Два года назад, 27 мая 2002 года, с нами не стало народного артиста России Виталия Мефодьевича Соломина.

Виталию Соломину исполнилось бы 62 года

Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров.

Виталию Соломину исполнилось бы 62 года

Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров. Среди них - Театры имени Вахтангова и Маяковского, «Сатирикон», «Эрмитаж», «Школа современной пьесы», РАМТ, Театр Российской Армии, ТЮЗ, Театр имени Станиславского и Пушкина, «Эт Сетера» и другие играют спектакли, сбор от которых будет перечислен в Фонд Виталия Соломина. Сбор от спектаклей пойдет в том числе и на памятник актеру. К акции московских театров присоединились коллективы из Санкт-Петербурга и Читы, родного города Соломина.
Миллионы зрителей помнят Соломина по фильмам, в которых он снимался, в том числе – «Зимняя вишня» и телесериал о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Виталий Соломин успешно занимался и режиссурой. В числе спектаклей, поставленных им в Малом театре, - «Живой труп» по пьесе Льва Толстого, «Дикарка» Островского, «Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина и «Иванов» Чехова, где Соломин выступил и как актер, сыграв там главную и, возможно, свою лучшую роль.

http://www.utro.ru/news/2003/12/12/258857.shtml

Сегодня, 12 декабря, состоится спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского, посвященный памяти народного артиста России Виталия СОЛОМИНА. Ему сегодня исполнилось бы 62 года.

ПАМЯТИ НАРОДНОГО АРТИСТА РОССИИ
Виталия СОЛОМИНА

12 декабря 2003 г.

А.Н. Островский
ПРАВДА – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ

Комедия в четырех действиях
Сценическая редакция Малого театра. Спектакль идет с одним антрактом

В спектакле принимают участие
народные артисты России:
лауреат Государственной премии России В.И.Бочкарёв, Е.К.Глушенко, Л.П. Полякова
заслуженный артист России А.В.Клюквин
Артисты:
И.С.Григорьев, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, Л.Г.Кичанова, Е.А.Кулешова, И.Ю.Леонова, В.А.Низовой, Г.В.Подгородинский, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, М.В. Иванов (гитара), заслуженный работник культуры России В.П. Медведев (баян)
В спектакле звучат народные песни и романсы русских композиторов
Духовный стих «Кукушечка» в исполнении В.В.Галицкого

Режиссёр-постановщик – С.В. ЖЕНОВАЧ
Художник-постановщик – А.Д. БОРОВСКИЙ
Художник по костюмам – О.П. ЯРМОЛЬНИК
Музыкальное оформление – заслуженный деятель искусств России – Г.Я. ГОБЕРНИК
Режиссёр – заслуженная артистка России – З.Е. АНДРЕЕВА
Помощник режиссёра – В.С. Кувшинова
Художник по свету – заслуженный работник культуры России А.Е. Изотов
Руководство художественно-постановочной частью – заслуженный работник культуры России В.Е.Барабашкин

Художественный руководитель театра – народный артист СССР Ю.М. СОЛОМИН

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА: «Радио России»,
газеты: «Аргументы и Факты», www.utro.ru и «Новая газета»

Начало спектакля 18 часов

КАССА ТЕАТРА ОТКРЫТА-В БУДНИЕ ДНИ С 12.00 ДО 19.30,
В ВЫХОДНЫЕ ДНИ С 10.00 ДО 18.30 ПЕРЕРЫВ С 15 ДО 16

НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ

Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.

НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ

Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных. Они воспитали 2 дочерей, поменяли 6 квартир, снялись вместе в кино и не перестают подшучивать друг над другом.

Вы женаты уже много лет. А помните ли свою первую встречу?
Маша: Мы женаты, страшно произнести, двадцать семь лет. Познакомились на пробах фильма Петра Тодоровского «Городской романс». Виталий был одним из претендентов на главную мужскую роль, я — на женскую. Меня утвердили, а его нет, посчитав, что его герой будет слишком положительным. Виталий не мог не произвести на меня впечатления. Я оказалась под прессингом доброты, щедрости, внимания — всего, чем в свои 19 лет не была избалована. Он всегда был в замечательном ровном расположении духа. Потом, когда мы поженились, я думала: «Боже мой, человек этот, оказывается, совсем не тот, за кого себя выдавал!»
Виталий: Конечно, узнай ты меня сразу — не вышла бы за меня замуж. О первой встрече я вообще ничего не помню. Какая-то Маша была непрофессиональная. А непрофессионалов я вообще не люблю. В глаза я не смотрел. Потом пелена спала. Я летал к Маше в Одессу, где она снималась, в Ленинград, где она жила. Деньги кончались -возвращался в Москву. Потом зарабатывал и летел снова. Это продолжалось почти год.
Маша, а вы непрофессиональная актриса?
М.: Я абсолютный актер-любитель. С «Городским романсом» все получилось совсем уж необыкновенно — как в кино. В Ленинграде прямо на улице ко мне подошла помощник режиссера и спросила, не хочу ли я сниматься в кино. Я сказала, что, конечно, хочу. Если бы знала, что это будет главная роль, испугалась бы и отказалась. Им нужна была социальная героиня, которая ничем особенным не выделялась, вот они меня и выбрали.
А откуда вы родом?
М.: Я из Ленинграда, Виталий из Читы. Когда мы поженились и надо было перевозить мои вещи, Виталий добыл коробку из-под холодильника, куда мы сложили мою одежду, сковородки и другое «приданое».
В.: При этом теща, вероятно, подумала, что я не промах, раз нашел такую огромную коробку, и постаралась добросовестно наполнить ее неподъемным количеством вещей, которые и положили начало нашему благосостоянию.
М.: Жили мы первое время в коммунальной квартире — общежитии Малого театра, где с нами соседствовали еще один актер и две дворничихи. От одной из них я наслушалась много ненормативного русского языка: когда по телефону звонили поклонницы Виталия и молчали, она им без стеснения говорила, что о них думает...
В этой квартире вы сравнительно недавно... Привыкли?
М.: Вообще-то я ужасно люблю переезжать. Мало кто это понимает, особенно муж. Эта квартира у нас шестая. После определенного этапа мною овладевает «охота к перемене мест». Предыдущая квартира была огромная и с легендой — до нас там жил Юлиан Семенов. Но она находилась над эстакадой на углу Нового Арбата и Бульварного кольца и под нашими окнами никогда не рассасывались автомобильные пробки. Здесь же, хотя и центр, тишайший зеленый двор. Кроме того, разница в метраже позволила нам сделать хороший ремонт и купить, например, такую кухонную мебель, которую, наверное, иначе не смогли бы себе позволить.
В.: Маша — хороший психолог. Информацию о грядущем переезде я воспринимаю с ужасом. Но она постепенно заводит мне эту информацию в подкорку, и уже года через два я созреваю, мы ищем варианты и упаковываем вещи.
У вас такой идеальный порядок...
В.: Многие наши знакомые живут среди разбросанных вещей и нормально себя чувствуют. Я так не могу. Мне надо, чтобы было чисто. Если перед глазами что-то мешается, я стараюсь это убрать, но Маша говорит, что лучше бы я этого не делал.
М.: Потому что потом ты никогда не вспомнишь, что и куда положил.
Сюда вы переехали уже без старшей дочери?
М.: У Насти замечательные муж и сын, и она живет самостоятельной взрослой жизнью. Конечно, у меня, по большому счету, есть к ней претензии, но вообще-то она очень трепетная, любящая и заботливая. Но оказалось, что и наша младшая дочь Лиза — замечательная тетя для Настиного сына Кирилла. С ним она взрослый и ответственный человек. Их можно оставить вдвоем, и малыш будет одет и накормлен. У нее фантастические задатки будущей матери.
У Лизы и Кирилла разница в возрасте примерно такая же, как у Насти и Лизы, но Настя не была столь заботливой сестрой, какой Лиза стала тетей. Когда родилась младшая дочь, мы жили на Кутузовском проспекте и Настя через эту правительственную трассу возила Лизу в коляске показывать одноклассницам. Больше всего ей нравилось, что уличный регулировщик останавливал машины и ждал, пока она проедет с «этим чудным ребенком». Когда мы с папой застали ее за таким гулянием, пришли в ужас.
У Лизы есть актерские способности?
В.: Трудно сказать, некоторые бывают такие ловкие, что думаешь: «Ну артист!», а он не артист, а всего-навсего нахал. У нас Настя здорово умеет показывать Раневскую, Рину Зеленую, просто знакомых. В жизни она не то чтобы весельчак, но здесь у нее определенно есть артистический дар.
Популярность Виталия вами ощущается?
М.: Теперь почти нет. Правда у мальчиков лет десяти при виде «доктора Ватсона» отвисает челюсть и пересыхает горло.
Во многих картинах вы играли вместе. Кто был инициатором совместной работы?
М.: Виталий мне сразу сказал: никакого кино. И я как-то тихо, как с квартирами, опять влезла.
В.: Мне кажется это бессмысленным: денег не приносит, славы тоже.
А удовольствие?
В.: Какое уж тут удовольствие, я в кадре с собственной женой категорически не могу целоваться. Так этого ни разу и не сделал. С чужими — пожалуйста...
Маша, а по специальности вам пришлось поработать?
М.: Художником по костюмам я работала некоторое время в Театре оперетты. Потом...
В.: Потом ее придавило очередной партией шинелей и на этом работа закончилась.
М.: Ну не смеши. В Малом я как художник по костюмам сделала два спектакля. Некоторое время была редактором отдела моды в «Журнале мод», ставила съемки одежды на взрослых и маленьких фотомоделях.
Сейчас не работаете?
М.: Скоро в Москве откроется бутик Mila Schon, и я буду его арт-директором. Стиль этого, пока почти неизвестного у нас итальянского дизайнера мне очень близок и по цельности, чистоте, постоянству напоминает любимого мной Армани.
Как вы относитесь к творчеству друг друга: благоговейно или критически?
В.: Маша — критически, я — благоговейно!
М.: Каждая премьера или картина заставляет меня влюбляться в Виталия снова и снова. Сейчас я, к своему большому сожалению, хожу в театр меньше, чем раньше, но все равно ужасно горжусь тем, что он делает. Особенно его последней работой на сцене филиала Малого театра — спектаклем «Свадьба Кречинского», который он поставил как режиссер и где играет главную роль.
Похоже, чтобы поддерживать интерес друг к другу, вам ничего не надо придумывать?
М.: За все годы, что мы вместе, мне ни одной секунды не было с ним скучно. К тому же гастроли и съемки Виталия нас раньше достаточно часто разлучали, что, видимо, заставляло чаще думать друг о друге и ценить время, проведенное вместе.
Как менялись в совместной жизни привычки и вкусы?
М.: Здесь, наверное, я тебе больше передавала, правда, пап?
В.: Я себя и не помню. Превратили меня в тесто, измяли, испекли и съели.
М.: Ну это смешно, конечно, это я полностью им вылеплена.
В.: Ладно. А я сам превратился и испекся благодаря твоим психиатрическим способностям.
Часто ли вы ссоритесь?
М.: Виталий со мной никогда не ссорится.
В.: Я это считаю ниже своего достоинства...
М.: А я могу выступить инициатором... Сейчас ругаюсь, раньше даже дралась. Но со временем поняла, что мои физические данные не очень этому способствуют. Решила, лучше буду пилить, этого никто не выносит, даже собака боится. На самом деле я сейчас подумала, что мы очень давно не ссорились. Как-то само собой это осталось в прошлом.
У вас большая разница в возрасте?
М.: Раньше была большая, сейчас — практически никакой. Когда мы женились, я была намного его моложе...
В.: Ну а потом я долго-долго над ней работал, чтобы она меня поскорее догнала.
А ревность у вас бытует?
В.: Развита в высшей степени.
М.: У обоих.
В.: Надо ухо востро держать, мало ли чего...
Время на общение есть?
М.: Обычно на откровенные разговоры времени до обидного мало. Но я очень люблю, когда Виталий приглашает меня в ресторан. Там он очень внимательно за мной ухаживает, обо всем расспросит... Когда же мы просто сидим на кухне, так душевно не получается...
В.: Получается. Когда настает время поговорить, оно всегда находится.
М.: Ты вообще не особенно разговорчивый.
В.: Я не люблю объяснений. Даже когда я как режиссер что-то объясняю актерам, я никогда не говорю: «Сделайте так-то и так-то». Это унижает.
Люди проявляют деликатность на работе и дома по-разному.
М.: По-настоящему нежен он только с нашей собакой Ромой.
В.: Потому что он полностью от меня зависит. Погуляешь с ним, накормишь...
М.: Виталий стоит и слушает, как Рома ест, и радуется его чавканью. При этом он ненавидит, когда люди звучно едят, если ребенок не дай бог хлюпнет чаем, он так на нее посмотрит! А здесь такое умиление на лице: «Чавкай, мой милый!»
В.: Ты просто ничего не понимаешь, его чавканье означает: «Хороший у меня хозяин...»
Ну к внуку-то, наверное, вы все-таки относитесь нежнее, чем к Роме?
В.: Кирюша — совсем другое. Когда Настя работает или уезжает на гастроли — она танцует в ансамбле Игоря Моисеева, — он бывает у нас. Это периодические приятные встречи, много чувств и никакой ответственности. Что ты, Маша, возмущаешься? Разница между детьми и внуками — это как между браком и романом. Внуки — это роман на всю жизнь. Всегда праздник.
Кстати, о праздниках... Какие они у вашей семьи?
В.: Больше всего мы любим Новый год. Обычно накануне идем с друзьями в ЦДХ, а потом Маша, пользуясь нашей территориальной близостью, всех зазывает к нам.
М.: Ну еще дни рождения. Помнишь, какой спектакль учинила на твое 50-летие Лизина дворовая компания? Жаль, что мы его не записали на видео. Люди буквально падали со стульев от смеха.
В вашем доме есть культ еды?
М.: Виталий Мефодьевич больше всего любит борщ.
В.: Ведь знает, а не делает!
М.: Ну не каждый же день! Причем тебе же абсолютно все равно — с мясом или без, ты и не отличаешь, была бы свекла.
В.: Главные вкусовые привязанности формируются, как правило, в детстве, а в мое детство дома в Чите главными блюдами были борщ и пельмени. В детстве ведь все воспринимается по-другому. Мне тогда казалось, что я ребенок дворовый. Но когда я смотрю на те далекие фотографии, то понимаю, что был просто гуляющим во дворе домашним ребенком. На фотоснимке я разительно отличаюсь от настоящих «дворовых» аккуратной стрижкой и глаженой одеждой.
А во взрослой жизни вы сохранили требовательность к внешнему виду?
В.: В детстве обо мне заботилась мама. Теперь — жена. Мне не все равно, во что я одет. На кого-нибудь, что ни надень, он будет хорош. Я же всегда помню, что моя интеллигентность отчасти приобретенного характера и отличить меня в соответствующей одежде от, скажем, шофера практически невозможно.
М.: Одежда его преображает...
В.: Это верно. Один раз я проявил самостоятельность и без Маши пошел и купил себе дубленку в магазине, который ежедневно рекламируется по телевизору.
М.: Когда он ее принес домой и развернул, я сразу же, конечно, все поняла, но, когда он ее надел, это было нечто. Не знаю, с кем его в ней можно сравнить... Даже не с почтальоном Печкиным. В этой одежде нельзя даже с собакой гулять — не дай бог кто-нибудь узнает. Такой вот поступок в самый разгар лета.
Для Маши вы покупаете что-нибудь вместе?
В.: Очень редко. Обычно я сделаю комплимент, скажу, что ей что-то необыкновенно идет, а она говорит: «Ой, это я давно, месяца два назад купила». Зато мне очень приятно, когда некоторые вещи ей идут особенно. Например, шуба, которую я ей подарил, или коричневое вечернее платье с вышивкой и вырезом...
А продовольственные магазины кто из вас посещает?
В.: Я очень люблю магазин на углу Суворовского бульвара и Калининского проспекта возле нашей старой квартиры. Считаю, что лучше магазина в Москве нет.
М.: Потому что тебя в нем знают и любят. Я один раз зашла в магазин незаметно и наблюдала нечто необычное и интересное. Там был моноспектакль Виталия Мефодьевича.
Говорят, что вас часто принимают за брата и сестру.
М.: Раньше даже дочкой называли.
В.: Ну, я не обольщаюсь, что такой же хорошенький...

«Домашний очаг», январь 1998 г.
Беседовала Елена Вышинская

Благодарим Ольгу Амелину за предоставленный материал.

Принц, которого не заменить...



Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин.

Принц, которого не заменить...

Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин. А с ним ушли замечательные спектакли из репертуара Малого театра: «Свадьба Кречинского» и «Иванов»... Ушла радость — никто не собирает теперь коллег «просто так», что-нибудь весело, нежно и вкусно отпраздновать... Ушли грандиозные планы: поставить «Ричарда III» с Васей Бочкаревым, «Вассу Железнову» с Женей Глушенко, «Дачников» — со всеми звездами своего поколения, которое осталось теперь каким-то неприкаянным... На 40 дней литературная часть Малого театра — две замечательные Оленьки, Буткова и Петренко, — сделали газету «Памяти Виталия Соломина». Вот фрагменты из нее.

О Виталии говорят:
народный артист России Ярослав БАРЫШЕВ: «Он был очень отзывчивым. Как-то нашему гитаристу стало плохо с сердцем и Виталий повез его в больницу, хотя опаздывал куда-то. Когда умер Олег Даль, Виталий поехал на Ваганьковское договариваться о похоронах. Он очень переживал смерть Олега. И теперь лежит недалеко от него...»

народный артист России Виктор ПАВЛОВ: «Жизнь рассчиталась с ним слишком рано. Ему надо было бы два десятка лег преподавать, поделиться своей актерской силой. Он был актером переживания, глубоких страстей... Он живет, он здесь, рядом со мной постоянно...»

народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Когда я говорил на панихиде, у меня вырвалась фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король – «Король умер! Да здравствует король!» Но когда умирает принц, его некем заменить...»

артистка Елена САФОНОВА: «Виталий всегда определял для меня качество картины. Если мне звонили и говорили: «У нас будет занят Виталий Соломин», то понятно было, что имеет смысл в этом фильме сниматься...»

народный артист России Василий БОЧКАРЕВ: «Виталий был настолько непохож в своей природе на других, настолько свободен и органичен, что заслуживал искреннего уважения и преклонения. Для меня он был примером...»

народный артист России Александр ПОТАПОВ: «Очень жалко тех наших актеров, кто не успел поработать с ним как с режиссером, войти в его мир. Мне горько, что ушла наша надежда на что-то интересное, на компанию, на борьбу за свободу...»

народный артист России Василий ЛИВАНОВ: «Я имел счастье быть его близким другом почти четверть века, мы дружили семьями, путешествовали вместе с детьми, пока они были маленькими. Я бывал на всех его репетициях перед выходом спектакля. Вот только сейчас узнал, что я был его счастливым талисманом — так он говорил обо мне своим друзьям...»

В ушедшем году вышел телесериал «За кулисами», где замечательно играет Виталий Соломин. Фильм «Казус белле», где он в чудесном партнерстве с Инной Чуриковой, Алексеем Петренко, Беатой Тышкевич и Барбарой Брыльской. Создан «Благотворительный фонд Виталия Соломина». Я в соавторстве с Майей Карапетян написала книгу о нем: «Виталий Соломин. Три любви». Она выйдет в издательстве «Алгоритм». Ожидаю — уже год — премьеры телесериала «Все красное», где он упоительно смешно играет польского офицера. И надеюсь, что по ТВ покажут, наконец, звездные его роли в спектаклях Малого театра — они записаны почти все. А сегодня... Поднимем рюмку. И не будем чокаться...

Светлана ОВЧИННИКОВА
«Москвичка», 28 мая 2003 г.

Чтобы мы жили и чувствовали кислород.



Памяти Виталия Соломина.

Чтобы мы жили и чувствовали кислород.

Памяти Виталия Соломина.

В издательстве «Алгоритм» готовится к выходу книга «Виталий Соломин. Три любви». Авторы С.Овчинникова и М.Карапетян включили в нее отрывки из дневников и писем актера, беседы с его близкими друзьями, рассказы о сценических и экранных образах, созданных Виталием Соломиным, и эпизоды его закулисной жизни. 27 мая прошедшего года актера не стало. Сегодня мы публикуем фрагмент главы из будущей книги о нем, написанный Светланой Овчинниковой.

На телевидении отсматриваю пленки со спектаклями, где играл Виталий. Их неприлично мало, хотя заснято почти все. Но угнано куда-то в Реутово, откуда получить их практически невозможно. Снова собаки на сене: не показывают, но имеют — даже «Летние прогулки», где Соломин сыграл первого на советской сцене диссидента. А тогда, в 1974-м, удивительный был спектакль. Огромная популярность — и ни единой рецензии.
После генеральной написала, ночью набрали, утром в газете была «дыра»? Не пришлась премьера ко двору власть имущим. Немудрено. Мудрено другое: уже в иные времена спектакли Виталия и с Виталием критика не баловала.

Из дневника Соломина. «Каждый актер, по крайней мере мне известный, постоянно ждет точной оценки своей работы. Не похвалы (хотя и похвалы тоже), а той ответной реакции, по которой бы он мог убедиться, что понят... Не образ, который ты пытался сыграть, создать, а именно ты... Я хватаюсь за каждое слово обо мне: иногда начинаешь слишком острить и горевать на боль и оскорбления и поэтому от хорошего закрываешься, переходишь в глухую защиту и долгие дни перекатываешь каждое слово, как горячие угли, из ладошки в ладошку, пока не остынут, пока не
привыкнешь. А иногда хочешь зацепиться за эти слова и не можешь, как будто о другом говорят.»

«Обидеть артиста может всякий». Фраза расхожая, полушутейная, а в ней — истина. В дневниках Виталия столько боли! А на людях он излучал благополучие. И доброту, которой в нем было немерено. Всем помогал. И получал от этого удовольствие.

Но надо же так заснять! Смотрю пленки — и ничего не понимаю. «Дядя Ваня» — спектакль в Малом театре из самых достойных. Принципиально важный. Это сделать было невероятно трудно. После удивительной ауры чеховских спектаклей Штайна. После горькой нежности Эфроса. После лихого и трагического эпатажа Някрошюса. После отчаянной проходочки Олега Борисова — Астрова – «Ехал на ярмарку ухарь-купец». После пронзительно- растерянной печали Басилашвили. Как это трудно, казалось, невозможно — после того, как отказано самому Чехову в постановке на сцене Малого сначала «Лешего», потом «Дяди Вани» — тому уже век, — поставить эти спектакли здесь. Сначала «Лешего». Потом «Дядю Ваню». Я помню премьеру. Помню трагизм спектакля, плотный, отчаянный. А военный оркестр возле Малого театра наяривал на всю Театральную площадь.
Он обещал праздник, он заманивал на него, он его уже создавал. И распахнутая сцена, так красиво обустроенная Валерием Левенталем, — тоже из праздника. Который обещал жизнь. Но будет — существование. Будут — будни. Тягостные. И очень подробные в своей тягостности. И будет
Войницкий Юрия Соломина. И Астров — Соломина Виталия. Работу Юрия примут безоговорочно. Виталий ушибется — и пребольно! — о непонимание. Действительно, принять такого Астрова с ходу непросто. И прочитаю в рецензии — и он прочитает! – «... трудно было угадать, на какой замысел работают смещения в роли Астрова, которому здесь даны замашки пошляка, вполне законченного и успевшего полюбить себя в этом качестве, со смаком подающего свои штучки-дрючки: уход маршем на коленках, шутовское обмахивание дамским веером или демонстративное отпирание шкафа в чужом доме из собственного кармана вынутым ключом…» У Виталия в этой роли действительно (простите, опять не могу о нем говорить в прошедшем времени...) неожиданно много куража. Нарочито много. Героя-любовника пьесы играет не вчерашний Фиеско, а вчерашний Ипполит. За что же любит его Соня? Влюбляется Елена? «На безрыбье?» Слишком было бы просто. Для этого автора. И для этого актера. Скорее — вот за этот самый кураж, шутовство, камуфлирующее трагедию несостоявшейся жизни. За сопротивление этой разрухе. За то, что «не нудный» за то, что внушает пусть зыбкое, но ощущение осмысленности жизни. Обманчивое. Но все здесь рады, жаждут быть обманутыми. А вместо этого получают пощечины откровений. Все, что у Астрова — опять-таки традиционно — было пафосом или искренней увлеченностью, — здесь шутейно. Тем естественнее. Все норовят исповедаться. А он — смешит. Странный Астров. Но не выдуманный, а вычитанный. У Чехова, который постоянно рассуждает про чудаков. И эпиграфом к спектаклю, похоже, взяты слова именно Астрова, этого Астрова, соломинского: «Наше положение, твое и мое, безнадежно» и «Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека...» Ударение на слове «было». Дуэт-дуэль братьев Соломиных здесь — зрелище увлекательное. Весь спектакль — дуэт. И весь спектакль — дуэль. Юрий Соломин играет с распахнутыми наотмашь страстями. Виталий Соломин прячет трагедию, приоткрывая подлинные чувства в редкие и очень короткие минуты серьеза, когда имидж своего Астрова вдруг снимает, как усталый паяц маску. А так... Говоря о лекарствах, берет и выпивает содержимое одного из пузырьков. Ап! Отчаянно куражится в сцене пьянки. Говоря про Елену: «Она только ест, спит, гуляет» — так вкусно и размашисто произносит это «гу-ля-я-ет», что сразу осязаешь «священнодействие». С неподражаемой интонацией на вопрос: «Водочки будешь?» — отвечает, почесав в затылке: «Пожалуй». Виталий не боится пробиваться к публике через шутовство и ерничанье — и пробивается! Постепенно от начала спектакля идет к финалу и — серьезу. Но в самый острый момент показывает дяде Ване кукиш. А в диалоге с Соней — вдруг плачет, когда говорит о Елене. Отсюда и Сонин вопрос: «Что с вами?» У Виталия все всегда логично. Он не случайно был в школе блестящим математиком.

В одном из наших разговоров — о театре, всегда о театре — сказал: «У Чехова обычно есть герой, который все понимает. Он — редкое существо». И он очень мучительно живет. Астров, с одной стороны, дело делает и леса сажает. Но видит бессмысленность этого всего, потому что леса эти
обворовывают, вырубают. Однако это хочется делать, в этом смысл жизни, иначе кто я? Зачем живу? Что хочу? Почему, мучительно живя, Астров камуфлирует эту мучительность? Он старается вести себя так, чтобы не показаться смешным. Он скорее сам будет смеяться над собой, над всем
происходящим, нежели позволит, чтобы смеялись над ним. Он перешагнул тот возраст, когда были надежды, что еще что-то произойдет. Какой-то огульный финал жизни! Он много работает, одинок, он чувствует себя стариком. А тогда в России говорили: «Вошел пожилой человек 33 лет».
Страсти, которые разгораются на сцене — с истериками, слезами, оскорблениями и, наконец, сумасшествием, — неинтеллигентны. Этот мотив уходящей, разрушаемой интеллигентности у Чехова постоянен и очень звучен. Здесь он — лейтмотив спектакля. Интеллигентно скрывать свою боль,
не утруждая ею других. Такой у Виталия Астров. Такой в жизни — во всем и всегда — был сам артист. Неинтеллигентно — так открыто страдать, так постоянно ныть. Но потеря интеллигентности здесь — это драма доведенных до крайности людей, проигравших жизнь. Ставящих последние гроши
надежды и сил на «зеро» — на любовь Елены.
Виталий говорил: «Астров понимает что не женится на Елене, нет. Он понимает, в каком она состоянии. Он и говорит ей, что не здесь, так в Саратове — вы все равно когда-нибудь сорветесь. Лучше уж здесь, на лоне природы: поэтично по крайней мере».

Я снова отсматриваю пленки. Снимали двумя камерами. Играет второй состав. Нет ни Юрия Соломина, ни Валерия Бабятинского, ни Татьяны Александровны Еремеевой. Впрочем, Виталий, как всегда или почти всегда, играет без дублера. Но почему камеры так упорно скользят мимо него?
Задерживаясь на менее существенном и менее талантливом? Может быть, ну их, эти пленки? Есть разговор с Виталием, есть его дневники, есть его друзья с их впечатлениями. А друзей случайных он не имел. Хотя... Приглашая на свой юбилей, сказал: «Будет узкий круг только самых близких».
«Круг» оказался человек под триста. Зачем мне эта телесамодеятельность? — думала я. Теперь даже страшно представить, что было бы, выключи тогда картинку. На экране вдруг — крупный план Виталия. Не Астрова, хотя портрет возник посреди спектакля. А — Виталия. Он переспрашивает кого-то: что для меня Малый театр? И, как всегда, дает на банальный вопрос небанальный ответ: «Для меня это хорошее похоронное бюро. Которое всю жизнь готовит тебя к этому акту. А в конце торжественно и очень красиво хоронит. За счет театра. Поскольку у актеров денег нет. Вы же правду хотите услышать, а не вранье? Вот это правда».

Почему он так часто думал и говорил о смерти? Вот и в дневнике: «Сегодня с трудом встал, не хотелось просыпаться. Подкрадывается мысль: жить не хочется. Отдавливаю в глубину, вниз, в темноту. Там надо чем-то прижать и дождаться, чтобы затихло...» Целая глава в книге может быть
посвящена смерти. Страшно. А интервью на пленке горькое.
- Чего вы ждете от будущего?
- От будущего? Как и вы — ничего хорошего я не жду в ближайшие годы. Да и в отдаленные тоже.
- Что хотите пожелать?
- Пожелать, чтобы жили мы все. А то, как у меня, 35 лет проработал, сыграл 7-8 ролей всего. У меня пятилетние перерывы все время. И так у очень многих происходит. Я потому придумываю всякие веселящие моменты. Вот весною устроил Новый год. В филиале взял и для всех поставил елку.
Номера были. Застолье. Очень весело. Как в какие-то хорошие времена, когда актеры радуются, что-то играют друг для друга... Оказывается, они очень много умеют и талантливые — недаром в этом деле болтаются. Вот я и вам бы пожелал, чтобы мы жили, кислород чувствовали, делали свое
дело. Достаточно получали, чтобы не умереть с голоду. Этого нам хватит, чтобы жить.
А следующий вопрос, вернее — ответ на него, словно специально для этой главы.
- Что бы вы хотели сыграть?
- Во-первых, когда скажешь, значит, этого не будет. Я очень долго к Чехову приближался. Мне в свое время предлагали что-то делать, я честно сказал, что не понимаю. Совсем. Прошло много-много лет, и попробовал что-то сыграть. Вначале Яшу у Хейфеца в «Вишневом саде» на телевидении. Вот сейчас спектакль у нас – «Дядя Ваня». И мне кажется, что я понимаю. Такое у Чехова ядро, с такой энергией — шекспировской. И понимаешь, как ошибаются, когда занудно, длинно играют, медленно, не спеша — под то время как будто бы. А у него люди живя умирают и это чувствуют. Как в «Иванове». Как в «Вишневом саде». Везде. Он подбирает людей, которые никак не могут состояться. Это их мучает. Часто умирают.
Но, может быть, даже лучше, чем оставаться вот так... Замечательный драматург.
Вот и разгадка его Астрова. Живущего умирая. Сегодня, после ухода Виталия, его играет Александр Михайлов.
Из разговора с Юрием Соломиным: «Как вам теперь живется в «Дяде Ване»?». Он посерел лицом: «Если говорить честно, то очень тяжело. Мне просто тяжело».

29-4 июня 2003 г. «Культура»

Борис Клюев, заслуженный артист России:

«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»

Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV.

Борис Клюев, заслуженный артист России:
«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»

Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV. Потом меня забрали в армию, и я смог продолжить учёбу только через три года. Виталий за это время успел сняться в кино и начал тихонечко выбираться в люди.
Жизнь подарила ему кинопробы в Одессе, где он познакомился со своей будущей женой Машей. С Виталием произошло чудесное превращение: он весь светился, он был счастлив, влюблён... Он совершал удивительные поступки. Его не утвердили на роль в фильме «Городской романс», сыграл Женя Киндинов, и всё равно Виталий прилетал из Читы в Одессу, где шли съёмки — он любил такие красивые жесты. Купил кооперативную квартиру на Красной Пресне и был безумно горд, потому что это было его жилье, он вырвался из общежития. Стал вить гнездо, создавать семью. Маша на него подействовала необычайно благотворно. Наив, простота, обаяние, красота, женственность – всё приводило его в неописуемый восторг. Потом Виталий переехал в квартиру на улицу 8 Марта. Я очень хорошо помню новоселье – это было такое! Виталий к этому времени уже очень удачно работал в театре. Он себя постоянно пробовал, иногда мне даже кажется, что он играл с Судьбой. Раньше, когда старики-актёры подписывали контракт, одним из условий ставили – не играть Нелькина в «Свадьбе Кречинского»: эта роль считается совершенно нейтральной, абсолютно нулевой. Так вот, Виталий у Хейфеца играл именно Нелькина, и это была очень интересная работа. Затем была наша с ним совместная работа – «Горе от ума». Он очень волновался – все ещё помнили блестящий спектакль Товстоногова в БДТ. И мне рассказывала Маша, как в их крохотной квартире Виталий ночами всё проигрывал с отражением в кухонном стекле. Михаил Иванович Царёв, сам многие годы игравший Чацкого, очень внимательно следил за тем, как работает Виталий. В спектакле было очень много смелых и свежих решений – например, валенки, в которых Чацкий выбегал, падал, и они летели по сцене. Михаилу Ивановичу всё это очень не нравилось, но он всё-таки давал Виталию карт-бланш, понимая, что в этом что-то есть. Более того, он даже прощал Виталию, когда тот в монологе Чацкого передразнивал Царёва с его характерными интонациями Единственно, что ему так и не разрешили – сделать в финале стойку на голове, тут уж Михаил Иванович был категорически против.
Несмотря на то, что он всегда говорил: «Боже мой, я никогда не могу ничего придумать и сочинить!», он был великолепный организатор и умел создать атмосферу. И вообще, я считаю, что Виталий – абсолютно состоявшаяся личность, потому что он всегда делал то, что хотел. Я считаю, его лучшая работа – Ипполит из спектакля «Не всё коту масленица». Это был фейерверк, точное попадание в роль. Потом «Заговор Фиеско в Генуе» — он тащил на себе весь этот спектакль. Я помню, Гоголева сказала после сдачи спектакля: «Как хорошо, что у нас появилось новое поколение». И, действительно, в этом спектакле были заняты ровесники – Виталий Соломин, Нелли Корниенко, Ярослав Барышев, Александр Потапов… Мы же первое место взяли в ФРГ, на фестивале Шиллера, хотя было три постановки «Заговора Фиеско», а нашу признали лучшей. Конечно, нужно сказать и о кино. Я знаю, что на «Ленфильме», когда снимался сериал о Холмсе и Ватсоне, многие довольно скептически относились к курносому Ватсону. А вот режиссер Игорь Масленников верил в него. И действительно, Вася Ливанов и Виталий сработались. Не случайно ведь их признают именно как пару, а не по одному – кто-то лучше, кто-то хуже. Я помню, как Виталий каждый съёмочный день мыл яйцами голову, чтобы волосы были пушистыми. И мы все подшучивали: сколько же яиц он уничтожил за эти годы? Виталий снялся во многих очень хороших фильмах – «Женщины», «Старшая сестра». Они были очень современны, и люди до сих пор вспоминают эти работы, потому что видели в них себя. Когда случился кризис в отечественном кино, Виталий начал играть в антрепризах. Сам ставил, сам играл. Ему всегда нужно было чувствовать свою независимость, никогда ничего не просить – это был его принцип. Никто ему на блюдечке ничего не приносил. Если бы он всё имел, он бы не мог так развиваться. Или развивался бы по-другому.
Когда произошла трагедия с Толей Ромашиным, он взял ВГИКовский курс. Мне кажется, он хороший педагог, он умеет терпеть. В педагогике важно умение не спешить с ростом, а именно терпеть, нужно время, чтобы из семечка что-то выросло. Думаю, что Виталий умел. Каждый человек – индивидуальность, и очень важно найти к каждому подход, тем более, что он сам прошёл хорошую школу.
Андрон Кончаловский назвал его Каменным цветком. Такой вроде бы улыбчивый и все думали: простак. Ничего подобного, он был очень сложным; холодный, жёсткий взгляд всегда останавливал людей, и они удивлялись несоответствию внешности и характера. Он был очень гордым и очень ранимым человеком и поэтому всегда держал дистанцию, никого не пускал в свой внутренний мир.
Он всегда держал слово и был Мужчиной, то есть всегда отвечал за свои поступки и если ты его о чём-то просил, он обязательно выполнял.
…Когда он переехал на улицу 8 Марта, Настя была совсем маленькая, она спала, а мы там орали, песни кричали ночью, гуляли у него; а Настя выходит, маленькая-маленькая, смотрит на меня…«Настенька, ты что-нибудь хочешь сказать?» – «Висёкий…» И меня там лет 10 все звали «висёкий». Вот так незаметно, жизнь пролетела, сейчас уже Настя подарила им с Машей двух внуков…Когда старшему внуку сказали, что дедушка умер, он заплакал, а потом через некоторое время заплакал опять. Его спрашивают: «Почему ты, Кирюша, плачешь?» А он говорит: «Мне жалко Федю, он дедушку не знал». Все мы живём в иллюзиях, все мы живём ради будущего, поэтому я думаю, что будущее – в его внуках.

Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»

Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,

Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»

Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным, но ты знаешь, что есть человек, который может как-то по-особому оценить твой поступок, твою работу. Когда он приходил на спектакль, в котором не был занят, — актёры как-то внутренне собирались. Я вспоминаю, как вышел фильм «Женщины» и появился этот молодой человек с совершенно фантастическим обаянием, — в него все сразу влюбились, и мужчины, и женщины. Я ещё студентом начал играть в Малом. Мы выходили в маленьких эпизодиках в спектаклях, где был занят Виталий, и меня спрашивали: «А ты знаешь Соломина? И можешь с ним увидеться? И здороваешься?» Я был преисполнен особой гордости, что знаком с Виталием, учился с ним в одном институте и играю в тех же спектаклях, что и он. Потом уже, когда мы познакомились ближе, я понял, что это за человек. Многие говорят: «Сложный», но талантливый человек всегда сложный. Он оберегал свою личность, свою индивидуальность, не давал никому подуть на ту свечечку, которая внутри него горит. Там было что оберегать, прятать... Мы все прячем по-разному, если у кого есть что прятать. Эта сложность была его манерой поведения. Я вспоминаю банкет после премьеры «Свадьбы Кречинского» — премьера была замечательная, и банкет был замечательный, Виталий был такой фантазёр — придуманный им выход всех артистов к гостям — это было так театрально, так вкусно. И вдруг в середине вечера он подошёл ко мне и сказал: «Давай выпьем на брудершафт». Честно говоря, я несколько напрягся и подумал: «Какой брудершафт, мы всю жизнь на ты». А потом понял, засмеялся и сказал: «Я понял, тебе хочется меня обнять, я тоже с этим согласен». Когда я говорил на панихиде, у меня вылетела фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король — «Король умер, да здравствует король!» Но когда умирает принц — его никем не заменить. Жизнь пойдёт дальше, но эта дырочка в сердце, в душе, в истории нашего театра останется. Останется как след, а у нас — как незаживающая рана, как такой маленький родничок к нашим будущим инфарктам. Мы живём, занимаемся своими делами, вот я прохожу по сцене, вижу декорации из «Кречинского» и понимаю, что они, наверное, больше на сцене не появятся, всё это ушло. Теперь всё вспоминается — каждое слово, каждая встреча, и особенно, конечно, последний тот трагический спектакль. «Кречинского» должны были снимать с репертуара, и я договорился с Клюквиным, что буду играть весь апрель, а он весь май. И я перед спектаклем сказал Виталию такую фразу: «Ты знаешь, получается, что я сыграю сегодня в последний раз». Он ответил: «Наверное, мы все скоро сыграем в последний». Всё это было сказано не так трагично, не так грустно, как я интерпретирую, просто сейчас накладывается такое колоссальное событие как смерть. А тогда он рассказал анекдот, все были веселы, как всегда на этих распевках, разминках. И даже усталости-то особой у него не было. Бывало, он приезжал, ему даже было шутить трудно. А тут он был мягок и спокоен. Есть такие люди-ориентиры. Ты идёшь по жизни и тебе очень важно, как тот или иной человек оценивает твои поступки. Он был одним из тех людей, оценка которых для меня очень важна. Я два раза посмотрел «Иванова». Спектакль колоссально набирал, и ужасно жалко было...
Есть такое стихотворение, это актёрская странная мечта:
Я не хотел бы быть не должен никому
Ни доллара, и ни рубля, ни пенни,
И вот ещё: уж если повезёт,
Хотел бы умереть на сцене.

Евгения Глушенко

«Он дал каждому из нас счастье»

В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…

Евгения Глушенко
«Он дал каждому из нас счастье»

В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании… Я не могу привыкнуть к тому, что его нет. Я не могу говорить о нём в прошедшем времени. Он с нами. И очень дорого это присутствие…
Он говорил, что тайно любил меня, и так же я могу признаться, что люблю этого человека. Он очень непростой — неожиданный, непредсказуемый, большой выдумщик. Он может повести людей за собой, увлечь. Это удивительное качество, которое говорит о его энергетике. Разговор о работе Виталий начинает очень мягко, не пугая, легко-легко вводит тебя в свой замысел, заинтересовывает и потом ведёт за собой. Когда он работает с тобой, как режиссёр, то не позволяет себе никакого насилия. Он всё время спрашивал: «Тебе так удобно? Как ты сама чувствуешь?» Я говорю: «Ну вот это не получается». «Не надо, откажись от этого, делай, как ты чувствуешь». Но потом ты всё равно приходишь к тому, что он тебе предлагал.
У него безоговорочная, безусловная порядочность. Как есть безусловная любовь – это самая высокая любовь, любовь матери к ребёнку. Мать принимает ребёнка таким, какой он есть, её любовь безусловна. У Виталия была безусловная порядочность. Через что-то он не мог переступить. Не мог предать. Говорят, что он был закрытым человеком, но я не чувствовала его закрытости. Однажды, помню, он сидел такой мрачный… Я человек деликатный и не могу навязывать свои эмоции. Но тогда – это было перед выходом на сцену, мы сидели рядом за кулисами на спектакле «Дикарка», и ни с того ни с сего я его взяла за руку, обняла… И Виталий вдруг заулыбался, расцвёл! Я подумала: «Какая же я дура, именно это и было ему нужно в тот момент, а я боялась проявить свои чувства!» Я никогда не спрашивала его: «Ты чем-то расстроен?». Просто подойдёшь к нему, обнимешь, и он сам мгновенно оттаивает.
Он если расстраивался, то расстраивался, не мог ничего скрыть. Некоторые его побаивались. Виталий мог быть резким, но это шло от желания что-то сделать, и если не получалось, он мог вспылить, накричать. Но это не было злостью, от природы Виталий — человек очень добрый, широкий, отзывчивый. Может быть, он просто скрывал свою душевную доброту. Да, я знаю, говорили: Соломин не здоровается. Он иногда был так погружён в свои мысли – это говорит о его человеческой цельности и потрясающей работоспособности. Почему с ним хотели работать? Мы видели его отдачу, энергию, а это заводит, хочется быть рядом. Ты знаешь: работа с ним — всегда праздник, удовольствие. А это очень важно для актёров. И он заботился о том, чтобы в каждой роли актёр получал удовольствие. Может быть, Виталий и не думал об этом, но с ним всегда было интересно.
По отношению к Виталию – казалось – этого просто не могло случиться. Ощущение, как будто он улетел… «Подожди, куда ты?» И момент чего-то недосказанного, когда нет точки… Я чувствую, что его эмоциональное поле до сих пор с нами. Его свет, его теплота. И потому, когда мы вспоминаем о нём, мы вспоминаем с улыбкой, с радостью — он дал каждому из нас счастье, каждому своё. Виталий жил полнокровной жизнью – никогда не говорил: я это сделаю потом, я буду жить потом. Он жил сейчас и радовался настоящему дню.

Обратная сторона Ватсона



Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»

Обратная сторона Ватсона

Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»

«Я из крупнейшей русской газеты Латвии...» — «А я из крупнейшего русского театра!» — ответил Виталий Соломин. И стал рассказывать о «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина в постановке Малого театра, который мы увидим 7, 8, и 9 марта в «Дайлес».

- Василий Бочкарев играет Расплюева! Муромцева играет Потапов! Его тетку — Панкова! Лидочку — Титова! Кречинского играет Соломин! Также заняты студенты училища при Малом театре. Хореографию поставила замечательный балетмейстер, фамилию которой плохо помню! Люба — замечательный балетмейстер! Аранжировка специальная, компьютерный свет на 283 переключения, спектакль — грандиозный!
- Насколько я знаю, вы и постановщик?
- Да, это я поставил! Мне предложили, я стал раздумывать. Я как бы разговаривал с воображаемым зрителем. Когда к нему прислушался — понял, что у народа большая тяга к музыкальному смешному спектаклю. И вспомнил о знаменитом мюзикле «Свадьба Кречинского», который некогда написал Колкер. Малый театр, конечно, театр академический, но и такой жанр должен быть затронут. Тем паче что это не противоречит Сухово-Кобылину. Во-первых, пьеса идет без купюр. Три часа пятнадцать минут. С двумя антрактами. Во-вторых, Сухово-Кобылин очень любил театр бульварный и парижский. Он был настоящим светским человеком, он любил мистификации и авантюры. «Кречинского...» он писал в одиночной камере, будучи обвиненным в убийстве. За которое его оправдали. И очень веселую, между прочим, пьесу написал.
- А авантюрист Кречинский — положительный персонаж?
- Только положительные или только отрицательные мне не интересны. Таких, к счастью, не бывает в природе. Я обожаю гениального Сухово-Кобылина — он, как и Кречинский, был очень образован, талантлив. Человек, который кратчайшим путем хотел быть королем. Но никогда никого не обворовывал. И не обманывал. Он картежник, игрок!
- Но драгоценную булавку-то у Лидочки выманил обманом...
- Потому я и ставлю этот спектакль — у него вынужденный обман произошел впервые в жизни. И это ему дорого обошлось — заплатил любовью. В принципе, в этом и состоит проблема: человек, что-то создающий без авантюризма, ничего не добьется. Помните, в «Ромео и Джульетте» Дзеффирелли кадр: они просыпаются вместе, мальчишка и девчонка обнажены... Такой трогательный авантюризм! И красивый до удивления. Но вопрос в том, чем приходится расплачиваться за удовольствие быть авантюристом.
- Артист Виталий Соломин может вспомнить свою последнюю авантюру?
- Да, жизнь в России. Позавчера, например, объявили, что в мой дом подложили бомбу. И как после этого не только спать, но и жить? И надеяться притом, что кому-то это все еще нужно? То есть надеяться, когда надеяться-то уже не на что! Самое смешное, что когда с подобными сомнениями таки выходишь в победители, оказывается, что это и не авантюра вовсе была, а самый обыкновенный прагматизм. Строго говоря, к характеру Кречинского я не имею никакого отношения. Кроме лирической темы. Поэтому напишите, что это спектакль — исключительно о любви.
- Все-таки он любил Лиду?
- Он это понял в момент, когда глаза открываются... обычно это происходит тогда, когда ничего уже нельзя вернуть. Когда нельзя вернуть состояние, в котором существо противоположного пола вызывает неповторимую гамму чувств. Вплоть до эротических.
- Только глупцы ассоциируют артистов с их героями. Но все же, действительно ли вы в жизни, как и некоторые ваши киногерои... красиво уставший мужчина в годах?
- Я русский «тюфяк»? Что ж делать, если на английских денди не везло... Был Ватсон, и тот рыжий. Но тот, кто меня хорошо узнает, начинает осторожнее со мной общаться. А кто не знает, обманывается моей «мягкостью» и «ленивостью».
- Как часто вы этот «обманчивый» дар используете?
- По мере надобности. И — поступления вопросов от поклонников и журналистов. Кроме того, использую в театре. Но декорации не ломаю. Самое приятное — вдруг взорваться темпераментно, когда от тебя этого меньше всего ждут. Что действует крайне успокаивающе. Потом от тебя еще долго подобного ждут. Год ждут, два... А тишина. До следующей пятилетки.
- А почему Малый театр может позволить себе быть немодным, в то время как вокруг десятки «шумных» постановок?
- Теперь буду отвечать окончательно серьезно. У меня дачка за городом, я там пью чаек на давно не ремонтированной терраске, потому что театральной зарплаты хватает только на полтора дня. И там мечтаю поставить «Иванова» Чехова. Ну что там происходит? Кто-приехал, кто-то уехал, гуляют, чаи пьют, разговоры ведут. И вдруг кто-то, например, стреляется. Такой немодный спектакль. Но большего напряжения при таком медленном ходе пьесы я не знаю. Я не знаю, кто бы написал об этом лучше Чехова. Вот когда у человека редкий дар быть свободным, а его удерживают рабы устоявшихся привычек... Увы, в результате такие всегда погибают. О таких говорят, что талант их выродился, их называют алкоголиками, педерастами... Не подумайте двусмысленно, но я таких люблю. Ведь я же артист.

Андрей ШАВРЕЙ

АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»

Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.

Александр Клюквин, заслуженный артист России: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»

Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей. Я учился у него всё время, пока его знал. Был даже период, когда я просто старался ему подражать – откровенно «воровать» всё, что он делал. Театр Соломина – это отдельный театр, мне очень близкий… Чтобы приблизиться к тому, что делает Виталий, надо очень много над собой работать. Он безупречно владел действием и был профессионалом высочайшего класса – это ясно каждому, кто понимает в актёрском деле. Кроме всего прочего он был человеком очень щедрым, очень широкой души. Некоторые говорят: не воруй, это моя краска, никому не отдам, ищи сам. А он так разбрызгивал свой талант, что его хватало на всех, с кем он работал. Во всех спектаклях, начиная с «Клоуна», с «Фиеско» я знал наизусть все его монологи с его интонациями. Я старался не пропускать ни одного спектакля «Горе от ума», где он играл Чацкого, смотрел, как он это делает. Я всю жизнь пытался его разгадать.
Первый раз я столкнулся с Виталием Соломиным на сцене, в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. Мы оказались с ним в противоположных лагерях: мы — немцы, он — итальянец, мы — за герцога, он — сам за себя. И первый наш творческий контакт с Соломиным — это был довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу: «Эти немцы-охранники — это все не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу». Я, услышав этот разговор, возражаю: «Не зарежете!» Он говорит: «Спорим?» — «Спорим!» — «На что?» — «На что хотите!» — «На пиво» — «Хорошо, на ящик». Вызов был брошен. И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Был прогон спектакля. Нам с друзьями нравилось играть в охрану — романтика. Каждый из нас держал свой сектор… Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско-Соломина ещё оставалось время, шла совсем другая сцена. Но актёрская натура подсказала мне: сейчас будет нападение. И я, невзирая на то, что должен был стоять неподвижно, резко развернулся и поймал Соломина. Он бежал на герцога-Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу. Поймали.
И вот — следующая репетиция. Мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда должен кто-то выйти… Но вместо этого из люка появились две руки и стали выставлять пиво прямо на сцену. Был выставлен ящик пива, а затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал: «Я проиграл!». Это было красиво.
Он несколько раз называл меня своим другом, это мне безумно льстит. Как жаль, что он больше этого не скажет. Ярчайший период моей жизни – работа над спектаклем «Иванов». Я не припомню другого такого случая, чтобы все без исключения с таким удовольствием работали, так стремились на репетиции, чтобы было так много всего придумано. Он фонтанировал идеями. Виталий находился в самом расцвете, в самой мощи творческих сил.
Он был очень щедрым, делился с людьми, ничего не требуя взамен. Какие он устраивал праздники в филиале, какие там были капустники, с каким удовольствием люди готовились! А иногда возникали и импровизации. Заражал своим весельем, своей бесшабашностью. Это делалось не для того, чтобы себя показать, а для общего удовольствия. Чтобы было хорошо.
Всё это очень несправедливо получилось. Я до сих пор не могу представить, что его нет. По-моему, он просто где-то снимается. Он отсюда никогда не уйдёт, из этого театра. По крайней мере, от тех людей, которые его знали. Во ВГИКе остался курс Виталия Мефодьевича Соломина. Никакого другого художественного руководителя у этого курса не будет. Эти дети остались немножко потерянные, но они знают, что они курс Соломина…
Он такой мощный, независимый человек, с ним было спокойно – плохого ничего не случится. А как он умел веселиться! Помню, через всю Москву мы ночью едем в Домодедово, часа в два, просто чтобы выпить… Чего вдруг? А так просто! В общем, жизнь без него стала хуже.

ВЛАДИМИР ДУБРОВСКИЙ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «У НЕГО УЧИЛАСЬ ГОГОЛЕВА»

Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством.

Владимир Дубровский, заслуженный артист России: «У НЕГО УЧИЛАСЬ ГОГОЛЕВА»

Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством. Когда мы, студенты 2-го курса, поставили самостоятельный спектакль, Виталий Соломин с Олегом Далем, недавние выпускники Щепки, приходили к нам. С этого началась наша дружба.
Потом 30 с лишним лет я прожил в Малом театре, мы с Виталием дружили семьями, вместе встречали Новый год за городом, у него был очень обширный круг друзей – помимо актеров, врачи, художники, скульпторы… Характерная его черта – упорство. Стремление достичь поставленной цели. Когда я пришел в театр, у нас были два человека, которые играли в теннис — Пров Садовский и Виктор Коршунов. У Виталия не получалось. Там, где сейчас мужская пошивочная мастерская, был спортзал. Виталий был единственным из всей из всей молодежи, кто каждое утро приходил и стучал пять часов об стену, пока не выработал удар и не достиг цели – обыграл Прова Садовского, который очень хорошо играл. Потом Виталий отошел от тенниса, но я понял, что он поставил цель научиться играть профессионально. Он всегда увлекался спортом, в юности занимался боксом, очень спортивным был до конца жизни.
Еще одна характерная черта. Старики Малого театра всегда учили молодежь. Но помню спектакль «Мамуре», где великая старуха Елена Николаевна Гоголева играла главную героиню. Я заметил, что, выходя со сцены, она всегда ждала Виталия, исполнявшего главную мужскую роль. Оказывается, она все время у него спрашивала, правильно ли она играет, а он ей делал замечания. Режиссура Львова-Анохина была современной, и Гоголева чувствовала, что играет в традициях старой школы, а время уже другое. Там было много артистов разных поколений, но она выбрала именно Виталия, потому что чувствовала, как остро он ощущал современность театральной игры. Она у него училась, и я считаю, он ей очень помог.
Вспоминаю наши последние гастроли в Париже. В жизни мы расходимся, сходимся… А в Париже почему-то общались каждый день, как в молодости — застолья, рассказы, он каждый вечер приходил к нам в номер, говорил, что устал, ему уже ничего не хочется. Вместе с тем он сказал, что хотел бы поставить «Дачников» (в свое время эту пьесу ставил Бабочкин). Он помнил бабочкинского «Иванова» по репликам, декорациям, мизансценам. Конечно, он не копировал постановку Бориса Андреевича, хотя она была очень интересной. Я давно с ним не встречался как с режиссером. И на меня пахнуло тем старым Малым театром, который я застал – знаменитые старики и старухи, режиссура Волкова, Цыганкова, отличавшаяся подробностью в каждой фразе. Виталий всегда приходил на репетиции подготовленный, знал, что будет репетировать, чего хочет от каждого. Он мог просидеть на одной сцене, на одной фразе две репетиции. Но это стоило того. Он знал, что если актер наврет в этой фразе, ее можно пропустить и дальше репетировать, но когда и в дальнейшем будет невозможно сыграть правдиво.
Конечно, очень трудно одновременно играть главную роль и режиссировать спектакль. Вскоре после премьеры «Иванова» он собрал нас и извинился, что в своем исполнении еще не достиг того уровня, на котором играет весь актерский коллектив: вы, меня, ребята, простите, я еще не дотягиваю, но обязуюсь на будущий сезон до вас дотянуться. Это был и огромный комплимент актерам, и честный поступок, в этом весь Виталий, и очень немногие люди могли так сказать.
У меня не получалась какая-то реплика, и он отдельно со мной встречался, репетировал, делился со мной актерскими техническими новшествами, упражнениями… Казалось бы, у меня проходной персонаж, но он, тем не менее, говорил, что второстепенные персонажи очень важны для атмосферы спектакля. Если она фальшива, то, как бы ни играли центральные исполнители, ничего сделать нельзя.
Он не стоял ни секунды на месте, изучал различные режиссерские системы. Брал у меня читать книгу режиссера Волкова – интересовался подходом к обучению актеров, тем более, что взял курс во ВГИКе. Виталий растворился в этих студентах, он жил этим, делал для них все, придумывал, брал какие-то костюмы. Мечтал посвятить себя преподаванию. Это свойственно режиссуре Малого театра – режиссер-педагог. Ильинский всегда брал к себе в постановки такого режиссера, как Цыганков, потому что он считался режиссером-педагогом. Большинство знают несколько приемов ремесла, играют и играют… А Виталий все время совершенствовался, искал. Всегда хотел помочь молодым актерам. Когда один молодой актер вышел на сцену репетировать, не зная слов, большего огорчения за весь репетиционный процесс у Виталия не было. Он не снимал его с роли, но больше не выкладывался с ним…

ВАСИЛИЙ БОЧКАРЕВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЕРЕГАЛ СВОЮ МЕЛОДИЮ»

Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра.

Василий Бочкарёв, народный артист России: «ОН ОБЕРЕГАЛ СВОЮ МЕЛОДИЮ»

Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра. Наполнение опытом, сценическими преданиями – вот почему его потянуло к молодёжи, в педагогику: он понял, что это надо передать. Практически на каждой репетиции он рассказывал о своих студентах. В стремлении к ним, в его любви к этой новой грани театрального дела – в этом была его перспектива. К сожалению, эта перспектива оборвалась.
Виталий был настолько непохож в своей природе на других, настолько свободен и органичен, что заслуживал искреннего уважения и преклонения. Для меня он был примером. Может быть, это слово заезженное, но это именно так. Виталий соблюдал со всеми дистанцию, потому что очень оберегал свой взгляд и свою мелодию, которая постоянно звучала в его душе. И был в этом настолько целен, что дистанция получалась сама собой, была естественной для его индивидуальности. При общении с друзьями дистанция могла исчезать, но это случалось не так часто. У Виталия всегда был определённый взгляд на время, в котором он живёт… Он придерживался замечательного девиза Л.Н.Толстого «Делай, что должно, и будь, что будет». Он занимался делом, которое поглощало его целиком, и про себя говорил так: если я решил что-то сделать, то я как бульдог вцепляюсь и иду до конца.
Когда мы с ним вместе жили на даче, он очень любил сажать дочь Лизу на багажник своей машины, и у меня перед глазами стоит картина: среди листвы мелькает белый автомобиль, на багажнике сидит Лиза и болтает ногами. Она была безумно счастлива. Теперь я понимаю, что это было безопасно – если бы было опасно, он бы её так не провозил. Он, наверное, давал Лизе возможность почувствовать, как ездят на телеге – когда сидишь, ноги свесил и телега едет, и ты открыт встречному ветру. Я помню, как он радовался, починив печку: «Какая тяга, как хорошо тянет!» Это восхищение простыми, естественными вещами – безо всякого налёта излишней поэтичности. Помню, как он разговаривал с рабочими, которые ему чинили дачу, – это был совсем другой Виталий, простой мужик из Сибири, очень надёжный и чуткий к людям. В театре, мне кажется, он немножко закрывался – опять же, для соблюдения своей свободы, независимости.
На репетициях «Иванова» он очень часто рассказывал о своём внуке, снимая с нас налёт неестественности, неорганичности, «профессионализма», когда человек прикрывает свою органику мастерством – тогда непосредственность исчезает. Я помню репетицию перед выпуском «Иванова», когда он делал всем замечания, а потом, после паузы, весьма нелицеприятные замечания стал отпускать в свой адрес. Серьёзные. Мы даже удивились – настолько они были жестоки, он себя оценивал очень здраво. Виталий иногда говорил на репетиции: «Я сейчас сам себе покажу, а потом сыграю!» До того, как он начинал ставить, у него был очень длинный «роман» с пьесой. Потом только, когда окончательно выяснялись соотношения его замысла, пьесы и актёров, тогда начиналась работа. И, пожалуй, я редко встречал режиссёра, который бы так умел «умирать в актёре». Наступал момент, когда он полностью доверял артисту, давая ему возможность почувствовать те внутренние нюансы, которые он уже не может подсказать. Это было в духе заветов Константина Сергеевича и Владимира Ивановича.
Виктор Иванович Хохряков, с которым он выпустил блестящий спектакль «Не всё коту масленица», подарил ему верстак. Этот верстак для Виталия был одним из самых дорогих предметов, он возил его с собой с места на место. И ещё Хохряков подарил ему скамейку, которую сам сделал из бревна. Скамейка довольно-таки неприглядная, даже уродливая, но что-то такое в ней было, что Виталий её обожал и берёг пуще зеницы ока, хотя сидеть на ней было ужасно неудобно.
Он всей своей жизнью утверждал, что театр строится на празднике, на радости. Он приносил это и на репетиции, и после спектакля мы обычно собирались, и обсуждали, и выпивали, и в этих маленьких посиделках была своя прелесть: мы знали, что после спектакля жизнь театра и нашей команды – время театра ещё не кончилось. Люди так просто не имеют права разбежаться домой, не сказав друг другу какие-то слова… Тогда появляется внутренняя необходимость снова увидеться на следующем спектакле.
Виталий не умел радоваться один, обязательно должен был объединить вокруг себя людей, поделиться своей радостью. Помню, он приехал 1 мая на дачу, откуда-то вытащил старое знамя, и мы все ходили по посёлку с этим знаменем, весь посёлок! С барабанным боем, с дудками какими-то, ходили и говорили поздравительные речи. Он умел заразить весельем. И ещё он очень радовался, когда на капустнике получался какой-то номер у людей, не принадлежащих к актёрской профессии.
Он мечтал написать книгу. Виталий обладал своей интонацией, определённым взглядом на искусство, на вещи, на жизнь. И чем больше таких ярких, правдивых, исходящих от сердца интонаций в театре, тем театр живее и современнее…
После премьеры «Свадьбы Кречинского» Т.П.Панкова сказала: «Такое могло состояться только в Малом театре». Это было напутствие на дальнейшую жизнь спектакля, который в конце концов был признан не только внутри Малого…
Он, как говорил Лис в «Маленьком принце», приручил нас всех, в том числе и студентов – первые студенты, танцевавшие в «Кречинском», столько добрых слов говорили… Один заявил: «Мы набрались у них всего самого лучшего». Такой хохот стоял – все смеялись над словом «набрались». И в «Свадьбе Кречинского», и в «Иванове» «художественный заговор», по выражению нашего великого Товстоногова, во главе с Виталием Мефодьевичем состоялся.

Я благодарна Виталию, что он назвал меня в числе любимых партнеров.

Елена Сафонова: «ВИТАЛИЙ ВСЕ ВРЕМЯ РОС»

Я благодарна Виталию, что он назвал меня в числе любимых партнеров. Мне это было приятно и лестно, я даже предположить не могла, что это скажет Виталий Соломин, к которому я всегда относилась как к мэтру. Он меня называл на «ты», а я говорила ему «Виталик», но называла на «вы». Мы много снимались с ним вместе в кино — кроме «Зимней вишни», в «Шерлоке Холмсе» и еще двух-трех картинах. Мы встречались как давно знакомые, родные люди, но при этом у меня никогда не поворачивался язык сказать ему «ты». У меня было какое-то безмерное чувство уважения к Виталию. Я о нем никогда не могла сказать: «Я его обожаю», я его уважала. Существовала дистанция, которая определяется уважением к нему.
Мне казалось, что наши творческие пути должны периодически пересекаться, что я буду всю жизнь периодически сниматься с Виталиком Соломиным. И даже шутила в интервью: «Ну, если я буду опять играть брошенную мать, зовите Виталика Соломина». В сентябре закончатся съемки сериала «Все красное», которые были отложены на четыре года. У Виталика там замечательная роль. Я знала, что он блистательный артист, артист без амплуа, потому что нет жанра, в котором бы он себя не пробовал. Он был профессионалом высочайшего уровня, и провалов у него быть не могло, только чуть лучше или чуть хуже. А тут у него роль фантастически смешная. Когда мы играли сцену с Виталием, мы начали смеяться просто в кадре, не могли удержаться. Стоим, зажав рты, и не можем даже текст говорить. Он там играет польского офицера, абсолютно безмозглого, но обладающего большим количеством энергии и желанием спасать родину-Польшу. Это гомерически смешно. Я надеюсь, фильм все-таки выйдет на экраны. Там у Виталия роль номер один.
Виталий всегда определял для меня качество картины. Если мне звонили и говорили: «У нас будет занят Виталий Соломин», то понятно было, что имеет смысл в этом фильме сниматься. Мы никогда не дружили, не общались с Виталием помимо работы. Иногда только он мне звонил и приглашал на премьеры. Однажды пригласил меня участвовать в своей постановке, но у меня был тогда сложный период в жизни, и это не получилось. И я не могу сказать, что я Виталия хорошо знаю как человека. Думаю, что и он меня как человека не знал, но испытывал ко мне уважение, может быть, потому, что мы с ним похожи по существованию в работе вне кадра. Когда в кадре мы общаемся по тексту, можем шутить в перерывах между дублями. Но когда кончался кадр… Я не знаю, каким он был в жизни на самом деле, но на меня производил впечатление очень замкнутого, дистантного человека, который общается только с теми, с кем считает нужным. С моей точки зрения, это абсолютно правильно, я веду себя так же. И про меня говорят: «Она высокомерная», но это неправда. Просто если я прихожу работать, то работаю. И Виталий вел себя абсолютно так же. Он приходил молча… Мы там что-то шутили, а он гримировался, садился в уголочке, учил текст. Потом ходил, думал, куда-то уходил. Его вообще не видно было иногда, он приходил только в кадр. Работать с ним было одно удовольствие. Вообще, когда перед тобой стоит мастер, когда ты понимаешь, что он выше тебя по профессиональному уровню, это замечательно. Есть определённая планка, определённый уровень, и надо сыграть не хуже, чем он.
Виталик всё время рос. Я хочу сказать несколько слов о его последнем спектакле «Иванов». Я видела огромное количество постановок Чехова и устала от них. Если бы мне, как артистке, предложили сыграть Чехова, я бы, наверное, отказалась. При том, что это здорово, и для артиста это большое, серьёзное предложение – играть Чехова. В день своего 60-летия Виталий играл «Иванова». Я шла в театр и думала: «Сколько я видела «Ивановых»! Я иду просто чествовать Виталика». И только на двадцатой минуте первого действия я поняла, что смотрю спектакль. Я не знаю, почему он взялся за эту пьесу, это очень сложная вещь для постановки. Он играет очень странного, непонятного, алогичного, парадоксального персонажа. Ему удалось главное: атмосфера. Местами это безумно смешно, комедия, фарс, местами – чувствуешь щемящую боль. Я думаю, что такой постановки, как у него, еще не было. У него получился настоящий Чехов, как я его понимаю. Я потом говорила всем: «Это действительно по Чехову».
Он был молод. Как на юбилее он скакал, как он сел на шпагат! Столько энергии! Он был в таком периоде своей жизни, когда казалось: а вот сейчас пойдут шедевры, просто шедевр за шедевром. Он созрел до такого уровня, личностного, человеческого и творческого, что казалось – сейчас начинается самый расцвет. Я его очень люблю, уважаю, очень переживаю…

Мы познакомились в театральном училище, Виталий был на курс старше меня.

Александр Потапов, народный артист России: «ЕГО ЖИЗНЬ – БОРЬБА ЗА СВОБОДУ»

Мы познакомились в театральном училище, Виталий был на курс старше меня. Сейчас, после этого трагического события, по прошествии целой жизни, я ещё раз убеждаюсь, что Виталий всю жизнь прошёл в борьбе за свою независимость, за свободу. Сейчас говорят: «Наконец-то мы обрели свободу!» А по-моему, умение жить свободно и независимо не зависит ни от какого политического строя, это дан талант человеку. Виталий никогда ни у кого ничего не просил и чувствовал себя очень свободно. Он за это, кстати говоря, всю жизнь и расплачивался. Вот я вспоминаю первый брак Виталия с актрисой Наташей Рудной – красивой, молодой светской дамой из очень благополучной семьи. Виталий был в неё безумно влюблён. Но ему надо было ходить в гости к «нужным людям», соответствовать уровню жизни Наташиной семьи, играть во все эти игры… И развод их был закономерен, потому что подлаживаться, быть зависимым Виталий просто не мог от природы. А после развода его вызвал к себе бывший тесть, поставил бутылку коньяка и аккуратно так сказал, что Наташе надо где-то жить, хотя у её отца и у Наташи было две квартиры, но – «Наташе надо где-то жить, мы взрослые люди». Виталий бровью не повёл – он встал, сказал: «Спасибо, до свидания», и оставил эту квартиру, даже не поперхнулся.
Независимость Виталия, на мой взгляд, вредила ему не только в карьерном отношении. В человеческом плане с ним было очень трудно. Виталий был человек очень сложный, конфликтный, очень ранимый и незащищённый – обидеть его можно было на раз. Но проходили годы, и Виталий менялся. Он стал мудрее и сильнее – научился отстаивать свою независимость ровно, спокойно. Мы были знакомы довольно близко, но я был удивлён, узнав, что два года назад Виталий крестился. И тогда же я почувствовал, как он переменился, появились внутренняя мудрость и сила. Оказалось в конце жизни, что он так много набрал всего, столько саккуммулировал, что у него появилась потребность всем этим с кем-то поделиться. И я уверен, что Виталий стал руководить курсом во ВГИКе не из каких-то тусовочных престижных соображений, а оттого, что ему нужны были ученики, он хотел после себя что-то оставить, свой мир он в себе держать уже не мог. Виталий шёл к этому давно, ведь он давно начал заниматься режиссурой, вначале по необходимости, потому что надо было помочь самому себе в актёрской деятельности, а он не хотел просить роли. Настоящий вкус он впервые почувствовал, ставя знаменательный для меня спектакль «Свадьба Кречинского». А на «Иванове» – и это подтвердят все участники – был настоящий фейерверк. Как будто мы снова увидели Бабочкина, — вот клянусь! – Бабочкина, Ильинского, потому что это была такая мудрость, такая прелесть, такой багаж, такая фантазия! Мы с Сашей Клюквиным не придумали ничего лучше, как после удачных репетиций поднимать руки вверх и кричать: «Слава Соломину!» В этом какая-то страшная жуть – когда человек стал совершенен, прекрасен – приходит удар, смерть, и всё рушится. Ведь если бы Виталий ещё вот так же поработал несколько лет, то, я уверен, он встал бы в ряд великих режиссёров.
Рано или поздно, но Виталий понял одну вещь: в нашем коллективном искусстве нужны партнеры, нужна компания, и у Виталия был огромный дар лидера. Лидер – это умение объединить людей, используя, конечно, и понимая их слабости и причуды, заразить какой-то идеей, полюбить, создать свой собственный мир. В этом и есть талант режиссёра. И он у Виталия органично раскрылся в последнее время. Очень жалко тех наших актеров, кто не успел поработать с ним как с режиссёром, войти в его мир. Виталий никогда не приглашал в свои постановки по товарищеским или конъюнктурным соображениям, исключительно по творческим. Мне горько, что ушла наша надежда на что-то интересное, на компанию, на борьбу за свободу.
Виталий был настоящим рыцарем театра — недавно, чтобы не опоздать в Малый на спектакль, он всю ночь ехал из Риги на машине. Он слишком много работал. Не рассчитывал силы, но подсказать ему было невозможно, без работы он не мог. Это и грустно, и печально, и светло.
Мы вместе снимались в «Сибириаде». На ту роль, которую в итоге сыграл Виталий, изначально был приглашён я. А когда появился Виталий, Кончаловский сказал мне: «Выбирай любую другую роль». Я как артист не несу обиды на Виталия за то, что он меня потеснил. В «Сибириаде», мне кажется, многое надумано, многое взято из американских фильмов в приёмах и стилистике, но идея была одна – свободные, независимые люди. Когда пришёл Виталий, Андрон Кончаловский сказал: «Он просто рождён для этой роли, он борец, и он из Сибири». И я сыграл одного из его братьев. Была умелая, профессиональная компания, буфет, спрашивали, какие кому нужны лекарства. Но даже там я понял, что Виталий на порядок более настоящий. Это проявлялось и на съёмочной площадке — Андрон говорил: «Надо делать так! Ты видел, как классно играет этот американский артист?» А Виталий говорил: «А при чём здесь Америка?» Он опять не захотел быть хорошим, ласковым, ловким, а пытался оставаться самим собой. Андрон был очень расстроен и говорил: «Да что ж такое, вечная сопротивляемость!» Незадолго до смерти Виталия мы вместе играли в спектакле у Трушкина. Трушкин – классный, известный режиссёр и очень толковый человек. Он придумал Виталию какую-то свою режиссёрскую концепцию. Что сделал Виталий? Всё выслушал, не стал ничего отвергать, доказывать, что у Трушкина совсем другой мир. Он сказал: «Чудно, я это сделаю, но здесь надо добавить это и это, а вот так, может быть, будет ещё интереснее?» И Трушкин с ходу увлёкся этим. Виталий повёл его за собой, и тот пошёл с удовольствием. Вот это прелесть, вот это профессиональный актёр, который и себя отстоял, и режиссёра не обидел, и создал нечто дружеское в компании, создал искусство. В последнее время Виталий поднялся на такую профессиональную высоту… И тем сильнее сегодня горечь о потерянной надежде.

Я любила у него работать, потому что у Виталия была огромная фантазия и в то же время он принимал ваши идеи.

Татьяна Панкова, народная артистка России: «ОН ДАРИЛ ПРАЗДНИК»

Я любила у него работать, потому что у Виталия была огромная фантазия и в то же время он принимал ваши идеи. Или говорил: «Об этом забудьте». Значит – не подходит. У него вся пьеса была выстроена. Особенно «Иванов» – очень стройно. Очевидно, это было его мечтой, он знал, о чём, и знал, для чего каждый персонаж в этой пьесе существует. Он всегда слушал ваши предложения и всегда приходил на репетицию готовый что-то дать. Мне было безумно приятно работать… 9 января мне исполнилось 85 лет. Шёл «Кречинский». Участники спектакля взяли большую фотографию и все на ней расписались. Я тогда не отмечала свой юбилей официально и говорила: «Хочу такой юбилей, как у Соломина, чтобы не было много разговоров, чтобы вспомнить дорогие лица, которым ты обязана своим существованием, и сразу идти в буфет». И на этой фотографии Виталий Соломин мне написал: «Дорогая, золотая бабка! Очень люблю и учусь».
Для всех это был ужасный удар. Никто не ожидал того, что случилось. Я играла в тот вечер с ним на сцене, но не поняла, в каком он состоянии. А он встал на колени – в сцене, когда Кречинский просит благословения моей Атуевой. Я выбегаю вперёд и вижу – он говорит, и как будто только одна сторона лица подвижна. И безумно расширенные глаза Титовой. Она потом сказала: «Я взяла его за руку и холодная рука упала». А я ничего не поняла, не поняла, почему он встал и пошёл к Саше Потапову – очевидно, за физической поддержкой. Но потом он взял себя в руки и доиграл сцену до конца – там было ещё фраз 6 или 7. А потом сел в кресло и уже не встал. Это огромная потеря для театра. Таких актёров мало. Я хожу по другим театрам и вижу, что дай Бог один, который вам интересен, – а в Малом театре такие актёры, слава Богу, есть. И так жалко, что ушёл такой индивидуум – правильно про него сказал Саша Потапов, рыцарь театра. Он преподавал во ВГИКе, у него были антрепризы, он, конечно, переработал. У него была жестокая гипертония, но он не отменил из-за болезни ни одного спектакля. Он не давал себе никаких поблажек, даже когда был усталый, и других держал. Я его вспоминаю как человека, который дарил праздник. У нас очень праздничный спектакль «Кречинский», мы после него каждый раз разговлялись… Всегда улыбчивый, всегда доброжелательный, если он действительно хорошо относится к человеку. И никогда не лгал! Его укоряли – с тем и с тем не поздоровался, прошёл мимо – но это не от недостатка воспитания, это от предельнейшей искренности. До сих пор, когда говорю о нём, не могу быть спокойной…

ВИКТОР ПАВЛОВ О ВИТАЛИИ СОЛОМИНЕ

Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично».

Виктор Павлов, народный артист России:

Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично». Как-то раз я играл на гитаре, пел романс, он подошёл и спрашивает: «Ты долго учился?» Я говорю: «С класса четвёртого или пятого» – «Да?» – И Виталий засел за гитару. Через неделю он уже пел мне романсы.
Я помню его всегда задумчивый взгляд, его особенность: он очень глубоко воспринимал замечания Николая Александровича Анненкова. Мы с Виталием дружили по-настоящему, выпустили «Мой любимый клоун», «Ловушку для одинокого мужчины». Во время читок он всегда теребил именно моё, Виктора Павлова, отношение к тексту, который мы разбирали, — это очень точно характеризует режиссёра щепкинской школы.
Для «Моего любимого клоуна» Виталий купил две пары голубей: там есть сцена, когда он Ваню забирает из детдома, и тут прилетают голуби. Впечатление счастья…С тех пор я и начал заниматься голубями… Виталий приходил, кормил их.
Жизнь рассчиталась с ним слишком рано. Ему надо было бы два десятка лет преподавать, поделиться своей актёрской силой. Он был актёром переживания, глубоких страстей…
Он живёт, он здесь, рядом со мной постоянно…
В день юбилея театра мы все собрались в моей гримёрной. Принесли шампанское, и Виталий сказал: «Мне очень хочется положить на этот стол своё сердце и подарить его каждому из вас!» Я сказал: «И мне хочется – с любовью и преданностью!» Потапов добавил: «И чтобы между нами не было никаких усобиц, зависти. Давайте, ребята!» И мы все сблизились и протянули друг другу руки. Милый мой, хороший…