверное, кому-то его спектакли могут показаться скучными и старомодными. И спорить тут бесполезно. Однако при видимой склонности к реализму (у Женовача персонажи на сцене просто ведут диалог, не пританцовывают при этом, не лезут на колосники и не висят вниз головой) в основе всех его спектаклей — игра, все преображающая и уводящая от быта. Меж тем история у Островского самая что ни на есть обычная. Деспотичная и богатая купеческая бабушка Мавра Тарасовна (Евгения Глушенко), отказавшаяся в свое время от счастья ради денег, никак не дает согласия на брак своей непокорной внучки Поликсены (Ирина Леонова) с бедным соседом, любителем правды Платоном Зыбкиным (Глеб Подгородинский). А потом вдруг стараниями старой няньки Филицаты (Людмила Полякова) объявляется в доме бывший бабушкин кавалер, унтер-офицер в отставке, большой греховодник и проказник Сила Ерофеич Грознов (Василий Бочкарев), и все в одночасье преображается. Порок наказан, справедливость торжествует, молодые готовятся к свадьбе. Платон, как водится у правдолюбцев, вспархивает: «Вот она, правда-то, бабушка!» Но тут, конечно же, не в правде дело, а в любви. Той самой, старой, загнанной и неизжитой. Евгения Глушенко замечательно играет это внезапное преображение своей героини: вызовом сверкающие глаза, неожиданно резвая подтянутость, былая звонкость в голосе. Впрочем, при таком Грознове ничто не удивительно. Описать, что выделывает, смешав эксцентрику с нежным лиризмом, Василий Бочкарев в этой роли, не представляется возможным, одно скажу — играет он на редкость заразительно. Прелесть этого спектакля в том и состоит, что все тут получают удовольствие. И актеры — от того, как легко и радостно им играется. И зрители, захваченные врасплох чужим счастьем. Так что как ни крути, а они хорошо подходят друг другу — режиссер Сергей Женовач и Малый театр. Женовач нашел там устойчивую, корневую основательность, а театр, к которому только ленивый не приклеивал скучный ярлык: «музей», обретает в его спектаклях чистый звук живой жизни. Что, собственно говоря, и требовалось доказать.

Марина Зайонц
«Итоги», 13 января 2003 года

ПРЕМЬЕРА — А.Н. Островский «Правда — хорошо, а счастье лучше».

Созрело что-то в саду...

ПРЕМЬЕРА — А.Н. Островский «Правда — хорошо, а счастье лучше».

Созрело что-то в саду...

Лет пять назад сама мысль, что событием сезона станет постановка Островского в Малом театре, показалась бы экстравагантной. Когда-то Олег Ефремов страшно гордился отзывом одного из зрителей первых спектаклей «Современника»: «Это просто старый МХАТ». Выходя с премьеры «Правда хорошо, а счастье лучше», хочется сказать, что это «просто старый Малый театр». Как на старой картине после работы художника-реставратора, вдруг оживают краски, то, что было покрыто копотью времени, оказывается ярким, живым, дышащим. Так, обновляя традицию «Островского в Малом театре», режиссер Сергей Женовач возвращает ей дыхание живого театра.
В саду купеческого дома созрели яблоки: их чистят, аккуратно срезая тоненькой ленточкой кожуру, откусывают со смаком, угощают друг друга и соседей; плут- садовник (Александр Клюквин) исподтишка таскает корзины на продажу за солидный массивный забор. Яблоки лежат на скамейках, на поломанном диване, на тарелках. Больше же всего их на белых брезентовых тентах, натянутых над сценой: ударишь рукой по тенту, яблоко и выпрыгнет: ешь не хочу. Кроме яблок, в доме созрела и внучка: смуглая своенравная красотка Поликсена (Ирина Леонова нашла для интонаций порох-девки чудное смешение детского каприза и еще не знающего себя властного характера). И хочет она замуж не за намеченного генерала, а за приказчика-недотепу Платона (Глеб Подгородинский), который всем в глаза говорит чистую правду (а стало быть, до совершенного понятия о вещах еще не дошел). Традиционная коллизия у Островского, как правило, разрешается или драмой разбитого сердца, или счастливой свадебкой. На этот раз обещанное в названии счастье тихо сияет над сценой. Всё будет хорошо, успокоительно улыбается режиссер. Злодеи здесь так забавны, так легкомысленны и дурашливы, что и вправду можно поверить, что скоро все-все станут «патриотами своего отечества», а «мерзавцев своей жизни» вовсе не останется.
Пожалуй, Женовач — пока единственный из учеников Петра Фоменко, унаследовавший от него умение работать с актерами разных поколений, школ и верований, умение сплотить их в единый ансамбль, передав ощущение радости и легкости сценической игры. Знакомые актеры Малого театра — Евгения Глушенко (Мавра Тарасовна), Людмила Полякова (Филицата), Василий Бочкарев (Сила Ерофеич Грознов) — играют с тем великолепным «брио», про которое в цирке говорят «с куражом работают». «Мяу», — визгливо выдохнет Филицата позывной сигнал вместо оплошавшего крохотного котенка. «Лет двадцать за упокой его души подаю, разве ж человек это выдержит?» — легко и женственно поправляя волосы, пожмет плечами Мавра Тарасовна, вспоминая своего грозного полюбовника и данную ему клятву. И вопреки словам в интонации вдруг промелькнет и тоска по своему мучителю. Наконец, сам ангел-мучитель отставной ундер Сила Грознов в исполнении Василия Бочкарева стал камертоном спектакля.
Василий Бочкарев наделяет своего героя спонтанной внезапностью реакций и поступков. Вот едва разогнулся, с трудом уселся на неудобный диван. И тут же, накинув шаль на плечи, буквально летает по сцене, показывая, как именно заметалась купчиха, его увидев. Сочувственно выслушивая горести несчастной вдовы, он вдруг гордо сообщает, что у него денег много: «Но вам не дам!» Разница между ласковой интонацией и жестким отказом так разительна, что вдова лишь шепчет: «Почему?» — «А я проценты большие беру!!!» И снова победоносный взгляд старого дитяти, который в простодушии сердца не ведает, что творит.
Еще лет пять назад сама мысль, что событием сезона станет постановка Островского в Малом театре, показалась бы экстравагантной. Уверения, что именно на этом спектакле наконец аплодисменты критиков и зрителей будут звучать в унисон, показались бы абсурдом. Но спектакль, поставленный Сергеем Женовачем, явно стал если не «гвоздем» сезона, то его главной радостью и главной надеждой.

Ольга Егошина
«Версты», 11 февраля 2003 года