23.06.2008
Подробнее
МАЛЫЙ ТЕАТР В САРАТОВЕ
В Саратове с огромным успехом прошли гастроли Государственного академического Малого театра.
МАЛЫЙ ТЕАТР В САРАТОВЕ
В Саратове с огромным успехом прошли гастроли Государственного академического Малого театра. Художественный руководитель, народный артист СССР Юрий Соломин в разговоре с журналистами сказал, что на сегодняшний день Малый театр—не просто государственный театр, а национальное достояние. Сегодня это единственный психологический театр, основанный на русской театральной школе. В правильности этих слов мы могли легко убедиться, присутствуя на постановках Малого театра: в наш город были привезены четыре спектакля, каждый из них шел два вечера подряд.
***
«На всякого мудреца довольно простоты»
Пьеса А. Н. Островского в постановке народного артиста России Владимира Бейлиса решена в строго классическом стиле, но при этом свежа и современна. Слова Нила Мамаева (его играет народный артист России, лауреат Государственной премии Александр Потапов): «Да, мы куда-то идем, куда-то ведут нас, но ни мы не знаем куда, ни те, которые ведут нас. И чем все это кончится?» — вызвали громкие аплодисменты, настолько они оказались современными нынешнему настроению зрителей. А разве не современны для нынешних дней мысли Крутицкого (этот колоритный образ великолепно создает на сцене народный артист России Борис Клюев) о легкомысленном подходе к реформам: «Переменить легко. Вот возьму да поставлю всю мебель вверх ногами. Вот и перемена». Эта сцена тоже вызвала оживление в зале. Как при этом не вспомнить известный афоризм: «Классика всегда современна»? И современна сама по себе, своим философским мудрым содержанием, а не модным пренебрежением к декорациям или введением в них атрибутов сегодняшнего дня. Успеху спектакля, несомненно, способствует участие в нем народной артистки России, лауреата Государственной премии СССР Ирины Муравьевой (которая не побоялась корчить рожицы и подпрыгивать, играя великовозрастную, но влюбчивую Мамаеву), народной артистки России Лилии Юдиной (богатая вдова Турусина). Но при всем этом великолепии актерского состава ось спектакля составляет игра молодого талантливого, но уже имеющего звание заслуженного артиста России Александра Вершинина (он сыграл главную роль — Егора Глумова).
Кто он, Глумов — положительный или отрицательный герой? Он, как сказали бы современные психологи, отличный манипулятор и легко владеет всеми методами манипулирования. Благодаря своему виртуозному умению играть на слабостях других людей, он, умный, способный, талантливый человек, имеет сногсшибательных успех в их высоком обществе. Поступки его аморальны. И общество ему мстит. Но легко, как в пинг-понге, он посылает мячик обратно. И вновь выходит победителем. С него как с гуся вода. Увы, за годы, прошедшие со времени написания пьесы, общество стало еще аморальнее. Об этом говорит тот факт, что теперь этим приемам манипулирования учат осознанно и профессионально. «Успех — любой ценой!» — вот он, постыдный девиз современного общества. Как же нам быть, живя в нем? Не забывать библейскую истину: «Не заблуждайтесь. Плохое общение портит полезные привычки».
***
«Тайны Мадридского двора»
Комедия Э. Скриба и Е. Легуве (сценический вариант Малого театра) поставлена также Владимиром Бейлисом. Это увлекательная история о том, как в далеком от нас шестнадцатом веке французская принцесса Маргарита (в исполнении заслуженной артистки России Елены Харитоновой) своим умом и очарованием вызволила из испанского плена своего брата — короля Франции Франциска I. Яркими красками создает образ короля Испании Карла V народный артист России, уроженец Саратова, Вячеслав Езепов. Очень хорош в роли министра Гватинары уже знакомый нам по предыдущему спектаклю Александр Вершинин. Сегодня в это трудно поверить, но сюжет этой пьесы, полной хитроумных интриг и неожиданных поворотов судьбы, соответствует историческим событиям. Великолепие нарядов и декораций производит сильное впечатление. Народный художник России Энар Стенберг был главным художником театра на протяжении очень долгого времени. Несколько лет назад он погиб при трагических обстоятельствах. У Стенберга была совершено очаровательная внешность милого интеллигентного пожилого человека... Его нашли избитым недалеко от дорожки собственной дачи. Ради мобильного телефона убили одного из самых талантливых театральных художников современной России!
Спектакль «На всякого мудреца довольно простоты», с которого мы начали свой рассказ, стал последним спектаклем, который художник оформил от начала и до конца. Вышел еще один водевиль («Таинственный ящик» по Петру Каратыгину в постановке Соломина), там костюмы шили по его эскизам, но в последних этапах работы он уже не участвовал...
***
«Свадьба, свадьба!»
Жанр спектакля определен как сцены-шутки в двух действиях по произведениям А. П. Чехова (режиссер-постановщик — заслуженный деятель искусств России Виталий Иванов). В основу первого действия положена пьеса-шутка (по определению самого автора) «Предложение». Именно эта вещь легла в основу занимательного спектакля «А чой-то ты во фраке?», поставленного московским театром Школа современной пьесы.
Зрители вновь увидели Александра Потапова. Этот актер, так хорошо знакомый нам своими киноработами, был очень ярок в роли хозяйственного помещика Чубукова, заботливого отца, но при всем этом человека очень своенравного и упрямого. Эти качества унаследовала его дочь Наталья Степанова (актриса Ольга Жевакина). До болезненности нервный сосед Чубуковых Ломов был очень смешон и в то же время вызывал к себе сочувствие в исполнении заслуженного артиста России, лауреата Государственной премии России Глеба Подгородинского.
На сцене так достоверно варят варенье и перебирают горох. И так же достоверны яростные споры: кому принадлежат Воловьи лужки, подуздоват ли пес? Как смогут жить потом эти двое, если само предложение руки и сердца, неожиданное и радостное и для невесты и для ее отца, в этих спорах то вовсе не сделано, то отходит на второй план?
Во втором отделении спектакля зрители увидели пьесу-шутку «Медведь». Театр, конечно, знает о том, что люди старшего поколения помнят экранизацию этого произведения с участием легендарных Михаила Жарова и Ольги Андровской, и что сравнение фильма и постановки при этом просто неизбежно. Но Малый театр этого не испугался и правильно сделал! Об этом говорил неудержимый смех зрителей. Хохот стоял и в первом отделении, во время пьесы «Предложение».
В «Медведе» также три действующих лица. Конечно, все здесь держится на главном персонаже — Смирнове. Заслуженный артист России Виталий Петров играет так красочно, что невольно вспоминается история создания этой пьесы.
«Из воспоминаний об Антоне Чехове» И. Л. Леоньева-Щеглова мы нашли следующее: «Драматургом же сделался он, можно сказать, нечаянно попав однажды на представление заигранной одноактной [французской"> пьески... У Корша (частный театр Федора Корша блистал в то время в Москве. — Авт.) отличались и господин Соловцов, находившийся, кстати сказать, в приятельских отношениях с Чеховым. Соловцов своей дюжей фигурой, зычным голосом и резкой манерой, подходивший как нельзя более к заглавной роли, настолько понравился Чехову, что у него, как он сам мне рассказывал, явилась мысль написать для него «роль»... нечто вроде русского медведя, взамен французского. Таким образом появился на свет водевиль «Медведь» — чеховский театральный первенец, жизненностью и оригинальностью оставивший далеко за флагом своих шаблонных водевильных сверстников. «Медведь» написан был для Соловцова, что называется, в один присест».
***
«Чайка»
Напомним нашим читателям, что впервые «Чайка» А. П. Чехова была поставлена в Александрийском театре в Петербурге в октябре 1896 года. Несмотря на участие в «Чайке» великой Комиссаржевской (игравшей роль Нины Заречной), пьеса в Александринке успеха не имела. (Не тот ли это случай, когда литература опережает саму жизнь? Ведь «пьеса в пьесе» Константина Треплева в «Чайке» тоже провалилась. — Авт.) Подлинным же триумфом для «Чайки» явилась ее постановка в Московском Художественном театре (МХТ) в сезон 1898— 1899 гг. На медальоне, подаренном Чеховым Владимиру Немировичу-Данченко, было выгравировано: «Ты дал моей «Чайке» жизнь. Спасибо!». После этого «Чайка» являлась символом, визитной карточкой МХТа, позже ставшего носить имя А. П. Чехова. Несмотря на это, Малый театр решил предложить свою версию «Чайки». Московские критики, конечно, сравнивают постановки ведущих столичных театров. И при этом, по мнению большинства рецензентов, Чехов выигрывает в постановке Малого тетра (режиссер спектакля Владимир Драгунов, руководство постановкой Юрия Соломина).
Занавес еще не успевает открыться, а зрители уже слышат пронзительные крики чаек. Затем перед нашими глазами возникает облик дворянской усадьбы, очень напоминающей чеховское Мелихово, в мезонине которого он и написал эту пьесу. И в этой усадьбе разворачивается действие тонкого и полного полутонов и настроений спектакля. В нем многое просто восхищает. Это безупречная игра Юрия Соломина (беллетрист Трйгорин), Ирины Муравьевой (актриса Аркадина), Валерия Бабятинского (брат Аркадиной Сорин), Вячеслава Езепова (Шамраев, управляющий у Сорина), Ярослава Барышева (доктор Дорн). На сцене мы видим совершенно разных по своему характеру людей: любимого женщинами, но при этом безвольного Тригорина; по-чеховски милого, деликатного интеллигента Сорина, искренне любящего своего племянника Костю; преуспевающего и уверенного в себе Дорна. С большим психологическим накалом и удачными театральными эффектами проходит сцена, в которой Нина Заречная (Ольга Молочная) исполняет пьесу Константина Треплева (Степан Коршунов). Нельзя не отметить великолепные декорации, в которых учтены даже такие детали, как статуэтки и флакончики на этажерке в гостиной старого дома. Очень удачно световое решение спектакля.
Об уникальности гастролей говорит высочайший уровень труппы. Скажем лишь, что в «Чайке» играли семь (!) народных артистов России, из которых четверо являются лауреатами Государственной премии СССР или России. Всего же в Саратов ради четырех спектаклей прибыли более ста человек и десять фургонов декораций.
Восемь вечеров, радующих театралов Саратова, остались позади. Но впечатления и воспоминания останутся с нами. Жаркое лето (и вместе с ним и «мертвый сезон» в театрально-концертной жизни города) вступает в свои права. Что ж, будем надеяться, что наши театры, а вместе с ними и продюсерские центры, будут радовать нас в предстоящем театральном сезоне спектаклями и концертами такого же добротного качества, как только что увиденные постановки Малого театра.
Автор: Татьяна Лисина
Источник: Известия - Саратов
Дата: 18.06.2008
В Саратове с огромным успехом прошли гастроли Государственного академического Малого театра. Художественный руководитель, народный артист СССР Юрий Соломин в разговоре с журналистами сказал, что на сегодняшний день Малый театр—не просто государственный театр, а национальное достояние. Сегодня это единственный психологический театр, основанный на русской театральной школе. В правильности этих слов мы могли легко убедиться, присутствуя на постановках Малого театра: в наш город были привезены четыре спектакля, каждый из них шел два вечера подряд.
***
«На всякого мудреца довольно простоты»
Пьеса А. Н. Островского в постановке народного артиста России Владимира Бейлиса решена в строго классическом стиле, но при этом свежа и современна. Слова Нила Мамаева (его играет народный артист России, лауреат Государственной премии Александр Потапов): «Да, мы куда-то идем, куда-то ведут нас, но ни мы не знаем куда, ни те, которые ведут нас. И чем все это кончится?» — вызвали громкие аплодисменты, настолько они оказались современными нынешнему настроению зрителей. А разве не современны для нынешних дней мысли Крутицкого (этот колоритный образ великолепно создает на сцене народный артист России Борис Клюев) о легкомысленном подходе к реформам: «Переменить легко. Вот возьму да поставлю всю мебель вверх ногами. Вот и перемена». Эта сцена тоже вызвала оживление в зале. Как при этом не вспомнить известный афоризм: «Классика всегда современна»? И современна сама по себе, своим философским мудрым содержанием, а не модным пренебрежением к декорациям или введением в них атрибутов сегодняшнего дня. Успеху спектакля, несомненно, способствует участие в нем народной артистки России, лауреата Государственной премии СССР Ирины Муравьевой (которая не побоялась корчить рожицы и подпрыгивать, играя великовозрастную, но влюбчивую Мамаеву), народной артистки России Лилии Юдиной (богатая вдова Турусина). Но при всем этом великолепии актерского состава ось спектакля составляет игра молодого талантливого, но уже имеющего звание заслуженного артиста России Александра Вершинина (он сыграл главную роль — Егора Глумова).
Кто он, Глумов — положительный или отрицательный герой? Он, как сказали бы современные психологи, отличный манипулятор и легко владеет всеми методами манипулирования. Благодаря своему виртуозному умению играть на слабостях других людей, он, умный, способный, талантливый человек, имеет сногсшибательных успех в их высоком обществе. Поступки его аморальны. И общество ему мстит. Но легко, как в пинг-понге, он посылает мячик обратно. И вновь выходит победителем. С него как с гуся вода. Увы, за годы, прошедшие со времени написания пьесы, общество стало еще аморальнее. Об этом говорит тот факт, что теперь этим приемам манипулирования учат осознанно и профессионально. «Успех — любой ценой!» — вот он, постыдный девиз современного общества. Как же нам быть, живя в нем? Не забывать библейскую истину: «Не заблуждайтесь. Плохое общение портит полезные привычки».
***
«Тайны Мадридского двора»
Комедия Э. Скриба и Е. Легуве (сценический вариант Малого театра) поставлена также Владимиром Бейлисом. Это увлекательная история о том, как в далеком от нас шестнадцатом веке французская принцесса Маргарита (в исполнении заслуженной артистки России Елены Харитоновой) своим умом и очарованием вызволила из испанского плена своего брата — короля Франции Франциска I. Яркими красками создает образ короля Испании Карла V народный артист России, уроженец Саратова, Вячеслав Езепов. Очень хорош в роли министра Гватинары уже знакомый нам по предыдущему спектаклю Александр Вершинин. Сегодня в это трудно поверить, но сюжет этой пьесы, полной хитроумных интриг и неожиданных поворотов судьбы, соответствует историческим событиям. Великолепие нарядов и декораций производит сильное впечатление. Народный художник России Энар Стенберг был главным художником театра на протяжении очень долгого времени. Несколько лет назад он погиб при трагических обстоятельствах. У Стенберга была совершено очаровательная внешность милого интеллигентного пожилого человека... Его нашли избитым недалеко от дорожки собственной дачи. Ради мобильного телефона убили одного из самых талантливых театральных художников современной России!
Спектакль «На всякого мудреца довольно простоты», с которого мы начали свой рассказ, стал последним спектаклем, который художник оформил от начала и до конца. Вышел еще один водевиль («Таинственный ящик» по Петру Каратыгину в постановке Соломина), там костюмы шили по его эскизам, но в последних этапах работы он уже не участвовал...
***
«Свадьба, свадьба!»
Жанр спектакля определен как сцены-шутки в двух действиях по произведениям А. П. Чехова (режиссер-постановщик — заслуженный деятель искусств России Виталий Иванов). В основу первого действия положена пьеса-шутка (по определению самого автора) «Предложение». Именно эта вещь легла в основу занимательного спектакля «А чой-то ты во фраке?», поставленного московским театром Школа современной пьесы.
Зрители вновь увидели Александра Потапова. Этот актер, так хорошо знакомый нам своими киноработами, был очень ярок в роли хозяйственного помещика Чубукова, заботливого отца, но при всем этом человека очень своенравного и упрямого. Эти качества унаследовала его дочь Наталья Степанова (актриса Ольга Жевакина). До болезненности нервный сосед Чубуковых Ломов был очень смешон и в то же время вызывал к себе сочувствие в исполнении заслуженного артиста России, лауреата Государственной премии России Глеба Подгородинского.
На сцене так достоверно варят варенье и перебирают горох. И так же достоверны яростные споры: кому принадлежат Воловьи лужки, подуздоват ли пес? Как смогут жить потом эти двое, если само предложение руки и сердца, неожиданное и радостное и для невесты и для ее отца, в этих спорах то вовсе не сделано, то отходит на второй план?
Во втором отделении спектакля зрители увидели пьесу-шутку «Медведь». Театр, конечно, знает о том, что люди старшего поколения помнят экранизацию этого произведения с участием легендарных Михаила Жарова и Ольги Андровской, и что сравнение фильма и постановки при этом просто неизбежно. Но Малый театр этого не испугался и правильно сделал! Об этом говорил неудержимый смех зрителей. Хохот стоял и в первом отделении, во время пьесы «Предложение».
В «Медведе» также три действующих лица. Конечно, все здесь держится на главном персонаже — Смирнове. Заслуженный артист России Виталий Петров играет так красочно, что невольно вспоминается история создания этой пьесы.
«Из воспоминаний об Антоне Чехове» И. Л. Леоньева-Щеглова мы нашли следующее: «Драматургом же сделался он, можно сказать, нечаянно попав однажды на представление заигранной одноактной [французской"> пьески... У Корша (частный театр Федора Корша блистал в то время в Москве. — Авт.) отличались и господин Соловцов, находившийся, кстати сказать, в приятельских отношениях с Чеховым. Соловцов своей дюжей фигурой, зычным голосом и резкой манерой, подходивший как нельзя более к заглавной роли, настолько понравился Чехову, что у него, как он сам мне рассказывал, явилась мысль написать для него «роль»... нечто вроде русского медведя, взамен французского. Таким образом появился на свет водевиль «Медведь» — чеховский театральный первенец, жизненностью и оригинальностью оставивший далеко за флагом своих шаблонных водевильных сверстников. «Медведь» написан был для Соловцова, что называется, в один присест».
***
«Чайка»
Напомним нашим читателям, что впервые «Чайка» А. П. Чехова была поставлена в Александрийском театре в Петербурге в октябре 1896 года. Несмотря на участие в «Чайке» великой Комиссаржевской (игравшей роль Нины Заречной), пьеса в Александринке успеха не имела. (Не тот ли это случай, когда литература опережает саму жизнь? Ведь «пьеса в пьесе» Константина Треплева в «Чайке» тоже провалилась. — Авт.) Подлинным же триумфом для «Чайки» явилась ее постановка в Московском Художественном театре (МХТ) в сезон 1898— 1899 гг. На медальоне, подаренном Чеховым Владимиру Немировичу-Данченко, было выгравировано: «Ты дал моей «Чайке» жизнь. Спасибо!». После этого «Чайка» являлась символом, визитной карточкой МХТа, позже ставшего носить имя А. П. Чехова. Несмотря на это, Малый театр решил предложить свою версию «Чайки». Московские критики, конечно, сравнивают постановки ведущих столичных театров. И при этом, по мнению большинства рецензентов, Чехов выигрывает в постановке Малого тетра (режиссер спектакля Владимир Драгунов, руководство постановкой Юрия Соломина).
Занавес еще не успевает открыться, а зрители уже слышат пронзительные крики чаек. Затем перед нашими глазами возникает облик дворянской усадьбы, очень напоминающей чеховское Мелихово, в мезонине которого он и написал эту пьесу. И в этой усадьбе разворачивается действие тонкого и полного полутонов и настроений спектакля. В нем многое просто восхищает. Это безупречная игра Юрия Соломина (беллетрист Трйгорин), Ирины Муравьевой (актриса Аркадина), Валерия Бабятинского (брат Аркадиной Сорин), Вячеслава Езепова (Шамраев, управляющий у Сорина), Ярослава Барышева (доктор Дорн). На сцене мы видим совершенно разных по своему характеру людей: любимого женщинами, но при этом безвольного Тригорина; по-чеховски милого, деликатного интеллигента Сорина, искренне любящего своего племянника Костю; преуспевающего и уверенного в себе Дорна. С большим психологическим накалом и удачными театральными эффектами проходит сцена, в которой Нина Заречная (Ольга Молочная) исполняет пьесу Константина Треплева (Степан Коршунов). Нельзя не отметить великолепные декорации, в которых учтены даже такие детали, как статуэтки и флакончики на этажерке в гостиной старого дома. Очень удачно световое решение спектакля.
Об уникальности гастролей говорит высочайший уровень труппы. Скажем лишь, что в «Чайке» играли семь (!) народных артистов России, из которых четверо являются лауреатами Государственной премии СССР или России. Всего же в Саратов ради четырех спектаклей прибыли более ста человек и десять фургонов декораций.
Восемь вечеров, радующих театралов Саратова, остались позади. Но впечатления и воспоминания останутся с нами. Жаркое лето (и вместе с ним и «мертвый сезон» в театрально-концертной жизни города) вступает в свои права. Что ж, будем надеяться, что наши театры, а вместе с ними и продюсерские центры, будут радовать нас в предстоящем театральном сезоне спектаклями и концертами такого же добротного качества, как только что увиденные постановки Малого театра.
Автор: Татьяна Лисина
Источник: Известия - Саратов
Дата: 18.06.2008
03.04.2008
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
3 апреля – день рождения заслуженного артиста России Глеба Валерьевича Подгородинского. Поздравляем актера и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и творческих успехов!
20.03.2008
Подробнее
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ ВКЛЮЧЕН В СОСТАВ СОВЕТА ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ РОССИИ ПО КУЛЬТУРЕ И ИСКУССТВУ
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ ВКЛЮЧЕН В СОСТАВ СОВЕТА ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ РОССИИ ПО КУЛЬТУРЕ И ИСКУССТВУ
Владимир Путин внес изменения в состав Совета при президенте РФ по культуре и искусству, сообщает пресс-служба Кремля.
Согласно указу, подписанному главой государства, в состав Совета включены кинорежиссер Вадим Абдрашитов, председатель Центрального совета охраны Всероссийского общества памятников истории и культуры Галина Маланичева, ректор Всероссийского государственного института кинематографии имени С.А.Герасимова Владимир Малышев, актер Государственного академического Малого театра России Глеб Подгородинский, кинорежиссер Александр Сокуров, а также композитор Давид Тухманов и актриса Московского театра «Современник» Елена Яковлева.
Между тем, из состава совета исключены Федор Бондарчук, Алексей Гуськов, Виктор Захарченко, Александр Кудрявцев, Эдвард Радзинский, Алексей Рыбников и Руслан Хакишев.
Владимир Путин внес изменения в состав Совета при президенте РФ по культуре и искусству, сообщает пресс-служба Кремля.
Согласно указу, подписанному главой государства, в состав Совета включены кинорежиссер Вадим Абдрашитов, председатель Центрального совета охраны Всероссийского общества памятников истории и культуры Галина Маланичева, ректор Всероссийского государственного института кинематографии имени С.А.Герасимова Владимир Малышев, актер Государственного академического Малого театра России Глеб Подгородинский, кинорежиссер Александр Сокуров, а также композитор Давид Тухманов и актриса Московского театра «Современник» Елена Яковлева.
Между тем, из состава совета исключены Федор Бондарчук, Алексей Гуськов, Виктор Захарченко, Александр Кудрявцев, Эдвард Радзинский, Алексей Рыбников и Руслан Хакишев.
07.09.2007
Подробнее
КОРРЕКЦИЯ ГЕРОЯ
Что перед нами — прекрасная Традиция Малого театра или всего лишь устоявшиеся режиссерские пристрастия? Во всяком случае, спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» по пьесе А.Островского (режиссер — Владимир Драгунов) вновь подарил зрителю встречу с историческим прошлым страны.
КОРРЕКЦИЯ ГЕРОЯ
Что перед нами — прекрасная Традиция Малого театра или всего лишь устоявшиеся режиссерские пристрастия? Во всяком случае, спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» по пьесе А.Островского (режиссер — Владимир Драгунов) вновь подарил зрителю встречу с историческим прошлым страны. Выбран один из тяжелых периодов русской истории — смутное лихолетье. Короткий срок правления Лжедмитрия (1605-1606).
Атмосфера тревоги и ожидания в Москве. Противостояние Василия Шуйского. Его путь к власти. Обагренный трон. Повторяющийся виток Истории.
Пустота сцены. Минимум театрального реквизита. Разнообразие вносят лишь спускающиеся сверху белые полотна с архитектурными рисунками зданий московских церквей, соборов и палат (художник-постановщик Лариса Ломакина).
В центре — фигура Лжедмитрия. Его играют по очереди Алексей Фаддеев и Глеб Подгородинский. На уровне актерской игры существенного различия не наблюдается, но весьма ощутим разный стартовый настрой и трактовка сценического образа. Фаддеев более склонен к романтизации своего персонажа, в котором даже на краю гибели продолжает бурлить горячий нерв благородства, граничащего с холодом загнанного и опустошенного безответной любовью молодца. У Подгородинского Самозванец более опытен, изощрен и ловок, но, как ни странно, он мельче. Актер, акцентируя метаморфозы души, дает образ в развитии от положительного посыла к разрушительному финалу. Когда впервые появляется вступивший на престол Дмитрий (Г.Подгородинский), пытаясь сохранить хладнокровие, заметно, что чувства героя неустойчивы, а желание быть справедливым быстро пройдет. В сцене суда над Василием Шуйским царь, «обыграв демократию», хитро делает политический ход, отдав решение на откуп боярам, ставя их перед проблемой выбора. Интриганом здесь скорее выглядит сам Дмитрий. Иной подход у Фаддеева, который в царском решении своего героя выдает внутреннюю неуверенность самозванца в принятии жестокого приговора — внешне повелевая, он втайне не желает проливать кровь. В этой разнице двойной актерской игры в маске одного героя — магия театрального искусства.
В сцене при встрече с матерью, которая должна признать в царе своего сына, Подгородинским более тщательно «прописана технология» убеждения и ходы обольщения для преодоления сопротивления Марфы (Татьяна Лебедева). Иной ракурс души самозванца у Фаддеева, им в этой сцене скорее сыграна импровизация общения. Апеллируя к материнским чувствам, самозванец почти не надеется на положительный результат, хотя — парадокс — почти верит в свое царское происхождение. Убеждая Марфу назваться его родной матерью, Дмитрий ищет путь к ее сердцу, случайно «зацепив и натянув» нужную струну. Это тонкая психологическая сцена, в которой Татьяна Лебедева трагически сыграла дрогнувшую душу несчастной матери. Царствуй, «сын»! Наконец, по-разному трактуется еще одна решающая сцена — объяснение с Мариной Мнишек. Роль Мнишек исполняют Елена Харитонова и Наталья Верещенко. Марина Харитоновой грубее и откровеннее в своих властолюбивых аппетитах. Наталья Верещенко предложила рисунок более острый и едкий. Насмешливо припоминая Дмитрию его прошлое холопство, она жестко ставит его перед дилеммой. Что выбирать — царскую власть, долг служения или открывшиеся перспективы любви? Любовь ослепляет Лжедмитрия-Фаддеева. Душа царя перестает быть самостоятельной — перед нами безудержная страсть, не вникающая в политические тонкости. В игре Подгородинского все прозаичней: согласие на коронование — это деловой способ-сделка, чтобы заполучить любимую женщину. Жест протянутой руки вдруг дает возможность выбрать иной жребий, а именно — освободиться от бремени царства, отдавшись во власть Мнишек. Как непохожа эта неосознанная расчетливость на ту же самую сцену, где Фаддеевым сыграна безнадежность страстной безответной любви, которая в отчаянии согласна на любые условия.
Вслед за Лжедмитрием главной фигурой судьбы (и в спектакле, и в русской истории) становится Шуйский. Будущего Василия IV Ивановича, царя московского (1606-1610), а в спектакле просто боярина Василия Шуйского сыграл Борис Невзоров. Это работа большого мастера. Монументальность — смысловой фундамент, заложенный в рисунке характера. Хотя на протяжении всего спектакля Борис Невзоров и пытается снизить уровень пафосных речей до бытовой интонации, зритель заворожен дородностью, проницательным умом, закрытостью его героя. Слова боярина о том, что род Шуйских «чести не терял», даже на фоне его брата, трусливого Дмитрия Ивановича Шуйского (Сергей Вещев), звучат весьма убедительно. Но... актерское обаяние Невзорова затушевывает истинное лицо персонажа. Здесь стоит сделать небольшое отступление. Практически все ведущие крупные историки: и Костомаров, и Соловьев, и Ключевский — были единодушны в негативной оценке Шуйского. По историческим источникам, Василий Шуйский был невероятно хитрым и изобретательным, очень скользким человеком. Однако в постановке Драгунова эти важные краски оказались совершенно не востребованными. Перед нами только положительный герой — прямой, мужественный человек. Сцена покаяния Василия Шуйского сыграна негромко, проникновенно и глубоко продуманно. Здесь мы скорее видим благородство Ивана Петровича Шуйского из «Царя Федора Иоанновича», недоуменно вспоминая предыдущие лукавые признания Василия Шуйского из спектакля «Царь Борис». Хотя Голицын в спектакле В.Драгунова говорит о боярине без прикрас: «Нет, Шуйский пригодился б, Что ни толкуй! Он плут и пройдоха...». Шуйский прекрасно знает, что выиграет партию у незрелого птенца, не ведающего и не чтящего преданий русской старины. История опять повторит повороты — новоявленный царь приблизит к себе нашего героя, как когда-то Иоанн IV благосклонно отнесся к Годунову. Результат тот же. Шуйский медленно, но неумолимо идет к престолу. Вот проявленное человеческое достоинство боярина в сцене суда, а затем рвущийся внутренний бунт после приговора от шутки «мальчишки-царя» Самозванца над его жизнью. Пьяный от вновь предоставленной свободы, протрезвевший, будучи совсем не пьяным, оставшись в живых и оправившись от насмешки, Василий Иванович решает не форсировать события, а более тонко вести свою подрывную работу. Наконец-то в спектакле появляются истинные ноты Шуйского — хитрая игривость интонации: «Аи, не дождутся!» или удовлетворенно-насмешливый смешок из-под прикрывающей овчины при боярском посещении.
С этой точки событий, главным лицом спектакля становится Шуйский. Ровной, почти безразличной интонацией он предлагает царю насилие и выселение богатых горожан. Басманов как политик прекрасно понимает, что эти «советы — гибель» -исход подобных действий в обострении противоречий с последующим бунтом. К сожалению, превалируют только темные сценические штрихи для исполнителя роли Петра Федоровича Басманова (Владимир Богин). Неудивительно, ведь почему-то Басманов произносит в спектакле порой фразы Вельского или десятского. Видоизменена и сцена суда. Если в пьесе Островского множество голосов призывают к смертной казни Шуйского, то в спектакле бояре молчат, а вершит судьбу обвиняемого лишь Басманов. Открытое коварство Басманова в контрасте уклончивого Шуйского. Побеждает сильнейший? Главенствует мудрый расчет? Почему же в финале Василий Шуйский, окутанный красным бархатом света, замер в вопрошающем одиночестве? Заключительная голицынская реплика вослед новому венценосцу: «Не царствовать ему!» — по своей сути убийственный вердикт. Шуйский стоит на дороге, пропитанной кровью Прошлого и уже вновь покрытой кровавыми брызгами Настоящего. Каждый создатель сценического произведения имеет право на свое художественное видение любого события. Разумеется. Можно с пониманием отнестись к мнению режиссера В.Драгунова, считающего, что он де реабилитирует доброе имя Василия Шуйского, постоянного участника почти всех политических заговоров, которого еще в 1587 году высылали из Москвы за стремление развести царя Федора Иоанновича с бездетной Ириной. Мало заявить, что «историческая репутация не всегда соответствует действительности», как это сделал Драгунов, предупреждая возражения историков (узнать о режиссерской позиции Владимира Драгунова можно из мартовского номера газеты Малого театра — № 17, стр.2). То, что допустимо, например, в диссертации при наличии весомых научных аргументов, невозможно в живой пьесе с историческим прошлым!
Думается, что замысел постановщика все-таки не смог переплавить дух пьесы Островского, изменить тотальный подтекст, где Шуйский подан как один из источников Смуты. Мнению В.Драгунова сопротивляется сама душа пьесы, оркестровка персонажей, сопротивляется напряжение правды, которое вложил в нее драматург. И хотя режиссер пошел на прямые изъятия в тексте, наперекор автору, зияния остались, и они дышат холодом, даже несмотря на то, что все озарено победой. «Восстанавливать репутацию» за счет драматурга, скорректировав и «приноровив по своему разумению» образ героя пьесы, — не самое удачное решение. Зритель Малого театра привык к бережному отношению к авторскому тексту в Доме Островского. Тем более к драматургии самого Александра Николаевича. Но достаточно прочитать саму пьесу, чтобы убедиться — убраны фрагменты, которые противоречат позиции постановщика, решившего показать московской публике настоящего политического «лидера». Как, например, в монологе-размышлении Василия Шуйского изъята главенствующая мысль о целях и средствах будущего венценосца: «Отныне каждый помысл И каждый шаг ведут меня к престолу; Умом, обманом, даже преступленьем Добьюсь венца». В нашем театральном мире достаточно постановщиков, увы, наплевательски относящихся к историческому Прошлому своих отцов и дедов, что-то вещающих о неправдоподобном Настоящем времени и мнящих себя пророками режиссуры Будущего. Страдая амнезией, они с упрямством патефонной иглы ведут заезженную партию, на каждой очередной фальшивой ноте порой теряя даже своих почитателей. Разумеется, такой контингент господ-товарищей в Малом замечен никогда не был. Но Владимир Драгунов не является приглашенным режиссером театра, которому можно списать видимые несуразности из-за незнания сценического воплощения, например, трилогии А.К.Толстого на сцене Малого. Еще в 1995 году им же поставлена первая часть трилогии «Смерть Иоанна Грозного» - спектакль «Царь Иоанн Грозный». Вот где корень проблемы. Проигнорирована годами выстроенная репертуарная политика театра, который новым спектаклем хронологически продолжает тему исторической линии развития государства все с теми же действующими лицами. Предложено спорное историческое прочтение личности Василия Шуйского, которое весьма смущает. Вспоминается даже не историография персоналии В.И.Шуйского и тем более не блистательный штрих А.Пушкина — «лукавый царедворец». Вспоминается даже не сам текст Островского, чью пьесу прочитал далеко не каждый зритель и в которой этот персонаж представлен отнюдь не идеальным, ведь мысли и желания Шуйского у Островского достаточно откровенны: «Я не брезглив, мне всякий друг, кто нужен. И сволочь хороша». Зрители вспоминают предыдущие исторические спектакли с «рабочим стажем» свыше десяти лет, которые, кстати, живут и поныне на сцене Малого. Противоречие очевидно!
Однако нужно отдать должное исполнителю роли Василия Шуйского. Борис Невзоров всего за пять спектаклей (предполагаю, что даже не сознательно) существенно изменил статику характера персонажа на более пластичный рисунок. Видимо, драматургия и театрально-историческая память порой заставляют сменить ракурс, направленный вразрез с имеющимся «сценическим наследием-багажом». Малый театр России сегодня по своему статусу в нашей стране может позволить выстраивать ход исторических событий, абсолютно игнорируя конъюнктурно-временные соображения, последовательно продолжать линию сценического изучения глубинных основ государственного развития нашей страны. Такое рыцарское поведение, скорее всего, не прибавляет любви недоброжелателей традиционного театра, но вызывает глубокое уважение, которое сейчас имеет далеко не каждый, пожинающий лишь былую славу театр. Одна из задач национального театра — с архивной страстью беречь волю автора и охранять ее смысл, заложенный в пьесе, даже если он кому-то кажется ошибочным. И случай с Шуйским, увы, пересмотру не подлежит, это один из одиозных русских правителей прошлого. Во всяком случае, пересмотреть его оценку руками и устами классиков не удалось.
Ирина Решетникова
9-99/2007 СТРАСТНОЙ БУЛЬВАР. 1О
Что перед нами — прекрасная Традиция Малого театра или всего лишь устоявшиеся режиссерские пристрастия? Во всяком случае, спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» по пьесе А.Островского (режиссер — Владимир Драгунов) вновь подарил зрителю встречу с историческим прошлым страны. Выбран один из тяжелых периодов русской истории — смутное лихолетье. Короткий срок правления Лжедмитрия (1605-1606).
Атмосфера тревоги и ожидания в Москве. Противостояние Василия Шуйского. Его путь к власти. Обагренный трон. Повторяющийся виток Истории.
Пустота сцены. Минимум театрального реквизита. Разнообразие вносят лишь спускающиеся сверху белые полотна с архитектурными рисунками зданий московских церквей, соборов и палат (художник-постановщик Лариса Ломакина).
В центре — фигура Лжедмитрия. Его играют по очереди Алексей Фаддеев и Глеб Подгородинский. На уровне актерской игры существенного различия не наблюдается, но весьма ощутим разный стартовый настрой и трактовка сценического образа. Фаддеев более склонен к романтизации своего персонажа, в котором даже на краю гибели продолжает бурлить горячий нерв благородства, граничащего с холодом загнанного и опустошенного безответной любовью молодца. У Подгородинского Самозванец более опытен, изощрен и ловок, но, как ни странно, он мельче. Актер, акцентируя метаморфозы души, дает образ в развитии от положительного посыла к разрушительному финалу. Когда впервые появляется вступивший на престол Дмитрий (Г.Подгородинский), пытаясь сохранить хладнокровие, заметно, что чувства героя неустойчивы, а желание быть справедливым быстро пройдет. В сцене суда над Василием Шуйским царь, «обыграв демократию», хитро делает политический ход, отдав решение на откуп боярам, ставя их перед проблемой выбора. Интриганом здесь скорее выглядит сам Дмитрий. Иной подход у Фаддеева, который в царском решении своего героя выдает внутреннюю неуверенность самозванца в принятии жестокого приговора — внешне повелевая, он втайне не желает проливать кровь. В этой разнице двойной актерской игры в маске одного героя — магия театрального искусства.
В сцене при встрече с матерью, которая должна признать в царе своего сына, Подгородинским более тщательно «прописана технология» убеждения и ходы обольщения для преодоления сопротивления Марфы (Татьяна Лебедева). Иной ракурс души самозванца у Фаддеева, им в этой сцене скорее сыграна импровизация общения. Апеллируя к материнским чувствам, самозванец почти не надеется на положительный результат, хотя — парадокс — почти верит в свое царское происхождение. Убеждая Марфу назваться его родной матерью, Дмитрий ищет путь к ее сердцу, случайно «зацепив и натянув» нужную струну. Это тонкая психологическая сцена, в которой Татьяна Лебедева трагически сыграла дрогнувшую душу несчастной матери. Царствуй, «сын»! Наконец, по-разному трактуется еще одна решающая сцена — объяснение с Мариной Мнишек. Роль Мнишек исполняют Елена Харитонова и Наталья Верещенко. Марина Харитоновой грубее и откровеннее в своих властолюбивых аппетитах. Наталья Верещенко предложила рисунок более острый и едкий. Насмешливо припоминая Дмитрию его прошлое холопство, она жестко ставит его перед дилеммой. Что выбирать — царскую власть, долг служения или открывшиеся перспективы любви? Любовь ослепляет Лжедмитрия-Фаддеева. Душа царя перестает быть самостоятельной — перед нами безудержная страсть, не вникающая в политические тонкости. В игре Подгородинского все прозаичней: согласие на коронование — это деловой способ-сделка, чтобы заполучить любимую женщину. Жест протянутой руки вдруг дает возможность выбрать иной жребий, а именно — освободиться от бремени царства, отдавшись во власть Мнишек. Как непохожа эта неосознанная расчетливость на ту же самую сцену, где Фаддеевым сыграна безнадежность страстной безответной любви, которая в отчаянии согласна на любые условия.
Вслед за Лжедмитрием главной фигурой судьбы (и в спектакле, и в русской истории) становится Шуйский. Будущего Василия IV Ивановича, царя московского (1606-1610), а в спектакле просто боярина Василия Шуйского сыграл Борис Невзоров. Это работа большого мастера. Монументальность — смысловой фундамент, заложенный в рисунке характера. Хотя на протяжении всего спектакля Борис Невзоров и пытается снизить уровень пафосных речей до бытовой интонации, зритель заворожен дородностью, проницательным умом, закрытостью его героя. Слова боярина о том, что род Шуйских «чести не терял», даже на фоне его брата, трусливого Дмитрия Ивановича Шуйского (Сергей Вещев), звучат весьма убедительно. Но... актерское обаяние Невзорова затушевывает истинное лицо персонажа. Здесь стоит сделать небольшое отступление. Практически все ведущие крупные историки: и Костомаров, и Соловьев, и Ключевский — были единодушны в негативной оценке Шуйского. По историческим источникам, Василий Шуйский был невероятно хитрым и изобретательным, очень скользким человеком. Однако в постановке Драгунова эти важные краски оказались совершенно не востребованными. Перед нами только положительный герой — прямой, мужественный человек. Сцена покаяния Василия Шуйского сыграна негромко, проникновенно и глубоко продуманно. Здесь мы скорее видим благородство Ивана Петровича Шуйского из «Царя Федора Иоанновича», недоуменно вспоминая предыдущие лукавые признания Василия Шуйского из спектакля «Царь Борис». Хотя Голицын в спектакле В.Драгунова говорит о боярине без прикрас: «Нет, Шуйский пригодился б, Что ни толкуй! Он плут и пройдоха...». Шуйский прекрасно знает, что выиграет партию у незрелого птенца, не ведающего и не чтящего преданий русской старины. История опять повторит повороты — новоявленный царь приблизит к себе нашего героя, как когда-то Иоанн IV благосклонно отнесся к Годунову. Результат тот же. Шуйский медленно, но неумолимо идет к престолу. Вот проявленное человеческое достоинство боярина в сцене суда, а затем рвущийся внутренний бунт после приговора от шутки «мальчишки-царя» Самозванца над его жизнью. Пьяный от вновь предоставленной свободы, протрезвевший, будучи совсем не пьяным, оставшись в живых и оправившись от насмешки, Василий Иванович решает не форсировать события, а более тонко вести свою подрывную работу. Наконец-то в спектакле появляются истинные ноты Шуйского — хитрая игривость интонации: «Аи, не дождутся!» или удовлетворенно-насмешливый смешок из-под прикрывающей овчины при боярском посещении.
С этой точки событий, главным лицом спектакля становится Шуйский. Ровной, почти безразличной интонацией он предлагает царю насилие и выселение богатых горожан. Басманов как политик прекрасно понимает, что эти «советы — гибель» -исход подобных действий в обострении противоречий с последующим бунтом. К сожалению, превалируют только темные сценические штрихи для исполнителя роли Петра Федоровича Басманова (Владимир Богин). Неудивительно, ведь почему-то Басманов произносит в спектакле порой фразы Вельского или десятского. Видоизменена и сцена суда. Если в пьесе Островского множество голосов призывают к смертной казни Шуйского, то в спектакле бояре молчат, а вершит судьбу обвиняемого лишь Басманов. Открытое коварство Басманова в контрасте уклончивого Шуйского. Побеждает сильнейший? Главенствует мудрый расчет? Почему же в финале Василий Шуйский, окутанный красным бархатом света, замер в вопрошающем одиночестве? Заключительная голицынская реплика вослед новому венценосцу: «Не царствовать ему!» — по своей сути убийственный вердикт. Шуйский стоит на дороге, пропитанной кровью Прошлого и уже вновь покрытой кровавыми брызгами Настоящего. Каждый создатель сценического произведения имеет право на свое художественное видение любого события. Разумеется. Можно с пониманием отнестись к мнению режиссера В.Драгунова, считающего, что он де реабилитирует доброе имя Василия Шуйского, постоянного участника почти всех политических заговоров, которого еще в 1587 году высылали из Москвы за стремление развести царя Федора Иоанновича с бездетной Ириной. Мало заявить, что «историческая репутация не всегда соответствует действительности», как это сделал Драгунов, предупреждая возражения историков (узнать о режиссерской позиции Владимира Драгунова можно из мартовского номера газеты Малого театра — № 17, стр.2). То, что допустимо, например, в диссертации при наличии весомых научных аргументов, невозможно в живой пьесе с историческим прошлым!
Думается, что замысел постановщика все-таки не смог переплавить дух пьесы Островского, изменить тотальный подтекст, где Шуйский подан как один из источников Смуты. Мнению В.Драгунова сопротивляется сама душа пьесы, оркестровка персонажей, сопротивляется напряжение правды, которое вложил в нее драматург. И хотя режиссер пошел на прямые изъятия в тексте, наперекор автору, зияния остались, и они дышат холодом, даже несмотря на то, что все озарено победой. «Восстанавливать репутацию» за счет драматурга, скорректировав и «приноровив по своему разумению» образ героя пьесы, — не самое удачное решение. Зритель Малого театра привык к бережному отношению к авторскому тексту в Доме Островского. Тем более к драматургии самого Александра Николаевича. Но достаточно прочитать саму пьесу, чтобы убедиться — убраны фрагменты, которые противоречат позиции постановщика, решившего показать московской публике настоящего политического «лидера». Как, например, в монологе-размышлении Василия Шуйского изъята главенствующая мысль о целях и средствах будущего венценосца: «Отныне каждый помысл И каждый шаг ведут меня к престолу; Умом, обманом, даже преступленьем Добьюсь венца». В нашем театральном мире достаточно постановщиков, увы, наплевательски относящихся к историческому Прошлому своих отцов и дедов, что-то вещающих о неправдоподобном Настоящем времени и мнящих себя пророками режиссуры Будущего. Страдая амнезией, они с упрямством патефонной иглы ведут заезженную партию, на каждой очередной фальшивой ноте порой теряя даже своих почитателей. Разумеется, такой контингент господ-товарищей в Малом замечен никогда не был. Но Владимир Драгунов не является приглашенным режиссером театра, которому можно списать видимые несуразности из-за незнания сценического воплощения, например, трилогии А.К.Толстого на сцене Малого. Еще в 1995 году им же поставлена первая часть трилогии «Смерть Иоанна Грозного» - спектакль «Царь Иоанн Грозный». Вот где корень проблемы. Проигнорирована годами выстроенная репертуарная политика театра, который новым спектаклем хронологически продолжает тему исторической линии развития государства все с теми же действующими лицами. Предложено спорное историческое прочтение личности Василия Шуйского, которое весьма смущает. Вспоминается даже не историография персоналии В.И.Шуйского и тем более не блистательный штрих А.Пушкина — «лукавый царедворец». Вспоминается даже не сам текст Островского, чью пьесу прочитал далеко не каждый зритель и в которой этот персонаж представлен отнюдь не идеальным, ведь мысли и желания Шуйского у Островского достаточно откровенны: «Я не брезглив, мне всякий друг, кто нужен. И сволочь хороша». Зрители вспоминают предыдущие исторические спектакли с «рабочим стажем» свыше десяти лет, которые, кстати, живут и поныне на сцене Малого. Противоречие очевидно!
Однако нужно отдать должное исполнителю роли Василия Шуйского. Борис Невзоров всего за пять спектаклей (предполагаю, что даже не сознательно) существенно изменил статику характера персонажа на более пластичный рисунок. Видимо, драматургия и театрально-историческая память порой заставляют сменить ракурс, направленный вразрез с имеющимся «сценическим наследием-багажом». Малый театр России сегодня по своему статусу в нашей стране может позволить выстраивать ход исторических событий, абсолютно игнорируя конъюнктурно-временные соображения, последовательно продолжать линию сценического изучения глубинных основ государственного развития нашей страны. Такое рыцарское поведение, скорее всего, не прибавляет любви недоброжелателей традиционного театра, но вызывает глубокое уважение, которое сейчас имеет далеко не каждый, пожинающий лишь былую славу театр. Одна из задач национального театра — с архивной страстью беречь волю автора и охранять ее смысл, заложенный в пьесе, даже если он кому-то кажется ошибочным. И случай с Шуйским, увы, пересмотру не подлежит, это один из одиозных русских правителей прошлого. Во всяком случае, пересмотреть его оценку руками и устами классиков не удалось.
Ирина Решетникова
9-99/2007 СТРАСТНОЙ БУЛЬВАР. 1О
18.05.2007
Подробнее
«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ», МАЛЫЙ ТЕАТР Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет.
«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ», МАЛЫЙ ТЕАТР
Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет.
Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет.
«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ», МАЛЫЙ ТЕАТР
Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет. Вот и Малый театр сыграл уже вторую в этом сезоне премьеру по Островскому. Эта постановка – своего рода раритет, ведь о пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» мало кто знает, а в России ее ставили последний раз почти сто лет назад. Это произведение – чуть ли не единственная историческая хроника драматурга – является своего рода продолжением пушкинского «Бориса Годунова», повествуя о событиях, происходящих после восшествия на трон Лжедмитрия.
Главных героев в спектакле двое – это можно понять уже из самого названия пьесы. На противостоянии двух персонажей – Дмитрия Самозванца и боярина Василия Шуйского – и строится конфликт произведения. В роли Шуйского – Борис Невзоров, с этого сезона ставший актером труппы Малого театра и сыгравший судью в «ревизоре». Самозванца играет Глеб Подгородинский – ведущий артист Малого и один из самых интересных театральных актеров своего поколения в Москве.
Оба исполнителя создают два глубоких, неоднозначных образа. Шуйский – Невзоров – хитрый боярин, глубоко уверенный в самозванстве Лжедмитрия и вреде его пребывания на престоле для российского народа. Но поступки Шуйского, готового пойти на клятвопреступление и предательство ради достижения высшей цели, вызывают мало симпатии: им нет достаточно уверенного оправдания. В то время как Дмитрий – Подгородинский гораздо более привлекателен как личность: он молод, хорош собой, чувствителен и даже если и сомневается в своем происхождении, то по крайней мере преисполнен самого благородного пыла в стремлении мудро управлять государством. Одна из самых сильных сцен спектакля – объяснение Дмитрия с царицей Марфой, последней женой Ивана Грозного, матерью убитого Годуновым царевича. Царица не узнает в Дмитрии своего умершего сына, ее сердце молчит – но ей так хочется прижать к груди хоть этого, незнакомого, но готового откликнуться на материнскую ласку молодого человека. И Дмитрий отнюдь не из корыстолюбивых побуждений стремится привлечь на свою сторону царицу: сам сирота, он мечтает обрести мать. Татьяна Лебедева (царица Марфа) и Глеб Подгородинский глубоко и мощно играют эту сцену, достигая наивысшего эмоционального накала.
Малый театр славен своей замечательной актерской ансамблевостью, и в этом спектакле каждая роль, даже крохотная, исполнена артистами филигранно. Одно наслаждение наблюдать за игрой Бориса Клюева, Владимира Сафронова и Владимира Носика в роли хитрых бояр, чье многозначительное молчание и красноречивые взгляды говорят больше, чем их льстивые слова. Очень хорош в небольшой, но запоминающейся роли Ивана-калачника Антон Хомятов, ярко и с темпераментом играющий буйного русского молодца. И конечно, большой актерской удачей можно назвать роль Дмитрия Самозванца в исполнении Глеба Подгородинского. В ней все выверено и отточено до малейшей мелочи, до интонации, до жеста. Дмитрий Подгородинского гораздо более глубок и умен, чем думают о нем Шуйский и бояре и даже его ненадежные союзники поляки. Самозванца в спектакле Малого театре приводят к гибели его доверчивость и излишняя эмоциональность, а будь он хоть чуточку хладнокровнее, глядишь и история России сложилась бы совсем по-другому.
Валерия Гуменюк
«Театральная касса», май 2007
Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет. Вот и Малый театр сыграл уже вторую в этом сезоне премьеру по Островскому. Эта постановка – своего рода раритет, ведь о пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» мало кто знает, а в России ее ставили последний раз почти сто лет назад. Это произведение – чуть ли не единственная историческая хроника драматурга – является своего рода продолжением пушкинского «Бориса Годунова», повествуя о событиях, происходящих после восшествия на трон Лжедмитрия.
Главных героев в спектакле двое – это можно понять уже из самого названия пьесы. На противостоянии двух персонажей – Дмитрия Самозванца и боярина Василия Шуйского – и строится конфликт произведения. В роли Шуйского – Борис Невзоров, с этого сезона ставший актером труппы Малого театра и сыгравший судью в «ревизоре». Самозванца играет Глеб Подгородинский – ведущий артист Малого и один из самых интересных театральных актеров своего поколения в Москве.
Оба исполнителя создают два глубоких, неоднозначных образа. Шуйский – Невзоров – хитрый боярин, глубоко уверенный в самозванстве Лжедмитрия и вреде его пребывания на престоле для российского народа. Но поступки Шуйского, готового пойти на клятвопреступление и предательство ради достижения высшей цели, вызывают мало симпатии: им нет достаточно уверенного оправдания. В то время как Дмитрий – Подгородинский гораздо более привлекателен как личность: он молод, хорош собой, чувствителен и даже если и сомневается в своем происхождении, то по крайней мере преисполнен самого благородного пыла в стремлении мудро управлять государством. Одна из самых сильных сцен спектакля – объяснение Дмитрия с царицей Марфой, последней женой Ивана Грозного, матерью убитого Годуновым царевича. Царица не узнает в Дмитрии своего умершего сына, ее сердце молчит – но ей так хочется прижать к груди хоть этого, незнакомого, но готового откликнуться на материнскую ласку молодого человека. И Дмитрий отнюдь не из корыстолюбивых побуждений стремится привлечь на свою сторону царицу: сам сирота, он мечтает обрести мать. Татьяна Лебедева (царица Марфа) и Глеб Подгородинский глубоко и мощно играют эту сцену, достигая наивысшего эмоционального накала.
Малый театр славен своей замечательной актерской ансамблевостью, и в этом спектакле каждая роль, даже крохотная, исполнена артистами филигранно. Одно наслаждение наблюдать за игрой Бориса Клюева, Владимира Сафронова и Владимира Носика в роли хитрых бояр, чье многозначительное молчание и красноречивые взгляды говорят больше, чем их льстивые слова. Очень хорош в небольшой, но запоминающейся роли Ивана-калачника Антон Хомятов, ярко и с темпераментом играющий буйного русского молодца. И конечно, большой актерской удачей можно назвать роль Дмитрия Самозванца в исполнении Глеба Подгородинского. В ней все выверено и отточено до малейшей мелочи, до интонации, до жеста. Дмитрий Подгородинского гораздо более глубок и умен, чем думают о нем Шуйский и бояре и даже его ненадежные союзники поляки. Самозванца в спектакле Малого театре приводят к гибели его доверчивость и излишняя эмоциональность, а будь он хоть чуточку хладнокровнее, глядишь и история России сложилась бы совсем по-другому.
Валерия Гуменюк
«Театральная касса», май 2007
03.05.2007
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
«Пресса о гастролях Малого театра»
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
«Пресса о гастролях Малого театра»
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра. На сцене филармонии прославленный коллектив представил спектакли «Горе от ума» Грибоедова, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского и «Тайны Мадридского двора» Скриба.
На встречу с тюменскими журналистами пришли художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин, народная артистка СССР Элина Быстрицкая, народные артисты России Александр Ермаков, Борис Клюев, Александр Клюквин, Владимир Бейлис и заслуженный артист России Глеб Подгородинский.
«В Екатеринбург, тогда Свердловск, мы приезжали двадцать шесть лет назад, — вспоминает Юрий Соломин. — А в Тюмени Малый театр не был никогда. Никогда!» Поводом для приезда послужил необычный юбилей, выпавший на нынешний сезон.
«В 2006 году исполнилось 250 лет российскому национальному театру, — продолжает Соломин. — Дело в том, что в 1756 году указом императрицы Елизаветы Петровны был создан государственный театр — тогда он назывался императорским. Таких театров было всего два: Александринка в Санкт- Петербурге и Малый театр в Москве. Поэтому отсчет государственности театра, как принято считать, идет от этой даты — 30 августа 1756 года.
Когда мы на эту тему разговаривали с президентом, он сказал: «Это должен быть праздник всего российского театра». Вместе с Александринкой мы выдвинули такую идею: кому-то из нас проехать от Владивостока до центра России, а кому-то — от Калининграда. Выбирая точку, в которой наши маршруты должны сойтись, мы говорили о вашем регионе — Свердловск, Новосибирск, Тюмень...
Идея была поддержана на самом высоком уровне. Но как всегда, чего-то не хватило... Пришлось ограничиться отдельными выездами, и за основу мы взяли район, в котором рассчитывали воссоединиться».
Гастроли состоялись во многом благодаря генеральному спонсору юбилея — Сбербанку России, с которым Малый театр надеется дружить и дальше. У старейшего московского театра, из века государственного, прежде спонсоров не бывало. Но Сбербанк, сам исторически возросший под рукой государства, — наиболее подходящий покровитель для национального театра... И все же худруку Малого хочется верить, что система государственных репертуарных театров — предмет гордости для России и зависти для зарубежных коллег — не будет разрушена.
Соломин — решительный противник театральной реформы. «Все до сих пор завидуют комплектации российского театра, потому что создать труппу — не речку перейти. 250 лет создавалась труппа Александринки, которая уже почти вымерла, и Малого театра, которая еще осталась и приехала к вам».
Школу творит преемственность. И если говорят, что «Островский, как эталон, идет в Малом театре», и Юрию Соломину не стыдно сказанное повторить, так это оттого, что Островский писал роли, имея в виду актеров Малого; Островского в Малом играли еще при жизни драматурга и под его руководством, по его науке, позже — ведомые опытом и примером тех, кто эту науку впитал, учась и перенимая друг у друга самый дух русского театра... «Я учился у Веры Пашенной, Пашенная училась у Александра Ленского, а Ленский был первый режиссер-педагог России».
У нынешнего «золотого» поколения Малого театра — свои ученики, которым они передают то, что умеют сами, и в учебных классах, и на сцене.
Молодые же дорожат возможностью учиться. Рассуждая об антрепризе, Глеб Подгородинский, исполнитель роли Чацкого в «Горе от ума», настаивает: только репертуарный театр дает молодому актеру возможность творческого роста. Пусть из года в год приходится играть в эпизодах... Это, оказывается, не так плохо, как многие считают. «В антрепризе действует система кастинга, — объясняет актер. — Ты пробуешься на роль, и тебе надо сразу показать результат, сделать максимум того, на что ты способен. Некоторым артистам это удается, но многим — нет.
Что касается меня, то не будь Малого театра, не будь той дистанции, которую мне пришлось пройти... сразу после института я не смог бы сыграть большую роль. И даже небольшую. Я в театре тринадцать лет, и у меня все шло постепенно, по нарастающей. Я играл в эпизодах, в массовке, и только на шестой-седьмой год получил большую роль. Если бы не было этих лет в театре, не было учебы, если бы я не варился в театре, не смотрел из-за кулис на старших товарищей, я бы не смог работать».
Корифеи щедро делятся опытом, знаниями и трепетным отношением к профессии со студентами и младшими коллегами, а те увозят с собой драгоценный дар в разные концы страны... Выяснилось, что актриса Тюменского театра драмы Елена Самохина — ученица Элины Быстрицкой.
Звездная актриса объясняет: наследие мастеров старой школы по сей день живо в Малом, потому что он был и остается актерским театром. Во главе коллектива с самого его рождения, как правило, стояли актеры, и это еще одна традиция, которую удалось сохранить до наших дней.
Должность художественного руководителя появилась в Малом театра недавно — немногим больше двадцати лет назад, первым ее занял народный артист СССР Михаил Царев, потом — Юрий Соломин...
«Если актер возглавляет труппу и актерский ансамбль, то актерам от этого не хуже, а лучше», — подчеркивает Быстрицкая. Именитые коллеги поддерживают Элину Авраамовну: во- первых, играя на одной сцене с худруком, легче противостоять диктату сторонних режиссеров: «У меня один начальник, да и тот мой партнер по сцене»; во-вторых, начальник этот не понаслышке знает, что нужно актеру, к чему он стремится, чем дорожит: «Актер актера всегда поймет».
Соломин, например, отлично понимает, как для актера важно сниматься в кино. «Когда Юрий Мефодьевич стал художественным руководителем Малого театра, — рассказывает Борис Клюев, — все актеры облегченно вздохнули, потому что он сам снимающийся актер, и с ним всегда можно по этому поводу договориться. Не знаю, как молодое поколение актеров, но старшее всегда договаривалось, и Юрий Мефодьевич всегда отпускал, а мы никогда его не подводили.
У молодежи с этим посложнее, они еще не умеют распределять силы, и иногда делают не очень правильный выбор в пользу кинематографа, не понимая, что участие в сериале — одноразовое. Иногда они уходят из театра для того, чтобы сыграть в сериале, думая, может быть, о своей карьере, но не о своей творческой жизни. Ведь любой сериал заканчивается, и неизвестно, что будет дальше, а театр — это дом, в котором ты живешь каждый день. Репетируешь каждый день, участвуешь в спектаклях каждый день, и как профессионал ты растешь именно в театре, а не в кинематографе». Однажды произошел немыслимый в другом театре случай: актер рвался на съемки до такой степени, что Соломин, дабы его отпустить, затеял даже перестановки в репертуаре, собираясь заменить спектакль, в котором тот был занят, другим. Актер не поехал, решив, что замена спектакля обойдется театру слишком дорого. Но то происшествие памятно ему до сих пор...
Худрук тут же объяснил свою уступчивость целесообразностью: «Бывают действительно хорошие роли, и я прекрасно понимаю, что кино или телевидение — это в том числе реклама театру, а если роль яркая, если артист популярен, то это опять же плюс для театра».
К антрепризе «как нормальному жизненному явлению» Соломин вполне лоялен, правда, сам в антрепризных спектаклях не участвовал ни разу, хотя предложения получал, и неплохие. Мэтр убежден: антреприза театру репертуарному не ровня и достойной заменой ему стать не может, хотя такую перспективу время от времени предрекают иные деятели сцены.
«Антреприза бывает разная. Все зависит от постановки, от режиссера, от компании, которая подобралась, от самого актера. Иногда играют люди с известными фамилиями, а впечатление... Но есть и хорошие спектакли. Есть честное исполнение. Если в антрепризе заняты Фрейндлих, или Чурикова, или Басилашвили, то это другой класс, другой уровень, ибо Фрейндлих отвечает за свою фамилию. Хочет зритель посмотреть на живую Муравьеву? Пожалуйста! Муравьева отвечает за себя, потому что потом она играет роли в Малом театре. Но играет она здесь, уверяю вас, не так, как в антрепризе...»
Борис Клюев поначалу участвовал в антрепризных спектаклях, потом перестал, рассудив для себя, что все плюсы, которые актеру дает антреприза, он получит, снимаясь в кино, а минусов тем самым избежит: «Антреприза мне на сегодняшний день не интересна. Она не удовлетворяет меня ни творчески, ни материально, потому что связана, к сожалению, с очень большими потерями времени и здоровья — надо куда-то ехать, не спать ночь... Я работаю в репертуарном театре, мне этого тренажа вполне хватает, а кино дает мне те же деньги и необходимую популярность».
Он тоже за репертуарный театр — с долговременным планом, с продуманной репертуарной политикой, ориентированной на конкретных актеров, что обеспечивает почву для развития, роста и новых творческих достижений.
«Антреприза — это совершенно иное. Основная задача тут все-таки заработать деньги. Для этого нужны пьеса, режиссер и лицо. Обезьяна, как говорят актеры между собой. Если антреприза не получается, не дает нужного денежного эффекта, она умирает. А спектакль репертуарного театра может расти, он рассчитан на длительную дистанцию».
Впрочем, каждый вправе делать собственный выбор. «Моя подруга, очень хорошая актриса Таня Васильева, ушла из репертуарного театра и занимается только антрепризой. Ей нужны деньги. У нее двое детей, она дочери купила квартиру, сыну купила квартиру. Она поставила себе такую задачу, хотя я лично считаю, что это неверно. Но у каждого человека есть выбор...»
Увы, драматургия, к которой обращается антреприза, часто далека от высоких образцов. Пьесы-однодневки выпархивают из-под торопливого пера и, подергав крылышками, исчезают с глаз.
Малый театр отдает предпочтение вечной классике. Зритель рад. «Горе от ума» идет у нас семь лет, и на него в Москве довольно трудно попасть», — отмечает Соломин.
К гастролям в Малом тоже относятся серьезно, не то что в иной антрепризе... бывает, устроитель изрядно потратился, распродал билеты, а спектакль приходится отменять, потому что у ведущего артиста изменились планы. У него съемка, которая растянется на месяцы, а потом ему сделают более выгодное предложение...
«У нас во время гастролей никто никуда не уезжает. Даже на съемки. Сейчас у нас положение сложное. Сюда приехало довольно много актеров в возрасте и не очень здоровых. И мы не имеем права сорвать спектакль. Придут люди, а мы: ой, извините, он не прилетел. Аэрофлот ни за что не отвечает. Мы отвечаем перед зрителем».
Гастроли артистам будто бы и не в тягость. «И у меня возникает ощущение праздника каждый раз, как я прихожу на спектакль, — уверяет Элина Быстрицкая, — независимо от того, насколько это сложно, насколько условия за кулисами не соответствуют тому, к чему мы привыкли... У нас потрясающий дом в Малом театре, и у нас потрясающий репертуар. Классика русская и зарубежная».
А классика требует уважительного отношения. Как художественный руководитель и как актер Юрий Соломин не приемлет формальных режиссерских изысков, эпатажа ради эпатажа, а тем более ради кассовых сборов. Отказывается признавать художественный поиск за гранью приличий, нормы и понимания.
«Когда приходит режиссер и начинает диктовать артисту: «Вот в ту дверь входи и — на карачках... « Артист говорит: «А почему на карачках-то?» — «Ну, это ты потом поймешь. Давайте, давайте, решим это!» Где-то актер, может, и выполняет указание. Но не у нас. У нас артист приходит и говорит: «Я на карачках у этого режиссера не выйду. Увольняйте меня». Мы убираем режиссера. Почему? Потому что должна быть естественность. Вообще режиссер должен быть в первую очередь педагогом.
Вот Станиславский и Немирович-Данченко были прежде всего создателями театра, педагогами, они собирали труппу, они ее воспитывали. Они вместе отдыхали, вместе делали капустники и так далее. Это была учеба.
А сейчас режиссер думает: как бы раздеть актрису? Или лучше актера. Мало одного. Пять, десять. Пусть все сразу выйдут. Вот против этого мы категорически! Мы разденем тогда режиссера и пустим его на театральную площадь голым. Потому что ни Островский, ни Мольер, ни Шекспир, ни Пиранделло этого не писали. Это не нужно. Иначе пропадает смысл. Зритель смотрит на другое место. И головка у него не работает.
Вспомните, Гоголь написал: «Дорогих лекарств мы не употребляем. Простой человек если выживет, он и так выживет, а если умрет, то и так умрет». Землянику у нас играет Александр Клюквин. Я ему в свое время говорил: «Как можно меньше интонаций. Скажи просто». В зале хохот. Почему? Он очень похож на одного всем известного министра. И зритель это понимает. И он страшно доволен тем, что он понял. И что мы этого министра употребили... Другой министр пришел и так хохотал... Говорит: «Я обязательно всех приведу, пусть посмотрят». Не потому что мы это гениально сделали. Это гениально написано. Это ассоциации. Ассоциации!
Нам говорят: почему вы не ставите современность? Да потому что я матом ругаюсь лучше, чем Пресняковы или Коляда! Я старше, я вырос в Чите. Там у нас знаете сколько лагерей было? Но это не значит, что надо платить деньги, чтобы посмотреть, как на сцене ругаются матом. Зайди в троллейбус — и получишь. Это не искусство.
Почему мы говорим так откровенно? Мы боремся...
Порой от борьбы устаешь. И тогда хочется сбежать от проблем, от людей, от споров, от суеты — туда, где тихо, покойно, вольно...»
«Если у меня есть полтора дня, жена грузит мне еду, и я еду на дачу. Глажу собак... А, поскольку они не говорят, но все понимают, то я, когда хочу, с ними разговариваю. Смотрю на небо, смотрю на елки, на березы, у меня возникают мысли о создании всего этого. Потом я захожу в дом, у меня старый сруб... Там тепло, я достаю еду, разогреваю, ем, смотрю телевизор, прихожу в ужас и опять иду на воздух. И так бесконечно целый день. Я молчу. Это прекрасно. Организм восстанавливается. Но, к сожалению, больше полутора дней не получается. Если бы недельку так...»
Есть люди, которые считают, что Малый отстал от времени. Возможно, однажды перемены придут и сюда. Не стоит исключать даже того, что когда-нибудь здесь победит режиссерский театр. Или Малому удастся устоять на собственном пути, осторожно сверяя каждое новшество, которое он готовится принять, — без этого тоже не обойтись, — с незыблемыми принципами русского реалистического театра?...
Малый театр не отказывает в сотрудничестве современным, молодым режиссерам и художникам с фантазией. Если находят фантазию конструктивной, соответствующей позиции театра и... стилистике зала.
Декорации к «Горю от ума», а также к спектаклям «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского и «Мнимый больной» Мольера делал художник Александр Боровский. «Мы говорили ему: у нас старый театр, императорский, зал небольшой, очень компактный, с хорошей акустикой, отделан золотом, серебром, бархатом... Три стула тут не срабатывают. Все равно что на прием к президенту прийти в джинсах и майке». Боровский постарался учесть пожелания театра и, сделав декорации к «Мнимому больному», наконец полностью попал в точку — Соломин в знак высшей похвалы предложил показывать одни декорации, без актеров...
Поставил «Горе от ума» Сергей Женовач, который создал спектакль, названный одновременно традиционным и новаторским. «Женовач какое-то время был без работы. Он очень хороший педагог, и мы его пригласили. Он из группы молодых режиссеров, но стоит в стороне от тех, у кого на четвереньках входят в двери. Теперь у него новый театр, который он сделал со своими студентами, совершенно другой по качеству. Это та школа русского театра, о которой можно мечтать. Он хороший педагог и прекрасный режиссер. И как только он сделает репертуар в своем театре, он опять будет ставить у нас, потому что он не мыслит себя без постановок в крупном театре. «Горе от ума» у Женовача как будто то же, что всегда, но в то же время не то. Декораций немного — ровно столько, чтобы передать атмосферу прихожей, гостиной, тайной встречи, приватной беседы, бала... Белые плоскости перемещаются, поворачиваются, открываются и закрываются, создавая нужное пространство, само по себе условное. Но плоскости эти не голы, не мертвы, они — поле для игры цвета, света и тени, которые передают настроение, сообщают условному пространству глубину, или резкость, или насыщенность, или, напротив, пустоту... подчеркивают напряженность действия, остроту момента, иллюстрируют состояние героев...
Женович сместил акценты. Чацкий, в котором мы со школы привыкли видеть прежде всего обличителя лицемерия, косности, пустословия, чинопочитания и карьеризма, предстает не печальным духом изгнанья в тоге социального протеста, а метущимся влюбленным, глубоко раненным оттого, что пылкий порыв его остался неразделенным, что обманулся он в чувствах и надеждах... Чацкий Глеба Подгородинского не такой, какого мы ждем увидеть, и это поначалу смущает. Он застенчив, неловок, резок в движениях, почти нелеп и впрямь кажется немного шутом, это впечатление усиливает и его манера говорить, далекая от пафосности трибуна.
Он живой человек — всего лишь человек со своими заблуждениями, причудами, слабостями. Глядя на него, вдруг понимаешь то, что прежде ускользало, заслоненное шеренгами «правильных» слов из школьного учебника. Приходит в голову, что Чацкий — человек настроения, покинувший юную девушку, в чьем сердце только что расцвело первое чувство, чья жажда любви осталась неутоленной, потому что милый ее возжелал повидать мир и умчался в дальние дали, не сказав, когда вернется... И вот он объявляется через три года со страстными признаниями на устах, будто ушел лишь вчера. Этого она тоже не может простить ему — того, что исчез, когда она хотела любить, и ей пришлось оделить своей нежностью того, кто менее достоин, но зато неизменно рядом.
Софью в исполнении молодой актрисы Ольги Молочной совсем не хочется винить в бессердечии, сколь бы жестокой ни была сыгранная ею «шутка»... Непонятая, брошенная, оскорбленная, обманутая, опозоренная, она остается воплощением «милого образа», какие бы удары и обвинения ни сыпались на нее.
Восторг публики снискал Скалозуб Виктора Низового — большой колоритный солдафон. Впрочем, неинтересных персонажей на сцене не было. Князь и княгиня Тугоуховские, графиня Хрюмина, Горич, Наталья Дмитриевна, горничная Лиза, Репетилов... Почему я не говорю об Анфисе Ниловне Хлестовой в исполнении Элины Быстрицкой и Павле Афанасьевиче Фамусове, которого сыграл Юрий Соломин? Да потому, что были они блестящи, как и следовало ожидать...
А после спектакля со сцены прозвучало загадочное и невероятное обещание — каждые три года радовать тюменцев встречей со спектаклями Малого театра. И понимая, что это слишком хорошо... слишком трудноосуществимо, нескоро, чтобы быть правдой, все же позволим себе помечтать — вдруг да сбудется?
Автор: Кира КАЛИНИНА
Источник: Сибирский посад
Дата: 23.04.2007
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра. На сцене филармонии прославленный коллектив представил спектакли «Горе от ума» Грибоедова, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского и «Тайны Мадридского двора» Скриба.
На встречу с тюменскими журналистами пришли художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин, народная артистка СССР Элина Быстрицкая, народные артисты России Александр Ермаков, Борис Клюев, Александр Клюквин, Владимир Бейлис и заслуженный артист России Глеб Подгородинский.
«В Екатеринбург, тогда Свердловск, мы приезжали двадцать шесть лет назад, — вспоминает Юрий Соломин. — А в Тюмени Малый театр не был никогда. Никогда!» Поводом для приезда послужил необычный юбилей, выпавший на нынешний сезон.
«В 2006 году исполнилось 250 лет российскому национальному театру, — продолжает Соломин. — Дело в том, что в 1756 году указом императрицы Елизаветы Петровны был создан государственный театр — тогда он назывался императорским. Таких театров было всего два: Александринка в Санкт- Петербурге и Малый театр в Москве. Поэтому отсчет государственности театра, как принято считать, идет от этой даты — 30 августа 1756 года.
Когда мы на эту тему разговаривали с президентом, он сказал: «Это должен быть праздник всего российского театра». Вместе с Александринкой мы выдвинули такую идею: кому-то из нас проехать от Владивостока до центра России, а кому-то — от Калининграда. Выбирая точку, в которой наши маршруты должны сойтись, мы говорили о вашем регионе — Свердловск, Новосибирск, Тюмень...
Идея была поддержана на самом высоком уровне. Но как всегда, чего-то не хватило... Пришлось ограничиться отдельными выездами, и за основу мы взяли район, в котором рассчитывали воссоединиться».
Гастроли состоялись во многом благодаря генеральному спонсору юбилея — Сбербанку России, с которым Малый театр надеется дружить и дальше. У старейшего московского театра, из века государственного, прежде спонсоров не бывало. Но Сбербанк, сам исторически возросший под рукой государства, — наиболее подходящий покровитель для национального театра... И все же худруку Малого хочется верить, что система государственных репертуарных театров — предмет гордости для России и зависти для зарубежных коллег — не будет разрушена.
Соломин — решительный противник театральной реформы. «Все до сих пор завидуют комплектации российского театра, потому что создать труппу — не речку перейти. 250 лет создавалась труппа Александринки, которая уже почти вымерла, и Малого театра, которая еще осталась и приехала к вам».
Школу творит преемственность. И если говорят, что «Островский, как эталон, идет в Малом театре», и Юрию Соломину не стыдно сказанное повторить, так это оттого, что Островский писал роли, имея в виду актеров Малого; Островского в Малом играли еще при жизни драматурга и под его руководством, по его науке, позже — ведомые опытом и примером тех, кто эту науку впитал, учась и перенимая друг у друга самый дух русского театра... «Я учился у Веры Пашенной, Пашенная училась у Александра Ленского, а Ленский был первый режиссер-педагог России».
У нынешнего «золотого» поколения Малого театра — свои ученики, которым они передают то, что умеют сами, и в учебных классах, и на сцене.
Молодые же дорожат возможностью учиться. Рассуждая об антрепризе, Глеб Подгородинский, исполнитель роли Чацкого в «Горе от ума», настаивает: только репертуарный театр дает молодому актеру возможность творческого роста. Пусть из года в год приходится играть в эпизодах... Это, оказывается, не так плохо, как многие считают. «В антрепризе действует система кастинга, — объясняет актер. — Ты пробуешься на роль, и тебе надо сразу показать результат, сделать максимум того, на что ты способен. Некоторым артистам это удается, но многим — нет.
Что касается меня, то не будь Малого театра, не будь той дистанции, которую мне пришлось пройти... сразу после института я не смог бы сыграть большую роль. И даже небольшую. Я в театре тринадцать лет, и у меня все шло постепенно, по нарастающей. Я играл в эпизодах, в массовке, и только на шестой-седьмой год получил большую роль. Если бы не было этих лет в театре, не было учебы, если бы я не варился в театре, не смотрел из-за кулис на старших товарищей, я бы не смог работать».
Корифеи щедро делятся опытом, знаниями и трепетным отношением к профессии со студентами и младшими коллегами, а те увозят с собой драгоценный дар в разные концы страны... Выяснилось, что актриса Тюменского театра драмы Елена Самохина — ученица Элины Быстрицкой.
Звездная актриса объясняет: наследие мастеров старой школы по сей день живо в Малом, потому что он был и остается актерским театром. Во главе коллектива с самого его рождения, как правило, стояли актеры, и это еще одна традиция, которую удалось сохранить до наших дней.
Должность художественного руководителя появилась в Малом театра недавно — немногим больше двадцати лет назад, первым ее занял народный артист СССР Михаил Царев, потом — Юрий Соломин...
«Если актер возглавляет труппу и актерский ансамбль, то актерам от этого не хуже, а лучше», — подчеркивает Быстрицкая. Именитые коллеги поддерживают Элину Авраамовну: во- первых, играя на одной сцене с худруком, легче противостоять диктату сторонних режиссеров: «У меня один начальник, да и тот мой партнер по сцене»; во-вторых, начальник этот не понаслышке знает, что нужно актеру, к чему он стремится, чем дорожит: «Актер актера всегда поймет».
Соломин, например, отлично понимает, как для актера важно сниматься в кино. «Когда Юрий Мефодьевич стал художественным руководителем Малого театра, — рассказывает Борис Клюев, — все актеры облегченно вздохнули, потому что он сам снимающийся актер, и с ним всегда можно по этому поводу договориться. Не знаю, как молодое поколение актеров, но старшее всегда договаривалось, и Юрий Мефодьевич всегда отпускал, а мы никогда его не подводили.
У молодежи с этим посложнее, они еще не умеют распределять силы, и иногда делают не очень правильный выбор в пользу кинематографа, не понимая, что участие в сериале — одноразовое. Иногда они уходят из театра для того, чтобы сыграть в сериале, думая, может быть, о своей карьере, но не о своей творческой жизни. Ведь любой сериал заканчивается, и неизвестно, что будет дальше, а театр — это дом, в котором ты живешь каждый день. Репетируешь каждый день, участвуешь в спектаклях каждый день, и как профессионал ты растешь именно в театре, а не в кинематографе». Однажды произошел немыслимый в другом театре случай: актер рвался на съемки до такой степени, что Соломин, дабы его отпустить, затеял даже перестановки в репертуаре, собираясь заменить спектакль, в котором тот был занят, другим. Актер не поехал, решив, что замена спектакля обойдется театру слишком дорого. Но то происшествие памятно ему до сих пор...
Худрук тут же объяснил свою уступчивость целесообразностью: «Бывают действительно хорошие роли, и я прекрасно понимаю, что кино или телевидение — это в том числе реклама театру, а если роль яркая, если артист популярен, то это опять же плюс для театра».
К антрепризе «как нормальному жизненному явлению» Соломин вполне лоялен, правда, сам в антрепризных спектаклях не участвовал ни разу, хотя предложения получал, и неплохие. Мэтр убежден: антреприза театру репертуарному не ровня и достойной заменой ему стать не может, хотя такую перспективу время от времени предрекают иные деятели сцены.
«Антреприза бывает разная. Все зависит от постановки, от режиссера, от компании, которая подобралась, от самого актера. Иногда играют люди с известными фамилиями, а впечатление... Но есть и хорошие спектакли. Есть честное исполнение. Если в антрепризе заняты Фрейндлих, или Чурикова, или Басилашвили, то это другой класс, другой уровень, ибо Фрейндлих отвечает за свою фамилию. Хочет зритель посмотреть на живую Муравьеву? Пожалуйста! Муравьева отвечает за себя, потому что потом она играет роли в Малом театре. Но играет она здесь, уверяю вас, не так, как в антрепризе...»
Борис Клюев поначалу участвовал в антрепризных спектаклях, потом перестал, рассудив для себя, что все плюсы, которые актеру дает антреприза, он получит, снимаясь в кино, а минусов тем самым избежит: «Антреприза мне на сегодняшний день не интересна. Она не удовлетворяет меня ни творчески, ни материально, потому что связана, к сожалению, с очень большими потерями времени и здоровья — надо куда-то ехать, не спать ночь... Я работаю в репертуарном театре, мне этого тренажа вполне хватает, а кино дает мне те же деньги и необходимую популярность».
Он тоже за репертуарный театр — с долговременным планом, с продуманной репертуарной политикой, ориентированной на конкретных актеров, что обеспечивает почву для развития, роста и новых творческих достижений.
«Антреприза — это совершенно иное. Основная задача тут все-таки заработать деньги. Для этого нужны пьеса, режиссер и лицо. Обезьяна, как говорят актеры между собой. Если антреприза не получается, не дает нужного денежного эффекта, она умирает. А спектакль репертуарного театра может расти, он рассчитан на длительную дистанцию».
Впрочем, каждый вправе делать собственный выбор. «Моя подруга, очень хорошая актриса Таня Васильева, ушла из репертуарного театра и занимается только антрепризой. Ей нужны деньги. У нее двое детей, она дочери купила квартиру, сыну купила квартиру. Она поставила себе такую задачу, хотя я лично считаю, что это неверно. Но у каждого человека есть выбор...»
Увы, драматургия, к которой обращается антреприза, часто далека от высоких образцов. Пьесы-однодневки выпархивают из-под торопливого пера и, подергав крылышками, исчезают с глаз.
Малый театр отдает предпочтение вечной классике. Зритель рад. «Горе от ума» идет у нас семь лет, и на него в Москве довольно трудно попасть», — отмечает Соломин.
К гастролям в Малом тоже относятся серьезно, не то что в иной антрепризе... бывает, устроитель изрядно потратился, распродал билеты, а спектакль приходится отменять, потому что у ведущего артиста изменились планы. У него съемка, которая растянется на месяцы, а потом ему сделают более выгодное предложение...
«У нас во время гастролей никто никуда не уезжает. Даже на съемки. Сейчас у нас положение сложное. Сюда приехало довольно много актеров в возрасте и не очень здоровых. И мы не имеем права сорвать спектакль. Придут люди, а мы: ой, извините, он не прилетел. Аэрофлот ни за что не отвечает. Мы отвечаем перед зрителем».
Гастроли артистам будто бы и не в тягость. «И у меня возникает ощущение праздника каждый раз, как я прихожу на спектакль, — уверяет Элина Быстрицкая, — независимо от того, насколько это сложно, насколько условия за кулисами не соответствуют тому, к чему мы привыкли... У нас потрясающий дом в Малом театре, и у нас потрясающий репертуар. Классика русская и зарубежная».
А классика требует уважительного отношения. Как художественный руководитель и как актер Юрий Соломин не приемлет формальных режиссерских изысков, эпатажа ради эпатажа, а тем более ради кассовых сборов. Отказывается признавать художественный поиск за гранью приличий, нормы и понимания.
«Когда приходит режиссер и начинает диктовать артисту: «Вот в ту дверь входи и — на карачках... « Артист говорит: «А почему на карачках-то?» — «Ну, это ты потом поймешь. Давайте, давайте, решим это!» Где-то актер, может, и выполняет указание. Но не у нас. У нас артист приходит и говорит: «Я на карачках у этого режиссера не выйду. Увольняйте меня». Мы убираем режиссера. Почему? Потому что должна быть естественность. Вообще режиссер должен быть в первую очередь педагогом.
Вот Станиславский и Немирович-Данченко были прежде всего создателями театра, педагогами, они собирали труппу, они ее воспитывали. Они вместе отдыхали, вместе делали капустники и так далее. Это была учеба.
А сейчас режиссер думает: как бы раздеть актрису? Или лучше актера. Мало одного. Пять, десять. Пусть все сразу выйдут. Вот против этого мы категорически! Мы разденем тогда режиссера и пустим его на театральную площадь голым. Потому что ни Островский, ни Мольер, ни Шекспир, ни Пиранделло этого не писали. Это не нужно. Иначе пропадает смысл. Зритель смотрит на другое место. И головка у него не работает.
Вспомните, Гоголь написал: «Дорогих лекарств мы не употребляем. Простой человек если выживет, он и так выживет, а если умрет, то и так умрет». Землянику у нас играет Александр Клюквин. Я ему в свое время говорил: «Как можно меньше интонаций. Скажи просто». В зале хохот. Почему? Он очень похож на одного всем известного министра. И зритель это понимает. И он страшно доволен тем, что он понял. И что мы этого министра употребили... Другой министр пришел и так хохотал... Говорит: «Я обязательно всех приведу, пусть посмотрят». Не потому что мы это гениально сделали. Это гениально написано. Это ассоциации. Ассоциации!
Нам говорят: почему вы не ставите современность? Да потому что я матом ругаюсь лучше, чем Пресняковы или Коляда! Я старше, я вырос в Чите. Там у нас знаете сколько лагерей было? Но это не значит, что надо платить деньги, чтобы посмотреть, как на сцене ругаются матом. Зайди в троллейбус — и получишь. Это не искусство.
Почему мы говорим так откровенно? Мы боремся...
Порой от борьбы устаешь. И тогда хочется сбежать от проблем, от людей, от споров, от суеты — туда, где тихо, покойно, вольно...»
«Если у меня есть полтора дня, жена грузит мне еду, и я еду на дачу. Глажу собак... А, поскольку они не говорят, но все понимают, то я, когда хочу, с ними разговариваю. Смотрю на небо, смотрю на елки, на березы, у меня возникают мысли о создании всего этого. Потом я захожу в дом, у меня старый сруб... Там тепло, я достаю еду, разогреваю, ем, смотрю телевизор, прихожу в ужас и опять иду на воздух. И так бесконечно целый день. Я молчу. Это прекрасно. Организм восстанавливается. Но, к сожалению, больше полутора дней не получается. Если бы недельку так...»
Есть люди, которые считают, что Малый отстал от времени. Возможно, однажды перемены придут и сюда. Не стоит исключать даже того, что когда-нибудь здесь победит режиссерский театр. Или Малому удастся устоять на собственном пути, осторожно сверяя каждое новшество, которое он готовится принять, — без этого тоже не обойтись, — с незыблемыми принципами русского реалистического театра?...
Малый театр не отказывает в сотрудничестве современным, молодым режиссерам и художникам с фантазией. Если находят фантазию конструктивной, соответствующей позиции театра и... стилистике зала.
Декорации к «Горю от ума», а также к спектаклям «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского и «Мнимый больной» Мольера делал художник Александр Боровский. «Мы говорили ему: у нас старый театр, императорский, зал небольшой, очень компактный, с хорошей акустикой, отделан золотом, серебром, бархатом... Три стула тут не срабатывают. Все равно что на прием к президенту прийти в джинсах и майке». Боровский постарался учесть пожелания театра и, сделав декорации к «Мнимому больному», наконец полностью попал в точку — Соломин в знак высшей похвалы предложил показывать одни декорации, без актеров...
Поставил «Горе от ума» Сергей Женовач, который создал спектакль, названный одновременно традиционным и новаторским. «Женовач какое-то время был без работы. Он очень хороший педагог, и мы его пригласили. Он из группы молодых режиссеров, но стоит в стороне от тех, у кого на четвереньках входят в двери. Теперь у него новый театр, который он сделал со своими студентами, совершенно другой по качеству. Это та школа русского театра, о которой можно мечтать. Он хороший педагог и прекрасный режиссер. И как только он сделает репертуар в своем театре, он опять будет ставить у нас, потому что он не мыслит себя без постановок в крупном театре. «Горе от ума» у Женовача как будто то же, что всегда, но в то же время не то. Декораций немного — ровно столько, чтобы передать атмосферу прихожей, гостиной, тайной встречи, приватной беседы, бала... Белые плоскости перемещаются, поворачиваются, открываются и закрываются, создавая нужное пространство, само по себе условное. Но плоскости эти не голы, не мертвы, они — поле для игры цвета, света и тени, которые передают настроение, сообщают условному пространству глубину, или резкость, или насыщенность, или, напротив, пустоту... подчеркивают напряженность действия, остроту момента, иллюстрируют состояние героев...
Женович сместил акценты. Чацкий, в котором мы со школы привыкли видеть прежде всего обличителя лицемерия, косности, пустословия, чинопочитания и карьеризма, предстает не печальным духом изгнанья в тоге социального протеста, а метущимся влюбленным, глубоко раненным оттого, что пылкий порыв его остался неразделенным, что обманулся он в чувствах и надеждах... Чацкий Глеба Подгородинского не такой, какого мы ждем увидеть, и это поначалу смущает. Он застенчив, неловок, резок в движениях, почти нелеп и впрямь кажется немного шутом, это впечатление усиливает и его манера говорить, далекая от пафосности трибуна.
Он живой человек — всего лишь человек со своими заблуждениями, причудами, слабостями. Глядя на него, вдруг понимаешь то, что прежде ускользало, заслоненное шеренгами «правильных» слов из школьного учебника. Приходит в голову, что Чацкий — человек настроения, покинувший юную девушку, в чьем сердце только что расцвело первое чувство, чья жажда любви осталась неутоленной, потому что милый ее возжелал повидать мир и умчался в дальние дали, не сказав, когда вернется... И вот он объявляется через три года со страстными признаниями на устах, будто ушел лишь вчера. Этого она тоже не может простить ему — того, что исчез, когда она хотела любить, и ей пришлось оделить своей нежностью того, кто менее достоин, но зато неизменно рядом.
Софью в исполнении молодой актрисы Ольги Молочной совсем не хочется винить в бессердечии, сколь бы жестокой ни была сыгранная ею «шутка»... Непонятая, брошенная, оскорбленная, обманутая, опозоренная, она остается воплощением «милого образа», какие бы удары и обвинения ни сыпались на нее.
Восторг публики снискал Скалозуб Виктора Низового — большой колоритный солдафон. Впрочем, неинтересных персонажей на сцене не было. Князь и княгиня Тугоуховские, графиня Хрюмина, Горич, Наталья Дмитриевна, горничная Лиза, Репетилов... Почему я не говорю об Анфисе Ниловне Хлестовой в исполнении Элины Быстрицкой и Павле Афанасьевиче Фамусове, которого сыграл Юрий Соломин? Да потому, что были они блестящи, как и следовало ожидать...
А после спектакля со сцены прозвучало загадочное и невероятное обещание — каждые три года радовать тюменцев встречей со спектаклями Малого театра. И понимая, что это слишком хорошо... слишком трудноосуществимо, нескоро, чтобы быть правдой, все же позволим себе помечтать — вдруг да сбудется?
Автор: Кира КАЛИНИНА
Источник: Сибирский посад
Дата: 23.04.2007
27.04.2007
Подробнее
СМУТНОЕ ВРЕМЯ: УРОК - НЕ ВПРОК?
Есть спектакли, после которых хочется поразмыслить над вечными вопросами, достать из шкафа запылившиеся тома, сравнить разные мнения, поговорить, поспорить...
СМУТНОЕ ВРЕМЯ: УРОК - НЕ ВПРОК?
Есть спектакли, после которых хочется поразмыслить над вечными вопросами, достать из шкафа запылившиеся тома, сравнить разные мнения, поговорить, поспорить... Именно таков спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», поставленный Владимиром Драгуновым по драматической хронике А.Н. Островского. На старейшей московской сцене - вновь история государства Российского.
Вспомнить сегодня о Смутном времени - значит затронуть множество животрепещущих тем: борьба за власть, патриотизм, ответственность правителей перед народом. Но все эти темы могут не прозвучать, если мы не увидим на сцене живых лиц и характеров. К счастью, Малому театру это не грозит, ибо он всегда славится отменной актерской игрой.
Итак, начало XVII века. На троне - Лжедмитрий, захвативший власть с помощью поляков. Он считает, что стране пора перенимать прогрессивный западный опыт, народ же к этому не готов. Роль Самозванца в очередь исполняют Глеб Подгородинский и Алексей Фаддеев - и абсолютно по-разному. У Подгородинского Дмитрий порою выглядит гордым и злым мальчишкой, рвущимся к власти любой ценой. Главное для него - «победы и короны». Даже любви он не просит, а требует. И вместе с тем ощущаешь беспредельное одиночество Лжедмитрия, какую-то невидимую стену между ним и окружающим миром. У Фаддеева рисунок роли более романтический, этот юноша действительно хочет быть добрым и милостивым государем. Порывистый и увлекающийся, он вызывает сочувствие. В спектакле есть замечательная сцена: самозванец уговаривает вдовствующую царицу Марфу признать его своим сыном. И эта сильная женщина, запугать которую невозможно (психологически убедительная работа Татьяны Лебедевой), поддается на уговоры. Если Лжедмитрий в исполнении Глеба Подгородинского, как тонкий психолог, ломает ее волю, то в исполнении Алексея Фаддеева он вызывает у царицы жалость и искреннее желание помочь. Мы видим двух людей, которые внезапно ощутили свое сиротство во враждебном мире.
Борис Невзоров первый раз играет в Малом театре главную роль - Василия Шуйского, знатного боярина, который добивается трона, чтобы царствовать по-старому. Для достижения своей цели Василий подталкивает импульсивного Лжедмитрия к ошибочным действиям и стравливает людей между собой. Образ столь сложный и многогранный - непростой экзамен даже для такого известного, опытного актера. И он выдерживает этот экзамен с блеском. Сцена покаяния Шуйского перед народом вызывает овацию в зрительном зале. Герой Невзорова - человек умный, хитрый, порой циничный, коварный интриган, но все же настоящий патриот, который в трудную минуту забывает о себе ради спасения страны. И пусть этот образ не вполне совпадает с мнением историков - главное, что он живой и яркий. Его не назовешь «рыцарем без страха и упрека», но ведь и грешный человек иногда способен на подвиг. Столь же противоречивый характер у подручного Василия Шуйского - Калачника (заметная работа Антона Хомятова), воплощающего собой «народ московский». В нем, как и в самом Шуйском, непостижимым образом сочетаются искренность и смелость с хитростью и лукавством. И даже исполнителям совсем маленьких ролей здесь удается создать яркие характеры - к примеру, как нельзя более хорош Виктор Андрианов, играющий Десятского - полицейского тех времен.
Весь спектакль - это повествование о том, как люди, желающие добра стране, все глубже затягивают ее в водоворот междоусобицы. И «новатор» Лжедмитрий, и «консерватор» Шуйский оказываются слепыми царьками, которые ведут Россию к пропасти. Не правда ли, история способна научить многому? Вот только бы мы воспринимали ее уроки!..
Оформление (художник Лариса Ломакина) очень аскетично. Пожалуй, в спектакле не хватает зримого образа Московской Руси. Зато музыка (композитор Григорий Гоберник), хотя и звучит абсолютно современно, погружает нас в атмосферу далекого прошлого. Следишь за развитием действия - и ловишь себя на мысли, что слишком мало знаем мы о времени Смуты. Не в этом ли сила искусства, чтобы заставить нас вновь обратиться к страницам прошлого и извлечь из них что-то важное для себя?
Автор: Татьяна СЕМАШКО
Источник: Московская среда
Дата: 25.04.2007
Есть спектакли, после которых хочется поразмыслить над вечными вопросами, достать из шкафа запылившиеся тома, сравнить разные мнения, поговорить, поспорить... Именно таков спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», поставленный Владимиром Драгуновым по драматической хронике А.Н. Островского. На старейшей московской сцене - вновь история государства Российского.
Вспомнить сегодня о Смутном времени - значит затронуть множество животрепещущих тем: борьба за власть, патриотизм, ответственность правителей перед народом. Но все эти темы могут не прозвучать, если мы не увидим на сцене живых лиц и характеров. К счастью, Малому театру это не грозит, ибо он всегда славится отменной актерской игрой.
Итак, начало XVII века. На троне - Лжедмитрий, захвативший власть с помощью поляков. Он считает, что стране пора перенимать прогрессивный западный опыт, народ же к этому не готов. Роль Самозванца в очередь исполняют Глеб Подгородинский и Алексей Фаддеев - и абсолютно по-разному. У Подгородинского Дмитрий порою выглядит гордым и злым мальчишкой, рвущимся к власти любой ценой. Главное для него - «победы и короны». Даже любви он не просит, а требует. И вместе с тем ощущаешь беспредельное одиночество Лжедмитрия, какую-то невидимую стену между ним и окружающим миром. У Фаддеева рисунок роли более романтический, этот юноша действительно хочет быть добрым и милостивым государем. Порывистый и увлекающийся, он вызывает сочувствие. В спектакле есть замечательная сцена: самозванец уговаривает вдовствующую царицу Марфу признать его своим сыном. И эта сильная женщина, запугать которую невозможно (психологически убедительная работа Татьяны Лебедевой), поддается на уговоры. Если Лжедмитрий в исполнении Глеба Подгородинского, как тонкий психолог, ломает ее волю, то в исполнении Алексея Фаддеева он вызывает у царицы жалость и искреннее желание помочь. Мы видим двух людей, которые внезапно ощутили свое сиротство во враждебном мире.
Борис Невзоров первый раз играет в Малом театре главную роль - Василия Шуйского, знатного боярина, который добивается трона, чтобы царствовать по-старому. Для достижения своей цели Василий подталкивает импульсивного Лжедмитрия к ошибочным действиям и стравливает людей между собой. Образ столь сложный и многогранный - непростой экзамен даже для такого известного, опытного актера. И он выдерживает этот экзамен с блеском. Сцена покаяния Шуйского перед народом вызывает овацию в зрительном зале. Герой Невзорова - человек умный, хитрый, порой циничный, коварный интриган, но все же настоящий патриот, который в трудную минуту забывает о себе ради спасения страны. И пусть этот образ не вполне совпадает с мнением историков - главное, что он живой и яркий. Его не назовешь «рыцарем без страха и упрека», но ведь и грешный человек иногда способен на подвиг. Столь же противоречивый характер у подручного Василия Шуйского - Калачника (заметная работа Антона Хомятова), воплощающего собой «народ московский». В нем, как и в самом Шуйском, непостижимым образом сочетаются искренность и смелость с хитростью и лукавством. И даже исполнителям совсем маленьких ролей здесь удается создать яркие характеры - к примеру, как нельзя более хорош Виктор Андрианов, играющий Десятского - полицейского тех времен.
Весь спектакль - это повествование о том, как люди, желающие добра стране, все глубже затягивают ее в водоворот междоусобицы. И «новатор» Лжедмитрий, и «консерватор» Шуйский оказываются слепыми царьками, которые ведут Россию к пропасти. Не правда ли, история способна научить многому? Вот только бы мы воспринимали ее уроки!..
Оформление (художник Лариса Ломакина) очень аскетично. Пожалуй, в спектакле не хватает зримого образа Московской Руси. Зато музыка (композитор Григорий Гоберник), хотя и звучит абсолютно современно, погружает нас в атмосферу далекого прошлого. Следишь за развитием действия - и ловишь себя на мысли, что слишком мало знаем мы о времени Смуты. Не в этом ли сила искусства, чтобы заставить нас вновь обратиться к страницам прошлого и извлечь из них что-то важное для себя?
Автор: Татьяна СЕМАШКО
Источник: Московская среда
Дата: 25.04.2007
26.04.2007
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» УМНЫЙ МАЛЫЙ
«Пресса о гастролях Малого театра»
УМНЫЙ МАЛЫЙ
Государственный академический Малый театр впервые побывал в Тюмени. Публика не пожалела денег, чтобы увидеть спектакли театра на сцене филармонии...
УМНЫЙ МАЛЫЙ
Государственный академический Малый театр впервые побывал в Тюмени. Публика не пожалела денег, чтобы увидеть спектакли театра на сцене филармонии...
«Пресса о гастролях Малого театра»
УМНЫЙ МАЛЫЙ
Государственный академический Малый театр впервые побывал в Тюмени. Публика не пожалела денег, чтобы увидеть спектакли театра на сцене филармонии. Билеты дорогие, но все понимают, что такое событие – редкость, и пропускать его нельзя. О визите Малого в Тюмень будут рассказывать детям и внукам. Когда-нибудь отыщут в домашнем архиве программку…
Программку Малого театра не прочтешь в один присест. Длинный-предлинный перечень участников спектакля. Все свидетельствует о том, что это театр богатый и обласканный. Его дальняя провинциальная родня отродясь не знала такой роскоши, да и столичная может позавидовать.
Исполнители ролей – чуть не сплошь народные артисты, плюс некоторые из них лауреаты госпремий. Даже в эпизодах играют народные. А коли кто не народный, тот наверняка заслуженный. Редко встретишь исполнителя без наград и звания.
В технических и вспомогательных службах задействованы заслуженные работники культуры России.
Потому что это один из двух старейших государственных театров России. Хранитель проверенных временем ценностей и традиций. Родовая усадьба русской классики.
Художественный руководитель Малого Юрий Соломин – сторонник старого уклада. Его художественные предпочтения выглядят так: декорации должны быть красивые, желательно с золотом; нельзя раздевать актеров, нельзя ставить их на карачки; мату не место на сцене, его и в троллейбусе достаточно.
Юрий Мефодьевич убежден, что надо сохранять прежнюю систему репертуарных театров. Он категорически против реформы, лишающей театры государственного статуса. «Передел собственности, вот и все! К искусству это не имеет никакого отношения!» На пресс-конференции в Тюмени Соломин просил показать человека, который первым предложил эту реформу. «Кто это? Я хочу в глаза ему посмотреть!»
Первый человек, конечно же, не в Тюмени проживает, но тут есть его последователи, и Юрий Мефодьевич с ними встретился. Посмотрел им в глаза. Актеры театра получили от них цветы, подарки, приятные признания.
Се ля ви. Что тут еще скажешь. Каким бы руководителем и мыслителем ни был Соломин, он в первую очередь актер. Это важно. Актер из самых лучших, отборных. Возможно, гений. Поклонникам его киногероев это невдомек, они идут на имя. Вот и в тюменскую филармонию многие пришли для того, чтобы сравнить нынешнего актера с «адъютантом».
К сожалению, на тюменских гастролях Соломин не сумел предстать во всем блеске. Его Фамусов в «Горе от ума» словно бы не попадал в фокус. То же самое случилось со всеми персонажами этого спектакля за исключением Скалозуба (Виктор Низовой) и Репетилова (Дмитрий Зеничев).
Предполагаю, что на показ повлияли технические условия филармонии, не предназначенной, как бы ни была она хороша, для театральных постановок. К тому же в гастрольном варианте всегда что-нибудь пропадает. Этот спектакль – камерный, приглушенный, непривычный для стилистики Малого театра – вообще не предназначен для огромного концертного зала.
Микрофоны вдоль рампы, расставленные с заботой о слушателях, смотрелись нелепо, нарушали картину, придуманную художником Александром Боровским. Был момент, когда микрофон отбросил тень рядом с тенью Чацкого, вызвав ненужный комический эффект.
Успешнее прошла комедия Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Режиссер Владимир Бейлис выстроил спектакль так, чтобы у каждой «звезды» была «цыганочка с выходом». Все говорили зычно, играли смачно. Публика получила удовольствие от сольных номеров Элины Быстрицкой, Ирины Муравьевой, Бориса Клюева. Было то, чего ждали от прославленного коллектива. Декорации и наряды отвечали усредненным представлениям о «настоящем театре».
Случайно или специально гастролеры сыграли подряд две постановки, в центре которых – умный молодой человек. Умный Чацкий не сдержан на язык, говорит в лицо окружающим то, что думает, сыплет язвительными замечаниями. Умный Глумов открывает мысли только дневнику, а вслух лжет, зная, что людям нужна лесть; однако в финале, когда его разоблачили, Глумов высказал всю правду, от души.
Актеры Глеб Подгородинский (Чацкий) и Василий Зотов (Глумов) не слишком удачно выступили на тюменской сцене, но это не помешало публике прочувствовать горечь умных слов.
Оба текста, Грибоедова и Островского, звучали своевременно и уместно. Не одной мне казалось, что это свежая иллюстрация к нашей реальности, что в репликах классических персонажей узнаются местные деятели. Причем деятели присутствовали тут же, смеялись вместе со всеми.
Если б театр обладал силой влияния, которую ему приписывают… В таком случае спектакли Малого театра оздоровили бы нашу нервную обстановку. Снизили уровень лести, подобострастия.
Что ж, начнем с малого. С честного обзора гастролей.
Автор: Елизавета Ганопольская
Источник: Тюменский курьер
Дата: 24.04.2007
УМНЫЙ МАЛЫЙ
Государственный академический Малый театр впервые побывал в Тюмени. Публика не пожалела денег, чтобы увидеть спектакли театра на сцене филармонии. Билеты дорогие, но все понимают, что такое событие – редкость, и пропускать его нельзя. О визите Малого в Тюмень будут рассказывать детям и внукам. Когда-нибудь отыщут в домашнем архиве программку…
Программку Малого театра не прочтешь в один присест. Длинный-предлинный перечень участников спектакля. Все свидетельствует о том, что это театр богатый и обласканный. Его дальняя провинциальная родня отродясь не знала такой роскоши, да и столичная может позавидовать.
Исполнители ролей – чуть не сплошь народные артисты, плюс некоторые из них лауреаты госпремий. Даже в эпизодах играют народные. А коли кто не народный, тот наверняка заслуженный. Редко встретишь исполнителя без наград и звания.
В технических и вспомогательных службах задействованы заслуженные работники культуры России.
Потому что это один из двух старейших государственных театров России. Хранитель проверенных временем ценностей и традиций. Родовая усадьба русской классики.
Художественный руководитель Малого Юрий Соломин – сторонник старого уклада. Его художественные предпочтения выглядят так: декорации должны быть красивые, желательно с золотом; нельзя раздевать актеров, нельзя ставить их на карачки; мату не место на сцене, его и в троллейбусе достаточно.
Юрий Мефодьевич убежден, что надо сохранять прежнюю систему репертуарных театров. Он категорически против реформы, лишающей театры государственного статуса. «Передел собственности, вот и все! К искусству это не имеет никакого отношения!» На пресс-конференции в Тюмени Соломин просил показать человека, который первым предложил эту реформу. «Кто это? Я хочу в глаза ему посмотреть!»
Первый человек, конечно же, не в Тюмени проживает, но тут есть его последователи, и Юрий Мефодьевич с ними встретился. Посмотрел им в глаза. Актеры театра получили от них цветы, подарки, приятные признания.
Се ля ви. Что тут еще скажешь. Каким бы руководителем и мыслителем ни был Соломин, он в первую очередь актер. Это важно. Актер из самых лучших, отборных. Возможно, гений. Поклонникам его киногероев это невдомек, они идут на имя. Вот и в тюменскую филармонию многие пришли для того, чтобы сравнить нынешнего актера с «адъютантом».
К сожалению, на тюменских гастролях Соломин не сумел предстать во всем блеске. Его Фамусов в «Горе от ума» словно бы не попадал в фокус. То же самое случилось со всеми персонажами этого спектакля за исключением Скалозуба (Виктор Низовой) и Репетилова (Дмитрий Зеничев).
Предполагаю, что на показ повлияли технические условия филармонии, не предназначенной, как бы ни была она хороша, для театральных постановок. К тому же в гастрольном варианте всегда что-нибудь пропадает. Этот спектакль – камерный, приглушенный, непривычный для стилистики Малого театра – вообще не предназначен для огромного концертного зала.
Микрофоны вдоль рампы, расставленные с заботой о слушателях, смотрелись нелепо, нарушали картину, придуманную художником Александром Боровским. Был момент, когда микрофон отбросил тень рядом с тенью Чацкого, вызвав ненужный комический эффект.
Успешнее прошла комедия Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Режиссер Владимир Бейлис выстроил спектакль так, чтобы у каждой «звезды» была «цыганочка с выходом». Все говорили зычно, играли смачно. Публика получила удовольствие от сольных номеров Элины Быстрицкой, Ирины Муравьевой, Бориса Клюева. Было то, чего ждали от прославленного коллектива. Декорации и наряды отвечали усредненным представлениям о «настоящем театре».
Случайно или специально гастролеры сыграли подряд две постановки, в центре которых – умный молодой человек. Умный Чацкий не сдержан на язык, говорит в лицо окружающим то, что думает, сыплет язвительными замечаниями. Умный Глумов открывает мысли только дневнику, а вслух лжет, зная, что людям нужна лесть; однако в финале, когда его разоблачили, Глумов высказал всю правду, от души.
Актеры Глеб Подгородинский (Чацкий) и Василий Зотов (Глумов) не слишком удачно выступили на тюменской сцене, но это не помешало публике прочувствовать горечь умных слов.
Оба текста, Грибоедова и Островского, звучали своевременно и уместно. Не одной мне казалось, что это свежая иллюстрация к нашей реальности, что в репликах классических персонажей узнаются местные деятели. Причем деятели присутствовали тут же, смеялись вместе со всеми.
Если б театр обладал силой влияния, которую ему приписывают… В таком случае спектакли Малого театра оздоровили бы нашу нервную обстановку. Снизили уровень лести, подобострастия.
Что ж, начнем с малого. С честного обзора гастролей.
Автор: Елизавета Ганопольская
Источник: Тюменский курьер
Дата: 24.04.2007
03.04.2007
Подробнее
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ В КОМЕДИИ «ПРАВДА – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ»
В день 35-летия Глеба Подгородинского мы предлагаем вниманию посетителей сайта полную запись комедии А.Н.Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше» в постановке С.Женовача. За роль Платона Зыбкина в этом спектакле актер получил Государственную премию России…
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ В КОМЕДИИ «ПРАВДА – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ»
В день 35-летия Глеба Подгородинского мы предлагаем вниманию посетителей сайта полную запись комедии А.Н.Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше» в постановке С.Женовача. За роль Платона Зыбкина в этом спектакле актер получил Государственную премию России…
1-е действие (24,9 Мб)
2-е действие (20,6 Мб)
3-е действие (23,2 Мб)
4-е действие (23,1 Мб)
Духовный стих «Кукушечка» (1,4 Мб)
Амос Панфилыч Барабошев – В.А. Низовой
Мавра Тарасовна, его мать – Е.К. Глушенко
Поликсена, дочь Барабошева – О.Г. Жевакина
Филицата, нянька Поликсены – Л.П. Полякова
Никандр Мухояров, приказчик Барабошева – С.А. Вещев
Глеб Меркулыч, садовник – А.В. Клюквин
Пелагея Григорьевна Зыбкина, вдова – Л.Г. Кичанова
Платон, ее сын – Г.В. Подгородинский
Сила Ерофеич Грознов, отставной унтер-офицер – В.И. Бочкарёв
Постановка Сергея Женовача.
Запись осуществлена осенью 2006 года на радио «Культура».
В день 35-летия Глеба Подгородинского мы предлагаем вниманию посетителей сайта полную запись комедии А.Н.Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше» в постановке С.Женовача. За роль Платона Зыбкина в этом спектакле актер получил Государственную премию России…
1-е действие (24,9 Мб)
2-е действие (20,6 Мб)
3-е действие (23,2 Мб)
4-е действие (23,1 Мб)
Духовный стих «Кукушечка» (1,4 Мб)
Амос Панфилыч Барабошев – В.А. Низовой
Мавра Тарасовна, его мать – Е.К. Глушенко
Поликсена, дочь Барабошева – О.Г. Жевакина
Филицата, нянька Поликсены – Л.П. Полякова
Никандр Мухояров, приказчик Барабошева – С.А. Вещев
Глеб Меркулыч, садовник – А.В. Клюквин
Пелагея Григорьевна Зыбкина, вдова – Л.Г. Кичанова
Платон, ее сын – Г.В. Подгородинский
Сила Ерофеич Грознов, отставной унтер-офицер – В.И. Бочкарёв
Постановка Сергея Женовача.
Запись осуществлена осенью 2006 года на радио «Культура».
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
3 апреля – юбилей заслуженного артиста России Глеба Валерьевича Подгородинского. С удовольствием присоединяемся к стройному хору поздравлений коллег и почитателей таланта актера и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и, конечно, новых ролей на сцене Малого театра.
30.03.2007
Подробнее
НЕЗАМЕНИМЫЙ - ЕСТЬ! или ОЛИГАРХИ ПОД МИКРОСКОПОМ
Предлагаем вниманию читателей сайта статьи Ирины Алпатовой и Павла Руднева, в которых они среди прочего касаются и премьерного спектакля по пьесе А.Н.Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»...
НЕЗАМЕНИМЫЙ - ЕСТЬ! или ОЛИГАРХИ ПОД МИКРОСКОПОМ
Предлагаем вниманию читателей сайта статьи Ирины Алпатовой и Павла Руднева, в которых они среди прочего касаются и премьерного спектакля по пьесе А.Н.Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»
В то время, как наша «новая драма» основательно прописалась в крошечных новомодных театриках и на малых сценах, г-н Островский снова вышел в лидеры большого театрального процесса.
Практически одновременно столичная афиша пополнилась четырьмя новыми постановками Островского. Малый театр предложил вниманию публики забытую историческую хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Сатирикон - «Бальзаминова» Театр на Малой Бронной – «Горячее сердце» а Табакерка - «Женитьбу Белугина» И в который уже раз подтвердились давно признанные факты. Во-первых, Островского совсем не обязательно насильственно превращать в «нашего современника» и насыщать его тексты заново написанными актуальными фрагментами. Он потому и слывет гением, что улавливает общие, глобальные и «долгоиграющие» тенденции российского бытия и менталитета. Во-вторых, его произведения способны заговорить на любом сценическом языке - от патриархально-традиционного до авангардного. И, в-третьих, при всех возможных режиссерских изощрениях в спектаклях по пьесам Островского на передовые позиции все равно выходит актер. Поэтому Островский столь любим театрами, что его всегда можно «вытащить» исполнительскими средствами.
Что интересно, в этот раз «перепиской» Островского никто из режиссеров не грешил. И если при этом два спектакля («Бальзаминов» и «Женитьба Белугина») интересны прежде всего в театральном контексте, то оставшиеся два сделаны как явный диалог между историей и современностью и потому вдвойне привлекательны. Эпизоды и приметы бесконечной «смены власти» почти всегда сопровождающиеся «русским бунтом» и всеобщей смутой, куда как актуальны и по сей день. Вот режиссер Владимир Драгунов в Малом театре и попытался в своем «Дмитрии Самозванце» сконцентрировать эти приметы, дать их в обобщенном виде, порой призывая актеров к прямым обращениям в зрительный зал. И надо сказать, известные опасения в старомодности данной пьесы для восприятия, тяжеловесности ее языка быстро рассеялись. Потому что актеры Борис Невзоров (Шуйский) и Глеб Подгородинский (Самозванец) отнюдь не демонстрировали мастерство классической декламации и, отчасти воплощаясь в личностей исторических, сами не забывали о вышеупомянутом живом диалоге разных эпох.
У Романа Самгина в «Горячем сердце» персоны не столь величественны, но куда ближе по своему социальному статусу к сегодняшним зрителям. Но все та же неизбывная русская тоска по лучшей жизни, ее жажда и недостижимость здесь прямо вышли на первый план, изрядно сместив жанровые ориентиры Островского. Если уж и получилась комедия, то совсем не легкомысленного свойства. Так смеяться начинают тогда, когда все слезы кончились. И, кстати, о языке - не текстовом, но сценическом. Если «Дмитрий Самозванец» - образец все-таки классического, традиционного стиля постановки и исполнения, то в «Горячем сердце» Островский становится соавтором режиссера-новатора. И отнюдь не сопротивляется иным ритмам, другой временной пульсации, претерпевшим изменения режиссерско-актерским приемам. «Дмитрий Самозванец» - спектакль по-хорошему «умный» позволяющий размышлять и делать выводы, «Горячее сердце» и впрямь достигает того человеческого органа, который значится в названии, а понимание происходящего идет на уровне эмоциональном.
А вот режиссеры Сергей Пускепалис («Женитьба Белугина») и Марина Брусникина («Бальзаминов»), наоборот, предпочли от всяческой социальности отойти подальше, да и как постановщики сознательно ушли в тень, предоставив наслаждаться солнечным светом одним лишь артистам. А почему нет? Ведь не всем зрителям присуще желание активно «заморачиваться» на спектакле, кто-то желает просто развлечься и отдохнуть. Главное, чтобы это развлечение не грешило пошлостью и выходило на достаточно качественный актерский уровень.
Но даже развлекать с помощью Островского, оказывается, можно совсем по-разному. Если у Брусникиной «ярмарочные» персонажи веселились в жанре броского русского балагана лубочной окрашенности, то Пускепалис вышивал свою сценическую картинку по более тонкой канве. Да и камерное пространство «Женитьбы Белугина» предполагало больше комедийно-психологических нюансов, эмоциональных оттенков. В «Бальзаминове» все молодые актеры Сатирикона сразу же дружно влились в общий хоровод. В Табакерке каждому дано было просолировать свою партию, из которых постепенно складывалась гармоничная мелодия спектакля.
Конечно, можно посетовать на недостаточное разнообразие московских репертуарных поисков. С другой стороны, незаменимость Островского говорит о том, что его «авторский театр» не закован в цепи определенного мировоззрения полуторавековой давности, но всегда открыт новому, живому и чаще всего умному диалогу.
Автор: Ирина АЛПАТОВА
Источник: Культура
Дата: 29.03.2007
ОЛИГАРХИ ПОД МИКРОСКОПОМ
Новообразованный театр «Практика» сформировал свой особый жанр. Спектакли «Пьеса про деньги» и «Небожители» образовали цикл, где зрителю предлагают привыкнуть к острополитическому театру, а заодно и разделить принципиально нехристианское представление о неизбежности возмездия.
Это спектакли-фаталисты, спектакли-пессимисты. С полным осознанием проигрыша, в котором пребывает теперь и будет пребывать страна поздно победившего капитализма.
Истории, рассказанные в «Пьесе про деньги» и «Небожителях», рассказаны с интонацией оторопи или отчаяния, и вместе с тем с победоносным осознанием неизбежности нравственного дефолта расслоенного, разломленного мира современной России.
Финансовые потери и потеря свободы, дефолты и расстройство дел, махинации и коллапсы 2000-х суть результат нравственных потерь, возмездие за нравственные упущения и допущения 1990-х.
«В «Небожителях» взята планка повыше, что, собственно, и следует из названия – высший слой олигархов и обслуживающего персонала: журналистов, любовниц, опричников»
В идеализированном мире гламура, в среде «небожителей» нащупан болевой порог, позволивший заговорить о конечности вечного кайфа и в каком-то смысле даже о новых формах покаяния. Все эти громкие слова остались бы трескучим сором, если бы не сказаны были на новый лад, языком современного театра, который привычно для нас таких серьезных тем избегает, не способный твердо ответить на вопрос: «В какой стране и в какой период мы живем?»
Страна менялась и ломалась. Горбачевская эпоха, ельцинская эпоха в ее начале и в ее безвременном конце, наступление путинской эпохи – все эти различные формации потребовали от гражданского общества перемен и ломки сознания, элементарного приспособленчества и стремительной мимикрии.
Мир российского гражданина, подвергшийся неоднократной ломке, требовал описания, по меньшей мере, а по большей – философского осмысления. Отчасти эти функции взяла на себя современная драматургия, от которой время как назло потребовало самых непрезентабельных для рядового зрителя качеств: документальности, натуралистичности, принципиальной невыдуманности.
Драматурги как безучастные хронисты стали описывать мир в его простейших «биологических» характеристиках, оставляя право на осмысление для более продвинутых поколений.
Поставленная в «Практике» пьеса Виктории Никифоровой «Скрытые расходы» формулирует и изучает российское общество конкретно 2006 года, как биолог изучает строение молекул, а ученый-марксист задумывается об общественной формации с точки зрения производственно-денежных отношений.
Жанр пьесы «Скрытые расходы» – пьесы про деньги – свидетельствует о наступлении эпохи неопозитивизма. Деньги, цифры, проценты, цены, покупки, кредиты, аренды, ипотеки, вложения, откаты, доходы, расходы. Все это – постоянные величины, которые действуют в пьесе, как какие-нибудь любовные страсти, чувство долга или добродетельность у Островского. Люди изменились вместе с тем, что ими движет, чем они руководствуются. Неподсчитанных, невыкупаемых и непродаваемых ценностей более не существует.
Театроведческая истина гласит, что идеальная пьеса начинает не с первой реплики, а уже со списка действующих лиц – так, скажем, у Островского и Гоголя в таком списке содержится наиболее точное описание костюма или способа произносить слова, что уже достаточно для создания театрального образа.
В пьесе Никифоровой все становится понятным уже на языке цифр. Возле каждого героя пьесы в списке действующих лиц мы видим точную цифру годового дохода – как самую важную характеристику персонажа, как то, что максимально точно определяет стиль жизни и принадлежность к общественным классам.
Подле ребенка стоит уже сумма «годового расхода» (сегодня дети «планируются», как и бюджет на них), а подле Иисуса Христа, который выходит с комическим монологом, обозначена фраза: «Доход не декларируется».
Никифорова рассказывает нам «нашего времени случай»: мошенничество с ипотекой. В нее завлечены все слои: средний класс, безумствующий в агонии мегамаркетовского потребления, топ-менеджеры строительных компаний, создающие дутые конторы-банкроты, за вознаграждение покрывающие мошенничество, проститутки с Украины, становящиеся суррогатными матерями.
«Практика» рисует наш мир как фальшивку, суррогат, объект мошенничества и беспечности. Тотально продаваемый и покупаемый мир, в сущности, не имеет стоимости, сущий бесценок – вот в этом проигравшие герои сходятся однозначно.
К счастью, физиологией путинской эпохи Никифорова не ограничивается. Финальный монолог Лизы можно назвать гражданским поступком драматурга, его самой болевой точкой.
Здесь звучит мысль, которая выводит нас из сонма неопозитивизма. Оно пробуждает чувство, которое когда-нибудь заставит общество, утопленное в факторах престижа, измениться.
Если мир состоит из денег, денежно-товарных отношений, если все оплачено и куплено, а что не куплено, можно купить, значит, оплатны и наши чувства, значит, тратятся и накапливаются не только средства на личных счетах, но накапливаются и тратятся душевные силы.
Банковский термин «скрытые расходы» употреблен здесь в отношении человеческой совести, которую по кусочкам отрезают в обмен на мнимое благополучие.
Платить, расплачиваться придется не только деньгами. Когда-нибудь забытая, урезанная, отхватанная, залапанная, она проснется и заболит – «разум когда-нибудь победит, что-то заставит взять себя в руки», как пел один современный рок-кумир.
В чувстве стыда, которое снова может овладеть интеллигенцией (пьеса Никифоровой этим стыдом переполнена), сохранился механизм саморегуляции. На биологическом уровне.
Организм человека точно так же, как какая-нибудь инфузория-туфелька, способен к самоочищению. И в этой мысли заложена самая правильная, самая точная философия современного неопозитивизма, который сегодня еле-еле пытается смениться более высокой формой существования. Биология путинской эпохи должна смениться анатомией новой, иной эпохи. Потому что ниже биологии двигаться уже нельзя.
В «Небожителях» взята планка повыше, что, собственно, и следует из названия – высший слой олигархов и обслуживающего персонала: журналистов, любовниц, опричников.
На самом деле, премьера театра «Практика», скромная в подаче и сама по себе негромкая, утверждает эстетические нормы этого театра, который, не левея и не краснея, становится сценой для политического высказывания. Здесь обсуждаются темы, которые никакой другой театр не трогает и трогать не желает, считая их в лучшем случае несмотрибельными, в худшем неприкасаемыми.
Газетная реальность, которой традиционный театр обычно чурается, прорастает в «Практике» со стремительной силой, а пресловутая «новая драма», которая, наконец, должна перестать прятаться по подвалам, обретает в лице такого политического театра силу кулака, широкие историософские смыслы, остро протестную форму.
Те, кто обвиняют пьесу Игоря Симонова в простодушии, на самом деле лукавят. Таких лихо скроенных современных историй привычный нам театр сегодня не предоставляет, равно как и современная пьеса в ее «новодрамовском» разрезе.
Из ясности формы не выводится элементарной понятности содержания (а выводится просто рука искусного писателя, а не «делателя пьес»), а сиюминутность впечатлений не отрицает попытки разобраться в духовном образе мира современного человека.
На фоне довлеющего театрального филистерства, комфортного и конформистского продукта, густо покрывшего как репертуарный, так и антрепризный театр, мы видим хоть до какой-нибудь степени серьезный, принципиально не клоунский, не потакающий зрителю текст.
Он не прост, не элементарен, он физиологичен как рентгеновский снимок. Все очень ясно и понятно – журналистское расследование мотивов преследования госструктурами крупного коммерсанта Цейтлина (прототипы напрашиваются сами собой).
Государство-шантажист завинчивает гайки в деле монополизации крупнейших бизнесов, манипулируя неоплаченными грехами коммерсантов из 1990-х годов.
Тут же крутится шакалящая гламурная пресса и любовные истории как идеальные двигатели скандалов. Игорь Симонов предъявляет нам картину мира, сжигающего сам себя, накаченного старыми грехами и счетами как коксом, мира, никого не жалеющего и прекрасно осведомленного о неизбежной расплате в финале.
Цель – хорошо пожить хоть сколько-нибудь времени.
На этом стиле театра «Практика», начатом в по-своему интересной постановке «Пьесы про деньги» Виктории Никифоровой (именно здесь была впервые поднята тема расплаты), следует остановиться подробно. «Практика» научилась собственному стилю постановок – такому, где бы главную роль играл текст как марка театра.
И Эдуард Бояков, постановщик «Пьесы про деньги», и Руслан Маликов, постановщик «Небожителей», высветляют эти буковки, преподносят их в особой актерской технике, которую проще описать медицинским термином «не навреди».
Обезжиренный, принципиально не театральный стиль поведения артиста на площадке, подбор «натуральных» лиц (даже опытный лицедей Андрей Смоляков как бы вдруг «забывает» свои игровые навыки, превращаясь почти что в зеркальное отражение самого себя в реальности), холодная сценография – павильон.
В «Небожителях» Игоря Симонова есть важнейшая тема. Государственная насильственная зачистка предпринимательской инициативы в 2000-е есть следствие нравственной разнузданности и всеобщей преступной повязанности в 1990-е. А появление нравственно равнодушного поколения, начавшего жить в свое удовольствие и ради него ничего не жалеющего, есть следствие горячечного социального возбуждения перестроечной и постперестроечной эпохи, а заодно и экстремальных лишений начала 1990-х годов.
Современный человек расслаблен, отпущен на волю, до одури накушался свободы. «Спрос на всякое человеческое говно», о котором говорят герои пьесы как о важнейшем атрибуте современности, стал результатом каких-то серьезных допущений в прошлом, безнаказанности, лицемерия.
Тема расплаты, безжалостного возмездия судьбы, исторического пессимизма и регресса стала очевидной темой театра «Практика» сегодня – здесь, отражая действительность, задумались о причинах нравственной катастрофы нашей эпохи, попытались сформулировать ее в весьма правдивых, нелестных и неутешающих категориях. Здесь говорят об истории как о фатуме, а о наших сегодняшних потерях как «скрытых расходах» за нашу распущенность в прошлом.
Режиссер «Небожителей» Руслан Маликов говорит о том, что пьеса Игоря Симонова есть разговор о возвращении в Россию «классового общества» в самой отвратительной его форме, фактически – о самом серьезном, самом радикальном расслоении общества, которое в будущем аукнется еще более кровавой нравственной катастрофой новой России.
Мир гламура, искусственно созданный внутри Садового кольца, жестоко контрастирует с миром провинциальной России, все более теряющейся в пышущей изобилием, богатством, красотой и здоровьем телереальности, но и все более соблазняемой этой заразой «спроса на всякое человеческое говно». Классовое общество – это самая реальная реальность настоящего момента. Это звучит в «Небожителях» обжигающим откровением.
Любопытным дополнением ко всему вышесказанному станет, как ни странно, скромнейший новый спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», который, скорее всего, прошел бы незамеченным, если бы не тема.
При всей патриархальности, при всей наивности, старомодности такого театра и его методов, что-то есть в этом малотеатровском недвижимом стиле интересное, живое, потаенное – замороженное изящество, какая-то древняя сказка, которая оттаивает за счет особой актерской техники, которую увидеть больше негде уже, наверное.
Антигероя Шуйского, лукавством добивающегося смещения Самозванца с русского трона, играет Борис Невзоров (первая большая роль в Малом). У Шуйского Александр Островский прописывает такой сильный монолог, что у зрителя, честно говоря, рубашка к спине прилипает.
Со сцены бывшего императорского театра звучит актуальное и сильное социальное высказывание, поданное в стиле горячей площадной исповеди. Речь идет о том, что московские бояре после Смуты вывели на трон временщика – тушинского вора Гришку Самозванца.
Шуйский как наиболее совестливый из всех – решает пробиться к власти через публичное покаяние. Далее следует увесистый монолог перед лицом народа, где Шуйский винится за то, что корыстно привели к власти вора, фитюльку, убогонького, чтобы довести народ до бешенства. Что безобразно обманули людей и самих себя, ввергнув страну в еще больший хаос и разруху, да еще и в польскую свистопляску.
Поскольку Невзоров играет, разумеется, «ельцинский» тип власти – русака-беляка, полупьяного рубаху-парня, то его интонация и призывы становятся совершенно разрушительными для нашего спокойствия.
Три спектакля самого патриархального и самого радикального театра Москвы на самом деле заставляют приучиться к одной простой мысли, идущей вразрез с умонастроениями эпохи: сами привели – сами расплачиваемся. Сами допустили, сами страдаем.
Любишь кататься, люби и саночки возить.
Павел Руднев
«Взгляд», 21 марта 2007
Предлагаем вниманию читателей сайта статьи Ирины Алпатовой и Павла Руднева, в которых они среди прочего касаются и премьерного спектакля по пьесе А.Н.Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»
В то время, как наша «новая драма» основательно прописалась в крошечных новомодных театриках и на малых сценах, г-н Островский снова вышел в лидеры большого театрального процесса.
Практически одновременно столичная афиша пополнилась четырьмя новыми постановками Островского. Малый театр предложил вниманию публики забытую историческую хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Сатирикон - «Бальзаминова» Театр на Малой Бронной – «Горячее сердце» а Табакерка - «Женитьбу Белугина» И в который уже раз подтвердились давно признанные факты. Во-первых, Островского совсем не обязательно насильственно превращать в «нашего современника» и насыщать его тексты заново написанными актуальными фрагментами. Он потому и слывет гением, что улавливает общие, глобальные и «долгоиграющие» тенденции российского бытия и менталитета. Во-вторых, его произведения способны заговорить на любом сценическом языке - от патриархально-традиционного до авангардного. И, в-третьих, при всех возможных режиссерских изощрениях в спектаклях по пьесам Островского на передовые позиции все равно выходит актер. Поэтому Островский столь любим театрами, что его всегда можно «вытащить» исполнительскими средствами.
Что интересно, в этот раз «перепиской» Островского никто из режиссеров не грешил. И если при этом два спектакля («Бальзаминов» и «Женитьба Белугина») интересны прежде всего в театральном контексте, то оставшиеся два сделаны как явный диалог между историей и современностью и потому вдвойне привлекательны. Эпизоды и приметы бесконечной «смены власти» почти всегда сопровождающиеся «русским бунтом» и всеобщей смутой, куда как актуальны и по сей день. Вот режиссер Владимир Драгунов в Малом театре и попытался в своем «Дмитрии Самозванце» сконцентрировать эти приметы, дать их в обобщенном виде, порой призывая актеров к прямым обращениям в зрительный зал. И надо сказать, известные опасения в старомодности данной пьесы для восприятия, тяжеловесности ее языка быстро рассеялись. Потому что актеры Борис Невзоров (Шуйский) и Глеб Подгородинский (Самозванец) отнюдь не демонстрировали мастерство классической декламации и, отчасти воплощаясь в личностей исторических, сами не забывали о вышеупомянутом живом диалоге разных эпох.
У Романа Самгина в «Горячем сердце» персоны не столь величественны, но куда ближе по своему социальному статусу к сегодняшним зрителям. Но все та же неизбывная русская тоска по лучшей жизни, ее жажда и недостижимость здесь прямо вышли на первый план, изрядно сместив жанровые ориентиры Островского. Если уж и получилась комедия, то совсем не легкомысленного свойства. Так смеяться начинают тогда, когда все слезы кончились. И, кстати, о языке - не текстовом, но сценическом. Если «Дмитрий Самозванец» - образец все-таки классического, традиционного стиля постановки и исполнения, то в «Горячем сердце» Островский становится соавтором режиссера-новатора. И отнюдь не сопротивляется иным ритмам, другой временной пульсации, претерпевшим изменения режиссерско-актерским приемам. «Дмитрий Самозванец» - спектакль по-хорошему «умный» позволяющий размышлять и делать выводы, «Горячее сердце» и впрямь достигает того человеческого органа, который значится в названии, а понимание происходящего идет на уровне эмоциональном.
А вот режиссеры Сергей Пускепалис («Женитьба Белугина») и Марина Брусникина («Бальзаминов»), наоборот, предпочли от всяческой социальности отойти подальше, да и как постановщики сознательно ушли в тень, предоставив наслаждаться солнечным светом одним лишь артистам. А почему нет? Ведь не всем зрителям присуще желание активно «заморачиваться» на спектакле, кто-то желает просто развлечься и отдохнуть. Главное, чтобы это развлечение не грешило пошлостью и выходило на достаточно качественный актерский уровень.
Но даже развлекать с помощью Островского, оказывается, можно совсем по-разному. Если у Брусникиной «ярмарочные» персонажи веселились в жанре броского русского балагана лубочной окрашенности, то Пускепалис вышивал свою сценическую картинку по более тонкой канве. Да и камерное пространство «Женитьбы Белугина» предполагало больше комедийно-психологических нюансов, эмоциональных оттенков. В «Бальзаминове» все молодые актеры Сатирикона сразу же дружно влились в общий хоровод. В Табакерке каждому дано было просолировать свою партию, из которых постепенно складывалась гармоничная мелодия спектакля.
Конечно, можно посетовать на недостаточное разнообразие московских репертуарных поисков. С другой стороны, незаменимость Островского говорит о том, что его «авторский театр» не закован в цепи определенного мировоззрения полуторавековой давности, но всегда открыт новому, живому и чаще всего умному диалогу.
Автор: Ирина АЛПАТОВА
Источник: Культура
Дата: 29.03.2007
ОЛИГАРХИ ПОД МИКРОСКОПОМ
Новообразованный театр «Практика» сформировал свой особый жанр. Спектакли «Пьеса про деньги» и «Небожители» образовали цикл, где зрителю предлагают привыкнуть к острополитическому театру, а заодно и разделить принципиально нехристианское представление о неизбежности возмездия.
Это спектакли-фаталисты, спектакли-пессимисты. С полным осознанием проигрыша, в котором пребывает теперь и будет пребывать страна поздно победившего капитализма.
Истории, рассказанные в «Пьесе про деньги» и «Небожителях», рассказаны с интонацией оторопи или отчаяния, и вместе с тем с победоносным осознанием неизбежности нравственного дефолта расслоенного, разломленного мира современной России.
Финансовые потери и потеря свободы, дефолты и расстройство дел, махинации и коллапсы 2000-х суть результат нравственных потерь, возмездие за нравственные упущения и допущения 1990-х.
«В «Небожителях» взята планка повыше, что, собственно, и следует из названия – высший слой олигархов и обслуживающего персонала: журналистов, любовниц, опричников»
В идеализированном мире гламура, в среде «небожителей» нащупан болевой порог, позволивший заговорить о конечности вечного кайфа и в каком-то смысле даже о новых формах покаяния. Все эти громкие слова остались бы трескучим сором, если бы не сказаны были на новый лад, языком современного театра, который привычно для нас таких серьезных тем избегает, не способный твердо ответить на вопрос: «В какой стране и в какой период мы живем?»
Страна менялась и ломалась. Горбачевская эпоха, ельцинская эпоха в ее начале и в ее безвременном конце, наступление путинской эпохи – все эти различные формации потребовали от гражданского общества перемен и ломки сознания, элементарного приспособленчества и стремительной мимикрии.
Мир российского гражданина, подвергшийся неоднократной ломке, требовал описания, по меньшей мере, а по большей – философского осмысления. Отчасти эти функции взяла на себя современная драматургия, от которой время как назло потребовало самых непрезентабельных для рядового зрителя качеств: документальности, натуралистичности, принципиальной невыдуманности.
Драматурги как безучастные хронисты стали описывать мир в его простейших «биологических» характеристиках, оставляя право на осмысление для более продвинутых поколений.
Поставленная в «Практике» пьеса Виктории Никифоровой «Скрытые расходы» формулирует и изучает российское общество конкретно 2006 года, как биолог изучает строение молекул, а ученый-марксист задумывается об общественной формации с точки зрения производственно-денежных отношений.
Жанр пьесы «Скрытые расходы» – пьесы про деньги – свидетельствует о наступлении эпохи неопозитивизма. Деньги, цифры, проценты, цены, покупки, кредиты, аренды, ипотеки, вложения, откаты, доходы, расходы. Все это – постоянные величины, которые действуют в пьесе, как какие-нибудь любовные страсти, чувство долга или добродетельность у Островского. Люди изменились вместе с тем, что ими движет, чем они руководствуются. Неподсчитанных, невыкупаемых и непродаваемых ценностей более не существует.
Театроведческая истина гласит, что идеальная пьеса начинает не с первой реплики, а уже со списка действующих лиц – так, скажем, у Островского и Гоголя в таком списке содержится наиболее точное описание костюма или способа произносить слова, что уже достаточно для создания театрального образа.
В пьесе Никифоровой все становится понятным уже на языке цифр. Возле каждого героя пьесы в списке действующих лиц мы видим точную цифру годового дохода – как самую важную характеристику персонажа, как то, что максимально точно определяет стиль жизни и принадлежность к общественным классам.
Подле ребенка стоит уже сумма «годового расхода» (сегодня дети «планируются», как и бюджет на них), а подле Иисуса Христа, который выходит с комическим монологом, обозначена фраза: «Доход не декларируется».
Никифорова рассказывает нам «нашего времени случай»: мошенничество с ипотекой. В нее завлечены все слои: средний класс, безумствующий в агонии мегамаркетовского потребления, топ-менеджеры строительных компаний, создающие дутые конторы-банкроты, за вознаграждение покрывающие мошенничество, проститутки с Украины, становящиеся суррогатными матерями.
«Практика» рисует наш мир как фальшивку, суррогат, объект мошенничества и беспечности. Тотально продаваемый и покупаемый мир, в сущности, не имеет стоимости, сущий бесценок – вот в этом проигравшие герои сходятся однозначно.
К счастью, физиологией путинской эпохи Никифорова не ограничивается. Финальный монолог Лизы можно назвать гражданским поступком драматурга, его самой болевой точкой.
Здесь звучит мысль, которая выводит нас из сонма неопозитивизма. Оно пробуждает чувство, которое когда-нибудь заставит общество, утопленное в факторах престижа, измениться.
Если мир состоит из денег, денежно-товарных отношений, если все оплачено и куплено, а что не куплено, можно купить, значит, оплатны и наши чувства, значит, тратятся и накапливаются не только средства на личных счетах, но накапливаются и тратятся душевные силы.
Банковский термин «скрытые расходы» употреблен здесь в отношении человеческой совести, которую по кусочкам отрезают в обмен на мнимое благополучие.
Платить, расплачиваться придется не только деньгами. Когда-нибудь забытая, урезанная, отхватанная, залапанная, она проснется и заболит – «разум когда-нибудь победит, что-то заставит взять себя в руки», как пел один современный рок-кумир.
В чувстве стыда, которое снова может овладеть интеллигенцией (пьеса Никифоровой этим стыдом переполнена), сохранился механизм саморегуляции. На биологическом уровне.
Организм человека точно так же, как какая-нибудь инфузория-туфелька, способен к самоочищению. И в этой мысли заложена самая правильная, самая точная философия современного неопозитивизма, который сегодня еле-еле пытается смениться более высокой формой существования. Биология путинской эпохи должна смениться анатомией новой, иной эпохи. Потому что ниже биологии двигаться уже нельзя.
В «Небожителях» взята планка повыше, что, собственно, и следует из названия – высший слой олигархов и обслуживающего персонала: журналистов, любовниц, опричников.
На самом деле, премьера театра «Практика», скромная в подаче и сама по себе негромкая, утверждает эстетические нормы этого театра, который, не левея и не краснея, становится сценой для политического высказывания. Здесь обсуждаются темы, которые никакой другой театр не трогает и трогать не желает, считая их в лучшем случае несмотрибельными, в худшем неприкасаемыми.
Газетная реальность, которой традиционный театр обычно чурается, прорастает в «Практике» со стремительной силой, а пресловутая «новая драма», которая, наконец, должна перестать прятаться по подвалам, обретает в лице такого политического театра силу кулака, широкие историософские смыслы, остро протестную форму.
Те, кто обвиняют пьесу Игоря Симонова в простодушии, на самом деле лукавят. Таких лихо скроенных современных историй привычный нам театр сегодня не предоставляет, равно как и современная пьеса в ее «новодрамовском» разрезе.
Из ясности формы не выводится элементарной понятности содержания (а выводится просто рука искусного писателя, а не «делателя пьес»), а сиюминутность впечатлений не отрицает попытки разобраться в духовном образе мира современного человека.
На фоне довлеющего театрального филистерства, комфортного и конформистского продукта, густо покрывшего как репертуарный, так и антрепризный театр, мы видим хоть до какой-нибудь степени серьезный, принципиально не клоунский, не потакающий зрителю текст.
Он не прост, не элементарен, он физиологичен как рентгеновский снимок. Все очень ясно и понятно – журналистское расследование мотивов преследования госструктурами крупного коммерсанта Цейтлина (прототипы напрашиваются сами собой).
Государство-шантажист завинчивает гайки в деле монополизации крупнейших бизнесов, манипулируя неоплаченными грехами коммерсантов из 1990-х годов.
Тут же крутится шакалящая гламурная пресса и любовные истории как идеальные двигатели скандалов. Игорь Симонов предъявляет нам картину мира, сжигающего сам себя, накаченного старыми грехами и счетами как коксом, мира, никого не жалеющего и прекрасно осведомленного о неизбежной расплате в финале.
Цель – хорошо пожить хоть сколько-нибудь времени.
На этом стиле театра «Практика», начатом в по-своему интересной постановке «Пьесы про деньги» Виктории Никифоровой (именно здесь была впервые поднята тема расплаты), следует остановиться подробно. «Практика» научилась собственному стилю постановок – такому, где бы главную роль играл текст как марка театра.
И Эдуард Бояков, постановщик «Пьесы про деньги», и Руслан Маликов, постановщик «Небожителей», высветляют эти буковки, преподносят их в особой актерской технике, которую проще описать медицинским термином «не навреди».
Обезжиренный, принципиально не театральный стиль поведения артиста на площадке, подбор «натуральных» лиц (даже опытный лицедей Андрей Смоляков как бы вдруг «забывает» свои игровые навыки, превращаясь почти что в зеркальное отражение самого себя в реальности), холодная сценография – павильон.
В «Небожителях» Игоря Симонова есть важнейшая тема. Государственная насильственная зачистка предпринимательской инициативы в 2000-е есть следствие нравственной разнузданности и всеобщей преступной повязанности в 1990-е. А появление нравственно равнодушного поколения, начавшего жить в свое удовольствие и ради него ничего не жалеющего, есть следствие горячечного социального возбуждения перестроечной и постперестроечной эпохи, а заодно и экстремальных лишений начала 1990-х годов.
Современный человек расслаблен, отпущен на волю, до одури накушался свободы. «Спрос на всякое человеческое говно», о котором говорят герои пьесы как о важнейшем атрибуте современности, стал результатом каких-то серьезных допущений в прошлом, безнаказанности, лицемерия.
Тема расплаты, безжалостного возмездия судьбы, исторического пессимизма и регресса стала очевидной темой театра «Практика» сегодня – здесь, отражая действительность, задумались о причинах нравственной катастрофы нашей эпохи, попытались сформулировать ее в весьма правдивых, нелестных и неутешающих категориях. Здесь говорят об истории как о фатуме, а о наших сегодняшних потерях как «скрытых расходах» за нашу распущенность в прошлом.
Режиссер «Небожителей» Руслан Маликов говорит о том, что пьеса Игоря Симонова есть разговор о возвращении в Россию «классового общества» в самой отвратительной его форме, фактически – о самом серьезном, самом радикальном расслоении общества, которое в будущем аукнется еще более кровавой нравственной катастрофой новой России.
Мир гламура, искусственно созданный внутри Садового кольца, жестоко контрастирует с миром провинциальной России, все более теряющейся в пышущей изобилием, богатством, красотой и здоровьем телереальности, но и все более соблазняемой этой заразой «спроса на всякое человеческое говно». Классовое общество – это самая реальная реальность настоящего момента. Это звучит в «Небожителях» обжигающим откровением.
Любопытным дополнением ко всему вышесказанному станет, как ни странно, скромнейший новый спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», который, скорее всего, прошел бы незамеченным, если бы не тема.
При всей патриархальности, при всей наивности, старомодности такого театра и его методов, что-то есть в этом малотеатровском недвижимом стиле интересное, живое, потаенное – замороженное изящество, какая-то древняя сказка, которая оттаивает за счет особой актерской техники, которую увидеть больше негде уже, наверное.
Антигероя Шуйского, лукавством добивающегося смещения Самозванца с русского трона, играет Борис Невзоров (первая большая роль в Малом). У Шуйского Александр Островский прописывает такой сильный монолог, что у зрителя, честно говоря, рубашка к спине прилипает.
Со сцены бывшего императорского театра звучит актуальное и сильное социальное высказывание, поданное в стиле горячей площадной исповеди. Речь идет о том, что московские бояре после Смуты вывели на трон временщика – тушинского вора Гришку Самозванца.
Шуйский как наиболее совестливый из всех – решает пробиться к власти через публичное покаяние. Далее следует увесистый монолог перед лицом народа, где Шуйский винится за то, что корыстно привели к власти вора, фитюльку, убогонького, чтобы довести народ до бешенства. Что безобразно обманули людей и самих себя, ввергнув страну в еще больший хаос и разруху, да еще и в польскую свистопляску.
Поскольку Невзоров играет, разумеется, «ельцинский» тип власти – русака-беляка, полупьяного рубаху-парня, то его интонация и призывы становятся совершенно разрушительными для нашего спокойствия.
Три спектакля самого патриархального и самого радикального театра Москвы на самом деле заставляют приучиться к одной простой мысли, идущей вразрез с умонастроениями эпохи: сами привели – сами расплачиваемся. Сами допустили, сами страдаем.
Любишь кататься, люби и саночки возить.
Павел Руднев
«Взгляд», 21 марта 2007
26.03.2007
Подробнее
«ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА»
Две новые постановки демонстрируют разные грани творчества Александра Островского – одного из лучших драматургов в истории русской литературы.
«ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА»
Две новые постановки демонстрируют разные грани творчества Александра Островского – одного из лучших драматургов в истории русской литературы.
У русских есть такая фраза: «Пушкин – это наше всё». Звучит красиво, но не совсем соответствует действительности. Если у вас есть хоть малейшее представление о здешнем театре, то вы знаете, что в XIX веке был ещё один писатель, которого с полным основанием можно назвать человеком, «сделавшим всё». Его имя Александр Островский.
За период с 1847 по 1886 гг. Островский написал более 50 пьес. Беглый взгляд на текущий репертуар московских театров свидетельствует о том, что в настоящее время в городе идёт порядка 45 постановок по его произведениям. Островский работал практически во всех существующих жанрах, включая мелодрамы, трагедии, комедии, исторические хроники и сказки. Никому, абсолютно никому не удалось запечатлеть русский характер лучше, чем это сделал Островский. Его пьесы будут актуальны до скончания веков.
За последнее время два театра представили на суд зрителей свои новые спектакли по Островскому. Это «Сатирикон», где Марина Брусникина выпустила «Бальзаминова», и Малый – Владимир Драгунов поставил редко идущую хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский».
Есть причина, по которой «Дмитрий Самозванец» почти никогда не ставится, и она со всей очевидностью проявилась в драгуновской постановке. В хронике нет той искры, что присуща большинству произведений Островского. Если бы кто-нибудь захотел поразмышлять на эту тему, он мог бы предположить, что трагедии и комедии ближе к самой сути русского характера, и именно в них Островский достиг наибольшего успеха. С другой стороны, более спокойный, информативный стиль исторического повествования не отражает той смеси смеха, слёз и эксцентричности, в которой проявляется национальная индивидуальность. По этой или по ряду других причин, «Дмитрий Самозванец» является бледным отражением безмерного таланта Островского.
Действие происходит в 1605 году в Москве, вскоре после смерти царя Бориса Годунова. Кремль вот-вот достанется поддерживаемому польской армией Дмитрию, который объявил себя сыном Ивана IV Грозного, считавшимся убитым в 9-летнем возрасте. Василий Шуйский, представитель русской знати, стремится заполучить власть во времена политической неразберихи. Он содействовал падению Годуновых, а сейчас ищет способы подорвать позиции Дмитрия.
В своей хронике Островский очень близко придерживается фактов, изложенных в исторических трудах. Шуйский (Борис Невзоров), сам мечтавший завладеть троном, в разное время заявлял и что Дмитрий был убит, и что на самом деле царевича подменили, а вместо него погиб другой мальчик. Рассказ Шуйского всегда зависел от его выгоды в тот или иной момент. После прибытия в Москву Дмитрий (Глеб Подгородинский) встречается со своей «матерью» Марфой (Татьяна Лебедева), которая к тому времени стала инокиней в монастыре. Она признаёт Дмитрия как своего законного сына. Пётр Басманов (Владимир Богин), являвшийся приближённым Бориса Годунова, переметнулся на сторону захватчика. Когда Шуйский попал в немилость, остальные бояре, близкие к трону, отказались защитить его, и Василия Ивановича спасло только прощение Дмитрия, заменившего смертную казнь ссылкой. Тем временем польские солдаты, наводнившие город, постоянно ввязывались в драки с русскими – подобные действия постепенно привели к тому, что подданные начали отворачиваться от своего нового царя.
Все эти события, равно как и женитьба Дмитрия на высокомерной польской аристократке Марине Мнишек (Елена Харитонова) и последующее падение, когда русские отвергли его, были собраны Островским в серию исторических драм, более или менее соответствующих хронологической последовательности. Образ Дмитрия в определённой степени проникнут авторской симпатией и сочувствием, что становится ещё очевиднее, когда видишь, какими нелицеприятными красками выписан характер интригана Шуйского. Это противопоставление сохранено и даже заостряется в драгуновской интерпретации.
Дмитрий в исполнении Глеба Подгородинског предстаёт думающим и тонко чувствующим человеком, которому на самом деле хотелось творить добро. То, что он прощает Шуйского, призвано продемонстрировать его гуманность, но этот поступок оборачивается против Самозванца, поскольку его самый могущественный враг по-прежнему в состоянии действовать. Его чувствительность также ставит на грань срыва ухаживания за Мариной Мнишек. В этой постановке Дмитрий искренно желает, чтобы невеста полюбила его, хотя сама Марина заинтересована в Самозванце только как в пропуске на трон.
Шуйский Бориса Невзорова умён и полон страстей. Он жаждет использовать свой шанс, поскольку знает, что награда за победу будет очень высока. Он интриган и оппортунист, хотя и не является законченным злодеем. В финале, после роковой развязки, Драгунов даёт нам возможность долгого, панорамного взгляда на Шуйского. Невзоров молча сидит на сцене; меньше всего в этот момент он похож на победителя.
Декорации Ларисы Ломакиной отражают дух средневековой истории. Виды Кремля, московских улиц, картины костромской ссылки нарисованы на огромных полотнищах, напоминающих обгоревшие листы пергамента.
…И если «Дмитрий Самозванец» не даёт нам представления обо всём величии таланта Островского, то, по крайней мере, демонстрирует огромное разнообразие творческого наследия драматурга.
Джон Фридман,
«The Moscow Times», 16 марта 2007 г.
Две новые постановки демонстрируют разные грани творчества Александра Островского – одного из лучших драматургов в истории русской литературы.
У русских есть такая фраза: «Пушкин – это наше всё». Звучит красиво, но не совсем соответствует действительности. Если у вас есть хоть малейшее представление о здешнем театре, то вы знаете, что в XIX веке был ещё один писатель, которого с полным основанием можно назвать человеком, «сделавшим всё». Его имя Александр Островский.
За период с 1847 по 1886 гг. Островский написал более 50 пьес. Беглый взгляд на текущий репертуар московских театров свидетельствует о том, что в настоящее время в городе идёт порядка 45 постановок по его произведениям. Островский работал практически во всех существующих жанрах, включая мелодрамы, трагедии, комедии, исторические хроники и сказки. Никому, абсолютно никому не удалось запечатлеть русский характер лучше, чем это сделал Островский. Его пьесы будут актуальны до скончания веков.
За последнее время два театра представили на суд зрителей свои новые спектакли по Островскому. Это «Сатирикон», где Марина Брусникина выпустила «Бальзаминова», и Малый – Владимир Драгунов поставил редко идущую хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский».
Есть причина, по которой «Дмитрий Самозванец» почти никогда не ставится, и она со всей очевидностью проявилась в драгуновской постановке. В хронике нет той искры, что присуща большинству произведений Островского. Если бы кто-нибудь захотел поразмышлять на эту тему, он мог бы предположить, что трагедии и комедии ближе к самой сути русского характера, и именно в них Островский достиг наибольшего успеха. С другой стороны, более спокойный, информативный стиль исторического повествования не отражает той смеси смеха, слёз и эксцентричности, в которой проявляется национальная индивидуальность. По этой или по ряду других причин, «Дмитрий Самозванец» является бледным отражением безмерного таланта Островского.
Действие происходит в 1605 году в Москве, вскоре после смерти царя Бориса Годунова. Кремль вот-вот достанется поддерживаемому польской армией Дмитрию, который объявил себя сыном Ивана IV Грозного, считавшимся убитым в 9-летнем возрасте. Василий Шуйский, представитель русской знати, стремится заполучить власть во времена политической неразберихи. Он содействовал падению Годуновых, а сейчас ищет способы подорвать позиции Дмитрия.
В своей хронике Островский очень близко придерживается фактов, изложенных в исторических трудах. Шуйский (Борис Невзоров), сам мечтавший завладеть троном, в разное время заявлял и что Дмитрий был убит, и что на самом деле царевича подменили, а вместо него погиб другой мальчик. Рассказ Шуйского всегда зависел от его выгоды в тот или иной момент. После прибытия в Москву Дмитрий (Глеб Подгородинский) встречается со своей «матерью» Марфой (Татьяна Лебедева), которая к тому времени стала инокиней в монастыре. Она признаёт Дмитрия как своего законного сына. Пётр Басманов (Владимир Богин), являвшийся приближённым Бориса Годунова, переметнулся на сторону захватчика. Когда Шуйский попал в немилость, остальные бояре, близкие к трону, отказались защитить его, и Василия Ивановича спасло только прощение Дмитрия, заменившего смертную казнь ссылкой. Тем временем польские солдаты, наводнившие город, постоянно ввязывались в драки с русскими – подобные действия постепенно привели к тому, что подданные начали отворачиваться от своего нового царя.
Все эти события, равно как и женитьба Дмитрия на высокомерной польской аристократке Марине Мнишек (Елена Харитонова) и последующее падение, когда русские отвергли его, были собраны Островским в серию исторических драм, более или менее соответствующих хронологической последовательности. Образ Дмитрия в определённой степени проникнут авторской симпатией и сочувствием, что становится ещё очевиднее, когда видишь, какими нелицеприятными красками выписан характер интригана Шуйского. Это противопоставление сохранено и даже заостряется в драгуновской интерпретации.
Дмитрий в исполнении Глеба Подгородинског предстаёт думающим и тонко чувствующим человеком, которому на самом деле хотелось творить добро. То, что он прощает Шуйского, призвано продемонстрировать его гуманность, но этот поступок оборачивается против Самозванца, поскольку его самый могущественный враг по-прежнему в состоянии действовать. Его чувствительность также ставит на грань срыва ухаживания за Мариной Мнишек. В этой постановке Дмитрий искренно желает, чтобы невеста полюбила его, хотя сама Марина заинтересована в Самозванце только как в пропуске на трон.
Шуйский Бориса Невзорова умён и полон страстей. Он жаждет использовать свой шанс, поскольку знает, что награда за победу будет очень высока. Он интриган и оппортунист, хотя и не является законченным злодеем. В финале, после роковой развязки, Драгунов даёт нам возможность долгого, панорамного взгляда на Шуйского. Невзоров молча сидит на сцене; меньше всего в этот момент он похож на победителя.
Декорации Ларисы Ломакиной отражают дух средневековой истории. Виды Кремля, московских улиц, картины костромской ссылки нарисованы на огромных полотнищах, напоминающих обгоревшие листы пергамента.
…И если «Дмитрий Самозванец» не даёт нам представления обо всём величии таланта Островского, то, по крайней мере, демонстрирует огромное разнообразие творческого наследия драматурга.
Джон Фридман,
«The Moscow Times», 16 марта 2007 г.
16.03.2007
Подробнее
КУШ ПОДАН
«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Малый театр
КУШ ПОДАН
«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Малый театр
Под кушем, разумеется, следует понимать российский престол, который уж столько веков подряд манил государей званых и самозваных, коренных и иноземных, достойных и не вполне. Бесконечная царственная история в Малом театре полнится под от года. Иван Грозный и Федор Иоаннович, царь Борис, император Петр с царевичем Алексеем и даже в перестроечные времена последний русский самодержец Николай II — все появлялись на этой сцене. Теперь вот настал черед «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского».
Эта пьеса Островского — из малоизвестных, даже в том театре, который Домом Островского привыкли именовать. В столице (да, вероятно, и не только) она не ставилась лет сто. С одной стороны, понятно — «драматическая хроника» длинна, тяжеловесна и местами очень высокопарна, хотя все эти приметы — законные спутницы жанра. С другой — ее сегодняшнее появление именно на этих подмостках вполне объяснимо. Островский и здесь остается хорошим психологом, пытающимся вывести всеобщие законы вечной российской смуты и человеческого к ней приспособления. Исторические нюансы, конечно, важны, но не они все определяют. Более того, кажется, что именно люди все эти акценты расставляют — по своему желанию и разумению.
Быть может, поэтому на сцене Малого на сей раз не стали выстраивать роскошных бытоподобных интерьеров. Наоборот, все очень скупо и создает обманчивый образ исторического далека. Художник Лариса Ломакина все эти соборы, колокольни, палаты словно бы нашла на страницах старинных рукописных книг, чудом уцелевших в многочисленных московских пожарах. Обгоревшие страницы, то и дело сменяя друг друга, зависают над сценой, обозначая место действия — и условное, и вполне определенное, где доминирует все же главное — русская площадь для народных бунтов и царственных откровений с непременным Лобным местом.
Режиссер Владимир Драгунов тоже не пренебрегал историческими обстоятельствами Смутного времени, он все же попытался сделать спектакль о вечно повторяющихся приметах «дворцовых переворотов» всех времен и эпох. Где народ, слышащий «звон» речей властителей, поначалу бунтует бессмысленно и беспощадно, а потом, как водится, безмолвствует. Где реальные и потенциальные государи и их свита льстят, подстрекают, лицемерно каются и изредка пытаются разобраться в самих себе. Где престол — вожделенная игрушка, с которой они порой не знают что делать, игрушка смертельно опасная.
Дмитрий Самозванец — Глеб Подгородинский и Василий Шуйский — Борис Невзоров в спектакле Драгунова не столько противостоят друг другу, сколько существуют параллельно, но в одной ситуации — жажде престола. Первому он уже достался: Самозванец – Подгородинский является «народу» на сцене и в зале в шапке Мономаха и с прочими атрибутами власти. Он молод и резв, отчасти хитер, но более простодушен, несмотря на «иезуитскую» подоплеку. Этакий «младореформатор», вторящий просвещенной Европе лишь потому, что платья там более удобны, обычаи свободнее и музыка не столь заунывна. Готовый в силу молодости лет все бросить к ногам обожаемой Марины Мнишек (Елена Харитонова), чьи властные аппетиты растут час от часу. Впрочем, этот Самозванец не чужд благородства и юношеского романтизма в желании «познать самого себя» разгадать загадки темного прошлого и понять собственное предназначение. Но в его виртуозной игре с мнимой матерью, царицей Марфой (Татьяна Лебедева), уже явно ощущается не только желание, но и умение идти к цели любым путем.
Шуйский – Невзоров по силе духа и опыту властных интриг — не чета юному Дмитрию. Несмотря на боярский сан, этот Василий Иванович — крепкий русский мужик, с обманчиво-демократичной простотой, но умеющий просчитывать все на сто ходов вперед. Впрочем, некая героизация следующего российского самодержца здесь все же случилась, хотя ни намека на оперную ходульность в игре Невзорова нет. Но все эти красиво оформленные световыми перепадами и торжественной музыкальной «атмосферой» (композитор Григорий Гоберник) его монологи в зал дело свое делают. И эта постановочная публичность внутренних монологов, быть может, и придает им оттенок декларативности — не в манере исполнения, но в форме подачи. Хотя Шуйский — Невзоров остается столь искренним и темпераментным, что зал, и без того весь спектакль благоговейно внимающий происходящему, тут же взрывается аплодисментами.
Публика Малого вообще по-хорошему удивляет своей самопроизвольной «отобранностью» и пониманием того, куда и на что идет. Своим вниманием и уважением к тому, что происходит на сцене. Это, если судить по контрасту со многими другими представлениями на иных сценах, Малый театр, несмотря на все перипетии времен и смену сценических стилей, упрямо сохраняет свою серьезную традиционность и ни в каких оправданиях не нуждается. Хотя вот этот полный контакт со своим зрителем таким оправданием может и послужить. Ну должен же кто-то в конце концов сохранять стабильность в нестабильном мире. Пусть это не всем по вкусу, но каждому — свое. К тому же в Малом актеры, особенно старшего поколения, уже непроизвольно сбиваются в ансамбль, где каждый и солирует (Борис Клюев — Голицын, Владимир Сафронов — Татищев, Владимир Богин — Басманов, Владимир Носик — Мстиславский, и другие), и общую мелодию тем самым только утверждает.
Финал же государевых амбиций Шуйского предрешен и историей, и Островским, и режиссером. Несмотря на видимость «доброго» и «мудрого» царя, артистом всячески обоснованную, он в этой ситуации — один из многих престолодержателей, век которых короток и бесславен. Режиссер выпускает Шуйского — Невзорова на пустую и оголившуюся сцену, лишь подсвеченную кровавыми отсветами, и словно бы готов вновь дать ему слово. Но Шуйский обреченно молчит в этой жутковатой пустоте. И это молчание куда красноречивее многих пламенных монологов.
Автор: Ирина АЛПАТОВА
Источник: Культура
Дата: 15.03.2007
«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Малый театр
Под кушем, разумеется, следует понимать российский престол, который уж столько веков подряд манил государей званых и самозваных, коренных и иноземных, достойных и не вполне. Бесконечная царственная история в Малом театре полнится под от года. Иван Грозный и Федор Иоаннович, царь Борис, император Петр с царевичем Алексеем и даже в перестроечные времена последний русский самодержец Николай II — все появлялись на этой сцене. Теперь вот настал черед «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского».
Эта пьеса Островского — из малоизвестных, даже в том театре, который Домом Островского привыкли именовать. В столице (да, вероятно, и не только) она не ставилась лет сто. С одной стороны, понятно — «драматическая хроника» длинна, тяжеловесна и местами очень высокопарна, хотя все эти приметы — законные спутницы жанра. С другой — ее сегодняшнее появление именно на этих подмостках вполне объяснимо. Островский и здесь остается хорошим психологом, пытающимся вывести всеобщие законы вечной российской смуты и человеческого к ней приспособления. Исторические нюансы, конечно, важны, но не они все определяют. Более того, кажется, что именно люди все эти акценты расставляют — по своему желанию и разумению.
Быть может, поэтому на сцене Малого на сей раз не стали выстраивать роскошных бытоподобных интерьеров. Наоборот, все очень скупо и создает обманчивый образ исторического далека. Художник Лариса Ломакина все эти соборы, колокольни, палаты словно бы нашла на страницах старинных рукописных книг, чудом уцелевших в многочисленных московских пожарах. Обгоревшие страницы, то и дело сменяя друг друга, зависают над сценой, обозначая место действия — и условное, и вполне определенное, где доминирует все же главное — русская площадь для народных бунтов и царственных откровений с непременным Лобным местом.
Режиссер Владимир Драгунов тоже не пренебрегал историческими обстоятельствами Смутного времени, он все же попытался сделать спектакль о вечно повторяющихся приметах «дворцовых переворотов» всех времен и эпох. Где народ, слышащий «звон» речей властителей, поначалу бунтует бессмысленно и беспощадно, а потом, как водится, безмолвствует. Где реальные и потенциальные государи и их свита льстят, подстрекают, лицемерно каются и изредка пытаются разобраться в самих себе. Где престол — вожделенная игрушка, с которой они порой не знают что делать, игрушка смертельно опасная.
Дмитрий Самозванец — Глеб Подгородинский и Василий Шуйский — Борис Невзоров в спектакле Драгунова не столько противостоят друг другу, сколько существуют параллельно, но в одной ситуации — жажде престола. Первому он уже достался: Самозванец – Подгородинский является «народу» на сцене и в зале в шапке Мономаха и с прочими атрибутами власти. Он молод и резв, отчасти хитер, но более простодушен, несмотря на «иезуитскую» подоплеку. Этакий «младореформатор», вторящий просвещенной Европе лишь потому, что платья там более удобны, обычаи свободнее и музыка не столь заунывна. Готовый в силу молодости лет все бросить к ногам обожаемой Марины Мнишек (Елена Харитонова), чьи властные аппетиты растут час от часу. Впрочем, этот Самозванец не чужд благородства и юношеского романтизма в желании «познать самого себя» разгадать загадки темного прошлого и понять собственное предназначение. Но в его виртуозной игре с мнимой матерью, царицей Марфой (Татьяна Лебедева), уже явно ощущается не только желание, но и умение идти к цели любым путем.
Шуйский – Невзоров по силе духа и опыту властных интриг — не чета юному Дмитрию. Несмотря на боярский сан, этот Василий Иванович — крепкий русский мужик, с обманчиво-демократичной простотой, но умеющий просчитывать все на сто ходов вперед. Впрочем, некая героизация следующего российского самодержца здесь все же случилась, хотя ни намека на оперную ходульность в игре Невзорова нет. Но все эти красиво оформленные световыми перепадами и торжественной музыкальной «атмосферой» (композитор Григорий Гоберник) его монологи в зал дело свое делают. И эта постановочная публичность внутренних монологов, быть может, и придает им оттенок декларативности — не в манере исполнения, но в форме подачи. Хотя Шуйский — Невзоров остается столь искренним и темпераментным, что зал, и без того весь спектакль благоговейно внимающий происходящему, тут же взрывается аплодисментами.
Публика Малого вообще по-хорошему удивляет своей самопроизвольной «отобранностью» и пониманием того, куда и на что идет. Своим вниманием и уважением к тому, что происходит на сцене. Это, если судить по контрасту со многими другими представлениями на иных сценах, Малый театр, несмотря на все перипетии времен и смену сценических стилей, упрямо сохраняет свою серьезную традиционность и ни в каких оправданиях не нуждается. Хотя вот этот полный контакт со своим зрителем таким оправданием может и послужить. Ну должен же кто-то в конце концов сохранять стабильность в нестабильном мире. Пусть это не всем по вкусу, но каждому — свое. К тому же в Малом актеры, особенно старшего поколения, уже непроизвольно сбиваются в ансамбль, где каждый и солирует (Борис Клюев — Голицын, Владимир Сафронов — Татищев, Владимир Богин — Басманов, Владимир Носик — Мстиславский, и другие), и общую мелодию тем самым только утверждает.
Финал же государевых амбиций Шуйского предрешен и историей, и Островским, и режиссером. Несмотря на видимость «доброго» и «мудрого» царя, артистом всячески обоснованную, он в этой ситуации — один из многих престолодержателей, век которых короток и бесславен. Режиссер выпускает Шуйского — Невзорова на пустую и оголившуюся сцену, лишь подсвеченную кровавыми отсветами, и словно бы готов вновь дать ему слово. Но Шуйский обреченно молчит в этой жутковатой пустоте. И это молчание куда красноречивее многих пламенных монологов.
Автор: Ирина АЛПАТОВА
Источник: Культура
Дата: 15.03.2007
15.03.2007
Подробнее
САМОЗВАНЦЫ ВСЕЯ РУСИ
Малый театр окунулся в глубины истории, чтобы лучше понять день сегодняшний.
САМОЗВАНЦЫ ВСЕЯ РУСИ
Малый театр окунулся в глубины истории, чтобы лучше понять день сегодняшний.
Сегодня в театральной Москве практически невозможно найти коллектив, всерьез интересующийся историей государства российского. При том, что многие из них имеют статус государственных. Эта тема исключена из репертуарной политики театров, активно осваивающих развлекательные жанры. Исключение — Малый театр, где не боятся прослыть ретроградами, выводя историю на подмостки и делая ее живой.
Поэтому здесь не первый год идут «Царь Борис» и «Смерть Иоанна Грозного» Алексея Толстого, поэтому только что состоялась премьера малоизвестной пьесы Александра Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». По жанру эта масштабная постановка Владимира Драгунова — народная трагедия, хотя народ непосредственно в действии и не участвует. Но именно к нему, народу, постоянно апеллируют бояре, возводящие Лжедмитрия на трон и открывающие польской шляхте ворота в Кремль. И народ позволяет им осуществить коварные замыслы.
Как же такое могло произойти в православной стране, где царь считался помазанником Божьим? Где за веру и Отечество люди всегда готовы были сложить голову? Почему русский народ так доверчив? Эти вопросы и поныне волнуют многих из нас, ибо в ответе на них — ключ в разгадке дальнейших смутных времен в нашей стране, когда с молчаливого согласия народа к власти приходили всякого рода авантюристы, обрекающие его же на вымирание. Только в период с 1604-го по 1612 год на Руси появилось несколько самозванцев, выдававших себя за убиенного царевича Дмитрия, и каждый из них находил у народа определенную поддержку. А сколько таких самозванцев было в новейшей истории России...
Глеб Подгородинский играет Лжедмитрия человеком, полным молодого азарта, самолюбования, непомерного тщеславия и щенячьего восторга от происходящего. Кажется, невозможно не поддаться его всесокрушающему обаянию, не поверить, что такие светлые глаза не могут лгать. И только в некоторые мгновения, когда, например, он с подобострастием целует руку коварной Марине Мнишек (Елена Харитонова), вдруг начинаешь видеть, что это раб, рожденный угождать, что на самом деле ему никогда не стать настоящим царем.
Его противоположность — Василий Шуйский в исполнении Бориса Невзорова, недавно принятого в штат Малого театра. В начале спектакля он выглядит заурядным царедворцем, старающимся держаться в тени своих единомышленников. Но по мере нарастания событий голос его крепчает, спина выпрямляется, и уже не удивляешься, что именно в его лобастой голове рождается план захвата власти. Шуйский оказывается опытным заговорщиком и стратегом. Он и в тени-то до поры до времени находился потому, что хорошо изучил психологию своего народа. Знал, что тому надо дать хорошенько настрадаться от иноземцев, чтобы бунт назрел сам собой, и уж тогда ничто не сможет сдержать его гнев. «Или плаха, или золотая шапка Мономаха», — восклицает в спектакле будущий правитель России. Но продержаться на троне после низвержения Лжедмитрия ему суждено было всего четы ре года...
Автор: Любовь ЛЕБЕДИНА
Источник: Труд
Дата: 15.03.2007
Малый театр окунулся в глубины истории, чтобы лучше понять день сегодняшний.
Сегодня в театральной Москве практически невозможно найти коллектив, всерьез интересующийся историей государства российского. При том, что многие из них имеют статус государственных. Эта тема исключена из репертуарной политики театров, активно осваивающих развлекательные жанры. Исключение — Малый театр, где не боятся прослыть ретроградами, выводя историю на подмостки и делая ее живой.
Поэтому здесь не первый год идут «Царь Борис» и «Смерть Иоанна Грозного» Алексея Толстого, поэтому только что состоялась премьера малоизвестной пьесы Александра Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». По жанру эта масштабная постановка Владимира Драгунова — народная трагедия, хотя народ непосредственно в действии и не участвует. Но именно к нему, народу, постоянно апеллируют бояре, возводящие Лжедмитрия на трон и открывающие польской шляхте ворота в Кремль. И народ позволяет им осуществить коварные замыслы.
Как же такое могло произойти в православной стране, где царь считался помазанником Божьим? Где за веру и Отечество люди всегда готовы были сложить голову? Почему русский народ так доверчив? Эти вопросы и поныне волнуют многих из нас, ибо в ответе на них — ключ в разгадке дальнейших смутных времен в нашей стране, когда с молчаливого согласия народа к власти приходили всякого рода авантюристы, обрекающие его же на вымирание. Только в период с 1604-го по 1612 год на Руси появилось несколько самозванцев, выдававших себя за убиенного царевича Дмитрия, и каждый из них находил у народа определенную поддержку. А сколько таких самозванцев было в новейшей истории России...
Глеб Подгородинский играет Лжедмитрия человеком, полным молодого азарта, самолюбования, непомерного тщеславия и щенячьего восторга от происходящего. Кажется, невозможно не поддаться его всесокрушающему обаянию, не поверить, что такие светлые глаза не могут лгать. И только в некоторые мгновения, когда, например, он с подобострастием целует руку коварной Марине Мнишек (Елена Харитонова), вдруг начинаешь видеть, что это раб, рожденный угождать, что на самом деле ему никогда не стать настоящим царем.
Его противоположность — Василий Шуйский в исполнении Бориса Невзорова, недавно принятого в штат Малого театра. В начале спектакля он выглядит заурядным царедворцем, старающимся держаться в тени своих единомышленников. Но по мере нарастания событий голос его крепчает, спина выпрямляется, и уже не удивляешься, что именно в его лобастой голове рождается план захвата власти. Шуйский оказывается опытным заговорщиком и стратегом. Он и в тени-то до поры до времени находился потому, что хорошо изучил психологию своего народа. Знал, что тому надо дать хорошенько настрадаться от иноземцев, чтобы бунт назрел сам собой, и уж тогда ничто не сможет сдержать его гнев. «Или плаха, или золотая шапка Мономаха», — восклицает в спектакле будущий правитель России. Но продержаться на троне после низвержения Лжедмитрия ему суждено было всего четы ре года...
Автор: Любовь ЛЕБЕДИНА
Источник: Труд
Дата: 15.03.2007
12.03.2007
Подробнее
ШАПКИ ДОЛОЙ
ШАПКИ ДОЛОЙ
Малый театр обратился к хроникам Александра Островского
Малый театр обратился к хроникам Александра Островского
ШАПКИ ДОЛОЙ
Малый театр обратился к хроникам Александра Островского
Уверена, многие зрители не без опаски шли на премьеру драматической хроники Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»: опять эти обязательные в историческом спектакле боярские шапки да поклоны, кафтаны и накладные бороды. Словом, живые картины, ряженые. А тут еще белый, как бы «былинный» стих. Режиссер спектакля Владимир Драгунов, кажется, предугадал эти тревожные предчувствия и постарался как мог преодолеть сложившийся «декоративный» канон. Ставку сделал на подчеркнутый аскетизм, суховатую графичность. События Смутного времени 1605-1606 годов, нашествие иноземцев, противостояние Самозванца и Шуйского, ожесточенная борьба за власть разных боярских партий — все это разворачивается на пустом планшете сцены при неярком, колеблющемся пламени свечи на фоне монохромных подъемных занавесов, напоминающих обгоревшие рисунки-чертежи соборов, кремлевских палат (художник Лариса Ломакина). Да и в костюмах историзм весьма условен. Не говоря уж о том, что роскошным клееным бородам, равно как парикам и всяческим толщинкам, дали здесь заслуженную отставку. Режиссер увлечен иным. И зрителя пытается увлечь то исследованием изощренных тогдашних политтехнологий, то вполне идеологическим диспутом. О чем? О прошлом и будущем страны, о «западничестве» и «славянофильстве». Получается? Иногда да. И тогда зал, удивляясь актуальности происходящего, живо реагирует на реплики, будто взятые из вчерашней газеты. Речь идет о самозванстве — очень типичном российском явлении, а еще о вине бояр перед народом, о вывозе чужестранцами русской казны за рубеж. В общем, пальцев не хватит загибать. Но главным становится, конечно, размышление о сути российской государственности, о печальной цикличности в ее развитии, когда падение в хаос неизбежно сменяется появлением нового тирана, и так до бесконечности. Пушкинская в сущности мысль.
Любопытно, скажете вы, но как это сценически выражено? Не в форме же настоящего диспута? Конечно нет. В лучшие моменты появляются очертания пусть не выдающегося, но серьезного драматического спектакля, искреннего в своем желании дойти до основанья, до корней того, что с нами происходит уж которое столетие. Другое дело, что без плакатности и шаблона здесь тоже не обошлось. Но винить в этом хочется не только режиссера, но и пьесу, не самую, прямо скажем, удачную у классика. (Недаром же ее не тревожили в театре больше ста лет.) Актерам приходится героически преодолевать схематизм характеров и ситуаций. Кто-то прокалывается на первой же фразе и тогда начинает привычно хвататься за штампы: ломать в руках по-холопски шапку, рвать на груди рубашку или, как Марина Мнишек (Елена Харитонова), изображать великосветскую спесь. А кому-то удается-таки сойти с голосовых и прочих «котурн». Особенно это относится к Глебу Подгородинскому. В его Самозванца хочется вглядываться, так он точен, современен в интонациях, каждом жесте. Обаятелен, незауряден и, что самое интересное в трактовке актера, явно желает добра России. А вот Борису Невзорову (Василий Шуйский), видимо, еще не все понятно в роли. И поэтому тянет представить своего государственника просто кряжистым, эпическим «надежей-государем»... Словом, поразительная вещь, но сыграть какую-нибудь шекспировскую хронику нам порой много проще, нежели свою, родимую. Может, нужно чуть больше отстранения?
Елена Сизенко
«Итоги», 12 марта 2007
Малый театр обратился к хроникам Александра Островского
Уверена, многие зрители не без опаски шли на премьеру драматической хроники Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»: опять эти обязательные в историческом спектакле боярские шапки да поклоны, кафтаны и накладные бороды. Словом, живые картины, ряженые. А тут еще белый, как бы «былинный» стих. Режиссер спектакля Владимир Драгунов, кажется, предугадал эти тревожные предчувствия и постарался как мог преодолеть сложившийся «декоративный» канон. Ставку сделал на подчеркнутый аскетизм, суховатую графичность. События Смутного времени 1605-1606 годов, нашествие иноземцев, противостояние Самозванца и Шуйского, ожесточенная борьба за власть разных боярских партий — все это разворачивается на пустом планшете сцены при неярком, колеблющемся пламени свечи на фоне монохромных подъемных занавесов, напоминающих обгоревшие рисунки-чертежи соборов, кремлевских палат (художник Лариса Ломакина). Да и в костюмах историзм весьма условен. Не говоря уж о том, что роскошным клееным бородам, равно как парикам и всяческим толщинкам, дали здесь заслуженную отставку. Режиссер увлечен иным. И зрителя пытается увлечь то исследованием изощренных тогдашних политтехнологий, то вполне идеологическим диспутом. О чем? О прошлом и будущем страны, о «западничестве» и «славянофильстве». Получается? Иногда да. И тогда зал, удивляясь актуальности происходящего, живо реагирует на реплики, будто взятые из вчерашней газеты. Речь идет о самозванстве — очень типичном российском явлении, а еще о вине бояр перед народом, о вывозе чужестранцами русской казны за рубеж. В общем, пальцев не хватит загибать. Но главным становится, конечно, размышление о сути российской государственности, о печальной цикличности в ее развитии, когда падение в хаос неизбежно сменяется появлением нового тирана, и так до бесконечности. Пушкинская в сущности мысль.
Любопытно, скажете вы, но как это сценически выражено? Не в форме же настоящего диспута? Конечно нет. В лучшие моменты появляются очертания пусть не выдающегося, но серьезного драматического спектакля, искреннего в своем желании дойти до основанья, до корней того, что с нами происходит уж которое столетие. Другое дело, что без плакатности и шаблона здесь тоже не обошлось. Но винить в этом хочется не только режиссера, но и пьесу, не самую, прямо скажем, удачную у классика. (Недаром же ее не тревожили в театре больше ста лет.) Актерам приходится героически преодолевать схематизм характеров и ситуаций. Кто-то прокалывается на первой же фразе и тогда начинает привычно хвататься за штампы: ломать в руках по-холопски шапку, рвать на груди рубашку или, как Марина Мнишек (Елена Харитонова), изображать великосветскую спесь. А кому-то удается-таки сойти с голосовых и прочих «котурн». Особенно это относится к Глебу Подгородинскому. В его Самозванца хочется вглядываться, так он точен, современен в интонациях, каждом жесте. Обаятелен, незауряден и, что самое интересное в трактовке актера, явно желает добра России. А вот Борису Невзорову (Василий Шуйский), видимо, еще не все понятно в роли. И поэтому тянет представить своего государственника просто кряжистым, эпическим «надежей-государем»... Словом, поразительная вещь, но сыграть какую-нибудь шекспировскую хронику нам порой много проще, нежели свою, родимую. Может, нужно чуть больше отстранения?
Елена Сизенко
«Итоги», 12 марта 2007
06.03.2007
Подробнее
СМУТНАЯ ПЬЕСА
В Малом театре показали еще одного царя
СМУТНАЯ ПЬЕСА
В Малом театре показали еще одного царя
На сцене Малого театра состоялась премьера драматической хроники Александра Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Спектакль продолжает «историко-бытовую» репертуарную линию театра, в афише которого стоят пьесы «Царь Иоанн Грозный», «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис», «Царь Петр и Алексей».
Закончив в 1866 году хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», еще не остыв от работы, Александр Островский писал Некрасову: «Хорошо или дурно я написал, я не знаю, но, во всяком случае, это составит эпоху в моей жизни, с которой начнется новая деятельность; все доселе мною написанное были только попытки, а это, повторяю опять, дурно или хорошо написанное, – произведение решительное». Относительно достоинств хроники Островский сомневался зря: тщательно выписанный широкий исторический фон (недаром драматург столько времени потратил на изучение летописей), прекрасную роль Самозванца, – все это написано явно «хорошо». Относительно места этой пьесы в своем драматическом наследии Островский решительно ошибался: редко ставящаяся пьеса отнюдь не вошла в его «золотой канон».
«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» редко появляется на сцене, и история ее постановок небогата удачами. Похоже, что и в этот раз, выбирая пьесу, театр руководствовался не столько ее достоинствами, сколько потребностями репертуара. Малый театр – один из немногих сегодняшних театров, применительно к которым можно говорить о «строительстве» репертуара, о выверенной на века репертуарной линии. Малый настаивает на своей верности автору. Во времена, когда за «верностью букве» следили райкомы, настойчивость руководства старейшего театра Москвы вызывала недоумение. Сейчас, чем больше вокруг свободы и даже легкомыслия в обращении с классическим текстом, тем больше уважения вызывает Малый театр, продолжающий блюсти авторское право. В каком-то смысле он дает нашей беспорядочной жизни ощущение неизменности (хотя бы в одном отдельно взятом месте). В Англии встречаются магазины, сохраняющие ассортимент XVIII века (натуральную ваксу для сапог и фиксатуары для усов). Малый театр сохраняет в неизменности не только принципы, но и прихоти.
150 лет назад Островский страдал от скаредности дирекции, которая решительно не желала тратиться на историческую пьесу, предпочитая использовать декорации «из подбора». Сегодняшние декорации и костюмы «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского» наверняка созданы художником Ларисой Ломакиной именно для этой постановки, но кажутся взятыми напрокат. На сцене деревянный помост и развешенные полотнища с архитектурными чертежами (как бы чуть опаленными по краям). Играть в этом антураже можно что угодно, но художественной энергии и смысла из него извлечь не удается.
Шаблонны мизансцены режиссера Владимира Драгунова; знакомы интонации актеров, правильные, но взятые как бы из общего драматического подбора. Наконец, не очень точен сам выбор исполнителей. Трудно поверить, что Василий Шуйский, каким его играет Борис Невзоров, способен на планомерную интригу – слишком благороден, распахнут и горяч. Еще труднее поверить в безоглядную страсть Дмитрия Самозванца – Глеба Подгородинского к Марине Мнишек – Елене Харитоновой, которая больше подходит ему в тетушки, чем в невесты (обыкновение Малого театра давать роли невест заслуженным актрисам временами мешает).
Но не замутненный решениями постановщика и талантами актеров, текст Островского, что называется, «цепляет» публику. Трагические перипетии родной истории, характеры времен Смуты, столкновения России и Запада – все это находит отклик в удивительно восприимчивом зрительном зале.
Не став художественным событием, новая постановка органически вписалась в репертуарную линию. И, ей-богу, когда театр строится как цельность, качество отдельного кирпича-спектакля не столь важно, как его вписанность в целое. Когда-то, 150 лет назад рецензенты острили, что московским гимназистам можно учить историю по афише Малого театра. Сейчас просветительский пафос не кажется предметом шуток, а цель «научить родной истории» представляется вполне достойной.
Ольга Егошина
«Новые известия», 06.03.2007
В Малом театре показали еще одного царя
На сцене Малого театра состоялась премьера драматической хроники Александра Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Спектакль продолжает «историко-бытовую» репертуарную линию театра, в афише которого стоят пьесы «Царь Иоанн Грозный», «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис», «Царь Петр и Алексей».
Закончив в 1866 году хронику «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», еще не остыв от работы, Александр Островский писал Некрасову: «Хорошо или дурно я написал, я не знаю, но, во всяком случае, это составит эпоху в моей жизни, с которой начнется новая деятельность; все доселе мною написанное были только попытки, а это, повторяю опять, дурно или хорошо написанное, – произведение решительное». Относительно достоинств хроники Островский сомневался зря: тщательно выписанный широкий исторический фон (недаром драматург столько времени потратил на изучение летописей), прекрасную роль Самозванца, – все это написано явно «хорошо». Относительно места этой пьесы в своем драматическом наследии Островский решительно ошибался: редко ставящаяся пьеса отнюдь не вошла в его «золотой канон».
«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» редко появляется на сцене, и история ее постановок небогата удачами. Похоже, что и в этот раз, выбирая пьесу, театр руководствовался не столько ее достоинствами, сколько потребностями репертуара. Малый театр – один из немногих сегодняшних театров, применительно к которым можно говорить о «строительстве» репертуара, о выверенной на века репертуарной линии. Малый настаивает на своей верности автору. Во времена, когда за «верностью букве» следили райкомы, настойчивость руководства старейшего театра Москвы вызывала недоумение. Сейчас, чем больше вокруг свободы и даже легкомыслия в обращении с классическим текстом, тем больше уважения вызывает Малый театр, продолжающий блюсти авторское право. В каком-то смысле он дает нашей беспорядочной жизни ощущение неизменности (хотя бы в одном отдельно взятом месте). В Англии встречаются магазины, сохраняющие ассортимент XVIII века (натуральную ваксу для сапог и фиксатуары для усов). Малый театр сохраняет в неизменности не только принципы, но и прихоти.
150 лет назад Островский страдал от скаредности дирекции, которая решительно не желала тратиться на историческую пьесу, предпочитая использовать декорации «из подбора». Сегодняшние декорации и костюмы «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского» наверняка созданы художником Ларисой Ломакиной именно для этой постановки, но кажутся взятыми напрокат. На сцене деревянный помост и развешенные полотнища с архитектурными чертежами (как бы чуть опаленными по краям). Играть в этом антураже можно что угодно, но художественной энергии и смысла из него извлечь не удается.
Шаблонны мизансцены режиссера Владимира Драгунова; знакомы интонации актеров, правильные, но взятые как бы из общего драматического подбора. Наконец, не очень точен сам выбор исполнителей. Трудно поверить, что Василий Шуйский, каким его играет Борис Невзоров, способен на планомерную интригу – слишком благороден, распахнут и горяч. Еще труднее поверить в безоглядную страсть Дмитрия Самозванца – Глеба Подгородинского к Марине Мнишек – Елене Харитоновой, которая больше подходит ему в тетушки, чем в невесты (обыкновение Малого театра давать роли невест заслуженным актрисам временами мешает).
Но не замутненный решениями постановщика и талантами актеров, текст Островского, что называется, «цепляет» публику. Трагические перипетии родной истории, характеры времен Смуты, столкновения России и Запада – все это находит отклик в удивительно восприимчивом зрительном зале.
Не став художественным событием, новая постановка органически вписалась в репертуарную линию. И, ей-богу, когда театр строится как цельность, качество отдельного кирпича-спектакля не столь важно, как его вписанность в целое. Когда-то, 150 лет назад рецензенты острили, что московским гимназистам можно учить историю по афише Малого театра. Сейчас просветительский пафос не кажется предметом шуток, а цель «научить родной истории» представляется вполне достойной.
Ольга Егошина
«Новые известия», 06.03.2007
02.02.2007
Подробнее
К ТРУДНОСТЯМ АКТЕРСКОЙ ПРОФЕССИИ Я БЫЛ ГОТОВ С ДЕТСТВА
Глеб Подгородинский начинал работать в Малом театре в начале девяностых; он еще застал «патриархов» - Елену Гоголеву и Николая Анненкова...
К ТРУДНОСТЯМ АКТЕРСКОЙ ПРОФЕССИИ Я БЫЛ ГОТОВ С ДЕТСТВА
Глеб Подгородинский начинал работать в Малом театре в начале девяностых; он еще застал «патриархов» - Елену Гоголеву и Николая Анненкова (с которым выходил на сцену в «Царе Борисе», играл сына Федора). С самого начала он был востребован не только режиссерами Малого, но и антрепризой. За почти пятнадцать лет работы широкий профессиональный диапазон актера (от глубокого психологизма до пластического гротеска) проявлялся в удивительном разнообразии созданных им персонажей. Сегодня он верен сцене Малого, который дал Подгородинскому великолепную школу актерского мастерства, - у него восемь спектаклей (в том числе - «Горе от ума», за который он получил «Хрустальную розу Виктора Розова» и «Правда - хорошо, а счастье лучше», за который был удостоен Государственной премии). Событиями театральной жизни стали роли Подгородинского в спектаклях Центра драматургии и режиссуры п/р А. Казанцева и М. Рощина - «Смерть Тарелкина» и «Героические деяния и речения доблестных Пантагрюэля и Панурга». В ближайшие месяцы зрителей ждут очередные премьеры с его участием - в частности, Малый театр снова ставит «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского», где Подгородинский сыграет «созидательного» Дмитрия, который верит в то, что он сын Ивана Грозного, «но не возьмет тиранских прав его губить и мучить»...
- Глеб, вы прогремели со спектаклем «Горе от ума» в довольно молодом возрасте. Для традиций Малого театра давать дорогу молодым — редкий феномен?
- «Горе от ума» я сыграл через семь лет после поступления в труппу Малого. Хотя еще учась на четвертом курсе института, начал выходить на сцену в массовке, как все студенты. Но когда я пришел в театр, молодежь уже довольно активно работала. Почти все молодые ребята прошли через главные роли - всем был дан шанс. По рассказам тех, кому сейчас 40-50, знаю, что вот когда они начинали, действительно молодым приходилось работы ждать подолгу. Придя в театр в 1993 году, почти сразу получил роль — в спектакле «Преступная мать, или Второй Тартюф». Это третья пьеса Бомарше о Фигаро — двадцать лет спустя. А параллельно, у Валерия Саркисова я сыграл Алешу в «Карамазовых» — была такая антреприза с очень хорошей компанией - Стеклов, Симонова, Гаркалин, Аугшкап...
- Период, когда вы начинали свою карьеру, был довольно скверным для театра. Не делали попыток переметнуться в другую профессию? Актерским ремеслом на жизнь удавалось заработать?
- В самом начале моей работы в Малом меня призвали в армию — служил в Театре Советской армии, поэтому особенно о заработке заботиться не приходилось (кстати, оттуда меня отпускали на репетиции «Преступной матери» и «Карамазовых»)- Но я помню, как талантливые ребята из профессии уходили. А я уже заболел этим делом, догадывался, что что-то получается. Догадываться начал еще тогда, когда возрасте 12 лет в ТЮМе Дворца пионеров играл Ивана в «Ивановом детстве» и видел, как девочки плакали в зрительном зале, когда мой герой умирал. А потом - когда слышал отзывы товарищей, после того как на первом курсе сыграл отрывок из «Над пропастью во ржи». И с самого начала были предложения от режиссеров! А когда случился небольшой простой, я сделал моноспектакль «Руслан и Людмила» с режиссером Вероникой Ко-сенковой. Кроме того, я ведь из театральной семьи: папа - театровед, мама - актриса и режиссер. К трудностям актерской профессии я был готов с детства.
- Кстати, ходят слухи, что вы сын высокопоставленного человека.
- Папа был начальником управления театров. Но когда я поступал в Щепку, о том, кто мой папа, узнали только на конкурсе. Заполняя анкету для поступления, в графе «родители» я написал, что мама -режиссер, а папа — чиновник. От родителей скрывал, что поступаю, меня тяготило, что может случиться звонок и меня возьмут по блату.
- Вы поступали во все театральные институты или целенаправленно в Щепкинский?
- Поступал во все, но перепутал даты. После выпускного уехал в деревню - готовиться. Все уже на конкурс прошли, а я все в деревне под Суздалем сидел на стоге сена, учил стихи. Приехал в Москву, когда шли уже третьи туры. И постарался быстро обежать все институты. В Щепкинский и Щукинский на конкурс прошел, в Школу-студию МХАТ не прошел. При этом в Щепкинском мне сказали, что точно берут. Но его я выбрал не потому, что просчитал: раз берут, не буду рисковать. Мне откровенно там понравилось, понравился мастер (он меня просто обаял - Сафронов Владимир Алексеевич), атмосфера, студенты - все понравилось больше, чем в Щуке или во МХАТе (где я четыре часа простоял на жаре, потом меня повели в тесные коридорчики; а в Щепке - удивительный зеленый дворик). Это, наверное, мое.
- Выбор института был, согласитесь, довольно «старомодный». И театр, в котором вы служите, придерживается классической, традиционной направленности в искусстве. Вы приверженец именно этой школы?
- Знаете, в Щепкинском до меня учился Олег Меньшиков, на которого я в молодости внешне был здорово похож. И некоторые говорили, что с его психофизикой, пластичностью, музыкальностью Олегу надо было идти в Щукинский институт. Но было и другое мнение: что с нашим училищем ему повезло, потому что как раз Щепкинское помогло ему открыть новые таланты. Разница в традициях двух школ в том, что в Щукинском учат «театру представлений», а в Щепкинском – «театру переживаний».
- Наверное, имея папу, работающего в театральном деле, вы имели счастливую возможность еще в детстве видеть лучшее из того, что происходило в театре...
- Да. Мне повезло, я посмотрел много хороших спектаклей — и Эфроса, и Товстоногова, и Корогодского... Кроме того, была счастливая возможность всегда иметь хорошие места. Я вообще люблю смотреть с близкого расстояния. Конечно, в крайнем случае, я готов и у стеночки постоять, и издалека посмотреть. Но мне важно видеть, что происходит с лицом актера, выражение его глаз, слышать его дыхание...
- Вас интересует новая драматургия и новые режиссеры?
- Что такое «новое»? Если человек талантлив, то мне хочется с ним работать...
- С кем именно вам хочется работать?
- Мне очень приятно работать с Леонидом Трушкиным. Он сейчас ставит на сцене Театра на Малой Бронной пьесу Франсуазы Саган. Так получилось, что весь состав - приглашенный. Оказалось, что пьеса не простая. Все время возникают вопросы. Премьера, может быть, будет в феврале. Пока не знаю, каким будет результат, но мне кажется, что мы с Трушкиным разговариваем на одном языке. Я посмотрел его антрепризные спектакли – «Все как у людей» и «Ужин с дураком». Мне понравилось, как работают артисты, я как зритель получил огромное удовольствие. Просто, без всяких закидонов, но спектакли трогают. Идет честный разбор. А в Центре Казанцева я с удовольствием работал с Олегом Юмовым (из последнего выпуска Сергея Женовача) в спектакле «Героические деяния и речения доблестных Пантагрюэля и Панурга», который мы играем с Алексеем Дубровским.
- Кого вы играете в этом спектакле?
- Я играю много ролей. Там ведь всего двое артистов разыгрывают всю историю. На самом деле, там все очень просто. Обращение со сцены к зрителю как к читателю. На сцене - книжка. Она открывается, и оттуда рассказываются и показываются истории. У нас было полное доверие к режиссеру, хотя Олегу Юмову всего двадцать два года. Он уже, кстати, делал две постановки. Вполне профессиональный режиссер.
- Глеб, какого плана роли вы предпочитаете играть?
- Я люблю разное играть. Когда шел в Малый театр, педагоги говорили: «Глеб, тебе там будет нечего делать». Мои первые роли в Малом - возмущенные мальчики, умирающие революционеры и чахоточные разночинцы. Я и сам шутил: « У меня амплуа умирающего чахоточного мальчика». А я обожаю характерные роли и считаю себя характерным артистом. И слава Богу, у меня есть такие - в спектакле по Рабле я играю и Пантагрюэля, и Сивиллу - старуху с гноящимися глазами, и философа, и лекаря, и богослова, и звездочета - все разные характеры. То же самое было в моем моноспектакле «Руслан и Людмила»... Или Ломов в спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!» («Предложение») — комическая роль...
- У вас совсем немного ролей в кино...
- Я очень занят в театре - бывает, что у меня по двадцать спектаклей в месяц в зимний сезон. Вот сейчас снялся в «Бесах» по Достоевскому (кинокомпания «Телефильм»), играю Виргинского, хозяина дома, где собираются все эти «заговорщики»...
- При таком количестве одновременно играемых на театре ролей вам не кажется, что это уже перебор для психики?
- Кажется. Бывает, что так изнурен психологически и эмоционально, что совсем ничего не хочешь. Поэтому сейчас интереснее играть не те роли, которые переживаются изнутри, а те, где больше внешних проявлений. Когда смотришь на персонажа как бы со стороны, как он себя поведет, а не внутри находишься. Так что мне сегодня любопытен «театр представлений», а не «театр переживаний».
- Например?
- Ломов, персонажи Рабле. А роли Та-релкина и Чацкого - наоборот, переживаешь изнутри. Хотя граница между первым - и вторым очень тонка.
- Какие из ваших дарований вам еще не удалось проявить на сцене? Возможно, вы замечательно поете?
- Я вам скажу, как я пою. Когда я пою, не только гримеры в театре на пятой секунде говорят: «Глеб, перестань!», но даже мой сын до недавнего времени говорил: «Папа, не пой!» Я люблю петь! Я мечтаю петь. А вот танцую я, мне кажется, неплохо.
- Совпадает ли признание публики и критики с вашим внутренним ощущением успеха? Чем вы сами гордитесь?
- Я люблю Тарелкина. Это та работа, которую я по-настоящему хотел сыграть - мне было что сказать. А что касается критики, то она даже на «Горе от ума» была очень разной. О спектакле стали лучше писать и лучше реагировать по прошествии времени. Мне кажется, что я стал играть сильнее, увереннее, независимее. Пьеса - бесконечная, огромный этап в жизни. Пьеса, которая все время мучает. Самый сложный для меня спектакль. Он у нас не резонерский. Он — с душой, и так поставлен, что иначе как через сердце я играть его не могу. Пропускаю через себя отношение к Чацкому с разных сторон, ощущаю всю несправедливость, переживаю любовную тему... Он меня так выматывает, этот спектакль! Когда репетировал, иногда неделями чувствовал, что ничего не получается, даже были разговоры о том, чтобы меня заменить. А Женовач сказал, что это невозможно, «раз мы этого артиста выбрали». (Он за любого артиста заступается. Когда ему говорят: «Что-то этот артист не очень...», он отвечает: «Мне нравится, как он играет! Он играет гениально»). Кроме того, в «Горе от ума» я впервые вышел на сцену с нашим художественным руководителем (хотя он очень тактично себя вел, почти не вмешивался, а если вмешивался, то - по делу). А ведь очень многие подходили ко мне, пытались научить, как играть. (В Малом это - седьмая постановка Грибоедова, в разных «Горе от ума» переиграла вся труппа, некоторые были заняты даже в нескольких спектаклях, поэтому у каждого - свой Чацкий). Я просто убегал и отсиживался в гримерке, чтобы сразу на сцену и ни с кем не пересекаться. И очень непростое отношение у меня к этому персонажу, потому что он — не совсем я. И хотя я люблю его и стараюсь оправдать, но все равно идет борьба.
- Для Чацкого все остальные персонажи - отрицательные, судя по тому, что он говорит и делает. А вы к окружению Чацкого относитесь по-доброму?
- Я вообще как человек отношусь к людям доброжелательно и с каждым годом все больше и больше люблю людей. А та категоричность, которая есть в Чацком... В той же самой профессии: помню, когда я вышел с горящими глазами из института, то думал: сейчас всех порвем, все сметем, сейчас все будет «по-настоящему»! А вот сейчас понимаю, например, как это сложно - выйти на сцену. Я могу всех оправдать - и тех, кто играет хуже, и тех, кто лучше. И просто людей могу оправдать, которые иногда даже совершают подлости. Я не помню в жизни ситуации, когда бы я кого-то ненавидел или не мог чего-то простить. Не было у меня таких страшных ситуаций в жизни. А вот ту степень любви, которую Чацкий испытывает к женщине, я абсолютно понимаю.
— Себя самого сыграть где-то удалось?
— А что во мне такого интересного? На сцену ведь выносят ситуации «на пике». Мы играем смерть, любовь, предательство. А в жизни все идет более или менее спокойно... Играешь ведь не человека, а то, что с человеком происходит. Есть люди по жизни интересные. Смотришь на такого и думаешь: вот этот персонаж нужно тащить на сцену или в кино. А артисты в жизни — часто совсем неприметные люди. Приглашают нас в компании и ждут, чтобы мы что-то интересное рассказали или сделали... А врачи и инженеры порой гораздо интереснее актеров.
- А вы скучный человек?
- У меня есть компания, есть друзья, с которыми я могу быть феерическим. Я не скучный, но с людьми схожусь не быстро. Не то что присматриваюсь, но достаточно долго схожусь. И если даже возникает симпатия, способствующая сближению, это происходит не так быстро. Мне свойственно постоянство в отношениях, в общении. А если говорить о людях моей профессии, то очень многие артисты, если не все, люди с комплексами. С гигантскими комплексами. Очень многие идут в профессию, чтобы их преодолеть на сцене.
- Вы какие комплексы преодолевали? Скажете?
- Зачем?
- Раз не скажете, значит, не преодолели.
- Значит, не преодолел.
Беседу вела Светлана Смирнова
«Театральная афиша», февраль 2007 года
Глеб Подгородинский начинал работать в Малом театре в начале девяностых; он еще застал «патриархов» - Елену Гоголеву и Николая Анненкова (с которым выходил на сцену в «Царе Борисе», играл сына Федора). С самого начала он был востребован не только режиссерами Малого, но и антрепризой. За почти пятнадцать лет работы широкий профессиональный диапазон актера (от глубокого психологизма до пластического гротеска) проявлялся в удивительном разнообразии созданных им персонажей. Сегодня он верен сцене Малого, который дал Подгородинскому великолепную школу актерского мастерства, - у него восемь спектаклей (в том числе - «Горе от ума», за который он получил «Хрустальную розу Виктора Розова» и «Правда - хорошо, а счастье лучше», за который был удостоен Государственной премии). Событиями театральной жизни стали роли Подгородинского в спектаклях Центра драматургии и режиссуры п/р А. Казанцева и М. Рощина - «Смерть Тарелкина» и «Героические деяния и речения доблестных Пантагрюэля и Панурга». В ближайшие месяцы зрителей ждут очередные премьеры с его участием - в частности, Малый театр снова ставит «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского», где Подгородинский сыграет «созидательного» Дмитрия, который верит в то, что он сын Ивана Грозного, «но не возьмет тиранских прав его губить и мучить»...
- Глеб, вы прогремели со спектаклем «Горе от ума» в довольно молодом возрасте. Для традиций Малого театра давать дорогу молодым — редкий феномен?
- «Горе от ума» я сыграл через семь лет после поступления в труппу Малого. Хотя еще учась на четвертом курсе института, начал выходить на сцену в массовке, как все студенты. Но когда я пришел в театр, молодежь уже довольно активно работала. Почти все молодые ребята прошли через главные роли - всем был дан шанс. По рассказам тех, кому сейчас 40-50, знаю, что вот когда они начинали, действительно молодым приходилось работы ждать подолгу. Придя в театр в 1993 году, почти сразу получил роль — в спектакле «Преступная мать, или Второй Тартюф». Это третья пьеса Бомарше о Фигаро — двадцать лет спустя. А параллельно, у Валерия Саркисова я сыграл Алешу в «Карамазовых» — была такая антреприза с очень хорошей компанией - Стеклов, Симонова, Гаркалин, Аугшкап...
- Период, когда вы начинали свою карьеру, был довольно скверным для театра. Не делали попыток переметнуться в другую профессию? Актерским ремеслом на жизнь удавалось заработать?
- В самом начале моей работы в Малом меня призвали в армию — служил в Театре Советской армии, поэтому особенно о заработке заботиться не приходилось (кстати, оттуда меня отпускали на репетиции «Преступной матери» и «Карамазовых»)- Но я помню, как талантливые ребята из профессии уходили. А я уже заболел этим делом, догадывался, что что-то получается. Догадываться начал еще тогда, когда возрасте 12 лет в ТЮМе Дворца пионеров играл Ивана в «Ивановом детстве» и видел, как девочки плакали в зрительном зале, когда мой герой умирал. А потом - когда слышал отзывы товарищей, после того как на первом курсе сыграл отрывок из «Над пропастью во ржи». И с самого начала были предложения от режиссеров! А когда случился небольшой простой, я сделал моноспектакль «Руслан и Людмила» с режиссером Вероникой Ко-сенковой. Кроме того, я ведь из театральной семьи: папа - театровед, мама - актриса и режиссер. К трудностям актерской профессии я был готов с детства.
- Кстати, ходят слухи, что вы сын высокопоставленного человека.
- Папа был начальником управления театров. Но когда я поступал в Щепку, о том, кто мой папа, узнали только на конкурсе. Заполняя анкету для поступления, в графе «родители» я написал, что мама -режиссер, а папа — чиновник. От родителей скрывал, что поступаю, меня тяготило, что может случиться звонок и меня возьмут по блату.
- Вы поступали во все театральные институты или целенаправленно в Щепкинский?
- Поступал во все, но перепутал даты. После выпускного уехал в деревню - готовиться. Все уже на конкурс прошли, а я все в деревне под Суздалем сидел на стоге сена, учил стихи. Приехал в Москву, когда шли уже третьи туры. И постарался быстро обежать все институты. В Щепкинский и Щукинский на конкурс прошел, в Школу-студию МХАТ не прошел. При этом в Щепкинском мне сказали, что точно берут. Но его я выбрал не потому, что просчитал: раз берут, не буду рисковать. Мне откровенно там понравилось, понравился мастер (он меня просто обаял - Сафронов Владимир Алексеевич), атмосфера, студенты - все понравилось больше, чем в Щуке или во МХАТе (где я четыре часа простоял на жаре, потом меня повели в тесные коридорчики; а в Щепке - удивительный зеленый дворик). Это, наверное, мое.
- Выбор института был, согласитесь, довольно «старомодный». И театр, в котором вы служите, придерживается классической, традиционной направленности в искусстве. Вы приверженец именно этой школы?
- Знаете, в Щепкинском до меня учился Олег Меньшиков, на которого я в молодости внешне был здорово похож. И некоторые говорили, что с его психофизикой, пластичностью, музыкальностью Олегу надо было идти в Щукинский институт. Но было и другое мнение: что с нашим училищем ему повезло, потому что как раз Щепкинское помогло ему открыть новые таланты. Разница в традициях двух школ в том, что в Щукинском учат «театру представлений», а в Щепкинском – «театру переживаний».
- Наверное, имея папу, работающего в театральном деле, вы имели счастливую возможность еще в детстве видеть лучшее из того, что происходило в театре...
- Да. Мне повезло, я посмотрел много хороших спектаклей — и Эфроса, и Товстоногова, и Корогодского... Кроме того, была счастливая возможность всегда иметь хорошие места. Я вообще люблю смотреть с близкого расстояния. Конечно, в крайнем случае, я готов и у стеночки постоять, и издалека посмотреть. Но мне важно видеть, что происходит с лицом актера, выражение его глаз, слышать его дыхание...
- Вас интересует новая драматургия и новые режиссеры?
- Что такое «новое»? Если человек талантлив, то мне хочется с ним работать...
- С кем именно вам хочется работать?
- Мне очень приятно работать с Леонидом Трушкиным. Он сейчас ставит на сцене Театра на Малой Бронной пьесу Франсуазы Саган. Так получилось, что весь состав - приглашенный. Оказалось, что пьеса не простая. Все время возникают вопросы. Премьера, может быть, будет в феврале. Пока не знаю, каким будет результат, но мне кажется, что мы с Трушкиным разговариваем на одном языке. Я посмотрел его антрепризные спектакли – «Все как у людей» и «Ужин с дураком». Мне понравилось, как работают артисты, я как зритель получил огромное удовольствие. Просто, без всяких закидонов, но спектакли трогают. Идет честный разбор. А в Центре Казанцева я с удовольствием работал с Олегом Юмовым (из последнего выпуска Сергея Женовача) в спектакле «Героические деяния и речения доблестных Пантагрюэля и Панурга», который мы играем с Алексеем Дубровским.
- Кого вы играете в этом спектакле?
- Я играю много ролей. Там ведь всего двое артистов разыгрывают всю историю. На самом деле, там все очень просто. Обращение со сцены к зрителю как к читателю. На сцене - книжка. Она открывается, и оттуда рассказываются и показываются истории. У нас было полное доверие к режиссеру, хотя Олегу Юмову всего двадцать два года. Он уже, кстати, делал две постановки. Вполне профессиональный режиссер.
- Глеб, какого плана роли вы предпочитаете играть?
- Я люблю разное играть. Когда шел в Малый театр, педагоги говорили: «Глеб, тебе там будет нечего делать». Мои первые роли в Малом - возмущенные мальчики, умирающие революционеры и чахоточные разночинцы. Я и сам шутил: « У меня амплуа умирающего чахоточного мальчика». А я обожаю характерные роли и считаю себя характерным артистом. И слава Богу, у меня есть такие - в спектакле по Рабле я играю и Пантагрюэля, и Сивиллу - старуху с гноящимися глазами, и философа, и лекаря, и богослова, и звездочета - все разные характеры. То же самое было в моем моноспектакле «Руслан и Людмила»... Или Ломов в спектакле «Свадьба, свадьба, свадьба!» («Предложение») — комическая роль...
- У вас совсем немного ролей в кино...
- Я очень занят в театре - бывает, что у меня по двадцать спектаклей в месяц в зимний сезон. Вот сейчас снялся в «Бесах» по Достоевскому (кинокомпания «Телефильм»), играю Виргинского, хозяина дома, где собираются все эти «заговорщики»...
- При таком количестве одновременно играемых на театре ролей вам не кажется, что это уже перебор для психики?
- Кажется. Бывает, что так изнурен психологически и эмоционально, что совсем ничего не хочешь. Поэтому сейчас интереснее играть не те роли, которые переживаются изнутри, а те, где больше внешних проявлений. Когда смотришь на персонажа как бы со стороны, как он себя поведет, а не внутри находишься. Так что мне сегодня любопытен «театр представлений», а не «театр переживаний».
- Например?
- Ломов, персонажи Рабле. А роли Та-релкина и Чацкого - наоборот, переживаешь изнутри. Хотя граница между первым - и вторым очень тонка.
- Какие из ваших дарований вам еще не удалось проявить на сцене? Возможно, вы замечательно поете?
- Я вам скажу, как я пою. Когда я пою, не только гримеры в театре на пятой секунде говорят: «Глеб, перестань!», но даже мой сын до недавнего времени говорил: «Папа, не пой!» Я люблю петь! Я мечтаю петь. А вот танцую я, мне кажется, неплохо.
- Совпадает ли признание публики и критики с вашим внутренним ощущением успеха? Чем вы сами гордитесь?
- Я люблю Тарелкина. Это та работа, которую я по-настоящему хотел сыграть - мне было что сказать. А что касается критики, то она даже на «Горе от ума» была очень разной. О спектакле стали лучше писать и лучше реагировать по прошествии времени. Мне кажется, что я стал играть сильнее, увереннее, независимее. Пьеса - бесконечная, огромный этап в жизни. Пьеса, которая все время мучает. Самый сложный для меня спектакль. Он у нас не резонерский. Он — с душой, и так поставлен, что иначе как через сердце я играть его не могу. Пропускаю через себя отношение к Чацкому с разных сторон, ощущаю всю несправедливость, переживаю любовную тему... Он меня так выматывает, этот спектакль! Когда репетировал, иногда неделями чувствовал, что ничего не получается, даже были разговоры о том, чтобы меня заменить. А Женовач сказал, что это невозможно, «раз мы этого артиста выбрали». (Он за любого артиста заступается. Когда ему говорят: «Что-то этот артист не очень...», он отвечает: «Мне нравится, как он играет! Он играет гениально»). Кроме того, в «Горе от ума» я впервые вышел на сцену с нашим художественным руководителем (хотя он очень тактично себя вел, почти не вмешивался, а если вмешивался, то - по делу). А ведь очень многие подходили ко мне, пытались научить, как играть. (В Малом это - седьмая постановка Грибоедова, в разных «Горе от ума» переиграла вся труппа, некоторые были заняты даже в нескольких спектаклях, поэтому у каждого - свой Чацкий). Я просто убегал и отсиживался в гримерке, чтобы сразу на сцену и ни с кем не пересекаться. И очень непростое отношение у меня к этому персонажу, потому что он — не совсем я. И хотя я люблю его и стараюсь оправдать, но все равно идет борьба.
- Для Чацкого все остальные персонажи - отрицательные, судя по тому, что он говорит и делает. А вы к окружению Чацкого относитесь по-доброму?
- Я вообще как человек отношусь к людям доброжелательно и с каждым годом все больше и больше люблю людей. А та категоричность, которая есть в Чацком... В той же самой профессии: помню, когда я вышел с горящими глазами из института, то думал: сейчас всех порвем, все сметем, сейчас все будет «по-настоящему»! А вот сейчас понимаю, например, как это сложно - выйти на сцену. Я могу всех оправдать - и тех, кто играет хуже, и тех, кто лучше. И просто людей могу оправдать, которые иногда даже совершают подлости. Я не помню в жизни ситуации, когда бы я кого-то ненавидел или не мог чего-то простить. Не было у меня таких страшных ситуаций в жизни. А вот ту степень любви, которую Чацкий испытывает к женщине, я абсолютно понимаю.
— Себя самого сыграть где-то удалось?
— А что во мне такого интересного? На сцену ведь выносят ситуации «на пике». Мы играем смерть, любовь, предательство. А в жизни все идет более или менее спокойно... Играешь ведь не человека, а то, что с человеком происходит. Есть люди по жизни интересные. Смотришь на такого и думаешь: вот этот персонаж нужно тащить на сцену или в кино. А артисты в жизни — часто совсем неприметные люди. Приглашают нас в компании и ждут, чтобы мы что-то интересное рассказали или сделали... А врачи и инженеры порой гораздо интереснее актеров.
- А вы скучный человек?
- У меня есть компания, есть друзья, с которыми я могу быть феерическим. Я не скучный, но с людьми схожусь не быстро. Не то что присматриваюсь, но достаточно долго схожусь. И если даже возникает симпатия, способствующая сближению, это происходит не так быстро. Мне свойственно постоянство в отношениях, в общении. А если говорить о людях моей профессии, то очень многие артисты, если не все, люди с комплексами. С гигантскими комплексами. Очень многие идут в профессию, чтобы их преодолеть на сцене.
- Вы какие комплексы преодолевали? Скажете?
- Зачем?
- Раз не скажете, значит, не преодолели.
- Значит, не преодолел.
Беседу вела Светлана Смирнова
«Театральная афиша», февраль 2007 года
26.01.2007
Подробнее
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ: РОЛИ НАС ВЫБИРАЮТ
Он не снимается для глянцевых журналов и редко появляется на телеэкранах, его фамилию не часто встретишь в титрах популярных кинофильмов.
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ: РОЛИ НАС ВЫБИРАЮТ
Он не снимается для глянцевых журналов и редко появляется на телеэкранах, его фамилию не часто встретишь в титрах популярных кинофильмов. Глеб Подгородинский -персонаж не медийный, но в театральной среде его знают многие. Заслуженный артист России, один из ведущих актеров Малого театра, лауреат и дипломант всех мыслимых конкурсов, в 2005 г. он получил главную награду страны - Государственную премию России. Подгородинский занят во всех основных спектаклях Малого театра, но известность ему принесла роль Чацкого в «Горе от ума» в 2000 году. С тех самых пор критики не обходят артиста вниманием, чего не скажешь о кинорежиссерах - они по-прежнему молчат, предлагая артисту лишь небольшие роли, правда, в рамках все того же классического репертуара...
- Глеб, вы из театральной семьи, ваш отец - театровед, мама - режиссер. Как полагаете, ваше будущее было предрешено?
- Я так не думаю. Родители не склоняли меня к профессии артиста, даже не намекали, что я должен поступать в театральное училище. В Театр юного москвича (ТЮМ) я пришел сам. Вначале записался в кружок лепки во Дворце пионеров на Воробьевых горах, а после уже перешел в театральный. Я немного позанимался, и в скором времени получил роль в спектакле «Иван» (это история, по которой Андрей Тарковский снял фильм «Иваново детство»). Большая часть ребят, занятых в нем, впоследствии поступили в театральные институты. Уже потом, когда я учился в Щепкинском, студенты с других курсов говорили, что видели меня на фотографиях в то время, когда сами играли в этом спектакле. «Иван» шел много лет и туда вводились новые артисты...
- Выходит, не родители, а вы сами все решили уже в восьмом классе?
- Тоже неверно. У меня не было страстной мечты стать артистом, как не было мечты пойти в какую-то другую профессию. Однако я понимал, что по складу гуманитарий и, скорее всего, буду связан с театром. Хотел работать там кем-нибудь, например, монтировщиком. При многих театральных училищах были тогда подготовительные курсы, но я нигде не занимался, и, когда пришел сдавать экзамены, выяснилось, что опоздал: первые туры уже прошли. Я за несколько дней обежал все институты и в итоге поступил в Щепкинское.
- Вы пришли в Малый в 93-м, когда он, как и многие театры, оказался не нужен зрителю. В то время артисты чаще уходили в другие профессии, чем приходили в театр. Как вы пережили этот сложный период? Не возникло сомнений в выборе профессии?
- Время действительно было трудное. Зритель не шел в театр, поскольку был занят решением вопроса, как заработать. Тогда уходили не только из театра, но даже из института. Многие талантливые ребята бросали учебу, потому что зарплата артиста не позволяла существовать в профессии, не говоря уж о том, чтобы прокормить семью. Мне, к счастью, помогали родители, и я удержался. Если б не они, не знаю, что бы со мною было...
- Вы были заняты в спектаклях с самого первого дня?
- Да, работы хватало. Поначалу я был занят в основном в массовках и эпизодах, но играл не только в Малом театре - работал в антрепризе. В Театральной труппе Саркисо-ва сыграл две роли: Алешу Карамазова в спектакле «Братья Карамазовы. Завтра суд» и Нелькина в «Свадьбе Кречинского». Мы выступали в музее Станиславского, много ездили по стране.
- Вас совсем не видно на экранах. Почему не снимаетесь? Многие артисты именно этим и зарабатывают себе на жизнь.
- Почему же не снимаюсь? Совсем недавно снялся в сериале «Бесы» по Достоевскому, сыграл Вергинского. А в девяностых кино как такового не было. В год выходило максимум три-четыре картины. К тому же я тогда был плотно занят в театре и не часто ездил на кастинги. Роль в фильме «Мама» Дениса Евстигнеева пришла ко мне случайно. Мою карточку увидели в актерском агентстве. Дело в том, что я по молодости был очень похож на Олега Меньшикова, который играл одного из братьев. Причем на молодого Меньшикова, сейчас мы с ним совершенно разные. Помню, когда учился в училище, меня часто спрашивали: «Вы случайно не Меньшиков?», не понимая, сколько времени прошло с тех пор, когда снимался фильм «Покровские ворота»! Я постоянно отшучивался: говорил, что я его брат.
- Вас часто сравнивают с Меньшиковым в роли Чацкого. Как думаете, причина та же?
- Полагаю, дело в том, что спектакли вышли примерно в одно время. В роли Чацкого мы вряд ли с ним похожи, поскольку внутренне совершенно разные.
- Считается, что роль Чацкого стала для вас переломной. В чем был перелом, как изменилась ваша жизнь после этой роли?
- Сыграть такую роль в Малом театре, да еще у такого режиссера, как Сергей Жено-вач, для любого артиста событие, не зависимо от результата. Я репетировал год. После того, как спектакль вышел, зрительское внимание ко мне стало гораздо больше. Я почти сразу попал в сферу интересов театроведов. Пьеса «Горе от ума» удивительная, бесконечная... Большинство пьес приходит и уходит, а к этой все время возвращаются. Роль Чацкого дает огромные возможности для артиста. Я играю ее уже несколько лет, и каждый раз со мною происходит что-то новое, постоянно что-то нахожу для себя в тексте. Удивительная глубина! Я снимаю один пласт и под ним нахожу другой, сни-
маю и вижу следующий... И так до бесконечности! Пройдя школу этой роли, я понял, что изменился, вырос как актер, сделал еще несколько шагов вперед. Хотя Чацкий давался мне тяжело, ведь он - это не совсем я...
- Совсем не вы...
- Ну, наверное, я - совершенно другой человек. Но я всегда находил что-то свое в Чацком, приближался к нему, в некотором роде приближаюсь до сих пор. Знаете, бывает, что роль сразу ложится, если она моя, но это бывает не часто. Не мы выбираем роли, а они нас. Мне интересно играть то, что меня волнует, не важно, похож на меня персонаж или нет. Если в этот момент меня мучают те же проблемы и вопросы, которые мучают его, я зажигаюсь и выкладываюсь по полной программе. Вероятно, поэтому я никогда не отвечаю на вопрос, какую роль мечтал бы сыграть. Нет никакой мечты. Сейчас я хочу одно, а через год буду хотеть совершенно другое...
- Что же хотите сейчас?
- Артисты не отвечают на этот вопрос. Вдруг я вам признаюсь, а вы меня сглазите? Из того, что я уже сыграл, мне близка роль Тарелкина в спектакле «Смерть Тарелкина» в Центре Казанцева и Рощина. Я очень хотел ее сыграть и сыграл.
- Так вы - суеверный человек? Уронив роль, садитесь на нее?
- Раньше был суеверным, но сейчас-уже меньше. На роль могу и не сесть. Многие мои коллеги боятся даже говорить о том, над чем работают, что репетируют, где снимаются. Я отношусь к этому спокойно. Получилось -хорошо, нет - значит, это было не нужно. Хотя, перед прогоном «Горе от ума» я очень волновался! Коленки тряслись! Но, пока шел к театру, мне на плечо накакала птичка...
- Это очень хороший знак.
- Я знаю, потому и успокоился немного. Решил, что раз такое случилось, тем более, впервые за всю мою жизнь, значит, все получится прекрасно. Так и вышло. А если бы черная кошка перебежала дорогу, я бы, наверное, не обратил на это внимания. Не поверил бы. Так уж я устроен - в хорошее верится больше, чем в плохое.
- Вы долго отходите от роли?
- Смотря от какой. Бывает так, что отыграл и забыл. Это касается в основном игровых спектаклей, таких, как «Гаргантюа и Пантагрюэль». Здесь не требуется больших внутренних затрат. А, например, Чацкого не могу отбросить сразу же... Это не значит, что я остаюсь в образе, но если с моим персонажем произошло эмоциональное потрясение, значит, оно и меня коснулось.
Некоторые полагают, что эмоциональный театр сейчас не нужен. Что зрителю не интересно, о чем думает артист, что переживает и чем живет на сцене... Необходимо сделать так, чтобы он сам испытывал эмоции. Конечно, зритель должен переживать, кто с этим спорит?! Но главное в спектакле - артист. Интересно, что с ним происходит, и не только как с артистом, но и как с человеком. Я видел множество спектаклей, которые меня совершенно не трогали. Ну, посмотрел, и что? И ничего!
- Вы ходите в театр для удовольствия или из профессионального интереса?
- Для удовольствия или нет, не знаю... Я очень люблю ходить в театр. Недавно посмотрел «Захудолый род» у Сергея Женовача. Очень понравилось. Мне интересны некоторые спектакли в Центре Казанцева и Рощина, люблю оперу, балет...
- Над чем работаете сейчас?
- Главное сейчас - это «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», пьеса Островского, которую ставит Владимир Драгунов. Я репертирую в ней Самозванца. Премьера будет в конце февраля. Ну, и, как я уже говорил, снялся в сериале по Достоевскому.
- Сами-то любите Достоевского?
- Очень люблю, хотя давно не перечитывал.
- Как думаете, почему телевидение заинтересовалось Достоевским, почему его так часто стали экранизировать? Это хорошо, как по-вашему?
- Не просто хорошо, замечательно! Зрителям надоела кровь и бесконечные бандитские истории. Сейчас в моде не только классические вещи, но и семейные истории про нянь, родителей, детей, сериалы на уровне шоу - то, что называется ситком или ситуационная комедия. А если говорить о Достоевском, он вообще очень киногеничен. У него все в диалогах - над текстом практически не надо работать. Его не надо инсценировать - там все есть. Истории потрясающие! Сюжетные ходы удивительные! О каждом персонаже сказано столько, что додумывать ничего не нужно. Для меня язык Достоевского абсолютно понятен. Я могу его читать с такой же легкостью, с какой читают бульварную литературу.
- Последнюю книгу какую прочитали?
- Последняя - «Парфюмер» Патрика Зюскинда. Мне понравилось.
- У вас остается время для отдыха, увлечений, встреч с друзьями?
- В сезон не остается совершенно - уж очень много спектаклей, репетиций. Не успеваю посмотреть фильмы, которые сам же и запланировал. Целая стопка дисков лежит, ждет своего часа. А если появляется время, стараюсь выбраться на природу, под Суздаль. У нас там дом в деревне. Люблю машины, хоть я и не такой фанат, как Вася Зотов, с которым мы делим гримерку. Люблю игровые виды спорта: футбол, волейбол, баскетбол, пинг-понг, теннис... Вообще люблю соревноваться, но хорошо, играю, пожалуй, только в футбол. Как и все, люблю путешествовать. Не просто люблю - обожаю! Новые места, города, страны - это абсолютно мое!
Лада ЕРМОЛИНСКАЯ
«Театральный курьер», февраль 2007
Он не снимается для глянцевых журналов и редко появляется на телеэкранах, его фамилию не часто встретишь в титрах популярных кинофильмов. Глеб Подгородинский -персонаж не медийный, но в театральной среде его знают многие. Заслуженный артист России, один из ведущих актеров Малого театра, лауреат и дипломант всех мыслимых конкурсов, в 2005 г. он получил главную награду страны - Государственную премию России. Подгородинский занят во всех основных спектаклях Малого театра, но известность ему принесла роль Чацкого в «Горе от ума» в 2000 году. С тех самых пор критики не обходят артиста вниманием, чего не скажешь о кинорежиссерах - они по-прежнему молчат, предлагая артисту лишь небольшие роли, правда, в рамках все того же классического репертуара...
- Глеб, вы из театральной семьи, ваш отец - театровед, мама - режиссер. Как полагаете, ваше будущее было предрешено?
- Я так не думаю. Родители не склоняли меня к профессии артиста, даже не намекали, что я должен поступать в театральное училище. В Театр юного москвича (ТЮМ) я пришел сам. Вначале записался в кружок лепки во Дворце пионеров на Воробьевых горах, а после уже перешел в театральный. Я немного позанимался, и в скором времени получил роль в спектакле «Иван» (это история, по которой Андрей Тарковский снял фильм «Иваново детство»). Большая часть ребят, занятых в нем, впоследствии поступили в театральные институты. Уже потом, когда я учился в Щепкинском, студенты с других курсов говорили, что видели меня на фотографиях в то время, когда сами играли в этом спектакле. «Иван» шел много лет и туда вводились новые артисты...
- Выходит, не родители, а вы сами все решили уже в восьмом классе?
- Тоже неверно. У меня не было страстной мечты стать артистом, как не было мечты пойти в какую-то другую профессию. Однако я понимал, что по складу гуманитарий и, скорее всего, буду связан с театром. Хотел работать там кем-нибудь, например, монтировщиком. При многих театральных училищах были тогда подготовительные курсы, но я нигде не занимался, и, когда пришел сдавать экзамены, выяснилось, что опоздал: первые туры уже прошли. Я за несколько дней обежал все институты и в итоге поступил в Щепкинское.
- Вы пришли в Малый в 93-м, когда он, как и многие театры, оказался не нужен зрителю. В то время артисты чаще уходили в другие профессии, чем приходили в театр. Как вы пережили этот сложный период? Не возникло сомнений в выборе профессии?
- Время действительно было трудное. Зритель не шел в театр, поскольку был занят решением вопроса, как заработать. Тогда уходили не только из театра, но даже из института. Многие талантливые ребята бросали учебу, потому что зарплата артиста не позволяла существовать в профессии, не говоря уж о том, чтобы прокормить семью. Мне, к счастью, помогали родители, и я удержался. Если б не они, не знаю, что бы со мною было...
- Вы были заняты в спектаклях с самого первого дня?
- Да, работы хватало. Поначалу я был занят в основном в массовках и эпизодах, но играл не только в Малом театре - работал в антрепризе. В Театральной труппе Саркисо-ва сыграл две роли: Алешу Карамазова в спектакле «Братья Карамазовы. Завтра суд» и Нелькина в «Свадьбе Кречинского». Мы выступали в музее Станиславского, много ездили по стране.
- Вас совсем не видно на экранах. Почему не снимаетесь? Многие артисты именно этим и зарабатывают себе на жизнь.
- Почему же не снимаюсь? Совсем недавно снялся в сериале «Бесы» по Достоевскому, сыграл Вергинского. А в девяностых кино как такового не было. В год выходило максимум три-четыре картины. К тому же я тогда был плотно занят в театре и не часто ездил на кастинги. Роль в фильме «Мама» Дениса Евстигнеева пришла ко мне случайно. Мою карточку увидели в актерском агентстве. Дело в том, что я по молодости был очень похож на Олега Меньшикова, который играл одного из братьев. Причем на молодого Меньшикова, сейчас мы с ним совершенно разные. Помню, когда учился в училище, меня часто спрашивали: «Вы случайно не Меньшиков?», не понимая, сколько времени прошло с тех пор, когда снимался фильм «Покровские ворота»! Я постоянно отшучивался: говорил, что я его брат.
- Вас часто сравнивают с Меньшиковым в роли Чацкого. Как думаете, причина та же?
- Полагаю, дело в том, что спектакли вышли примерно в одно время. В роли Чацкого мы вряд ли с ним похожи, поскольку внутренне совершенно разные.
- Считается, что роль Чацкого стала для вас переломной. В чем был перелом, как изменилась ваша жизнь после этой роли?
- Сыграть такую роль в Малом театре, да еще у такого режиссера, как Сергей Жено-вач, для любого артиста событие, не зависимо от результата. Я репетировал год. После того, как спектакль вышел, зрительское внимание ко мне стало гораздо больше. Я почти сразу попал в сферу интересов театроведов. Пьеса «Горе от ума» удивительная, бесконечная... Большинство пьес приходит и уходит, а к этой все время возвращаются. Роль Чацкого дает огромные возможности для артиста. Я играю ее уже несколько лет, и каждый раз со мною происходит что-то новое, постоянно что-то нахожу для себя в тексте. Удивительная глубина! Я снимаю один пласт и под ним нахожу другой, сни-
маю и вижу следующий... И так до бесконечности! Пройдя школу этой роли, я понял, что изменился, вырос как актер, сделал еще несколько шагов вперед. Хотя Чацкий давался мне тяжело, ведь он - это не совсем я...
- Совсем не вы...
- Ну, наверное, я - совершенно другой человек. Но я всегда находил что-то свое в Чацком, приближался к нему, в некотором роде приближаюсь до сих пор. Знаете, бывает, что роль сразу ложится, если она моя, но это бывает не часто. Не мы выбираем роли, а они нас. Мне интересно играть то, что меня волнует, не важно, похож на меня персонаж или нет. Если в этот момент меня мучают те же проблемы и вопросы, которые мучают его, я зажигаюсь и выкладываюсь по полной программе. Вероятно, поэтому я никогда не отвечаю на вопрос, какую роль мечтал бы сыграть. Нет никакой мечты. Сейчас я хочу одно, а через год буду хотеть совершенно другое...
- Что же хотите сейчас?
- Артисты не отвечают на этот вопрос. Вдруг я вам признаюсь, а вы меня сглазите? Из того, что я уже сыграл, мне близка роль Тарелкина в спектакле «Смерть Тарелкина» в Центре Казанцева и Рощина. Я очень хотел ее сыграть и сыграл.
- Так вы - суеверный человек? Уронив роль, садитесь на нее?
- Раньше был суеверным, но сейчас-уже меньше. На роль могу и не сесть. Многие мои коллеги боятся даже говорить о том, над чем работают, что репетируют, где снимаются. Я отношусь к этому спокойно. Получилось -хорошо, нет - значит, это было не нужно. Хотя, перед прогоном «Горе от ума» я очень волновался! Коленки тряслись! Но, пока шел к театру, мне на плечо накакала птичка...
- Это очень хороший знак.
- Я знаю, потому и успокоился немного. Решил, что раз такое случилось, тем более, впервые за всю мою жизнь, значит, все получится прекрасно. Так и вышло. А если бы черная кошка перебежала дорогу, я бы, наверное, не обратил на это внимания. Не поверил бы. Так уж я устроен - в хорошее верится больше, чем в плохое.
- Вы долго отходите от роли?
- Смотря от какой. Бывает так, что отыграл и забыл. Это касается в основном игровых спектаклей, таких, как «Гаргантюа и Пантагрюэль». Здесь не требуется больших внутренних затрат. А, например, Чацкого не могу отбросить сразу же... Это не значит, что я остаюсь в образе, но если с моим персонажем произошло эмоциональное потрясение, значит, оно и меня коснулось.
Некоторые полагают, что эмоциональный театр сейчас не нужен. Что зрителю не интересно, о чем думает артист, что переживает и чем живет на сцене... Необходимо сделать так, чтобы он сам испытывал эмоции. Конечно, зритель должен переживать, кто с этим спорит?! Но главное в спектакле - артист. Интересно, что с ним происходит, и не только как с артистом, но и как с человеком. Я видел множество спектаклей, которые меня совершенно не трогали. Ну, посмотрел, и что? И ничего!
- Вы ходите в театр для удовольствия или из профессионального интереса?
- Для удовольствия или нет, не знаю... Я очень люблю ходить в театр. Недавно посмотрел «Захудолый род» у Сергея Женовача. Очень понравилось. Мне интересны некоторые спектакли в Центре Казанцева и Рощина, люблю оперу, балет...
- Над чем работаете сейчас?
- Главное сейчас - это «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», пьеса Островского, которую ставит Владимир Драгунов. Я репертирую в ней Самозванца. Премьера будет в конце февраля. Ну, и, как я уже говорил, снялся в сериале по Достоевскому.
- Сами-то любите Достоевского?
- Очень люблю, хотя давно не перечитывал.
- Как думаете, почему телевидение заинтересовалось Достоевским, почему его так часто стали экранизировать? Это хорошо, как по-вашему?
- Не просто хорошо, замечательно! Зрителям надоела кровь и бесконечные бандитские истории. Сейчас в моде не только классические вещи, но и семейные истории про нянь, родителей, детей, сериалы на уровне шоу - то, что называется ситком или ситуационная комедия. А если говорить о Достоевском, он вообще очень киногеничен. У него все в диалогах - над текстом практически не надо работать. Его не надо инсценировать - там все есть. Истории потрясающие! Сюжетные ходы удивительные! О каждом персонаже сказано столько, что додумывать ничего не нужно. Для меня язык Достоевского абсолютно понятен. Я могу его читать с такой же легкостью, с какой читают бульварную литературу.
- Последнюю книгу какую прочитали?
- Последняя - «Парфюмер» Патрика Зюскинда. Мне понравилось.
- У вас остается время для отдыха, увлечений, встреч с друзьями?
- В сезон не остается совершенно - уж очень много спектаклей, репетиций. Не успеваю посмотреть фильмы, которые сам же и запланировал. Целая стопка дисков лежит, ждет своего часа. А если появляется время, стараюсь выбраться на природу, под Суздаль. У нас там дом в деревне. Люблю машины, хоть я и не такой фанат, как Вася Зотов, с которым мы делим гримерку. Люблю игровые виды спорта: футбол, волейбол, баскетбол, пинг-понг, теннис... Вообще люблю соревноваться, но хорошо, играю, пожалуй, только в футбол. Как и все, люблю путешествовать. Не просто люблю - обожаю! Новые места, города, страны - это абсолютно мое!
Лада ЕРМОЛИНСКАЯ
«Театральный курьер», февраль 2007
30.11.2006
Подробнее
КАРЕТУ ЕМУ, КАРЕТУ
Сегодня вечером в Малом театре в который раз сыграют один из лучших спектаклей Сергея Женовача – «Горе от ума»...
КАРЕТУ ЕМУ, КАРЕТУ
Сегодня вечером в Малом театре в который раз сыграют один из лучших спектаклей Сергея Женовача – «Горе от ума».
Пьеса Грибоедова ставилась на сцене Малого театра семь раз, начиная с 1831 года. Но Глеб Подгородинский оказался самым молодым Чацким за всю историю театра. Он ходит по сцене в нелепом длиннющем шарфе и глотает гласные в словах. Он чем-то похож на князя Мышкина из знаменитой театральной трилогии Сергея Женовача по «Идиоту» Достоевского - этот Чацкий тоже застенчив, угловат и то и дело опасливо оборачивается, чтобы во время своих красноречивых тирад ненароком не сбросить какую-нибудь вазу.
Впрочем, ваз, как и других бытовых подробностей, на сцене Малого нет. Художник Александр Боровский создал совершенно супрематистские декорации из синих, желтых и белых квадратов, служащих обозначением дверей во множество комнат богатого дома. Получается, Чацкий проводит день в прихожей у Фамусова для того, чтобы на следующее утро после приезда, так и не войдя в дом, снова покинуть Москву. В спектакле Сергея Женовача нет привычной для Малого театра гладкости интонаций, стих не скользит, а движется рывками, переходя со скороговорки на задумчивое запинание. Женовач объявил беспощадную войну пресловутым грибоедовским «крылатым словам», которые обычно бездумными бабочками впархивают в одно ухо зрителю и вылетают в другое.
Для Юрия Соломина роль Фамусова сразу стала одной из самых значительных в его артистической карьере. Как он суетится и бегает, как жизнелюбиво тискает служанок, как подпрыгивает, чтоб отворить отдушничок для взопревшего Скалозуба!
В этом спектакле нет ни правых, ни виноватых. Сергей Женовач любит их всех - и непобедительного Чацкого, и не по летам прыткого Фамусова. Молчалин со Скалозубом, если вдуматься, тоже вполне приличные люди.
Источник: Газета
Дата: 30.11.2006
Сегодня вечером в Малом театре в который раз сыграют один из лучших спектаклей Сергея Женовача – «Горе от ума».
Пьеса Грибоедова ставилась на сцене Малого театра семь раз, начиная с 1831 года. Но Глеб Подгородинский оказался самым молодым Чацким за всю историю театра. Он ходит по сцене в нелепом длиннющем шарфе и глотает гласные в словах. Он чем-то похож на князя Мышкина из знаменитой театральной трилогии Сергея Женовача по «Идиоту» Достоевского - этот Чацкий тоже застенчив, угловат и то и дело опасливо оборачивается, чтобы во время своих красноречивых тирад ненароком не сбросить какую-нибудь вазу.
Впрочем, ваз, как и других бытовых подробностей, на сцене Малого нет. Художник Александр Боровский создал совершенно супрематистские декорации из синих, желтых и белых квадратов, служащих обозначением дверей во множество комнат богатого дома. Получается, Чацкий проводит день в прихожей у Фамусова для того, чтобы на следующее утро после приезда, так и не войдя в дом, снова покинуть Москву. В спектакле Сергея Женовача нет привычной для Малого театра гладкости интонаций, стих не скользит, а движется рывками, переходя со скороговорки на задумчивое запинание. Женовач объявил беспощадную войну пресловутым грибоедовским «крылатым словам», которые обычно бездумными бабочками впархивают в одно ухо зрителю и вылетают в другое.
Для Юрия Соломина роль Фамусова сразу стала одной из самых значительных в его артистической карьере. Как он суетится и бегает, как жизнелюбиво тискает служанок, как подпрыгивает, чтоб отворить отдушничок для взопревшего Скалозуба!
В этом спектакле нет ни правых, ни виноватых. Сергей Женовач любит их всех - и непобедительного Чацкого, и не по летам прыткого Фамусова. Молчалин со Скалозубом, если вдуматься, тоже вполне приличные люди.
Источник: Газета
Дата: 30.11.2006
23.06.2008
МАЛЫЙ ТЕАТР В САРАТОВЕ
В Саратове с огромным успехом прошли гастроли Государственного академического Малого театра.
03.04.2008
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
3 апреля – день рождения заслуженного артиста России Глеба Валерьевича Подгородинского. Поздравляем актера и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и творческих успехов!
07.09.2007
КОРРЕКЦИЯ ГЕРОЯ
Что перед нами — прекрасная Традиция Малого театра или всего лишь устоявшиеся режиссерские пристрастия? Во всяком случае, спектакль Малого театра «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» по пьесе А.Островского (режиссер — Владимир Драгунов) вновь подарил зрителю встречу с историческим прошлым страны.
18.05.2007
«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ», МАЛЫЙ ТЕАТР Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет.
«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ», МАЛЫЙ ТЕАТР
Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет.
Такое впечатление, что творчество Александра Островского становится все популярнее с каждым сезоном. Количество спектаклей по пьесам драматурга все растет и растет.
03.05.2007
«Пресса о гастролях Малого театра» МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
«Пресса о гастролях Малого театра»
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
27.04.2007
СМУТНОЕ ВРЕМЯ: УРОК - НЕ ВПРОК?
Есть спектакли, после которых хочется поразмыслить над вечными вопросами, достать из шкафа запылившиеся тома, сравнить разные мнения, поговорить, поспорить...
26.04.2007
«Пресса о гастролях Малого театра» УМНЫЙ МАЛЫЙ
«Пресса о гастролях Малого театра»
УМНЫЙ МАЛЫЙ
Государственный академический Малый театр впервые побывал в Тюмени. Публика не пожалела денег, чтобы увидеть спектакли театра на сцене филармонии...
УМНЫЙ МАЛЫЙ
Государственный академический Малый театр впервые побывал в Тюмени. Публика не пожалела денег, чтобы увидеть спектакли театра на сцене филармонии...
03.04.2007
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ В КОМЕДИИ «ПРАВДА – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ»
В день 35-летия Глеба Подгородинского мы предлагаем вниманию посетителей сайта полную запись комедии А.Н.Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше» в постановке С.Женовача. За роль Платона Зыбкина в этом спектакле актер получил Государственную премию России…
03.04.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
3 апреля – юбилей заслуженного артиста России Глеба Валерьевича Подгородинского. С удовольствием присоединяемся к стройному хору поздравлений коллег и почитателей таланта актера и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и, конечно, новых ролей на сцене Малого театра.
30.03.2007
НЕЗАМЕНИМЫЙ - ЕСТЬ! или ОЛИГАРХИ ПОД МИКРОСКОПОМ
Предлагаем вниманию читателей сайта статьи Ирины Алпатовой и Павла Руднева, в которых они среди прочего касаются и премьерного спектакля по пьесе А.Н.Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»...
26.03.2007
«ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА»
Две новые постановки демонстрируют разные грани творчества Александра Островского – одного из лучших драматургов в истории русской литературы.
02.02.2007
К ТРУДНОСТЯМ АКТЕРСКОЙ ПРОФЕССИИ Я БЫЛ ГОТОВ С ДЕТСТВА
Глеб Подгородинский начинал работать в Малом театре в начале девяностых; он еще застал «патриархов» - Елену Гоголеву и Николая Анненкова...
26.01.2007
ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ: РОЛИ НАС ВЫБИРАЮТ
Он не снимается для глянцевых журналов и редко появляется на телеэкранах, его фамилию не часто встретишь в титрах популярных кинофильмов.
30.11.2006
КАРЕТУ ЕМУ, КАРЕТУ
Сегодня вечером в Малом театре в который раз сыграют один из лучших спектаклей Сергея Женовача – «Горе от ума»...
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержа
