28 июня Юрий Соломин вместе с ведущими актёрами Малого театра Людмилой Поляковой, Глебом Подгородинским и Ольгой Жевакиной приняли участие в пресс-конференции.

Видеорепортаж Курского областного телевидения и радио

Фоторепортаж Елены Сальтевской

ЮРИЙ СОЛОМИН: «НАМ НРАВИТСЯ В КУРСКЕ»

Видеорепортаж Курского областного телевидения и радио

Фоторепортаж Елены Сальтевской

С 26 июня по 1 июля в Курском областном драматическом театре им. А.С. Пушкина проходят гастроли Государственного академического Малого театра (Москва) под руководством народного артиста СССР, лауреата Государственной премии России Юрия Мефодьвича Соломина.

Сегодня, 28 июня, Юрий Мефодьевич вместе с ведущими актёрами Малого театра Людмилой Поляковой («Секретарь парткома», «Восхождение», «Агония», «Вас ожидает гражданка Никанорова», «Сукины дети», «Бумер»), Глебом Подгородинским и Ольгой Жевакиной приняли участие в пресс-конференции. Встреча с журналистами прошла в фойе драмтеатра. Артисты ответили на вопросы представителей курских СМИ, поведали о том, как им играется на сцене курского драма, чувствуется ли в Курске дух Щепкина, о планах Малого театра и о многом другом.

В Курск Малый театр привёз три спектакля: «Горе от ума» А.С. Грибоедова, «Правда хорошо, а счастье лучше» и «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского. 26 и 27 июня на сцене драматического театра ставился спектакль «Горе от ума», который прошёл с громадным успехом. В этой постановке Малого театра главные роли сыграли Юрий Соломин, Людмила Полякова, Глеб Подгородинский и Ольга Жевакина. Сложнее всего работать с ролью пришлось артисту Глебу Подгородинскому, сыгравшего Чацкого. «Я очень удивился, когда мне предложили эту роль, потому что в роли Чацкого себя никогда не ощущал и не сильно обращал внимание на это произведение, - рассказывает Глеб Подгородинский. - Я по жизни совсем не Чацкий. И когда мы начали работать над спектаклем, я не могу сказать, что работа шла легко для меня, было какое-то внутреннее сопротивление, но репетировали мы тепло и душевно, и поэтому мы как-то плавно и постепенно подходили к смыслу этого произведения. И вот спектакль сыгран уже более 200 раз, но каждый раз находится в нём что-то новое, появляются новые нюансы. И я благодарен этой работе, потому что как ни в каком спектакле я выхожу на сцену с большим трепетом и волнением. И это, наверно, очень правильно».

На вопрос о том, как сегодня обстоит работа Юрия Соломина в кинематографе, народный артист ответил просто: «Кина нет». Юрий Мефодьевич сыграл более чем в 50 фильмах и сериалах: «Адьютант его превосходительства», «Хождение по мукам», «Обыкновенное чудо», «Сны о России», «ТАСС уполномочен заявить» и другие. Из последних работ в кино Юрий Соломин назвал телевизионный сериал, главной темой которого стала близкая для Юрия Мефодьевича тема пожилого человека, однако сериалом Соломин в итоге остался не доволен, отметив, что ему стыдно говорить название этого фильма. Также из последних работ в кино Юрий Мефодьевич назвал фильм «Тяжёлый песок». «Очень трудно сейчас выбрать достойную картину, - говорит Соломин, - Я давно говорю, что культура, как и спорт и медицина не должны иметь никакого контакта с бизнесом. Искусство и бизнес несовместимы. Так же как и спорт. Раньше в футболе мы ниже третьего места не опускались, выигрывали чемпионаты Европы. Потому что играли не за деньги, а за Родину».

Также, Юрий Соломин выразил своё негативное отношение к единому государственному экзамену: «Я всегда плохо относился к ЕГЭ, и когда его только ввели, и сейчас. Потому что не может такая система заставить молодёжь знать и любить русскую классическую литературу. С первокурсниками мы потратили один год, чтобы выучить русскую классику. Из 36 студентов всего 4 знали, кто такой Игорь Владимирович Ильинский. А кто такой Шварценнегер знали все. Вот это самое страшное. У студентов кругозора нет, они не умеют мыслить. И мы год с ними работали над изучением русской литературы. Вот почему я категорически против ЕГЭ».

Около двух часов артисты общались с журналистами, а напоследок актёры отметили, что им очень нравится играть в Курске, в драматическом театре очень хорошая акустика, хорошие зрители. Сегодня и завтра звёзды Малого театра покажут спектакль «Правда хорошо, а счастье — лучше», а закончится гастрольный цикл московского театра ещё одной пьесой Островского «На всякого мудреца довольно простоты».

Курсквеб.Ру
28 июня 2012 года


***

ГАСТРОЛИ МАЛОГО ТЕАТРА В КУРСКЕ ПРОДОЛЖАЮТСЯ




Накануне очередного спектакля московские артисты встретились с журналистами. Говорили о кино, детских воспоминаниях и даже ЕГЭ. И, конечно, о театре.

Без галстуков и бабочек. Народный артист СССР Юрий Соломин появился на пресс-конференции в демократичной футболке. С флагом Италии накануне важного матча. Он не просто болельщик. Юрий Мефодьевич уверен: у футбола и культуры много общего.

Юрий Соломин: «Давно об этом говорю, что футбол, медицина и не должны иметь никакого контакта с бизнесом. Это абсолютно разные вещи».

Малый театр в Курске впервые. Часть приехавших актеров - выпускники Щепкинского училища. Родина театрального гения для них место особенное. Оценили москвичи и профессионализм курян - от установки декораций до звука. Народная артистка России Людмила Полякова.

Людмила Полякова: «У вас очень хороший звук. Он сразу, несмотря на то, что зал модерный такой, прямо входит в тебя».

4 человека, артисты молодые и опытные. Не прошлое и будущее, а настоящее и вечное Малого театра. Актриса Государственного академического Малого театра Ольга Жевакина.

Ольга Жевакина: «Это большая удача. Шанс такой дается немногим. Очень трудно себя проявить, потому что первый выход на сцену Малого театра - это такая проверка, очень волнительный момент. Если артисты даже приезжают на гастроли, для них волнительна именно наша сцена».

3 спектакля дарят курянам столичные артисты. «Горе от ума» Грибоедова, «Правда - хорошо, а счастье лучше» и «На всякого мудреца довольно простоты» по одноименным пьесам Островского. Классика, традиции и трепетное отношение к русскому языку. В конце сентября состоятся ответные гастроли. На легендарной сцене Малого театра свои лучшие спектакли покажут актеры Курского драматического.

Юрий Соломин: «Это очень ответственно. Естественно, что у нас есть волнение - наполняемость зала и так далее. Время сложное, это конец отпусков, съезжаются люди, они все загорелые, сытые, довольные. Говорят: что там, кто там? Поэтому здесь нам придется работать».

6 вечеров. 6 встреч с большими талантами Малого театра. Соломин, Полякова, Клюев, Муравьева. Звездный фейерверк в честь 220-летия старейшего в России Курского драматического театра.

Юлия Матвеева
Курское областное телевидение и радио
28.06.2012

Радио «России-Карелия», 18 июня 2012 года. Автор – Марьяна Александрова

Слушать на канале МАЛЫЙ-ТВ

18 июня народному артисту СССР - 77. Накануне «Комсомолка» побывала в его знаменитом кабинете в Малом театре...

ЮРИЙ СОЛОМИН ВСТРЕТИТ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ С ПЕЛЬМЕНЯМИ И БОРЩОМ

18 июня народному артисту СССР - 77. Накануне «Комсомолка» побывала в его знаменитом кабинете в Малом театре...

- У вас здесь столько сокровищ, что Али-Баба позавидует, - маски, портреты, статуэтки. А что самое любимое?..

- Нелюбимого не держим, - улыбается Соломин. - Видите картины - их Куросава подарил на день рождения в 1974 году, когда я начал сниматься у него в «Дерсу Узала». Мы только два месяца проработали вместе, и тут его помощница говорит: Куросава-сан тебе готовит подарок. И он нарисовал голову тигра - в память о фильме. Еще вот на стене фотография королевы Елизаветы с ее автографом. Она у нас в 94-м году была. Тогда я ей вручил палехскую шкатулку с изображением Малого театра: презент, мол, велкам, гудбай, - весь свой английский выложил. Она брови вскинула: «Сенк ю». Мне потом сказали: «Попали в точку. Королева коллекционирует коробочки». Через месяц я получил фотографию от нее.

- Близнецы двойственные, а вы цельная личность.

- Ни в гороскопы, ни в хиромантию не верю, - тут Юрий Мефодьевич показывает левую ладонь, - что нагадаешь, если на всю руку разрез от операции? Это мои собаки из-за меня подрались. Овчарка Маклай и дворняга Яшка. Приехал как-то с гастролей на дачу. Они кинулись ко мне и, как Бобчинский и Добчинский, столкнулись в дверях и схватились. Я их растаскиваю - и кто-то клыком шаркнул. Я месяц лежал в гнойной хирургии. А когда смог этой рукой сделать фигу - все, здоров.

- А сейчас есть собаки?

- Потомки Маклая - трое. Кошек пять штук. И маленькая собачонка-грызун. Я как-то торопился, обуваюсь-одеваюсь, в машине смотрю - пятки нет на башмаке - отгрызла. Теперь у меня в театре и запасная обувь, и костюмы. А тогда я обозлился: так, ну-ка все быстро ко мне! Сели! Все сели. Смотрят честно. Кто это сделал? И маленькая убежала. Поняла. Я у собак учусь. Правде. Они честно смотрят в глаза. А если виноваты - отворачиваются.

«Картошка, селедка - вот мои деликатесы»

- Какое суперблюдо заказываете в день рождения?

- Пельмени - я их обожаю. А вообще мне всегда делают борщ - с большим куском мяса. Я каждый день люблю есть хорошо. А всякие салаты и показуху не люблю… Картошка, селедка, пельмени, соленые огурцы, винегрет. Вот мои деликатесы.

- В театре вы командир. А дома? Вертят вами?

- Жена уже лет 50 думает, что вертит. Внучка Саша уже что-то советует, но иногда ей старшие говорят: выучишься, потом уж советуй.

- Что вы думаете о любви?

- Я не знаю, что это такое. Читал в газете, как мать - у нее рак - просила сына помочь ей уйти. Он долго отказывался, а потом... И сам вызвал полицию. Любовь может быть страшнее, чем что-либо.

«Мне Бог - советчик»

- В рассказе Рея Брэдбери «И грянул гром» турист на экскурсии в прошлое сошел с тропы и задавил бабочку. Возвратился - а в его эпохе все изменилось. Но вас, кажется, по жизни не случай ведет, а Бог.

- Знаете, есть какая-то дорога. Были моменты, когда надо было решать - так или эдак. А третьего - надо ждать. Я останавливался на третьем. Хотите верьте, хотите нет, через пару дней был готов ответ - то, что нужно. В 1993 году я был дома у владыки Питирима, и он подарил мне для внучки детскую Библию. Но ты, говорит, тоже почитай. И я стал что-то понимать.

- Бог для вас начальник, отец или друг?

- Советчик. Ты задаешь себе вопросы и сам на них должен ответить. Что-то происходит в голове - раз и понял.

- Что вы сейчас читаете?

- Газеты. Много. Допоздна. Я знаю многих из тех, про кого пишут, кого ругают или хвалят.

- А как вы относитесь к назначениям в Министерстве культуры?

- Поскольку я два года был министром, то знаю все ходы и выходы - что надо делать. И знаю, почему я оттуда ушел, - сам. Не всегда был согласен с другими… Но нынешних я не знаю и ничего о них не могу сказать, ни хорошего, ни худого. Но ведь в любой области есть профессионалы. И в культуре... Вы поговорите с нами. Мы худого не посоветуем.

Анна БАЛУЕВА
«Комсомольская правда», 18 июня 2012 года

18 июня – день рождения художественного руководителя Малого театра народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина. От души поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и еще многих лет служения русскому театральному искусству!

Фоторепортаж на сайте OnlineTambov.ru


В Тамбове состоялось закрытие Шестого Межрегионального театрального фестиваля имени Н.Х. Рыбакова. На церемонию вручения заслуженных наград приехал народный артист СССР, руководитель Малого театра Юрий Соломин.

СПЕКТАКЛЬ МАЛОГО ТЕАТРА ЗАКРЫЛ РЫБАКОВСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ

Фоторепортаж на сайте OnlineTambov.ru


В Тамбове состоялось закрытие Шестого Межрегионального театрального фестиваля имени Н.Х. Рыбакова. На церемонию вручения заслуженных наград приехал народный артист СССР, руководитель Малого театра Юрий Соломин. Именно премьерный спектакль Малого театра и был показан зрителям на закрытии фестиваля.

На сцене разворачивалось действо по повести Валентина Распутина «Последний срок». В постановке раскрывается сложность взаимоотношений матери со своими детьми, выбравшими разные пути в жизни, но теперь вновь собравшимися, чтобы проститься с матерью. Эта тема затронула и старое, и молодое поколение своей актуальностью.

Многие матери переживали эмоции вместе с актрисой, исполняющей роль старухи, а многие молодые люди узнали себя в вернувшихся к матери детях. Спектакль пропитан нравственностью, добротой и сердечностью. Постановка заставляет задуматься о жизни, рассуждать и может быть что-то изменить.

20.05.2012
Екатерина Татаринцева
OnlineTambov.ru

ЮРИЙ СОЛОМИН ПОЗДРАВЛЯЕТ СЕРГЕЯ ЖЕНОВАЧА

Уважаемый Сергей Васильевич, Малый театр от всего сердца поздравляет Вас с замечательным юбилеем! Сегодняшняя театральная Москва просто немыслима без Ваших умных, тонких, интеллигентных постановок. Мы рады, что в свои 55 Вы молоды, бодры, энергичны, полны творческих планов. От всей души желаем Вам крепкого здоровья, счастья, дальнейших творческих успехов, а «студии театрального искусства» - благополучия и процветания, премьер и аншлагов!

От коллектива Малого театра художественный руководитель, народный артист СССР Юрий Соломин.

Фоторепортаж Елены Сальтевской

Фотосессия Михаила Никитина

Вместе с артистами Государственного академического Малого театра на гастроли в Петрозаводск приехал художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин.

«ДЕРСУ? « — «АГА! «

Фоторепортаж Елены Сальтевской

Фотосессия Михаила Никитина

Вместе с артистами Государственного академического Малого театра на гастроли в Петрозаводск приехал художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин. Сам играл Фамусова в спектакле «Горе от ума». Его Фамусов показался человеком, который прожил жизнь и кое-что про нее понял. Он не ретроград, не засушенный символ «века минувшего» и не карикатура на архаичное московское барство. Юрий Соломин сыграл живого и умного старика, стерегущего свое гнездышко от опасных веяний, грамотно выстраивающего свою тактику так, чтобы уберечь семейство от возможных напастей. По сути, Чацкий ему проигрывает по всем направлениям.

— Вам не нравится Чацкий?

— Как характер? Нет, Чацкий мне не нравится. Его было принято играть героем, а у нас он не герой. И у Грибоедова он скандальный, сплетник, плохо говорит о бабушках и дедушках.

— Разве в Чацком нет ничего гамлетовского?

— У него красивые монологи, но все это – пустые слова. Болтался за границей, поди знай, что там делал, и вдруг вернулся обличителем? Да уж….

— У вас в театре идет только классический репертуар?

— На основной сцене только классика идет. Мы изначально обучены той театральной школе, которая была создана великими. Сейчас слово «великие» затрепали совсем. Слишком много звезд появилось. Снялся актер в фильмишке телевизионном – и уже звезда, спел песенку – звезда…

— А кто звезда?

— Имя нужно заработать. Не единственным выходом, а десятками работ, трудом своим.

— А вы – звезда?

— Я никогда не любил этого слова. Я знаю, что я неплохой актер. Кое-что могу. У меня есть опыт, за мной – не один десяток ролей классического репертуара. Но я ни с кем не соревнуюсь и учу студентов ни с кем не соревноваться.

Разговор прерывается телефонным звонком. Звонят из Японии. Юрий Мефодьевич здоровается и прощается по-японски.

— Вы говорите по-японски?

— Больше понимаю, чем говорю.

— Когда вы снимались у Куросавы в главной роли «Дерсу Узала», чувствовали, что он великий режиссер?

— Феллини, Бергман, Куросава — они в равной степени великие. Куросава начал снимать «Дерсу Узала» еще в 30-х годах у себя на родине. Потом отказался от этой идеи, решив, что снять это кино можно только на родине автора. До поездки в Россию, в 1968 году, он должен был снимать в Голливуде фильм с американскими актерами «Тора! Тора! Тора!». Ничего не вышло, потому что голливудские продюсеры начали диктовать режиссеру свои условия. Он разорвал контракт и вернулся в Японию. Неустойка, которую ему предстояло выплатить компании, разорила его. Он был страшно подавлен и пытался кончить жизнь самоубийством. От смерти его спасла жена. Потом он мучился всю жизнь, стал больным человеком. Потом жена умерла, он тосковал… Ему нужна была работа, но снимать ему было не на что. И его ученики собрали ему деньги. За 28 дней он снял фильм «Под стук трамвайных колес», который был не слишком горячо принят на родине. А в 1974 году «императора японского кино» пригласили снимать в СССР. Мне кажется, что в большое кино Куросава вернулся как раз после успеха фильма «Дерсу Узала», снятого у нас.

— Как вы попали в кино к Куросаве?

— Я был приглашен в числе других артистов. Куросава сказал: «Я хочу снимать русских актеров, принесите мне фильмы, где играют те люди, которых я хочу попробовать на главную роль». Ему среди прочих картин принесли моего «Адъютанта его превосходительства», а это пять серий! Куросава взял только две первые. Потом мне звонит его помощник и говорит: «Представляешь, Куросава после двух серий попросил показать ему и все остальные!» После этого вопрос с главным героем он посчитал решенным – у меня даже не было проб. А работа потом была очень хорошая, интересная. И за этот фильм Куросава получил «Оскара». Он был очень – по-нашему – стеснительный. Говорили, что он деспот. Оказалось, что он очень добрый. Требовал то, что ему нужно.

— Вы общались через переводчика?

— Он научился понимать по-русски, команды давал на этом языке. Мы полтора года снимали, девять месяцев жили на Дальнем Востоке, в тайге. Группа была очень хорошая. Понимали друг друга и без переводчика.

— В вашей судьбе какую роль сыграло это кино?

— Фильм был куплен в 94 страны. В Париже есть русский кинотеатр, где идут только русские фильмы. Лет 15 назад я шел по Парижу и вдруг в каком-то переулочке вижу изображение головы в меховой шапке. «Что-то знакомое лицо», – думаю. Подошел, смотрю – это же я на афише! В прошлом году в Финляндии работал, в театре. Там на улице встречали некоторые финны и говорили: «Дерсу?» — «Ага!» И в других странах так же. Вот что такое этот фильм. Потом, в 1978 году, мы отдыхали в Болгарии. Подружились с местными актерами, русский язык тогда был там в ходу. И вот однажды сидим с директором того театра Стефаном Димитровым… И он мне говорит: «Поставь спектакль у нас!» «С чего бы? – отвечаю. — Я никогда режиссурой не занимался!» Наши актеры тоже говорят: «Давай, давай!» И тут Стефан мне рассказывает про интервью с Куросавой в каком-то французском журнале. Там он говорит, что, по его мнению, Соломин мог бы заниматься режиссурой. И с его легкой руки я в Болгарии поставил свой первый спектакль «Лес» по Островскому.

— Как вы пережили популярность, связанную с фильмом «Адъютант его превосходительства»?

— Я и не переживал и не переживаю. Просто живу и работаю. Главное, не брать в голову.

— Поклонницам не отвечали на письма?

— Некоторым отвечаю и сейчас. Раньше тысячами письма приходили. Я все читал, кому-то отвечал. Некоторые письма были штампованными. Кто-то карточку просил прислать. На письма отвечала мой секретарь, а я подписывал фотографии. К слову, до сих пор зрители пишут мне письма.

— Я знаю, что у вас дома живут собаки. Может, в детстве вам запрещали держать животных, поэтому у вас сейчас их много?

— Это ваша ошибка. Дело в том, что первого щенка мне подарила мама. Она у меня была учителем музыки, вечно ходила с сумками, где лежали ноты и продукты из магазина. И вот однажды мама, проходя через двор, где я играл с ребятами, закричала мне: «Иди сюда! Смотри!» А у нее в руках вместо привычного батона хлеба лежал щенок. А тогда только прошел фильм «Джульбарс». Как он мне нравился! Про овчарку, которая в Средней Азии помогала бороться с басмачами. Я, конечно, тоже мечтал о своем Джульбарсе. Щенок был серый, с подпалинками – точно овчарка! Я уже представлял себе, как буду с ним служить на границе… Оказалось потом, что это не Джульбарс, а Джульба. И не овчарка, а просто дворняжка. Она прожила с нами 15 лет. У нас вообще собаки подолгу живут. Мой любимый пес Маклай прожил с нами 14 с половиной лет. Мне подарили его в театре на юбилей – он был настоящей немецкой овчаркой. Первоначально собаку звали Максом. А у нас знакомый был – Макс. Поэтому мы переименовали его в Маклая – таких знакомых не было.

— Говорят, что он с вами в кино снимался?

— Он как-то сам понимал, что надо сделать в кадре. Мы с ним в «Московской саге» снимались. Мне говорят: «Сейчас мы дрессировщика приведем!» А я им: «Не надо, он и так все сделает». Там была такая сцена: Инна Чурикова – она играла мою жену, — выходя из комнаты, хочет увести собаку, а я прошу оставить пса… В фильме его звали Пифагором. В сценарии написано, что Пифагор в этой сцене встает, подходит ко мне и кладет голову на грудь. «Давайте мотор!» — говорю. И он сделал! Потому что каждое утро в Москве пес заходил ко мне в комнату на цыпочках и смотрел, сплю я или нет. Если у хозяина глаза были закрыты, он вздыхал и ложился на пол ждать пробуждения. Как только хоть один глаз откроешь – все! Тут же Маклай клал мне свою голову на грудь. Я просто в кино это использовал. Потом уже собаку и без меня брали сниматься в фильмах.

— Не боялись?

— Он был очень добрым псом, мы его не натаскивали на охрану. Я все ему говорил: «Маклай, ты овчарка или нет?» Как-то гуляли с ним зимой на улице, идем по узкой такой дорожке, а навстречу – группа парней студенческого возраста. Не студенты, конечно. На этой дорожке нам не разойтись, нужно кому-то в сугробы отступать. Я иду и думаю, сможем ли с Маклаем произвести нужное впечатление. Спросил у пса. Тот говорит, что идем прямо и не сворачиваем. И ведь победил их! В другой раз с Маклаем ребенка успокаивали на прогулке. Маленький мальчик впал в истерику перед детским садом, не хотел идти. Мама замучилась. Пошли с собакой помогать. Подошли к парню. Тот притих – пес огромный! Я говорю: «Маклай, разве можно плакать?» И щелкнул ему пальцами. А он гавкнул. Я – парню: «Вот видишь, он говорит: нельзя!» Мальчишка тут же слезы вытер: «Мама, пойдем в садик!»

— Сколько у вас сейчас собак?

— У меня хорошая была девочка Ляля, терьер. От нее пошла целая линия собак, уже беспородных: Лушка, Валет, Толян, последняя – Джульба. Джульба — ужасная нахалка, но умная. Сгрызла у всех башмаков пятки. После того как не осталось ни одной целой пары, я вызвал всех собак. Они пришли, сели передо мной – все четверо. «Кто это сделал?» — спрашиваю. И эта маленькая встала и ушла. С тех пор, когда кто-то провинится, я всех вызываю, усаживаю… И обязательно маленькая уходит. Она рвет цветы, травку, которые жена сажает… Маклай у нас тоже как-то отличился. Мне с Дальнего Востока привезли ящик с редкими растениями. Пока жена все вскапывала и сажала, Маклай лежал на тропинке. Она с ним разговаривала, объясняла все. Потом пошла за водой. Приходит – ни одной травинки нет. До сих пор она вспоминает: «Где эта трава? Должна же она была где-то прорасти?»… Все, останавливайте меня. Я про собак могу долго рассказывать – на пятитомник наберется….

Интернет-журнал «Республика Карелия», 14 мая 2012 года

Об авторах:
Анна Гриневич. В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».

Михаил Никитин. Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».

Театральная реформа, о которой говорили последние десять лет, обретает реальные очертания.

ЮРИЙ СОЛОМИН: ВЕСЬ МИР ЗАВИДУЕТ НАШЕМУ РЕПЕРТУАРНОМУ ТЕАТРУ

Театральная реформа, о которой говорили последние десять лет, обретает реальные очертания.

2012 год посвящен ее подготовке, а с 2013-го российские театры должны перейти на контрактную систему. Удастся ли при этом сохранить и сберечь театральные традиции, которые складывались веками? Об этом мы беседуем с главным режиссером Малого театра, народным артистом СССР Юрием Соломиным.

Юрий Мефодьевич, так какой, по вашему, должна быть реформа, чтобы принести пользу российскому театру?

Я вообще не считаю, что репертуарному театру нужна реформа. Но своим оппонентам скажу: если уж она вам так нужна, то браться за нее следует со знанием дела, понимая, что она коснется не только людей, работающих в театре, но и зрителей. И готовиться она должна профессионалами. А сейчас, насколько мне известно, ни Союз театральных деятелей, ни Министерство культуры не принимают в этом участия. Реформа готовится Думой и еще какими-то инстанциями. Нас, театральных деятелей, уже перед фактом поставят. Это вместо того, чтобы с нами заранее советоваться.
А как вы относитесь к разговорам о том, что репертуарные театры себя изжили?

Русский репертуарный театр существует 250 лет, он известен во всем мире, нам завидуют многие страны. Чему завидуют? Тому, что у нас театр — дом, что труппа стабильная. Хотят подогнать нас под Европу и Запад? Но тогда надо актерам другие деньги платить.

По-вашему, репертуарный театр – это наиболее совершенная форма театра?

Для большого города репертуарный театр необходим. Почему – попытаюсь объяснить. Театр воспитывает людей, он изначально был создан для воспитания нации. Александр Николаевич Островский сказал: «Без театра нет нации», что справедливо. Ведь в нем все образцово: и язык, и литература, и музыка... Плюс театральная школа, существующая с момента основания государственного театра в 1756 году. Школа русского драматического искусства была создана императрицей Елизаветой Петровной. Для театра писали Фонвизин, Островский, Чехов, Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Грибоедов… Они навечно создали нашу культуру, в том числе и театральную. Спросите сегодня: «Кто не знает Гоголя?» – «Ааа!» — вся Европа поднимет руки: «Мы знаем!» А кто не знает Толстого? Или Чехова, Достоевского? Даже 4-5 таких имен достаточно для того, чтобы страну, где они родились и жили, считать великой литературной и театральной державой.

Давайте поговорим о театральных режиссерах. Вам не кажется, что у нас дефицит молодых представителей этой профессии? На слуху Серебренников, Чусова, Богомолов, может, еще несколько человек, и все...

На мой взгляд, режиссер вырастает из артиста, как раньше и было. Начнем со Станиславского, который был артистом-любителем. Далее возьмите Мейерхольда. Изначально он был актером. Кто был Рубен Симонов в Вахтанговском? Артист. Кто Юрий Любимов? Сначала – артист. Олег Ефремов – артист, Олег Табаков — тоже, Галина Волчек — артистка! И самое главное, они держали и держат театр, это были и есть авторитеты. Во главе театра должен стоять не чиновник-авторитет, их нет, а артист-авторитет, понимаете? И еще я вам скажу: научить профессии режиссера нельзя, ей можно только научиться.

Зато Малый театр успешно справляется с другой задачей: он «выращивает» своих актеров.

Да, четыре года учим их в училище, после чего они еще и строгий отбор проходят, и лишь потом в театр попадают. А вообще Малый всегда брал из провинции актеров, так же и сегодня поступаем, если таланты видим. За последнее время ушла плеяда талантливых артистов — Виталий Соломин, Виктор Павлов, Миша Кононов, Юра Васильев, Афанасий Кочетков, Леша Эйбоженко… С Виктором Борцовым, Романом Филипповым мы вместе учились. Один я остался…

Татьяна Львова
«Вечерняя Москва», 24 апреля 2012 года

ЮРИЙ СОЛОМИН ПОЗДРАВЛЯЕТ ВЛАДИМИРА БЕЙЛИСА

Владимир Михайлович Бейлис – один из наших ведущих режиссеров, и мы гордимся тем, что у нас работает ученик Марии Осиповны Кнебель. Спектакли, поставленные им, пользуются настоящим зрительским успехом – в особенности, «Тайны Мадридского двора» и «На всякого мудреца довольно простоты». Самое главное, что он помогает нам сохранять традиции, это действительно наш режиссер, режиссер Малого театра. Кроме того, он занимается общественной работой, мы, в отличие от многих других коллективов, сохранили профсоюз, и Владимир Михайлович на протяжении многих лет является председателем профкома. Прежде всего, хочу пожелать ему здоровья, потому что в театре вообще работать непросто, а в Малом особенности. В нашем коллективе Владимира Михайловича очень любят.

Всю жизнь я тайно влюблена в красивого, доброго и справедливого человека. Его портретами была украшена моя комната в далеком уральском городке. И разве могла я подумать, что когда-нибудь смогу увидеть его, поговорить... Торопясь на встречу с ним в Малый театр, я боялась, что созданный в моем воображении образ будет разрушен, но после спокойного, глубокого и доверительного разговора я стала восхищаться Юрием Соломиным еще больше!

ЮРИЙ СОЛОМИН: «СССР — ЭТО БЫЛА ЦИВИЛИЗАЦИЯ!»

Всю жизнь я тайно влюблена в красивого, доброго и справедливого человека. Его портретами была украшена моя комната в далеком уральском городке. И разве могла я подумать, что когда-нибудь смогу увидеть его, поговорить... Торопясь на встречу с ним в Малый театр, я боялась, что созданный в моем воображении образ будет разрушен, но после спокойного, глубокого и доверительного разговора я стала восхищаться Юрием Соломиным еще больше!

За день до встречи по приглашению Юрия Мефодьевича я посмотрела спектакль «Последний срок» — работу студентов Высшего театрального училища имени Щепкина при Государственном академическом Малом театре России (курс Юрия Мефодьевича и Ольги Николаевны Соломита, режиссер-педагог спектакля — Ольга Соломина).

«Последний срок» — трагическая история распада крепкой русской семьи. Спектакль производит такое сильное впечатление, что в горле стоит ком, на глаза наворачиваются слезы... Потрясают мастерство молодых актеров, режиссерские находки и доверительная атмосфера спектакля.

На следующий день я, еще обуреваемая чувствами, переступила порог Малого театра. И хочу поделиться с вами, дорогие читатели, тем, что поведал мне его художественный руководитель, народный артист СССР, профессор, член Союза кинематографистов России, президент Ассоциации русских драматических театров, член-корреспондент Российской академии образования Юрий Мефодьевич Соломин.



— Юрий Мефодьевич, расскажите, пожалуйста, что происходит сейчас в сфере образования? Почему принимаются законы, касающиеся театра, без учета его специфики?

— Давайте начнем со специфики театральной и образовательной. К сожалению, среди чиновников очень мало людей-профессионалов. Я видел человека, который прошел почти по всем министерствам. Он якобы знает, и как корову доить, и как дороги строить, и как лечить, и как ставить спектакли. Но не может быть такого, чтобы человек разбирался во всем. Возможно, кто-то из крупных писателей, но это уже другая профессия, это уже подход философский...
Я буду говорить и о театральном образовании, и об образовании вообще. Я уже спрашивал несколько раз, спрошу еще: «Почему не слушают родителей? Почему не слушают педагогов?» Вот в глубинке нашей поставят в ДК телевизор. Но телевизор — это не образование, это для общего развития, точно так же, как Интернет. Я очень много езжу, я сам из дальних мест родом. Школу окончил в Чите. Я могу долго вспоминать о своих замечательных педагогах, которые учили меня с первого класса. Моя первая учительница — Наталья Павловна Большакова, вторая — Елизавета Ивановна Гувакова. А Роман Васильевич Мочалов — учитель физики, он учил нас петь! Можете себе представить учителя физики, который спрашивал по двенадцать-пятнадцать учеников каждый урок? Роман Васильевич с неоконченным высшим образованием пришел в нашу школу в 1945 году после войны контуженным и говорил немножко резко, поэтому нас просили: «Не нервируйте его!» Прошло уже более пятидесяти лет, а я не могу его забыть! Потому что это талантливейший человек — Роман Васильевич Мочалов!
Он сам по вечерам учился играть на аккордеоне, разучивал песни. И организовал хор. В мужской школе № 5 города Читы учитель физики организовал хор! Сто человек, все, кто изучал физику, — пели! Хор этот до сих пор помнят. Роман Васильевич творил чудеса. Наш хор затягивал: «Как у Волги у реки...», а в это время оживал макет настоящей электростанции, созданный нашими же руками, — мини-Днепрогэс: крутилась турбина, лилась вода, лампочки сияли! Сейчас этим никого не удивишь, но представьте 1945-1946 годы, тогда было потрясение! Вот какие учителя в глубинках! Прислушиваться к ним — это первое, что должно делать Министерство образования и науки.
Надо послать чиновников от образования на год из Москвы до Владивостока и обратно, потом до Астрахани, и так далее, чтобы поняли, чтобы прочувствовали, как живет учитель. Потому что знать, как преподает учитель — мало, нужно еще знать, как он живет.
Хочу сказать и о медицине. И учителя, и медицинские работники — великие труженики. И вам, и нам, и деятелям культуры — тяжело. А им — в сто раз тяжелее!
Не зная реальной жизни, министерские чиновники штампуют новые законы и постановления. Тришкин кафтан делать не надо, родные академики и министерские чиновники! Нужно один раз в жизни сказать: «Да, ошиблись, простите!» И народ простит, народ у нас добрый.

— Ошибки у нас признаются с трудом...

— С трудом чиновники соединяют русский язык с литературой! Добавили еще геометрию, вместо истории — никому не известный предмет «Россия в мире». Они-то сами знают, что такое «Россия в мире»? Наверное, у них есть квартиры или виллы за рубежом, но это не значит, что они знают, какое обучение там!
Когда я уходил из Министерства культуры (а я ушел сам!), то разговаривал с одним вышестоящим лицом, не хочется его вспоминать. Мы часа полтора с ним беседовали, потому что уже тогда предлагалось все музыкальные школы сделать платными. Мой собеседник как думал: «Ну, девочка «Чижик- пыжик» будет играть, и хорошо!» Я ему ответил, что если музыкальные школы встанут на коммерческую основу, то через пять лет у нас не будет лауреатов международных конкурсов. И что? Количество лауреатов у нас действительно сократилось. Профессура вынуждена уезжать за рубеж. А я говорил двадцать лет назад: «Учтите, разбегутся, и тогда лауреатами будут китайцы, корейцы, японцы!»
Слава богу, у нас есть еще профессора, прекрасные музыканты! Но лауреатов становится меньше, скоро это коснется и балета. Приезжают зарубежные импресарио, продюсеры и начинают набирать в свои труппы наших выпускников сразу же после окончания балетной школы.
Чиновники из Министерства образования считают, что принимать в хореографические школы нужно начиная с шестнадцати лет, но в шестнадцать лет нельзя научиться хорошо танцевать даже вальс. Наше поколение в школах вальс танцевать учили!

— А на студентов Щепкинского тоже влияют современные условия?

— Четыре года назад мы набирали группу студентов. Я рассказывал им о создании Малого театра и актерах, у которых учился: Пашенной, Ильинском, Жарове, Цареве, Гоголевой и других известнейших наших мастерах. В глазах абитуриентов стоял немой вопрос: «А кто это?» И я воскликнул: «Стоп! Кто знает Игоря Ильинского?» Из тридцати семи человек трое или четверо подняли руки...
Один из туров для наших абитуриентов — ритмика. Обычно на это зрелище приходит смотреть все училище. Зрители просто умирают от хохота! Я предлагаю несколько вариантов. Это русский танец с выходом, цыганский, матросский (хотя бы «Яблочко» примитивное) и современный. Если бы вы видели, что конкурсанты показывают! Что бы им ни играли, они двигаются одинаково! Я прошу: «С выходом!» Звучит «Калинка, калинка.».
Помните, как раньше все трибуны скандировали нашим фигуристам? Потому что эта мелодия не может оставить равнодушным! Но то, что показывают под знаменитую музыку сегодняшние горе-абитуриенты. это (если бы я встал и показал вам, вы бы умерли). психбольница! Никто даже не улавливает ритма. Кроме провинциалов! И чем дальше они живут, тем лучше! В далекой глубинке еще вальс танцуют!

Но вернемся на экзамен. Выходит, например, здоровый парень в военной форме. Это, конечно, специально: я, мол, служил! Мне же скидка должна быть! Я обнадеживаю: «Ну, давай!» Что он стал делать в своих сапогах. Я ему подсказываю: «Ты вприсядку можешь?» Он смотрит и не понимает, о чем речь! Я срываюсь: «Вприсядку — это знаешь как? Это вот так!» И стал показывать! А у меня мениск порван на левой ноге. Так я потом месяца два ходил в специальной повязке.
Почему здоровый детина после армии не умеет вприсядку? Такое у нас образование! Это уже разговор не о таланте, а именно об образовании!
Уроки пения сократили в школе. Денег не хватает! На что, на урок пения?! Да в школе всегда был урок пения! И песни мы все знали! И мелодии! И слова! Один урок пения в неделю! Объясняют: дети сильно загружены. Так дайте им отдохнуть. Вместо шести уроков поставьте один урок пения, вот вам и отдых!
Хорошо еще, что физкультуру в школе не сократили. Хотя спорт нынешний свели к купле-продаже. Считается, для того, чтобы команда играла хорошо, в ней обязательно должен присутствовать бразилец какой-нибудь или мексиканец. А мы все равно плохо играем! Раньше ведь играли за Родину, за маму с папой! Можно продавать земельные участки, но перепродавать спортсменов — безнравственно! Начнут скоро перепродавать артистов балета, музыкантов...
Я с первого курса говорю педагогам: «Никого не выделять! Никого не ласкать!» Я со всеми как зверь, хотя по натуре незлой человек, но все же чувствуют! Тут не могу не вспомнить о «братьях наших меньших»: у меня четыре собаки, я к ним замечательно отношусь. Кого-то больше люблю, но им не показываю этого. Если я им покажу свои чувства, то буду ходить в лохмотьях, оборванный весь! Они же кидаются! А я им: «Так! Стоп! Тихо!» У меня дворняжки самые обыкновенные, но они и самые умные: понимают с одного раза. Человек по структуре своей намного сложнее, чем животное, и выделять никого нельзя. Хочешь помочь — помоги как-нибудь так, чтобы никого не обидеть.
Вот такой у нас разговор получается об образовании. До сих пор наше образование ценится за рубежом. И не надо изобретать новые научные образовательные системы, строить новые научные города! Они есть, и их поддерживать надо, развивать! Я сорок с лишним лет был связан с городом Королевом. Научный был город! Был! А теперь — нет. Там, где находился центр полетов, теперь строят какие-то здания. Я спрашиваю: «А что здесь будет?!» Я не могу понять, что там такое. А ведь там завод моторов. Вкладывать деньги туда надо, а теперь вкладывают в бизнес.
Люди ушли с заводов королевских, и теперь работать там некому. В этом году на проходной висит объявление, что приглашаются на работу специалисты, окончившие МАИ, МЭИ, МВТУ и т. д. Сейчас говорят: «Товарищи, давайте перепрофилируем институты в ПТУ!» Это заставляет задуматься. На любом заводе или фабрике остались люди, способные научить профессии. Надо просто их найти, пригласить. Они поделятся своим бесценным опытом, научат, как закручивать гайку, наконец! И не надо будет вкладывать огромные деньги во что-то новое, нам неведомое.

— Так ведь свобода! Каждый творит, что хочет.

— Хорошо! Дали всем свободу — так дайте ее до конца! Но ведь это как бы свобода. В каждой конторе существуют свои законы, свои бумажки. То, что расскажу вам сейчас, никому нигде не рассказывал.
Я второй год не живу в своей квартире, потому что у меня течет крыша. Нарушение было еще в 2001 году, когда делали новую кровлю. Летом было жарко, а в сентябре два дня подряд шли дожди, но этого было достаточно, чтобы в следующие десять лет ее так и не сделали. Крышу прикрыли, оставив все на соплях. Мне сказали: «Нужно ждать!» Год сохнет потолок. Он весь в трещинах. Жена переселила из этой комнаты внучку. Я сказал: «Я буду там спать! Пускай на меня упадет! Вот тогда они сделают.» Но нельзя же этим пользоваться! Я пришел в управляющую компанию, компания врет. Я говорю: «Вы врете мне!» Они переспрашивают: «Как вы сказали?!» Я еще раз: «Врете!» — «Мы вам посылали бумажки! Потому что хотели успеть к вашему юбилею». Я добавляю: «Значит, знаете? Значит, помните? Но бумажек-то я не получал! Все платежи за квартиру, за свет, за газ я произвожу, иначе бы у меня все отключили к чертовой матери, а беру-то я их в одном и том же почтовом ящике!»
Если ко мне такое отношение, что делать другим? Мне друзья советуют: «Ты часто бываешь на телевидении, вот там и расскажи о своей текущей крыше!» Да надо мной все смеяться будут, со мной здороваться перестанут люди, они меня уважать перестанут! Полквартиры на свой страх и риск я все-таки отремонтировал, а две главные комнаты еще нет, а там пианино стоит, внучке негде заниматься. Она бегает в консерваторию заниматься или вот сюда, в театр. Потому что дома пройти к инструменту невозможно! Крыша постоянно течет! Жду, что будет дальше. Об этом я говорю к тому, что везде сплошные бумажки! Почему-то бумажки, по которым платить надо, были, а этой не было!
Поэтому, мне кажется, какую-то ответственность надо придумать. И в театре тоже. Если вы доверяете руководителю, если вы поставили его на этот пост, так вы с него и спрашивайте. Так как мы сейчас спрашиваем, допустим, с министра образования. Я как родитель и как дедушка, как профессор, как член-корреспондент Академии образования хочу спросить: «А вы почему с нами не поговорили, родненький? У меня масса вопросов есть!» Я говорю эти слова, потому что за моей спиной сотни, а может быть, и миллионы родителей, которые согласны со мной. И я говорю от их лица: «По-ду-май-те! И никаких тришкиных кафтанов нам в образовании не нужно! И вообще в любых сферах. и в театральной!»
Слава богу, в нашем театре все нормально! Это стоит крови, стоит здоровья, но у нас есть какое-то спокойствие. Хорошо, что в нашем Министерстве культуры есть люди, с которыми можно советоваться, которые помогают и понимают.

— У Вас уникальные родители, которые дали вам с братом музыкальное образование. Как они вас воспитывали? Как Вы воспитывали дочку, внучку? Опыт родителей Вам пригодился?

— Наверное, что-то повторяется. Но тогда жизнь была другая. Сейчас родители звонят по телефону и говорят: «Ты чего домой не идешь? Ты что, телевизор не смотришь? Не знаешь, что нельзя так поздно ходить? В машину не садись! Убьют, ограбят!» И правильно говорят родители. Потому что в машину сядешь и не знаешь, доедешь ли ты до дома, причем именно ночью, после двенадцати. Есть такая категория ездоков, которые покупают машину за пятьсот долларов, отрабатывают ее за лето и выбрасывают. И тут можно ожидать всего. Раньше такой проблемы не было.


— То есть Вам позволялось все?

— Когда жена говорит, что меня родители по- другому воспитывали, я говорю, что я вообще все время на улице был. Она прибавляет: «Это тебе кажется, что за тобой не следили!» Все равно — была бабушка! Она, как сова, сидела на терраске. В нашем маленьком городе текла совершенно другая жизнь. Не было замков на дверях — был такой смешной крючок, который можно открыть пальцем!


— А вот дочери и внучке, я так понимаю, Вы считали важным дать музыкальное образование. Поэтому они пошли в консерваторию?

— Я не знаю, почему они пошли в консерваторию. Может, склонность передалась? И дочка окончила нашу консерваторию, и внучка оканчивает.


— То есть как таковой системы воспитания у Вас не было?

— Наверное, воспитание было тогда другое, как и вся жизнь, и поэтому его нельзя придумать, оно передается из поколения в поколение. Может быть, нас лучше воспитывали, потому что была бабушка. У нас, когда мы воспитывали дочку свою, бабушки не было, не было и квартиры. Это много позже мы получили квартиру в Бескудникове. У меня один товарищ тогда спросил: «А где ты живешь?» Я отвечаю: «В Бескудникове», он: «А это где?» — «А между Москвой и Ленинградом!» Туда доехать трудно было. По полтора-два часа уходило на дорогу, по колено в грязи. Пять лет мы там жили. Но тогда мы были молодые, а в это время все совершенно по- другому воспринимается. Потом жизнь стабилизировалась, но до тридцати пяти оставалась довольно- таки непростой. Все думают: «Вот закончил, снялся, сыграл — ему легко!» Ничего подобного! Когда я снялся в «Адъютанте.», а это был 70-й год, я еще жил в Бескудникове, и мне стыдно было ездить в автобусе, зажатым со всех сторон людьми.


— Вас все узнавали?

— Не то слово! И сейчас узнают! Недавно был на каком-то мероприятии, вокруг уважаемые люди, генералы. Тихо сижу, и вдруг один гражданский, но со звездой, военному говорит: «Вот наш адъютант его превосходительства!» А рядом со мной сидел такой тихий, скромный человек, он добавил: «А я вас помню, когда вы говорили: «Моя жена Эмма.»« Это из оперетты.


— «Летучая мышь».

— Из «Летучей мыши», да! Конечно, узнают. Нельзя гневить Бога — это, конечно, хорошо, это примыкает к профессии, но в жизни. Как говорится, почему собака все время под стол лезет? Она хочет укрыться, ей все время лаять надоедает, она хочет уединения! Так и человек. Каждый хочет немножко отдохнуть. Уж казалось бы: за рубежом, в Финляндии или Германии, например, отдохну. Нет! Все равно узнают. В гости приглашают! Не так, как у нас, конечно, но все-таки. В свое время в ГДР эти фильмы шли, немцы их знают, а у кого-то целая фильмотека есть, в которой несколько фильмов с моим участием.
Но это такая профессия. Может быть, мне повезло. Я все время в работе, поэтому наслаждаться своей известностью у меня нет времени. Я обязательно что-то делаю. Что-то у меня течет, что-то надо купить, что-то надо заработать, в конце концов! И мне тоже чего-то не хватает. Меня иногда жена спрашивает: «Ну ты когда-нибудь остановишься?» Я думаю: «А для чего? Вот тогда можно умереть».

— Вы сейчас говорите точно так же, как Ваш брат!

— Так он же мой брат!


— Кстати, у Вас с братом было в детстве соперничество?

— Нет, какое соперничество, мне было уже шестнадцать лет, я ухаживал за девушками, а ему было девять с половиной. Какое может быть соперничество? И по характеру мы совершенно разные. Одинаковы мы лишь в одном — не можем терпеть несправедливость.


— Юрий Мефодьевич, ваш театр часто ездит выступать в Донецк, город, в котором Малый театр на гастролях застала Великая Отечественная война. Вы сохраняете в своем театре такой жанр, как песни военных лет? Это тоже часть патриотического воспитания?

— Да, у нас замечательный оркестр! Наш оркестр был создан в 1808 году, и два года назад, когда мы отмечали двести лет, нашли реестр, в котором записано, кто сколько получал, какие инструменты были... Поэтому, когда встал вопрос о роспуске, мы стали думать, как его сохранить, и придумали концертную программу с участием нашего малого симфонического оркестра и поющих артистов. У нас оркестр — тридцать человек. Они и отдельно выступают. Ни за одного исполнителя мне не стыдно, как бывает стыдно за исполнителей некоторых шоу, потому что наши актеры поют, как говорил Бернес, «сердцем». Наш оркестр исполняет и песни военных лет. Они так поют, потому что у них поет душа! Элина Быстрицкая, Ирина Муравьева, Борис Невзоров — это актеры в возрасте, но они звезды программы! А как совсем молодые ребята поют! Они все поют под оркестр, а это очень сложно. Никакой фанеры. Мы проехали от Ярославля до Волгограда, двадцать две тысячи зрителей посмотрели эти концерты. Сейчас сняли фильм об истории создания Малого театра, там говорят зрители, поют наши артисты. Мы вам обязательно дадим этот диск. Вы посмотрите — и вам все станет ясно!

— Спасибо большое! Можно я, в свою очередь, подарю Вам номер нашего журнала?


— О, кошка на обложке! У меня их пять штук!

— Как уживаются Ваши кошки с Вашими собаками?


— Старшая моя собака — Лушка, потом идет Валет, он был подобран, затем — Толик. Толян я его зову. И Джульба! Самая маленькая. Кошки: старшая — Дуся, затем Сильва, Машка, Алик и Лелик! Два кота. Внучка подобрала трех котят: Машку, Алика и кого-то еще, жена на рынке Сильву нашла, потом подобрала Дусю. Внучка принесла кота. Он такой здоровый вырос! Красавец! Мой самый любимый кот. Алик! Он за мной ходит, как собака. Он гулящий кот, его не было месяца четыре. Он исчез, мы уже распростились с ним, и вдруг я подъезжаю, а он шмыг ко мне под машину. Я не могу понять, это что за кот там. А Сильва спрыгнула с забора — и к нему под машину: мол, иди, чего там сидишь? Он потом всю зиму прожил в доме. Я его выносил на улицу, а он убегал обратно — так ему свобода надоела. И теперь уходит на пару дней, но обязательно возвращается.
Меня как-то на даче схватил радикулит. А кот всегда спит со мной. Ляжет и начинает лапами перебирать. Сначала был маленький, а теперь уже весит пять килограммов! Я с кровати встать не мог, а он все время лежал на моей больной спине! Два дня меня лечил. И мне стало лучше.

— Как вы считаете, Юрий Мефодьевич, возможно ли в наше время, чтобы молодой человек, приехавший из глубинки, прошел такой путь, который прошли Вы? Возможно ли это в наше время без поддержки извне?

— В спектакле «Последний срок» мать играет Алена Колесникова, она из глубинки.


— У нее говор уральский!

— Да, она оттуда. А как она говорит, вы слышите? Ее хочется слушать и слушать, потому что это музыка! Этот спектакль, когда мы его выпустили, первым посмотрел наш министр культуры Авдеев. Он от нее отойти не мог, все переспрашивал: «Где вы этому научились?» Я ему объяснил: «Не беспокойтесь, Александр Алексеевич, она в жизни разговаривает нормально!» Как-то мы встретились, и он первым делом спросил: «Как та девочка? Она устроилась где-нибудь?» Я говорю: «Не волнуйтесь, я за этим слежу». Она оставляет впечатление — потому что есть душа! Вот вам, пожалуйста, что зреет за Уральским хребтом.
Другой артист из провинции, Алексей Коновалов, который играет ее сына, тоже талантливый! В другом спектакле он исполняет роль Сальери. Они в прошлом году были в Италии, играли «Моцарта и Сальери» — там обалдели все! Как он играет!

— Большое Вам спасибо за приглашение на спектакль, за такую замечательную постановку. Я сходила с сыном, нам очень понравилось. А кто был ее инициатором — Вы или Ольга Николаевна?

— Ольга Николаевна! Но натолкнула ее Алена, о которой я вам только что рассказал.


— Мы размышляли о становлении человека, о поиске смысла жизни, а любовь помогает в этом? Можете ли Вы рассказать о своей первой любви?

— Первая любовь? Это, скорее всего, в доме пионеров случилось. Мы там проводили все свободное время. После школы схватишь портфель, прибежишь домой, чай с сахаром попьешь — и в дом пионеров. Я там и в кукольном кружке занимался, и в драматическом, и в танцевальном — целыми днями. Поэтому трудно сказать — конечно, кто-то нравился, но я не считал себя донжуаном.


— Вы были влюбчивым?

— Нет, нет, нет. Это разочарование для молодежного журнала?!


— Как раз наоборот!

— Очевидно, я уже тогда был влюблен в свою профессию. Я в то время смотрел много раз «Чапаева» и другие наши любимые фильмы. Гораздо позже Бабочкин, который играл Чапаева, рассказал такую историю.
Это произошло в каком-то небольшом городе сразу после выхода «Чапаева». Раньше, когда в глубинку приезжали с новым фильмом, его крутили по пять-семь сеансов, а перед каждым сеансом устраивалось выступление. Потом кормили, снова показывали фильм. Бабочкин заметил: «Я выступаю, что-то говорю, и меня поражает один человек». Он обратил внимание на мужичка, который сидел в первом ряду уже три сеанса подряд в телогрейке, ушанке (а там холодно), народу битком... Бабочкин спросил: «А кто это?» Ему ответили: «Мы не знаем». Он попросил позвать его. Мужичок зашел и так на Бабочкина смотрит внимательно. А знаменитый исполнитель роли Чапаева пытается узнать: «Вот я выступаю уже три раза, и вы три раза приходите смотреть, почему? Вы же мудрый, взрослый человек!» Мужичок вздохнул и вымолвил: «А я все думаю, может, выплывет?»

— Это звучит как анекдот!

— Это не анекдот, это правда! Только звучит как анекдот. Мы однажды с режиссером Евгением Ивановичем Ташковым выступали в Кирове после «Адъютанта» в 1971 году. Знали, что будет много выступлений, и взяли с собой чемодан еды. Приехали в шесть часов утра. Нас встречают представители Бюро пропаганды и предупреждают: «Сейчас чайку попьем — и на сцену! У нас запланировано на станции перед работниками выступление». Какое выступление в шесть утра? В общем, в этот день мы выступили двенадцать раз! Нас кормили, и наш чемодан нам не понадобился. Мы так его и не открыли! Зима, холодно, опаздывает машина, а мы в двенадцать часов ночи должны выступать на другой станции в доме культуры. Приехали туда уже в час ночи. Думаем, сейчас отдохнем, а нас просят: нужно выступить, люди ждут! А у нас уже языки не ворочаются — но не будешь же отказываться... Когда я вышел на сцену, пар валил, холодно, зима же! В первом ряду — и я тут вспомнил Бабочкина — сидели взрослые люди, а у кого- то на руках спал мальчишка лет восьми. Но самое интересное, что он спал в военной фуражке, и у него были аксельбанты из веревки! Адъютант! Вот это нельзя забыть! Он ждал, но так и не дождался, проспал!

— Юрий Мефодьевич, а в чем секрет Вашего семейного союза? В чем мудрость?


— Загадка. Не знаю!

— Расскажите, пожалуйста, о репертуаре Малого театра.


— В нашем театре в основном классика. Иногда спрашивают: «Почему у вас не идут современные спектакли?» Я отвечаю: «Мы наелись советской современности до такой степени!»
Когда-то нас заставляли играть. Я сам играл в брежневской «Целине». Дело не в том, что автор Брежнев, а просто это не та литература. Хотя Брежнев в театр ходил. Последний раз, когда он был в Малом театре на «Царе Федоре», он сидел в правительственной ложе, а она расположена почти рядом со сценой. И поскольку это «раковина», то все, что там говорят, мы слышим. А у него была астма, он не мог говорить шепотом. Идет последний акт, царь Федор стоит на коленях, за ним — царица Ирина (ее играла Галя Кирюшина). Виктор Иванович Коршунов играл Годунова. Мои последние слова: «О Боже, Боже! За что меня поставил ты царем?» Звучит музыка Свиридова, я читаю молитву: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое.» Голос из ложи: «Довели человека!» Можете себе представить наше состояние? Я пытался не улыбаться. Кирюшина мне так плечи сдавила, что у меня синяки были. Вот такое бывает.
На основной сцене мы ставим и нашу, и зарубежную классику. Все, что классики написали, есть в сегодняшней жизни. Например, в «Ревизоре» Гоголя: «...дорогих лекарств мы не употребляем, простой человек если выживет, то и так выживет, а если умрет, то и так умрет!» И зритель реагирует! Это только одна вырванная фраза. Многие считают, будто в «Горе от ума» народный юмор. Нет, это дипломат Грибоедов написал, потом это стало народным.

— Да, что сейчас делают с классикой, как ее осовременивают! Вспомним, как Вишневская демонстративно ушла с «Евгения Онегина»!

— Мы нарушаем экологию в природе, в архитектуре. Я говорю о том, что экологию нужно сохранять и в литературе, и в драматургии, и в театре. Это должен быть экологически чистый продукт. Экологически чистые отношения к тому произведению, допустим, Льва Николаевича Толстого, перед которым все преклоняются во всем мире. Или Николай Васильевич Гоголь — его переделывать нельзя! Островского, Пушкина, Лермонтова, Чехова. Что сейчас с Чеховым сделали!..
Я не против современности, но что значит «современно»?! Я не хочу что-то доказывать, могу сказать только о наших гастролях за рубежом, а мы гастролируем каждый год по всему миру — в Японии, Корее, Италии, Франции, Германии Греции, Югославии. У нас в зрительном зале свободных мест не бывает! Почему? Потому что людей интересует русская культура! Их интересует тот автор, которого они знают в переводе. Как-то мы выступали в очередной раз в Японии, и в это же время гастролировал еще один наш современный театр. И вот они пришли на наш спектакль специально посмотреть, действительно ли нас с восторгом принимают. Мы играли в очень большом зале на тысячу мест, а они — в маленьком.
Во Франции, в Версале, мы играли Чехова. Зал был битком набит! Приезжали из Парижа все Шереметевы семьями, с детьми, приходили за кулисы и говорили спасибо. Как нас интересует экзотика французская или шотландская, так и их интересует настоящее русское, да и сами они русские. Когда мы играли в Израиле (а мы впервые выехали на гастроли туда по их приглашению), нас потряс переполненный зрительный зал, и, конечно, все понимали по-русски, кричали не «браво», а «спасибо!».
Мы сейчас забыли хор Пятницкого, ансамбль Александрова. Ну, слава богу, недавно хор Пятницкого показывали, но только в связи со столетием. Это надо дожить до такого юбилея! Или ансамбль «Березка», ансамбль Моисеева. Ведь это же все классика мирового качества. Когда они приезжают за границу — это всякий раз аншлаг. Покажите мне хоть одного современного артиста, которого так встречают за границей? Нету таких!

— Но прежде чем играть классику, ее нужно внимательно прочесть. Вам приходится сталкиваться с абитуриентами, которые мало читают?

— Все идет из школы. И если реформа вступит в силу, то те, кто учится сейчас в четвертом классе, не будут знать, кто такой Пушкин. О Пушкине будут знать те дети, которые выросли за рубежом в русских семьях. Они и говорят красиво, у них русский язык очень чистый. Там будут знать, потому что у них в семьях нет реформы по отношению к русской литературе.
Расскажу о случае из своего опыта. Идет собеседование. Входят десять человек. Спрашиваю: «Кто написал «Каштанку»?» Пауза! Второй заход: «Кто написал «Каштанку»?» Третий заход, спрашиваю: «Кто написал «Каштанку»?» Один проронил: «Тургенев!» Я похвалил: «Гений!»
Следующие вошли и улыбаются. Я с удивлением: «Знаете?» Они: «Ага!» Я: «Кто?» Они хором: «Чехов!» Я: «Где узнали?» Они: «В библиотеку пошли!» Побежали в библиотеку и узнали! А двадцать человек до этого не знали, кто такая Каштанка! А я до сих пор знаю: молодая рыжая собака, помесь таксы с дворняжкой, бегала взад-вперед по тротуару, обнюхивала ноги. Но самое главное — она села и подумала: нет, так жить невозможно, надо застрелиться. Только Чехов мог написать это! Когда-то бабушка вслух прочитала мне это, и я запомнил.

— Как Вы отдыхаете от работы? Что для Вас лучший отдых?

— Еду на дачу, мне дают с собой еду. Меня встречают разве что без транспарантов, но: «У-у-у, старик при-е-хал!» Собаки лают, кошки на заборах сидят. Я им говорю: «Друзья! Свобода!» Перед этим я заезжаю в Королеве в магазин, «Три ступенечки» я его называю, для меня там всегда, уже лет десять, оставляют ливерную колбасу. Я вхожу, они говорят: «Есть, есть!» Я же должен каждой кошке, каждой собаке дать этой колбасы, это такая радость и для них, и для меня! Потом они меня все провожают. Вот это отдых! Деревья, солнце! Если нет солнца — дождь. Тоже хорошо! Он тоже навевает мысли. Снег — прекрасно! Он скрипит! Очень люблю ходить по снегу. Туда-сюда! Хожу так метров пятьдесят туда, метров пятьдесят сюда.


— И думаете про работу!

— Да! И думаю про работу. Никогда не выхожу за калитку, только рано утром с собаками, чтобы они знали, где они живут, и поздно вечером, когда никого нет. Вот мой выход в свет! Вот так два дня! Я возвращаюсь в Москву, мне говорят: «О, как вы хорошо выглядите!» Вот мой отдых! Переключение внимания.
У нас вся семья любит животных. Жена больше кошек любит, но и к собакам неплохо относится. А я к собакам хорошо и к кошкам неплохо. А вообще, я считаю, когда в семье есть ребенок, ему нужно подсовывать кошек, собак, даже если он не любит животных. Чтобы полюбил, чтобы стал ухаживать.
У меня жила овчарка Маклай, как раз внучка маленькая была. Однажды вхожу с комнату, внучка сидит на полу, Маклай перед ней. У нее чашка, и она говорит: «Тебе! Мене! Тебе! Мене!» Я сейчас забыл, что они ели, но я не стал ругать ни ее, ни Маклая. Собаки — это хорошо! И кошки, и птички, зверьки всякие. Почему? У ребенка вырабатывается обязанность. Покормить, погулять. Некоторые родители покупают собаку по просьбе ребенка, он обещает гулять, кормить, а через неделю уже не хочет ей заниматься, но нужно направить так, чтобы он по своему желанию заботился о животном. Дети открывают самые главные свои тайны, доверяя их этим любимым существам.

— Что Вы чувствуете сейчас, когда мастера со званиями народных артистов СССР уходят?


— Да, нас мало осталось. Взять последнее интервью с Софико Чиаурели. Она водила журналистов по своему дому, как чувствовала, что в последний раз. У нее все умерли — муж, мать, отец. А дом у нее был — музей! Когда у нее спросили: «А как вас объявлять? Ведь вы народная артистка Грузии, народная артистка СССР!», она ответила: «Я — артистка исчезнувшей цивилизации.» Здорово, правда?
Я не хочу сказать, что я скоро умру. Но я с ней согласен! СССР — это была цивилизация! Все мои ровесники, кто-то и моложе меня, оканчивали те школы (опять возвращаюсь к образованию), которые реформировали, но не очень сильно, после революции. Но реформировали люди, получившие образование до революции, они и преподавали. Это великие ученые, которых знают во всем мире. Это замечательные люди, достигшие высот и в космосе, и в медицине, и в искусстве, и в литературе, и в музыке! Они не просто достигли, они сохранили связь времен и эпох. А мы сегодня пытаемся это нарушить. Когда нарушают ход цивилизации, она гибнет.


— Да, просто классика: «Распалась связь времен. / Зачем же я связать ее рожден!»

— Если начинают исправлять цивилизацию, но не очень точно и не очень честно, то она погибает в конечном итоге.
Мы снова о воспитании молодежи! Мне хочется сказать читателям журнала «Юность», что все-таки воспитание — это школа, куда входят и спорт, и искусство. Знаете, что сказал Александр Островский на одном выступлении? «Без театра нет нации!» Он имел в виду театр как собрание музыки, литературы, драматургии, сценографии, как теперь говорят, живописи и так далее.
Почему императрица Елизавета Петровна в 1756 году создала русский национальный театр на русской драматургии, будучи не очень русской? И этот театр существует двести пятьдесят пять лет. Все это нужно сохранять!
Поэтому, безусловно, культура воспитывает душу, а через нее — патриотизм. Это безумная любовь к тому месту, где ты родился и вырос. Его чувствуют все, но не все хотят признаться. Признаются уже тогда, когда наступает конец. А где ты был двадцать лет назад? Хотелось, чтобы запомнили люди: просто лозунгами, просто организационным моментом патриотизм воспитать нельзя, его нужно воспитывать с детского садика! А самое главное, конечно, школа! Патриотизм — это школа в маленькой деревне, где учится всего шесть человек. Но там есть учитель младших классов. Вот это — патриотизм. Я не знаю, что бы я отдал этому учителю за то, что он делает! Как поднимается рука убрать эти школы? Я свою пятую школу никогда не забуду — это же моя родина!
Я всегда удивлялся, когда за границей (по молодости редко приходилось выезжать) подсказывали: надо рассказать о родине! Я начинал вспоминать, что родился в Забайкалье, и на вопрос: «А где это?» — я отвечал: «Это такая красивая страна, что Чехов, проезжая Забайкалье, заметил: «Это даже лучше, чем Швейцария!»
Будучи школьником, я прочитал в учебнике географии, что Забайкалье превосходит по прозрачности воздуха и количеству солнечных лучей южный берег Крыма. Представьте мой восторг! Мы превосходим! Даже Крым! Мое мальчишеское восхищение сохранилось и сейчас.
Я помню, как идешь в лопухах, продираешься, причем это город был, не деревня. Я никак не мог понять отца. Он очень любил природу, жили мы в центре города, но двадцать минут ходу — и ты в лесу. Я часто его вспоминаю. Мой отец вставал часов в семь, шел в лес, и к девяти он приходил с грибами. Он меня все время брал с собой, а я не хотел и всегда убегал. Мне не нравилось, что лес шумит! А он сядет под деревом, закурит и слушает. Теперь для меня самый большой отдых — это лес, благо на участке шестьдесят пять сосен, берез и елей в обхват толщиной. Но не думайте, что у меня гектар земли! Нет.
Даже в спектакле «Три сестры» природа мне подсказала финал. Он немного не получался. Надо было что-то такое придумать. Однажды, это было в санатории, я смотрел передачу «Товстоногов и его работа над спектаклем «Три сестры»«. Ярко светило солнце. Передача закончилась, и я слышу непонятный стук. Он заставил меня выйти на балкон, и я увидел крупный дождь, который стучал о железо. И что я сделал? Я убрал текст у трех сестер, взял другой текст у Чехова, где он говорит, что такое Россия, и дал дождь! И он действует! Чисто эмоционально! Вот что такое родина.



Беседу вела Светлана Воскресенская
«Юность», №3 2012

ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПРОПАДИ ОНИ ПРОПАДОМ, НОУ-ХАУ НА СКОРУЮ РУКУ!»

Послушать Юрия Мефодьевича всегда интересно — он много чего знает

ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПРОПАДИ ОНИ ПРОПАДОМ, НОУ-ХАУ НА СКОРУЮ РУКУ!»

Послушать Юрия Мефодьевича всегда интересно — он много чего знает


А тут напроситься в гости и повод подвернулся. У него в Малом театре фестиваль. О нем, консерватизме, пельменях и брате Виталии мы и поговорили.
Вхожу в его кабинет — Юрий Мефодьевич держит паузу и хитро улыбается. Он прекрасно знает, что любой, сюда входящий, близок к обмороку — столько тут всего интересного. Портреты, костюмы, куклы, маски, статуэтки — на осмотр нужна неделя.
- Вы думаете, что у меня и дома так? Сейчас ведь модно показывать, как ты живешь. Нет, дома не так, это же рабочий кабинет. Это антикварные вещи, да. Трогать можно, но осторожно. Вот это старинное пресс-папье с медведем очень тяжелое, если по голове ударить, человек не встанет. Для этого у меня и лежит (улыбается)... А конфеты на столе не старинные, свежие, их можно есть, пока я про фестиваль рассказываю.
Союз театров Европы создан в 90-х годах. Сейчас туда входят 15 стран, 17 театров. В том числе и наш. Такой фестиваль очень нужен для выживания театров — чтобы протянуть друг другу руки и — «в дальний путь, на долгие года». В этом году он проходит у нас, в Малом. Для нас это большие траты. Хотели пригласить 10 коллективов, но денег хватило на пять — из Израиля, Греции, Румынии и два из Италии.

Пирожки с пельменями
- Цель — только «протянуть друг другу руки», а как же шуму наделать?

- У нас есть кому делать шум. Да толку мало. Мы никого не хотим удивлять новшествами. Нам ценен опыт друг друга и связи. Вот итальянцы пригласили в октябре нас на гастроли. Мы выпили бутылку хорошего вина и ударили по рукам — давай поработаем. Они у нас тоже учатся, мы еще не все разбазарили. Станиславский пока еще почитаем во всем мире.

- «Не хотим удивлять»... Так, может, поэтому Малый театр считается оплотом академизма и даже консерватизма?

- Я вам сейчас расскажу о консерватизме и о консервах! — сверкнул глазами Соломин. — Почему мы должны хватать все средненькое, западное и выдавать за что-то эдакое-разэдакое?!
Вот пельмени рекламируют. Я все перепробовал. Большинство есть нельзя. А я вырос на пельменях — я из Забайкалья. Знаю, что такое пельмень настоящий. Я сам его лепил в детстве. Наша семья садилась в кружок, тут же противень, вода кипит. И глава пельменного застолья говорит: «Ребята, нет, надо добавить еще что-то». Обязательно три сорта мяса: говядина, баранина для вкуса и для жира свинина.
Охотники в Забайкалье уходили на месяц зимой, в сорокаградусный мороз, брали побольше патронов, мешок для отстрела и мешочек пельменей — все. Вся еда была. Пельмени и к чаю идут, и на завтрак, обед и ужин. Это вкусно. А запах! И почему из этого надо делать дерьмо?
А теперь как пельмени делаются, так и спектакли. Как их ни назови, хоть «Тетей Мотей», они не станут лучше, если туда положить не мясо хорошее, а сою-шмою и что-то протухшее для пикантности. Такие пельмени у меня даже собаки не едят, я и сам отравился однажды. Так вот публику я травить не хочу.
А качество — это традиции. У нас в буфете делают пирожки — с капустой, с мясом и с картошкой и луком. Когда к нам приезжают иностранцы, они их вмиг расхватывают, уже знают — это вкусно и полезно. И живот не заболит. Да пропади они пропадом, эти ноу-хау за пять минут! Если от них плохо становится. Вот так же и с культурой.

- А разве нельзя, чтобы и новое современное было хорошим и качественным?

- Можно. В Японии есть и современные театры, и театр кабуки -древнее искусство. И никто не говорит: отмените это. А у нас почему-то мордуют. Я бы не сказал, что все новое плохо. Я говорю, что те пельмени, которые делаются дома, по традиции, — лучше.

- А молодежи не скучно у вас? Она не требует: давайте мы хоть разденемся на сцене, матом ругнемся?

- Нет, матом — на улице. Материться я и сам умею. Знаете, в Забайкалье много лагерей было, когда я рос. Не пионерских. Но такого разгула нецензурщины не было. Я редко ругаюсь — только там, где что-то строят или убирают и понимают только одно слово, куда идти... Молодым не мат надо изучать, а Чехова с Тургеневым. А то они «Каштанку» с «Муму» путают.

- Но «Гарри Поттера» знают!

- Одно другому не мешает. Все начинается с дома и школы. Мне «Каштанку» бабушка прочитала впервые. Я плакал. Это было во время войны, световая маскировка была — так бабушка печку откроет и у огня мне читает. Я думаю, это можно бы снять в фильме.




Разведка и небылицы
- В последнее время в ряде театров, оркестров сменили руководителей. Юрий Любимов уже не имеет своего театра и ставит в Театре Вахтангова. Трудно быть богом (худруком)?

- Трудно. К коллективу нужно прислушиваться, конечно. Может, и в Малом театре кто-то скажет: сколько можно? 24 года он здесь командует... Когда меня выбрали в 88-м году, я упразднил худсовет: 12 человек рвали и тянули одеяло на себя. Если будет плохо, говорю, переизберете меня. Пока все хорошо. Разведка-то ведь работает у нас хорошо. (Смеется.) Я не даю в обиду людей...

- Где вы силы берете, Юрий Мефодьевич?

- Не знаю. В работе. Дома ругаются: отдыхай, подожди. А я не могу. Профессия дурацкая, невозможно отдыхать. 10 лет назад мой брат Виталий поставил «Свадьбу Кречинского», где сам играл. Это был первый русский мюзикл. Был дикий успех и битковые сборы. И вдруг звонок: с Виталием плохо. Я мчусь, его уже унесли в уборную. Но он доиграл акт до конца. И за кулисами упал. Это была последняя его работа. Надо вовремя давать занавес. Кому-то повезет, и он выколупается. А Виталию не повезло.

- Про ваши «соревновательные» отношения с братом много говорят...

- ...Всякие небылицы. Я не знаю даже, что сказать, — ничего не было. Просто был хороший спектакль, который сразу мной был принят. Разве отец может ревновать к успеху своего ребенка? Виталий был младше меня на 7 лет. Когда он поступил в театральный, он и жил у нас. Но интриганов всегда было полно. Я очень вспыльчивый, но не мстительный. Тех, кто в свое время мимоходом давал эти интервью, Бог накажет. Уже наказывает. Я в это верю, вот и все.

Анна БАЛУЕВА
«Комсомольская правда», 3 апреля 2012 года

Дмитрий ГОРДОН, Газета «Бульвар Гордона» № 10 (358), 2012

ЮРИЙ СОЛОМИН: «Я НЕ ГЕРОЙ, НЕТ — НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК, НО ИНОГДА НЕ МОГУ СДЕРЖАТЬСЯ. ПОКА ПОБЕДА ВСЕГДА ЗА МНОЙ, НО МЕНЯ УЖЕ УВЕЩЕВАЮТ: НЕ НАДО, НЕ ЛЕЗЬ! — МОЛОДЕЖЬ, ДЕСКАТЬ, ДРУГАЯ ТЕПЕРЬ, БЕЗ ТОРМОЗОВ»

Ровно 55 лет назад, в 1957 году, Юрий Мефодьевич поступил в труппу Малого театра, который возглавляет уже 24 года

Апрель 1970 года запомнился советским людям, по крайней мере, двумя событиями — беспрецедентным по тем временам салютом (стозалповым, в честь 100-летия Ленина) и показом фильма «Адъютант его превосходительства»: пять вечеров, на которые вся страна приникла к телевизорам, принесли исполнителю главной роли 35-летнему Юрию Соломину феерическую славу, благоволение скупых на эмоции властей и обожание пылких дам.

Коллеги его вспоминали недавно, как на железнодорожной станции в Киеве, где проходили съемки картины «Квартет Гварнери», в перерывах строгий мужской голос объявлял на всю округу: «Девчата, бегите на шестой путь — там Соломин», а оператор Николай Ильчук даже частушку тогда сочинил:

Ой, товарищ Соломин,
не тащи меня в овин —
я сама к тебе приду,
двух подружек приведу.

Представляю, как затаились тогда киночиновники, которые шесть (!) раз отказывались утвердить кандидатуру Юрия Мефодьевича на роль «адъютанта» под смешным предлогом: по сценарию, дескать, штабс-капитан Кольцов был высоким голубоглазым блондином.

Пять лет спустя он снялся у режиссера Акиры Куросавы в «Дерсу Узала», доказав, что под силу ему играть не только в массовом, но и в авторском кино. Таежная тропа, по которой слишком долго и утомительно, на взгляд непосвященных, шагал в исполнении Соломина путешественник Арсеньев, вывела в итоге артиста прямиком к престижнейшей голливудской премии «Оскар» — только в прокате США фильм этот заработал 1,2 миллиона долларов, впрочем, исполнителю главной роли ничего от этих денег, естественно, не перепало.

Наделенный изумительной актерской выучкой и техникой, Юрий Мефодьевич мог бы связать свою жизнь с кинематографом и сняться не в 60-ти, а в куда большем числе картин (тем более когда гонорары в кино обросли множеством аппетитных нулей), но он сам себя приковал к галере, имя которой — Малый театр: этому божеству мой собеседник поклоняется и истово служит уже более полувека, ему и приносит жертвы.

Как и многие большие актеры, он мечтал сыграть короля Лира, но в 1988 году, когда коллектив избрал его художественным руководителем театра, от планов своих отказался, посчитал, что на новой должности не вправе строить репертуарную политику «под себя», а когда в 1990-м Соломина пригласили возглавить Министерство культуры РСФСР, сразу же заявил: «Театр я не оставлю» — и на протяжении полутора лет, по его словам, «до 18-ти работал министром, а после 18-ти — артистом». Впрочем, в Малый он приходил, когда бы чиновничий день ни заканчивался: и в восемь часов вечера, и в девять, и в десять, — чтобы подышать особым воздухом закулисья.

Ничего героического в том, что в день, когда умер его отец, Юрий Мефодьевич играл как ни в чем не бывало премьерный спектакль по пьесе Розова «Неравный бой», он не видел и так же не колеблясь выходил с повышенным давлением в «Пучине», когда за кулисами дежурили врачи «скорой», чтобы сделать укол... Актер с детства усвоил: искусство превыше всего, но однажды в справедливости этого постулата все-таки усомнился.

Вместе с Юрием Соломиным в театре долгие годы работал его брат Виталий, и тогда москвичи шутили, что Малый стоит на соломенных ногах. Старший — народный артист СССР, младший — народный артист Российской Федерации, один — член КПСС с 1966 года, образцовый семьянин и ярый приверженец традиций, другой — убежденный беспартийный, записной сердцеед, чьи романы в свое время в театральных кругах нашумели, и обладатель мятущейся натуры. Юрий считал, что для успеха спектакля достаточно сильной пьесы и актерской игры, а Виталий не раз сокрушался, что с выбором профессии ошибся — ближе ему режиссура.

Наверное, случались между ними трения на творческой почве, и были в театре (не случайно прозванном клубком единомышленников) желающие противоречия эти раздуть, но только ради брата от своих жестких правил Юрий Мефодьевич отступил и разрешил Виталию поставить в Малом мюзикл «Свадьба Кречинского». Тот светился от счастья, однако именно этот спектакль стал для Соломина-младшего роковым. Он вышел на сцену, хотя очень плохо себя накануне чувствовал, огромным усилием воли довел до конца первый акт (некоторые зрители поспешили в кассы сдавать билеты, решив, что актер пьян), и после этого с инсультом его доставили в больницу, где Виталий через четыре месяца умер...

Соломин-старший «хлопотать лицом», выдавливая из окружающих сочувствие, не умеет — порой кажется, что он так долго играл разведчиков и военных, что эта маска к нему приросла, и только самые близкие люди знали, как тяжело Юрий Мефодьевич пережил эту утрату: почти не выходил из своего кабинета в Малом, долго отказывался от съемок в фильме «Московская сага», а под конец работы ему стало плохо с сердцем. Врачи были категоричны: нужна экстренная операция, а после возвращения из Италии, где его прооперировали, актер сокрушался: жаль, что почти все снято (дескать, теперь, после месяца наблюдения за работой хирургов, он сыграл бы куда точнее). Что интересно, о том, какое горе уложило его на операционный стол, Юрий Мефодьевич не проронил ни слова.

Этот сдержанный, с лицом благородной лепки и абсолютно лишенный звездных замашек человек и сегодня для режиссеров что-то вроде беспроигрышного билета в лотерее, но и он — уходящая натура: много ли можем назвать народных артистов СССР, которые по-прежнему в строю? Юрий Соломин, проведший свой легендарный театр сквозь хаос и бури последних 20 лет, умудряется и сегодня противостоять любым наскокам и попыткам реформ, потому что уверен: в русском искусстве все начинается с Малого. И им заканчивается...

«ОРКЕСТР «АДЪЮТАНТА ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА» ВСТРЕЧАЛ, А КОРИФЕЕВ ОЖИДАЛИ РУКОВОДИТЕЛИ ГОРОДА»

— Вы знаете, Юрий Мефодьевич, вошел только в ваш кабинет — и дыхание перехватило: на человека со стороны эта обитель художественного руководителя Малого театра производит сильнейшее впечатление. Во-первых, воздух такой бывает, по-моему, только в храмах, а во-вторых, здесь такой антураж, обстановка... Как в этом историческом кабинете вам работается и сколько ему, кстати, лет?

— Думаю, что за 150, если не больше: известно, что здесь в свое время находились и Южин-Сумбатов, и Ленский. Если проводилась достройка, кабинет мог появиться во второй половине ХIХ века, но определенно назвать его возраст не может никто. Конечно, за это время здесь столько интересных людей побывало...

— Я в этом не сомневаюсь...

— ...и правильно делаете: уже в мою бытность здесь и Куросава был, и Свиридов, и королева Великобритании Елизавета II, и Беатрикс — королева Нидерландов...

— О президентах мы уже не говорим...

— Их пропустим, потому что в театре они были, а в кабинете — нет, но многие члены правительств сюда приходили.

— Сегодня обыкновенные люди, не заядлые театралы, ходят в Малый не так даже на спектакли, как чтобы увидеть живьем кумиров: Соломина, Быстрицкую, Муравьеву — простите за сравнение, но, в общем-то, как в зоопарк. Выходя на сцену, вы это понимаете?

— Наверное, да, идут на имена, поэтому, распределяя роли, мы учитываем, на кого ставить можно, а на кого нельзя, — эти соображения существуют, конечно, и расскажу вам один случай (не для того, чтобы похвастаться, а может, и да, похвастаться!), связанный с Украиной.

Однажды, когда еще были живы Гоголева, Царев, Жаров, Ильинский, Любезнов, Доронин — множество замечательных актеров, мы отправились на гастроли в Одессу: это был 71-й год, а в 70-м «Адъютант его превосходительства» вышел. Когда поезд подъехал к вокзалу, — тому есть свидетели, я не вру! — на перроне играл оркестр, а я тогда еще в мягких вагонах не ездил, и вдруг все к нашему купейному побежали.

— Встречать «адъютанта»?
«Театр пропасть не может, он исчезнет только вместе с нашей цивилизацией. Пока бьется хотя бы одно сердце в зрительном зале и одно на сцене, театр будет существовать»

— Оказалось, что да, а вот ту группу, которую я перечислил, ожидали руководители города, одесские власти.

— Корифеи от такой несправедливости с ума не сошли?

— Нет, они к этому относились, должен сказать, очень доброжелательно. Я как раз был занят в «Пучине» Островского, где моими партнерами были Елена Николаевна Гоголева — она играла мою мать, Иван Саныч Любезнов, Никита Подгорный, — в общем, достаточное количество выдающихся и просто известных актеров, но у меня была центральная роль, и так финал поставили, что сначала должен был выходить на поклон я, а потом уже остальные.

На репетициях я скрепя сердце это еще делал, а на первом спектакле, когда время пришло, не посмел. Ну как мог раскланиваться, когда за кулисами, дожидаясь своей очереди, стояла Елена Николаевна? — мне было стыдно.

— Пауза что же — затягивалась?

— Нет, я просто не вышел. Любезнов меня выталкивать стал, а Гоголева воскликнула: «Перестань! Это театр, для зрителя спектакль продолжается» — и заставила подчиниться. Естественно, когда они появились следом, был и гром аплодисментов, и цветы, но Елена Николаевна мне потом повторила: «Это продолжение спектакля, поэтому все должно быть так, как поставлено режиссером». С тех пор ощущение собственной звездности, о которой так много теперь говорят, мне не угрожало — я только что настоящих звезд вам перечислил.

К нам, молодым, они тогда относились очень спокойно: «Если играешь главную роль, — говорил Царев, — выходи и раскланивайся, а мы посмотрим, как ты это делаешь».

«ТЕ, КТО ПРЕДСКАЗЫВАЛ, ЧТО КИНО СЪЕСТ ТЕАТР, ОКАЗАЛИСЬ ПЛОХИМИ ПРОРОКАМИ — КАК РАЗ ТЕЛЕВИДЕНИЕ СЪЕЛО КИНЕМАТОГРАФ»

— Малый — театр особый, можно сказать, канонизированный, это вообще оплот традиций, всего русского, но сегодня нередко приходится слышать, что театр в принципе умирает и его кончина не за горами — вы эти опасения разделяете?

— Ой, нам уже одно время предсказывали, что кино съест театр и он долго жить прикажет...

— Скорее, уж телевидение съест...


— Ну, тогда еще телевидение едва голову поднимало...

— ...а тут еще интернет появился...

— Ну да, так вот, телевидение как раз съело кинематограф, и тут даже крупные киномастера ошиблись, оказались плохими пророками. Театр пропасть не может, он исчезнет только вместе с нашей цивилизацией. Да, безусловно, его можно попытаться уморить, но сам он никогда не сгинет, потому что, пока бьется хотя бы одно сердце в зрительном зале и одно на сцене, театр будет существовать.

То, что сегодня в наш быт вошли новшества, — это нормально, естественно, правда, сначала все восхищались: «Ой, интернет!», а теперь плачут.

Ну те, кто его изобрел, потирают довольно руки, потому что они с этого имеют, а остальные, кто всемирную паутину пропагандировал, задумались, что хорошо и что плохо, ведь с научно-техническим прогрессом вошли в нашу жизнь и всякие безобразия. Ну, скажем, теперь можно, не выходя из дома, перекинуть на свой счет миллиарды — на такие вещи мы мастера, и разведки вроде уже не надо — все можно из интернета узнать.

— После перестройки, когда ушли из жизни прославленные художественные руководители целого ряда культовых театров и с театрами этими стало плохо, в своих коллективах на их место были избраны многие выдающиеся актеры: Кирилл Лавров — в БДТ, Михаил Ульянов — в Вахтанговском, вы — в Малом...

— Ну, во-первых, это большая для меня честь, во-вторых, огромнейшая ответственность, а в-третьих, невосполнимая творческая потеря как для актера. Вот вы назвали Лаврова, Ульянова... Мы в очень хороших отношениях были — в этот список я бы добавил Ефремова, Волчек, того же Марка Захарова (он ведь тоже артист), Петра Фоменко-актера — а кто же другой плечо-то подставит?

Естественно, то время, которое все вышеназванные коллеги отдали администрированию, они отняли у сцены, а о себе могу сказать, что как артист потерял очень много ролей, — играю одну премьеру в два-три года. Да, репертуар у меня есть — слава Богу, зритель ходит на «Горе от ума» и на «Чайку», но «Чайку» я уже 13 лет играю, «Горе от ума» — тоже, по-моему, 10 или 11.

Конечно, на сцену с чем-то новым хочется выйти, но я понимаю прекрасно и отдаю себе в этом отчет: это несбыточная мечта. К слову, вначале, когда был молодым, я все недоумевал, почему Михаил Иванович Царев, который долгие годы просидел в этом кабинете, тоже играл одну роль в два-три года, а теперь вот уразумел, что так уж устроена жизнь. На себя сил просто не остается, потому что отвечаешь за большой коллектив, за все — за продажу билетов, за актеров, за состав...

— ...за вводы...

— У нас в Малом две сцены: помимо основной, есть филиал на Ордынке, где тоже большой зал, так вот, сегодня, например, в двух спектаклях играет пять новых молодых актеров, и я смотрю, уже следующие сидят, записывают мизансцены...

— ...ждут очереди...

— ...потому что в течение двух недель праздничных, новогодних, мы играем по четыре спектакля в день. Два и два: утро — вечер, утро — вечер, и не потому, что что-то кому-то хотим доказать, а потому, что зрители просят утренники.

— Востребованность есть...

— Вот «Снежная королева» идет у нас более 18 лет, и кого только на этих спектаклях не было... Недавно вот вспоминали, что и наш Святейший — Патриарх Алексий II, когда проводил у нас патриаршую елку (и в филиале, и здесь, на основной сцене), сначала детей поздравлял, а потом говорил: «Я, наверное, посижу немножечко, а то все работа, работа...» — и вся его свита со значением на меня смотрела: не улыбались, но глаза какие-то веселые у них были. Потом, когда в антракте я заходил — там чаепитие было — Патриарх входил во вкус: «Останусь, пожалуй, и на второй акт» — «Снежную королеву» он так три раза смотрел.

«У НАС 70-ЛЕТНИЕ — ЭТО ТАК, СРЕДНИЙ ВОЗРАСТ, А ТЕ, КОМУ 60, ВООБЩЕ МЛАДШАЯ ГРУППА ДЕТСКОГО САДА»

— Несколько лет назад Малому театру исполнилось 250 лет, и все эти годы — таковы, видимо, традиции Малого — его корифеи в почтеннейшем возрасте выходили на сцену. Я, например, помню Елену Николаевну Гоголеву в спектакле «Мамуре» — ей было уже за 90, наверное...

— ...она продолжала играть до 93-х...

— ...а можно еще и Ильинского привести в пример, и Царева...

— Господи, у нас Николай Саныч Анненков...

— ...да, 100 лет ему было...

— ...в свое столетие вышел на сцену — в «Царе Борисе» играл Луп-Клешнина, одного из активных сподвижников Годунова... Это событие уникальное — увы, эта дата была театральным сообществом Москвы проигнорирована — Анненкову не дали «Золотую маску», которой он очень ждал, и актер ушел из жизни с обидой, а знаете, что вам скажу? Наверное, здесь-таки стены такие — то, с чего вы начали, потому что у нас и сегодня прекрасная есть актриса...

— ...Еремеева?

— Да, Татьяна Санна, которой 4 июля 99 исполнится...

— ...и она еще в форме?

— Мало того — блестяще играет в «Волках и овцах», в «Горе от ума», где у нее роль графини-бабушки, и когда она на сцене, все молодые актеры, которые в этих спектаклях заняты, стоят за кулисами и смотрят, потому что это какая школа! Покойная Татьяна Петровна Панкова (9 июля прошлого года в возрасте 94 лет она скончалась) тоже уникальная была актриса — у нее вообще до последнего пять ролей было, и мы ей твердили постоянно: «Да успокойтесь, Татьяна Петровна!».

— Удивительно: в большинстве других театров, едва артисту исполнилось 65, а тем более 70, ему говорят: «Иди уже на пенсию, хватит, дай молодым дорогу» — почему в Малом такое трепетное и почтительное отношение к старикам?

— Ой, у нас 70-летние — это так, средний возраст. Не хочу перечислять 80-летних, потому что их, от 80 до 90, группа большая, это очень известные и уважаемые артисты, а уж те, кому 60, вообще...

— ...пацаны...

— ...младшая группа детского сада.

— Так тут заведено было всегда?

— Вы вот сказали, что как только сюда вошли, ощутили какую-то ауру, так вот, не было еще ни одного человека: иностранца ли, нашего ли, — кто, впервые сюда попав, этого бы не отметил. Вот мы сейчас сидим, разговариваем, вокруг что-то происходит, шумит Москва, но ни звука до нас не доносится, хотя окна тут самые обыкновенные — не какие-нибудь модные пластиковые. Стены другие...

— ...обволакивающая висит тишина...

— ...и сразу иной темпоритм. Даже когда с улицы прибегаешь: надо то сделать, это, — пока по коридору идешь, успокаиваешься, мало того, у нас все здороваются — как в деревне, по старинке.

— Современные драматургические и сценические веяния обходят Малый театр стороной — многие даже упрекают вас в ретроградстве...

— Да Бог с ними! — пускай злословят, ведь 80 процентов «критиков» из зависти так говорят. Ну а что делать с Эрмитажем? С Третьяковкой, с Пушкинским музеем, с Большим? — нас что же, расстрелять, взорвать или вывезти отсюда все содержимое?

Я очень редко принимаю в этом кабинете журналистов, телевизионщиков, но в 92-м году, когда после реставрации здания и всей мебели мы вернулись сюда, какие-то интервью я давал (потом это прекратил!), так вот, у меня не было от антикваров отбоя — думали, наверное, что это я так живу (смеется). Глаз-то у них наметан, и они знают: да, век здесь хороший — не буду уж говорить, какой. Потом подойдите, взгляните на эти часы...

— ...им лет 200, наверное?

— По-моему, их 1740-м датируют годом, но думаю, что именно эти часы судя по фирме — начало ХIХ века, хотя точно определить мы не можем. У нас их, по-моему, до 10 штук: и в кабинете у директора есть, и в коридорах, и в ложах старых стоят — есть даже специальный часовщик, пожилой человек, который за ними следит: заводит их только он — никто другой к ним не прикасается.

— И смотрите, идут...

— Когда лет пять назад они у меня остановились и он пришел их чинить, у него руки дрожали. «Я, — сказал, — первый, кто к ним прикоснулся, — ни один мастер внутрь еще не заглядывал» — понимаете?

«Я ПОТОМУ И ОТПУСТИЛ УСЫ, ЧТО РАНЬШЕ ВСЕ КЛЕИЛ ИХ, КЛЕИЛ...»

— Бережное отношение к классике — это визитка, фирменный стиль Малого, а в особой у вас чести Островский: замечательные постановки по его гениальным пьесам я много раз в Малом театре видел. Он классик канонизированный, неприкосновенный, и даже записные театральные экспериментаторы не норовят «улучшить» его, придать ему новое, так сказать, звучание...

— Хотелось бы, чтобы его не трогали...

— ...и поражаешься, насколько он современен сегодня и актуален...

— Да, абсолютно во всем. Ты про любовь ищешь пьесу — пожалуйста, на выбор «Последняя жертва», «Поздняя любовь» или «Бешеные деньги», хочешь про экономику — «Свои люди — сочтемся»...

— ...про алчность...

— ...«Волки и овцы». Про артистов, про их существование решил посмотреть — «Лес», «Без вины виноватые», «Таланты и поклонники», притягивает политика — пожалуйста, у нас спектакль идет «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» — очень редкая, кстати, пьеса.

— Все уже, в общем, написано...

— ...поэтому, когда меня спрашивают: «А почему вы современную драматургию не ставите?», я отвечаю: «Погодите, ну что ж мы к материалу средней руки обращаться будем, когда у нас есть Островский, у которого можно найти все?», и вы знаете, он опять самым стал популярным — при том, что никогда с вершины рейтинга не сходил. И раньше, в другом государстве нашем, всегда был наверху, и сейчас тоже, потому что все театры: маленькие, большие, средние, подвалы, — все ставят Островского.

— Почему же, на ваш взгляд, постоянно к нему возвращаются?

— Там тема, и там глубина. Он, например, хорошо знал финансовую сферу, поскольку был экономистом, поэтому все у него о власти денег, о нынешнем диком капитализме сказано. Помню, мне дали в спектакле «Свои люди — сочтемся» одну из первых моих ролей — мальчика в услужении Тишки: есть там такой при основном действующем лице Подхалюзине (потом я и Подхалюзина играл). Ставил спектакль Леонид Андреевич Волков, старый актер и режиссер МХАТа, там были заняты Белевцева, Владиславский, Любезнов, Анненков — маститые все актеры.

Когда стали читать про эти закладные бумаги да про проценты, ничего мы не понимали — то есть ни я, ни они, и тогда нам пригласили экономиста, который прочитал лекцию о том, что есть что. В итоге все так были запутаны, что от многого пришлось отказаться: то, что понимали мы, оставлялось, а остальное вычеркивалось, потому что это были длинные, никому не нужные диалоги. В СССР спектакль «Свои люди — сочтемся» шел с успехом, и сейчас у нас в филиале уже лет 18 идет. В другой постановке, правда, тем не менее и места, которые когда-то сокращали до минимума, теперь самые смотрибельные, на них зрители горячее всего реагируют, потому что это актуально, — вот что такое настоящая драматургия!

— Вопрос: «Почему нового Островского нет?» — вы себе не задавали? Столько ведь лет прошло...

— Не задавал. Наверное, по присущей ему театральности я выделил бы того же Вампилова, Розова, безусловно, который немножечко городскому менталитету ближе, Арбузова. Из сегодняшних не могу, увы, назвать никого, потому что то безобразие, которое они пишут, драматургией считать невозможно. К счастью, еще есть Распутин, Белов, но они несколько в другом жанре работают...

— ...оба не драматурги...

— Они литераторы, но Распутин, как и Шукшин, все-таки очень близок к театру. Знаете, я в нашем училище Щепкинском работаю уже много лет (кстати, недавно ему исполнилось 200 лет), так вот, специально для первокурсников после второго семестра мы берем для инсценировки произведения Шукшина, Распутина, Белова, какие-то вещи Вампилова. Это хороший язык, это русская самобытность, а уже на втором курсе, на первую поднявшись ступень, переходим к Островскому — так легче дотянуться до классика...

Только теперь я понимаю, что, очевидно, эти писатели, сформировавшиеся в ХХ веке, все-таки ближе нам, сегодняшним, — особенно молодежи, что сразу Островский — это трудно, и эти люди (дай Бог им здоровья, потому что, слава Богу, многие из них еще живы) дают нам возможность какого-то движения вперед. Сейчас вот тоже есть проза — Маканин, к примеру: он тоже очень современный, понятный и близкий, так что писатели у нас есть, а вот с драматургами не сложилось.

— Что еще отличает Малый театр — вы не измываетесь над классикой: над Островским, Гоголем, Чеховым, — когда это делают под флагом эксперимента многие...

— Это дань нашей школе: Малый — единственный, пожалуй, театр, который сохраняет традиционный подход к классике: и в костюмах, и в гриме... Не совсем уж так скрупулезно: бороды, дескать, только такие должны быть, и никаких других, но если, допустим, это ХIХ век, начало ХХ-го, то мужчины с усами ходили и с бородами, поэтому будьте добры... Кстати, я не поэтому много лет назад усы отпустил, хотя и поэтому: раньше все клеил их, клеил, потому что такие роли играл.

— Надоело, наверное, клеить...

— Да, и подумал: «Ну что ж это я?». У нас в театре я не один такой, и актерам мы это разрешаем. Почему? Потому что впечатление растительность на лице не портит — наоборот, дополняет образ, а современному зрителю это важно, он хочет увидеть, какими были прадеды и прабабушки.

«ЕСЛИ ВЕРДИ ОПЕРУ НАПИСАЛ, НЕ НАДО ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ ОДЕВАТЬ ТАМ В ШИНЕЛИ, ЕСЛИ ОСТРОВСКИЙ ПИСАЛ О КУПЦАХ, НЕ СЛЕДУЕТ ИМ ЗОЛОТЫЕ ЦЕПИ НА ШЕИ ВЕШАТЬ»

— Как, если не секрет, вы относитесь к современным режиссерским изысканиям, всем этим новшествам с раздеванием на сцене, с матом?

— Вы очень хорошо сказали: изыскания — я бы, будь на то моя власть...

— ...поотбивали бы им руки?..

— ...подобное прекратил бы. Понимаете, если Верди оперу написал, то не надо действующих лиц одевать там в шинели, если Островский писал о купцах, не следует им золотые цепи на шеи вешать. Они что же, зрителей идиотами, что ли, считают? Нет, публика режиссеров, которые это ставят, умнее.

Мы вот проводим — к сожалению, не ежегодно, а через год — Всероссийский фестиваль «Островский в доме Островского», куда только провинциальные приглашаем театры, и они, те, кто сохраняет традиции, очень хорошие привозят спектакли. Однажды актеры одного весьма известного коллектива играли у нас «Свои люди — сочтемся», поставленный не менее известным режиссером...

— ...и вы пошли посмотреть?

— Ну, естественно — все-таки я хозяин фестиваля, а меня еще и предупредили: «Ты погляди непременно». После первого акта отлегло от сердца: «Да все нормально», а во втором те же актеры вышли на сцену в свитерах, с цепочками, перстнями — в общем, изображали нынешний высший свет, или, как теперь говорят, элиту (хотя я не понимаю, почему именно этих людей надо именовать элитой, — есть ведь другое название). Я у режиссера спросил: «Зачем ты это сделал?». — «Чтобы зритель понял», — последовал ответ. «Да он, — возмутился я, — умнее нас с тобой», потому что люди и плачут в зале, и смеются до слез, и тишина гробовая бывает...

— ...если искусство-то настоящее...

— Совершенно верно, а если кто-то на сцене разделся — это еще не искусство. Много лет назад я был в Японии на премьере фильма Сергея Соловьева «Мелодии белой ночи»...

— ...замечательной советско-японской картины о любви...

— ...где никто не раздевался. Превосходная режиссерская и операторская работа, прекрасная музыка, а рядом (кинотеатр двухзальный был) шел фильм «Эммануэль», который как раз в это же время вышел на экраны. Премьеры и в одном зале были, и в другом...

— ...и вы заглянули?

— Да, потому что много об этом слышал. Ну, посмотрел... Там французские актеры играли хорошие, английские, но это не искусство, я так про себя подумал, и когда на следующий день проходила пресс-конференция по поводу нашего фильма, японские журналисты все намекали: «А вот у вас там любовь есть, но вы все вокруг да около...». Ну, мы же раньше любовь вот так снимали (показывает — по грудь)...

— ...чтобы, не дай Бог, ничего ниже пояса не показать...

— Да, но, с другой стороны, а зачем ниже показывать? Я сидел, намеки эти терпел, а потом взорвался — у меня бывает такое. «Вы вот взрослые люди, — воскликнул, — а говорите такие вещи, интересуетесь, почему то, почему се, а я сходил, посмотрел эту хваленую «Эммануэль» — ну и что такой фильм дает, если любой из вас и из нас, кто только захочет, может похлеще придумать?». Вы знаете, шквал аплодисментов раздался...

С тех пор на гастролях в Японии мы с театром были четыре раза, я у них дважды снимался, и меня принимают там так, как дай Бог, чтобы здесь принимали: «Ой! Соломин-сан!». Тот случай до сих пор вспоминают, потому что я был искренним — я сказал, что на такие фильмы направление врача давать надо, чтобы в кассе человек мог предъявить справку и получить бесплатный билет. Это для больных людей, а здоровый мужик или здоровая баба — Господи! — в подобной «виагре» отнюдь не нуждаются.

«ИНОГДА Я СРЫВАЮСЬ — НЕРВЫ УЖЕ НИ К ЧЕРТУ, ДА И ВОЗРАСТ СКАЗЫВАЕТСЯ»

— Продолжая о новшествах разговор... Михаил Задорнов как-то сказал мне, что сейчас ставят Чехова, где дядя Ваня — гомосексуалист, а три сестры — лесбиянки, повсеместно на русской сцене звучит мат — вы это видели, слышали?

— Нет, на эти постановки я не хожу, хотя сам в работе иногда матерюсь — оно так доходчивее. Либо ты говоришь долго, либо одно слово — и все становится ясно, особенно когда на улице общаешься. Иногда, чего уж греха таить, я срываюсь — нервы уже, наверное, ни к черту, да и возраст сказывается... Как-то подъехали мы с водителем поздно после спектакля к магазину: жена — она меня туда не пускает — пошла что-то купить, а мы остались в машине ее ждать.

Напротив нас был такой скверик, и там собралась молодежь лет по 15-16. Они распивали пиво, видно, вовсю матерились (мы, правда, не слышали), а какой-то пожилой человек, выйдя из магазина, подошел и стал что-то укоризненное им выговаривать. Водитель мой Александр Николаевич (хотя ему уже за 50, мужик он серьезный) запереживал: «Зря это он, ведь все равно не поймут — не дай Бог, еще и побьют». Не успел этого сказать, как на старика сверху, с балюстрады, прыгнул один подросток, а может, и два — я уж не помню. Его ударили, он упал, недоросли эти заржали...

Молниеносно, синхронно, не сговариваясь, мы с водителем выскочили в две двери из машины и кинулись к ним. Разделяло нас метров 10: конечно, те двое сразу же побежали, но другие остались. Их было человек 15, по виду — десятиклассники. Что я им на чистом русском языке, чтобы лучше дошло, говорил...

— ...понятно...

— Потом уже там народ стал собираться: «Мы думали, они вас убьют», а я этих ребят вызывал: «Ну, давайте! Кто смелый, выходи! Только не все на одного, а на равных». Слава Богу, из магазина охранники подтянулись, и они убежали.

Это я к тому, что так уж нас воспитали. Я не герой, нет — нормальный человек, но иногда не могу сдержаться. Пока победа всегда оставалась за мной, но меня уже увещевают: не надо, не лезь! — молодежь, дескать, другая теперь, без тормозов, но сегодня, когда моральные устои пошли вразнос, кто-то же этим заниматься должен.

В искусстве — пока этого не отменял никто! — есть все-таки момент воспитательный. На юные души влияют и литература, и театр, и журналистика, и телевидение, но нас, тех, кто несет людям незыблемые ценности, становится все меньше и меньше. Пока, может, один театр и держится — все-таки большее количество театров до какого-то примитивизма не опускаются. Почему? Потому что мы уважаем своего зрителя...

— ...и традиции...

— ...которые сохранять надо.

— Для актеров Малого всегда было характерно безукоризненное знание русского языка — чистой, правильной, классической речи их учат?

— Да, у нас это с училища начинается, где и преподают, и мастерство ведут наши актеры, бывшие выпускники Щепкинского. На протяжении четырех лет мы к студентам приглядываемся и многих берем на какие-то роли со второго курса, с третьего. Недаром же я упоминал, что сегодня мы пятерых совсем молодых ребят на центральные роли вводим — вот в «Недоросле» сейчас трое заняты, в «Снежной королеве» две девчоночки-второкурсницы главные роли играют, но даже в этом детском спектакле народные артисты их окружают.

— Пусть подтягиваются, да?

— Актеры есть разные, некоторые поучить любят, и я всегда таким говорю: «Ты не учи — ты лучше скажи, как надо», но есть и другие, которые помогают, и потом, когда тебе дана реплика, ты все-таки должен отреагировать на нее так...

— ...чтобы соответствовать партнеру...

— Это первое, и второе — чтобы зритель тебя понял, хотя акустика у нас в зале очень хорошая.

— О — прекрасная!..

— Лучшая, во всяком случае, в Москве, но все равно слова выговаривать надо.

— Поскольку на сцене Малого театра идет преимущественно классика, актерам, я так понимаю, следует в совершенстве владеть этикетом — этому тоже в Щепкинском учат?

— Вы знаете, сейчас с этим стало довольно сложно, потому что носители манер поумирали. Вот когда я учился, у нас была такая профессор Шаломытова...

— ...уже и фамилий таких нет, правда?

— Это точно... Она была старше Веры Николаевны Пашенной, и хотя Пашенная статус имела выше, она весьма почтительно к Антонине Михайловне относилась. Та очень боевой была... Лицо чуть перекошенное — видно, после инсульта: бывало, задерет юбку, усядется: ну, кто первый пойдет отвечать? В зубах вечно папироса, икры крепкие — в прошлом все-таки балерина. Эта почтенная дама преподавала у нас танец и манеры, и было ей далеко за 80. Вот так придешь, на нее посмотришь и не скажешь, что аристократических кровей особа, но когда вставала — все врассыпную бросались... Она же девочек плеткой какой-то лупила.

— Да вы что?!

— Да-да-да! Мы все смеялись (вот вы говорите: кто нас манерам учит?), но она точно все знала и в наши головы это вдолбила. Этих людей, по крайней мере, некоторых, еще можно было бы приглашать, но они оказались никому не нужны.

Помню, работа над фильмом «Моя жизнь» по Чехову шла, артисты все вроде хорошие — четверо нас было, и как-то режиссер говорит: «Завтра мы будем снимать застольную сцену — давайте обсудим». Ну и вот мы сидели — нафантазировали черт-те что, а в качестве консультанта какого-то из дворянских отпрысков пригласили. Пришел этот человек, посмотрел на стол: «А зачем красная икра?» — спросил (это я на всю жизнь запомнил). «Ну как же?» — я удивился: икра нам казалась непременным атрибутом аристократической жизни, тем более тогда, 40 лет назад, когда рядовому гражданину этот продукт был недоступен, а он: «Что вы! Это только извозчики ели. С блинами!» (смеется). Вот и все! — зато сегодня мы ахаем: ой, икра красная!

«С ПАШЕННОЙ Я ГЛАЗ НЕ СВОДИЛ — ТАК СОБАКА НА ХОЗЯИНА СМОТРИТ, ПЫТАЯСЬ ВО ВЗГЛЯДЕ ЕГО ЧТО-ТО ПРОЧЕСТЬ»

— Вы родились в Чите и, насколько я знаю, в юности совершенно случайно посмотрели документальный фильм «Малый театр и его мастера» — тогда вам и захотелось на эту сцену попасть?

— Я даже признаться в этом не смею, захотелось или нет.

— Слушайте, где Чита, а где Малый театр — это же разные совершенно планеты...

— Читу восемь тысяч километров от Москвы отделяют, но меня увиденные на экране актеры просто потрясли — я до сих пор под впечатлением.

— Сколько вам лет-то было?

— Сейчас скажу: это 49-й был год, значит, 14, но я до сих пор могу перечислить почти всех артистов, которых уже нет и с которыми мне здесь потом посчастливилось вместе играть, так что это была любовь с первого взгляда.

— Вы сели в поезд и отправились в Москву в Щепкинское училище поступать?

— Да, причем ехали с отцом восемь суток — ему, хормейстеру, руководившему художественной самодеятельностью на железной дороге, был положен бесплатный билет, который он таким образом решил использовать. Здесь у нас никого не было: отец меня дожидался в скверике у Большого театра, пока я ходил на Неглинку сдавать экзамены — на это требовалась минимум неделя...

— Вспоминая о том периоде, вы однажды обмолвились: «Я был худой и не слишком умытый, за время пути прокоптился паровозным дымом, а на левой щеке имел шрам после вырезанного жировика»...

— Да, это правда, и когда я два тура прошел (оставался еще третий и потом конкурс), у отца на Ярославском вокзале похитили все деньги и документы. Ничего у него не осталось — даже партийный билет украли, что тогда означало для человека полный крах всего. В общем, это была трагедия — благо в Чите отца все знали, его имя в городе было известно... Случайно он встретил группу читинцев — их легко было на Ярославском вокзале найти, потому что оттуда поезда «Москва — Чита» и «Москва — Владивосток» через Читу отходят, и эти люди его спасли: из Министерства путей сообщения, которое находилось там же, через площадь, позвонили в Читу и подтвердили, что он — это он.

Слава Богу, выдали ему новый билет, и мне тоже, и вот тогда отец мне сказал: «Иди к Пашенной, объясни, что у нас произошло, и спроси: берет она тебя или нет. Если согласна взять, пусть, а если нет — уедем обратно». Делать было нечего, и я направился прямиком в училище. На мое счастье, Вера Николаевна была там: на кафедре велось какое-то обсуждение, и я попросил секретаря Адель Яковлевну ее вызвать. Эта очень строгая дама с папиросой, — она «Беломорканал» курила! — взглянув на меня, предложила: «Присядьте (на вы. — Ю. С.). Сейчас я узнаю».

— Колоритная, видно, фигура...

— Очень (она, кстати, потом у Царева секретарем работала). Адель Яковлевна меня обнадежила: «Вера Николаевна вас примет», и действительно, какое-то время спустя вышла Пашенная: «Кто меня спрашивал?». Я встал. «Чего тебе, деточка?». Я все рассказал и добавил отцовскую фразу: «Если согласны меня взять, то берите, а если нет — я уеду обратно в Читу», и вот стоял так и глаз с нее не сводил — знаете, так собака на хозяина смотрит, пытаясь во взгляде его что-то прочесть.

Потом уже, когда вышел на улицу, у меня ру

22 марта в артистическом салоне на 7-м этаже Дома актера им А.А.Яблочкиной состоится встреча с художественным руководителем Малого театра народным артистом СССР Ю.М. Соломиным. Встречу ведет народная артистка России – Л.В. Максакова.

Начало в 19.00

Организатор - Черновская Л.С.

Во вторник в посольстве Японии Юрий Соломин и Майя Плисецкая получили орден Восходящего солнца (золотые лучи с шейной лентой). Как подчеркнул посол Тикахито Харада, «великая балерина и известный артист внесли вклад в развитие российско-японских культурных отношений. Выражаю уважение и признательность, в том числе и от его величества императора, за великие достижения этих прекрасных людей». В отношении Юрия Соломина имелись в виду его съемки в фильме Куросавы «Дерсу Узала» и неоднократные визиты с гастролями Малого театра. По окончании торжественной церемонии актер ответил на вопросы «НИ».

«НАШУ КУЛЬТУРУ РАЗРУШАЕТ ЕГЭ»

Во вторник в посольстве Японии Юрий Соломин и Майя Плисецкая получили орден Восходящего солнца (золотые лучи с шейной лентой). Как подчеркнул посол Тикахито Харада, «великая балерина и известный артист внесли вклад в развитие российско-японских культурных отношений. Выражаю уважение и признательность, в том числе и от его величества императора, за великие достижения этих прекрасных людей». В отношении Юрия Соломина имелись в виду его съемки в фильме Куросавы «Дерсу Узала» и неоднократные визиты с гастролями Малого театра. По окончании торжественной церемонии актер ответил на вопросы «НИ».

– Юрий Мефодьевич, в Японии вы бывали не раз. А чему, на ваш взгляд, наша страна должна поучиться у японцев?

– Прежде всего сохранению и удивительно бережному отношению к своей культуре, к своим корням и традициям. Как японцы относятся к театру и к артистам, достойно восхищения. Вот у нас говорят: «Зачем нужны актерские звания? Ну что из того, что ты народный или заслуженный артист, главное ведь – талант». Так-то оно так, талант и работоспособность, конечно, на первом месте, но звания подчеркивают твою преемственность к культуре страны. Японцы это понимают, и потому у них есть звание – национальное достояние. Ты не сможешь понизить себе планку, если тебя наградили столь высоким званием. Или мне вспоминается пример другого рода. В 1990 году Малый театр поехал на гастроли в Японию, и у нас был очень хороший продюсер Аба-сан. Не могу сказать, что были аншлаги, но встречали нас замечательно. Потом мы были на гастролях в 1993-м, в 2002-м и в 2004-м годах. И с каждым разом зрителей становилось все больше – вплоть до аншлагов. Аба-сан сказал: «Вот видишь, почему так произошло. Японцы заинтересовались Малым театром, стали считать его своим». У них в бюджете страны есть очень важная графа – средства на воспитание нации, и эти средства очень правильно они распределяют: не жадничают, поскольку понимают, что без здоровой нации не может быть развития культуры. И это внимательное отношение к своей культуре проявляется буквально во всем. Например, когда я четыре года назад побывал в Японии, стал очевидцем некоего ритуала. Маленьких деток одели в кимоно и вывели на прогулку. Зачем это? А мне объяснили: мол, мы таким образом обучаем их традициям. И когда это видишь, то тебя охватывает необъяснимое чувство радости и восторга за их меру ответственности перед культурой.

– Ваши выпускники Щепкинского училища тоже всегда отличались особой культурой. Но вы, помнится, с горечью говорили о том, что с каждым годом процесс обучения дается сложнее, поскольку культурный уровень абитуриентов оставляет желать лучшего…

– Я могу вам о новой тенденции сказать. Ситуация не просто стала еще хуже, впору кричать караул. Кто виноват – известно. Чиновники, которые ввели ЕГЭ. В школах уничтожены гуманитарные часы, и это разрушает нашу культуру, ведь без гуманитарных часов не может воспитываться человек. Без культуры нет общества, без искусства нет развития – это прописные истины, сколько бы мы ни преклонялись перед Западом. Я не раз замечал: вот садишься в такси, водителю лет сорок, а может, пятьдесят, он тебе в разговоре и Есенина прочитает, и на Пушкина сошлется. Пускай на своем уровне, пускай не всегда верно, но для него эти имена что-то значат. Это что такое? Это наша школа. Конечно, советскую систему образования есть за что ругать, но ведь и очевидные вещи сбрасывать со щита нельзя. Пушкина выпускники школ знали.

– Кстати, а могут ли абитуриенты назвать имена великих актеров Малого театра: Царева, Ильинского, Яблочкиной, Пашенной, Турчаниновой?

– Это наша боль. Большинство из них не знают этих имен, зато все называют Шварценеггера и прочих голливудских звезд. И это в очередной раз говорит об уровне российского образования: виновата ли молодежь в том, что не знает своих корней? Посмотрите телевизор – там ведь сплошное навязывание американского образа жизни. Как бы хорошо ни было за рубежом, но у России своя культура, свой менталитет, и потому очень важно поддерживать наши традиции, а не подселять искусственно чужие правила жизни. Самое главное, что актерская профессия – штучный товар. В Щепкинском училище всегда набирались курсы по 25 человек. Из них заканчивало 18–20, а артистами становились 5–7 человек. Но остальные не бросали театральную профессию и становились директорами театров, администраторами, режиссерами, устраивались на работу в кино или занимались сценической педагогикой. А теперь все изменилось. Актерами становятся несколько человек, остальные стараются уйти в какой-нибудь бизнес, чтобы побольше зарабатывать.

– Не могу не спросить о текущем репертуаре Малого театра. В последние два года вдруг возникла непонятная пауза, вышел только «Дон Жуан» и один из студенческих спектаклей перенесен на сцену филиала. Но нет обещанной «Войны и мира» Сергея Соловьева, нет «Скучной истории», «Пиковой дамы» и ряда других постановок, о которых объявлялось еще в прошлом году…

– «Война и мир» действительно не сложилась, поскольку Сергей Соловьев получил грант на съемки кино, и масштабную работу пришлось отложить. Но сейчас у нас в работе «Скучная история», «Пиковая дама», «Бесприданница» и «Дети Ванюшина». Эти спектакли выйдут до конца сезона. Пауза возникла из-за того, что существуют обстоятельства чисто человеческие. Существуют болезни. Существуют наши замены, когда говорят: «Ну мы пришли на «Горе от ума», а нам показали «Ревизора». Да не «показали», просто заболели артисты, и мы вынуждены были, не отменяя спектакль, заменить название в афише: хотите вернем деньги, а хотите – посмотрите эту постановку. Это нормальная практика для многих театров. Тем более что выпустить одного больного человека на сцену – это значит, что завтра заболеют еще трое, а то и четверо. Но некоторым зрителям это трудно понять: «Неужели нельзя заменить артиста?» Нельзя. И вот из-за этих болезней сроки премьерных спектаклей пришлось перенести, но потерпеть осталось немного – скоро все выйдет. «Скучную историю» репетируем уже на сцене. Там были кое-какие проблемы, связанные с технической стороной. Проблема не до конца решена, но мы работаем. А в «Пиковой даме» заглавную роль сыграет Элина Быстрицкая, которая в свои годы заслужила персональную постановку. Это и есть то самое преклонение перед традициями, ведь спектакль решен в классической манере очень хорошо, а традиции надо сохранять.

ВИКТОР БОРЗЕНКО, «Новые Известия» 1 марта 2012 года

Репортаж Вести.ру

Репортаж Телеканала «Культура»

ЮРИЮ СОЛОМИНУ ВРУЧИЛИ ОРДЕН ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

Репортаж Вести.ру

Репортаж Телеканала «Культура»

В прошлом приме-балерине Большого театра Майе Плисецкой и художественному руководителю Государственного академического Малого театра, известному актеру театра и кино Юрию Соломину сегодня вручена одна из самых престижных наград Японии - орден Восходящего солнца /Золотые лучи с шейной лентой/. Торжественная церемония с участием деятелей культуры и представителей общественности состоялась в посольстве Японии в Москве.

Приветствуя гостей, посол Тикахито Харада отметил, что «великая балерина и известный артист внесли определенный вклад в развитие российско-японских культурных отношений». «Выражаю уважение и признательность, в том числе и от Его Величества Императора, за великие достижения этих прекрасных людей», - подчеркнул посол. «Своими визитами в Японию Майя Плисецкая очаровала многих японцев, - продолжил он. - Говоря о Юрии Соломине и о его связях с Японией, можно констатировать, что этот артист сыграл также значительную роль в популяризации японской культуры».

«У меня к японцам особое отношение, - заметила Плисецкая. - В Японии мне нравится абсолютно все, особенно то, что касается вкуса, воспитания и культуры». «То признание и успех в Японии забыть невозможно, да и не хочется, - добавила прима-балерина. - Спасибо всем за столь высокую оценку моего творчества».

Со своей стороны, художественный руководитель Малого театра также поблагодарил «японское правительство, посла и всех, кто работает в посольстве». «Что касается человеческих качеств, то японцы очень доброжелательны и внимательны, - сказал Соломин. - В трудный момент они всегда поддержат и помогут». «В этот момент мне хочется вспомнить, прежде всего, своих родителей и преподавателей, которые дали мне путь в кинематограф как в национальном масштабе, так и в мировом», - отметил заслуженный деятель искусств.

Одним из первых европейцев и первым русским, получившим орден Восходящего солнца, стал в 1907 году Всеволод Руднев, герой русско-японской войны, командир знаменитого крейсера «Варяг».

ИТАР-ТАСС, 28 февраля 2012 года

«ОНИ ЖИЛИ В НАШЕМ ВРЕМЕНИ, НО ОСТАВАЛИСЬ В СВОЕМ...»

Вера МАКСИМОВА, «Планета красота», №11-12 2011 год

«ОНИ ЖИЛИ В НАШЕМ ВРЕМЕНИ, НО ОСТАВАЛИСЬ В СВОЕМ...»

Юрий Соломин попал в Малый театр в счастливое для коллектива, обильное на таланты время. Старшие, в возрасте от шестидесяти до девяноста лет, — Яблочкина, Турчанинова, Рыжова, Пашенная, Зубов, Ильинский, Царев, Бабочкин, Анненков, Владиславский, [link Sashin-NikolskiyA">Сашин-Никольский, Любезнов — были в полной творческой силе. Даже самая «старинная» из всех, разменявшая девятый десяток лет, еще «императорская», Александра Александровна Яблочкина продолжала выходить на сцену в последних своих ролях.

«Великие старики» стали частью его судьбы. Невозможно было привыкнуть к чуду их появления на сцене, к их мастерству, столь невероятному, что нечего было и пытаться проникнуть в его тайну. Ежевечерне, в одиночку, по двое — по трое или всем множеством (когда на большой сцене шли многолюдные «Горе от ума» и «Ревизор») они появлялись в узких коридорах третьего актерского этажа, — вплывали, шествовали неспешно и величественно. Женщины — в свою гримуборную, где возле белых дверей на стене сверкали медью таблички с легендарными именами. Мужчины — в свою.

Коридоры за кулисами Малого театра были в те времена так же узки, как и теперь. Молодые тогда были похожи на молодых нынешних. Озорные, веселые, горластые, ничуть не сентиментальные, они постоянно спешили куда—то, но каждый раз неизменно замирали в благоговении, прижимались к стене узкого коридора, распластывались на ней, чтобы дать дорогу «бессмертным».

Однако еще прежде «стариков» — по-старинному любезных, важно-плавных, любивших остановиться, расспросить новичка о жизни, о семье, о работе — под коридорными сводами слышалась музыка их речи, прославляемой вот уже третье столетие. Не раз Соломина спрашивали об этом, и он отвечал снова и снова, подбирая слова, чтобы объяснить людям: «Что это было? Как было? И отчего не забываемо и неповторимо?»

Они идеально владели русским языком. В старой предреволюционной России, в классических гимназиях, которые большинство из них окончили (иногда — с Золотыми медалями), учили хорошо. Иные еще до театра успевали пройти курс в Университете. Свое влияние оказывали на них культурные русские семьи, среда общения. Те же, кто приходил из провинции, из российской глубинки, приносили с собой нетронутость, первородность народной речи, чувство ее корней. Остальное довершал Великий театр, в котором, начиная с самого Щепкина, жила тяга к самообразованию, культуре, прекрасному.

Их звучащее слово рождалось на территории любви к родному языку. Нарушить его законы, музыку и гармонию они считали величайшим грехом. Но при идеальной правильности, их речь не была дикторски — нейтральной. В ней светилась индивидуальность актеров, их биография, корни, судьба. На плодоносящей почве русской речи они ткали каждый свой узор.

Молодой Соломин узнавал их по голосу, еще не видя. Изысканный европеизм слова у Турчаниновой, свободно говорившей по-французски, у Зубова, окончившего Сорбонну. Петербургский, теноровый распев Царева. Московскую речевую вязь, прелестное «акание» Варвары Николаевны Рыжовой. Чуть квакающую, с хрипотцой, специфическую речь Владиславского. Классицистский пафос, декламационность Анненкова...

Спектакли с их участием собирали палитру талантов, но еще и тембров, и речевых манер; подобно оперным, «разводились» по голосам. Унылой унисоннос ти не было и не могло быть.
Высшей целью своего искусства они избрали живого человека, человеческий космос, жизнь в ее движении, историю и вечность. Принадлежа одному направлению русского реалистического театра, театра национальных корней и традиций, они все были разные. Празднично яркие, простые до простодушия актеры интуиции, наития, озарения и душевно сложные интеллектуалы, аналитики в профессии... Пафосно мощные и владеющие тончайшим искусством полутонов... Одни из «стариков» преображались в ролях до неузнаваемости, как бывший мейерхольдо вец Ильинский. Другие — Пашенная, Турчанинова, Рыжова, Владиславский были всегда узнаваемы и радовали людей верностью себе. Тех свойств таланта и индивидуальности, которыми безмерно одарила их природа, хватало на все роли, все жизни. Главная «учительница» Соломина Вера Пашенная искала и находила в себе русскую купчиху начала ХХ-го века, «богатыря» Вассу Железнову; финку, хранительницу семейного очага, старую Хозяйку Нискавуори; жестокого деспота Домостроя — Кабаниху, и мещанку Кукушкину, и боярыню царских кровей Ефросинью Старицкую...

Единого канона для «великих стариков» не существовало и не было для них невозможного, недостижимого. Все вместе они свидетельствовали, насколько широко, «многоструйно» русло Малого театра.

И он их помнит, знает их, незабвенных!.. Прекрасное, смешное, трогательное в них...

В своем частном человеческом существовании они не были ангелами.

Враждовали, ссорились иногда на долгие годы (как бывшие мейер хольдовцы Ильинский с Царевым, или Ильинский с Бабочкиным, или Бабочкин с Жаровым). Дамы-акт рисы судили-рядили, злословили, как злословят и завидуют чужому успеху в любом театре. Избалованные славой и всенародной любовью, «старики» подчас были капризны, несправедливы, нетерпимы. На Художественном совете Бабочкин, великий советский артист с очень плохим характером, язвительно и желчно разнес лучшую роль Соломина — Кирюши Кисельникова в «Пучине» Островского, да еще высоким «противным» голосом передразнил молодого актера. Юрий обиделся, отказался играть Бориса в бабочкинской «Грозе», о чем впоследствии жалел и был очень рад, что незадолго до смерти успел помириться с Борисом Андреевичем.

Но ссорились «старики» при обыкновенных обстоятельствах и немедленно объединялись в могучую когорту, как только их Дому- Театру угрожала опасность. Надевали все свои ордена, лауреатские медали и отправлялись к высокому начальству. Бархат, кружево, старинные драгоценности в сочетании с государственными — императорскими, потом — советскими наградами стали своего рода «униформой» для актрис Малого. Мужчины во фраках и смокингах, с орденами на груди тоже выглядели эффектно, но не в такой степени, как дамы.

У всех у них были свои специфические приемы и приемчики, странности, приспособления, «нарушения» общепринятых правил. Иван Александрович Любезнов вместо того, чтобы сосредоточиться, собраться, заключить себя в «круг внимания», как полагалось «по школе», за мгновение до выхода на сцену любил рассказать партнерам веселый анекдот.

Дарья Васильевна Зеркалова приходила в театр за два часа до начала спектакля, но сидела в своей гримуборной до последнего мгновения, чтобы под отчаянный трезвон третьего звонка побежать, как девочка, по коридору, «низвергнуться» по лестнице и через Ермолове — кое фойе, не переводя дыхания, явиться на сцену, словно нырнуть в таинственную глубь вод.

В Малом существовал обычай — после удачной премьеры или накануне ее дарить молодому артисту что-либо на память. После успеха Соломина в роли Хлестакова артист Мишин преподнес ему серебряный знак Малого театра с миниатюрными медальонами корифеев, выпущенный к столетию коллектива, — большую редкость сегодня.

Пожилая актриса скромного положения Стоянова, в ролях аристократок и дам из общества «державшаяся очень прямо и выглядевшая благородно», однажды поднялась на третий, мужской этаж и вручила ему на счастье старинные перламутровые запонки и серебряную заколку для галстука.

На одну из репетиций чеховского «Дяди Вани», когда у Соломина особенно трудно шла роль Ивана Петровича Войницкого, вдова Ильинского — Татьяна Александровна Еремеева принесла галстук великого мужа, в котором он и играл многие сезоны, пока подарок не износился дотла.
Ему, с юности равнодушному к деньгам, к материальным ценностям, одежде, украшениям быта нравилось, что «старики», выросшие в окружении всевозможной красоты, имевшие средства ее приобретать, умножать, мало дорожили вещами. У многих актрис сегодняшнего Малого хранятся их подарки-сувениры — бижутерия прекрасной ювелирной работы; или веер из пожелтевших от времени страусовых перьев; чашка тонкого английского фарфора, а у кого-то — и перстень с сапфиром и бриллиантами.

Когда Соломина спрашивают, откуда в нем, сибиряке и провинциале, в его ролях (капитане Кольцове — « Адъютант его превосходительства», Царе Николае — «И аз воздам...», в грибоедовском Фамусове), — «порода» и «аристократизм», он сначала называет родителей — скромных интеллигентов из Читы. Потом повторяет свой любимый рассказ о пожилом военном враче, которого однажды, много лет назад, в юности, увидел в скверике на Театральной площади и, запомнив на всю жизнь, страстно захотел ему подражать.

А потом долго и с удовольствием говорит о «великих стариках»: «Они воспитывали собой».
Ему кажется, что всех их он знал лично.
И тех, кого застал, с кем играл, дружил, поступив пятьдесят пять лет назад, в Малый театр. И тех, кто умер задолго до него.

В фойе перед его кабинетом на стенах висят парадные портреты корифеев. Вальяжные, барственные, они расположились в непринужденных позах. Вот круглолицая с ямочкой на мягком подбородке, с горячими черными глазами легендарная Гликерия Федотова. Вот величественная «grande dame» Малого театра Турчанинова. Рядом — Варвара Николаевна Рыжова, в кружевной шали, с жемчугом на шее, причесанная просто, на прямой пробор, ласково и важно смотрит с полотна. В темных мехах полулежит в кресле Пашенная. Вот Пров Михайлович Садовский — младший, худой, элегантный, с серебряной головой. А вот моложавый, с румянцем на щеках со звездой Героя Социалистического труда — Царев...

Одни портреты, написанные М.Д.Кориным. В.П. Ефановым, К.Ф. Юоном, С.Г.Григорьевым, великолепны. Другие сделаны рядовыми живописцами. Но ощущение хозяев театра, их присутствия, не окончившегося со смертью, исходит от этих фигур и лиц.

В сумеречном Ермолове — ком фойе, где мерцают зеркала и отсвечивают желтизной старые фотографии на стенах, где горделиво выпрямилась во весь рост на знаменитом серовском портрете Ермолова (отличная копия была сделана специально для театра), в притененных коридорах, в которых никогда не бывает шума и толчеи, в ночное время, когда театр пуст, возникает мистическое чувство, что «великие старики» так и не ушли из этих древних массивных, стен, сохранивших свой цвет, фактуру, очертания.

Они здесь, поблизости от него, за стеной. Каждое утро Соломин проходит мимо них. Вот уже пятьдесят пять лет они — живая среда его обитания.

Не случайно он не разрушает гримуборную, выстроенную в углу, на полу Ермоловского фойе, совсем близко к сцене, в которой в разное время сидели Южин, Яблочкина, Пашенная, Гоголева, Панкова, Ликсо.

А в его кабинете над старинным диваном карельской березы висит портрет Александра Павловича Ленского, — немолодого, великолепного, со следами большой красоты, истинного «премьера» императорской сцены. Прекрасные, выпуклые, голубые глаза смотрят устало и умно. Наверное, Ленский был в точности такой, когда знаменитый прозаик и начинающий драматург Чехов принес ему свою раннюю пьесу «Леший» и получил в ответ от Александра Павловича сокрушительную критическую отповедь.

Рядом с Ленским Соломин поместил портрет любимой его ученицы Пашенной. Вера Николаевна изображена незадолго до смерти, в свободной и полной достоинства позе. В полуопущенных веках, в бледности, в горькой складке рта — предчувствие близкого конца, прощание и печаль.

Теперь и он, семидесятисемилетний, может сказать «В глубокой старости Театр — единственный Дом, который остается с тобой до конца».
Он убежден, что это плохо, когда в театре нет «своих» «стариков»,
Верховных авторитетов, театрального Бога или Богов. И еще он неколебимо уверен, что в Малом театре «старики» особенные.

Анненков, когда ему было девяносто восемь лет, однажды открыл дверь в кабинет Соломина и с порога, не снимая пальто, гневно потребовал ответа: «Юра, почему ты не думаешь о моей перспективе в театре?!»

В последний раз он вышел на сцену, когда праздновался его столетний юбилей (на самом деле актеру было 104 года), в роли боярина Луп-Клешнина — убийцы Царевича Дмитрия в «Царе Борисе», а потом прочитал, прогремел, вдохновенно и гневно «пропел» пушкинского «Пророка».
Более, чем 90-летние играли: Яблочкина, Рыжова, Панкова, Еремеева...

Те, которые в когорте «великих» были моложе, до старости считались «молодыми». Шестидесятилетняя Гоголева казалась Яблочкиной совсем молодой. Однажды Александру Александровну обокрали. Вместе с компаньонкой привязали старейшую актрису к стулу и продержали так несколько часов, шаря у нее на глазах по ящикам и кофрам. Но «железная старушка», чтобы обмануть грабителей, сказала, что в шкатулках у нее не драгоценности, а театральные стекляшки. Узнав о случившемся, ей позвонили из театра спросить, сможет ли она после такого потрясения играть вечером? Если нет, то Елена Николаевна Гоголева готова ее подменить. И услышали в ответ непреклонное: «Играть буду я, а Леночка еще наиграется...»

«Стариков» Малого отличала редкая сосредоточенность на театре, полная и безраздельная отдача ему. Хотя они преподавали в театральных школах; снимались в кино, выступали на эстраде, участвовали в «сборных» концертах.
Пашенная, видя, как растет кинематографическая слава ее талантливого ученика, с тревогой спрашивала Соломина: «Ты не слишком много снимаешься?»

«Старики» Малого театра играли в спектаклях выдающихся режиссеров и режиссеров рядовых, «домашнего уровня». Могли играть вовсе без режиссуры, сговариваясь между собой, стихийно слагаясь в ансамбль, самостоятельно доводя роли до степени шедевров.

Мировая и отечественная классика была им «по росту», по масштабу таланта, умения, души и стала главной территорией их творчества. Но они обязаны были играть и в советских пьесах, нисколько не роняя себя даже в конъюнктурных ремесленных поделках. Необъяснимо, но этот заказной, «идеологически выдержанный», мало художественный репертуар не искажал и не принижал их. Словно были они недоступны порче и пошлости. А иногда, участвуя в постановках одиозного Софронова, или не сильно «даровитых» Корнейчука, Мдивани, создавали прекрасные роли, оставаясь на высоте своего искусства.

«Старики» Малого жили и работали в советскую эпоху. Некоторые становились «общественниками», «депутатами», почти государственными деятелями. И наград, Сталинских и Государственных у них имелось немало. И кооперативы коммунистическая власть для них строила, и земельные участки под дачи раздавала. Но какое-то эпическое отстранение от современности чудилось в них. Словно пребывали они в двойном измерении — в советские, постсоветские годы и в давнем времени отцов, матерей, дедов. Соломин нашел точные слова, чтобы сказать об этом особенном их свойстве: «Они жили в нашем времени, но оставались в своем».

Из актерских легенд Малого театра родилась и не исчезает в нем вера во всемогущество и самоценность актера. Он, мог бы присоединиться к суждению Ингмара Бергмана, считавшего, что «если играют хорошие актеры, они сами все найдут...»; что «множество пьес можно играть без режиссера... Это не так уж трудно. Ведь можно прочесть пьесу — и в ней все есть».
В Соломине живет та давняя молодая благодарность «старикам», вечное удивление пред ними. Он знает, что им, самодостаточным, гордым, в старости и слабости необходима материальная помощь, попросту — достойная зарплата. Но он также знает, что еще больше им нужна работа, возможность выходить на сцену, не только «отдавать» себя, но набираться у театра сил, чтобы жить, а не доживать.


Ему понятно, отчего Татьяна Александровна Еремеева, в капоре и рукавичках грибоедовской Графини-бабушки из «Горе от ума», отыграв и в ритмах мазурки протанцевав роль, стоит в уголке коридора и из ее аквамариновых глаз льются тихие слезы. Потому что совсем мало осталось у нее ролей. Невысокий Соломин склоняется над старой актрисой (сегодня крошечной, бестелесной), и кажется большим, сильным, сберегателем и защитником «стариков».

Он знает, что у Еремеевой по сию пору ясный ум и отличная память, и все еще нежный, как колокольчик, серебряный голос. Что она, написавшая две книги воспоминаний о великом муже Ильинском, недавно закончила третью — роман о любви. Он понимает, насколько важно для ветерана Геннадия Сергеева сыграть роль слуги Фамусова — Петрушки в «Горе от ума», поэтому в спектакле Малого театра Петрушка не молодой парень «с разорванным локтем», как значится у автора, а глубокий старик, наподобие чеховского Фирса.

Сверстники Соломина в Малом театре и младшие, новые, подчас сердятся на него за резкости, за раздражительность, за начальственное невнимание к ним (от двадцатипятилетней привычки безраздельно «править»), за то, что плохо ищет интересных и необходимых коллективу режиссеров... А «старики», как прежде, так и сегодня, обожают «Юрочку».


Вера МАКСИМОВА
«Планета красота», №11-12 2011 год

28 декабря в Малом театре вручили памятные знаки за выдающиеся заслуги в деле сохранения и развития традиций театра актрисам, отдавшим старейшей сцене более 50-ти лет жизни. Юрий Соломин и Тамара Михайлова поздравили народную артистку СССР Элину Быстрицкую, народную артистку России Лилию Юдину и заслуженных артисток России Клавдию Блохину и Ольгу Чуваеву.

Фоторепортаж Николая Антипова

Художественный руководитель столичного Малого театра, актер Юрий Соломин и режиссер Александр Сидоров стали лауреатами премии Службы внешней разведки России, сообщили РИА Новости в среду в пресс-службе СВР.

ЮРИЙ СОЛОМИН СТАЛ ЛАУРЕАТОМ ПРЕМИИ СЛУЖБЫ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ РФ

Художественный руководитель столичного Малого театра, актер Юрий Соломин и режиссер Александр Сидоров стали лауреатами премии Службы внешней разведки России, сообщили РИА Новости в среду в пресс-службе СВР.

Премия, отметили там, присуждается за вклад в создание художественных произведений в области литературы и искусства, посвященных внешней разведке.

Актер и режиссер отмечены за создание художественно-документального фильма «Агент А/201- наш человек в гестапо», снятого на основе рассекреченных материалов СВР России. Премьера картины состоялась на российском телевидении в День победы, 9 мая нынешнего года.

Фильм посвящен Вилли Леману, который был старшим офицером гестапо, куратором оборонной промышленности и военного строительства Германии. И только очень немногие знали его как ценнейший источник советской разведки под агентурным номером А 201 и псевдонимом «Брайтенбах».

Рискуя жизнью, Леман на протяжении долгих 12 лет передавал советской разведке сведения о подготовке гитлеровской Германии к войне против СССР. А 19 июня 1941 года на встрече с сотрудником берлинской резидентуры сообщил точную дату и время начала войны.

Торжественная церемония вручения премий состоялась в штаб-квартире СВР России в среду.

РИА Новости, 28 декабря 2011 года