Вчера в спектакле «Три сестры» состоялись два успешных ввода. Алексей Фаддеев сыграл роль штабс-капитана Соленого, а Дмитрий Марин – подпоручика Родэ. По оценкам коллег и отзывам зрителей выступление прошло весьма удачно. Поздравляем артистов с успехом!

ЗАМЕНА ИСПОЛНИТЕЛЕЙ

Сегодня на основной сцене Малого театра в спектакле «Три сестры» впервые роль штабс-капитана Соленого исполнит артист Алексей Фаддеев и роль подпоручика Родэ исполнит Дмитрий Марин. Пожелаем артистам удачи и ни пуха, ни пера!

«Листая старые подшивки»

УДАРИМ ПО ЧЕХОВУ

Малый театр за Чехова берется редко. Века прошелестели, а природе, духу этого театра по-прежнему чуждо все сколько-нибудь «чеховское»...

«Листая старые подшивки»

УДАРИМ ПО ЧЕХОВУ

В Малом театре вновь сделали попытку сыграть пьесу великого драматурга

ЧЕХОВСКИЕ радения, приуроченные к юбилею его смерти, вступили в свой апогей. После страшного, исполненного смятения и дисгармонии «Вишневого сада» Эймунтаса Някрошюса высказался Иосиф Райхельгауз, назло всем выпустивший развеселую, пустяшную оперетту «Чайка». Две следующие премьеры — «Вишневый сад» в РАМТе и «Три сестры» в Малом театре — оказались куда более основательными.

Малый театр за Чехова берется редко. Века прошелестели, а природе, духу этого театра по-прежнему чуждо все сколько-нибудь «чеховское». Если бы в конце позапрошлого века «Чайку» не провалили в Александринке — ее бы точно провалили в Малом. Ясная, сильная поступь, темперамент открытый и мощный, уважение к слову, переходящее в патетическую декламацию, — вот актерский стиль Малого театра, который со временем, если и мельчал, то никогда не менял своей природы. Восторженный почитатель Малого театра Василий Розанов, воспитанный его великими мастерами, навсегда сохранил веру в то, что «театр не может передавать ничего интимного, скрытого, внутреннего.... Вообще сила и краткость, как бы ударность всего, — есть основной закон театра».

Словно подслушав эти давние размышления русского философа, художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин поставил чеховские «Три сестры» так, как здесь ставили когда-то Южина-Сумбатова или Немировича-Данченко. «Ударяют» в его спектакле все и во все. Нет ни одной реплики, которая была бы сказана тихо, неразборчиво или незаметно. Поток жизни, серые ее будни, певцом которых так долго дразнили Чехова, неподвластны актерам Малого. Тихое мерцание разных планов, множество ежеминутных драм, полифония голосов, которые, не сливаясь, создают тревожный и сложный гул бытия, — все то, что составляет такую интимную, неизбежную часть чеховской поэтики, — для Малого театра по-прежнему составляет непостижимую тайну.

Наблюдать за этими муками постижения даже любопытно. Раздается бой часов, и Ирина, подойдя к ним, торжественно и пафосно возглашает: «И год назад точно также били часы». Возглашению подлежит всякая реплика и всякая строка. Звуки на реке, крики офицеров, гул волчка, «та-ра-ра-бумбия» Чебутыкина, шум самовара — все и вся становится у Соломина солирующим номером. Когда в доме Прозоровых ждут ряженых, русские народные песни звучат так, точно хор имени Пятницкого выстроился прямо здесь, на сцене.

Собственно, и сами актеры выстраиваются на сцене, точно народный хор, помня, что их должно быть видно и слышно отовсюду. И если уж сестры и все обитатели дома слушают забежавшего на минуту Вершинина (Александр Ермаков), то делают это основательно, развернувшись прямо на зрителя. Сразу видно, генеральские дочки.

Соломин с художником Александром Глазуновым, следуя чеховским постановкам Ефремова и Левенталя, подробно выстраивают на сцене дом Прозоровых с комнатами и переходами, с пейзажем и березовой рощей.

Но здесь-то, с березовой рощи, и начинается самое интересное. Соломин пытается расслышать трагедию с первых, веселых аккордов Ирининых именин. Роща — место, где Соленый убивает Тузенбаха — постоянно присутствует в образном строе спектакля, точно немой пророк и свидетель будущих несчастий. Да и сами именины — с подробным застольем, самоваром и пирогом — тоже читаются Соломиным как предвестие. К сожалению, и актеры в первом акте играют так, точно все самые роковые развязки пьесы уже произошли.

Праздник начинается с поминок. Гости Прозоровского дома встают, чтобы помянуть умершего ровно год назад отца. А еще раньше — в прологе к спектаклю — Соломин читает фрагмент письма Чехова к Книппер, где он говорит о своем истерзанном неразделенной любовью сердце.

Собственно, эта интонация поминовений, смертоносных предвестий и личных несчастий — главная в спектакле Малого театра. С каждым новым вздохом его дыхание становится все горячее, а в сцене пожара почти обжигает количеством разбитых судеб и безнадежных любовей. Скученные в одной маленькой комнате сестры, спрятавшийся за ширму Кулыгин (Валерий Бабятинский), вдребезги пьяный Чебутыкин (нежная и безысходная интонация Эдуарда Марцевича — может быть, самое сильное впечатление спектакля), бедная старая Анфиса (Галина Демина), брат Андрей (Александр Клюквин) — Соломин концентрирует степень страдания до предельной степени. Пожалуй, лишь Маша в исполнении Ольги Пашковой не слышит этой отчаянной атмосферы. Для нее ни любовь, ни внезапно обрушившееся на нее счастье несущественны, актриса с легкостью пропускает важнейшие сцены пьесы. И потому ее исповедь сестрам о своей незаконной любви воспринимается случайной и бессмысленной.

Существенно, что Тузенбах (Глеб Подгородинский) любит Ирину. Существенно, что она не слышит этой любви, но готова с ней смириться. Существенно, что Ольга (Алена Охлупина) внезапно принимает Кулыгина как человека, которого она — в отличие от Маши — могла бы полюбить. Существенно, что и он готов был бы полюбить Ольгу, если бы не тяжесть моральных запретов. Существенно, что он терпит Машино страдание в финале пьесы и готов терпеть его дальше. Существенно, что в финале музыка полкового оркестра вовсе не звучит радостно и успокоительно и слова Ольги тонут в отчаянной и безнадежной тишине. И выходит, что Малый театр порой наивно и напыщенно, но все же умудрился сыграть «Три сестры» как самую отчаянную и безнадежную чеховскую пьесу о несбывшейся любви.

Алена Карась
«Российская газета», 02.04.2005

В январе на основную сцену Малого театра вернулись два спектакля, которые уже более полугода были в разлуке с москвичами – «Три сестры» и «Чайка» А.П.Чехова.

Мы поздравляем всех участников спектаклей с возвращением, и просим их поделиться воспоминаниями о Японии.

В январе на основную сцену Малого театра вернулись два спектакля, которые уже более полугода были в разлуке с москвичами – «Три сестры» и «Чайка» А.П.Чехова. А дело объясняется тем, что эти две постановки ездили на гастроли в Страну восходящего солнца, то бишь Японию, где знают и ценят русское театральное искусство.
Гастроли, проходившие в первой половине октября, были приурочены к знаменательной дате, которую отмечал весь мир, – 100-летию со дня смерти великого русского драматурга Антона Павловича Чехова. Творчество Чехова перевернуло господствовавшее представление о театре, и до сих пор чувства, мысли, метания и поиски чеховских интеллигентов вызывают огромный интерес у людей самых разных стран.
У Малого театра давние творческие связи с Японией. Эти гастроли – четвертые по счету. На этот раз они проходили в Токио, в Театре «Артсфера». Знатоки театрального искусства не могут припомнить случая, чтобы зарубежный театр встречал столь восторженный прием у японской публики, обычно очень сдержанной. Ни землетрясение, ни тайфун не смогли помешать успеху «Чайки» и «Трех сестер».
Артисты вернулись в Москву уже давно, а вот декорации ехали гораздо дольше и прибыли только зимой. Мы поздравляем всех участников спектаклей с возвращением, и просим их поделиться воспоминаниями о Японии.

Александр Михайлов
Самое замечательное для меня было, что я отпраздновал свое 60-летие именно на гастролях в Японии, на спектакле «Чайка». Было очень трогательно. Испекли пирог, написали «Поздравляем с 60-летием!» Принесли суши, которые я очень люблю. И все собрались в гримерной после спектакля – и наши актеры, и многие японцы, которые нас принимали. Был такой чудесный братский ужин. Японцы говорили замечательные слова, через переводчика, а кто-то из них даже пытался говорить на русском языке! Было красиво.
Мне нравится Япония, я был там четыре раза, и всегда с удовольствием приезжаю. Японские зрители немножко отличаются от наших. Их реакция на протяжении спектакля почти незаметна, но финал всегда потрясает, это бурные овации. Они долго не отпускают актеров со сцены. Японцы чуть сдержаннее, чем мы, в эмоциях, но зато в финале они дают полную волю своим чувствам.
Многие жители Японии говорят: «Нам близка российская культура». Кстати, японские мелодии чем-то напоминают русские, резко отличаясь от китайских, корейских. Очень мелодичная сама по себе нация, очень высока музыкальная культура. И поэтому тяга к России у них огромная, и в Чехова они все просто влюблены. У меня был разговор с одним японцем, который сказал: «Мы – часть России». Я спрашиваю: «В каком смысле?» — «А посмотрите на форму Байкала и нашего острова. Когда произошло смещение континентов, из центра Сибири был вырван кусок, сместился на край континента, поэтому мы к России и тянемся». Ну, это одна из версий-шуток, но он говорил на полном серьезе. И я действительно думаю, что у нас, как ни странно, очень много общего.

Ирина Муравьева
Для меня до сих пор загадка – почему японцы так любят Чехова? За месяц до гастролей мы с Ольгой Пашковой приезжали в Японию на пресс-конференцию, нас много расспрашивали о чеховских пьесах, а мы, в свою очередь, задали этот вопрос. Они ответили — им нравится, например, что в «Трех сестрах» присутствуют все четыре времени года. И я подумала – они видят в этом образы, которые встречаются в японской поэзии. Что-то тайное они там находят, и, наверное, не то, что мы. Какая-то своя философия, жизнь художественной богемы начала века… Первый-то план они понимают, как мы, а второй как-то по-другому. Мысли и чувства, которые вызывают произведения Чехова, у японцев другие. Все-таки это Восток, особая культура. Так для меня это и осталось загадкой. Может быть, когда мы поедем в Японию в следующий раз, я разгадаю, что же им так нравится в Чехове.

Александр Ермаков
Когда я работал в Театре Пушкина, у нас был поставлен спектакль «Палата номер шесть» по Чехову. И мы с этим спектаклем объездили весь мир, кроме Востока. Я знал, как воспринимают Чехова западные зрители. Но никогда не был в Японии, хотя очень хотел посмотреть ее – Страну восходящего солнца, страну высочайших технологий. Почему японцев так интересует Чехов? Я смотрел со сцены в зрительный зал, как они следят за спектаклем, как им переводят текст. У них философский склад ума: каждый иероглиф выражает некое понятие… Для них, например, очень важна смена времен года, которая всегда есть в чеховских спектаклях, – именно как философская тема. Антон Павлович дает нам пищу для размышлений — возможность домыслить, по-своему понять происходящее. Это и близко японской культуре.
Для жителей Японии очень важны традиции. Например, они приходили на спектакль в кимоно. И они ценят те традиции, которые существуют в Малом театре – декорации, костюмы той эпохи, бережное отношение к тексту – это все нас сближает.
Один раз мы играли спектакль «Три сестры» вечером. В Токио был тайфун. Затопило метро, автомобили стояли. Спектакль мы задержали на тридцать минут. Пройти по улицам было невозможно, ураган сносил всех! И, тем не менее, больше половины зрителей пришли на спектакль. А сколько раздалось звонков с просьбами о дополнительном спектакле – от тех, кто не смог придти! Мы смотрели из окон, что творилось на улице – ломало деревья, страшный ливень, ветер… А потом, на следующий день, мы видели все это по телевизору и думали: ну надо же, а зрители еще пришли знакомиться с русской культурой! Меня это потрясло.
У нас была творческая встреча с интеллигенцией Японии, и меня особенно обрадовало, что там присутствовали японские актеры, которые в свое время играли Машу и Вершинина в «Трех сестрах». Мы услышали от японцев множество теплых слов о наших спектаклях, о том, какие они получили сильные впечатления. Нам рассказали, что у них нет слова «Браво», это голосовое восклицание, и в театре оно звучит очень редко. Так вот, это восклицание мы слышали на каждом спектакле «Три сестры». И когда заканчивался спектакль, нам аплодировали стоя, и пять раз приходилось открывать занавес. У японцев такого вообще не бывает, публика сдержанная. А здесь – высшая похвала!

«Чайка» снова прилетела

На сцене Малого театра состоялось возобновление одного из лучших спектаклей на этой сцене – «Чайки» А.П.Чехова, который вместе с недавней постановкой Юрия Соломина «Три сестры» побывал на гастролях в Японии в начале октября прошлого года, где снискал невероятный успех у местной публики, пристрастие которой к пьесам Чехова общеизвестно.

«Чайка» снова прилетела

На сцене Малого театра состоялось возобновление одного из лучших спектаклей на этой сцене – «Чайки» А.П.Чехова, который вместе с недавней постановкой Юрия Соломина «Три сестры» побывал на гастролях в Японии в начале октября прошлого года, где снискал невероятный успех у местной публики, пристрастие которой к пьесам Чехова общеизвестно.

Самой главной неожиданностью для японской театральной общественности явились спектакли Малого театра, отличавшиеся эмоциональностью и юмором… («Маиничи», 3 ноября 2004 года)

Приезд Малого театра в Страну восходящего солнца был приурочен к столетию со дня смерти А.П.Чехова. Уже в четвертый раз труппа старейшего театра Москвы заставляет восхищаться своим творчеством японскую публику, на которую в свое время неизгладимое впечатление произвел и «Вишневый сад» в постановке Игоря Ильинского.

«Для меня до сих пор загадка – почему японцы так любят Чехова? – рассуждает Ирина Муравьева, исполняющая роль Аркадиной в «Чайке». — За месяц до гастролей мы с Ольгой Пашковой приезжали в Японию на пресс-конференцию, нас много расспрашивали о чеховских пьесах, а мы, в свою очередь, задали этот вопрос. Они ответили — им нравится, например, что в «Трех сестрах» присутствуют все четыре времени года. И я подумала – они видят в этом образы, которые встречаются в японской поэзии. Что-то тайное они там находят, и, наверное, не то, что мы. Какая-то своя философия, жизнь художественной богемы начала века… Первый-то план они понимают, как мы, а второй как-то по-другому. Мысли и чувства, которые вызывают произведения Чехова, у японцев другие. Все-таки это Восток, особая культура. Так для меня это и осталось загадкой».

(О «Трех сестрах») Малый театр, работающий в русле традиций, прекрасно передал смену времен года в роскошных декорациях, установленных на круглой сцене. В спектакле также великолепно показана многогранность русских характеров… Юрию Соломину удалось удивительно точно соединить классику с сегодняшним днем… Конечно, хороши не только декорации. Реалистическое исполнение каждой роли дает возможность представить каждого персонажа конкретно, вплоть до мельчайших деталей, что в целом производит отрадное впечатление… Традиционный русский Малый театр в своих спектаклях показал сущность чеховского творчества…(«Япония и Евразия», 15 ноября 2004 года)

Гастроли проходили на сцене театра «Артсфера» в Токио. За четыре дня артистам пришлось сыграть шесть спектаклей — огромное напряжение, которое усугублялось разгулявшейся непогодой. В один из дней тайфун даже заставил отложить начало спектакля. «Затопило метро, автомобили стояли, — делится своими впечатлениями Александр Ермаков (Вершинин). — Спектакль мы задержали на тридцать минут. Пройти по улицам было невозможно, ураган сносил всех! И, тем не менее, больше половины зрителей пришли на спектакль. А сколько раздалось звонков с просьбами о дополнительном спектакле – от тех, кто не смог придти! Мы смотрели из окон, что творилось на улице – ломало деревья, страшный ливень, ветер… А потом, на следующий день, мы видели все это по телевизору и думали: ну надо же, а зрители еще пришли знакомиться с русской культурой!»

…главным событием фестиваля явились гастроли Малого театра, показавшего сущность чеховского творчества. Нам, японцам, особенно близка тема, проходящая сквозной нитью в «Трех сестрах» — смена времен года. Чеховские слова, которые произносит Соломин в начале и в конце спектакля, также являются мостиком из чеховской эпохи в наше время. («Акахата», 10 ноября 2004 года)

Артисты вернулись в Москву уже давно, но так уж получилось, что декорации ехали гораздо дольше и прибыли только зимой. Возобновление «Чайки» (и, конечно, «Трех сестер»), в чем можно было и не сомневаться, прошло успешно. Спектакль за девять лет своего существования не потерял ни свежести, ни удивительной смеси комедийной остроты с драматическим, а порой и трагическим звучанием, доводящего до полного душевного опустошения.

Чем так трогает этот, казалось бы, бесхитростный спектакль, в котором, говоря словами искателя новых форм Треплева, «люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки» и т.д.? Создатели спектакля – Владимир Драгунов и Юрий Соломин, под чьим художественным руководством выполнялась постановка, — посчитали ненужным прибегать к этим самым пресловутым «новым формам». Актерской игрой, точными, я бы даже сказал, отточенными и полностью правдивыми интонациями, полнокровным эмоциональным наполнением каждого действующего лица – вот чем силен этот спектакль.

Авторы не педалируют нещадно какую-нибудь одну тему, не заставляют Чехова звучать жестко, как это часто случается. Герои пьесы оказываются смешными, но отнюдь не карикатурными.

Есть в спектакле одна актерская работа, которая в буквальном смысле поражает своей жизненной силой и абсолютной естественностью сценического рисунка. Я говорю о Юрии Соломине. Его Тригорин – безупречно точный тип безвольного подкаблучника. В игре актера нет ни одного лишнего жеста, ни одной утрированной интонации. Когда он на сцене, зрителя не оставляет ощущение, что он подглядывает за персонажем в замочную скважину.
Говоря об этом спектакле, нельзя не коснуться работы Ирины Муравьевой. Вполне вероятно, что Чехов видел свою героиню более серьезной женщиной, актрисой явно не комедийного, но драматического плана. Недаром Треплев упоминает в своем диалоге с Сориным «Даму с камелиями». Роль Маргариты Готье вряд ли можно отнести к комедийным. Замечу сразу, что это упоминание в постановке Малого театра из роли Треплева вымарано. Аркадина Муравьевой – стареющая провинциальная комическая актриса, которая и жизнь воспринимает как театральные подмостки и иногда теряющая связь с реальностью. Создать этот яркий, незабываемый образ актрисе позволяет недюжинный темперамент.

Безусловно ценен возобновленный спектакль тем, что играет его всегда один состав. До последнего времени лишь роль Шамраева попеременно играли замечательные Вячеслав Езепов и Александр Потапов. В прошлом сезоне поменялась в спектакле Нина Заречная, которую теперь исполняет Ольга Молочная. Надо сказать, что молодой актрисе удалось не потеряться на фоне корифеев и создать вполне зрелый и интересный образ.

Во время гастролей в Японии роль Сорина впервые исполнил Валерий Бабятинский. Его герой слегка потерял в своей значительности и пафосности, которая проскальзывала в исполнении Виктора Коршунова, однако приобрел в характерности и жизненной правдивости.

Не раз сценическое действие прерывалось благодарными аплодисментами — связь между сценой и зрительным залом 25 января чувствовалась весьма отчетливо. Да и как, например, было горько не усмехнуться, когда несчастный Медведенко (блестящая работа В.Богина) то и дело твердит о своей нищенской зарплате в 23 рубля.
И вместе с тем этот спектакль не простое отражение жизни, но яркое, хотя и вполне традиционное театральное действо. Прежде всего, конечно, завораживают живописные декорации, выполненные Александром Глазуновым. Несомненный шарм представлению добавляют и замечательные старинные романсы в исполнении Александра Михайлова (Дорн) и Ирины Муравьевой (Аркадина). Все это работает на создание того, без чего не возможна успешная постановка чеховской драматургии, — на создание особой атмосферы, особого аромата, особого настроения. Чеховского настроения…

Константин ЦАРЕГРАДСКИЙ, 28 января, 19:17
Yтро.ru

Страна изведанного

Не случайно «Гвоздем сезона» стал по единодушному признанию жюри этой московской премии спектакль Сергея Женовача «Правда хорошо, а счастье — лучше» А.Н.Островского.

Серьезный интерес вызвали и «Три сестры» А.П.Чехова в постановке Ю.Соломина, и предшествовавшая этому постановка водевиля «Таинственный ящик» П.Каратыгина.

Страна изведанного

Последние несколько сезонов жизни Малого театра провоцируют на размышления о какой-то качественно иной жизни одного из старейших русских театральных коллективов. С одной стороны, строгий академизм, безупречный вкус, выверенный временем и несколькими поколениями репертуар – черты, все более укрепляющиеся с веками существования, позволяющие недоброжелателям или просто тем, кто бежит, подобно Тарелкину, «впереди прогресса», заявлять с пренебрежительной интонацией о «музейности» театра. С другой – современное, живое осмысление старых текстов, которое невымышленно проступает в таких спектаклях, как, например, «Горе от ума», «Правда хорошо, а счастье — лучше» (оба спектакля поставлены С.Женовачем), «Три сестры» (постановка Ю.Соломина), «На всякого мудреца довольно простоты» (постановка В.Бейлиса). С третьей – мощный приток свежих сил, которые все более и более уверенно заявляют о себе, но не вступая в конфронтацию со своими учителями и старшими товарищами -молодежь вступает в труппу Малого театра на редкость органично, вливая молодое вино своей энергии в старые меха традиций.
Очень добрых традиций, что становится для меня все более очевидным с течением времени.
Спектакли Малого театра последних нескольких сезонов (собственно, это тоже можно назвать традицией) не заявляют громко и навязчиво о своей уникальности, не объявляют каждое свершение эпохальным событием. Труппа живет трудовой жизнью, очевидно, справедливо полагая, что «имеющий глаза да увидит».
Так и происходит.
Не случайно «Гвоздем сезона» стал по единодушному признанию жюри этой московской премии спектакль Сергея Женовача «Правда хорошо, а счастье — лучше» А.Н.Островского с блистательными актерскими работами Василия Бочкарева, Евгении Глушенко, Людмилы Поляковой, Глеба Подгородинского. Не случайно многими был отмечен спектакль «Старый добрый ансамбль» И.Губача в постановке Владислава Константинова, в котором пронзительно-трогательно сыграли А.Торопов, А.Кочетков, Ю.Каюров, В.Борцов, Л.Юдина, А.Евдокимова, В.Носик, «старая гвардия» замечательной труппы. Не прошли мимо благосклонных взоров критики и откровенной радости зрителей такие работы Малого театра, как «Усилия любви...» Шекспира (постановка В.Иванова) — молодежный спектакль, где с энтузиазмом и щедрым задором сыграли И.Иванова, И.Леонова, Е.Базарова, В.Андреева, С.Коршунов, В.Зотов, Д.Жулин, Г.Дронов, О.Доброван. Многим пришлась по вкусу и последняя по времени работа Александра Коршунова, поставленный им на малой сцене Филиала театра спектакль «День на день не приходится» А.Н.Островского, где сам он сыграл главную роль в окружении молодых артистов и студентов Щепкинского училища.
Серьезный интерес вызвали и «Три сестры» А.П.Чехова в постановке Ю.Соломина, своеобразное завершение цикла больших чеховских пьес, воплощенных в разное время на сцене Малого театра (об этом спектакле мне довелось уже подробно писать на страницах «Театральной жизни»), и предшествовавшая этому постановка водевиля «Таинственный ящик» П.Каратыгина.
Этот старый водевиль Юрий Соломин не только поставил с любовью и удивительной нежностью к театру, но и сыграл в нем роль артиста Сен-Феликса — человека, для которого нет ничего на свете превыше театра, именно потому он и получает по завещанию покойного предка все наследство. Что он будет делать с деньгами, эта птичка Божия, кажется, не ведающая в жизни ничего, кроме радости творить на подмостках? — построит маленький театр, куда соберет всех артистов-неудачников, и будет награждать каждое их появление щедрыми аплодисментами...
Юрий Соломин играет настолько просто, органично, что трудно поддержать эту «планку», заявленную с первых эпизодов спектакля, однако со своей непростой задачей превосходно справляются И.Иванова, О.Пашкова, А.Клюквин, А.Ермаков, А.Кудинович. Яркий, зрелищный (сценография этого спектакля оказалась последней работой замечательного театрального художника Энара Стенберга) и по-настоящему трогательный, этот спектакль в афише Малого театра явился напоминанием о том, как высоко ценили и любили в давние времена жанр, почти вышедший сегодня из употребления. А зря! — он много дает и артистам, и зрителям, потому что в наивном и простом водевиле живут и задевают, вовлекают в свой круг вопросы отнюдь не облегченные. Важно только, чтобы чистота жанра была соблюдена так, как это происходит в «Таинственном ящике».
Разные, разные названия появляются в афише, но это лишь кажется на первый взгляд. Если вдуматься, у Малого театра есть определенная, достаточно строгая и выверенная программа, в которую органично вписывается русская и мировая классика, но определенно не вписывается то, что мы именуем сегодня «новой драмой». Отнести это к недостаткам или достоинствам театра? — каждый решает для себя. Для меня это — достоинство, причем в том первозданном смысле слова, в котором оно употребляется сегодня довольно редко и избирательно.
Отсутствие в афише пьес «смутного времени» (а мы сегодня именно в этом времени оказались) — это и чувство собственного достоинства старейшего отечественного коллектива, не желающего допускать в свое строгое и стройное бытие ничего случайного, неустоявшегося; и достоинство эстетических и этических завоеваний, которые удерживаются как последний бастион. К.С.Станиславский справедливо полагал, что не может быть театра без современной драмы — мы часто сегодня обращаемся к этим словам как к панацее, оправдывая интерес к изломанной, лишенной характеров и жесткого сюжета драматургии. Малый театр от этого соблазна отказался — причем отнюдь не из принципа. В различные эпохи и он совершал свое паломничество в страну неизведанного, обращаясь к современной пьесе или к инсценировкам. Я помню на сценах театра «Берег» и «Игру» Ю.Бондарева, и «Картину» Д.Гранина, и «Возвращение на круги своя» И. Друце, и «...И аз воздам» С.Кузнецова, и «Целину» по Л.Брежневу, и «Пир победителей» А.Солженицына, и пьесы А.Дударева, А.Кудрявцева, В.Астафьева, Л.Зорина...
Из дня сегодняшнего со всей очевидностью заметно: одни из этих спектаклей были лучше, другие хуже, но в той или иной мере все они оказались, в конечном счете, чуждыми эстетике Малого театра, театра, принципиально ориентированного на классику, на современное прочтение вечного, на поиск невымышленных параллелей и ассоциаций, к обнаружению которых побуждает нас классическое искусство.
Путь Малого театра — это путешествие в Страну изведанного.
Мы так много упустили в нашем собственном прошлом, пробегая по его страницам скучающим взглядом школьника, что не усвоили и половины тех предощущений, тех уроков, что стали для нас нашим настоящим. Так много дано было предвидеть нашим классикам, что по сей день мы изумляемся точному попаданию в столь далекое для них будущее — наш нынешний день. А значит, если вдуматься, всмотреться, вслушаться, мы можем различить в монологах и диалогах их персонажей то время, которому дано стать нашим будущим...
Вот в этом и вижу я главную цель сегодняшнего Малого театра. В том, что некогда Георгий Александрович Товстоногов определил простым, но удивительно емким словосочетанием: «Перечитывая заново...» Как много можно почерпнуть для себя в этом перечитывании! Порой диву даешься, как заново раскрываются давно знакомые смыслы, как внезапно слышится пропущенное, на что никогда не обращал внимание раньше...
«Три сестры». Ирина в белом платье, Ольга в сером, похожем на ее учительскую форму, Маша — в черном. Мы так давно привыкли к этому сочетанию, словно сами наряжали сестер Прозоровых в эти одежды, не задумываясь, почему они одеты именно так. Но вот начался праздничный именинный завтрак, все уселись за стол и оживленно накладывают на тарелки пирог. Но встала Маша (О.Пашкова), подняв рюмку, и все затихли, все вслед за ней поднялись со своих мест и молча выпили. Ведь этот день — не только именины Ирины (В.Андреева), но и годовщина смерти отца сестер. Траур закончился, жизнь продолжается, но не для Маши, вероятно, гораздо сильнее всех в семье привязанной к отцу. Она по-прежнему в черном, она вносит ноту печали в происходящее своим настроением, тем, что сидит поодаль с книжкой в руке, пока ее сестры хлопочут вокруг гостей, расставляют цветы. Для нее этот день не праздничный, он навсегда связан с потерей.
Я никогда не видела этого прежде в спектаклях по «Трем сестрам», которых видела великое множество. Но для Юрия Соломина эта нота в самом начале действия оказалась необходимой, что-то уточняющей, что-то определяющей в сценическом повествовании. Очень точно найденной!..
Или, например, в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» Виктор Коршунов играет Крутицкого: в тельняшке, с гантелями и прилипшей к лицу постоянной дурацкой улыбочкой этот «столп общества» воспринимается неожиданно свежо, ярко, и когда он говорит об упразднении каких бы то ни было реформ, понимаешь, насколько для этого бодрячка опасен хоть какой-то проблеск мысли, который неизбежно возникает для него за любыми переменами.
Страх перед тем, что люди начнут думать, — смысл, сближающий неожиданно творчество Островского с эстетикой драматургов-абсурдистов XX века. И, что греха таить, вполне современное чувство...
Или «Правда хорошо, а счастье — лучше», где Сергей Женовач, кажется, самыми простыми средствами рассказал простейшую историю, а какой важной и нужной оказалась она для зрителей!.. Режиссер «омолодил» тех персонажей, которых традиционно играли очень немолодые артисты, и история любви Барабошевой (Е.Глушенко) и Грознова (В.Бочкарев) прозвучала и достоверно, и забавно, и трогательно, наполнив знакомое содержание совершенно новым эмоциональным чувством.
Или «День на день не приходится» — простой, наивный, но такой привлекательный спектакль о чиновнике Досужеве (А.Коршунов), человеке, который «всего себя посвятил на пользу человечества», а пользой этой в данном случае оказалось соединение любящих сердец и наказание подлеца, замыслившего неблагородное дело. Кажется, ничего особенного нет ни в пьесе А.Н.Островского, ни в спектакле, но тройского, ми в спектакле, но есть одно из главнейших свойств драматургии: четко очерченные характеры, смена событий, внятно выраженная мысль, никогда не стареющая мысль о Добре и Зле, есть история человеческих взаимоотношений — то, чего особенно остро недостает современной драматургии. А все это и позволяет артистам радостно отдаваться своей работе; как замечательно играют в спектакле В.Борцов, Е.Дмитриева, А.Коршунов, Д.Зеничев, как органичны и светлы О.Жевакина, студент С.Потапов... Вот и выходишь после спектакля из театра с чувством светлым и радостным: зло наказано, добро победило – все произошло как в сказке, которой так не хватает в нашей реальности.
Примеры эти можно множить, обращаясь к спектаклям не только последнего сезона, но и к тем, что появились в афише Малого театра два-три года назад. Появились, подчеркну вновь, благодаря той строго определенной линии, которую Малый театр избрал для себя магистральной. Здесь можно вспомнить и «Пучину» А.Н.Островского (постановка А.Коршунова), на мой взгляд, спектакля несправедливо недооцененного критикой; и «Дельца» О. де Бальзака (режиссер В.Драгунов) — пьесу, крайне редко появляющуюся в последние десятилетия в репертуаре современных театров несмотря на ее просто жгучую современность. Как блистательно сыграл здесь Василий Бочкарев, один из великолепнейших мастеров современного театрального искусства; и «Корсиканку» И.Губача, в которой уникальное мастерство демонстрируют Евгения Глушенко и Валерий Баринов...
Именно Малому театру принадлежит одна из замечательных инициатив, нацеленных на объединение и живое общение театральных коллективов России. Раз в два года проводится фестиваль «Островский в Доме Островского» — мероприятие отнюдь не статусное, лишенное официальной парадности и соответствующего пиара, что так моден и необходим сегодня. Руководители театра сами отбирают спектакли для участия в этом фестивале, и целая неделя посвящена исключительно отцу русской драматургии, Александру Николаевичу Островскому, чье имя так высоко почитается в этих старых стенах. Хозяева играют свои спектакли по Островскому, гости привозят то, чего нет в репертуаре Малого (или что играется не слишком часто), и мы получаем счастливую, по сути дела, уникальную возможность на протяжении недели слышать прекрасную русскую речь, наслаждаться четко очерченными характерами и очень простыми, очень внятными человеческими историями – смешными и грустными, но всегда непременно поучительными. А вот что мы усваиваем из этих историй — дело наше, индивидуальное...
Искусство Малого театра ненавязчиво в принципе — это тоже одна из основ этого театра, одна из его традиций. И потому на фестивали стараются приглашать такие же коллективы — ничего не навязывающие, не грозящие указующим перстом. Было несколько иных спектаклей на этих фестивалях, но они выпадали из общей программы, словно неопытные птенцы из материнского гнезда, разбиваясь о почву твердых традиций, которыми можно не восхищаться, которые можно не считать важными для себя, но которые существуют, несмотря на наше к ним отношение.
...Я люблю приходить в два здания Малого театра – основное, на Театральной площади, и в филиал на Ордынке. Здесь всегда царит совершенно особая атмосфера — театральности в каком-то утраченном значении этого старинного понятия. Почему-то в этих просторных фойе очень легко представить себе, как съезжались к ярко освещенному подъезду извозчики, пролетки, выходили нарядные дамы и кавалеры, витал легкий запах пудры и духов, шелестели веера над обнаженными плечами... Может быть, истории про купцов и чиновников были не слишком любопытны этой изысканной любопытны этой изысканной публике, но привлекали замечательные артисты, а водевили в исполнении признанных прекрасных мастеров всегда вызывали особенное оживление и смех. И летели на сцену букеты...
Так было в веке позапрошлом, прошлом, отчасти и нынешнем...
Страна изведанного...
Не есть ли это понятие двусмысленное, в котором второе слово несет в себе некий иронический оттенок? Может быть, нам только кажется, что мы все знаем? Но почему же тогда вновь и вновь приходим смотреть и опять познавать Пушкина и Гоголя, Островского и Чехова, Толстого и Достоевского — через уникальные актерские индивидуальности, через страстное желание режиссера сказать нам что-то, о чем никто до него так и не сказал?
Наверное, потому, что страна изведанного по-настоящему дорога и по-настоящему бесценна для тех, для кого искусство равно жизни.

Наталья Старосельская
«Театральная жизнь», №3 май, июнь 2004 года

«В прошлом нас нет…»

О судьбе произведений А.П.Чехова на сцене Малого театра можно было бы, наверное, написать целую монографию...

...теперь появились и «Три сестры»

«В прошлом нас нет…»

О судьбе произведений А.П.Чехова на сцене Малого театра можно было бы, наверное, написать целую монографию. На старейшей российской сцене с успехом идут «главные» пьесы - «Вишневый сад», «Чайка», «Дядя Ваня», до недавнего времени был в афише и «Иванов», ставший последней режиссерской и актерской работой Виталия Соломина, а теперь появились и «Три сестры».
Казалось бы, традиции Малого театра и драматургия Чехова - два совершенно различных взгляда, две совершенно разные точки зрения на мир вокруг и внутри личности, но случилось так, что в разные эпохи своего существования театр ощущал невымышленную потребность именно в этом авторе, с помощью которого он говорил о том, что болит, что не дает покоя и гармонии. И происходили замечательные, хотя и совершенно неожиданные совпадения «группы крови», позволяющие разглядеть что-то доселе неизвестное и в чеховской драматургии, и в судьбе Малого театра, и в нашем, зрительском ощущении мира и себя самих...
Спектакль «Три сестры», поставленный Юрием Соломиным (художник А.Глазунов, музыка Г.Гоберника), можно без преувеличения назвать одним из таких волшебных совпадений, когда иными, словно промытыми глазами видишь давно знакомых артистов, душой ощущаешь пропущенные прежде оттенки едва ли не наизусть знакомого текста, выстраиваешь для себя иную систему понятий.
Начиная спектакль «Три сестры» с эпиграфа из записных книжек писателя, звучащего голосом режиссера на фоне изумительных по красоте декораций огромного сада и вращающихся комнат уютного большого дома, Юрий Соломин создает атмосферу поистине чеховскую: «Там хорошо, где нас нет... В прошлом нас нет, - звучит спокойный, негромкий голос, и медленно проплывают перед нашими глазами гостиная с выходом в сад, спальни, лесенка на второй этаж, широкая прихожая - и везде цветы, фотографии в рамочках, следы тщательно поддерживаемого уюта, любовно украшенного Дома, того необходимого пространства, в котором только и может дышать и трудиться та хрупкая субстанция, что зовется Душой...
Мне кажется, что это - самый нежный из всех чеховских спектаклей Малого театра: он пронизан такой чистой любовью, таким горьким состраданием к людям, которые (если воспользоваться словами Сорина из «Чайки») хотели, очень хотели чего-то от жизни, но не получили от нее ничего, кроме долгого ожидания. Как сестры Маша, Ольга и Ирина, которые так рвались в Москву, надеясь только там, на своей родине, обрести счастье. Как их брат Андрей Прозоров, мечтавший стать профессором Московского университета, а ставший членом Думской управы. Как учитель Кулыгин, убеждающий себя в том, что жена Маша любит его и он доволен, всем доволен. Как барон Тузенбах, грезивший о счастье труда на кирпичном заводе...
Ничего не сбылось, ничего и ни у кого! Даже у Наташи, захватившей, кажется, весь дом, не сложилось, не произошло нечто самое главное. Даже няне, счастливой тем, что обрела казенную комнату с казенной кроватью, не дано дожить возле трех девочек, которых воспитала и вырастила... Их жизни, их судьбы истаяли и исчезли, словно те, о ком стенает в своем монологе из пьесы Константина Треплева Мировая Душа, вместившая всех, от Наполеона до последней букашки. И Юрий Соломин каждого, абсолютно каждого из персонажей этой пьесы одаривает каплей своей любви и своего сочувствия.
Потому что именно это кажется режиссеру главным сегодня, в начале XXI столетия, во многом так разительно отличающегося от предшествующего, но с удивительной последовательностью рифмующегося с началом XX века. Да, мы есть в прошлом, хотя нас в нем давно уже нет - это отнюдь не парадокс, это определенное и очень точное восприятие времени и человека, пропускающего время через свою судьбу.
Спектакль начинается с именин Ирины, светлого майского дня, омраченного год назад, когда умер отец, и уже навсегда, потому что хотя и завершился официальный траур, надела Ирина белое платье, но теперь уже навеки свяжутся для всех присутствующих эти два события в единый трагический узел: день ангела младшей дочери стал днем смерти отца. И не просто свяжутся: завязка всех событий пьесы окажется предопределенной именно этим узлом, потому что с этого дня и начнется гибель дома, семьи.
Потому и кружится между актами этот дом под пленительные звуки вальса, и проплывают, проплывают мимо очертания комнат, няня (Г.Демина), присевшая в уголок с вязанием, скользящий по схваченным льдом лужам Ферапонт (А.Кудинович) с управскими бумагами, пробегающая по хозяйственным делам Ольга (А.Охлупина)... Все проходит, исчезает, время тает... Прошлое, в котором нас нет, но в котором все знакомо до физической боли, потому что это и наше прошлое...
Юрий Соломин находит очень точные, пунктирные отметки, которые расшифровываются многозначно и интересно. Вот началось праздничное застолье: встала Маша (О.Пашкова) с рюмкой и молча призвала всех последовать ей - первый тост в память отца. Все поняли, кроме Наташи (И.Иванова), и Чебутыкин (Э.Марцевич) тихо шепнул ей что-то на ухо. Несколько секунд длится эта сцена, но как важна, как символична она! Год траура кончился, ожили надежды, мечты о счастье, но вот оно, это начало, - память о смерти никогда не покинет сестер, где бы они ни были. И едва ли не единственная, Маша понимает это трезво и жестоко.
А вот Кулыгин (В.Бабятинский) ищет Машу во время пожара и хочет войти в комнату Ирины (В.Андреева), но слышит за дверью крик Наташи и медлит у порога, не решаясь постучать. Один этот маленький штрих дает понять, что Маша вышла замуж за него не только потому, что он казался ей самым умным, но потому что воспитание этого человека, его деликатность, чуткость свидетельствовали о том, что они из одного мира, что он не чужой. Ведь и в момент высшего эмоционального напряжения, когда останется позади прощание с Вершининым (А.Ермаков), когда будет убит на дуэли Тузенбах, когда ничего, совсем ничего уже не останется, а надо будет жить дальше, - именно Кулыгин окажется рядом с сестрами; пойдет дождь, и он тихо приблизится к обожаемой Маше с раскрытым зонтиком...
Или эпизод, когда Наташа, говоря о том, как это правильно - создать комитет, смотрится в зеркало, мимоходом заглядывая в шкаф Ольги. А чуть позже, отправляя Андрея (А.Клюквин) на трудный разговор с сестрами, выглядывает из его кабинета со свечой как раз в тот момент, когда он замешкался у двери в комнату. И он, привыкший к безмолвному подчинению, решительно стучит в дверь...
А вот еще несколько «необходимых уточнений»: объясняя сестрам свое чувство вины за то, что он заложил дом без их разрешения, Андрей внезапно опускается на колени, и трудно не увидеть ужас в глазах Ольги и Ирины - это знак той самой новой жизни их брата, их гордости, с которой они не могут и не хотят смириться! А потом, когда они останутся одни и Ирина скажет Ольге, что она примет предложение барона, скрытая от младшей сестры ширмой, Ольга прижмет ко рту платок, чтобы не закричать в голос, и зальется слезами - в эту самую минуту и будет принято ее решение уйти из дома, поселившись в квартире при гимназии, потому что чувство дома рухнуло: Ирина решилась на замужество, значит, впереди только одиночество. Ольга осознает это страшно, горько. Навсегда...
Может быть, именно потому, что спектакль «Три сестры» выстроен Юрием Соломиным так нежно, чисто, с такой твердой опорой на «мелочи жизни», в конечном счете ход этой жизни определяющие, многие актерские работы восхищают филигранной отделкой. Это относится, в первую очередь, к И.Ивановой, выросшей за последние два сезона в сильную, очень яркую актрису. Ее Наташа по-своему очаровательна: непосредственна, открыта, даже лесть ее настолько прямодушна, что впору растеряться, а грубость так естественна, что воспринимается как продолжение достоинств. Совершенно по-новому трактует своего Кулыгина В.Бабятинский - он умен, деликатен, отлично воспитан, умеет не замечать того, что замечать не следует, но главное, В.Бабятинский существует в том собственном ритме, который словно от природы присущ его персонажу: ни под кого не подделываясь, Кулыгин и под свои нормы никого не выравнивает. Он живет собственной жизнью, и в те минуты, когда этому герою становится горько и больно, чувство собственного достоинства проявляется как-то по-особому резко и жестко. Изумительная, поистине ювелирная отделка роли отличает Э.Марцевича. Его доктор Чебутыкин очень непривычен, он привлекает к себе напряженное внимание с первой же минуты появления на сцене и до самого конца, до горького признания в том, что «одним бароном больше - одним бароном меньше», а жизнь все равно будет глумиться над твоими идеалами, над твоими надеждами. Да, этот человек, несомненно, любил мать трех сестер и Андрея, и она любила его - след той тайны тревожит душу доктора и поныне и заставляет наши души сжиматься от любви и сочувствия к нему, такому нелепому, бездомному, неприкаянному.
Очень сильно, интересно играют А.Клюквин (Андрей), А.Кудинович (Ферапонт), в большинстве эпизодов очень точны Г.Подгородинский (Тузенбах), Ольга (А.Охлупина), Маша (О.Пашкова), Ирина (В.Андреева) сильнее становится лишь к финалу -первые два чеховских действия явно не даются актрисе, она неестественно восторженно начинает и потом долго не может преодолеть эту ноту, зачастую разрушая общую атмосферу.
К сожалению, самой большой неудачей спектакля можно назвать Вершинина (А.Ермаков) и Соленого (В.Низовой) - создается ощущение, что эти интересные артисты, которые в других спектаклях живут органично, наполнено, в эстетическом пространстве «Трех сестер» чувствуют себя не в своей тарелке. За довольно вяло произносимым ими текстом нет судеб, нет живых, страдающих людей - и это вызывает досаду...
В финале спектакля Юрий Соломин использует, казалось бы, вечный, но вечно волнующий прием. Здесь он оказывается неожиданным и оттого, может быть, действует еще сильнее. Музыка военного вальса резко обрывается, и в полной тишине мы слышим такие знакомые слова: «Музыка играет так громко...», а затем вновь раздается «закадровый» голос режиссера, дочитывающего за сестер Прозоровых итог их не сложившейся жизни...
И вновь забирает в плен прошлое. То самое прошлое, в котором нас нет, но есть все то, что сформировало нас, выковало наши вкусы, пристрастия, эстетические и этические критерии, идеалы. Нас нет в нем, но оно живо в нас, хотя ничего уже нельзя изменить, переписать набело...
Юрий Соломин чувствует это и помогает нам ощутить тонкий, грустный аромат прошлого.
Оно никуда от нас не уходит...

Наталья Старосельская
«Театральная жизнь» №3 2004

Малый театр. Премьера. «Три сестры»

Измочаленная за столетие чеховская пьеса, единственная, которая никогда не шла в стенах старейшего московского театра, в постановке Юрия Соломина кажется девственницей, невестой, только готовящейся пойти под венец.

Малый театр. Премьера. «Три сестры»

Измочаленная за столетие чеховская пьеса, единственная, которая никогда не шла в стенах старейшего московского театра, в постановке Юрия Соломина кажется девственницей, невестой, только готовящейся пойти под венец. На этот спектакль вы можете смело вести своих мам и бабушек, которые не выносят всяких там cеребренниковых, мирзоевых и прочий авангард и любят, чтобы в театре все было солидно, очевидно и высокохудожественно. «Три сестры», поставленные Юрием Соломиным, именно таковы. Здесь все чинно и благородно: красивый классический павильон с исторически достоверными интерьерами, картины на стенах, старинные бабушкины сундуки и затейливые ширмочки, а на заднем плане - радующая глаз большая березовая роща. Артисты ведут себя прилично: матом не ругаются и на голове не стоят. Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Эдуард Марцевич, Глеб Подгородинский, Александр Ермаков, Александр Клюквин играют старательно, но скромно, не пытаясь перетянуть одеяло на себя, в лучших традициях мхатовского актерского ансамбля, как бы странно это определение ни звучало по отношению к Малому театру, который всегда славился своими колоритными примами и премьерами. Постановщик спектакля Юрий Соломин не самовыражается за счет пьесы, не навязывает ей собственных концепций, а ставит так, как доктор Чехов прописал, - просто и ясно. И от такого наивного, на первый взгляд, подхода уставшая, игранная-переигранная пьеса будто освобождается от груза наслоившихся за век толкований и выглядит свежей и умытой, как на первом свидании. А чеховские слова «хорошо там, где нас нет», звучащие в театре, стоящем в самом центре Москвы, куда так стремились несчастные сестры, придают постановке ноту грустной искренности.

Марина Шимадина
«Личное время» 26.03-08.04

Дорогие друзья!

Поздравляем всех Вас с нашим общим праздником – Международным днем театра! В этот день очень хочется вспомнить слова нашего великого драматурга Александра Николаевича Островского: «Национальный театр есть признак совершеннолетия нации, так же, как и академии, университеты, музеи. Иметь свой родной театр и гордиться им желает каждый народ».

27 марта по давней традиции Малый театр проводит благотворительный спектакль, посвященный празднику. Нынешний год – не исключение. На этот раз наш театр представляет последнюю премьеру, состоявшуюся на основной сцене – «Три сестры» по драме А.П.Чехова.

Дорогие друзья!
Поздравляем всех Вас с нашим общим праздником – Международным днем театра! В этот день очень хочется вспомнить слова нашего великого драматурга Александра Николаевича Островского: «Национальный театр есть признак совершеннолетия нации, так же, как и академии, университеты, музеи. Иметь свой родной театр и гордиться им желает каждый народ».
27 марта по давней традиции Малый театр проводит благотворительный спектакль, посвященный празднику. Нынешний год – не исключение. На этот раз наш театр представляет последнюю премьеру, состоявшуюся на основной сцене – «Три сестры» по драме А.П.Чехова.


В нынешнем сезоне Малый театр показал зрителям три премьеры:
«Старый добрый ансамбль» по комедии чешского драматурга Иржи Губача — на сцене филиала. Поставил спектакль Владислав Константинов, художник Лариса Ломакина, композитор Григорий Гоберник. В этой постановке заняты опытные, замечательные мастера Малого театра: Алевтина Евдокимова, Лилия Юдина, Виктор Борцов, Юрий Каюров, Афанасий Кочетков, Анатолий Торопов, Владимир Носик, Владимир Дубровский.

«День на день не приходится» по комедии А.Н.Островского «Тяжелые дни» — на малой сцене филиала. Режиссер-постановщик – Александр Коршунов, художник Ольга Коршунова. В спектакле заняты Виктор Борцов, Александр Коршунов, Евгения Дмитриева, Ирина Тельпугова, Георгий Дронов и другие. Здесь есть несколько дебютных работ: молодые актрисы Ольга Жевакина и Любовь Ещенко и студент Театрального училища имени М.С.Щепкина Сергей Потапов.

«Три сестры» по А.П.Чехову. Режиссер-постановщик — Юрий Соломин, художник Александр Глазунов, композитор Григорий Гоберник. В спектакле заняты практически все поколения артистов Малого театра: Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Александр Клюквин, Инна Иванова, Александр Ермаков, Валерий Бабятинский, Эдуард Марцевич, Галина Демина, Алексей Кудинович, Глеб Подгородинский, Виктор Низовой и другие.

В театре сегодня идут репетиции спектаклей:
«Свадьба, свадьба, свадьба!» по водевилям А.П.Чехова. Режиссер-постановщик Виталий Иванов. Упрямого помещика Чубукова сыграет Александр Потапов, его дочь Настасью Степановну – Ольга Жевакина, мнительного Ломова – Глеб Подгородинский, неотесанного Смирнова — Виктор Низовой, очаровательную вдовушку Попову — Елена Харитонова, храброго капитана Ревунова-Караулова — Афанасий Кочетков, знойную акушерку Змеюкину сыграет Светлана Аманова, грека-кондитера Дымбу — Владимир Дубровский, невесту Дашеньку – Любовь Ещенко, а ее родителей — Виталий Коняев и Алевтина Евдокимова, жениха Эпаминонда Апломбова – Александр Коршунов, и другие.

«Госпожа министерша» по комедии Бронислава Нушича. Режиссер-постановщик – Владимир Бейлис. В роли вздорной и своевольной министерши Живки – Элина Быстрицкая. Ее мужа, министра Симу Поповича, сыграет Александр Ермаков, дочь – Наталья Боронина, зятя, обаятельного прохвоста Чеду — Александр Вершинин, хитрого любовника доктора Нинковича — Виктор Коршунов, ужасного ребенка Раку — Алексей Фаддеев, добродушного клептомана дядю Васу — Александр Потапов, наглого самозванца Каленича — Владимир Дубровский, кокетливую служанку Анку — Инна Иванова, самодовольного Ристу — Борис Клюев, и другие.

«Последняя жертва» по комедии А.Н.Островского. Режиссер-постановщик – Владимир Драгунов. Роль молодой вдовы Юлии Тугиной исполнит Людмила Титова, любящего ее Флора Федулыча — Виктор Коршунов, любимого ею Дульчина — Олег Доброван, Глафиру Фирсовну — Людмила Полякова, Дергачева – Петр Складчиков, Лавра Мироныча — Борис Клюев, Ирину Лавровну — Екатерина Базарова, и другие.

ВИКТОРИНА!
27-го марта – Международный День Театра

Проверьте свои знания драматургии А.П.Чехова и истории Малого театра в нашем конкурсе и получите приз за правильные ответы – контрамарку на 2 лица на спектакль «Три сестры», который состоится в День Театра, 27-го марта в 18 часов на основной сцене Малого театра.

Желаем удачи!

Участвовать в ВИКТОРИНЕ!!!

В этот день в Малом театре для ветеранов войны и труда пройдет благотворительный спектакль «Три сестры» — последняя по времени премьера театра.

Начало спектакля в 18 часов

Основная сцена
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДЕНЬ ТЕАТРА
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ СПЕКТАКЛЬ

27 марта 2004 г.
А.П.Чехов
ТРИ СЕСТРЫ

Драма в четырех действиях
Спектакль идет с одним антрактом

В спектакле заняты:
народные артисты России:
В.К.Бабятинский, Г.Я.Демина, А.Ю.Ермаков, А.В.Клюквин, Э.Е.Марцевич
заслуженные артисты России:
А.С.Кудинович, А.И.Охлупина, О.Л.Пашкова
артисты:
В.В.Андреева, Л.С.Аникеева, Д.А.Жулин, И.В.Иванова, С.А.Коршунов, А.Т.Манке, В.А.Низовой, Г.В.Подгородинский, А.Е.Фаддеев


Режиссёр-постановщик – народный артист СССР лауреат Государственных премий Ю.М.СОЛОМИН
Художник – заслуженный работник культуры России А.К.ГЛАЗУНОВ
Композитор – заслуженный деятель искусств России Г.Я.ГОБЕРНИК
Режиссер – В.Е.ФЕДОРОВ
Помощники режиссера – заслуженный работник культуры России В.М.Егоров, Г.И.Маркина
Художник по свету – заслуженный работник культуры России Дамир Исмагилов
Руководство художественно-постановочной частью – заслуженный работник культуры России В.Е.Барабашкин


Художественный руководитель театра – народный артист СССР Ю.М.СОЛОМИН

ДЛЯ ВЕТЕРАНОВ ВОЙНЫ И ТРУДА

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА: газеты: «Аргументы и Факты», «Новая газета», радиокомпания «Маяк», «Радио России», «Yтро.ru»

Начало спектакля в 18 часов

КАССА ТЕАТРА ОТКРЫТА-В БУДНИЕ ДНИ С 12.00 ДО 19.30,
В ВЫХОДНЫЕ ДНИ С 10.00 ДО 18.30 ПЕРЕРЫВ С 15 ДО 16 ЧАСОВ

Русский водевиль — это жанр, который должен возродиться,

считает художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин. «Таинственный ящик»...

Малый театр впервые за свою богатую историю обратился к пьесе А.П.Чехова «Три сестры»...

Русский водевиль — это жанр, который должен возродиться,
считает художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин.

Малый театр впервые за свою богатую историю обратился к пьесе А.П.Чехова «Три сестры». В прошлом месяце ее постановку завершил художественный руководитель прославленной труппы, народный артист СССР Юрий Соломин. Юрий Соломин — гость программы «Культурный вопрос».

- Какое-то время тому назад вы попали в больницу, в Италии находились. Потом приехали и, вместо того чтобы продолжать лечение, принялись тут же за репетиции «Трех сестер». Может быть, вы скоро и на сцену выйдете в спектакле?

СОЛОМИН: Я уже вышел, я играл «Горе от ума». Дальнейшее, думаю, пока надо попридержать, как все мне советуют. Потихонечку буду играть один спектакль.

- Сегодня, когда смотришь ту или иную версию «Трех сестер», видишь, что режиссер каждый раз находит, что открыть плохое в этих людях. А вы нашли возможность их показать очень хорошими людьми. Кстати говоря, это меняет и реакцию зала.

СОЛОМИН: Это ведь все написано у Чехова, я не сделал никакого открытия...

- Любой режиссер, когда приступает к репетициям, он что-то такое знает об этой пьесе, чего не знают другие. Что вы такого узнали о Чехове за время репетиций, чего, как вам кажется, сегодня недостает другим постановщикам?

СОЛОМИН: Я себя поймал на том, что пьесу я знал давно, со школьной скамьи, видел очень много спектаклей, и что-то меня раздражало, какая-то плаксивость раздражала, непонятность — в старых спектаклях... В новых, пятилетней давности спектаклях я не понимал, почему людей интересует что-то, о чем Чехов не писал. Поэтому я начал просто читать его записные книжки. И вот там все как раз оказалось просто и понятно.

- Вы в минувшем сезоне поставили обыкновенный русский водевиль «Таинственный ящик». И вдруг почувствовалось, как этот жанр востребован. Когда можно будет этот спектакль увидеть? И предполагаете ли вы, что кто-то еще или вы сами будете ставить и дальше водевили?

СОЛОМИН: Эта идея у нас существовала давно, и вот она осуществилась. Одно время просто это не советовали делать. Вот этот водевиль с 1973 года так у меня в голове сидит... Потом в училище я попробовал, и даже играли в филиале студенты, и это было неплохо. И вот несколько лет потребовалось для написания музыки, стихов, разработки всей. И когда все у нас было готово, даже музыка была записана, аранжирована, вот тогда мы начали репетировать. Но вообще, водевиль русский — это жанр, который должен возродиться, должен существовать. Самое главное, что зритель получает удовольствие.

- Когда этот спектакль вернется на сцену, и кто будет играть?

СОЛОМИН: Премьеру у нас играли только три раза в прошлом году. Сейчас мы репетируем, центральную роль будет играть Эдуард Марцевич. Будем надеяться, что 8 апреля это свершится.

радиокомпания «Маяк»

Парад премьер

«Три сестры» А.П.Чехов

Герои Чехова с горечью говорят о том, что пройдет время, и забудут их лица и голоса, забудут, какими они были. Но нет, их лица и голоса не забыты.

Парад премьер

«Три сестры» А.П.Чехов

Герои Чехова с горечью говорят о том, что пройдет время, и забудут их лица и голоса, забудут, какими они были. Но нет, их лица и голоса не забыты. Вот такими или очень похожими они, наверно, и были: с таким обликом, фигурами, в такой одежде, с такими манерами, разговорами и мечтаниями, как Ольга — Алена Охлупина, Маша — Ольга Пашкова, Ирина — Варвара Андреева и все остальные без исключения. Актеры не играют, не перевоплощаются, тут что-то другое: они живут жизнью своих героев, погружаются в нее и становятся такими, какими были те, жившие в России сто лет назад, и это зрелище захватывает. По-видимому, этого эффекта не было бы, если бы не удивительная красота декораций, воссоздающих со всеми подробностями обстановку комнат и интерьеров дома Прозоровых, красота, которая стала не фоном, а частью их внутреннего мира. Начало спектакля, как мы помним, — день именин Ирины, совпавший с днем смерти отца, и эта экзистенциальная примета в дальнейшем окрашивает все действие, сближая жизнь и смерть, праздник и горе, красоту дома, природы и скоротечность человеческой жизни. Пройдя через потрясения, потери и разочарования, они в конце спектакля с пронзительной ясностью понимают, что не в силах ничего изменить в своей жизни и с достоинством принимают ту судьбу, которая им выпала. Режиссер Ю.Соломин. Художник А.Глазунов. Композитор Г.Гоберник.

«Театральная афиша», март 2004

ВНИМАНИЕ! Изменения в репертуаре:

Вместо спектакля «Таинственный ящик» П.А.Каратыгина — 6 марта состоится спектакль «Три сестры» А.П.Чехова.

ВНИМАНИЕ! Изменения в репертуаре:

Вместо спектакля Таинственный ящик П.Каратыгина - 25 февраля состоится спектакль Три сестры А.П.Чехова.

Худшее - враг хорошего

В Малом театре появились «Три сестры» в постановке Юрия Соломина

Тяжелые люди живут в доме Прозоровых.

Худшее - враг хорошего
В Малом театре появились «Три сестры» в постановке Юрия Соломина

Тяжелые люди живут в доме Прозоровых. Ирина (Варвара Андреева) в первом акте хохочет так, словно в именины приняла ударную дозу кокаина, а потом весь спектакль рыдает, точно у нее ломка. Маша (Ольга Пашкова) всем говорит гадости. Ольга (Алена Охлупина) ноет, словно вьюга за окном. Один здесь хороший человек, да и тот Кулыгин.
С пьесой Чехова случился тот же скверный анекдот, что происходит со всеми классическими пьесами в современной постановке. Все положительные герои оказываются невыносимыми занудами, все театральные злодеи - симпатягами. В любом «Гамлете» последних лет Гамлет выходил невнятным нытиком, зато Клавдий был душкой и умницей. В «Братьях Карамазовых» в Театре Маяковского из всей достоевской семейки симпатии зала вызывал только Федор Павлович с его коньячком и «цыпленочком». Ровно то же произошло в «Трех сестрах». Рогоносец, пошляк, подхалим, человек в футляре стал самым симпатичным персонажем спектакля. По ходу дела он демонстрирует деликатность, такт, доброту - все фирменные свойства чеховского героя. В финале он держит над сестрами черный зонтик, укрывая их от дождя, и нехитрая метафора вполне работает: только житейская мудрость да здравый смысл Кулыгина могут спасти этих вздорных женщин.
Кулыгина играет Валерий Бабятинский. К премьере в театре выпустили газету, где актеры высказываются о своих героях. Так вот, Бабятинскому принадлежит самое здравое высказывание о пьесе: «Мне кажется, у Чехова есть этакая улыбка, снимающая лишний пафос, - рассуждает он. - Он слегка ироничен, и в этом его изюминка».
Кажется, Юрий Соломин думал о чем-то похожем, когда брался за «Сестер». Во всяком случае, он позволил Глебу Подгородинскому сделать из Тузенбаха омерзительного человечка, даже не человечка, а какое-то кафкианское «насекомое существо». Подгородинский впервые сыграл Тузенбаха так, что стало ясно, отчего это Ирина целых пять лет не может решиться принять его предложение. «Одним бароном больше, одним бароном меньше», - вполне достойная эпитафия этому ничтожеству.
В своей газете Соломин не без удовольствия процитировал чеховскую запись, так напоминающую ленинский приговор интеллигенции: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую». Наверное, он склонен был отнестись к чеховским героям с иронией. Однако тут надо было идти до конца и ставить «Сестер» так, как они этого заслуживают: как черную комедию про провинциальных истеричек и туповатых военных, над которыми автор откровенно издевается.
Этого Соломин, к сожалению, испугался. Или, может, решил, что в академическом театре такие эксперименты с классиком непозволительны. В результате почти все его актеры не верят ни единому своему слову. Хорошо поставленными голосами они подают классические реплики и романтизируют своих героев. Но, несмотря на все их усилия, соляная кислота чеховской иронии разъедает риторические конструкции про «счастье труда» и «жизнь через двести-триста лет». Когда красивый здоровенный военный Вершинин (Александр Ермаков) с надрывом произносит: «Жена опять отравилась. Такая неприятность», - публика хихикает: чеховский фарс пробивается наружу, как бы ни старались актеры его облагородить.
Чеховские интеллигенты выглядят сегодня чистыми инопланетянами. Никакие усилия по перевоплощению не позволяют актерам отождествиться с этими ленивыми, истеричными, иррациональными созданиями. И когда Чебутыкин (Эдуард Марцевич) заплетающимся языком сообщает партеру: «Может быть, я и не человек, а только делаю вид, что у меня руки и ноги», - партер склонен ему поверить.
И только ловкий, добрый, законопослушный, тщеславный, затянутый в сверкающий мундир преподаватель гимназии Кулыгин кажется единственным живым человеком среди этих странных существ под названием «интеллигенция».

Ведомости, 18 февраля 2004 года
Виктория Никифорова

Квартет невозвращенцев.

В Малом театре завершен чеховский цикл.

В Малом театре Юрий Соломин представил публике свою версию постановки знаменитых «Трех сестер»

Квартет невозвращенцев.

В Малом театре завершен чеховский цикл.

При жизни Чехова у Малого театра с его драматургией отношения как-то не заладились. Все его подтексты, «подводные течения» и прочие нюансы «новой драмы» вековой давности были не в ладу с актерскими традициями императорской сцены, хотя и она жаждала реформ. В советские времена Чехова в Малом ставили нечасто и без явных открытий. Зато в последние годы случилась целая обойма чеховских постановок, а Малый переплюнул даже МХАТ, носящий имя драматурга, имея в своем репертуаре целых четыре названия: «Вишневый сад», «Дядю Ваню», «Чайку» и «Три сестры». Известно, что некоторые продвинутые театральные деятели современности предлагают наложить мораторий на постановку чеховских пьес. При всей абсурдности позиций понять их все-таки можно, хотя бы в том, что суперпопулярность Чехова отчасти тормозит продвижение «новой драмы» нынешнего образца и очередных «новых форм». Правда, справедливости ради стоит заметить, что эта драма даже к минимальной конкуренции не способна. А что касается «новых форм», то герои чеховских произведений сегодня и поют, и пляшут, и зачастую ведут себя как отвязные авангардисты. И между прочим, самые крутые из нынешней волны молодой режиссуры в своих ближайших премьерных постановках обещают нам встречу не со своими современниками, но с такими же «крутыми» классиками. Но сегодня не о них. В Малом театре его художественный руководитель Юрий Соломин представил публике свою версию постановки знаменитых «Трех сестер», которые до сего дня на старейшей московской сцене никогда не шли. И здесь позвольте на минуточку впасть в банальность. Все-таки самое хрестоматийнейшее классическое произведение ныне ставится не ради него самого (если пьеса перешагнула вековой рубеж, то автоматически доказала свою гениальность), но ради его сопряжения с болевыми точками сегодняшней действительности. Юрий Соломин «Трех сестер» от нашего времени подчеркнуто дистанцировал. Как вечное от суетного, настоящее от суррогатов. О чем лично и заявил в прологе и эпилоге своего спектакля, где звучит его «закадровый» голос, повествующий о том, что там лучше, где нас нет. Этот голос внятно настраивает на то, что мы увидим историю, случившуюся давным-давно, идеальную и единичную, которой можно посочувствовать, но весьма отрешенно. А между тем синдром «трех сестер» по-прежнему существует, и даже в далеко не идеальной современной Москве, в которую так стремились и не попали барышни Прозоровы. В весьма обостренном состоянии, спровоцированном не столь далекими социальными катаклизмами. Малый же предпочел «прекрасное далеко». Юрий Соломин не рискнул или просто не захотел сочинять какие-либо концепции, предпочтя традиционно актерское прочтение пьесы, развернутой на подмостках в такой же традиционно красивой сценографии. Художник Александр Глазунов выстроил весьма замечательную саму по себе декорацию, правда, кочующую из одного чеховского спектакля в другой. Панорама усадебного парка, деревья, пруд, в центре — вращающийся павильон, представляющий интерьеры дома Прозоровых. Зритель, как водится, встречает всю эту красоту аплодисментами. А далее — по тексту. Неспешно, подробно и уверенно. Соломин не собирается никого «удивлять». Но за неимением остального предполагается, что основное удовольствие зритель должен получить от актерской игры, которая, по неписаным законам, в Малом театре вроде бы традиционно хороша. Тот, кто пристрастно наблюдает за жизнью театра, давно уже успел уяснить, что хороша она все же лишь в том случае, если режиссерски направлена и огранена. Даже при том, что постановщик по старинке «умирает» в актерах. Вспомните хотя бы спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» Сергея Женовача, признанный безусловным первым «гвоздем сезона» минувшего. В соломинских «Трех сестрах» знаменитый актерский ансамбль парадоксальным образом то возникает, то исчезает, распадаясь на отдельные солирующие партии, не всегда пребывающие в гармонии. По-прежнему на высоте старшее поколение актеров Малого, представленное здесь Галиной Деминой (Анфиса), Валерием Бабятинским (Кулыгин) и Эдуардом Марцевичем (Чебутыкин). Последний особенно хорош, потому что обладает своей личной «историей», которую тянет, не обрывая нити, из прошлого в будущее, весьма, впрочем, неопределенное. Здесь он, обычно вечно пьяненький приживал, едва ли не «хранитель дома», его устоев, живой, темпераментный, непосредственный, умеющий и скрывать свои чувства, и нервно, ерничая, выплескивать эмоции. Да и Кулыгин — Бабятинский, прекрасно осведомленный о двойственности своего положения, такую же двойственность существования и демонстрирует: недалекий и суетливый «сухарь», то и дело роняющий затасканные фразы, и безнадежно влюбленный в собственную жену человек, способный на понимание и прощение. Само же семейство Прозоровых выглядит достаточно обычно и обыденно. О тонкости чувств, мимолетности нюансов, душевной эволюции говорить не приходится. Разве что старшая сестра Ольга (Алена Охлупина) старается «жить» на сцене в предлагаемых обстоятельствах. Остальные две отчаянно играют в «трагедии», подлинные и мнимые. Причем по-разному. Ирина (Варвара Андреева) свое стремление к детской непосредственности доводит до нелепости. Кажется, что празднуются именины не 20-летней барышни, а трехлетнего младенца, так она суетится, экзальтированно выкрикивая пассажи о труде, закатывая глаза и заламывая руки. И что здесь мог полюбить по-настоящему непосредственный, искренний и тонкий Тузенбах (Глеб Подгородинский)? Разве что свою противоположность. Маша же (Ольга Пашкова), наоборот, не снимает с лица застывшей маски высокомерного презрения, а финальная истерика поэтому кажется абсолютно вставным номером, не слишком виртуозно исполненным. Брат Андрей (Александр Клюквин) на их фоне выглядит приемышем, потому что куда более спокоен и нормален, одновременно и принимая свою незавидную участь, и обреченно бунтуя против нее. Впрочем, с подобной супругой Наташей (Инна Иванова), традиционно шумной, истеричной, наглой и беспардонной, особенно не забунтуешь. На все эти знакомые перипетии действительно смотришь глазами стороннего наблюдателя, то посмеиваясь, то сохраняя полное равнодушие. Трогают разве что вышеупомянутые «старики» да эпизод прощания Тузенбаха с Ириной. И то исключительно с позиции барона — Подгородинского, потому что понимаешь, что лучше впрямь трогательно расстаться с жизнью, нежели провести ее остаток на кирпичном заводе с такой экзальтированной, да еще не любящей особой, как Ирина. Правда, исходя из нынешней театральной ситуации, поневоле хочется порадоваться тому, что в спектакле Малого театра чеховские герои хотя бы психически нормальны, демонстрируют естественную ориентацию и цензурно выражаются.


Ирина АЛПАТОВА
№6 (7414) 12 — 18 февраля 2004г.

http://www.kultura-portal.ru/tree/cultpaper/article.jsp?number=505&rubric_id=206

ЗАМРИ. УМРИ. ЖИВИ ДАЛЬШЕ

Юрий Соломин поставил в Малом театре «Трех сестер»

Артисты часто идут в режиссуру и крайне редко чего-то в ней добиваются. Юрий Соломин неожиданно добился.

ЗАМРИ. УМРИ. ЖИВИ ДАЛЬШЕ

Юрий Соломин поставил в Малом театре «Трех сестер»


Артисты часто идут в режиссуру и крайне редко чего-то в ней добиваются. Юрий Соломин неожиданно добился. Выпущенные им в Малом «Три сестры» сделаны и сыграны с той добротной простотой, о которой видавшие виды критики не смели уже и мечтать.

Так уж случилось, что в Москве существовали с некоторых пор два оплота традиции — МХАТ и Малый. И возглавляют их с недавних пор два выдающихся артиста — Табаков и Соломин. Первый обнаружил в себе задатки выдающегося менеджера и в соответствии с духом времени превратил вверенный ему театр в открытую всем направлениям и ветрам площадку. Второй, напротив, духу времени всячески сопротивлялся, модных веяний чурался и прослыл в театральных кругах неисправимым консерватором. «Три сестры» — плод этого самого консерватизма. Неожиданный, прямо скажем, плод.

Традиция вообще слово расплывчатое. Применительно к театру, и уж тем более к русскому театру, оно подлежит дефиниции с особенным трудом. Ведь Малый и МХАТ воплощают в себе разные традиции. И «Три сестры» — это не из репертуара Малого. Это как раз совсем из другого репертуара. Если быть исторически и театроведчески точным, сыграть Чехова в Малом в соответствии с традицией — это значит сыграть размашисто, задорно, с некоторым уклоном в комедию, скорее всего в комедию Островского. Сергей Женовач — вот истинный наследник этих традиций. «Трех сестер» между тем сыграли в Малом по-мхатовски, не оглядываясь на какую-то конкретную постановку, но в очевидном соответствии с гипотетическим мхатовским спектаклем, каким он, по словам одного из чеховских героев, «представляется в мечтах». То, что Малый, да еще силами его художественного руководителя, взялся решить подобную задачу, заслуживает интереса и уважения. То, что эта задача оказалась ему в конечном итоге по плечу, заслуживает пристального анализа.

Соломина никто никогда не числил в настоящих режиссерах. Он, думаю, и сам себя в них не числил. Никаких поражающих глубиной и новаторством мыслей по поводу чеховской пьесы у него явно не было. Никаких новых слов в искусстве он говорить не собирался. Он вообще оказался в данном случае не режиссером, а скорее медиумом, проводником той театральной идеи, в соответствии с которой надо максимально довериться автору, честно попытаться проникнуть в суть каждого характера и не деформировать пьесу концепцией. Эти предписания кажутся сейчас простыми, как рецепт блинов. Но на моей памяти подавляющее число таких блинов выходило комом.

Вот, скажем, звонит тебе какой-нибудь неискушенный в театральных вопросах родственник и говорит: «Хочется посмотреть Чехова, но чтобы без авангардизма и излишеств всяких нехороших. В классическом исполнении». Буквально не знаешь, что человеку посоветовать, потому что «классические исполнения» вроде бы встречаются, но отдают они такой фальшью, такой беспросветной театральной рутиной, что совестно их кому-либо рекомендовать. Когда забубенную банальщину с развевающимися на сценическом ветру шарфиками и картинно отыгранным на авансцене надрывом выдают за верность традиции русского психологического театра, хочется бежать от этой традиции и ее словоохотливых адептов, как Мопассан от Эйфелевой башни. Ведь на самом деле подобные адепты губят ее куда с большим успехом, чем все радикалы и ниспровергатели вместе взятые. Так неумный охранитель может нанести христианскому вероучению вред посерьезнее, чем самый яростный атеист.

Со спектакля Малого выходишь в хорошем настроении и с радостью в сердце. Оказывается, можно вот так — без открытий и прорывов, но и без неверно взятых нот. Без пошлости и лажи. Эти «Три сестры» ни единой минуты не выглядят анахронизмом, хотя весь джентльменский набор спектакля по Чехову вроде на месте — подробно проработанные интерьеры, задник с березовой рощей, соответствующие эпохе костюмы. Здесь сестры (Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева) будут страдать, Наташа (Инна Иванова) превратится из робкой мещаночки в истеричную домоправительницу, Кулыгин (Валерий Бабятинский) будет возвышенно беззащитен в своей любви к Маше, Соленый (Виктор Низовой) смешон в своих романтических претензиях. Но каждому из них я верю.

Труппа Малого — убеждаешься в этом лишний раз — одна из самых крепких и, главное, слаженных трупп Москвы. Ее артисты редко мелькают в сериалах и телевизионных посиделках за чашкой чая, зато дело свое делают справно. Конечно, Эдуард Марцевич в роли Чебутыкина, давно уже, в отличие от всех прочих, не питающего никаких иллюзий и надежд, показывает класс актерской игры куда более высокий, чем, скажем, Александр Ермаков (Вершинин) или обаятельный, но не очень-то отличающийся этим обаянием от Федотика или Родэ Глеб Подгородинский (Тузенбах), но ни одного из них невозможно упрекнуть в самолюбовании, бессовестном перетаскивании одеяла на себя.

Сидя в Малом, отдаешься мерному течению пьесы и спектакля и обнаруживаешь в его негромкой кантилене неожиданные и точные пассажи. Вот Андрей Прозоров (отличная работа Александра Клюквина) произносит в последнем акте свой очередной монолог на тему «пропала жизнь», адресуя его лежащей в коляске Софочке. И это абсурдное резонерство вдруг обнажает чеховский трагизм посильнее любого надрыва. Или в финале не звучит громкая музыка, которая вроде бы должна сопровождать монолог Ольги согласно ремарке, а просто слышен стук мерно падающих капель. И это, надо сказать, одна из лучших «настроенческих» сцен, которые мне доводилось видеть.

Сравнивая спектакль Малого с другими «классическими» постановками, начинаешь вдруг ясно понимать, чем правильный ответ на сложный вопрос отличается от банального. Банальный — он всегда заимствованный. Для правильного потребна работа собственного мозга и собственной души. Есть теоремы, которые никогда не превратятся в аксиомы. Их надо всякий раз доказывать заново. В спектакле Малого работа души и ума видна, и она способна заменить собой все то, что принято ценить в современном театре, — и стильную декорацию, и неожиданность трактовки, и смелость постановочных ходов.

Где-то традиция, неразрывно связанная когда-то с Художественным театром, но ставшая давно уже всеобщим достоянием, умерла и превратилась в высохшую мумию. Где-то она замерла в ожидании новых свершений. Где-то, как в Малом, продолжает скромно, но достойно жить. Дай Бог ей здоровья.


Марина ДАВЫДОВА

21:03 03.02.04
http://izvestia.ru/culture/article43847

Премьера. «Три сестры» А.П.Чехов.

Юрий Соломин: «Жаль, что Чарли Чаплин не играл Чехова»

Чеховская эпоха - конец девятнадцатого, начало двадцатого века. Развитие техники, новое в политике, экономике, искусстве.

Премьера. «Три сестры» А.П.Чехов.

Юрий Соломин: «Жаль, что Чарли Чаплин не играл Чехова»

Чеховская эпоха - конец девятнадцатого, начало двадцатого века. Развитие техники, новое в политике, экономике, искусстве. Чехов – это новая драматургия, новые герои. Они не какие-то исключительные личности, а самые обыкновенные люди. Но будничное течение жизни в его пьесах наполнено драматизмом.
Чехов не сразу был принят зрителями. Хотя его темы очень человеческие, очень простые, вне политики. «Три сестры», может быть, самая сложная в его драматургии пьеса. Она рождалась в муках творчества. В это время Антон Павлович был весь во власти любви к Книппер-Чеховой. И в своих записных книжках и письмах он постоянно пишет, как ему хочется приехать в Москву из Ялты… Но этот приезд все время откладывался. Из Ниццы он тоже рвался в Москву. Слово «Москва» постоянно звучало в его сердце, и поэтому, мне кажется, мечта трех сестер - «в Москву, в Москву» – это мечта самого Чехова. Ему хотелось вырваться из Ялты, из болезни. Наверное, если попробовать мыслить абстрактно, то герои «Трех сестер» - это сам Антон Павлович. Здесь и его неудачная любовь. Я могу только предполагать, он-то был влюблен по-настоящему. Ольга Леонардовна - его последняя настоящая любовь, которая, скажем так, была не совсем счастливой… И мне кажется, что эту линию – несчастную любовь – он показал в судьбах и Андрея, и Маши. Любовь, которая подавила Андрея - это Наташа. И такое тоже было в жизни Чехова – любовь, которая его подавила. Он писал Книппер: «Я получил письмо из Петербурга, вы были на гастролях. У тебя там увлечение появилось? Ты мне напиши откровенно, я не буду сердиться, я тебе прощу все это». Это уже заставляет вспомнить Кулыгина… Поэтому, если меня спросят, о чем «Три сестры», я скажу: о Чехове Антоне Павловиче. Свои метания, переживания он вложил во всех действующих лиц. В каждом из них – частица его души.
Я играл многих чеховских героев. Единственное, что я могу сказать, я их очень хорошо не то чтобы понимаю, а чувствую. Мне кажется, что я чувствую, о чем говорит Чехов, и как он это говорит. Может быть, это осталось у меня с детства, когда мне впервые прочитали «Каштанку», и я рыдал. Мне трудно объяснить, как играть Чехова. Я пытаюсь об этом на репетициях рассказать, подкрепляя свою мысль чеховскими письмами, записными книжками. В них я все время нахожу подтверждение своим мыслям.
Когда я был студентом, то играл Треплева в выпускном спектакле «Чайка», и даже позволил себе доказывать Вере Николаевне Пашенной, которая ставила этот спектакль, что «чайка» – это не только Нина Заречная, но и Треплев. И доказывал, очевидно, своей работой… Конечно, она была несовершенна... Хотя сегодня я бы сказал, что в этой пьесе все - «птицы», «чайки».
И еще во всех произведениях Чехова очень много любовных треугольников. Ни в одной пьесе другого автора я не встречал столько трагической любви! И в «Трех сестрах», и в «Иванове», и в «Чайке», и в «Дяде Ване», и в «Вишневом саде» нет ни одной счастливой пары.
Много трагичного было в судьбе самого Чехова… Бунин, который очень уважал и любил Чехова, был у него в гостях в Ялте. Он уже очень болел, Бунин сидел у него допоздна. Уезжая утром рано на поезд, он не мог не проехать мимо домика Чехова. И остановился. Какая-то неестественная сила остановила его. Он сказал вознице: подожди. Сошел и долго смотрел на этот сад, который сам Чехов посадил, на этот дом… И потом он увидел сгорбленную фигуру высокого человека – Чехова, который бродил между деревьями. Туман, ранняя осень, фигура бредущего человека… Вот это ощущение у меня оставил Чехов. И когда я встречаюсь с Чеховым, я вижу эту картину…
На первый взгляд, Чехов очень прост, и его легко понять. На самом деле он очень глубокий автор, но об этой глубине не надо думать. Просто нужно разбираться в пьесе, идти по этой дорожке. А когда начинаешь думать: «Здесь сцену надо потрагичнее» – все получается неправильно… Ведь Чехов предостерегал нас от этого. Он многие свои пьесы называл комедиями. Если правильно разобрать «Чайку», то зритель смеется. Чехов предупреждает: везде надо искать юмор. И у него довольно-таки много юмора в его пьесах. Правда, «Три сестры» – самая неюмористическая пьеса, сам автор определяет ее жанр «драма». И все равно, здесь есть смешные реплики: «Я бы сказал, на что похожа ваша физиономия без усов…». Зритель будет смеяться, когда выходит Наташа и пугается бороды кулыгинской. Есть неуклюжесть Тузенбаха, которая тоже должна вызывать улыбку. Так же и Соленый со своими шуточками. Почему у русских так много анекдотов? Это у нас в крови, в этом мы можем поспорить только с Англией. Но там очень уж своеобразный юмор, а у нас анекдоты самые смешные, какие только могут быть. Мы не боимся смеяться над собой. Чехов тоже не боялся…
Он очень честный, порядочный, это чувствуется в каждом произведении, и еще чувствуется, что он был несчастен в любви. Только человек с огромной душевной болью может написать так много о любви, «семь пудов любви». Я не могу сказать, что мы его поняли, мы только подошли к пониманию.
Почему «Три сестры» – такая трудная пьеса? Она очень мучительно писалась – под прессингом МХАТ. Поэтому он не мог высказать до конца все, что хотел. Он долго переделывал пьесу, дописывал. Посылал: это добавьте, это вычеркните. Метания, неуравновешенность, неуверенность. Мне кажется, «Три сестры» – это самое выстраданное и самое крупномасштабное его произведение…
Многие обвиняют Чехова в том, что у него мало действия. Но больше всего внешнего действия в детективах. Поэтому трудно сравнивать… Я считаю, что и внутреннее действие немаловажно. А какое действие в «Дяде Ване»? То, что в конце герой стреляет и не попадает? Там что? Просто – люблю, и у меня есть соперник. Я считаю, пьеса «Дядя Ваня» о треугольнике: Войницкий – Елена Андреевна – Астров. Если пересказывать содержание: были два друга, которые полюбили одну замужнюю женщину… Взять «Чайку» – там тоже множество треугольников. Переплетение нескольких историй о несчастной любви… Нина, Аркадина и Тригорин. Нина, Треплев и Маша… Почему Чехов идет во всем мире? Вот Островский – чисто русский, и у него много таких моментов, которые может понять только русский человек. А Чехов писал и для Востока, и для Запада, Австралии, Англии, Америки, Японии, Китая. Любовные треугольники существуют везде…
А когда у меня спрашивают, почему чеховские герои такие слабые и безвольные, я отвечаю: это так называемая интеллигенция. Та, которая сейчас проиграла на выборах. Почему они такие? Это творческие люди, которые не занимаются стяжательством. Среди его героев нет банкиров… Есть, конечно, люди, которые добиваются, чего хотят, но они чаще всего выглядят у Чехова не очень привлекательно… Чехов все-таки за маленького человека, такого, как Чаплин. Маленький человек – слабый, неловкий. Над ним смеешься, но за него болеешь, его становится жалко… Вот если бы соединить Чаплина с Чеховым! Жалко, что Чаплин не сыграл Чехова.