ЯРОСЛАВА БАРЫШЕВА ПОЗДРАВЛЯЕТ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ДОМ АКТЁРА

Дорогой Ярослав Павлович!

Примите от коллектива Дома актёра самые тёплые и искренние поздравления в День Вашего юбилея!

От всей души желаем Вам крепкого здоровья, творческой энергии, хорошего настроения и удачи во всех Ваших начинаниях!

Счастья и благополучия Вам и Вашим близким!

Двери нашего Дома всегда открыты для Вас!





С уважением,
Правление Центрального Дома актёра




15.01.12

ЯРОСЛАВА БАРЫШЕВА ПОЗДРАВЛЯЕТ ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ

Уважаемый Ярослав Павлович!

Примите мои поздравления с 70-летием и наилучшие пожелания.

Ваш яркий актёрский талант в полной мере раскрылся на прославленной сцене Малого театра, где Вы служите почти полвека. Здесь Вы сыграли множество ролей классического репертуара, покоривших публику и по достоинству отмеченных профессионалами. За вклад в сохранение богатейших традиций отечественной театральной школы Вам было по праву присвоено высокое звание народного артиста России.

Здоровья Вам, вдохновения и всего самого доброго.

К моим поздравлениям присоединяется супруга.

Д. Медведев

ПОЗДРАВИТЕЛЬНАЯ ТЕЛЕГРАММА ЯРОСЛАВУ БАРЫШЕВУ ОТ АЛЕКСАНДРА КАЛЯГИНА

Уважаемый, дорогой Ярослав Павлович!

От всей души поздравляю Вас с замечательным юбилеем! Вы артист яркого дарования, выходец из прославленной щепкинской школы, прирожденный романтический герой, коих на нашей российской сцене осталось совсем немного. Я желаю Вам еще многие лета вдохновенного творчества, новых интересных ролей, удачи, успеха во всем, что вы делаете. Дай Бог Вам здоровья, благоденствия, душевной теплоты, всего самого доброго!

Искренне Ваш,
Александр Калягин

15 января исполняется 70 лет народному артисту России Ярославу Павловичу Барышеву. От души поздравляем Ярослава Павловича и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих успехов!

«Царь Иоанн Грозный» А.К.Толстого. Сцена из 1-го действия

Режиссёр-постановщик – Владимир Драгунов. Иоанн Грозный – Ярослав Барышев, Григорий Нагой – Сергей Вещев

Очерк Светланы Овчинниковой из цикла «Библиотека Малого театра». М., 2002.

ЯРОСЛАВ БАРЫШЕВ

Очерк Светланы Овчинниковой из цикла «Библиотека Малого театра». М., 2002.

Народный артист России Ярослав Павлович Барышев - последний русский трагик. Или последний трагик на Москве. Есть мастера, которым дано играть и трагические роли: Ульянов, Джигарханян, Горобец, Петренко...
Есть и в блистательной труппе Малого театра Юрий Соломин - трагический Войницкий, а раньше - Кисельников, Протасов... Есть Виктор Коршунов с его Петром I... Есть Эдуард Марцевич - царь Федор Иоаннович, Василий Бочкарев - царевич Алексей и, как ни странно и неожиданно - чеховский доктор Львов...
Но трагик чистой воды, возможно, действительно один - артист Малого театра Ярослав Барышев.
Трагик - амплуа, равное кресту. Нести его мучительно.
Барышев переиграл, а стало быть, прочувствовал, прожил, перестрадал множество ролей: самого Шекспира и его героев, Освальда из Ибсена, Чацкого, Понтия Пилата, несколько персонажей «Царя Федора Иоанновича» А.К.Толстого, Миллера, Карла Моора и Джанеттино Дориа из Шиллера... Он в двух спектаклях –«Князь Серебряный» и «Смерть Иоанна Грозного» - играет грозного царя...
Он, как и положено классическому трагику, - огромного роста, с роскошным голосом, красив и манок.
У него могучий темперамент и мощная энергетика: взгляните на фотографии - рот как трагическая античная маска, рот в крике, а не в шепоте...
Быть трагиком - это постоянно существовать в буре, без штилей.
Это - смех возводить в ранг хохота, а слезы - рыданий. И при этом не представлять, а жить в роли. И, не сходя с ума, сводить с ума зал...
Трагиком актера делает не только талант, но и судьба: благополучненьким, взлелеянным, холеным, страдающим лишь одним комплексом - абсолютной полноценности - в этом амплуа не быть.
Судьба Барышева жестока и мистична, как и его Дар.
Он крепко помнит военный голод. Как подошел к иконе еще совсем ребенком и взмолился: «Боженька, пошли мне хлебца». А на следующий день в дом пришла посылка. В которой не было ничего, кроме буханки настоящего хлеба...
Когда ему было 17 лет - погибли родители. Он сам вытаскивал их из покореженной машины. Сам накрывал простынями. Шел страшный дождь, проходящие машины не останавливались. И страшно кричала младшая сестренка, у которой оказалась сломана ключица... А он получил сильнейшее сотрясение мозга, сломал нос - но это выяснилось позже, когда врачи пытались остановить кровь. И не могли очень долго...
После той трагедии он был еще в двух авариях. Жив.
«Вот мы сомневаемся в мистике, а мама словно предчувствовала: в ночь перед катастрофой было очень душно, и она пошла спать в сад. И вдруг через какое-то время вернулась: «Не могу там, меня земля к себе тянет» ...А назавтра она разбилась. Мне было 17, а сестренке 14 лет.
- Кто ж вас потом растил ?
- Никто. Сами. Я перешел тогда на II курс: рано поступил и был моложе своих товарищей».
А товарищи, надо сказать, были уникальные. Тот курс - первый, набранный великим актером и педагогом Николаем Александровичем Анненковым, совсем недавно в возрасте ста лет ушедшим от нас, - оказался ошеломляюще «звездным»: на нем учились Олег Даль, Виктор Павлов, Виталий Соломин, Михаил Кононов и он - Вячеслав Барышев. Это не опечатка. Он действительно по паспорту Вячеслав. Но темперамент Барышева - столь мощный, что в азарте лицедейства, играя учебные отрывки и этюды, шестнадцатилетний студент буквально крушил мебель. Олег Даль прозвал его тогда «Ярым».
А после, когда на третьем курсе Барышев начал играть в Малом, в программках уж печатали: Ярослав. И звания ему давали как Ярославу...
Интересно, что при таких уникальных внешних данных он не снимался в кино. Не получилось. Его пробовали на арапа Петра Великого. Еще в какой-то фильм с Любшиным. И тот сказал: «В кино надо играть на пять процентов от театра». А Барышев не мог на пять процентов: темперамент не позволял. Энергетика.
Шестнадцатилетний Слава Барышев по окончании школы поступал сразу во все театральные училища и во ВГИК. Читал из «Продолжения легенды» В.Аксенова. Тот отрывок, где герой воевал с бетоном, и, когда силы были уже на исходе, начиналась буря. Так вот о мистике: едва абитуриент Барышев произнес: «Вдруг грянула гроза!» - раздался страшный треск, прямо в окно полыхнула молния - и разразился ливень! Перепуганные вгиковские экзаменаторы забормотали: «Спасибо, спасибо, хватит...»
Он всюду прошел на последние туры, но экзамен раньше был в Щепкинском - туда и отнес документы.
Это было 43 года назад...
Семь выпускников его курса были приглашены в Малый - случай исключительный.
И в первом же сезоне Барышев сыграл Шекспира в «Человеке из Страдфорда» С.Алешина. Забавно: на роль самого Шекспира артист променял... роль Гамлета. Дело в том, что дипломником, еще до приглашения в Малый, он показывался, как это принято, в разные театры, в том числе и в Театр имени Маяковского. И руководивший тогда театром великий режиссер Николай Павлович Охлопков спросил:»Ну что, губастый, будешь играть Гамлета?» Потом много раз звонили из режиссерского управления, повторяя приглашение. Но Барышев уже был принят в родной Малый и начинал репетировать Шекспира.
А 18 апреля 1964 года на сцену филиала Малого театра вышел юноша и, засмотревшись на девушку в кабачке, зачитал сто тридцатый сонет Шекспира:
Ее глаза на звезды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать...
Про ту работу известный критик написал статью, назвав «Удивительный дебют»:
«Нужно сказать откровенно: пьеса С.Алешина далека от совершенства. И спектакль Малого театра мог бы смело кануть в вечность, если бы не дебют Ярослава Барышева в роли Шекспира...
Первое появление Барышева - Шекспира скорее всего настораживает. Огромный нескладный юноша, с небольшими глубоко посаженными глазами, мало чем напоминает шекспировские портреты, но об этом быстро забываешь. Барышев заставляет своего Шекспира быть Гамлетом, Ромео, Горацио... Для этого ему не нужны новые сцены и даже новые реплики. Актер исходит из того, что его герой - первый и лучший их творец...
Барышевский Шекспир отмечен особым талантом...
Шекспир Барышева наивен и мудр одновременно. Я бы сказал, особая рыцарственность, но не та, что порою пугает в театре плаща и шпаги, а согретая большой человечностью, пленяет нас в юном Шекспире».
Статья заканчивалась словами: «Многообещающий и обязывающий дебют!»
Барышев сдержал свои обещания и щедро заплатил по обязательствам. И этой, и последующими ролями.
«Шекспир - очень мистический драматург. Часто на спектаклях случались такие сюжеты, такие выплески, такие совпадения, которые потом не повторишь. Когда я играл Шекспира, в меня как бы входило вдохновение. Я читал сонеты - и вдруг начиналось такое видение, что зрительный зал тут же откликался». Это так. Это не фантазия актера. Шекспир то ли провоцировал, то ли посылал Барышеву импульсы вдохновения. Знаю случай, когда после спектакля потрясенные зрительницы уехали в противоположную дому сторону...
Но знаю и другое. И Барышев знает:
\'\'Трагик - это сдвинутая психика... Когда играешь спектакли, это все отдаешь, обмениваешься с залом энергией - и выходишь «нормальным» человеком. А когда спектаклей долго нет, то остается только пожалеть своих домашних... Сейчас в месяц я играю по восемь спектаклей. Это очень мало «. Ну конечно, артисту никогда не дано насытиться ролями, быть довольным судьбой... Когда-то в позапрошлом уже, девятнадцатом, веке замечательная актриса Малого театра Надежда Михайловна Медведева, которую считал своей учительницей сам Станиславский, сетовала, что она никому не нужна, потому что в театр не вызывали уже целую... неделю.
Вот и Ярослав Павлович страдает, что два сезона не имел премьер... И я ему всей душой сочувствую. Понимая при этом, что такова доля любого артиста в театре, труппа которого больше ста человек...
Но - снова о мистике этой профессии и этого амплуа. Помню, Алексей Васильевич Петренко сказал как-то по телевизору:»На мне очень много грехов, потому что я взял на себя грехи всех своих персонажей». Меня потрясло это признание. И я спросила Барышева, есть ли у него ощущение или понимание того, что грехи Грозного или Дориа, трагическое помутнение разума Освальда - он «взял на себя»?
«Про Грозного я даже боюсь говорить... Боюсь, что «переведу» на своих сыновей. Это страшно. А «мысль изреченная есть ложь».
Я ведь Грозного очень мало репетировал - меньше месяца. Но почему-то все о нем знал. Такие вещи, от которых иногда становилось не по себе... Эта роль входила в меня, как бы диктовалась мне. Может быть, им? Освальд - это тоже страшно. Он ведь отвечает за грех родителей...А я больше всего боюсь, чтобы за мои грехи не ответили мои дети».
Барышев часто играл исторических персонажей. Он был Шекспиром. Бахом. Анри Барбюсом. И трижды - Пушкиным. На телевидении.
«Пушкин единственный, кто мне снился. Живой. Я пытался с ним говорить, но он как-то странно на меня посмотрел. Я его помню: маленького, вертлявого, очень быстрого... Приснился, а потом я его сыграл». И опять мистика!
На одной из телепередач - а тогда был прямой эфир - Барышев - Пушкин должен был пройти с горящим сосудом. На репетиции налили в сосуд ацетон, зажгли, артист пошел - и наступил на электрический провод. Облитые ацетоном руки загорелись по локоть.
Он медленно поставил сосуд на пол.
А пожарные с побелевшими лицами бросились тушить не человека, а реквизит...
Он расплачивается за роли.
Впрочем, ролями их не считает. Как и Грозного. Они для артиста реальные люди. Чьи судьбы он вбирает в свою. И они его уже не отпускают...
А что такое «впустить в себя» того же Иоанна Васильевича Грозного? Что такое вообще проживать - а Барышев обладает уникальным даром одновременно лицедействовать и жить в роли - трагедию?
Чтоб не взорваться изнутри, он начал писать стихи. Рисовать. Взял карандаш, потом сангину, уголь... И его любят писать художники: одних портретов Барышева - Грозного - три...
Мастер, он умеет оставлять зазор между собой и ролью. Но из зала этот зазор не виден.
«Представляешь себе: я абсолютно сливаюсь, например, с Освальдом - и меня хватает паралич. Организм мудр, он защищается, всегда оставляя между актером и ролью зазор. Но у трагика он крохотный». Когда-то очень давно мне довелось видеть Фаину Георгиевну Раневскую в спектакле «Деревья умирают стоя» А.Кассоны. Видеть многократно. И каждый раз я бросалась после финальной сцены за кулисы, уверенная, что великая актриса действительно умирает и надо срочно вызывать «Скорую»...
Когда Барышев первый раз играл ввод в «Смерть Иоанна Грозного», в антракт зашла к нему в гримуборную - подбодрить. Но он даже не понял, что кто-то пришел, посмотрел полубезумным взглядом сквозь меня, словно был в каком-то другом мире... В другом измерении.
Вот это «другое измерение» трагического актера меня очень интересует. Что оно есть?
«Это надо было спрашивать у Луспекаева, у Николая Симонова...Наверно, они брали все «в себя» - иначе так Петра I не сыграть.
Я не знаю, что это такое. Это, наверно, объяснить нельзя. Объяснение всегда будет полуправдой: мистика необъяснима. Это загадка, тайна. Может быть, таинство. А если его нет - то и роли нет. И актера».
Барышеву часто приходилось - и приходится играть вводы. Это значит - наскоро играть в незнакомом спектакле вместо заболевшего или уехавшего на съемки, короче - так или иначе выбывшего артиста. А это, в свою очередь, значит, что очередную трагическую роль он постигает сам. Режиссер здесь почти не помощник: нет времени скрупулезно разбираться в каждом вздохе персонажа... Только собственный интеллект, интеллигентность и яростная самоотдача артиста здесь могут привести к успеху. И, как правило, критиков на вводы не зовут, и серьезная, часто определяющая для актерской судьбы работа остается где-то на периферии театрального процесса... Вот такая грустная ситуация.
Барышев ввелся на Освальда в «Привидениях» Ибсена. После Е.Матвеева и Н.Подгорного.
На Чацкого. В тот спектакль Евгения Симонова, где играли сначала Н.Подгорный, потом В.Бабятинский и только потом он.
На князя Ивана Петровича Шуйского в «Царе Федоре Иоанновиче», которого играет после Е.Самойлова...
И ни разу Барышев не повторил хоть как-то хоть кого-то из предыдущих исполнителей. Не позволила индивидуальность.
У меня в руках поразительные документы, я их выпросила, выклянчила: Барышев человек скромный, а записи, сделанные актером для себя после спектаклей, - интимны, как личные письма... Мне стыдно, но я их прочла. Эти блокноты, бегло исписанные карандашом. И обратную сторону страниц роли Грозного... Думаю, когда-нибудь после нас будущие театроведы, заинтересовавшись этим ушедшим амплуа, их опубликуют.
«29 декабря 69 г. «Привидения». (Значит, Освальда Барышев играл уже два года! - СО.) Играл заменой. Заболел Подгорный. Мать - Гоголева. Е. Н. (Елена Николаевна Гоголева. - СО.) была недовольна. Слишком я молод для нее или она стара для меня.
I акт. Ничего, но еще далеко не ТО (здесь и дальше подчеркнуто Барышевым. - СО.) Легче. Освальд здесь легкий. Больше внутренней загадки. Мягкий, интеллигентный.
II акт. По ощущению опять завалил. Все время не клеится разговор с матерью. Нет НАДЛОМА? Начиная с подхода. «Мама, можно присесть на диванчик» - идет пустая болтовня. В чем дело? Не пойму. СМЕРТЕЛЬНО НУЖНО НАЙТИ!!! Сижу на диване, как бревно. ПРОТИВНО! БЕСПОМОЩНЫЙ!»
«Юность - это возмездие» написал Ибсен в «Строителе Сольнесе». «Юность - это возмездие» - мог поставить драматург эпиграфом к «Привидениям». Освальд - молодой талантливый художник, погибает из-за болезни, унаследованной от развратного отца и скрываемой матерью...
Барышев не играл первые два акта болезнь. Он играл невысказанность и загадочность своего героя. Очень конкретного человека: он всегда играет очень конкретных людей. Сумасшедшинка появлялась после сцены пожара. И постепенно, без крика, а ужасающе тихо развивалась в паралич.
Та тихая трагедия, которую умеет играть Барышев, порой значительнее трагедии громкой, рвущей страстья в клочья. Которую он тоже умеет играть. Тихая рвет не страсти, а душу, сердце.
В том спектакле, в той роли была такая боль и ее было столько, что затих, помню, даже заполненный пэтэушниками зал, пришедший смотреть оглушительно смешную комедию Островского «Волки и овцы», а получивший под замену «Привидения». По Ибсену - «семейную драму». По Барышеву - трагедию...
Замечательный старый актер Малого театра Шарлахов подошел к Ярославу на том спектакле и сказал: «Что ты волнуешься? Я с Орленевым играл. Ты играешь лучше!» Я не видела, как играл Орленев. Но видела Барышева. Это была работа подлинно трагического актера, умного, страстного, магнетически держащего зал...
А потом был Чацкий.
До Барышева в тот спектакль резко врывался, проездом на Сенатскую, саркастический, ироничный, злой и страстный Чацкий - Никита Подгорный.
Влетал бесконечно влюбленный Чацкий-Ромео прелестного двадцатилетнего Валерия Бабятинского.
У Барышева с этой ролью сложились особые отношения: приход к ней совпал с неурядицами в первой семье... И Чацкий - Барышев сыграл в спектакле ярче всего потрясение изменой Софьи. И квинтэссенцию этого потрясения - знаменитый последний монолог: «Не образумлюсь... виноват...»
Сыграл огромную человеческую трагедию - трагедию предательства.
Через три года он ввелся на роль Родона Кроули в «Ярмарке тщеславия» по Теккерею. Когда спектакль снимало телевидение, то в трагической сцене у артиста от ярости темнели глаза. Они у него светлые, а здесь просто было видно, как становились черными. От ревности, от презрения и, повторюсь, от ярости.
То, что Шиллер - исконный автор Малого, общеизвестно. Как и то, что в искусстве этого театра четко обозначены две линии -бытовая и романтическая. Барышев - яркий представитель последней. И не удивительно, что во всех трех шиллеровских спектаклях, которые случились за последние 40 лет ,- он сыграл.
В «Разбойниках» показывал руководству и Карла, и Франца, мечтая и желая сыграть любого из героев. В нем увидели Карла.
Я снова листаю записи:
«Больше простоты, естественности... Мало МЫСЛЕЙ! Одно ЧУВСТВО и ПЕРЕЖИВАНИЕ. Это вон из себя??? Как???
И еще одно очень важное: нужно, необходимо убрать все
В одном из трех телеспектаклей о Пушкине в роли Поэта.
общения со зрительным залом, т.е. не говорить в зрительный зал прямо. Это безвкусица, ВУЛЬГАРНО...»
Артист мучился шиллеровской выспренностью. Хотел снять образ с романтических котурнов. В том спектакле, поставленном стандартно и ходульно.
По рабочим дневникам видно, как он разбивался в кровь, чтобы сыграть одновременно романтично и современно. Чтобы пафос многословия увести в сердце, в душу, в мозг...
С Джанеттино Дориа из «Заговора Фиеско в Генуе» было проще. Победительный тиран был страшен и роскошен в своем пурпурном одеянии, в своей красоте. Он устремлялся в самом начале спектакля навстречу Фиеско - и уже в этой стремительности была по-бедительность фактического властелина Генуи, упоенного этой властью, избалованного ею и развращенного. «Скоро мы поймем неразрешимость конфликта и глубину его корней, увидим, как опасна разнузданно жадная, губительная страсть самовластия в этом Джанеттино, которого с редкостной силой темперамента и притом очень точно играет артист Я.Барышев...» - писала критика.
Удачи шли одна за другой. Ввод на роль Эриха Кламрота в спектакль «Перед заходом солнца» Гауптмана.
Грозной в «Любови Яровой» Тренева.
Эдгар в «Короле Лире» - этот сгусток трагедии. Прячущийся за артистизм, чтобы не быть узнанным. Какая роскошная роль! И как была сыграна! Хотя этот спектакль Л.Хейфеца в отличие от потрясающего «Заговора Фиеско в Генуе» был холодноват, рассудочен и несимпатичен...Но Барышев блеснул здесь не только трагическим своим дарованием, но и острой характерностью. С подлинными актерами Малого так и бывает: принадлежа определенному амплуа, они легко выходят за его рамки.
О Барышеве - Рамзине, самом трагическом образе спектакля «Выбор» по роману Ю.Бондарева, писали много и восторженно: о светскости, обаятельности его манер, об исполнении одной из трагичнейших сиен - встречи с матерью, считавшей его погибшим на фронте...
«Отлично играет артист Я.Барышев, складывающийся в крупного мастера», - написала известная критик, доктор искусствоведения. «Отлично» - что верно, то верно. Но в крупного мастера сорокалетний тогда Барышев сложился много раньше. И зритель это заметил. Писем множество, приведу фрагмент одного:
«...Я пожилой человек, мне повезло в том смысле, что мне удалось (и много раз) видеть и слышать Качалова, Москвина, Хмелева и многих других больших артистов. Пишу это не для того, чтобы похвастать, а для того, чтобы подчеркнуть то огромное впечатление, какое Вы произвели - точнее, Ваш Рамзин! Забыла, что нахожусь в театре. Было одно-единственное чувство - переживание-боль за Рамзина. ВЫ НЕ ИГРАЛИ, Вы были Рамзин... Вы передали всю боль и весь ад, через который прошел Рамзин. Мое поколение хорошо понимает, почему Рамзин не мог вернуться...»
История о том, как человек не мог вернуться из плена, понимая, что из немецкого лагеря попадет в советский, как остался за рубежом - и не смог состояться там ни по своему таланту, ни по человеческим качествам или, как сегодня мы бы сказали, -менталитету, как вернулся все-таки на родину годы и годы спустя - и покончил здесь, собой, могла быть прочитана театром как история раскаявшегося предателя... Если бы не Барышев, с его тонкостью, разнообразностью актерской палитры, умением и желанием всегда быть адвокатом роли и всегда насытить персонаж собой, своим пониманием и ощущением жизни...
За ту работу артист был удостоен Государственной премии СССР.
В одном только сезоне 84-85 гг. Барышев сыграл две решительно непохожие, но значительные - и в его судьбе, и в истории Малого театра - роли: князя Ивана Петровича Шуйского в «Царе Федоре Иоанновиче» А.К.Толстого и Муратова в «Зыковых» М.Горького.
Шуйский и по сей день играется с мощной естественностью. Барышев убирает былинность, написанную этому персонажу, но оставляет страсть. Которая, помноженная на могучий его темперамент, электризует зал.
Помню, во втором антракте зашла в кабинет дежурившего на спектакле врача: Барышев играл роль впервые, и я думала, что голова моя болит просто от волнения... Я бесконечно люблю это поколение артистов Малого театра, стараюсь не пропустить их премьер ли, вводов ли и переживаю очень...
Так вот: следом вошла девушка, и врач спросила:
- Нравится спектакль?
- Да.
- А кто больше всех?
- Барышев. Только вот очень голова разболелась... Загадочная штука - энергетика актера. Особенно трагического.
Муратов обладал совсем иной энергетикой. Спокойно-властной. Как диктовала роль.
Но все сыгранные роли сегодня кажутся путем к главной - царя Иоанна Васильевича Грозного. Сначала в «Князе Серебряном» А.К.Толстого, потом в его же «Смерти Иоанна Грозного». Ввод. Которым Барышев мошной своей неординарностью сотворил спектакль, до того числившийся рядовым.
Восторженная зрительница прислала актеру после премьеры стихи. Вот их фрагмент:

Аплодисменты и цветы...
А на глазах застыли слезы,
когда на сцену вышли вы
в поклоне - Барышев и Грозный.
С победой новой поздравляя,
скажу без лести и обмана:
сыграли, душу разрывая,
Вы ГЕНИАЛЬНО Иоанна!

Из дневника:
«Когда Иван один?! Человек без людей? Какой он? Одиночество. Когда тебя никто не видит?! СЫН! ИВАН! - убийство. Он хочет, чтоб его пожалели, поняли, простили. Отец. Несчастный отец. Люди? Нет, перед людьми он не ответчик. БОГ! Один Бог - его судья. Душа сжата, и нет расслабления, нет прощения, нет покоя...
Иван - термоядерный ВЗРЫВ, бесконечный - до самой смерти. Реакция началась, и она без КОНЦА. Какая? Это дело твоих способностей...
Но никогда не забывать, что Грозный - великий актер. Сам пишет, сам ставит, сам ИГРАЕТ, но этого он сам не знает и не понимает. Это от природы».
Барышев играет трагического царя - трагического в моменты тихих отчаянных покаяний и мощных, непредсказуемых взрывов. Вернее, не играет, а живет. Каждой клеточкой своего человеческого и актерского естества. И становится страшно от такой самоотдачи:
Народный артист Советского Союза Николай Павлович Хмелев умер во время генеральной репетиции «Ивана Грозного», исполняя заглавную роль. На 45-м году жизни.
Иван Грозный стал последней ролью на театре народного артиста Советского Союза Ивана Ивановича Соловьева.
Иван Грозный стал последней ролью в кино народного артиста Советского Союза Евгения Александровича Евстигнеева.
Ивана Грозного до последних дней жизни репетировал народный артист Советского Союза Иннокентий Михайлович Смоктуновский.
На генеральной репетиции в роли Ивана Грозного умер отец Михаила Боярского.
Два фильма из трилогии об Иване Грозном - «Иван Грозный» и «Боярский заговор» - стали последними в жизни великого кинорежиссера Сергея Михайловича Эйзенштейна.
Народный артист России Александр Михайлов тяжко заболел, едва сыграв в спектакле Малого...
А Барышев играет - и играет беспощадно: все страсти накалены и в великом сумасбродстве пожираются одна другой.
У его Грозного болен ум, больна душа. Страдание и ярость, мучительны сомнения, непосильная тяжесть грехов давят на мозг и сердце...
Да, его Грозный - кровожадный тиран, самодур с воспаленным воображением. Но сила зла в нем равна силе страдания.
Больной и надломленный, он окунает в ужас, ибо в нем сидит взрыв. Это даже не понимаешь, а чувствуешь. Потому что артист словно затягивает в свою душу магнитом. Возможно, этот магнит - и есть талант?
Грозный, гипнотизирующий окружающих, - это «нормально», привычно, это проходят, кажется, в пятом классе. Но Грозный, гипнотизирующий зал на огромном протяжении спектакля... Это, пожалуй, явление, достойное войти в историю театра.
Даже когда царь кается; когда бесконтрольная власть, которой, не спросивши, наделила его судьба, становится непосильной, и он делает тщетные попытки сбросить ее; когда, в рваном рубище распростертый ниц перед образами, стареющий, больной и глубоко одинокий, вызывает жалость и сострадание - он страшен. Потому что непредсказуем...И в следующий момент он снова пойдет казнить. И снова понесет свой тяжкий крест.
Как рассказать Грозного - Барышева? Почти невозможно...
Он впервые появляется на сцене, пустой и неуютной, словно пытаясь занять на ней как можно меньше места: старик, съежившийся в покаянии. И меркнет привычный образ самого страшного царя на многострадальной Руси: остается человек, которому можно сочувствовать, которому нельзя не сочувствовать.
И не вспоминается, а запоминается залитое слезами лицо, когда Грозный кается перед залом, страстно, искренно.
И запоминается иное лицо - когда царь просит прощения у бояр, ерничая в самоуничижении, которое паче гордости.
Барышев играет поразительно разнообразно: вдруг промелькнет нежность в его обычно хмуром взгляде, или невольный жест выдаст неизжитую привязанность к жене, Марии Нагой, которой пришел сообщить о разводе... То брезгливая и беспредельная жалость даст неожиданный тон сцене с сыном Федором...
Увы, в этом спектакле не действует старое театральное правило: «короля отыгрывает свита». Здесь король отыгрывает свиту, ряженых, которым режиссер не потрудился дать необщее выражение каждого лица, нестандартность мизансцен - они, в основном, фронтальны... Лишь Годунов в исполнении А.Коршунова - образ самостоятельный, самобытный...
Это в «Царе Иоанне Грозном» - так переименовал театр спектакль «Смерть Иоанна Грозного» по просьбе Александра Михайлова. А в «Князе Серебряном»...
«Когда очередной исполнитель роли очередного опричника стоит на сцене, уютно сложив на груди руки, это у меня как Грозного или как Барышева, скорее как Грозного - как Барышев я бы этого не сделал, - вызывает бешеный гнев: не может так опричник стоять, да еще при царе! И когда я в ярости, человек начинает что-то понимать и его одолевает уже не шутейный испуг. Он
начинает играть, а не присутствовать.
Однажды партнер подошел ко мне, бледный и дрожащий, и сказал: ну, так же нельзя!» Может быть, талант трагика и есть такая сумасшедшая энергетика?
«Не знаю. Но за несколько дней до спектакля в тебя начинает входить роль, а потом, порой целую неделю, мучительно выходит обратно. И от этого нельзя отделаться.
Шаляпин гениально сказал: я его отпускаю. Несколько раз у меня так было - я Грозного отпускал. Я словно его вперед пускаю и за ним сзади слежу. С Шекспиром так один раз было. Когда непонятно, то ли он мной руководит, то ли я им...» - Ты не боялся браться за эту роль, вокруг которой наверчено столько мистического?
«Когда Саша Михайлов сыграл несколько спектаклей - и заболел, подошел режиссер и передал, что Юрий Мефодьевич Соломин, художественный руководитель нашего театра, велел мне взять в режиссерском управлении роль... Я взял. И в первую очередь пошел в церковь. И поставил свечку за упокой Грозного, чтобы Бог простил ему его грехи. Я долго стоял и молился...» На сцене Малого умирает в одиночестве царь. Ему чудятся шорохи и заговоры, он в беспомощном страхе втискивается в трон.
В страхе тот, кто держит в нем бескрайнюю страну. В страхе тот, кто одинок и страдает и чьей близкой смерти ждут как избавления. Дождались. Теперь он - легенда.
Легенда о царе - палаче и жертве смутного и жестокого времени, на которые так щедра история государства Российского.
И легенда об актёре.
Великие повторяли: «Священнодействуй или убирайся вон». Артист Барышв - священнодействут.
Артист Барышев - трагик всея Москвы.

15 января – день рождения народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. Поздравляем!

«Звуковой архив Малого театра»

«ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ» К.ТРЕНЕВА

Предлагаем Вашему вниманию запись спектакля, в котором роль поручика Ярового исполнял Юрий Мефодьевич Соломин. Режиссер-постановщик – Петр Фоменко, запись 1978 года…

«Звуковой архив Малого театра»

«ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ» К.ТРЕНЕВА

Предлагаем Вашему вниманию запись спектакля, в котором роль поручика Ярового исполнял Юрий Мефодьевич Соломин. Режиссер-постановщик – Петр Фоменко, запись 1978 года…


К.Тренев

«ЛЮБОВЬ ЯРОВАЯ»

Пьеса в 2 действиях

Часть 1 (58 Мб)
Часть 2 (68 Мб)


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Любовь Яровая – Руфина Нифонтова
Михаил Яровой – Юрий Соломин
Павла Петровна Панова – Элина Быстрицкая
Роман Кошкин – Виктор Коршунов
Швандя — Виталий Соломин
Хрущ – Евгений Буренков
Татьяна Хрущ – Лариса Кичанова
Мазухин – Петр Складчиков
Грозной – Ярослав Барышев
Максим Горностаев – Георгий Куликов
Елена Горностаева – Татьяна Панкова
Малинин – Геннадий Карнович-Валуа
Кутов – Борис Горбатов
Аркадий Елисатов – Владимир Кенигсон
Александр Дремин – Николай Верещенко
Главнокомандующий – Борис Клюев
Дунька – Галина Буканова
Марья – Ольга Хорькова
Семен – Виталий Коняев
Григорий – Георгий Оболенский
Пикалов – Алексей Эйбоженко
Фольгин – Николай Афанасьев
Барон – Константин Мякишев
Депутат от помещиков — Сергей Харченко
Чир – Иван Любезнов
Закатов – Николай Рыжов
Матушка – Варвара Обухова
Костюмов — Сергей Ефремов
Конвойный — Сергей Сергеев
Дирижер танцев — Владимир Колосов
Офицер — Валентин Ткаченко
Продавец газет – Андрей Манке
Продавец папирос — Павел Калинин
Юнкер — Олег Штефанко
Продавщица папирос – Галина Микшун

Ведущий – Эдуард Марцевич

В эпизодах и массовых сценах заняты артисты театра и студенты театрального училища им. М. С. Щепкина.

Режиссер-постановщик П.Н. Фоменко
Режиссер А.С. Юнников
Художник Е.И. Куманьков
Костюмы В. Кривошеиной
Композитор А.А. Николаев

Премьера – 6 ноября 1977 года

Запись 1978 года.

«Звуковой архив Малого театра»

«ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ» М.Е.САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

В день памяти Натальи Михайловны Вилькиной предлагаем послушать запись спектакля, в котором актриса сыграла роль Анниньки, племянницы Иудушки Головлева…

«Звуковой архив Малого театра»

«ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ» М.Е.САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

В день памяти Натальи Михайловны Вилькиной предлагаем послушать запись спектакля, в котором актриса сыграла роль Анниньки, племянницы Иудушки Головлева…


М.Е.Салтыков-Щедрин

«ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ»

Инсценировка Е.Весника


Часть 1 (30 Мб)
Часть 2 (51 Мб)
Часть 3 (36 Мб)
Часть 4 (24 Мб)
Часть 5 (29 Мб)


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

Владимир Михайлович Головлев – Аркадий Смирнов
Арина Петровна Головлева – Елена Гоголева
Степан Владимирович – Борис Горбатов
Павел Владимирович – Борис Телегин
Порфирий Владимирович – Владимир Кенигсон
Аннинька – Наталья Вилькина
Любинька – Зинаида Андреева
Петя – Ярослав Барышев
Володя – Владимир Дубровский
Улита – Генриэтта Егорова

От автора – Евгений Весник

Режиссер-постановщик — Е.Я. Весник
Режиссер — А.С. Юнников
Художник — Е.И. Куманьков
Композитор — Н.П. Будашкин

Премьера состоялась в филиале Малого театра 17 апреля 1976 года.

Запись 1977 года.

21 мая в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н.Островского роль Крутицкого первый раз играет народный артист России Ярослав Павлович Барышев. Желаем Ярославу Павловичу успешного выступления!

15 января – день рождения народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. От души поздравляем Ярослава Павловича и желаем ему крепкого здоровья, благополучия и, конечно, новых долгожданных ролей на родных подмостках!

«Звуковой архив Малого театра»

ЛИЛИЯ ЮДИНА В СПЕКТАКЛЕ «ХИЩНИКИ» А.ПИСЕМСКОГО

В день рождения Лилии Витальевны Юдиной мы знакомим посетителей сайта с записью спектакля, в котором актриса сыграла роль Вильгельмины Федоровны Вуланд…

«Звуковой архив Малого театра»

ЛИЛИЯ ЮДИНА В СПЕКТАКЛЕ «ХИЩНИКИ» А.ПИСЕМСКОГО

В день рождения Лилии Витальевны Юдиной мы знакомим посетителей сайта с записью спектакля, в котором актриса сыграла роль Вильгельмины Федоровны Вуланд…


А. Писемский

«ХИЩНИКИ»

Комедия в 2-х действиях

Часть 1 (19 Мб)
Часть 2 (28 Мб)
Часть 3 (28 Мб)
Часть 4 (19 Мб)
Часть 5 (35 Мб)

ФОТОГАЛЕРЕЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Граф Зыров, главный начальник ведомства – Эдуард Марцевич
Андашевский, Алексей Николаич, товарищ его – Николай Верещенко
Вуланд, Владимир Иваныч, директор – Ярослав Барышев
Мямлин, Дмитрий Дмитрич, камергер – Валерий Носик
Князь Янтарный, Георгий Ираклиевич, камергер – Борис Клюев
Генерал-майор Варнуха – Сергей Харченко
Шуберский, столоначальник – Алексей Кудинович
Басаева, Ольга Петровна, дочь графа Зырова. Вдова – Светлана Аманова
Вуланд, Вильгельмина Федоровна, жена Владимира Иваныча Вуланда – ЛИЛИЯ ЮДИНА
Сонина, Марья Сергеевна, вдова. – Юлия Бурыгина
Даша – Любовь Аникеева

От автора – Валерий Бабятинский

Режиссер-постановщик — В.М. Бейлис
Режиссер — Н.А. Верещенко.
Художник — Е.И. Куманьков
Костюмы — В.В. Литвиненко.
Композитор — Г.С. Фрид

Запись 1989 года.

Как помнят многие читатели, недавно в Воронеже на гастролях побывал Малый театр. В чеховской «Чайке» в роли Дорна зрители увидели лауреата Государственной премии РСФСР Имени К.С. Станиславского, народного артиста России Ярослава БАРЫШЕВА. Сегодня предлагаем вашему вниманию беседу с этим неординарным, талантливым, интересным человеком.

«СТАРАЮСЬ СДЕРЖИВАТЬ ТЕМПЕРАМЕНТ»

Как помнят многие читатели, недавно в Воронеже на гастролях побывал Малый театр. В чеховской «Чайке» в роли Дорна зрители увидели лауреата Государственной премии РСФСР Имени К.С. Станиславского, народного артиста России Ярослава БАРЫШЕВА. Сегодня предлагаем вашему вниманию беседу с этим неординарным, талантливым, интересным человеком.

- Ярослав Павлович, в этом году исполнилось 45 лет, как вы работаете в Малом театре. Признайтесь, не скучно творческому человеку столько лет на одном месте?

- Вы знаете, в Польше лет двадцать назад, одна журналистка задала мне похожий вопрос. Когда я ответил, что в Малом уже больше четверти века, то она так удивилась и сказала: «Как! В одном театре? Но вы знаете, что у человека за три года меняется вся кровь. Так и в театре надо, поработали три года и уходить в другой». С этим я не согласен. Наши легендарные старики говорили, что из Малого театра уходят только вперед ногами. Сам никто не уходит. Правда, в последнее время стали уходить. А еще был забавный случай. Недавно мне надо было брать визу в американском посольстве. Из США наши друзья прислали вызов погостить у них. Пошли с женой в посольство. Меня спрашивают: «Где работаете?» «В Малом театре, — отвечаю, — вот уже 45 лет». Американец так удивился и спросил: «Где ваши паспорта?» «С нами», — говорю. Он взял документы, тут же поставил все отметки и отпустил без всякого собеседования. А что касается того, скучно ли мне… Все зависит от того, сколько у тебя работы и как ты к ней относишься. С моей точки зрения, Малый театр лучший в стране. Сколько я великих стариков тут перевидал! И все их знания, умения, впитывал в себя через общение с ними, через совместную работу. Но и сейчас мне все равно не скучно в этом театре.

- Вы учились в Щепкинском училище на курсе Николая Александровича Анненкова. Да и сокурсники у вас были один известнее другого. Чем запомнились эти годы?

- Прекрасное было время. Мы были первым курсом, который как художественный руководитель набирал Николай Александрович. До этого он просто преподавал, а тут – свой курс. У меня были очень хорошие сокурсники: Олег Даль, Миша Кононов, Витя Павлов, Виталий Соломин, Маргарита Фомина, Георгий Оболенский, Татьяна Рыжова. Многих сразу после училища взяли в Малый, остальные разбрелись по другим театрам. А вообще-то я скажу вам, что из нашего курса можно было сделать отдельный театр. Нам повезло с нашим худруком. Он был замечательным человеком и талантливым актером. Мы все его обожали. Правда, иногда доводили чуть ли не до инфаркта. Он даже стулья один раз ломал. Помню, начинаются занятия по этюдам. Миша Кононов вдруг начинает хохотать. А смеялся он всегда заразительно. Мы хохочем вслед за ним. Ну посмеялись – перестали. Через некоторое время все повторяется снова. Анненков хватает стул, и ба-бах его об пол. Стул вдребезги. Но это были единичные случаи. А так он с нами много занимался, часто даже по ночам репетировали. Когда уже работал в театре, сыграю какую-нибудь роль, а он подойдет и скажет: «Вот здесь надо было сделать так-то, а вот тут – так-то». Когда я сыграл Ивана Грозного (которого, кстати, он сам когда-то тоже играл), раздался звонок от Николая Александровича. Он поздравил меня с удачной работой. Само по себе это поздравление от учителя дорогого стоит. Он всегда внимательно относился к нам. Был для нас настоящим актером, педагогом, старшим товарищем.

- Поразительно, у человека была мечта встретить свое столетие на сцене. Николай Александрович осуществил ее и буквально через несколько дней ушел из жизни…

- Вы знаете, что ему было не сто, а 104 года?

- Как так? Он родился в 1899-м, а умер в 1999-м.

- Просто в какое-то время он убавил себе годы по паспорту. Ему говорили: «Николай Александрович, но ведь сто вам уже было!» Он отвечал: «Нет, дождусь, когда будет и по паспорту». Ему было уже очень тяжело, он преодолевал страшные боли. Буквально на следующий день после празднования его увезли в больницу на операцию. Врачи думали, что он уже не проснется после такого сложного хирургического вмешательства в таком преклонном возрасте. А он пришел в себя. Но это длилось недолго. Рассказывают, что вскоре он отвернулся к стене и сказал: «Коля умирает!» И умер…

- Критики не раз называли вас прирожденным романтическим героем. Откуда у мальчика, родившегося в селе Владимирской области, такие романтические корни?

- Даже не знаю! Мама у меня была сельской учительницей, папа – автомеханик. Актеров в роду не было. Я первый. Дети мои тоже не пошли по этой стезе. Хотя и старшему, и младшему сыну мы предлагали идти в актеры. Но, видимо, насмотревшись на то, насколько трудна эта профессия, они выбрали себе другие. Один сын закончил «Плешку», другой – Академию управления. Дочь никогда не стремилась в театр. Сейчас она бизнес-леди. Сама пишет в глянцевые журналы, про нее пишут. А у меня, честно, не знаю откуда этот самый романтизм. Родился в деревне в январе 1942 года. Можете представить, что это за время! Единственное, что меня спасло во время войны от голодной смерти – это соседская коза, которая по весне стала давать молоко. Мне всегда приносили стаканчик молока. И вот этот стакан молока вытащил меня из лап голода. Я до сих пор помню аромат деревни. Свой восторг перед речкой, яблоневыми садами, сельским бытом. Позже, я бывал там каждое лето. И, видимо, эти прекрасные чувства, впитанные мною тогда, вызывают какие-то ответные впечатления, прорастают в душе.

- Ярослав Павлович, признайтесь, Москва на вас не давит? Не хочется бросить эту столичную суету и уехать на владимирские просторы?

- Знаете, сейчас там все изменилось. И не в лучшую сторону. Я просто боюсь разочароваться. Поэтому и не тянет. Зато живы воспоминания: как я дом красил, как мы лазали по огородам, рвали крыжовник, у кого он крупнее, искали огурцы, что повкуснее. Первые впечатления, первые увлечения – это уже очень далеко, но не истерлось из памяти, а аккумулировалось во мне. И часто я обращаюсь к этим кладовым своей души, когда начинаю работать над какой-то ролью.

- Что такое вы делали во время учебы, что Олег Даль прозвал вас «Ярый»?

- Когда я был на первом курсе, в автомобильной катастрофе на моих глазах погибли родители. Я после всего этого таким стал, что даже в театральной характеристике написали, будто обладаю «неистовым сценическим темпераментом». Вообще-то меня ведь родители Вячеславом назвали, и в паспорте у меня это имя. Но, когда я в училище был, то во время репетиций настолько в роль входил, что начинал и стулья ломать, и чуть ли не на люстре качаться. Вот Олег Даль как-то и говорит: «Какой ты – Вячеслав? Ты – ярый!». Ну и стал после этого я себя называть Ярославом.

- Критик Светлана Овчинникова называет вас «последний русский трагик». Вы согласны с таким определением?

- Не знаю… Я не могу взять на себя смелость говорить об этом. Со стороны людям виднее.

- Тем не менее, внутри вас происходят какие-то перемены, когда вы касаетесь таких образов, после создания которых вас так характеризуют? Например, того же Ивана Грозного?

- Мне сложно сказать, какие внутри там происходят перемены. Но то, что это отзывается порой на моей семье, такое бывает. По мере сил стараюсь сдерживать темперамент. Мне дважды доводилось играть Грозного в пьесах А.К. Толстого – «Князь Серебряный» и «Царь Иоанн Грозный». В «Князе…» это был один Грозный, а когда я входил в «Царя…», то меня удивляло то, что как будто бы я знал, как этот человек реагировал в своей жизни на те или иные вещи.

- Тем не менее, какой он ваш Грозный? Есть Грозный в исполнении Николая Черкасова, есть знаменитая репинская картина, есть портреты царя в учебниках истории…

- В этих спектаклях он у меня разный. В «Князе…» больше человек, который шерстит подданных. А когда начал работать над «Царем…», то для себя воспользовался следующей фразой: «Под каждой бездной глубже бездна есть». Когда начал читать пьесу, работать над ролью, я понял, что, прежде всего, это человек (а точнее как я написал) мужик, потерявший сына. И как потерявший! У человека произошло моментальное крушение всей его жизни. Вот говорят: «Понять – вполовину простить». Я его понял и поэтому играл таким, каким он, по-моему, и был — слабым и сильным, жестоким и талантливым. Ведь, представьте, вся его жизнь была трагедией. Трагедией сильной Личности, которую перемалывают обстоятельства и время. Когда я прихожу на спектакль играть Иоанна, тогда все внутри начинает бурлить, рождаться. Ты ни на что не хочешь отвлекаться. Надо сразу в роль входить. А не так, что подошел, пощупал воду и тогда думаешь нырять или нет. Здесь холодная, горячая – неважно! Ныряй и выплывай, если сможешь. Сейчас этот спектакль играем довольно редко. Каждый раз сложно себя настраивать. Я не говорю, что нужно ежедневно быть на сцене Грозным. Просто хотелось бы, чтобы перерывы от спектакля к спектаклю были поменьше.

- За годы вашей работы в театре и ролей не сосчитать.

- Почему не сосчитать? Их больше восьмидесяти.

- Есть среди них особые, какие греют душу, по которым вы, может быть, ностальгируете?

- Иногда вспоминаю то, что довелось играть, и сейчас понимаю — в Чацком нынче чего-нибудь изменил, в Освальде из ибсеновских «Привидений». Я о каждой своей роли могу говорить отдельно. Но сейчас не то, что ностальгируешь по прошедшему, а, наоборот, мечтаешь о новой роли, хочется дальше работать. Потому что когда нет репетиций, очень муторно на душе. Играю спектаклей 8-10 в месяц (а то и меньше). «Репетиция – любовь моя» — это про меня. Иногда на них случаются такие откровения, которые трудно повторить на спектакле. Ведь что такое актерская профессия? От великого до смешного – один шаг.

- Парадоксальная ситуация, по крайней мере для меня: при вашей фактуре, вашем даровании (мне доводилось видеть вас в ролях на сцене Малого театра), поразительно, почему у вас не сложилось с кинематографом? Не разглядели вас?

- (Вздыхает). Вы знаете, в этом виноват только я сам. В годы нашей учебы, например, Виталий Соломин по ночам постоянно бегал в массовках на «Мосфильме», на студии Горького. Я же этого не делал. На втором курсе вдруг получил сразу два предложения – от Одесской киностудии и киностудии имени Горького. Причем – главные роли. А у нас был очень хороший педагог Казанский. Он узнал об этом, подошел ко мне и сказал: «Славочка, вам надо начинать сниматься только с «Мосфильма» и в главных ролях. Подождите». Зря тогда послушался. Надо было с самого начала мелькать, браться за любые эпизоды. Позже было несколько интересных проб. Например, на фильм «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» у Митты. Пробовался в парах с Табаковым, Золотухиным и другими. В общем, проб двадцать было. Все говорили, что я подхожу на эту роль. Ведь до того изучил биографию арапа, интересные факты из его жизни. Постоянно слышал: «С арапом все понятно». Уехал на гастроли с театром, а вскоре пришла телеграмма, где меня благодарили, но сказали, что я не утвержден. Позже я узнал, что Митта просто ждал пока из Парижа вернется Володя Высоцкий и сыграет эту роль. Потом я пробовался в фильм «Красная площадь».Тоже говорили, что подошел на сто процентов, и опять не взяли. Вот так и не сложился мой роман с кинематографом. Хотя в нескольких фильмах я все же сыграл.

- Грустите на счет того, что не сложилось?

- Да. Я виноват перед собой, перед своими зрителями. Но что делать! Наверное, причина всему – лень. Когда в театре не было работы, многие находили себя в кино. Я же стал стихи писать, потом начал рисовать. А потом, когда появилась работа, все забросил: рисование ушло, стихи в папке лежат. Трудно совмещать все в себе. Надо было раньше проявлять свой темперамент.

- Тем не менее, на вашем актерском счету есть еще одна великая личность – Александр Сергеевич Пушкин.

- Да, я сыграл его дважды. О Пушкине я прочел все, что смог достать (воспоминания современников, статьи критиков, его переписку, стихи). Практически не вылезал из театральной библиотеки. Все это произвело на меня колоссальное впечатление. И однажды поэт мне приснился. Я увидел его маленьким, таким шустрым, вертлявым. Его энергия заражала всех окружающих. Он постоянно влюблялся, стрелялся. Я столько прочитал о нем, что складывалось порой впечатление, что я видел его живьем. Имел для себя точное представление, как он мог поступить в данной конкретной ситуации. Но как это точнее охарактеризовать вам словами, я не знаю. Могу только повторить затертые уже, но очень точные слова: «Пушкин наше все».

- Ярослав Павлович, насколько мне известно, во время съемок телефильма «Зеленая лампа», где вы перевоплощались в поэта, с вами произошел инцидент?

- Было дело. Мне надо было нести пиалу с горящей жидкостью. На репетициях я ходил с пустой тарой. А перед съемками мне говорят: «Надо попробовать, как это будет выглядеть натурально». Налили в пиалу ацетона под завязку, зажгли жидкость. Я пошел с ней, наступил на провод, качнулся и этот ацетон пошел мне по рукам. Руки загорелись. А я был уже в гриме, в костюме. До записи оставалось совсем мало времени. Меня потушили, вызвали «скорую», врачи которой перебинтовали все руки. Как можно играть Пушкина с забинтованными руками? Тогда я предложил надеть мне белые перчатки. Благо, они подходили по сюжету. И вот так в перчатках, с обгорелыми руками я играл великого поэта.

- У вас остается время ходить смотреть спектакли в других театрах?

- Мой график позволяет это делать. Но я очень редко хожу на спектакли. Потому что и разочаровываешься, и уходишь. А этого не хочется делать. Что касается позитивных впечатлений, то получил их от спектакля Питера Штайна «Три сестры». Он ни одной запятой не пропустил. Из прошлого – всегда с особой теплотой вспоминаю спектакли с участием Павла Луспекаева. И если Жерар Филипп для меня гений чувства, меры и обаяния, то Луспекаев – гений темперамента и сочности. А если называть наших актеров, то это Бабочкин, Ильинский, Светловидов, Владиславский, Царев, Гоголева, Солодова и так далее. Я еще Яблочкину застал! Представляете, сколько мне уже лет!

- Яблочкина прожила почти 100 лет, так что у вас многое еще впереди! Лучше скажите, как вы относитесь к модным сегодня тенденциям – прочитаем классику по-новому?

- Мое мнение – Островский не терпит никакого насилия над текстом. Он все написал, дал режиссерские указания – только поставь, только дойди до него. Такой же и Чехов. Я тут как-то пошел на «Лес» Островского во МХАТ, так я не выдержал, тихонечко встал и ушел. Невозможно смотреть на эти перевертыши. Может до меня это не доходит, может я такой темный и отсталый. Иногда смотришь фильм, видишь какого-то актера и думаешь: «Вот, родился новый интересный актер». Идешь смотреть его в театр, и опять же – потихонечку уходишь. Актеров, способных одинаково профессионально работать и в театре, и в кино, единицы: Даль, Чурикова, Юрий Соломин. У Райкина несколько раз был. Он способный, талантливый человек, но это тоже все весьма своеобразно.

- Как вы отдыхаете от работы. Чему посвящаете досуг?

- Очень люблю читать. Иногда чтение затягивается до 3-4 утра. И это даже притом, что с утра идти на репетицию. Если есть настроение, хожу в Третьяковку. Выбираю несколько залов, и могу там находиться часами. Или иду в Пушкинский музей. Если бываю в Санкт-Петербурге, обязательно выкраиваю день для похода в Русский музей. Там есть такие произведения, которых больше нигде не увидишь. Это меня внутренне подпитывает. Недавно побывал в Прадо. Целый день там ходили, ноги страшно устали. Но как можно оторваться – это же музей шедевров! Эль Греко, Веласкес, Рафаэль… Я просто задыхался от восторга.

- Ярослав Павлович, в жизни многих творческих людей бывают разные моменты. У вас никогда в минуты грустные не возникало желания бросить театр?

- Нет. Я сразу же умру без театра. Когда у меня неделю нет спектакля, уже чувствую себя не в своей тарелке. Тем более, что с Малым связан со студенческой скамьи. Помню, на втором курсе мы участвовали в репетициях «Грозы», где уже тяжело больная Вера Пашенная замечательно играла Кабаниху. Мы выносили бросившуюся с обрыва Катерину. А Виталий Доронин играл Тихона. И когда мы выносили Катерину (Руфину Нифонтову), я рыдал громче всех. И однажды Доронин, с которым мы потом подружились, подошел ко мне и сказал: «Слушай, старик, я не понимаю, чья жена утопилась – твоя или моя?»Понимаете, кто по-настоящему пришел служить театру, тому мысль бросить его никогда не придет в голову. Конечно, наша профессия очень зависимая. Я пробовал играть в других театрах, работал с толковыми режиссерами. Но все это не то. Меня всегда тянуло домой, в родной Малый театр. Так что без него я никуда. Я уже его неотъемлемая часть.

Беседовал Павел ЛЕПЕНДИН.

15 января – день рождения народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. От души поздравляем Вас, Ярослав Павлович! Желаем Вам хорошего самочувствия, благополучия и еще многих радостных встреч с благодарным зрителем на сцене Малого театра!

«Пресса о гастролях Малого театра»

ОБОЮДНЫЙ ИНТЕРЕС

Так случилось, что находившийся на гастролях в Воронеже коллектив Малого театра не только радовал публику своим искусством, но и получил возможность быть обрадованным представителями этой самой публики.

«Пресса о гастролях Малого театра»

ОБОЮДНЫЙ ИНТЕРЕС

Так случилось, что находившийся на гастролях в Воронеже коллектив Малого театра не только радовал публику своим искусством, но и получил возможность быть обрадованным представителями этой самой публики. 7 ноября возле входа в гостиницу «Брно», где остановились актеры, наблюдалось большое скопление известных артистов. Все они собирались для того, чтобы в сопровождении журналистов «ВК» отправиться на экскурсию в Воронежский областной художественный музей имени И.Н. Крамского.

Признаться, мы несколько волновались, как воспримут известные актеры информацию о том, что до музея нам придется следовать пешком. Но наши опасения оказались напрасными: все разделились по группкам и внушительной колонной (а на экскурсию отправились порядка сорока сотрудников театра) двинулись в сторону Петровского сквера. Прохожие обращали внимание на столь внушительную делегацию. Да и это не мудрено: много узнаваемых лиц шествовало в ней. Честно говоря, мы не ожидали, что такое количество работников Малого театра пожелает познакомиться с нашим главным художественным музеем. По пути следования журналисты «ВК» стали экскурсоводами для столичных гостей. Особый интерес к городу, его истории и современности проявляли во время прогулки народные артисты России Александр Потапов, Ярослав Барышев, заслуженный артист России Александр Вершинин, актриса Любовь Аникеева (кстати, дочь уроженца Воронежа, популярного в прошлом солиста Московской оперетты, народного артиста РСФСР Серафима Аникеева). Что же в первую очередь привлекало гостей? Во-первых, старые дома, еще сохранившиеся на проспекте Революции (правда, гости предпочитали называть главную улицу города по старому, Большая Дворянская). Во-вторых, памятники, встречавшиеся по пути. Москвичам понравился памятник И. Никитину возле «Пролетария», умилил их Бим у театра кукол «Шут». Да и само здание кукольного вызвало восторг в актерских душах. Здание Дома офицеров, красный корпус ВГУ, башня управления ЮВЖД – все эти исторические места вызывали интерес москвичей. А вот памятник Платонову не очень впечатлил гостей. Когда мы подходили к памятнику М. Пятницкому, то обратили на него внимание артистов следующей фразой: «Вот бюст вашему художественному руководителю Юрию Соломину». «Где?» - закружили головами по сторонам артисты. «Да вот же!» - указали мы на Пятницкого. «Что-то не очень похож», - посетовал Ярослав Барышев, а потом поинтересовался: «А почему он здесь стоит?» «Как почему? – продолжали мы игру. – Ведь Юрий Мефодиевич сыграл в кино роль Пятницкого». По улыбкам, появившимся на лицах актеров мы поняли, розыгрыш удался.

Наконец, останавливаемся перед входом в музей имени Крамского. Группа растянулась по проспекту, поэтому ждем отставших. Вот, вроде, все и в сборе. Московских гостей радушно встречает директор музея Владимир Добромиров. Он, как и мы, в первую минуту удивлен такому количеству посетителей. Но вскоре Владимир Дмитриевич собирается с мыслями и предлагает проследовать внутрь. Некоторые из артистов задерживаются у входа, где закреплена мемориальная доска с фамилией первого владельца этого здания – Потапова. Аккурат в это время ко входу приближается Александр Потапов. Он пока не видит начертанный на доске текст, поэтому сначала удивляется, когда коллеги по театру говорят: «Ну что, Саша, приглашай к себе в дом». Александр Сергеевич сначала смотрит на них недоуменно, а когда понимает, в чем дело, вступает в игру. «Да, конечно, проходите! – говорит он. Вытирайте ноги». «Саша, а угощение готово?» «А как же! Все в полном порядке». «А где в доме у тебя гостиная?» «Как и положено, на втором этаже», - говорит Александр Потапов и предлагает быстрее заходить.

Владимир Добромиров предлагает гостям разбиться на две группы и приступить к осмотру музея. Одну группу ведет экскурсовод Лидия Волкова, а другую – ее коллега Лариса Китаева. Владимир Дмитриевич сам рассказывает гостям об истории здания, о людях, которые здесь бывали, о том, как создавался музей. А затем передает слово Ларисе Китаевой. После окончания экскурсии она признается нам: «Когда я увидела столько известных актеров, то сначала стушевалась и чуть не забыла то, ради чего я перед ними стою. Но потом собралась и начала экскурсию». Такие знаменитости не частые гости в нашем музее. А стушеваться, действительно, было перед кем. Кроме уже названных актеров, сюда пришли народные артисты России Ирина Муравьева, Людмила Полякова, Владимир Богин, Валерий Бабятинский, Алена Охлупина, Ольга Пашкова и многие другие. Московские гости были поражены той коллекцией, которой обладает наш музей. Они внимательно слушали рассказ экскурсовода, а потом снимали на свои мобильные телефоны особо приглянувшиеся экспонаты. С особым интересом вслушивались они в повествование о жизни и творчестве наших земляков Ивана Крамского, Николая Ге, Елены Киселевой. Их поразила судьба Александра Бучкури. «Как немцы могли расстрелять художника? За что?» - недоумевал Ярослав Барышев. Пришлось объяснять и ему, и другим историю массового расстрела фашистами тех жителей города, кто в силу разных обстоятельств не смог его покинуть.

Экскурсия длилась два часа. Но, как признались потом гости, это время для них пролетело незаметно. Настолько их потряс наш музей. Своего восторга они не скрывали. Благодарили директора, смотрителей, экскурсоводам по окончании прогулки по музею устроили настоящую овацию. Конечно, не обошлось без просьб об автографах, фотографиях на память. Актеры с удовольствием общались с сотрудниками, для которых этот визит стал настоящим праздником. «Я счастлив, что наш музей посетили такие люди, - признался Владимир Добромиров. – Меня поразило, насколько сплоченный этот коллектив, как люди относятся друг к другу, как себя ведут: иногда шутят, иногда подтрунивают, а могут и сделать замечание, если кто-то начинает громко говорить. Такие встречи очень полезны. У нас завязались некоторые контакты и, возможно, они получат дальнейшее продолжение».

Еще долго актеры не хотели расходиться. Уже на улице они продолжали вспоминать увиденное, делились своими впечатлениями и благодарили всех, кто помог организовать эту экскурсию. «Теперь мы еще больше знаем и любим Воронеж», - заключила Людмила Полякова. И отправилась в сопровождении сотрудника литературной части Малого театра Ольги Петренко прогуливаться по улицам города.

Павел ЛЕПЕНДИН.
Евгения ЕМЕЛЬЯНОВА

«Воронежский край», декабрь 2008

Он всю жизнь проработал в Государственном академическом Малом театре, и я намеревалась поговорить с ним о том, как сегодня живется «театру с колоннами» и его артистам в нашей стране.

ЯРОСЛАВ БАРЫШЕВ: «ДАЛЬ НАЗВАЛ МЕНЯ ЯРЫМ»

Он всю жизнь проработал в Государственном академическом Малом театре, и я намеревалась поговорить с ним о том, как сегодня живется «театру с колоннами» и его артистам в нашей стране. Но когда он заговорил, мне очень захотелось понять, что же это за человек — актер Ярослав Барышев, за что критики называют его последним русским трагиком…

Ярослав Павлович Барышев — лауреат Государственной премии России, народный артист России. Родился в селе Ставрово Владимирской области 15 января 1942 года. Окончил Высшее театральное училище им. М.С. Щепкина.

С 1 августа 1963 года работает в Государственном академическом Малом театре. Сыграл около восьмидесяти ролей, среди которых — Чацкий, Стародум, Ляпкин-Тяпкин, Беркутов, доктор Дорн, Понтий Пилат, Шекспир, Карл Моор, кардинал Ришелье, герои Шиллера, Теккерея, Шекспира, Флобера, Ибсена и т.д. Сыграл в фильмах — «Батальоны просят огня», «Если бы знать», «Вначале было Слово», «Охота». Его педагоги — Н. Анненков, В. Пашенная, Б. Бабочкин.

Его партнеры — М. Царев, И. Ильинский, В. Хохряков, Н. Светловидов, В. Доронин, И. Смоктуновский, Е. Весник. Его сокурсники — В. Соломин, О. Даль, В. Павлов, М. Кононов.

- Ярослав Павлович, какая из сыгранных ролей стала для Вас самой значимой?

- Думаю, что их у меня три — Илья Рамзин в пьесе «Выбор» (по роману Бондарева), Пушкин (в радиоспектакле «Пушкин в Лицее» и в телефильме «Зелёная лампа») и Иван Грозный в «Князе Серебряном» и «Царе Иоанне Грозном» по А.К. Толстому. Еще мальчишкой я смотрел военную кинохронику. Особенно запомнился мне один из эпизодов. Там несколько офицеров с собаками ведут колонну наших пленных (а она нескончаемая, как широкая черная река). Один из немцев, покурив, бросает наземь окурок. И тут же толпа пленных, толкая друг друга, за этим окурком бросается… Представляете, до чего были доведены люди, какую личную трагедию они переживали?
Когда мне дали роль Ильи Рамзина — молодого лейтенанта, попавшего в плен, – я вспомнил эти кадры. Я «увидел» Рамзина комбата не предателем Родины, а человеком, попавшим в страшную мясорубку, человеком, сделавшим мучительный для себя выбор. И играл я его душевную драму. Вскоре в газетах появились рецензии на спектакль, в которых меня упрекали в «безыдейности», в отсутствии патриотизма. Но однажды я получил письмо от очень пожилой женщины. Сначала она долго извинялась за беспокойство, а потом писала: «Ну что они там все против вас имеют. Я-то знаю, почему Рамзин не возвращался. Я-то знаю»… И вот это письмо дало мне силы играть так, как я решил изначально. И, наверное, все-таки правильно решил, раз в 1984 году за Рамзина мне дали Государственную премию России.

- А что Вам подсказало, как играть Пушкина и Грозного?

- О Пушкине я прочел все, что смог достать (воспоминания современников, статьи критиков, его переписку, стихи). Это произвело на меня колоссальное впечатление. Но я «перенасытился» информацией и уже начинал в ней запутываться. Исписал ремарками весь текст роли, пытаясь выделить главное в характере Пушкина, но что-то не складывалось, и я постоянно об этом думал. Ну, и однажды Пушкин мне приснился. Не помпезным, не «отлакированным», а маленьким, черненьким… вертлявым каким-то. Он подошел ко мне и внимательно-внимательно посмотрел. Я проснулся, будто от толчка, и сразу понял, что должен делать на сцене. Между прочим, после этого сна я еще и стихи хулиганские писать начал…

А Грозного понять мне помог Репин. Когда я увидел его картину «Иван Грозный и сын его Иван», увидел выпученные глаза Иоанна и его дрожащие руки, я понял: передо мной — потрясенный человек, который с ужасом пытается осознать произошедшее. Он собственными руками убил своего ребенка. И за что? За то, что сын попросил у него войско. Так ведь он хотел помочь… Он не метил на престол, а просто хотел помочь. Как сын, как друг… Перед первым спектаклем я пошел в церковь, поставил две свечки — помолился за себя и за Иоанна. Сразу как-то спокойнее на душе стало, и играл я его свободно, легко. Я так вживался в роль, что порой мне казалось, что на сцене уже и не я вовсе.

Однажды в «Царя Иоанна Грозного» ввели актера, которому только что сделали операцию, вставив в ногу искусственный сустав. У него была роль боярина Захарьина-Юрьева. Играем сцену, где бояре отказывают Грозному в поддержке. Иоанн в гневе поднимается с трона, а бояре, естественно, опускаются перед ним на колени. И тут я смотрю — все опускаются, а Захарьин-Юрьев стоит. Я, взбешенный, подскакиваю к нему, хватаю за плечи и начинаю давить, давить его к полу, на колени (между прочим, рост и вес у меня соответствующие). Чувствую, он упирается, а люди на сцене побелели. Я ничего не понимаю. Давлю, давлю, и вдруг Захарьин-Юрьев шепчет: «Ярослав Палыч, вы че, я же только ходить начал?».

В «Князе Серебряном» Володя Носик играл отца Федьки Басманова, а я – Иоанна. По роли за предательство Басманову-младшему Грозный на глазах у отца перерезает горло. Несколько спектаклей я так и «делал», но однажды где-то прочел, что, оказывается, оба Басманова были против царя. Как же так, думаю: они – за одно, а Иоанн только сына убивает? Ведь, по логике, он и отца должен наказать. Поговорили с Володей, подумали и решили, как играть будем.

Начинается эта сцена. Я замахиваюсь на Басманова посохом, тот падает и чуть-чуть откатывается. Со стороны — полная иллюзия, что я втыкаю посох в его тело. А посох, между прочим, у меня настоящий: тяжелый с острым наконечником. Я снова замахиваюсь на Носика. Он видит, что посох «идет», и собирается снова «крутнуться»… Но тут из-за кулис (это без приказа царя-то?) выскакивают четыре «опричника», хватают Володю за руки-за ноги, и что-то бормоча, оттаскивают за кулисы. А он со смеху помирает. Оказывается, они, всерьез испугавшись, сказали: «Ну, Барышев сегодня совсем ох…л!»
В другой сцене князь Вяземский пошел перед царем вальяжно так. Чувствую, вдруг во мне что-то «вскипело»… Я та-ак на него рявкнул, что он аж присел. А потом за кулисами говорит: «Ярослав П-п-палыч, ну нельзя же т-так – я же з-заикаться буду!» Что это было? Наверное, я и сам так рявкнуть могу, но тут уж явно кто-то во мне рявкнул…

Но ведь Грозным его не случайно назвали? Ведь было за что? А у Вас он — то жестокий, властный, своенравный, то страдающий и несчастный. Даже жалко его как-то…

- Грозным назвали его бояре и, действительно, было за что. Но ведь разве не они сами его таким сделали? Вот, например, мальчишкой бояре сажали его под стол, за которым сами пировали, и бросали ему на пол, как собаке, кости, которые он объедал. А ведь он был по крови царевич!Вот говорят, «понять – вполовину простить». Я его понял и поэтому играл таким, каким он, по-моему, и был — слабым и сильным, жестоким и талантливым. Ведь, представьте, вся его жизнь была трагедией. Трагедией сильной Личности, которую перемалывают обстоятельства и время.

А ведь Иван писал неплохие стихи и музыку, дирижировал исполняющим ее монашеским хором. Он был полководцем и царем, глубоко страдающим за свою страну. Он убивал всех, кто отказывал ему в помощи, в поддержке, кто плел против него козни, прекрасно понимая, ЧТО делает. Он убивал и искренне каялся, разбивая в кровь голову о пол храма… А потом опять убивал. И опять каялся. И опять искренне. Да разве другие правители меньше душ загубили? Петр, что ли, меньше, Сталин меньше? Неужто же в Афгане и в Чечне меньше пацанов «положили»? Зато, если бы не было Грозного, не было бы и России.

- Ярослав Павлович, а что такое для Вас – «Россия», «Родина»?

-Я родился в январе 42-го во владимирской деревне. Слабенький был, меня все доходягой считали. Жили мы в избе, а там – коза. И вот мне каждый день давали стакан козьего молока. И все равно очень есть хотелось. Помню… Отца с нами нет (на фронте, что ли, был). У меня живот «режет» от голода. Я стою под образами и прошу: «Боженька, пошли нам хлебушка. Ну, пожалуйста. Так кушать хочется». И вдруг стук в дверь. Бабка с матерью – к порогу. Стоит человек. «Вот, — говорит, — Павел Сергеевич прислал вам чемодан». Мать его открывает, а в этом огромном чемодане одна буханка хлеба.
И хотя в школу пошел уже в Москве, в деревню приезжал каждое лето. Вот она и есть для меня Родина. И первые мои воспоминания о ней. Большая брюква, которую держу в руках (подарок 9 мая 45-го от колхоза каждому жителю деревни в честь Победы), и длинный стол «на всех» на деревенской улице, накрытый праздничной скатертью.
Прозрачные озерца на лугах после разлива речки Колокши, в которых кишмя кишит рыба. Ломоть горячего хлеба, испеченного бабкой (мы называли ее – «бабенька»), с хрустящими малосольными огурцами и плошка духмяной земляники, залитой жирным молоком. Пушистая, обжигающая ступни, пыль на дороге, которая поднимается до колен и оседает на новых штанах из солдатского сукна, «вжикающих» при ходьбе. Простая, светлая, ласковая мама и суровый рассудительный отец. Это все – Родина. А Россия?.. Я вот не могу понять, как можно было разделить Союз, по какому праву? Крым и Севастополь отдали. Безо всяких документов отдали… Не могу я понять, когда «демократы» успели свои миллиарды заработать? Хочу знать, сколько еще нашим старикам «подъедать, доживать, донашивать»?

Прекрасных, красивых, талантливых, мастеровитых людей у нас много. Много. Но, как вам сказать… Чего-то не хватает им. Уважения к самому себе, что ли? Почему мы в своей стране не хозяева, в крови, что ли, эта покорность? Может, это от пьянства или мы бесправности своей боимся? Почему у нас чувство собственного достоинства просыпается, только когда мы прижаты к стенке, а в остальное время все на «авось»? Пора, пора нам всем, как Чехов говорил, раба из себя выдавливать. По капле, по капле…

- И Вам тоже?

- А как же? Я секрет открою: это я с виду такой смелый, могу такие монологи закатывать, когда несправедливость вижу. И я знаю, что прав, но внутри червячок грызет: «Кому нужна твоя правота? Ты за эту правду обязательно расплатишься». И смолчу порой. А потом так стыдно бывает. Стыдно, что «теряю себя», становлюсь хуже, мельче, даже ростом меньше становлюсь. Это так разъедает. Ну, и тоже »грешу и каюсь».

- Ярослав Павлович, откуда у Вас такое обостренное чувство трагизма? И большинство своих героев Вы играете как людей «с надломом»?

- Мне было 16-17 лет, когда родители погибли в автокатастрофе. Мы ехали отдыхать в Азов к родственникам. Раннее утро, я сплю и вдруг слышу мамин крик: «Павел!». В это время – удар… Мама — сразу, в одну секунду, а папа успел выдохнуть. Я тогда долго не понимал, что их нет, хотя сам их из машины вытащил, накрыл какими-то простынями... Помню ноги свои по щиколотку в крови, как в густой липкой краске, и рой жирных зеленых мух… А машины мимо проезжали. Я что-то кричал, видно, шок у меня был, истерика. И кто-то сказал мне: «Ну, чего ты орешь? Они же уже мертвые». Правда, милицию вызвал и «скорую».

- Простите…

- Да, ничего, давно это было, почти полвека назад… Тогда я и понял, что человек бывает разным – и один человек в разные минуты жизни может поступить и как герой, и как подлец. Я после всего этого таким стал, что даже в театральной характеристике написали, что я обладаю «неистовым сценическим темпераментом». Вообще-то меня ведь родители Вячеславом назвали, и в паспорте у меня это имя. Но, когда я еще в Щепке учился, то во время репетиций настолько в роль входил, что начинал и стулья ломать, и чуть ли не на люстре качаться. Вот Олег Даль как-то и говорит: «Какой ты – Вячеслав? Ты – ярый!». Ну и стал после этого я себя называть Ярославом.

- Ярослав Павлович, ведь каждый спектакль уникален и неповторим. Почему же Вы не используете такую возможность, как кино, чтобы запечатлеть то, что Вы умеете, как актер? Почему не снимаетесь?

- Это как у Островского: «Кирюша, бери взятки» – «Так ведь не дают, маменька!» Я в фильмах снимался, но что-то у нас с кинематографом не сложилось… Когда мы были студентами, некоторые ребята ходили по киностудиям, заглядывали в дверь и спрашивали: «Вам актеры не нужны?». А потом по ночам снимались в массовках, в эпизодах. А мне — второкурснику, сразу на трех студиях (Горьковской, Рижской и Довженко) предложили главные роли. Я согласился, но встретил своего педагога. Он и говорит: «Что ты, Славочка, не надо, не разменивайся. Сниматься — так только на «Мосфильме» и в главной роли». Я и послушался. Потом жалел. Ну, что ж, сделал глупость — сам виноват.

Как-то предложили мне роль в «Арапе Петра Великого». Сняли тридцать проб, сказали, что подхожу, что скоро начну работать. Но на студию долго не вызывали. А когда я пришел туда сам, оказалось, что все это время режиссер ждал, пока Высоцкий, давший согласие сниматься, приедет из Парижа. У меня тогда такой срыв был! Потом я «пробовался» на «Красную площадь». Тоже говорили, что подошел на сто процентов, и опять не взяли. Дальше — еще фильм, еще фильм, еще фильм. Пробы прохожу, а играть — не играю. Ну, я и махнул рукой на все на это.

- А еще о чем-то в своей жизни жалеете?

- Да нет, пожалуй. Я работаю. У меня – хорошая семья, прекрасные дети. Дочь (Лада Барышева) – бизнес-леди, с обложек журналов не сходит. Алешка закончил Академию управления (правда, пока не так «раскрутился», как Лада, но неплохо все), Сережка окончил «Плешку». Внучка от первого брака живет в Англии.

- А в ком из них Вы особенно «повторились»?

- Да во всех, вообще-то. У всех — мои родинки, каждый чем-то похож на меня. Но у Сережки еще и характер мой, моя «взрывчатость». Оба мальчишки занимались самодеятельностью, но в актеры не пошли. Спрашивал, почему, а они – не хотим и все. Однажды приятель сказал: «Ты — преступник! Почему Сережку в театральную школу не отдаешь? Приводи ко мне, я сейчас курс набираю». Но ведь за уши не потащишь…Видели, наверное, как я переживал, когда у меня ролей не было. Хотя, когда я был в простое (лет пять, наверное), я не пил, не впадал в депрессию, не побирался. Я просто начал рисовать, опять стал писать стихи. Хотя, конечно, для меня как для актера это была нелегкая пора.

- Помните, в Советском Союзе считалось, что интеллигенция должна быть в гуще классовой борьбы, мол, только так она может воспитывать массы. Как Вы считаете, стоит ли художнику, актеру лезть в политику, «махать кулаками, отстаивая свою гражданскую позицию?

- Не надо, не надо! Если человек машет кулаками, всенародно заявляя о своей гражданской позиции, значит он хочет себя показать. Значит, он не уверен в своей правоте и ищет поддержки. Думаю, что художнику не нужно на это отвлекаться, надо просто делать свое дело так, чтобы его позиция была понятна из этого дела.

- Похоже, не зря Юрий Соломин сказал о Вас: «Это человек, который занимается только искусством».

- У меня нет желания тратить жизнь на политику, интриги, какие-то разборки. Надо просто работать. И на сцене, как в смерти, надо честным быть. Ведь ни любовь не «сыграешь», ни горе не «сыграешь» — глаза выдадут…

Елена Кудрявцева,
TatCenter.ru, 27 июня 2008 года

15 января – день рождения народного артиста России Ярослава Павловича Барышева. От души поздравляем артиста и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и, конечно, интересных творческих предложений!

В день юбилея народной артистки России Евгении Константиновны Глушенко мы предлагаем вашему вниманию запись одного из лучших спектаклей Малого театра прошлого столетия, в котором актриса сыграла роль Корделии…

ЕВГЕНИЯ ГЛУШЕНКО – КОРДЕЛИЯ В ТРАГЕДИИ У.ШЕКСПИРА «КОРОЛЬ ЛИР»

В день юбилея народной артистки России Евгении Константиновны Глушенко мы предлагаем вашему вниманию запись одного из лучших спектаклей Малого театра прошлого столетия, в котором актриса сыграла роль Корделии…

Уильям Шекспир

«КОРОЛЬ ЛИР»

Трагедия в пяти действиях

Часть 1 (27,4 Мб)
Часть 2 (31,4 Мб)
Часть 3 (18,8 Мб)
Часть 4 (30,4 Мб)
Часть 5 (26,3 Мб)
Часть 6 (24,8 Мб)

ФОТОГАЛЕРЕЯ


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Король Лир – Михаил Царев
Король Французский – Валентин Ткаченко
Герцог Бургундский – Борис Клюев
Герцог Корнуэльский – Виталий Коняев
Герцог Альбанский – Виктор Борцов
Граф Кент – Афанасий Кочетков
Граф Глостер — Николай Анненков
Эдгар, сын Глостера – Ярослав Барышев
Эдмунд, побочный сын Глостера – Александр Голобородько
Куран, придворный – Сергей Конов
Шут – Виктор Павлов
Освальд, дворецкий Гонерильи – Георгий Оболенский
Слуга Корнуола – Алексей Кудинович
Гонерилья — Муза Седова
Регана – Лилия Юдина
Корделия – Евгения Глушенко

Пояснительный текст читает – Леонид Хейфец

Постановка — Леонида Хейфеца
Композитор — Н.Каретников

Запись 1981 года.

Наш собеседник – народный артист России Ярослав Барышев…

КАК НЕЖНА АКТЁРСКАЯ ДУША…

Наш собеседник – народный артист России Ярослав Барышев…

- Ярослав Павлович, как у Вас возникло желание поступить в театральное училище?

- Кажется, я всегда знал, что буду актёром. Откуда – объяснить не могу. Учился в 437-ой школе, что на Пятой Парковой улице. Это был хулиганский район, и в классе ко мне относились, как к чужаку. Помню, умер Сталин, 8 марта – день похорон. А у нас была замечательная учительница, при школе жила, настоящая русская нянька-мамка. И я пишу записку, передаю по классу: «Ребята, давайте соберём на подарок к 8 марта». Но ведь Сталин умер, какие уж тут праздники! И всё равно каждый сдал деньги на подарок. С тех пор у меня в классе не было ни одного конфликта. Я купил синюю вазу, и мы её подарили учительнице. Учился очень хорошо. Правда, когда я начал заниматься в Доме пионеров, появились тройки и двойки. Помню, ребята решили поиздеваться – нарисовали в стенгазете, как я стою на сцене, а сзади у меня на руке двойка красуется.

- Случайности часто вмешивались в Вашу судьбу?

- Да, и немало трагических. Родители мои погибли в автокатастрофе, в одночасье, в одну секунду. Мы ехали вместе – под Серпуховом это было. Я вылез из машины, лежал, захлёбывался кровью, меня привезли в детскую поликлинику… Помню, открыли окно, листва шумит… Отцу было тогда сорок пять лет, матери сорок два, мне восемнадцать. Я как раз первый курс училища окончил.


- Вы остановили свой выбор на Щепкинском случайно?

- Случайно. Меня сразу с первого на третий тур взяли. Пашенная была во главе комиссии. И только я начал читать, она сказала: «Спасибо, голубчик». Я понял: всё, меня здесь нет. И ушёл, глотая слёзы. А потом подумал: всё-таки надо зайти, посмотреть списки принятых в училище. И вижу: Соломин, Кононов, Павлов, Соболев, Даль… Барышев. Руководителем нашего курса стал Николай Александрович Анненков.


- Как же удалось Анненкову воспитать представителей таких разных театральных течений?

- Он был потрясающим педагогом. Но и курс, с моей, точки зрения, был настолько талантлив, что мы и сами себя, и друг друга воспитывали. Помню, как Анненков, то ли в шутку, то ли всерьёз, говорил нам: «Да не переживайте вы, просто говорите громче, вот и всё!» В результате Николай Александрович воспитал хороших актёров, дал нам потрясающую школу, и сохранил индивидуальность каждого. Взять Олега Даля – на кого из нас он похож? Ни на кого. Или Миша Кононов, Виталий Соломин, Сева Соболев – у каждого своя индивидуальность.

- А Вы, когда только начинали играть в театре, видели себя романтическим героем?


- Мне тогда говорили, что у меня редкое амплуа – характерный герой.

- Вы вспоминаете свой первый успех?


- Когда я пришёл в театр, первой моей большой ролью стал Шекспир в «Человеке из Стратфорда». Первую рецензию – «Удивительный дебют» написал Поюровский. После этого театр меня принял. Когда я читал сонеты Шекспира: «Её глаза на звёзды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать…» – я ощущал, что такое вдохновение. Я очень хорошо понимаю Михаила Чехова, который писал, что пока не заражался эмоциональной мыслью, ничего играть не мог. А когда он эту стену пробивал – открывались шлюзы. Но так бывает после долгого труда. Всё-таки актёрское дело чаще всего – ремесло.

- Когда Вы приступаете к работе – это для Вас праздник, поход в неизвестность, открытие? Вы можете отказаться от роли?

- Я не отказывался ни разу в жизни. Но есть роли, которые я бы не стал играть. У меня странно получилось с ролью Ивана Грозного. Всё рождалось само собой: я знал, что Грозный здесь сделает так, а здесь – вот так… Я в «Царя Иоанна» вводился очень быстро – первый исполнитель, Саша Михайлов, попал в больницу. От чего я отталкивался — не знаю… Помню, как репетировал Франца в «Разбойниках». Пришёл в кинотеатр на Пушкинской, а там показывали гитлеровскую хронику. И вдруг я увидел, как Геббельс выступает. Его череп, его аскетизм… И я неожиданно понял: вот стоит Франц. И больше мне ничего не надо было! Хмелёв рассказывал, как репетировал «Анну Каренину». Что-то у него не получалось, а скоро премьера. И вот он идёт по улице Горького, и видит в витрине подвешенного на резиночке, трясущегося паука. Хмелёв остановился и стоял минут пятнадцать. И утром сыграл Каренина. Так у него сложился образ. Суриков создал свою боярыню Морозову, когда увидел ворону на белом снегу. Он всё ходил, мучился – как ему сделать композицию? И вдруг — ворона на белом снегу. Сразу родилась и эти сани, и эта бешеная, яростная женщина…

- В роли Ивана Грозного зло получается у Вас настолько обаятельным, что, кажется, не оставляет добру никаких шансов. Вам не страшно играть этого героя?

- Нет. Я такое наслаждение получаю, играя Грозного! «Иоанн» в переводе означает «Божья благодать», а он – Иоанн Грозный. Как это совместить? Он молился, разбивая лоб в кровь, и опричники его делали так же. В какой-то игре задавали вопрос: почему у опричников Ивана Грозного на лбу были шишки? Он сам молился до крови и их заставлял! В «Заговоре Фиеско в Генуе» я играл Джанеттино Дориа, о котором говорили: «Отвратительно прекрасен и прекрасно отвратителен». А Грозный писал музыку; его переписка с Курбским – это потрясающе! Когда он выдавал замуж одну из своих племянниц, то сам написал музыку и дирижировал при помощи посоха, который весил восемнадцать килограммов, хором из дьяков. Один дьяк сфальшивил, и Грозный, не сходя с места, дал ему посохом по голове – и продолжал дирижировать. Хорошие я две фразы вычитал у него. «У собаки есть хозяин, а у волка – Бог». И о себе: «Я не волк, а пёс смердящий».


- Трудно представить, что в образе Ивана Грозного Вы усматриваете что-то положительное…

- Если Грозный обаятелен, значит, есть в нём что-то и положительное. Ведь он искренне кается… Если представить себе, что у него на душе, и как он хочет, чтобы этого не было… Ребёнком он пережил ужас бунта, его мамка спасала. Он мальчишкой сидел под столом, и ему бросали кости! А как его бояре развращали! Они его воспитали – они и получили такого царя. Я думаю, он не был от природы жесток. О добре и зле можно спорить бесконечно. Ну, сыграй Раскольникова гадом с топором – получится совсем не то.


- Когда видишь Вас в роли Грозного, понимаешь, какое органичное врастание в эпоху, сколько книг прочитано…

- Да, кажется, всё, что можно было о Грозном, я прочёл. Ещё меня интересует пушкинская эпоха. Я столько читал о Пушкине! Он мне снился даже. Из прочитанных писем и воспоминаний у меня сложился его образ. Я любил сидеть в библиотеке, конспектировать… Сейчас уже редко это делаю.


- Вы несколько раз играли Пушкина...

- Это были телевизионные спектакли. Один из них ставил Михаил Казаков. Другой – он назывался «Зелёная лампа» — делала Наташа Кенигсон. По роли мне нужно было нести в руках пиалу, где горел спирт, – Пушкин с друзьями жжёнку пили. Мы всё отрепетировали, и оператор предложил наполнить пиалу ацетоном. Я говорю: «Ну, давайте». Наливают ацетон в пиалу, я иду во фраке, а там провода везде, мне говорят: «Ещё поближе!» – и я спотыкаюсь. Плеснул на себя, и руки загорелись – ацетон. Я смотрю на пожарников, которые в ужасе не знают, что делать. Тихо подхожу и ставлю пиалу на пол. Руки обгорели, меня везут в «Скорую помощь». Передача – через полчаса. Меня мажут чем-то, бинтуют, надевают белые перчатки, – и я в перчатках играю Пушкина.


- Боль-то какая ужасная!

- Ну… Молодой был. У молодого человека боль быстро проходит. Когда старше становишься – она сильнее, и физическая, и душевная.


- Есть ли места, где Вы душевно отдыхаете?

- Эрмитаж, Русский музей, Третьяковка и моя дача осенью, когда есть грибы… Как-то в Петербурге зашёл в Эрмитаж, ходил до вечера, охрана уже идёт за мной, закрывает залы. И вот я зашёл в зал, где две мадонны Леонардо. И попросил охранников: не выключайте свет, оставьте на десять минут, ведь никого нет… И они поверили мне, оставили, и я стоял один в этом зале… Незабываемое впечатление. Помню, как я увидел «Джоконду». У меня была знакомая – заместитель директора музея имени Пушкина. Когда к ним привезли «Джоконду», она позвонила и сказала: «Если хочешь, приходи в музей ночью, потому что днём будет очередь, как в Мавзолей». Я пришёл ночью, стоял, смотрел, но не было такого ощущения, какое я ожидал – наверное, стоило подготовиться, настроиться… А иногда прихожу в Третьяковку, бросаюсь к пейзажам Васильева. Он умер в двадцать три года. И когда я смотрю на его картины, то думаю, что в жизни важно не количество прожитых лет, а то, как ты успел себя выразить, реализовать.


- Вы пишете стихи, рисуете…

- Я много писал в юности. У меня есть философские стихи, некоторые появились под впечатлением от Пушкина. Хотел я написать стихотворение о Пушкине, долго вынашивал этот замысел – и не получалось. Так я и бросил, и не написал. Рисунки свои почти все раздарил, остался только большой портрет старухи с ребёнком. Сейчас не рисую. Этим нужно или заниматься каждодневно – или не заниматься вообще. Но, поскольку я очень люблю живопись, среди моих друзей много художников.


- А есть ли у Вас настольная книга?

- Библия.


- И давно?

- Давно. Иногда раньше Толстой лежал, Достоевский, Мережковский.


- Вы умеете врать?

- Совсем не умею. Сразу видно, что я вру.


- А вот если Вы подходите после спектакля к своему коллеге, а его работа Вам не понравилась?

- Не подхожу совсем. Если мне понравилось – только тогда подхожу и говорю.


- Работа с кем из Ваших коллег доставила Вам наибольшее удовольствие?

- С Кенигсоном. Мы с ним подружились со времён «Ярмарки тщеславия». Хотя всё равно иногда цапались.


- А он был трудный человек?

- Да нет, скорее коммуникабельный. После его смерти в спектакль, где мы оба играли, ввели одного актёра, третьего, — и я тогда понял, что такое Кенигсон. Хотя, наверное, все партнёры хороши, а если у тебя не всё получается, значит, ты сам виноват – что-то не доделал, не домыслил, не просчитал.


- Но Вы же не можете просчитать за партнёра!

- Должен, обязан. У нас такая профессия. Если не можешь — тогда играй один.


- Теперь всё чаще говорят о возрождении теле- и радиопостановок. Как Вы считаете, они нужны сегодня?

- По идее – нужны, но многое зависит от исполнения. Раньше, когда записывали спектакли на радио, можно было чётко представить себе персонажа, потому что у каждого актёра был свой голос. Своя интонация, свой тембр, выразительность. Сейчас актёров трудно угадать по голосам… А вот Смоктуновского, Доронина везде узнаешь.
Мне нравится, когда для телевидения снимают «живой» спектакль, из зрительного зала. Это совершенно другое ощущение – движение, мысль, экспрессия… А вот «Заговор Фиеско в Генуе» сняли на телевидении – и десяти процентов не осталось от того, что было изначально. То же самое – «Господа Головлёвы». Я как-то ещё мальчишкой слушал по радио спектакль Малого театра. Даже не помню, как он назывался, но там играла Хорькова. И я на всю жизнь запомнил, как она смеялась!

- Ваши любимые артисты?

- Луспекаев. У него был невероятный темперамент. И Жерар Филип, конечно, с его чувством меры, которого я ни у кого больше не видел. А уж обаяние – это что-то за гранью. Как он Сида, говорят, играл! Но мы можем судить о нём только по кино. Рассказывают, что после «Сида» пришли к нему гости, пошли они в кафе и молчат. И он, обиженно: «Что же, вам не понравился спектакль?» Вот она, актёрская натура – он ведь прекрасно понимал, что это здорово! Жан Вилар, когда стал главным режиссёром Театра народных окраин, написал директору письмо об актёрской жизни, судьбе – о том, что у каждого актёра должна быть комната, куда бы он мог привести друзей, и т.д. И в нем была такая фраза: «Вы поймите, что душа актёра ещё нежнее, чем душа поэта». Ведь поэты и художники независимы, а актёр подневолен.

- Ярослав Павлович, а что это была за история, когда Вы из Вячеслава (по паспорту) стали Ярославом? Расскажите, пожалуйста, широкой общественности!

- Это Олег Даль придумал. Мы репетировали отрывок из «А зори здесь тихие», кажется. Я был молодой, темпераментный, как говорится — прыгал на люстры. И Олег говорит: «Да какой ты Вячеслав? Ты – Ярослав, ярый ты!» И вот оттуда пошло – Ярослав, закрепилось с первого курса. А по паспорту я Вячеслав. Старшую мою дочь зовут Лада, Лада Ярославна. В документах записали как Вячеславовну. Одно расстройство. Когда мне давали Государственную премию, позвонили и говорят: «Вот мы пишем сейчас характеристику, и у нас сомнения, вы всё-таки Вячеслав или Ярослав?» Но это имя не я сам себе придумал, а мои товарищи.


- А Вы вообще счастливый человек?

- Счастье, как говорил Паскаль, даётся только подготовленным умам. Я счастлив, что у меня есть жена Галина, трое детей, которые очень талантливы, красивы, обаятельны. Они все выше меня ростом, даже дочь. Внучке моей 15 лет, так что я уже старый человек.

- Жена у Вас актриса?

- Нет, она кандидат наук, очень талантливый, умный, терпеливый человек. Дети все уже взрослые, младшему – двадцать один. Дочь окончила МГУ, юридический факультет, старший сын — выпускник Академии управления, а младший сейчас учится в «Плешке».

- И никто не стал актёром? Вы их отговаривали?


- Нет, наоборот, я говорил: давайте… Но они не захотели. Алёшка сказал: «Лучшим артистом, чем папа, мне трудно быть, а хуже я не хочу». А Серёжка говорил: «Папа, я смотрю на твою жизнь – да что же это такое? Денег нету, одни сплошные нервы. Зачем мне это нужно? «Плешка» лучше».

- Вы много раз бывали за границей, а где Вы чувствовали себя наиболее комфортно?


- Нигде, кроме России. Мой друг, художник Миронов, поехал на Кубу. И он рассказывал: «Вот стою я, передо мною океан и понимаю, что чувствовали эмигранты. Вот бы сейчас домой, через этот океан! Ну что я здесь делаю?» Вот русский человек такой: неделю – и всё. Домой, домой…

Материал подготовили Ольга Буткова и Ольга Петренко, 2001 год