ОДНА РОЛЬ И ВСЯ ЖИЗНЬ

Артист Малого театра Василий Бочкарев в сериалах не снимается, в шоу не участвует, на тусовках не мелькает, а потому широкой известностью не обладает. Но в театральной среде за ним закрепилась репутация большого русского актера, чье искусство продолжает лучшие традиции национальной актерской школы. За это его высоко ценят профессионалы и горячо любят зрители. Надо было видеть, как его принимали в прошлом сезоне, когда после длительной болезни он вернулся на сцену: спектакли с его участием шли с аншлагами, администраторы сбивались с ног в попытке рассадить всех желающих, а букетов, аплодисментов и криков «Браво!» было не счесть.
В этом сезоне к солидному корпусу сыгранных Василием Бочкаревым ролей добавилась еще одна: артист введен на заглавную роль в спектакль текущего репертуара «Мольер» (режиссер Владимир Драгунов). Роль Мольера Василий Бочкарев принял «по эстафете» от Юрия Мефодьевича Соломина и, не повторив своего учителя, сыграл великолепно.

Пьеса Михаила Булгакова, сотканная «из музыки и света», чрезвычайно выигрышна сценически: острый драматизм содержания мгновениями взлетает до высот трагизма, тут же обрушивается в комизм чистейшей пробы и окутывается волнами лирики. Назначение Бочкарева на роль Мольера — идеальное попадание, не зря его считают актером без амплуа. Кажется, на сцене ему подвластно все: интеллигентская рефлексия и шутливая патетика, глубина мысли и озорное дуракавалянье, душевные пропасти и умная ирония, духовные терзания и балаганное шутовство. Добавим к этому богатейший голос артиста: гибкий, подвижный, меняющий оттенки в зависимости от внутренней динамики образа. Одним словом, Василий Бочкарев словно самой природой создан для булгаковских ролей.

Роль Мольера артист строит на смешении самых разнообразных актерских красок и приемов, украшая рисунок роли блестками умного юмора, глубокого лиризма, тонкого психологизма. Начальные сцены сосредоточены на раскрытии театральной темы. Панегирик королю-солнцу, упавшая не вовремя свеча, разорванный кафтан, шарлатанский секрет клавесина, кассовый сбор, распределение королевской премии — по каждому поводу герой вспыхивает мгновенно, скандалит громко, но быстро отходит, смиряя себя и обуздывая свой неуемный холерический темперамент. В том, как цепко схватывает Мольер каждую новую подробность закулисья, как моментально разрешает ту или иную возникающую проблему, виден сильный профессионал, привыкший держать в поле внимания всю жизнь театра без изъятий и пропусков. Действует практически «на автомате», без особых раздумий и явных душевных затрат. Кажется, именно так, в какой-нибудь репетиционной горячке, у Мольера возникла связь с молоденькой актрисой из его труппы.
Василия Бочкарева не увлекла тема поздней страсти, охватившей его героя и заставившей порвать с прежней любовью во имя новой. Он играет другое. Его героя ведет не столько страстное чувство, сколько мужская ответственность: дело зашло далеко, Арманда ждет ребенка и потому он должен венчаться. В понимании артиста, любовная страсть не смогла бы заставить Мольера отказаться от многолетнего товарищества: он порывает с Мадленой, потому что возникли обязательства, от которых порядочный человек не может отказаться. Он без возражений выслушивает ее упреки, в справедливости которых и сам отдает себе отчет. Никакой грядущей катастрофы он в этот момент не предвидит и не предчувствует. Затяжное объяснение надо перетерпеть, перенести, а потом все будет хорошо...

Но, как мы знаем, ничего хорошего великого драматурга не ожидало, а все было только плохо, и чем дальше, тем хуже — змеиные укусы архиепископа (отличная работа Александра Клюквина), странная и ненадежная милость короля (отменно играют оба исполнителя — Валерий Бабятинский и Борис Клюев), измена легкомысленной жены, вероломство усыновленного ученика. Великий Мольер как-то разом теряет лицо и в бурной семейной сцене ведет себя, как «Сганарель проклятый». Уморительно смешно устраивает дознание о башмаках и овощах, жалко хнычет, что не хочет умирать в одиночестве, потешно кричит в замочную скважину о своем больном сердце.

Опомнившись, испытывает неловкость за то, что изгнал Муаррона: «...а я его ударил... ох, как неприятно...».
В приемную короля Мольер входит, словно потерянный, бормочет что-то бессвязное о смерти Мадлены, бегстве Арманды ... Услышав от Людовика вердикт о лишении королевского покровительства, пытается сосредоточиться, собраться с силами и объясниться. Но вместо логичных и убедительных аргументов слышится неожиданный и странный вскрик: «Мадлена!..» Трагический и короткий. Внезапное воспоминание о Мадлене — как выпад из прошлого, удар рапиры в самое сердце. Пришла расплата. Мольер еще не может осознать это отчетливо, но чувствует — дело в ней, в Мадлене.

Бравурная театральная тема уступает место терзающей теме отступничества, с которой сплетается тема писательская, ранее звучавшая чуть слышно, под сурдинку. Обвинения в травле, адресованные парижскому архиепископу, произносятся на низах, на басовых регистрах, с оттяжкой в хрип.
Все последующее Мольером воспринимается, как в мареве. Лица, фигуры, предметы теряют четкие очертания и как бы «плывут»: опала короля, преследования кабалы, угрозы мушкетеров, предательство одного ученика и преданность другого, враз нахлынувшие болячки, какая-то Англия... При чем тут Англия? Что в ней делать артисту без языка, без своей труппы и своего зрителя?.. Плывущую реальность сознания артист передает отлично. Он не играет болезнь, он раскрывает духовные усилия Мольера, показывает его упорные попытки понять суть дела, уяснить подлинную причину навалившихся бед: «Мадлена... посоветоваться...» Вот что главное: Мадлены больше нет, и исключительно по его вине.
Он виноват. Виноват очень. Когда схвачено главное, все остальное становится неважным, и Мольер овладевает собой. Как раз в этот момент появляется Муаррон с повинной головой и покаянными речами, и Мольер прощает его: он не берет на себя роль судьи, ибо сам далек от праведности. Прощение блудного сына состоялось, как и заповедано. Остается разобраться с бессудной тиранией. В решении этой сцены нет и следа привычного гражданского «обличительства»: Мольер договаривает то, что не сумел сказать на приеме, продолжает оборванный по монаршей воле диалог. Достает из кармана воображаемую монету с портретом самодержца, держит ее двумя пальцами так, чтобы образовалась пустая округлость, заставляет короля слушать себя и, наконец, плюет прямо в дыру. Приставив пальцы к виску (жест самоубийцы), Мольер произносит: «Я писатель, я мыслю, знаете ли». (Слово «писатель» выговаривается крупно и сильно, «мыслю» — с вызовом, а «знаете ли» — на снижении тона, как бы в проброс.) Это кульминация роли: быть писателем — смертельно опасно, мыслить — самоубийственно.

И — без перехода, без паузы, сразу — финальная, гибельная сцена.

Мольер еще успевает пошутить над Мариэттой, привычно накричать на Бутона, но дальше ему остается только выйти к публике и умереть. Причина?

Судьба.

Это последнее слово, сказанное под занавес, прозвучало очень просто — как роспись артиста Василия Бочкарева, поставленная под сыгранной ролью, как автограф драматурга Михаила Булгакова, завершающий рукопись.

Нина Шалимова
«Планета красота», №1-2 2012 года

ВАСИЛИЙ БОЧКАРЁВ: ВЕЛИКАЯ МУДРОСТЬ — ПОСТОЯННО ОСТАВАТЬСЯ УЧЕНИКОМ

Василий Иванович Бочкарев — актер уникальный. Не только потому, что он органичен в каждой роли, с легкостью оправдывает на сцене любое, даже самое замысловатое режиссерское построение, а герои Бочкарева даже в самых невероятных обстоятельствах остаются достоверными, узнаваемыми и чем-то «цепляют» сердца зрителей, то трогая их до слез, то заставляя вытирать слезы от смеха. И даже не потому, что Василий Иванович одинаково талантливо играл в спектаклях таких разительно отличавшихся друг от друга режиссеров, как Андрей Гончаров и Борис Львов-Анохин, Леонид Варпаховский и Адольф Шапиро, Анатолий Васильев и Сергей Женовач.
Главный секрет уникальности Василия Бочкарева — в его умении сочетать в своих ролях психологическую правду и ощущение лукавства, легкости, удовольствия от игры. Кажется, что он «держит» каждую роль так же бережно, как его герой Павел из «Первого варианта «Вассы Железновой» Анатолия Васильева держал в руке живого голубя: не разрешая улететь и, в то же время, не сжимая слишком сильно.
Бочкарев окончил Театральное училище им. Щепкина, но пришел в Малый театр не сразу. Кажется, что судьба специально провела Василия Ивановича через разные режиссерские эстетики и стили, чтобы обогатить его актерский талант.


— Василий Иванович, вы родились в 1942 году. Самой войны вы, конечно, не помните, а что осталось из послевоенных воспоминаний?

— Сразу после войны мы ехали в Москву из Иркутска, дней двенадцать. На станциях, на платформах стояли столы с едой. Местные подкармливали тех, кто возвращался из эвакуации. Кто что мог, то и приносил из дома. Первая моя фраза, которую мне пересказали взрослые, — я бегал по комнате, открывал дверцы шкафов и кричал: «Даже кусочка хлебушка нет!»


— Вы родились в Сибири, но считаете себя москвичом.

Ну конечно, потому что все детство прошло на Арбате, в Арбатских переулках, на Знаменке. В доме, где в конце XVIII века был Знаменский театр, в школе № 64, состоялось мое первое выступление. Я какие-то стишки читал, меня хвалили. Что говорили, не помню. Запомнился солнечный свет, который входил в большие окна дворца. Атмосфера была такая, что становилось хорошо на душе. Несмотря на этот, можно сказать, успех, больше я нигде не выступал.
Отец мой был ученым. Он пытался затянуть меня в драмкружок в Доме ученых, но я всячески этого избегал. Пробовали меня на роль в фильме «Чук и Гек», сохранились забавные фотографии, но и из этого ничего не вышло. Родители подозревали, что из их сына-оболтуса что-то путное может получиться, но определить меня куда- то так и не смогли. Как-то раз, в десятом классе, валяя дурака в коридорах школы, я зашел в актовый зал и попал на репетицию драмкружка. Руководителем был Валентин Иванович Захода, актер Центрального детского театра. Он увидел, как я кривляюсь, и сказал: «Ну, иди на сцену, попробуй что-нибудь». Так в десятом классе, в конце 1959 года, я начал заниматься этой профессией. Все это происходило в Замоскворечье. Так что я могу про себя сказать, что я вышел не из шинели Акакия Акакиевича, а из шинели Крутицкого из пьесы Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Крутицкий — моя первая роль.

- Вы окончили Училище им. М.С. Щепкина.

- Да, это был первый курс Виктора Ивановича Коршунова. Преподавали Павла Захаровна Богатыренко, Юрий Мефодьевич Соломин, Наталья Васильевна Шаронова, Марина Петровна Никольская. Это было светлое, заразительное время. Прикосновение к тайне актерского мастерства и начало познания сложного человеческого характера.


— Как получилось, что после окончания Щепкинского училища вы пошли работать не в Малый театр и не во МХАТ, как мечтали, а в Театр на Малой Бронной, где тогда главным режиссером был Андрей Гончаров?

— Видимо, кто-то что-то рассказал Гончарову обо мне. Он пришел в училище и спросил: «А где Бочкарев?», а я как раз стоял рядом. Так я попал в Театр на Малой Бронной и сразу поехал вместе с театром на гастроли. Гастроли длились три месяца: месяц играли в Вильнюсе, месяц в Риге, месяц в Калининграде. Параллельно репетировали новый спектакль и в конце гастролей сыграли премьеру?


— Каким был Гончаров в те годы?

— Андрей Александрович был замечателен, когда мы репетировали телевизионные постановки. Вот тут был демократизм, потому что мы встречались на общем поле, мы все были в равных условиях. В театре же я многое не мог понять: сегодня мы работаем — он доволен, завтра все меняется.
Помню, мы репетировали «Судьбу-индейку», он меня похвалил, а я ему говорю: «Андрей Александрович, вот мне бы кое-что поменять». Он убежал в конец зала и закричал: «Что? Он что-то еще хочет поменять!» Это было для меня шоком, потому что в студенчестве, знаете, как бывает: «Я хочу попробовать сыграть по- другому» — и педагоги: «Пробуй, пожалуйста!» В театре же надо осмыслить и делать, а не рассуждать. Гончаров не терпел возражений. Я думаю, что он был возмущен, потому что услышал от сосунка, который только пришел к нему в театр, что тот собирается оспаривать его решение.
Потом в моей жизни были другие режиссеры, с которыми можно было подискутировать. Леонид Варпаховский говорил: «Артист тянет за одну ниточку, режиссер за другую. Ценно вот это натяжение». Хотя я понимаю, что тот же Леонид Викторович знал заранее, каким будет его спектакль. Понимаете, какая штука — это же игра с артистом.

- Может быть, ему было любопытно, что артист предложит?

- Ну да, и Александр Георгиевич Товстоногов в это играл, и все большие режиссеры, а Андрей Александрович не любил в это играть. Однако сейчас я вспоминаю его добрым словом. Как про него замечательно сказал Петр Наумович Фоменко: «Учитель, мучитель, спаситель». Гончаров — великий режиссер.


- Если я спрошу, с кем из режиссеров хотелось бы поработать, кого вы назовете?

— Как это ни странно прозвучит: с Гончаровым. Еще со всеми, с кем работал в Малом. С Морозовым, Шапиро, Женовачом и, конечно же, с Анатолием Васильевым. Какой путь он проделал с артистами в работе над «Первым вариантом «Вассы Железно- вой»! Путь смены привычных ориентиров в самой технологии актерского мастерства. Понимания себя, того, что можно разбудить в себе невероятные силы в анализе и воплощении. Он рассматривал процесс репетиции как путь развития артиста. Мы ощущали на сцене живое энергетическое поле. Когда погиб Юра Гребенщиков, я ввелся в «Серсо». Мне пришлось догонять Филозова, Петренко, Борю Романова, которые работали с самого начала. Они выдавали уже то, что просто так на уровне текста не сделаешь.
Вообще, честно вам скажу: хотелось бы поработать с молодым режиссером. Мне интересно мышление молодой режиссуры. Помню, как Алексей Александрович Глазырин в 1970 году уезжал сниматься в «Белорусском вокзале». Мы с ним разговаривали, и он сказал мне: «Ты понимаешь, там заняты Леонов, Сафонов, Папанов, так хочется «потолкаться». Вот так и мне очень хочется в работе «потолкаться» с современным молодым режиссером.

— Вернемся к хронологии ваших театральных переходов. Пробыв в Театре на Малой Бронной всего один сезон, вы ушли в Театр им. К.С. Станиславского. Гончаров спокойно вас отпустил?

- Он был мудрым человеком. Прекрасно понимал, что я еще не готов к встрече с такой формой режиссуры, с таким диктатом.
В Театр Станиславского меня пригласили в спектакль «Энциклопедисты» на роль, которую играл Евгений Яковлевич Урбанский, потому что он уезжал сниматься в фильме «Директор». В этом театре была совсем другая атмосфера. Меня потрясло, как главный режиссер Борис Александрович Львов-Анохин спокойно и терпеливо управляется с мощной актерской стаей. Тогда там были замечательные артисты: Женя Урбанский, Леша Глазырин, Женя Леонов, Оля Бган, Володя Анисько, Юра Гребенщиков, Лида Савченко, Римма Быкова, Нина Веселовская, Майя Менглет, Леня Сатановский. Это была одна из лучших трупп в Москве — подвижная, скоморошья, яркая. Помню, после репетиции «Анны» все артисты спустились в зал, сели вокруг столика Бориса Александровича, разговаривали, брали у него сигареты и спорили, спорили... Это был демократический театр с активным самосознанием. Семья со своими законами, традициями. Там существовало понятие «пройти на труппе».

- И как вы прошли?

- 5 ноября 1965 года погиб Евгений Яковлевич Урбанский. Днем его похоронили, а вечером мне выходить на сцену в спектакле «Энциклопедисты». Начинаю монолог — и тут вылетает электричество и свет идет вполнакала. Это было очень мучительно и оставило глубокий след. После спектакля Лиза Никищихина пришла в гримерную, поставила бутылку коньяка и сказала: «Я видела, что для тебя был этот спектакль!» Актерская братия, с одной стороны, жестокая, но в то же время отлично понимает, когда надо оказать поддержку.


- В Театре им. К.С. Станиславского все складывалось хорошо: роли
есть, взаимопонимание с режиссерами есть. Почему же вы ушли?

- Гончаров говорил: «Когда спектакли получаются, все довольны, а как только что-то не клеится, артисты ищут причину не в себе, а в режиссере». Это и произошло со Львовым- Анохиным. За ним последовали другие главные режиссеры: Бобылев, Кузен- ков, Андрей Попов. Я уходил в знак протеста, но мы сейчас ступаем на территорию, которую я знаю, но не хочу об этом говорить.

- Но вы уходили в никуда. Не страшно было остаться без работы?


- Я уходил, но доигрывал спектакли в Театре Станиславского. Андрей Александрович Гончаров, узнав, что я ушел из Театра Станиславского, предложил мне прийти к нему в Театр Маяковского. Анатолий Васильев собирался ставить спектакль в «Современнике» и хотел, чтобы я играл там главную роль. Пока худсовет «Современника» решал, стоит ли брать Бочкарева, судьба распорядилась так, что меня пригласили в труппу Малого театра. В конце концов я вернулся в родное гнездо. Хотя здесь, скажу я вам, меня тоже не сразу приняли. Мне даже говорили: «Вася, имей в виду, что ты среди врагов». Это нормально: приходя в другой театр, надо помнить, что ты «наступаешь» на чью-то судьбу. Тебя приняли, а теперь докажи, чего ты стоишь. Кроме того, в каждом театре существует своя особая энергетика, с которой надо «вступать в диалог». Помню свой первый спектакль «Царь Федор Иоаннович» на сцене Малого театра, где у меня была роль Стремянного. После пятнадцати лет работы на сцене я не мог сказать четырех фраз. Мне казалось, что те, кто играл здесь раньше, смотрели на меня «сверху», и я живо представил, как они удивлены:
«Это кто там? Он еще что-то пытается вякать!» Сейчас я благодарю судьбу за то, что мне удалось в этом великом театре сыграть такие разные роли, как Бальзаминов, царевич Алексей, Борис Годунов.

— Вы играли Бориса Годунова в одноименном спектакле в очередь со своим учителем Виктором Ивановичем Коршуновым.

— Это было счастливое время. Работать над такой ролью, над таким материалом вместе со своим учителем и при этом находить общий язык! Я благодарен режиссеру Владимиру Михайловичу Бейлису за то, что он создал такую уникальную ситуацию по чистоте взаимоотношений, по чистоте воплощения. Другого такого случая я не знаю. Каждый из нас друг другу помогал, советовал. Он играл по-своему, я — по-своему. Это были два разных спектакля.


— В Малом театре шли не только классические, традиционные спектакли. «Свадьба Кречинского», которую поставил Виталий Соломин, была музыкальной — зрелищной, искрометной. Она стала сенсационным и необычным спектаклем для Малого театра. Вы играли в нем Расплюева. Сразу приняли режиссерское решение Виталия Соломина?

— У меня не было времени размышлять. Виталий предложил мне эту работу после того, как другой артист отрепетировал два акта и уехал на съемки. Мне надо было наверстывать, а партитура спектакля была очень сложная. Виталий Мефодьевич, принимая на себя всю сложность этой затеи, сумел создать во время репетиций «художественный заговор», как говорил Георгий Александрович Товстоногов. Виталий привел все к «общему знаменателю»: песни, танцы, игру актеров и осуществил свой замысел. Художником спектакля был Юрий Хари- ков. Он придумал замечательные костюмы, но такие необычные, что актриса Татьяна Петровна Панкова кричала: «Где этот художник? Я убью его! Что он на меня нацепил?» Потом она играла в том, что он на нее нацепил, и получала удовольствие.


— Вы посвятили свою жизнь актерской профессии. С какими мыслями вы выходите на сцену и уходите с нее? Как настраиваетесь в день спектакля?

— Это каждый раз по-разному. Конечно, существует какой-то, как говорят высокими словами, «туалет артиста». Нужно привести себя в некое состояние души. На этот вечер отбросить все бытовые вещи. Я должен настроиться на творческую волну моих партнеров. Мне важно, какие глаза у Жени Глушенко, Люды Титовой, Милы Поляковой, Светы Амановой, Виталика Коняева, Вити Низового. От этого зависит успех спектакля. После спектакля я не могу так — отыграл и все. Мне не хочется сразу уходить. Хочется еще немного побыть в театре, а потом уж домой.


— Скоро исполнится 50 лет, как вы играете в театре и кино, вы работали со многими замечательными режиссерами. О чем вы рассказываете студентам своего актерского курса? Чему хотите их научить?

— Научить их ничему нельзя. Они сами должны стать на путь самообучения, потому что профессия актерская подразумевает постоянный процесс учебы. Как говорил Ежи Гротовский: «Великая мудрость постоянно оставаться учеником». Я могу только дать им азы профессии и подтолкнуть их к азарту познания. Самое главное, чтобы они поверили в себя, в свою индивидуальность, чтобы развивали свое мышление, исходя из своей собственной индивидуальности, чтобы они это полюбили, чтобы- поняли, как важно постоянно быть учеником.


— Скажите, а почему вы так поздно пришли в педагогику?

— Потому что педагогика — это совершенно отдельная профессия. Прежде чем самому набрать актерский курс, я четыре года преподавал на курсе у Юрия Мефодьевича Соломина. Педагогика дело ответственное. Нужно понимать и уважать каждого студента. Это же обоюдная учеба. У меня свой опыт, у них свой. Они знают нынешнее время лучше, чем я, их восприятие современной жизни обостреннее, непосредственнее.


— Вы строгий педагог? Можете отчислить нерадивого ученика?

— Бездельника? А почему бы нет? Каждому студенту в группе я должен уделить внимание. Время, отданное бездарю, потрачено зря. Курс — это организм, и в нем задает тон творческая инициативная группа, но она не должна тащить кого-то за собой. Как говорится: скорость эскадры определяется скоростью последней шлюпки. Поэтому отстающую шлюпку надо убрать.


— А эскадра пойдет вперед?

— Безусловно. Если человек от природы ленив, не хочет работать, ему удобнее делать умный вид, хлопать глазами и поддакивать. Так как я «двоечник», я все эти уловки могу раскусить. Конечно, можно относиться к этому снисходительно, вспоминая свои глупости, но, честно говоря, я понимаю, как много потерял, поэтому не хочется, чтобы и они теряли.


— Как вы относитесь к тому, что ваши студенты снимаются в кино?

— Это замечательно. Хотя не стоит сниматься на первом, втором курсах. Об учебе забывать нельзя, без образования ничего не будет. Я им говорю: «Посмотрите на меня, я много потерял, отлынивая в школе! Потом приходилось наверстывать, а зачем?» Наша задача, чтобы они в жизнь вошли подготовленными. В дипломе написано: актер театра и кино. Значит, образование должно соответствовать. Меня беспокоит не то, что они снимаются, а то, что актеров много. Сколько учебных заведений выпускают артистов? Сколько из них будет востребовано? Нас на курсе у Коршунова было 25 человек, но я могу по пальцам пересчитать тех, у кого удалась актерская судьба.


— Вы актер, ваша жена Людмила Розанова — актриса Театра им. К.С. Станиславского, а дочь?

— Я очень боялся, что Оля пойдет в артистки, но она выбрала путь родственников со стороны жены. У нее прадед был профессором медицины, дед был профессором, братья все профессора. Когда ребенок делает уроки, а рядом стоит шкаф с медицинскими книгами, он, конечно же, будет медиком. Ольга Васильевна — врач ультразвуковой диагностики. Она защитила диссертацию, работает, получает удовольствие от своей профессии.


— Вы уже знаете, как будете отмечать свой юбилей?

— У Сомерсета Моэма есть такие строчки: «Когда мне исполнилось 70 лет, я ходил по саду и думал». Я бы тоже так хотел: 22 ноября ходить по саду и думать.


— О чем?

— Как бы уйти со сцены на пять лет раньше, а не на пять минут позже, как говорил Леонид Утесов. Самое страшное — это засидеться.


— И последний вопрос: почему вы так не любите давать интервью?

— Плохо говорить про себя не хочется, а хорошо говорить про себя некрасиво. Правильно, ну а чего говорить. Жизнь актера на грани скоморошества. В какой-то степени я клоун. Мой любимый фильм «Клоуны» Федерико Феллини, любимая сцена — когда клоун сбегает из больницы для того, чтобы посмотреть на знаменитый трюк своего коллеги, и умирает от смеха. От актерского смеха, от радости за то, что он увидел, как его кумир работает.

Татьяна Петренко
«Театральная афиша», ноябрь 2012 года

Судьба каждого таланта уникальна и достаётся немногим божьим избранникам. Василий Иванович Бочкарёв, народный артист из Малого театра, счастливец из их числа.

Анна КУЗНЕЦОВА, «Литературная газета», 22 ноября 2012 года

ТАЙНА ТАЛАНТА

Судьба каждого таланта уникальна и достаётся немногим божьим избранникам. Василий Иванович Бочкарёв, народный артист из Малого театра, счастливец из их числа. И, по-моему, платит за это немалую цену.


Как правило, его имя – не на слуху, он не разэкранен и не растиражирован, не замечен ни эффектными поступками, ни посещением светских тусовок. Скромен. Отделен. И уж сам точно ни звездой, ни королём – как их ещё называют – себя не считает. Немыслимо представить себе, что подобное можно было бы сказать ему в лицо. Как бы он прореагировал? Наверное, просто бы недоумённо на тебя взглянул. А иногда кажется, что он специально ведёт себя так, чтобы не привлекать к своей персоне излишнего внимания, как, впрочем, и положено интеллигентному человеку.

Увы! Мы лишь к юбилеям да ещё на поминках успеваем порой сказать выдающемуся талантливому актёру, что понимаем его масштаб и значение. Василию Ивановичу Бочкарёву 70, и мы только удивляемся: неужели Васе… повторять не хочется, сколько, – много!

Хорошо помню потрясение, испытанное мной в Драматическом театре имени Станиславского, много лет назад, теперь уже, пожалуй, что 40, на премьере до того много лет запрещённой постановки пьесы Александра Вампилова «Прощание в июне», когда на сцене появлялся герой этой пьесы студент Колесов, по воле автора умудрившийся влюбиться в дочь ректора своего института. В роли героя был Василий Бочкарёв, имя его до того было малоизвестно. Обыкновенный вроде парень. Но органика абсолютная. Обаяние всепобеждающее. А главное – без всякой аффектации, очень скромно он совершал поступок, равный тогда подвигу, одерживал прежде всего победу над самим собой, а потом уже над окружающими. Он рвал свой диплом на глазах у партнёров и публики, чтобы сохранить достоинство, репутацию, доброе имя. Он отказывался от карьеры «по блату», по связям, спасал себя. Пьеса эта и сейчас идёт очень редко. Наверное, оттого, что поныне опасна для властей предержащих, боевой выстрел в коррупцию! Но ещё и потому, что непросто найти исполнителя на роль Колесова, а уж состязаться с Бочкарёвым в честности, чистоте души, искренности вряд ли и сейчас кто сможет.

И вот спустя множество лет – новая встреча с Бочкарёвым и потрясение от его Протасова в спектакле Малого театра «Дети солнца». Совсем другой герой и артист, повзрослевший, помудревший, гораздо менее открытый миру, более одинокий. «ЛГ» писала об этой выдающейся работе. Что же произошло с Василием Бочкарёвым за долгую сценическую жизнь? Спрашивать его самого об этом как-то неловко: боишься нарушить ауру неприкосновенности и сосредоточенности, не совпасть с его состоянием, потревожить нескромным вторжением в личное пространство. Он ведь такой, спросишь его после «Царя Бориса»: как долго вы отходите от роли? Какие мысли не дают покоя по окончании, в гримёрке? – он только взглянет на тебя и ответит совсем не по-актёрски: усталость… Малейшее кокетство, я уж не говорю про фальшь или игру, непереносимо для него. Тридцать лет назад он вернулся в свою alma mater, чью школу когда-то закончил. Теперь преподаёт. Профессор. У него ученики, его обожающие. Нечасто он занят в спектаклях. Но ведь каждый его выход на сцену – это событие! Тема духовного одиночества, отдельности, нелёгкой ноши избранничества становится сквозной в его творчестве. Кстати, Бочкарёву нечасто везло на режиссёров, а уж наставника, который бы занимался им годы, гранил и холил талант, помогал совершенствовать мастерство, ему не досталось, всегда – разовые встречи, лучше, хуже, посчастливилось среди них на А. Гончарова, Б. Львова-Анохина, А. Васильева, С. Женовача, отдельные эпизоды…
Наверное, он привык рассчитывать прежде всего на себя, собственные силы, умения. Он всегда – сам по себе. Вот и в «Царе Борисе» он живёт среди достаточно ходульных, лишь наряженных в роскошные костюмы, бороды и парики персонажей, живёт страдающий человек, которому муки совести, прошлые грехи не дают покоя, вяжут по рукам и ногам, мешают стать просвещённым справедливым царём. Глаз от него не оторвать. Сам Василий Иванович – образованный, духовный человек. Эти человеческие качества всегда читаются в его героях. Его актёрская амплитуда кажется безграничной. Далеко не молодой человек, он словно не знает ограничений амплуа. Он может выходить на сцену дряхлым стариком, нанявшимся к купчихе в сторожа в пьесе А.Н. Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше», озорно и трогательно вспоминающий далёкий роман с хозяйкой, тогда он полон смешной удали, его присказка, произносимая на разные лады, «А как же?» привязывается к тебе на годы.
Простодушный клоун – мнимый больной у Мольера… Богатый, но благородный купец со знаковой фамилией Прибытков в «Последней жертве» Островского…
Интересно, что в большой компании Прибытковых, существующих сейчас на разных столичных сценах: МХТ, Ленкома, с нестареющим мачо А. Збруевым, самодовольным хитрецом О. Табаковым, – серьёзный, умный, действительно преодолевающий препятствия и выигрывающий свой приз в виде хорошенькой вдовушки Василий Бочкарёв по-особому к себе располагает и запоминается. История нехитрая, мелодрама простейшая, он придаёт ей серьёзность и значимость. Из спектакля в спектакль почти всегда рядом с Бочкарёвым работают одни и те же артисты: Евгения Глущенко, Людмила Полякова и Людмила Титова, Глеб Подгородинский, Вл. Низовой, Александр Клюквин, – и тогда это ещё и блистательный ансамбль партнёров, единомышленников, Мастеров во главе с Лидером, то есть на постановке стоит знак качества, редко какому театру сегодня доступный. Большой Малый театр! В спектаклях с Бочкарёвым он жив.
А пока сумели ли мы, успели ли в ежедневной суете и спешке, среди быстро меняющихся людских кумиров, в толпе временщиков оценить и осознать, что сегодня живёт среди нас большой настоящий русский актёр Василий Бочкарёв?!
С юбилейным днём рождения вас, Василий Иванович! Здоровья. Душевного покоя! Новых блестящих ролей, – в общем-то, ничего нового. Так что извините за банальность пожеланий.


Анна КУЗНЕЦОВА
«Литературная газета», 22 ноября 2012 года

К 70-летию Василия Бочкарева

Нина Шалимова, «Независимая газета», 22 ноября 2012 года

РУССКИЙ АКТЁР

К 70-летию Василия Бочкарева

Василий Иванович Бочкарев ничем не напоминает актера, обремененного званием «народного», почетным лауреатством, многочисленными наградами и театральными премиями, а потому безмерно утомленного грузом славы. За пределами сцены он ничем особенно не выделяется: интонационным богатством не щеголяет, любой позы избегает, в уличной толпе мгновенно растворяется и вообще несет себя по жизни легко. Облик скромного служащего, руки мастерового, стремительная походка – ничто не обнаруживает в нем принадлежности к славному актерскому цеху. Единственное, что выдает в нем классного профессионала, – быстрый цепкий взгляд, буквально «считывающий» собеседника. Бочкарева нужно видеть на сцене, чтобы понять главное: перед нами блистательный русский артист, один из лучших в легендарной труппе Малого театра, не обделенной крупными дарованиями.

Он безукоризненно талантлив. Первым это заметил руководитель школьного драмкружка Валентин Иванович Захода, развернувший его жизнь в нужном направлении. Он его выпустил на любительскую сцену, а потом привел в Щепкинское училище и сдал с рук на руки Виктору Ивановичу Коршунову. Дебют состоялся в Театре на Малой Бронной, в Театре имени Станиславского были сыграны первые крупные роли, затем последовало приглашение в Малый театр. Можно сказать, что актерская судьба была к нему благосклонна: работа с крупнейшими режиссерами современности, среди них – с Анатолием Васильевым, статьи которого Бочкарев и сегодня носит в своем портфеле, игра с замечательными партнерами и роли, роли, роли…

Основательный, надежный Андрей Белугин в «Женитьбе Белугина» и озлобленный, никчемный Павел в «Первом варианте «Вассы Железновой». Мечтательный московский мещанин Миша Бальзаминов в «Женитьбе Бальзаминова» и мятежный волжский купец Фома в «Фоме Гордееве». Доблестный представитель русского офицерства Доброхотов-Майков в «Пире победителей» Солженицына и злосчастный царевич Алексей в «Царе Петре и Алексее». Отважный вояка Сила Ерофеич Грознов в «Правда – хорошо, а счастье лучше» и интеллигентный ученый-химик Федор Протасов в «Детях солнца». Европеизированный предприниматель Флор Федулыч Прибытков в «Последней жертве» и великий драматург Мольер в «Кабале святош». Ничего общего. Стремление к раскрытию «человеческого в человеке» – в традиции русского актерства. Василий Бочкарев – достойный представитель этой традиции на современной сцене. Но важно отметить следующее: сколь бы ни была глубока, трагична и даже травматична содержательная сторона исполняемой им роли, она всегда окутана стихией игры.

Для него будто не существует технических трудностей исполнения. Любую роль подает со сцены элегантно, изящно, легко, артистично и вместе с тем умно, содержательно, сильно. Грима как такового нет. Меняются осанка, жест, взгляд, тембр голоса, пластика, поведение. «Гримируется» душа, преображается психика – здесь главный секрет артиста. Его ведет стремление к постоянному обновлению основ своего искусства. Ему важна не просто еще одна сыгранная роль, а обновленная жизнь в старой роли – «играющая жизнь».

Нина Шалимова
«Независимая газета», 22 ноября 2012 года

22 ноября народному артисту России Василию Ивановичу Бочкареву исполняется 70 лет! От души поздравляем Василия Ивановича с юбилеем! Желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих свершений!

Фоторепортаж Дмитрия Бочарова

Фотосессия Михаила Никитина

Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино.

ПОЛПРОЦЕНТА НА ЖИЗНЬ

Фотосессия Михаила Никитина

Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино. В спектакле по Островскому «Правда — хорошо, а счастье лучше», который Малый театр привозил в Петрозаводск, сыграл роль отставного унтер-офицера Силы Ерофеича Грознова. Его выход встречали аплодисментами.

С народным артистом РФ, лауреатом серьезных театральных премий мы разговариваем об ощущениях, которые испытывает актер во время работы, о традициях, неожиданных моментах и чувстве ответственности за всех.

— Слышала, что первый раз вы вышли на сцену в роли Чарльза Дарвина. Это было еще в школе. Насколько я знаю, сейчас ваши взгляды на происхождение видов здорово отличаются от дарвиновских, поскольку вы по-настоящему верующий человек. Это такая улыбка судьбы была?

— Это была простая история! Выводить из нее какие-то предчувствия не стоит. Я сыграл Дарвина только для того, чтобы не остаться на второй год в школе – вот и все. А верующим человеком я был всегда, с самого детства.

— Вы заканчивали театральное училище в такое прекрасное время, когда свои театры были у великих режиссеров — Любимова, Товстоногова, Эфроса… Сложно было выбрать свое направление?

— Действительно, было много интересных режиссеров: и Гончаров, и Равенских, и Львов-Анохин, и Охлопков, и Товстоногов, и Любимов, и Эфрос. Каждый из них был яркой индивидуальностью, у каждого был свой подход к профессии. Конечно, выбор был. Но как-то судьба сложилась, что Андрей Гончаров, которого я очень люблю, пришел сам в училище и выбрал меня. Просто пришел и сказал: «А где Бочкарев?» И я был этим куплен.

— Он где-то вас видел?

— Думаю, ему просто кто-то сказал про меня. Ему нужен был герой, вероятно, такого плана.

— Какого плана?

— Ну, социального.

— Дальше у вас была возможность выбирать самому?

— Нет, я этим никогда не занимался. Я также не понимаю, что значит мечтать о какой-то роли, к ней всю жизнь готовиться… Это, по-моему, глупо. Я верю в судьбу: приходит роль – значит, так надо, нет – значит, не твое. Эти встречи прелестны своей неожиданностью.

— Когда приходится делать серьезный выбор, на что вы полагаетесь?

— Какой выбор? Ролей? Сценариев? Партий? Жен? Я никогда не был коммунистом, я верю в Бога. Когда возникает сложная ситуация, иду к иконе Казанской Божией Матери, встаю на колени и молюсь. У меня такой вот выбор.

— Похоже на миф…

— Я не сочиняю мифов. Это реальность моя личная.

— Еще на миф похожа история про то, как вы в Загорск ездили просить прощения у Бориса Годунова перед спектаклем «Царь Борис» за то, что в пьесе есть убийство.

— Это реальная история. Я всегда перед спектаклем прошу прощения и ставлю свечку за Бориса Федоровича. Если я играю историческое лицо, то поневоле вторгаюсь в область, связанную с обстоятельствами личной жизни этого человека. Это опасно, я так считаю.

— Но это же принцип театра!

— Что значит, принцип театра? Если бы это было выдуманное лицо – другое дело. Тогда это был бы плод фантазии автора, а здесь написано – Борис Федорович Годунов, великий царь.

— А как же Пушкин, например, писал про Сальери, основываясь на легенде?

— А мы про другое говорим.

— Пушкин же не пошел просить прощения у Сальери!

— Вы уверены? И чем он кончил? Голубушка моя! Думайте, что вы говорите! Понимаете, дело все в том, что за все надо платить. Мы же не знаем, может, Пушкин несколько ночей стоял на коленях… А если не просил прощения, значит, за это поплатился! Все накапливается, дорогая моя! Я в это верю. Точнее, я это знаю. У меня сейчас лежит фотография царской семьи. Каждое утро молюсь, прошу прощения за наше общее преступление. Мы же все причастны к предательству!

— То есть если вы берете пьесу, где есть персонаж, некогда существовавший, то вы…

— На Руси раньше как было? Вот стоит береза. Подходит человек с топором и, прежде чем срубить дерево, просит у него прощения. Другие были понятия души, духа. Все в мире связано! Что с нами сделали? Нас взяли и раскололи, и разбросали, и каждый сам по себе живет. Вот Петрозаводск. Хозяина нету? Нету. Дороги плохие, дома обшарпанные… Недавно мы были в Белгороде. Там все в порядке. А почему? Потому что там святой есть, Иоасаф Белгородский. А тут я смотрю на церковь Успения Богородицы – американцы деньги дают на восстановление, а наши – ни хрена! Памятник! Загородку почините! Тьфу!

— Когда вы играли в Мольере, общались с ним?

— Для меня есть понятие внутренней жизни персонажа, а есть история, которая для меня не менее важна. История жизни вокруг. Если Мольер – то грех не поехать в Париж и поклониться. Почувствовать, что причастен к связям. И сразу открываются огромные ворота, взгляд другой становится на многое. Ты не один.

— Это со всеми авторами у вас происходит?

— В этом заключается профессия.

— Каким традициям театральной школы вы остались верны?

— В старом театре была прекрасная традиция от руки переписывать роли. Сейчас у меня студенты – все с ноутбуками. Их трудно убедить писать роли от руки. А здесь важен момент движения руки, которая откликается на то, что я думаю. Слово, каждая буква имеет свой звук. Это – принадлежность к нашей стае, нашему роду, нации. И каждое слово имеет свой цвет, оттенок, запах. Возникает букет, который тебя или задавит, или поможет. Такую книжечку с переписанной ролью я видел у Чулпан Хаматовой, которая играла Анну Франк в дипломном спектакле.

— Как вы относитесь к современной режиссуре?

— Я мечтаю работать с молодыми режиссерами. Любому мастеру полезно работать с молодыми.

— Нет ощущения, что молодые портят классику?

— Во время работы я и поправлю. И он будет портить так, как нужно.

— Было время, когда вы играли у Анатолия Васильева в «Школе драматического искусства». В знаменитом спектакле «Серсо» у вас была хорошая роль. Вы следите за судьбой этого режиссера? Он остался вам близок?

— Я его очень люблю. Считаю, что он гений, что и говорить. Толя Васильев – это наш театральный Колумб. Я все проверяю через него – а как бы он посмотрел. Для меня это дорого.

— Интересно было с ним работать?

— Понятно, что интересно. Но и безумно сложно. Его работа – это в чистом виде служение театру, он делает акцент не на зрителя, а на психологию происходящего. Это практически научное исследование. Это непросто. Надо обладать устойчивостью своей психики. Вообще актерство – профессия самоубийц. В театре идет процесс вытеснения своей личности… Николай Анненков, наш великий актер, говорил, что у него 5% только и есть на жизнь, остальное – театр. А у Васильева нужно отдавать 99, 9%. И в какой-то момент человеческая личность начинает бунтовать.

— Поэтому вы отказались от работы у него?

— Нет, не поэтому. Я понял, что я ему не очень нужен. Артисту необходимо чувствовать свою надобность. А я никогда не напоминал о себе. У всех актеров судьба по-разному складывается в театре. Я всегда тяготел к тому, чтобы быть в ансамбле. Судьба так распорядилась, что я не имею такой популярности, как другие артисты. Вроде бы я тоже снимался… Но, с другой стороны, у меня было преимущество – ложиться краской в общее дело, в целую картинку. Когда Даниэль Ольбрыхский пришел на спектакль к Ежи Гротовскому, тот его не пустил. Присутствие такого Алена Делона помешало бы атмосфере в зале. То же самое и на сцене. Я люблю со звездами играть, но когда мы работаем «Дети солнца», то все внимание переключается не на индивидуальные выходы, а сосредотачивается на атмосфере. Этот спектакль не запланирован. В нем есть жесткая структура и при этом возможность внутренней импровизации.

— Импровизация – это подготовленная вещь или чистый полет?

— Я готов ко встрече с неожиданным. Это может быть только на радостном чувстве. Наш театральный бог Михаил Чехов говорил: «Я смотрю в зрительный зал и уже люблю его». Эта любовь дает возможность немножко гарцевать в роли и отпускать себя. Нюанс сегодняшнего мига может быть не запланирован. Это живое – оно самое ценное в театре.

— Бывали неожиданные моменты в спектаклях?

— Неожиданный партнер появился у нас в Ленинграде, когда мы играли «Маленького принца». Я играл летчика, а Леонид Сатановский — ученого, который говорил, что у него на планете живет старая крыса. Он рассказывает, а я смотрю, что именно в этот момент по порталу идет крыса. Медленно. Перед самым носом у зрителя. И никто из публики не верещит. Крыса по-деловому прошла и скрылась. Зрители решили, видимо, что это такой фокус. Заготовленный фокус был у нас в «Вассе Железновой». По ходу действия я подходил к стене и неожиданно для всех вынимал голубя. Однажды голубь перевернулся, и мне, чтобы его эффектно достать, пришлось бы сломать ему лапку. Тогда я просто отпустил его. Он пролетел над зрительным залом очень низко и сел снова мне на руку. Фантастика!

— Случается, что зрители помогают во время действия?

— Как-то в городе Сочи мы играли «Записки русского путешественника». Это свободный по форме спектакль, в принципе, предполагающий общение с публикой. Иногда общение складывалось стихийно. По тексту я говорил: «Меня обокрали!» И вдруг из зала раздалось: «О, и меня тоже!» Я говорю: «Да? Ну, рассказывай!» И он стал рассказывать. Зал даже возмутился: «Может, мы все сейчас будем рассказывать?» А в другой раз на реплику «Меня обокрали» какая-то бабка в зале кинула клич: «Товарищи, давайте соберем для артиста деньги!»… «Давайте, — говорю — собирайте!»

— Хорошо чувствуете публику?

— В спектакле «Дни Турбиных» я вторым составом играл Лариосика. А вообще его играл Евгений Павлович Леонов. Однажды у него проблемы возникли со здоровьем прямо на спектакле. Он два акта сыграл, а в третьем выйти не смог. И выпустили меня. Открывается занавес, я выхожу и чувствую, как у меня начинает гореть щека. Прямо ожог какой-то. Потому что открылся занавес, и все уставились в одно место – на меня: «Кто это?» Одним взглядом все 700 человек. Вот это был посыл!

— Наши зрители вам понравились?

— Очень! Зритель потрясающий!

— Что в нем потрясающего?

— Я вам скажу: у вас в театр ходит зритель, жадный до впечатлений. Я чувствую, как он соскучился по хорошей пьесе, как ему хочется размыслить… А самое главное – он открытый и сердечный. Просто прекрасный.

Анна Гриневич В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».

Михаил Никитин Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».

Анна Гриневич,
Михаил Никитин

Интернет-журнал «Республика Карелия», 18 Мая 2012 года

Пресса о гастролях Малого театра

СНОВА НА РОДИНЕ

Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.

Пресса о гастролях Малого театра

СНОВА НА РОДИНЕ

Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького. Великий русский писатель появился здесь на свет под именем мещанина Алексея Максимовича Пешкова. На многих домах — мемориальные доски, в центре города, на Покровке, красавец-театр, построенный 115 лет назад местными купцами к знаменитой Нижегородской ярмарке. В 1932 году, несмотря на протесты писателя, Нижний Новгород переименовали в Горький. Теперь городу опять вернули историческое имя. «Соцреализм» отменили, а значит, вместе с социалистическими ценностями выкинули из обихода и пьесы классика. Однако нижегородский театр, сохранивший имя классика и преданность ему, захотел возродить существовавший с 1958 года фестиваль имени Максима Горького (не проводившийся почти двадцать последних лет).

Не так много оказалось желающих и могущих принять в нём участие. Спасибо, в Нижнем Новгороде оказалась немалая и неробкая интеллигенция, об исчезновении которой теперь любят болтать и спорить (преимущественно в столице), а ещё её поддержало правительство во главе с Валерием Шанцевым, и V Театральный фестиваль Максима Горького состоялся.

Снова на родине. Так, кстати, назывался первый художественный фильм, сделанный на местном телевидении о возвращении Горького после длительного отсутствия в Италии, о его путешествии по Волге, о встречах, как он умилялся, часто плакал, в создании сценария которого мне довелось участвовать. А роль Горького замечательно играл Вацлав Янович Дворжецкий.

Ну действительно же, огромная, великая, космического масштаба фигура. С того же масштаба сложностями и противоречиями... «Человек — это звучит гордо» — одни повторяли эту фразу его Сатина с доверием, другие — с презрением. «Человек — это не ты, не я, не он... Человек — это ты, я, он...» — это из того же монолога. Что это такое? Как понимать?

Марийский русский драматический театр из Йошкар-Олы, привёзший сюда спектакль по пьесе «На дне», не стал мучиться с разгадкой этой фразы, он её просто выкинул вместе со сложными характерами пьесы, упростив их до невозможности. Лука с ножом десантника за поясом... Сатин — постаревший и погрузневший до таких размеров, до которых прототип, пьяница, бродяга, шулер, и не дожил бы... Не характеры, а обозначения их у Барона, Актёра, Бубнова... Странная сценография В. Шилькрота, то есть мысль-то понятная: второй и первый этажи... верх и дно... фасад с колоннами и... ночлежка, — но второй этаж не обжит, а первый тоже существует отдельно от актёров. Зачем тогда всё? А ведь в Марий Эл приезжала разгадывать Горького столичная бригада постановщиков во главе с режиссёром В. Портновым! Разве что Васька Пепел — Ю. Синьковский — был точен и интересен.

Ах как непрост Горький со своими пьесами, — ещё раз думалось в Нижнем Новгороде.

Два спектакля игрались по пьесе «Последние»: столичного Театра имени Гоголя в постановке Сергея Яшина и скромной труппы из Тамбова, где режиссёр Мавлет Тулпаров. Разные спектакли. Разная сценография. Разные актёры.

Добротный красивый бытовой интерьер с внутренней лестницей, малоиспользованной даже в мизансценировании у художника В. Валериуса в Тамбове.

Покосившиеся стены, колонны Елены Качелаевой в доме Коло мийцевых в московском спектакле нарочиты, назойливы, опять же статичны.
Самое же досадное, что могучие роли Ивана, Якова, Софьи, их детей и окружения, пожалуй, что ни в одном спектакле не нашли достойных исполнителей (редкое исключение — Верочка из Тамбова — В. Коссинская).

Не терпит Горький ни аффектации, ни ложного пафоса, чем страдали даже столичные мастера — Светлана Брагарник, Александр Дик, Ирина Выборнова. И романтика, и публицистика его особого свойства.

Но сам текст горьковский, если он пробивался сквозь тамбовскую неумелость или столичную громкость, вызывал поразительное ощущение актуальности и необходимости. Действительно же, главная линия фронта сегодняшней борьбы пролегает через семью, а её разрушение — первый показатель нездоровья общества. Не будет детей, продолжения у Коломийцевых, и если эту историю не прожить всерьёз и глубоко, то никакими эффектными проходками домочадцев с дровами, разжигающими огонь революции, горьковскую пьесу не раскрыть.

А тексты горьковские очень сложны для актёрского произнесения! Они и не бытовые, но и не пафосные, а тянут туда: ну как без выспренности озвучить горьковскую мечту о чистом человеке и красивой жизни?! Как совместить горьковский романтизм с жёсткостью и беспощадностью его видения жизни?

Наверное, неслучайно лучше разговаривающих коллег Горького станцевали, выразили в музыке артисты Музыкального театра из Чувашии Е.Лемешевская, Т. Альпидовская, А. Субботин. Ранняя романтическая сказка о красавице Нунче, которая оказалась соперницей собственной дочери, вызвала её на соревнование, победила, перетанцевала и... умерла, стала чуть ли не лучшим спектаклем фестиваля. Музыку к балету «Нунча» написал болгарский композитор К. Ламбов, поставили его балетмейстеры-хореографы Е. Лемешевская и Г. Никифорова. Получилась прекрасная, безупречно красивая история любви и смерти!

К сожалению, не повезло на этом фестивале театру — хозяину, нижегородцам, из-за внезапной болезни одного из ведущих актёров-участников они не смогли показать свою «Вассу».

Но чем прекрасны любые фестивали, это всегда часть общей профессиональной мастерской, повод для встреч и уроков, для пополнения мастерства и опыта. И почти всегда кто-то из коллег выбивается из общего ряда, оказывается впереди и преподносит неожиданный сюрприз. Так было и в этот раз. Хотя спектаклю режиссёра Адольфа Шапиро «Дети солнца», поставленному в Малом театре, уже 6 лет и он отмечен многими знаками одобрения и внимания разных фестивалей, присутствие его в Нижнем Новгороде и участие во внеконкурсной программе придало особый смысл происходящему.

Для меня он пополнил немногочисленный личный список спектаклей-событий. Прежде всего фигурой центрального героя, редко удававшейся на сцене, Павла Фёдоровича Протасова в исполнении Василия Бочкарёва. Учёный, чудак, умница и отшельник, именно у Бочкарёва я поняла одну особенность Протасова, всё для меня объяснившую: он — со всеми, в гуще большого дома и большого круга людей, но и — один... Вот этот круг одиночества, который сумел построить вокруг себя большой глубокий актёр, многое, если не всё, объясняет в судьбе героя. А образ-то, парафраз толстовского Протасова из «Живого трупа».

Он — другой в отличие от всех. Нигде прежде я не прочитывала такой поразительной автобиографичности образа. Отдельному, отличному от окружающих, другому всегда трудно живётся на земле. Что совершенно не исключает и готовности Протасова прийти на помощь, и открытость, и детскую чистоту. Воистину — солнечный человек.

В спектакле герой в замечательной актёрской компании и в каждом своя загадка: загадка красоты у Светланы Амановой в Елене (а какая интересная ещё одна драматическая перекличка с другой загадочной красавицей, Еленой у Чехова, друга Горького, в «Дяде Ване»!), загадка таланта в Лизе Л. Титовой, простоты в Мелании Е. Глушенко, любви у Чепурного — В. Низового. Следовало бы перечислить всех исполнителей, как во всяком настоящем спектакле, они все хороши, все вместе — ансамбль. До няньки Антоновны Л. Поляковой: у неё и текста-то мало, но она — основа дома, кормилица, мать, основа основ. Чудные разные горничные Фима и Луша (О. Жевакина, И. Жерякова). Замечательный слесарь Егор А. Коршунова, друг и часть дома, красавец, богатырь, пролетарий, легко превращающийся в злобного зверя, врага интеллигенту Протасову. Незабываем финал спектакля, когда большие, могучие мужики собирают круг вокруг героя и... распинают его... А от его длинного монолога в финале режиссёр оставляет лишь фразу: «...человек должен...» — и ставит многоточие. Действительно же, что должен человек, каждый из нас понимает по-своему…

Анна КУЗНЕЦОВА
НИЖНИЙ НОВГОРОД – МОСКВА
«Литературная газета», №6 2012

Есть такое понятие – стиль Малого театра. Это добротность, основательность, точное следование эпохе, описанной в пьесе, верность авторским смыслам, респектабельный консерватизм и богатая сценическая обстановка. Спектакль Владимира Драгунова «Мольер» (по пьесе Михаила Булгакова «Кабала Святош») этому стилю отвечает вполне.

ФРАНЦИЯ ЕСТ ЦЫПЛЕНКА

Есть такое понятие – стиль Малого театра. Это добротность, основательность, точное следование эпохе, описанной в пьесе, верность авторским смыслам, респектабельный консерватизм и богатая сценическая обстановка. Спектакль Владимира Драгунова «Мольер» (по пьесе Михаила Булгакова «Кабала Святош») этому стилю отвечает вполне.

Сценография Станислава Бенедиктова торжественна и нарядна. В костюмах, созданных фантазией художницы Валентины Комоловой, много барочной пышности и аристократичного достоинства. «Мольер» в Малом театре – зрелище красивое, умное и захватывающее.

Герой Василия Бочкарева - увлеченный лицедей, азартный и беспокойный. Творец театральных персонажей, явно похожий на кого-то из них, а может и на всех одновременно. То пылкий любовник, то озаренный гений, то усталый измученный старик. То яростный борец, то верноподданный. Этот Мольер живет в диких ритмах, отбивается от интриг и притягивает новые.

«Кабала святош» - столкновение трех сил. У каждой – свое пространство, где непосвященный всегда чужой – либо гость, либо пленник. Театр, для Мольера – родной дом со сложившимся укладом, кажется посторонним манящим миражом, мерцающим за тюлевым маревом.

Дворец Людовика Великого, короля Франции — тоже своего рода театр, но другой — осязаемый и реальный в каждой вещи, в каждой складке дорогой драпировки. Бутафоры Малого театра сделали реквизит, очень похожий на антиквариат, а в знании исторического костюма мастерицы пошивочного цеха не знают себе равных.

Пространство Кабалы, где хозяйничает парижский архиепископ маркиз де Шаррон, люто разозлившийся на Мольера за беспощадного «Тартюфа», - самое страшное. По стенам средневекового подвала бродят мертвые тени. Монахи, застывшие на выступах каменных стен, видятся зловещими сторожами, бдительно хранящими тайны. Не божественные, а дьявольские, разрушительные и злые.

Брат Сила (Сергей Кагаков), Брат Верность (Дмитрий Зеничев) – вкрадчивые и тихие прислужники сатаны, надежная опора архиепископа, обернувшегося дьяволом. Александр Клюквин в этой роли сдержан и точен. Достаточно ледяного взгляда, и все повержены.

Мольер проиграет ему. Как проиграет и Людовику, самодовольному, хитрому и всезнающему. Борис Клюев играет его так, будто всегда жил в Версале, с рождения впитав галантный шарм и снисходительное великодушие. Знаменитое «Государство – это я», переведенное Булгаковым как «Франция ни о чем не беспокоится, сидит перед вами и ест цыпленка», звучит как ласковая пощечина Мольеру, приглашенного высочайше отужинать.

В трех точках напряжения – энергия спектакля. Творчество, власть и тайные силы, определяющие судьбу, персонифицированы в трех основных героях. Женские роли, к сожалению, сыграны не так ярко.

Мелодраматическая линия пьесы о кровосмесительной связи Мольера с собственной дочерью (о чем он даже не подозревал) отходит на второй план. Не важны постановщику оказались и булгаковские аллюзии, сопоставлявшего подвал Кабалы с застенками НКВД, а Людовика – со Сталиным (интересующимся этой темой рекомендую постановку «Мольера» в театре Сатиры).

Если действие происходит в Париже восемнадцатого века, то на сцене Малого будет именно Париж восемнадцатого, а на Москву 1930-х не будет даже легкого намека. Так заведено в этом театре издавна. И постановка Владимира Драгунова – не исключение из его замечательных правил.

Елена Губайдуллина
«Известия», 27 января 2012 года

Василий Бочкарев — о встречах с Мольером, записных книжках и о том, как убить в себе зависть

«ЖИЗНЬ СУЩЕСТВУЕТ, ЧТОБЫ ПОДГЛЯДЕТЬ ЧТО-ТО ДЛЯ РОЛИ»

Василий Бочкарев — о встречах с Мольером, записных книжках и о том, как убить в себе зависть

Как правило, театральные постановки привлекают внимание прессы только в премьерные дни. Хотя никто не отрицает, что и ввод в уже сложившийся спектакль может стать настоящим событием. Особенно когда воля, ум и темперамент актера многое решают по-своему. Как у Василия Бочкарева в роли Мольера.

— Премьера спектакля «Мольер» по булгаковской пьесе «Кабала святош» состоялась больше двух лет назад. Но вы совсем недавно стали играть заглавную роль.

— Мне очень нравилось, как в этой постановке играл Мольера Юрий Мефодьевич Соломин. И, честно говоря, даже не думал, как бы я сыграл (так бывает довольно часто — смотришь хорошую работу, и хочешь прикинуть на себя). Но сейчас я рад, что этот праздник ко мне приблизился. Плюс еще некий мистический свет. Уже много лет я играю Аргана в «Мнимом больном», можно сказать, что с Жан-Батистом у меня давние связи. Я ездил в Париж поклониться Мольеру. Смешно, но встречал его там на каждом шагу. Видел портреты на афишах и памятник в «Комеди Франсез», статую в Лувре, надгробие на кладбище. И каждый раз произносил тихонько «Здравствуй, Мольер!»

— Помогает?

— Один мой старший коллега часто говорил: «Василий, не рассказывай самые тайные вещи». Но для артиста интересна питательная среда, которая создается вокруг роли и автора. Она может быть основана на чем угодно, но должна быть сформулирована очень материально. Я переписываю роли. У меня много набралось таких книжечек, в которых после каждого спектакля я записывал, что было, как прошел спектакль, какие-то свои актерские догадки на будущее. Театральное искусство уходит, как воздух. Но я могу «облокотиться» на свои записные книжки.

— В «Кабале святош» вы играете и классика, и в то же время человека абсолютно современного. Как удается это совмещать?

— К счастью, режиссер спектакля Владимир Николаевич Драгунов позволил мне нарушить изначальную партитуру постановки. Что касается моего героя, то ключ к нему я нашел в словах патриарха театральной критики Павла Александровича Маркова, сравнившего творчество Булгакова с клокотанием горячих подземных струй, которые рвутся наружу, никогда не оставляя читателя, зрителя равнодушным. Страсть восприятия, ощущение пограничных зон жизни — это для меня самое главное в Мольере.

— Что для вас значит важная для Булгакова тема взаимоотношений художника и власти? Ваш Мольер искренен в своем преклонении перед Людовиком?

— Да. «Я лизал шпоры, и где вы найдете лучшего блюдолиза, чем Мольер?» Но заигрывая с властью, он защищал свое творчество. Перед собой он правдив. И если получал щелчок от власти, то обвинял прежде всего себя. Насколько это современно! Как часто художники меняют свои убеждения в угоду властям предержащим, чтобы остаться на плаву. «Я унижался, чтобы был разрешен «Тартюф», чтобы был разрешен «Дон Жуан», я унижался ради театра, я думал найти союзника, нашел. Я ненавижу тиранию, я не ненавижу государственную власть. Хотя нет, нет, я лгу…». Трагическая ситуация. Как бы он ни подличал перед властью, она все равно его раздавит. Так что эти взаимоотношения очень опасны — надо всё время держать определенную грань. Но и диалог необходим. Невозможно категорично поставить точку — вот так, и не иначе. Новая ситуация требует других разрешений тех же проблем, каждый раз по-разному. Мольер необуздан. Ему необходимо взорваться, особенно когда он уже чувствует свой возраст. Ему необходимо обновление. Без определенной энергетики, без определенной идеи, без страстных взаимоотношений с женщиной, с автором, с ролью такое обновление невозможно.

— Ваша профессия занимается человеком. А какие знания о психологии, о жизни дает театр вам лично?

— Для меня реальная жизнь существует только для того, чтобы что-то подглядеть, поймать, словить для роли. Эмоциональное, чувственное восприятие мира для меня самое дорогое. Подглядеть тот или иной характер, интересный сюжет, жаль что-то пропустить, кого-то не встретить. Для меня с каждым годом все ярче и сильнее проявляется смысл слова «любовь». Душа должна быть заполнена божественным. Пустой она быть не может, иначе сразу в нее проникнут и злость, и зависть. Наша профессия в этом отношении очень уязвима.

— Как противостоять негативу?

— С юмором. По отношению к себе прежде всего. Стоит посмеяться над собой, сразу начинаешь добрее относиться к ближним. Можно даже лишний комплимент сказать и убить в себе чувство зависти.

— А вас этот искус посещал?

— Конечно. Это большой предмет для исповеди. Соблазнов для зависти в наше время много. Но это тоже эмоция. Живая, моя эмоция. Только надо ее сразу подвести к роли, использовать как энергетический посыл. Очень полезно, особенно для отрицательных персонажей, таких, как Вурм в «Коварстве и любви». Но и его я любил и оправдывал.

Елена Губайдуллина
«Известия», 27 января 2012 года

18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина. Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.

ПАМЯТИ ТОВАРИЩА

18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене. К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.

«Поговорив с Богом…» — читает Александр Коршунов

«Там, позади, мой город…» — читает Алексей Кудинович

«У меня нет никакого шанса…» — читает Василий Бочкарёв

Главной «звездой» спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше», привезенного Малым театром на Щепкинский фестиваль, по мнению многих зрителей, стал исполнитель роли Силы Ерофеича Грознова народный артист России Василий Иванович Бочкарев. Его искрометная игра была полна юмора, очарования, хорошего актерского куража.

«ПОЛЕ ЛЮБВИ» ВАСИЛИЯ БОЧКАРЕВА

Главной «звездой» спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше», привезенного Малым театром на Щепкинский фестиваль, по мнению многих зрителей, стал исполнитель роли Силы Ерофеича Грознова народный артист России Василий Иванович Бочкарев. Его искрометная игра была полна юмора, очарования, хорошего актерского куража. Впрочем, Василий Иванович играл на сцене и в кино роли самого разного плана – от комедийных до серьезных и даже трагических: Бальзаминов и Фома Гордеев, Протасов и Прибытков, Ипполит и … Кинозрители помнят его работы в телесериалах «Иоанн Грозный», «Галина», «Спас под березами», «Заколдованный участок», «Следствие ведут знатоки». А одна из ролей навсегда связала Бочкарева с Белгородом. С этого и начался наш разговор с артистом.

– Василий Иванович, я помню, как летом 1985 года мой заведующий отделом и еще несколько сотрудников редакции сорвались с работы сниматься в массовке фильма «Полевая гвардия Мозжухина». Съемки его шли под Белгородом и на заводе «Энергомаш»...

– Да, помню, фильм режиссера Валерия Лонского про бригадный подряд, тогда это было модно... Я играл в нем бригадира. Кстати, «массовка» была просто замечательна. Очень теплые отношения сложились с белгородцами, и на съемочной площадке все было дружелюбно, мирно и творчески.

– Фильм был создан «по заказу Гостелерадио». Как вы считаете, а сегодня нужен государственный заказ на создание тех или иных произведений искусства?

– Думаю, что все-таки нужен. Но заказы должны субсидировать не какие-то проекты на потребу, а серьезное, некассовое кино, которое несет вечные истины добра, справедливости, любви, которое наполнено созидательными идеями. Вот мы привезли к вам на фестиваль спектакль С. Женовача «Правда – хорошо, а счастье лучше». Здесь и встреча с Александром Николаевичем Островским, и то, чем заботится человек во взаимоотношениях со своей душой, совестью, жизнью. Малый театр всегда стремится поднимать «вечные» вопросы, возвращающие сердце человека «домой». Вести зрителя в область благородства, чистоты и света.

– Вам никогда не приходилось отказываться от ролей по принципиальным соображениям?

– Если я увижу активную пропаганду пошлости и художественно завуалированный призыв к греху – да, откажусь. Но, честно говоря, мне и не предлагали таких ролей. Взаимоотношения с персонажем всегда предполагают мою собственную позицию, и позиция внутреннего несогласия с героем укрупняет и улучшает мою человеческую сущность. Это неприятие – тоже «поле» для актерства, в котором можно создать что-то интересное.

– Святой Иоанн Кронштадтский очень сурово относился к театру, считая, что нечто от сыгранных ролей «прилипает» к актеру, влияя на его личность, искажая и заслоняя первозданный образ Божий.

– Толика истины в этом есть, если рассматривать полное погружение в суть роли. К счастью, в театре всегда есть доля представления. Мы, актеры, все-таки должны быть выше персонажа, хотя в каких-то местах он может выйти вперед, и тут случается взаимный «перелив». Я как-то разговорился с одним монахом, так он в ужас пришел, что я артист. Долго говорили, и под конец разговора он смягчился. Каждому человеку дается определенный дар Божий, и мы, проверив свое сердце, должны искать в жизни свое предназначение, то «поле», которое должны возделывать. И, прожив жизнь, я все больше убеждаюсь, что ничем другим не мог бы заниматься. Мое сердце – на месте.

– Василий Иванович, а как вы пришли в театр?

– Мое актерство началось... с плохого поведения, плохой учебы. Мне грозила очередная «двойка» и оставление на второй год. Надо было как-то исправляться. Чтобы перейти из класса в класс, пришлось пойти в драмкружок. Я предложил сделать вечер, посвященный Чарлзу Дарвину. Мне приклеили бороду Деда Мороза, я сыграл в инсценировке главную роль, и растроганная учительница сказала: «Вылитый Дарвин!». Так все и началось. Судьба! Если бы я не остался на второй год, то не встретил бы Валентина Ивановича Захода, который создал детскую театральную студию, в которую вошли Сережа Шакуров, Валя Смирницкий. Валентин Иванович за руку меня привел в Щепкинское училище... Не останься я на второй год, может, отец бы меня привел в строительный институт, в котором преподавал. И жизнь сложилась бы по-другому.

– Кого вы называете своими учителями в актерской профессии?

– Виктора Ивановича Коршунова, Юрия Мефодьевича Соломина, я учился у него в Щепкинском. Соломин, Павла Захаровна Богатыренко, Наталья Васильевна Шаронова – они все тогда были молодые педагоги, молодые и, так сказать, агрессивно-творческие. Юрий Мефодьевич учился у Веры Николаевны Пашенной, как режиссер и актер он несет в себе все то, чему она его учила. А ее саму учил знаменитый театральный педагог Александр Павлович Ленский, предвозвестник Станиславского. Станиславский вообще учился в основном у Малого театра...

– Что вам еще интересно в жизни, кроме театра?

– Могу сказать, мое хобби – театр. Мне очень нравится исследовать человеческий характер, отношения людей. Я профессионально смотрю на человека, «считываю» его и учу этому своих студентов: смотреть, наблюдать, высматривать сюжет – актерская профессия в том и состоит, чтобы ловить сюжет и разбирать его. Я люблю фотографировать лица, но это тоже относится к профессии. Люблю смотреть старые фильмы – французские, американские, со Спенсером Трейси, Жаном Габеном, Хамфри Богартом. Рассмотреть их человеческую сущность в том времени, в котором они находятся, для меня очень важно. В этих интерьерных и натурных съемках – тот миг, в котором они живут, а это для меня самое интересное. Вот мы идем с вами – и этот миг сейчас самый интересный, это встреча с Вечностью. И так же театр. Сегодняшняя встреча, диалог между зрительным залом и спектаклем никогда и нигде не повторится.

Девять лет мы играем «Правда – хорошо, а счастье лучше». Но я всегда проверяю ощущения – знаю ли я, что будет сейчас на сцене, или нет? Импровизационное существование есть на сцене через девять лет? Вот этот момент живого театра присутствует? Если да – значит, и спектакль имеет право на жизнь. «Правда…» Сергеем Васильевичем сделана так, что есть большие зоны для импровизации, спектакль очень точно выстроен по времени. Как он говорил: «Я сначала собираю мертвое тело. Рука там, рука там, голова на месте... А потом я впрыскиваю в него живую воду, чтобы тело ожило». Если вдохнуть в спектакль понятие команды, художественного «заговора», работать не каждый сам на себя, а на общее дело, тогда он будет долго жить. Женя Глушенко, Мила Полякова, Витя Низовой, Жевакина, Подгородинский... все находятся в общении команды и потому спектакль изнутри живой и очень сыгранный.

– А есть еще в репертуаре Малого спектакли-«долгожители»?

– «Царь Борис» идет в Малом с 1993 года, «Последняя жертва» – с 2004-го. Был спектакль «Царь Федор Иоаннович», который 30 лет шел! Борис Иванович Равенских его поставил. Причем Виктор Иванович Коршунов играл Бориса Годунова без единой замены... Но бывает наоборот – только что выпущенный спектакль уже представляет собой некоторую архаику.

– Вы как-то готовите себя к выходу на сцену, настраиваете себя? Или все уже привычно?

– ...Актер и педагог Михаил Чехов говорил: «Как я настраиваюсь на спектакль? Я смотрю в щелку и вижу из-за кулис зрительный зал – и я его люблю. И с этим выхожу на сцену, и это позволяет мне энергетически разговаривать с ним на равных, привлекая к осмыслению той или иной проблемы». Но все это находится на «поле» любви – только так!

Автор: Н. КУТКОВАЯ
«Белгородская правда», 22.10.2011

22 ноября – день рождения народного артиста России Василия Ивановича Бочкарёва. Поздравляем!

16 ноября в спектакле «Мольер» («Кабала святош») М.А.Булгакова роль Мольера впервые исполнил народный артист России Василий Иванович Бочкарёв. По единодушному мнению коллег и зрителей спектакль прошел на высочайшем уровне. От души поздравляем Василия Ивановича и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих свершений!

16 ноября в спектакле «Мольер» (Кабала святош») М.А.Булгакова роль Мольера впервые сыграет народный артист России Василий Иванович Бочкарев.

Итак, 24 октября в Нижнем Новгороде открылся долгожданный фестиваль драматургии Максима Горького. От предыдущего нынешний, пятый по счету, отделяет почти два десятилетия. Столько понадобилось, чтобы восстановить традицию, берущую начало еще в 1958 году, и на новом этапе вернуться к собственному достоянию.

ШЕСТЬ ВЕЧЕРОВ С ГОРЬКИМ

Итак, 24 октября в Нижнем Новгороде открылся долгожданный фестиваль драматургии Максима Горького. От предыдущего нынешний, пятый по счету, отделяет почти два десятилетия. Столько понадобилось, чтобы восстановить традицию, берущую начало еще в 1958 году, и на новом этапе вернуться к собственному достоянию.

Российский театральный фестиваль имени М. Горького - не формальная дань самому знаменитому уроженцу Нижнего Новгорода. Наследие его продолжает жить в Отечестве, по всему миру. Давно ощущалась необходимость свежим взглядом посмотреть на нынешнее воплощение идей классика, понять, чем же сегодня он нам помогает. И вот на этой неделе шесть театров за шесть вечеров покажут плоды своего «собеседования» с писателем о жизни, о мире.

Два «гвоздя» и три «витязя»

Малый театр открыл афишу воскресшего нижегородского фестиваля не только по праву старшинства и уникальности своей труппы национального масштаба. Спектакль «Дети солнца», поставленный в 2008 году, собрал большое количество наград. Признание особо весомое, поскольку, как подчеркивает В. А. Максимова, заместитель худрука Малого, известный театральный критик, «Дом Островского» не в чести сейчас у новой прессы и тех, кто определяет сценическую моду. Но даже им пришлось признать удачу нынешней встречи творческого коллектива с драматургией Горького. Постановка отмечена, среди прочего, двумя «Хрустальными гвоздями» (столичная премия «Гвоздь сезона») и тремя «Золотыми витязями», наградами одноименного Международного фестиваля. На «Детях солнца» в Малом театре перебывала вся интеллигенция Москвы, что теперь происходит далеко не со всеми, даже очень громкими премьерами.

Общаясь с нижегородскими журналистами накануне показа, создатели и участники спектакля говорили о его уникальных свойствах притягивать самую драгоценную публику, тонко понимающую театр и литературу. А еще он дарит исполнителям редкую возможность полета и импровизации на каждом представлении. Постановка живет необычайно полной сценической жизнью. Как-то удивительно в этой работе все сошлось, объясняли гости: поразительно глубокая драматургия, талантливая режиссура Адольфа Шапиро, гармоничный ансамбль выдающихся мастеров Государственного академического Малого театра.

На предварительной пресс-конференции в нашей драме мы как раз и увидели двух звезд великой сцены - народных артистов России, лауреатов Государственной премии Евгению Глушенко и Василия Бочкарева. Их воплощение образов Мелании и Протасова в «Детях солнца» признано лучшей женской и мужской ролью.

Впрочем, Горький не впервые в судьбе обоих известных артистов возникает столь знаково. У Евгении Константиновны была Василиса в спектакле «На дне» и Никонова в беспрецедентной 14-серийной экранизации «Жизни Клима Самгина». Глушенко готовилась сыграть (вслед за грандиозной Пашенной) на подмостках Малого еще и Вассу. Но смерть Виталия Соломина, не только замечательного актера, а и талантливого режиссера, нарушила эти планы. Не исключено, их все же удастся реализовать, призналась журналистам дорогая гостья. И не скрывала: всякий свой выход на сцену в «Детях солнца» она воспринимает как счастье.

В творческую жизнь В. И. Бочкарева Горький вошел более полувека назад. «Последние», «Варвары», «Фома Гордеев», «Васса» - такими постановками отмечено в его биографии присутствие классика. Сейчас Василий Иванович вместе со студентами своего курса в Щепкинском училище ставит драму «Последние». Он убежден в своевременности горьковских раздумий вековой давности. Говоря о своей роли ученого Протасова, центральном образе «Детей солнца», В. И. Бочкарев объясняет:

- Одержимость наукой, шире - идей, не должна задавить все остальное, не должна заглушить пульс живой жизни за стенами лаборатории. Может быть, эта горьковская мысль самая актуальная для нового техногенного века.
Неисчерпаемые недра

Общепризнанный успех «Детей солнца» Малого театра в значительной степени заслуга известного режиссера, народного артиста Латвии, лауреата Государственной премии России Адольфа Шапиро. Он тоже приехал в Нижний, только что вернувшись из Бразилии и готовя очередную свою театральную премьеру в Афинах. Мастер востребован за рубежом, там ставит сейчас больше, чем в России.

Ни в какие времена, говорит Адольф Яковлевич, он не изменял Горькому, ценя его как великого художника. Потому считает позором, что яркие постановки пьес этого классика (а они в России есть!) не получают общенационального резонанса. Неправильно, что бюджет нижегородского фестиваля горьковской драматургии не позволяет приглашать спектакли зарубежных мастеров. Желая помочь нижегородцам, режиссер предложил обратиться к руководству страны с письмом, которое, он уверен, подпишут многие деятели отечественной сцены, с просьбой придать статус главного культурного события России нашему фестивалю современных постановок-прочтений классика. Участники пресс-конференции аплодировали инициативе.

Трудно не согласиться с А. Я. Шапиро, что в отличие от леса, нефти и газа, которыми торгует страна, именно наследие Чехова, Горького, Достоевского и других корифеев духа наш неисчерпаемый запас. Он из бесценных недр отечественной культуры.

Пользуясь редкой возможностью общения с таким известным режиссером, я спросила, как, по его наблюдению, «котируется» Горький в мировом театре.

- Интерес к нему постоянен, как и ко всей русской культуре, - ответил Адольф Яковлевич. - Везде к Горькому относятся замечательно, много ставят, открывают в его произведениях остро современное содержание. Только что на московском фестивале NET голландцы показали спектакль «Дети солнца», литовцы - «На дне». Обе работы интересные. Как вы понимаете, никто не понуждает зарубежных артистов, режиссеров обращаться к Горькому. Они свободно выбирают его пьесы, поскольку мысли автора, его представления о мире задевают их. Текст Горького созвучен дню сегодняшнему, потому что обращен не к быту, а к бытию. Писатель поставил перед человечеством такие мировоззренческие проблемы, над разрешением которых оно бьется и сейчас, которые, возможно, вообще неразрешимы. Но мучаться поиском необходимо, чтобы не забыть о первоначальных основах жизни.

- Мне близко мировосприятие Горького. Он жесток и сентиментален, восторжен и трезво реалистичен. Очень самобытная личность. Для меня Горький явление того же порядка, как Шекспир для англичан. Гигант, принадлежащий мировой культуре, - подытоживает режиссер.

От солнца до дна

Что ж, убедиться в справедливости таких оценок сейчас самое подходящее время. Фестиваль дает возможность увидеть разные пьесы Горького, их различное прочтение. На подмостках нашей драмы после труппы Малого показал спектакль «Последние» другой столичный коллектив - драматический театр им. Н. В. Гоголя. Версию этой же драмы предложит 28 октября труппа из Тамбова. Вчера свое видение хрестоматийного «На дне» представил на фестивале Академический русский театр драмы им. Г. Константинова Республики Марий Эл. Сегодня и вовсе необычный вечер - Горького... станцуют! Чувашский театр оперы и балета предлагает хореографическое прочтение одной из «Сказок об Италии» Максима Горького - «Нунча». Суббота - день закрытия фестиваля и время хозяев праздника горьковской драматургии: Нижегородский академический театр драмы имени М. Горького покажет недавнюю свою премьеру «Вассы».

Об итогах показов, о результатах дискуссий, тоже запланированных на эти дни, мы обязательно расскажем.

Кстати

Инициатива нашего театра драмы возродить широкий показ спектаклей по пьесам Горького, поддержанная региональным министерством культуры и правительством области, получила резонанс и на более высоком уровне. Появилась информация, что Российский театральный фестиваль им. М. Горького включен в культурную программу Олимпиады Сочи-2014.

Ирина Мухина
«Нижегородская правда», 27 октября 2011 года