Середина апреля, до юбилея народного артиста России Александра Владимировича Клюквина еще две недели. На улице дождик, а на сцене Малого театра идет «Ревизор». Заканчивается сцена Земляники и Хлестакова во втором акте. «Пе-ре-пе-туя!!!!» - скандируя каждый слог потрясенный своей догадкой Земляника-Клюквин убегает за кулисы. Шквал аплодисментов – зритель ценит эти актёрские находки, когда из глубины авторского текста талантливо добывается то, чего не видно на поверхности. И вот мы уже в его гримёрке. Отдышавшись, Александр Владимирович делится со мной своими мыслями и воспоминаниями.

ПРО ЮБИЛЕЙ
Юбилей… Я никакого отношения к юбилею не имею. (улыбается) Для меня это повод угостить товарищей. Вот собственно и всё. Я себя не ассоциирую с этим возрастом. И правильно делаю. А зачем? Сам юбилей – это, конечно, такая вещь, которая льстит самолюбию, тебя поздравляют, ты вроде уже корифей. Но… Если бы его не было, было б спокойнее, я б работал лучше, времени на дело было бы больше.

НАЧАЛО
Самое яркое впечатление от первых лет в театре – это актёры. Они были для нас богами! Я пришел сюда работать и вдруг они стали моими товарищами по сцене. Лет через 10… Это я сейчас с высоты юбилея понимаю, что 10 лет в театре – это не время. Я был молодой человек, мало что умел. Но я помню, что уже тогда со мной советовались, ну, как минимум, разговаривали как с равным Гоголева, Панкова, Анненков. Анненков! Человек, который играл возрастные роли, когда моего папы еще не было на свете. Вот он меня однажды спросил: «Саша, я тебе в этой сцене не помешаю?» Фантастика. Конечно, нет! Я бы не помешал!
Михаил Иванович Царев. Он запомнился даже не как педагог, потому что я его в этом качестве видел довольно мало, к сожалению, из-за его занятости. Но у нас были замечательные преподаватели, и даже если бы он совсем не приходил, все равно было бы хорошо. Царев был человеком огромных масштабов, великая личность для меня.
Еще одно очень яркое впечатление – это моя самая первая роль на сцене Малого театра. В «Ярмарке тщеславия» я играл негра-грума, вывозил коляску Софьи Николаевны Фадеевой. Потом был революционный матрос в «Признании», потом была третья роль – с текстом – в «Твоем дяде Мише». Текст такой: «Здесь только что сожгли какие-то бумаги». А потом понеслось. Если посчитать все, что я сыграл на сцене, то получится больше 100 ролей. В одном «Ревизоре», в прошлой постановке, - четыре или пять: Землянику, слугу трактирного, Мишку, полицейского и даже купца. Заменял, выручал, помогал.

ЛЮБИМАЯ РОЛЬ
Таких много было. Но мне самому, может быть, роль и нравится, а зритель сидит и думает: когда ж ты уже уйдешь со сцены, дай на других посмотреть! (смеется) Землянику нравится играть, Городулина, Беральда. Из ранних – любил Данилу в «Коньке-горбунке». Очень мне нравился гоф-маршал фон Кальб в «Коварстве и любви». У Виталия Соломина - и ввод в «Свадьбу Кречинского» и в «Иванове». Последний шел только сезон, правда. Но репетиционный процесс, который Виталий превратил в сплошной праздник искусства – от начала и до конца, я не забуду никогда. «Мой любимый клоун» - наравне с Соломиным, две главные роли, ну что ты! Я как взрослый на сцену выхожу! Это же кайф!
Не все роли, конечно, удались, чего уж там… Когда я начал себя ощущать как актера, который более или менее что-то может? Где-то после сорока – сорока пяти. До этого я только предполагал, что я что-то могу. Но сейчас я понимаю, что мог довольно мало, меньше, чем хотелось бы. Не мне судить.

ЛЮБИМЫЙ ПАРТНЕР
Виталий Соломин? Не знаю. Он был очень трудным партнером. Он так много умел и так много знал, что я порой не понимал его. Делал вид, что понимаю, умное лицо и все такое… Но я не догонял, как он это делает.
Я так скажу: в театре очень много актеров и очень хороших, но не много партнеров. Партнер – это особое состояние. Их процентов двадцать. Наверное, так во всех театрах.
Одно знаю точно: учиться надо всегда у своих товарищей. И у студентов тоже надо, если преподаешь. Слава Богу в Малом театре много у кого можно поучиться. (смеется) Воровать можно бесконечно! Что я с наслаждением и делаю.

МОЙ РЕЖИССЁР
Всё так меняется со временем. Лет десять назад я назвал бы Женовача, Виталия Соломина, Юрия Соломина (хотя Юрий Мефодьевич и говорит, что он не режиссёр, но это неправда). Когда я был совсем молодым, мне очень нравился Хейфец – «Заговор Фиеско в Генуе», «Король Лир». Капланян, который поставил того, легендарного «Сирано де Бержерака». Морозов – очень сильный режиссёр, который мне много дал. Хотя я, по большому счету, так и не смог с ним ничего хорошего сыграть в силу молодости. Что-то из работы с ним, конечно, отложилось и есть у меня, как у актёра, проявилось подспудно. Но это я только сейчас понимаю. Мне нравится работать с Владимиром Бейлисом. С Владимиром Драгуновым – комфортно, понятно.

КАК Я СТАЛ РЕЖИССЁРОМ
А это меня Юрий Мефодьевич буквально пихнул. «Почитай, - говорит, - «Дон Жуана» А.К.Толстого». Я почитал. Недели через две встречаемся: «Прочел?» - «Да, очень хочу Лепорелло сыграть. Дадите?» - «Нет» - «Почему?» - «Потому что ты ставить будешь» - и ушел по коридору. Я так и сел. Три года длилась работа над этим спектаклем. Мы что-то придумывали, сочиняли и вот, наконец, построили наш домик. (улыбается) Почему музыкальный? Во-первых, пьеса в стихах, которые сами по себе тяготеют к музыке. Во-вторых, очень много сделал для этого Григорий Гоберник. В-третьих, конечно, Эдуард Глейзер, который сочинил очень хорошую музыку. Как только эта идея начала возникать, она меня моментально захватила. Отказываться от нее было бы глупо.

ЛЮБИМЫЙ ЗРИТЕЛЬ
Зритель – есть зритель. Он везде одинаковый, я не понимаю, когда спрашивают: «Как вам наш зритель?». В одном городе хлопают громче, а в другом тише? Так может быть один севернее и там люди сдержаннее, а другой южнее и там народ более импульсивный?
На «Мнимом больном» мы с Василием Бочкаревым приглашаем на сцену врачей из зала принять участие в нашей дискуссии и вот всё ждём, может быть кто-то все же выйдет. Пирожное с рук едят, когда я предлагаю перед антрактом, но подняться на сцену никто пока не рискнул.
Был у меня случай с Димой Назаровым, когда он еще в Малом работал. Мы с ним в концертах играли отрывок из спектакля «Беседы при ясной луне» В.Шукшина, который назывался «Верую». И вот май, Сокольники, народ гуляет. Я Иван, он поп. По сюжету на столе появляется бутылка спирта (конечно, бутафорская с водой). Дима ставит ее на стол и вдруг из зала: «Мужики, погодите!» Человек навеселе, тянет руку: «Наа!» и ставит нам на сцену неоткрытую бутылку водки. Зал замер. Я встал, подошел, взял ее и ушел на место. «С чего начнем, отец? Со спирта или с водки?» - «Давай с водки». Открыли, выпили ее всю. Потом продолжили «как будто спиртом». Зал был в восторге, а у мужика лицо менялось с каждым наливом. Он не ожидал, что я ее заберу, а уж что мы ее выпьем и подавно! Прибежал к нам за кулисы, охнул на колени: «Это была последняя, мужики!» Дали ему денег, чтоб он себе купил новую.

ПРО ДОЧКУ
Я не знаю, как я раньше жил и у меня ее не было. Сейчас уже не могу представить. Доведись заслонить ее от чего бы то ни было, миллисекунды не подумаю. Очень ее люблю.

ГЛАВНОЕ В ЧЕЛОВЕКЕ
Доброта. Если в человеке этого нет, я стараюсь держаться от него подальше.

Записал Максим Редин

Смотрите запись утреннего шоу «Всем подъем» с участием актеров Малого театра на сайте телеканала

Малый театр, Сцена на Ордынке, 30 апреля 2016 года

"Таинственный ящик" П.А.Каратыгина

Совсем недавно завершились гастроли Малого театра в Волгограде. По традиции, местные СМИ знакомят свою аудиторию с гостями города. Посмотреть запись интервью народного артиста России Александра Клюквина вы можете на сайте телекомпании.

26 апреля 60-летний юбилей отмечает Народный артист России, один из самых ярких актеров театра и кино, мастер озвучивания и дубляжа Александр Владимирович Клюквин. Голос Александра Клюквина знают почти все – это Альф, комиссар Коломбо, русский голос Роберта Де Ниро и Аль Пачино, аудиокниги Бориса Акунина, серии «Гарри Поттер», «Суер-Выер» Юрия Коваля и многие, многие другие (на его счету, как мы выяснили в нашем интервью, более 15 тысяч работ). Александр Владимирович известен своими многочисленными ролями в кино (сериал «Измены», «Адмиралъ» и др.) и в Малом театре, где он сам ставил спектакли по произведениям великих классиков, к которым сам писал стихи. В честь юбилея Александра Владимировича Клюквина Soyuz.Ru встретился с актером и поговорил о его творческом пути, любимых ролях и о том, как же ему удается так точно передавать своих героев – как игрой на камеру или на сцене, так и одним только голосом.

Александр Владимирович, в одном из интервью вы упомянули, что актерство – это то, без чего нельзя жить. Расскажите, когда вы поняли, что хотите быть актером и что это ваше признание?

В школе, в десятом классе.

Вы участвовали в каких-то постановках? Или ходили в театр?

У нас был КВН, я играл среднюю голову дракона однажды. Потом читал «Баню» Зощенко на школьном вечере. Больше всех смеялся на сцене я. (Смеется.) Много есть причин, почему я так решил. Одна из причин смешная. До этого поработал на конвейере, на ковровском заводе, мотоциклы собирал. Там я понял, что я ненавижу утро, ненавижу вставать рано, чтобы к шести-семи часам быть на работе. Это совсем не мое. А тогда мне казалось, что артисты спят долго, потому что у них работа только вечером. Оказалось, неправда. (Смеется.) Артисты спят меньше всех. Я сплю мало. Но, может быть, это потому, что мне везет, работы у меня много. Ну и, к тому же, у меня сейчас ребенок маленький, и раньше двух ночи я не ложусь. А вставать иногда приходится очень рано. Если на съемки, например, надо приезжать к утренней смене, так она может начинаться и в семь, даже если предыдущая закончилась в два ночи… В общем-то, возвращаясь к выбору профессии, это было давно. Осознание пришло потом, когда я уже «пощупал», что это за профессия и зачем она.

Вы сразу решили идти в театр, или, может быть, хотели попробовать себя в радиопостановках?

О радио я тогда не думал, нет... Я вообще в ту пору, когда выбирал профессию, был не очень-то просвещен в этом плане. Ну а что вы хотите, это был 1973 год… Что я тогда знал про театр? Я знал, что в Москве есть только два института по этому направлению – ВГИК и ГИТИС. Причем я даже не уверен, что я тогда их правильно расшифровывал. (Смеется.) Осознание пришло потом. Знаете, есть несколько ипостасей актерской работы. Это у меня, например. Их довольно много, и все мне нравятся. Это работа в театре, работа в кино, работа режиссером, написание пьес, работа с текстом, чтение и запись книг здесь, на «СОЮЗе». Иногда попадаются – редко, но бывает – очень хорошие документальные фильмы или какие-то подобные проекты, которые тоже интересны. Даже реклама бывает интересная, хотя она почти вся чудовищно навязчива, особенно сейчас у нас в России, мало юмора, очень резкая, громкая… Все эти ипостаси дополняют друг друга. И очень помогает каждая в каждой. Сейчас мне все нравится, чем я занимаюсь. И сцена, и кино, и звук… Все нравится.

Возвращаясь к тому, как вы начинали работать – кто были ваши наставники? Кто из них оказал наибольшее влияние на ваш выбор работы?

Наибольшее? Это Михаил Юрьевич Романенко, мой первый учитель, у которого я занимался до поступления в институт. И после я много лет к нему приходил. Еще, конечно, Царев Михаил Иванович, наш щепкинский педагог. Еще Солнцева Римма Гавриловна, Хейфец Леонид Ефимович, Куликов, Марков, Казанский, Черкасова… Их много было у нас. Также, конечно, Виталий Соломин, которого я считаю одним из своих учителей, и Юрий Соломин, хотя я у них, строго говоря, не учился. Еще скажу, что мои учителя – это мои товарищи по сцене: актеры - уже, к сожалению, ушедшие – Малого театра, это те партнеры, с которыми я работаю сегодня, это мои ученики, которые у меня были во ВГИКе, и я у них учился очень много, это младшие мои товарищи… Все. Они все. Тут, главное, уметь учиться. Если перестал учиться, то все – остановился, упал.

А сейчас преподаете?

Сейчас нет. Давно уже… С тех пор, как я вместе с Потаповым Александром Сергеевичем и Леньковым Александром выпустили свой курс. Такой несчастливый был курс Ромашина-Соломина. Сначала взял курс Ромашин Анатолий Владимирович, но умер, потом Виталий Соломин, и тоже умер… И вот с тех пор, как мы выпустили этот курс, я этим делом больше пока не занимаюсь. Самое главное тут, наверное, что я не могу так – выпустил одних, набрал других, и сразу я их так же сильно люблю, как и предыдущих. А без любви это не получится. Поэтому, может быть, у меня нет такого «предохранителя», какой есть у многих педагогов. Это не значит, что они хуже, а я лучше, нет. Просто у меня его нет. Это первое. А второе – у меня категорически не хватает времени. Если этим делом заниматься, надо этим по-настоящему заниматься, а не урывками. У меня как тогда было – ну, например, пять дней в неделю с девяти утра до шести вечера я там занят со студентами. А на что жить? В те времена во ВГИКе платили… Даже говорить не хочу, сколько, все равно сейчас никто не поверит. Таких зарплат сейчас нет. Правда, это было давно, но это было ужасно. Да и потом, хочется что-то еще поделать, я же актер. Думаю, стану совсем старый, маститый, когда будут возить в коляске, может, тогда… (Смеется.) А так – пока нет.

Насчет ваших работ – сейчас на вашем счету уже больше пяти тысяч актерских работ…

Эти сведения безнадежно устарели. (Смеется.)

Уже гораздо больше?

Да, да, эти сведения устарели лет десять назад. Они даже тогда были безнадежно устаревшими. Это я сам тогда сказал, да… (Смеется.) Я не веду учет, сколько я чего озвучиваю и играю. Но, примерно, если соединить документальные фильмы, озвучку художественных фильмов, озвучку книг, рекламу… Если все это взять вместе и разделить на полтора часа... Думаю, сейчас уже будет больше 15 тысяч фильмов. Да, это много. Ну, ладно, может быть, десять. Не знаю. Может быть, я хочу казаться солиднее. (Смеется.) Но если сказать «очень много» - это будет действительно так. Этим делом я занимаюсь давно уже, почти тридцать лет. Страшно сказать, я однажды писал мультфильм вместе с Иннокентием Смоктуновским. Я тогда знал, что он – Смоктуновский, а он не знал, что я Клюквин, я тогда был молод, а он уже был признанным деятелем кино. Это я к тому, насколько давно я этим всем занимаюсь.

Значит, у вас за плечами уже 15 тысяч работ – или больше. Поделитесь, откуда черпаете вдохновение? Ведь каждая ваша работа уникальна, в каждом вашем персонаже столько заряда, столько энергии, это ведь не конвейерная работа.

Нет, конечно, это не конвейер… Тут дело такое, знаете… Вдохновение это, или нет, можно ли это назвать вдохновением, или нет, но это профессия. Это моя работа. Я просто умею это делать. Может быть, такой талант дан мне Богом. Талант плюс то, что мне это нравится. И еще я очень люблю русский язык. Он очень красив. Я никогда не стесняюсь проговаривать все слова именно так, как надо, как они звучат. Не «тока», «скока», «стока», а «только», «сколько», «столько». Сейчас это не очень модно, сейчас в ходу больше албанский из компьютера. (Улыбается.) Может, люди стесняются разговаривать правильно – боятся, что их примут за интеллигентов. Боятся выбиться из «стаи», скажем так. Особенно это молодежи касается: они в «стае», они очень агрессивны, и у них не принято «выбиваться», быть лучше других – можно получить по голове. Поэтому и говорят – «круто», «типа», «я такой, она такая». Самое интересное, что все понимают, какой именно ты, какая она, хотя определения не прозвучало – просто «она, типа, такая, а я такой, типа». Словарный запас мал. Катастрофически мал. Уж не знаю, может, мы такими же были в свое время? Может, молодые, как подрастут, узнают новые слова и будут разговаривать как следует. Было бы хорошо.

Как раз в продолжение этого вопроса: у меня в университете было два преподавателя, один по риторике, другой – по радиожурналистике. Один отстаивал, чтобы мы зубрили скороговорки, ударения, а интонацию сами поймем по ходу чтения, другой же – чтобы мы, в первую очередь, владели эмоциями, а грамотность сама как-нибудь придет, с опытом. Но при этом и первый, и второй приводили в пример вашу речь, как одновременно и правильную, и эмоциональную. На ваш взгляд, какой подход правильный?

Тут есть момент, который никто в этой ситуации не учитывает – что эмоция сама по себе ничего не значит. Вот, например, есть один ведущий на телевидении, не будем называть, где он там сидит, но когда я его вижу – я немедленно переключаю канал. Потому что он сразу, как появляется в кадре, начинает нагнетать атмосферу (Александр Владимирович говорит громким, страшным голосом): «Сейчас мы расскажем вам такое, сейчас тут будут такие страшные новости, скандалы, интриги, расследования!» Чувствуете? Вот здесь эмоция есть. Ну и что? Зачем вы меня пугаете? Что вы мне сейчас пытались сказать? К чему сотрясать воздух? Пустота одна, бессмыслица. Я скорее выключу и забуду. Если человек подходит к чтению текста с другой стороны, если он правильно понимает свой язык, не пытается нагнать дешевую эмоцию, лишь бы продать свои скандалы и интриги, то такого диктора я слушать буду. Потому что важно чувствовать свой родной язык. Понимать текст, понимать, что ты хочешь сообщить людям, зачем ты вообще сел к микрофону. Тогда и люди тебя слушать будут, а не просто… сидеть и бояться.

Как вы готовитесь к озвучиванию той или иной аудиокниги? По методу Станиславского, или по методу Клюквина?

Вообще, не уверен, что у Станиславского был метод. Он очень много понимал в актерской работе, но это не то что метод – это, скорее, помощь. Я так думаю, по крайней мере. Хотя, не знаю, может, я до сих пор не образован. (Смеется.) Что касается того, что у меня происходит… Ну, во-первых, я сначала читаю книгу. Дальше, во время чтения, у меня вырабатывается своя позиция по этому поводу. Потом я думаю, что я хочу этим делом сказать, зачем мне это дело. А потом я обращаю внимание на персонажей, какие они. Вот что я выше упоминал насчет эмоций – тут, кажется, разговор о голосах. Но это не так. Это не голоса, а характеры. Одним и тем же голосом я делаю и женщин, и мужчин, но это не голоса, а характеры. Это умение разговаривать, желание разговаривать, манера разговора, состояние человека в тот или иной момент… Как это у меня получается – не знаю. Я не читаю сначала одного, потом другого, потом третьего. Нет. Они живут одновременно, все вместе. И все вместе говорят. Даже если их пять-шесть человек, совершенно разных. Особенно ярко это было видно, например, в «Суере-Выере» или «Гарри Поттере». И тут есть тоже одна такая важная вещь: если ты слушаешь, как я читаю, и в голове видишь кино, картинки – прочитано правильно. Если слышишь голос, но нет в голове картинок – вынь диск и выкини, слушать не надо.

Моя маленькая племянница, когда слушала аудиокниги «СОЮЗа» серии «Гарри Поттер» сказала, что именно ваш Дамблдор – настоящий, именно он наставник, именно он волшебник. А ведь ваш голос для озвучивания книг о Гарри Поттере выбрала сама Джоан Роулинг, когда такой вопрос возник. То есть, видимо, эта «настоящесть» очень чувствуется слушателями, вне зависимости от родного языка и возраста. Поэтому такой вопрос - как вам удается обыгрывать персонажа своим голосом, оживлять его?

Да тут дело в том, что я не обыгрываю голосом – я просто превращаюсь в него. Я становлюсь тем человеком, который говорит. Другое дело, что я могу это делать быстро. Перевертыш такой. Первый персонаж, второй, третий… Может быть, так и получается. Но я не обыгрываю голосом. Я им становлюсь. Я вхожу в него. Не знаю, правда, как объяснить… Может быть, я этот нюанс сам не до конца понимаю. Но я им, персонажем, становлюсь. Так и получаются живые персонажи.

Аудиомагия, значит?

Ну, получается так. (Смеется.) Как человек управляет автомобилем? Вот я управляю вот так. А как управляет машиной гонщик «Формулы-1»? Совсем по-другому. Хотя тут колеса и тут колеса, тут руль и тут руль, но манера разная, мастерство, задачи, умения…

Вы также пишете стихи – в частности, работали над мюзиклом по пьесе Шекспира «Усилия любви», над «Дон Жуаном», где вы выступили «младшим» соавтором Алексея Толстого… На что вы обращаете внимание, когда беретесь за такую работу?

Тут главное правило – не навреди. Шаг влево, шаг вправо – уже не то. Классика всегда должна оставаться классикой. Если берешься за Шекспира – всегда надо подбирать те слова, которые тогда, в те времена можно было использовать, если за Толстого – тут уже совсем другая история. Даже когда на стихи, на музыку перекладываешь тексты – нужно помнить о том, чтобы не навредить произведениям, сохранить их дух, их посыл. А это всегда очень ответственно, всегда непросто.

Расскажите о ваших любимых ролях.

Так, сразу – это Альф, Коломбо, Роберт де Ниро в «Военном ныряльщике» и «Суер-Выер» Юрия Коваля, аудиокнига.

Насчет Альфа – чем вас покорил этот пришелец с планеты Мелмак?

У нас чувство юмора одинаковое. И потом, он очень хороший. Он симпатичный, он юморной, он озорной. Мне такие люди очень нравятся.

Как вы попали в сериал «Альф»? Увидели сценарий, или вас позвали?

Кастинг был. Давно, в начале девяностых. И продюсеры, послушав меня, сказали: «Ну, Клюквин, нет, конечно же, надо искать дальше». Режиссер дубляжа, Татьяна Одноробова, настояла на том, чтобы был я. В результате получилось то, что получилось. Мне Альф с самого начала понравился. Там и перевод был очень, очень хороший. Видимо, переводил человек, которому тоже Альф очень полюбился.

Помните какую-нибудь любимую серию «Альфа»? Или, может, даже шутку?

Вы знаете, там все было любимое! (Смеется.) Я его могу смотреть бесконечно. С начала до конца, все 120 серий. А шутка… В этом сериале все смешное, так что ткни в любую шутку – и все будет замечательно, все будет хорошо.

А случались ли какие-то курьезные ситуации, когда ваш голос узнавали?

Часто узнают. Уже давно стали узнавать. Порой даже до ступора. То есть люди вдруг застывают, смотрят и спрашивают: «А вы Альф?». Или «Вы Коломбо?». Узнают часто. Оборачиваются, вглядываются, прислушиваются, спрашивают: «А вы в Магадане не жили?». Нет, не жил – ну, что же тут поделаешь… (Смеется.) Однажды, уже после озвучки «Альфа», был такой случай: ехал на машине, остановил меня суровый дяденька гаишник, старший лейтенант, в глаза не смотрит. Я у него спрашиваю: «Скажите, пожалуйста, а что я нарушил-то?». И тут у него в лице что-то поменялось. Он вдруг стал пацаном. Говорит: «Ой, а это вы Альфа озвучивали?». Ну, я. Он: «Ой, а скажите что-нибудь как Альф!». Я сказал. И гаишник, улыбаясь: «Проезжайте!». Видимо, этот дяденька гаишник, из того клуба «альфоманов». Я их очень хорошо понимаю. Я и сам такой. Этот сериал можно смотреть бесконечно. Возможно, это лучший сериал из когда-либо снятых.

Сейчас на американском телевидении есть разговоры о том, чтобы воскресить сериал, перенести его в современное время…

Не уверен, что они смогут это сделать. Да и неправильно это. Как вот сейчас переснять фильм «Добровольцы»? Или вот несколько лет назад были у некоторых мысли переснять «Кавказскую пленницу». Ну, возьмите себя в руки! Совсем как о богах о себе думаете? Это совсем нельзя делать. Потратишь деньги, поставишь себя в идиотское положение – и все. Не знаю, может, количеством денег американцы и смогут взять эту высоту, но, по сути, не думаю, что новый «Альф» может одолеть старого. Каким бы новый ни был.

Есть ли какие-то роли, которые вы бы хотели сыграть? Книги, которые хотели озвучить?

Я хочу играть много хороших ролей. Я хочу поставить много хороших спектаклей. Много хороших книг. Актер – животное послушное, подневольное. (Смеется.) Актеры не выбирают роли, актерам предлагают. Даже Аль Пачино на пробы ходит. Потому что это святое дело. В общем, хотел бы сыграть хорошую роль в хорошей постановке. Вот, собственно, и все по этой части.

А если предложат сниматься за рубежом?

С удовольствием, почему нет? Но, думаю, не предложат. Особенно сейчас, в связи с международным положением и санкциями… Многие их актеры лучше многих наших, а многие наши – лучше многих тамошних актеров. У нас и в Америке, вообще-то, одна школа. Русская школа. В отличие, допустим, от Европы. Но дело даже не в «предложат-не предложат»… Лучше бы здесь. Лучше бы здесь делать такие продукты, чтобы были не хуже голливудских. Не только качать нефть и продавать газ. Кино – это один из двигателей нынешней цивилизации, один из локомотивов экономики. Я мало в экономике понимаю, но в этом уверен.

Беседовала Светлана Иванова, www.Soyuz.Ru.

Как известно, лучшим подарком творческому человеку являются отзывы о его работах со стороны зрителей или критиков. В день юбилея Александра Клюквина мы предлагаем рецензию на спектакль «Дон Жуан» А.К.Толстого, поставленный им в Малом театре. Автор статьи, которая была опубликована в газете «Малый театр», №1 (43), - Алла Шевелёва.

Если составить рейтинг самых популярных драматургов русской литературы, Алексей Константинович Толстой едва ли войдет в десятку лидеров. Тем не менее, переоценить его значение для отечественной истории театра сложно, поскольку именно с постановки пьесы «Царь Фёдор Иоаннович» началась история Художественного театра, а вместе с ней новая эпоха в театральном искусстве ХХ столетия.
На сегодняшний день Малый театр – это единственный в мире театр, имеющий более чем вековую традицию исполнения произведений Толстого. Его режиссерам знаком секрет прочтения исторических пьес драматурга, которые не уступают хроникам Шекспира. На протяжении века на подмостки Малого ни раз выходили герои трилогии Толстого «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович», «Царь Борис», в 2000 году театр инсценировал роман «Князь Серебряный», а в новом столетии, не изменяя себе, обратился к драматической поэме «Дон Жуан».
При всей привлекательности «вечного» сюжета, перед режиссёром постановки стояла серьезная дилемма – каким ключом сегодня можно открыть это романтическое произведение, оставаясь верным авторской интонации, но при этом не впадая в архаичную патетику? И это при условии, что в пьесе на равне с обычными людьми действуют светлые и темные силы, а ангелы («небесные духи») и Сатана сражаются за душу главного героя.
Автор сценической редакции и режиссер Александр Клюквин нашёл удивительно точное решение, поставив музыкальный спектакль по мотивам пьесы. Найденный жанр автоматически оправдывает некоторую «сказочность» сюжета и фантасмагоричность сценического оформления: декорации с огромной раскалённой луной, почти карнавальные костюмы героев и общее ощущение безвременья, в котором разворачиваются события спектакля. Вокальные партии на музыку Эдуарда Глейзера сглаживают патетичность любовных признаний, позволяя им звучать предельно органично. Полифоничность постановки подчеркивают комические сцены с вокальными партиями обаятельного простака Лепорелло (Виктор Низовой) и вовсе опереточного, карикатурного Сатаны (Борис Невзоров).
Очевидно, что для Толстого главной темой поэмы становится вовсе не похождения заглавного героя. Кто такой его Дон Жуан? Он родной брат Виконта де Вальмона, Онегина и Раскольникова. Этот двадцатипятилетний юноша вовсе не развратник, не совратитель, а молодой человек жаждущий истинной любви, читай, истинной веры. Сам писатель так характеризует своего героя: «ранней молодости он любил по-настоящему, но, постоянно обманываясь в своих чаяниях, он в конце концов перестал верить в идеал и горькое наслаждение стал находить, попирая всё то, чему он некогда поклонялся. Привыкнув отрицать добро и совершенство, он не верит в них и тогда, когда встречает их в образе донны Анны. Своё чувство он принимает за похотливое желание, а между тем это любовь…» Гордый, рефлексирующий, яростно оспаривающий Святую инквизицию, Дон Жуан ставит над своей жизнью эксперимент, стирая грань между свободой и вседозволенностью.
В постановке Малого театра заглавную роль играет серьезный молодой артист Александр Дривень, чье мягкое обаяние и особая органика лишают образ Толстого всякого намека на излишнюю высокопарность. Дривень отлично чувствует авторский стиль и предельно точен в своей игре. Он аккуратно ведет зрителя за собой, постепенно подводя его к трагической развязке. Этот Жуан не кажется литературным героем из пожелтевшей книги. Он особенно близок и понятен сегодняшнему молодому зрителю, потому что говорит с ним на одном языке.

Финальная сцена прозрения Дон Жуана – сильнейшая в спектакле – опирается на игру актерского дуэта Александра Дривня и Ольги Абрамовой. Цельная, страстная и сильная Донна Анна Абрамовой далека от хрупких тезок из произведений Пушкина или Моцарта. Актриса талантливо воплощает трагедию вечной невесты, для которой любовь к убийце своего отца становится проклятьем. И тем не менее, именно ей Дон Жуан обязан своим спасением – поставив себе диагноз «влюблен», он тем самым обеспечивает себе милость Бога.

Логичным завершением произведения, в котором любовь неизменно рифмуется с истинной верой, становится освобождение души законченного грешника из лап Сатаны. Небесные духи так объясняют чудесный исход дела:

Любовь есть сердца покаянье,
Любовь есть веры ключ живой,
Его спасет любви сознанье,
Не кончен путь его земной!

Впрочем, дальнейшая жизнь без возлюбленной кажется Дон Жуану сомнительным даром. Герой заточает себя в монастырь, где и заканчивает свои дни, приняв покаяние, как завещала ему Донна Анна. В финале
создатели спектакля позволяют себе допустимую вольность, завершая постановку лирическим дуэтом главных героев, воспевающих силу любви. И этот конец не кажется нелогичным, напротив – он весьма закономерен.

Дорогой Александр Владимирович!

Примите от коллектива Дома актёра самые тёплые и искренние поздравления в День Вашего юбилея!

От всей души мы желаем Вам крепкого здоровья, творческой энергии, хорошего настроения и удачи во всех Ваших начинаниях!
Счастья и благополучия Вам и Вашим близким!
Рады встрече с Вами в нашем Доме!

С уважением,

Директор ЦДА Золотовицкий И.Я.

26.04.16

26 апреля исполняется 60 лет народному артисту России Александру Владимировичу Клюквину – артисту с уникальным голосом и актерским обаянием, чьему дарованию подвластны все жанры. От души поздравляем Александра Владимировича с юбилеем и желаем ему крепкого здоровья, благополучия и новых творческих свершений на родных подмостках!

30 апреля Малый театр отметит юбилей Александра Клюквина спектаклем «Таинственный ящик» П.А.Каратыгина. Поздравить актера придут его друзья и коллеги. Начало в 18:00.

Фото из архива Малого театра

[GALLERY:211]

7 ноября в комедии Э.Золя «Наследники Рабурдена» роль Рабурдена впервые сыграл народный артист России Александр Клюквин. Поздравляем Александра Владимировича с успешным вводом и желаем ему новых творческих успехов!

Анна Кузьмина, Кино-Театр.ru

Александр Владимирович, немножко страшно брать у вас интервью, я покажу, почему. Вот театральные программки за 1985-й год, я была школьницей, и мы с подругой страшно любили Малый Театр, ходили туда просто непрерывно, и всю эту классику громоздкую с удовольствием смотрели. И не по одному разу. Вот, например, «Конёк-Горбунок»…

(умиляется) Оу! Да-да-да.

Для меня это было первое удивление актёрской работой. Маленькие роли Данилы и Гаврилы играли молодые ребята, вот они в программке: Клюквин, Куценко, Коршунов, Штефанко. Мы смотрели спектакль не единожды, и, к нашему изумлению, во второй и третий раз видели уже других персонажей. Постоянно были какие-то переодевания, появлялся сложный грим, то есть, вы ни в чём себе не отказывали и постоянно импровизировали.

Ну, не так, чтобы ни в чем не отказывал. Всё в рамках делалось.

В этом было какое-то озорство?

Конечно. А как же! Если спектакль позволяет, даёт такую возможность, отчего бы не сделать.

А не скучно было утренники играть?

Скучно было играть утренники утром первого января.

Прямо утром? Первого января?

В двенадцать часов утра. И «Конька-Горбунка» мы играли, и был ещё спектакль «Умные вещи» Маршака. Там я вообще был старый лакей — в свои 25 лет — лысина, седая борода, полкило грима на мне. И утром первого января это было довольно сложно. Потому что в зале — похмельные папы наказанные, на сцене — наказанные неизвестно за что артисты (смеёмся), и веселящиеся дети, которые не очень понимают, чем это пахнет из зала и со сцены. Что это за запах?

А может, и понимали. Но вы же старались, правда?

Может, и понимали, бедняги. Конечно, мы старались, куда деваться. Но, слава Богу, это дело отменили.

У вас очень солидный список театральных ролей. Вы до сих пор служите в Малом?

Я там даже спектакль поставил, «Дон Жуан». С ноября пойдёт на сцене ДК МАИ. Более того, было четыре, а сейчас в репертуаре осталось три спектакля, где я практически автор сценария; есть музыкальные спектакли, где все песни мои.

Песни?

Да. И в «Дон Жуане» я считаю себя младшим-младшим соавтором Алексея Константиновича Толстого, так как много работы было сделано с этой пьесой. Получился мюзикл! Эдуард Глейзер написал музыку. Много хороших людей работало, Сергей Александров — потрясающий художник...

И ваши стихи?

Да, мои стихи. Много всего написал, переписал, переформатировал — с большим уважением, ничего сильно не менял. Не так, чтобы вдруг у Островского пионеры с барабаном ходили.

То есть, классика осталась классикой?

Несомненно. Для меня это важно.

Для нас тоже. Это — связь. Такая школа театральная...

Традиция. Хорошее слово. Для Малого Театра это важно.

Вы ведь учились в Щепкинском, так в Малый и поступили?

Да.

А что касается речи, работы с голосом, это вам «Щепка» дала, или ваша натура?

И «Щепка», и театр, и то, что я люблю читать, и то, что я люблю русский язык. Это самый красивый язык вообще! Его необходимо любить. И более того, необходимо изучать и не говорить «звОнить» вместо «звонИть», и разные другие слова, когда люди ставят ударение, как попало. Это смешно, это странно, и этим сейчас грешит телевидение. Я иногда слушать не могу, как говорят дикторы, или в рекламе — полная беда. Люди не понимают этого. Им кажется — какая разница? А нет, это потом аукнется. Язык надо любить. Я считаю, что это один из основных столпов артиста.

Так в первую очередь язык должны как раз актёры и дикторы поддерживать.

Да все должны поддерживать, все. И чиновники, которые говорят «в двухтыщьпятнадцатом». Почему «в двухтыщь»? В две тысячи пятнадцатом. Они как привыкли говорить «в двухтысячном», так до сих пор свернуть не могут. Про чиновников разговор особый, я про них могу много рассказать, разного.

Ох, давайте лучше про творчество.

(Нас на мгновение прерывает фотограф. Клюквин воркует с камерой, как с ребёнком: «А где у нас камера? Ах вот она!»)

Вы же, ко всему, потрясающий актёр озвучания, колоссальную работу проделали.

Я иногда в шутку говорю — трудно быть скромным, если ты лучший.

А вы знаете, что у нас на сайте есть ваша страничка, где зрители оставляют отзывы — и про роли, и про аудиокниги?

Ну мне показывали, я в этом деле не силён.

Вот один из последних: «Александр Владимирович — дедушка моей мечты! Ах, как замечательно он читает книжки, хочется слушать и слушать. Спасибо огромное за такой труд».

(Довольный Клюквин смеётся). Сейчас запишу сказки, слушайте, пожалуйста!

Озвучание — это же отдельная актёрская сфера.

Да. Это отдельная профессия! Она не каждому дана.

И, судя по всему, вам нравится этим заниматься?

Очень! И это полезно для актёра. Если ты можешь это делать, то это очень помогает в профессии, дает новые нюансы от других мастеров.

А вы можете назвать тех артистов, от кого что-то взяли, или хотели бы?

Их много. Их очень много! Любой хороший актёр, с которым я работаю вот так, через экран, любой, что-то мне даёт.

А есть какие-то постоянные личности, которых вы постоянно озвучиваете?

Де Ниро, Аль Пачино. Их много. Но самый любимый — Альф!

Наша редакция очень переживала, что мы упускаем возможность выложить аудио-интервью с Альфом: «Но пусть хоть что-нибудь скажет, попроси его!»

(Клюквин мгновенно преображается и говорит голосом Альфа, весело и с хитринкой) Меня всегда просят это сделать, и я всегда с удовольствием говорю! Здравствуйте! Я всех вас люблю! Даже больше кошек!

Ой, спасибо, спасибо большое! Какая прелесть! Кстати, по поводу «дедушки» и в связи с вашим довольно жёстким персонажем в сериале «Измены» — если эта девушка увидит такого, не совсем приятного «дедушку» — она не расстроится?

Если девушка дурочка, она расстроится, если умная — она поймёт, что это актёр. Нельзя ассоциировать актёра с персонажем, это странно.

Да. Но ведь многие ассоциируют.

Ну что же, могу только пожалеть, больше ничего не могу сказать. (Смеётся) Учитесь, читайте книжки.

Что бы вы пожелали начинающему артисту? Какой бы дали совет, или напутствие?

Не бояться никого. Никого не бояться и не вести себя, как проститутка. Не ходить по киностудиям, не заглядывать в дверь и не спрашивать «артисты не нужны?» Я этого никогда не делал. Я считал, что если я буду нужен, заметят и пригласят. Не заметили, не пригласили — значит, не нужен. Работай над собой. Только сам. Всё сам. Сейчас никому нельзя быть должным в этом мире. Это очень тяжёлая ноша. Я никому ничего не должен. Я совершенно свободен в профессии потому, что я не должен ни-ко-му.

На что вы опираетесь?

Опираюсь на учителей, на друзей. Я не должен никому в банальном плане. В смысле творчества — да, там есть много людей, которым я должен. Но это творчество. Это мой театр, это кино, это мои товарищи, это мои папа с мамой, это мои друзья, это моя жена. Есть много людей, которым я должен духовно. Это не долг. Это жизнь. А так... Каждому молодому артисту — сделай себя сам. Но это давно известно. Просто не все это применяют в жизни, потому, что это трудно. Делай, что должен — и будь, что будет.