Дорогие друзья!

Сегодня мы продолжаем ретроспективный показ спектаклей с участием Юрия Мефодьевича Соломина и предлагаем вам посмотреть запись драмы А.П.Чехова «Дядя Ваня», в которой Юрий Мефодьевич сыграл заглавную роль – Ивана Петровича Войницого.

В необычайно атмосферном спектакле, поставленном Сергеем Соловьевым в оформлении Валерия Левенталя, были заняты Виталий Соломин (Астров), Валерий Бабятинский (профессор Серебряков), Светлана Аманова (Елена Андреевна), Татьяна Еремеева (Войницкая), Елизавета Солодова (Марина), Татьяна Друбич (Соня), Виктор Борцов (Вафля) и другие. Музыку к спектаклю написал композитор Исаак Шварц.

«Роль Ивана Петровича Войницкого, - рассказывает в своей книге театровед Вера Анатольевна Максимова, - в спектакле у приглашенного на постановку в Малый кинорежиссера Сергея Соловьева Соломин получил вовремя, не успев (как многие другие известные исполнители) состариться (1993). Сыграл гибель прекрасного, живого, полного сил, а не угасающего человека, хозяина поэтической усадьбы, интерьер и экстерьер которой вширь и вглубь были развернуты на сцене Малого театра.

<…>

Печальный и нежный, любящий и достойный любви, которую он не выпрашивал, за которую пробовал бороться, дядя Ваня Соломина жил в отчаянье, со слезами на глазах. Он и в сельской глуши был изящен, любил Елену не одной только «душой» (как до недавнего времени было принято играть любовь у Чехова), но плотью, страстно, с надеждой на взаимность, недоумевая, отчего не слышит его прекрасная и холодная «Ундина».

Причину жизненной драмы героя Соломин объяснял не только внезапным разочарованием в профессоре Серебрякове, идоле и кумире обитателей поместья, а этой давней, безответной любовью. Елена приехала в усадьбу внезапно, после долгих лет разлуки он увидел ее, и сразу все обострилось, стало безнадежно ясным.

Не бездеятельный, а труженик, он был виноват не перед людьми, а перед собой – пассивностью, унынием (что у христиан считается большим грехом), параличом воли, органической славянской рефлексией. Безоружный в собственном благородстве, нисколько не похожий на неврастеника, он у Соломина не был прекрасен только потому, что был слаб.

Мизантропия Чехова, которая с легкой руки исследователей и биографов новейшего времени в российских и европейских постановках стала поветрием и модой, давно Соломину очевидна. Он чувствует скепсис автора-классика, но не переходит черты между его нелюбовью и любовью к людям, не превышает меру нелюбви. Тогда как во множестве современных чеховских спектаклей героев судят, унижая, разоблачая, уничтожая.

<…>

«Потрясение для пятидесятилетнего мужчины видеть, что его предает друг, что женщина, которую он боготворил, позволяет другому делать с собой все, что тот хочет. Финал пьесы каждый из зрителей поймет по-своему. Кто-то подумает, что дяде Ване физически плохо, а кто-то – что дядя Ваня кончился. Я думаю, что сердце его не выдержит и разорвется… Он плачет от бессилия, от боли, а когда мужчина в пятьдесят лет плачет – это страшно. Соня в финале говорит свой монолог над телом в сущности уже умершего человека».

Дядя Ваня – Соломин пока еще жив, но с колокольцами Астрова, отъезжающих летних гостей-пришельцев, несчастьем Сони, жизнь уходит из него. Он не слышит молитву-заклинание племянницы об «ангелах небесных» и «небе в алмазах». Задернется занавес и для него ничего не останется, кроме смерти.

Наверное, за последние десятилетия это лучший Иван Петрович Войницкий нашего театра, хоть и сыгранный не во МХАТе, а в Малом».

12 декабря 2016 года Виталию Мефодьевичу Соломину исполнилось бы 75 лет. В преддверии большой даты мы решили спросить друзей и коллег любимого артиста о том, каким они его помнят. Читаем трогательные и пронзительные признания Василия Ивановича Бочкарева, Владимира Алексеевича Дубровского, Бориса Владимировича Клюева, Светланы Геннадьевны Амановой, Людмилы Владимировны Титовой, Людмилы Петровны Поляковой. Материал опубликован в газете «Малый театр» (№4 2016)

Борис Владимирович Клюев «Я учился на первом курсе, Виталий – на четвёртом. Это было ещё до того, как я ушёл в армию. Потом узнал, что его приняли в Малый театр. Конечно, видел Виталия на экране. В то время он был необыкновенно яркий молодой герой. Курносый, обаятельный, с удивительной улыбкой. Мы много лет дружили. Он был непростой человек. Многие думали, что наивный. Но это ровно до того момента, пока они не сталкивались с его стальным взглядом. Виталий был амбициозен, многого достиг, ему было необходимо самоутверждение. Он мог бы стать очень интересным режиссёром – последние годы занимался постановкой спектаклей. Честно скажу, мне не всё нравилось из того, что он делал, но я всегда уважал его за необыкновенную целеустремлённость. Она в нем была. Да. И, конечно, он всегда был артистом именно Малого театра. Три года проработав в Театре им. Моссовета, понял это и, к счастью для Малого, вернулся».

Людмила Владимировна Титова «С Виталием связано несколько лет моей жизни в театре. «Живой труп», «Свадьба Кречинского», «Иванов»… С ним не было легко и просто. Он был требователен к актёрам в своих постановках. У него было очень ясное и чёткое видение нового спектакля, и он хотел, чтобы актёры ему соответствовали. Но он всегда радовался чему-то талантливому и новому, возникающему на репетициях. Ещё честнее и требовательнее он относился к себе. После выпуска «Иванова» мы уходили в отпуск, премьера назначена на осень. Виталий собирает участников, делает замечания и извиняется, что он пока не дотягивает до остальных. Слишком сложно быть режиссёром и одновременно заниматься собственной ролью. Не хватило времени на себя, но он доработает. При всей жёсткости и требовательности, он ценил талант и мог прощать слабости, если актёр был не в форме. Предел наступал, когда это мешало работе. Виталий, цитируя Андрея Кончаловского: «Ну, не Шаляпин», менял актёра. Если что-то шло не так на репетиции или на спектакле, он переживал и реагировал настолько сильно, что становилось страшно. «Болен совершенством», – говорили об Олеге Дале. Так можно сказать и о Виталии Соломине. Какая-то внутренняя неуспокоенность и неудовлетворённость делала их похожими. Виталий рассказывал, что он ездит на могилу Олега Даля и говорит с ним. Что ещё было неожиданно для меня, – как в нём сочетались внутренняя сосредоточенность и тишина с широтой и желанием праздника. Он мог «назначить» Новый год в мае. И в театре начиналась, как сейчас говорят, «движуха». Во всех цехах. Все хотели праздника, готовили его! Пропуском служил капустный номер. Виталий дарил нам этот праздник. Ели бы он не снимался, не играл в театре, а сделал только один спектакль «Свадьба Кречинского», о нём всё равно помнили бы театралы».

Светлана Геннадьевна Аманова «Спектакль «Дядя Ваня». Постановка Сергея Соловьёва. Художник – Валерий Левенталь. Композитор – Исаак Шварц. Спектакль-явление. Спектакль-легенда. Блистательный актёрский состав: дядя Ваня – Юрий Соломин, в роли Астрова – Виталий Соломин. «Вы интересный, оригинальный человек», – эти слова Елены Андреевны, обращённые к Астрову, полностью относятся к личности самого Виталия. «В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», – произносит Астров-Виталий. И он, действительно, прекрасен. Уникален! Он знал вкус жизни! Виталию было важно не только собственное благополучие, но чтобы и люди, окружавшие его, были счастливы. Поэтому он никогда и никому не отказывал в помощи, и к нему обращались по разным вопросам и обстоятельствам. Виталий не мог смолчать и пройти мимо несправедливости. Щедрость его души проявлялась во всём. В творчестве, в работе он легко делился опытом, мыслями, идеями. Совершенно был нетерпим к непрофессионализму. Требовательный к себе и к людям рядом с ним. Виталий считал, что работать надо с радостью, отдавая себя делу до конца. В театре принято говорить не «работать», а «служить». Вот у Виталия это было честное, искреннее, настоящее Служение театру. Каждая его новая работа становилась событием – и актёрская, и в качестве режиссёра. Его постановки по формам, задумкам, новизне оказывались не только современны, но и опережали время. А многие идеи перешли в традиции. Например, выпуская спектакль «Дикарка» по пьесе Островского, где я играла Варюдикарку, на премьере перед началом он посадил оркестр в фойе. Виталию хотелось создать особую, праздничную атмосферу ещё до открытия занавеса. Идея так понравилась зрителю, что до сих пор в фойе театра перед началом некоторых спектаклей играет оркестр. Это уже стало традицией. Спасибо тебе за всё, Виталий!»

Владимир Алексеевич Дубровский «Мы с Виталием жили в одном подъезде, дружили семьями. В быту он был очень интересный человек. Любил готовить, особенно делать квашеную капусту, лепить пельмени. Каждый Новый год мы выезжали с семьями за город. Был такой Дом творчества в Рузе в Подмосковье. Как же мы праздновали! С разными шарадами, поздравлениями, прогулками, катаниями с горок. Виталий очень любил застолья, рассказы про детство, про брата, про отца, про маму. Не могу не вспомнить выпуск спектакля «Иванов». Виталий был очень ищущий человек, интересующийся. Его волновало, что происходит в театральном мире, он читал книги, смотрел уже появившиеся тогда записи спектаклей, уроков. Итак, мы репетируем «Иванова». И у меня не идёт какая-то сцена. Он говорит: «Володь, останься». Я остался. «Ты знаешь, я сейчас прочитал очень интересное упражнение одного американца. Оно на раскрепощение. У нас с тобой что-то не идёт сегодня. Ложись на пол, и я лягу рядом. Будем кататься по полу и произносить текст. Мне самому это очень помогает». И мы с ним в течение получаса так катались. И действительно, сцена пошла. Ещё один момент. Уже после премьеры «Иванова» Виталий нас всех собрал и сказал: «Большое спасибо. Вы все сделали огромную работу, все молодцы. Обещаю на будущий сезон подтянуться и дотянуться до вас». Такое высказывание от режиссёра и одновременно исполнителя главной роли дорогого стоит. Никогда больше ни от кого я ничего подобного не слышал».

Василий Иванович Бочкарёв «Виталий всегда был для меня до какой-то степени недоступным. Этот его «взгляд пришельца», взгляд несколько более чем наблюдающий. Он и наблюдал, и изучал, и играл, и сочувствовал. Мы все на этой Земле гости, но его нездешность, инаковость была заметна больше, чем в ком-либо. Даже когда он становился на один уровень с нами, шутил, был весел и открыт, всё равно возникало ощущение того, что он особенный. Почему-то вспоминаются его взгляд через дым костра, когда он жарил барбекю. Или когда он смотрел на огонь в печи. Это были глаза, полные ностальгии… Я очень часто наблюдал, как он смотрел на своих детей, на внука. Это был совсем другой взгляд – полный глубокой нежности, теплоты, такой грустной заботы. Помню, на одной репетиции «Иванова» он сказал: «Понимаете, мы все уйдём, а вот внук мой останется». В этом и простота, и глубина одновременно. У его спектакля «Иванов» была современная сценография. Тем не менее, это был психологический театр. Мы вместе поехали в Мелихово. Я помню, как он сел за стол, за которым когда-то сидел Антон Павлович! Как Виталию хотелось прочувствовать особый дух, ощутить сладость прикосновения. И как он хотел это передать нам! Помню, сидели завтракали, о чём-то говорили, спорили… и вдруг меня пронзило чувство, что всё это не важно. А важна аура счастья: мы прикоснулись к чему-то таинственному, великому и вечному. Виталий умел организовать такие моменты, умел создавать праздник. Он всех нас обнимал своим взглядом пришельца, призывал подняться над Землёй. И всегда помнить: мы выиграли уникальную возможность заниматься театром».

Людмила Петровна Полякова «Виталий Соломин… Безмерно, безумно жалко, что его уже нет с нами на этой Земле. Помню, страницы моего дневника были заполнены печалью, когда его не стало. Мы не были сокурсниками. Когда Виталик учился на третьем курсе, я училась на втором. Но они заняли меня в своём дипломном спектакле «Макар Дубрава» Александра Корнейчука. Понадобилась здоровая девка, у них на курсе такой не нашлось (смеётся). Виталик был феноменально талантливым человеком. И я, естественно, была в него влюблена (смеётся). Меня поражала его независимость. Эта посадка головы – он её как-то вздёрнуто держал, – и ещё нос курносый, и рыжеватые волосы. Я ходила как заворожённая, мне всё время хотелось разгадать эту загадку: ну почему он такой неприступный? Помню лестницу в Щепкинском училище. И как я через две ступеньки моталась туда-сюда, и всё мечтала, чтобы он меня заметил. Один только раз я себя обнаружила (смеётся). Был новогодний вечер. Он пригласил танцевать мою сокурсницу… красавицу. Они потанцевали. И вдруг Виталий решил уйти. Помню, как увидела его гордую спину. И я, раздетая, побежала за ним по Неглинной, почти до перехода на Кузнецкий мост. Кричала вслед «Почему ты уходишь?» Он остановился и так внимательно посмотрел на меня, и прозвучали буквально ахматовские строки «не стой на ветру» (смеётся). В общем, это была юношеская, очень романтическая влюблённость. Ну а потом спустя много лет, когда я вернулась в Малый, он одним из первых протянул мне руку. Пригласил в свой гениальный, не стесняюсь это говорить, спектакль «Дикарка». И я ему безумно благодарна. У меня осталось от Виталия ощущение, как от очень красивого и талантливого человека. Такая страшная несправедливость, что его больше нет с нами. Светлая память тебе, Виталик!» Записала Наталья Витвицкая