06.05.2013
Подробнее
ЧАЙКА В ОКРУЖЕНИИ ХИЩНИКОВ
Александр МАКЕЕВ, «Литературная Россия», 3 мая 2013 года
ЧАЙКА В ОКРУЖЕНИИ ХИЩНИКОВ
Обрывистый берег Волги, вдали – лес и поле, на переднем плане беседка и трактир, слышны тревожные крики чаек, как бы предвещающие несчастье (кстати, имя Лариса в переводе с греческого – «чайка»). Декорации художника А.Глазунова к спектаклю Малого театра «Бесприданница» помогают зрителю настроиться на восприятие пьесы Островского, поставленной художественным руководителем театра Ю.Соломиным к 190-летию великого драматурга. Действительно, с одной стороны – заволжские дали, красота русской природы подчёркивают лиризм и поэтическую душу героини, с другой стороны – трактир, где сплетничают и ведут обыденные разговоры буфетчик и трактирный слуга. Этим выражается несовместимость души Ларисы с чуждым ей обывательским миром. Режиссёр и исполнительница главной роли артистка А.Иванова далеки от трактовки трагедии героини в узко-бытовом плане: лишь как бедной девушки без приданого. «Я сделалась очень чутка и впечатлительна», – говорит Лариса. Она иначе мыслит и чувствует, чем люди её окружения: её мать Харита Игнатьевна, женщина с неприкрытыми материальными страстями (Л.Титова), её жених Карандышев – маленький человек с огромными амбициями (Д.Марин), крупный делец Кнуров, скрывающий за высокомерием низменные вожделения (Я.Барышев), молодой предприниматель Вожеватов, друг детства Ларисы, отвернувшийся от неё в трагический момент (С.Потапов). Не случайно в первой сцене Лариса рассматривает в бинокль волжские просторы: она видит мир в другом масштабе. Мы встречаем Ларису в критический момент её судьбы: надежда на счастье – взаимную любовь с Паратовым – сменилась разочарованием, она готова выйти за нелюбимого Карандышева и уехать в деревню, чтобы забыться, отдохнуть от городской суеты и назойливых поклонников, но возвращение Паратова вселяет в неё новую надежду, крах которой она уже пережить не может. Здесь Лариса на обрывистом берегу (жизнь подошла к обрыву!) провоцирует Карандышева на выстрел, гневно крича ему в лицо: «Чьей ни быть, но не вашей!» Для героини её полное отчаяния признание «Я не нашла любви, так буду искать золота» страшнее смерти.
В пьесе Лариса, умирая, благодарит Карандышева и говорит, что любит всех. В спектакле нет этих слов. Здесь к умирающей героине подходят Паратов, Кнуров, Вожеватов и с ужасом застывают, глядя на неё, кажется, только в этот момент осознавая, что они виновники её гибели. Режиссёра можно понять: этих людей любить нельзя. Нельзя и прощать их. Особенно Паратова. Если в фильме Эльдара Рязанова «Жестокий романс» Никита Михалков сыграл Паратова как слабого человека, падкого до женской красоты, который не мог не поддаться обаянию Ларисы, то здесь артист А.Фаддеев играет хладнокровного соблазнителя, которому всё равно, что случится с Ларисой – лишь бы удовлетворить своё мужское самолюбие и насолить Карандышеву. Его Паратов в разговоре с Робинзоном смотрит не на актёра, а на зрителей, когда говорит: «Время просвещённых покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии». И слышишь, как зрители взволнованно перешёптываются. Что и говорить: звучит, к сожалению, актуально. Ведь взгляд на женщину лишь как на объект сексуальных наслаждений, отношение к артистам как к шутам, призванным веселить толстосумов – не такое уж редкое явление в наше время. Артист А.Кудинович, исполнитель роли Робинзона, прекрасно это раскрывает.
Мне показался спорным лишь один момент. У Островского Лариса поёт романс на стихи Е.Баратынского «Не искушай меня без нужды», и он звучит как мольба, обращённая к Паратову, которой тот не внял. В спектакле же артистка поёт романс «Когда б он знал» на стихи Е.Растопчиной. Эта замена не кажется убедительной: Паратов и так знает, что Лариса любит его.
Ю.Соломин как режиссёр всегда уделяет внимание бытовым деталям: обстановка, фотографии и картины на стене, безделушки вносят дополнительную характеристику в раскрытие героев, их вкусов, культурного уровня. В условных декорациях Островский бы не смотрелся.
Театру удалось главное: раскрыть трагедию поэтически-мечтательной, самолюбивой и гордой женщины в мире, где всё продаётся, где нет сострадания и все чужие друг другу. Этот спектакль не только раскрывает социальный конфликт, но и углубляется в сферу познания души, её страданий и противоречий, поэтому он и не оставляет зрителя равнодушным.
Александр МАКЕЕВ,
кандидат филологических наук
«Литературная Россия», 3 мая 2013 года
Обрывистый берег Волги, вдали – лес и поле, на переднем плане беседка и трактир, слышны тревожные крики чаек, как бы предвещающие несчастье (кстати, имя Лариса в переводе с греческого – «чайка»). Декорации художника А.Глазунова к спектаклю Малого театра «Бесприданница» помогают зрителю настроиться на восприятие пьесы Островского, поставленной художественным руководителем театра Ю.Соломиным к 190-летию великого драматурга. Действительно, с одной стороны – заволжские дали, красота русской природы подчёркивают лиризм и поэтическую душу героини, с другой стороны – трактир, где сплетничают и ведут обыденные разговоры буфетчик и трактирный слуга. Этим выражается несовместимость души Ларисы с чуждым ей обывательским миром. Режиссёр и исполнительница главной роли артистка А.Иванова далеки от трактовки трагедии героини в узко-бытовом плане: лишь как бедной девушки без приданого. «Я сделалась очень чутка и впечатлительна», – говорит Лариса. Она иначе мыслит и чувствует, чем люди её окружения: её мать Харита Игнатьевна, женщина с неприкрытыми материальными страстями (Л.Титова), её жених Карандышев – маленький человек с огромными амбициями (Д.Марин), крупный делец Кнуров, скрывающий за высокомерием низменные вожделения (Я.Барышев), молодой предприниматель Вожеватов, друг детства Ларисы, отвернувшийся от неё в трагический момент (С.Потапов). Не случайно в первой сцене Лариса рассматривает в бинокль волжские просторы: она видит мир в другом масштабе. Мы встречаем Ларису в критический момент её судьбы: надежда на счастье – взаимную любовь с Паратовым – сменилась разочарованием, она готова выйти за нелюбимого Карандышева и уехать в деревню, чтобы забыться, отдохнуть от городской суеты и назойливых поклонников, но возвращение Паратова вселяет в неё новую надежду, крах которой она уже пережить не может. Здесь Лариса на обрывистом берегу (жизнь подошла к обрыву!) провоцирует Карандышева на выстрел, гневно крича ему в лицо: «Чьей ни быть, но не вашей!» Для героини её полное отчаяния признание «Я не нашла любви, так буду искать золота» страшнее смерти.
В пьесе Лариса, умирая, благодарит Карандышева и говорит, что любит всех. В спектакле нет этих слов. Здесь к умирающей героине подходят Паратов, Кнуров, Вожеватов и с ужасом застывают, глядя на неё, кажется, только в этот момент осознавая, что они виновники её гибели. Режиссёра можно понять: этих людей любить нельзя. Нельзя и прощать их. Особенно Паратова. Если в фильме Эльдара Рязанова «Жестокий романс» Никита Михалков сыграл Паратова как слабого человека, падкого до женской красоты, который не мог не поддаться обаянию Ларисы, то здесь артист А.Фаддеев играет хладнокровного соблазнителя, которому всё равно, что случится с Ларисой – лишь бы удовлетворить своё мужское самолюбие и насолить Карандышеву. Его Паратов в разговоре с Робинзоном смотрит не на актёра, а на зрителей, когда говорит: «Время просвещённых покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии». И слышишь, как зрители взволнованно перешёптываются. Что и говорить: звучит, к сожалению, актуально. Ведь взгляд на женщину лишь как на объект сексуальных наслаждений, отношение к артистам как к шутам, призванным веселить толстосумов – не такое уж редкое явление в наше время. Артист А.Кудинович, исполнитель роли Робинзона, прекрасно это раскрывает.
Мне показался спорным лишь один момент. У Островского Лариса поёт романс на стихи Е.Баратынского «Не искушай меня без нужды», и он звучит как мольба, обращённая к Паратову, которой тот не внял. В спектакле же артистка поёт романс «Когда б он знал» на стихи Е.Растопчиной. Эта замена не кажется убедительной: Паратов и так знает, что Лариса любит его.
Ю.Соломин как режиссёр всегда уделяет внимание бытовым деталям: обстановка, фотографии и картины на стене, безделушки вносят дополнительную характеристику в раскрытие героев, их вкусов, культурного уровня. В условных декорациях Островский бы не смотрелся.
Театру удалось главное: раскрыть трагедию поэтически-мечтательной, самолюбивой и гордой женщины в мире, где всё продаётся, где нет сострадания и все чужие друг другу. Этот спектакль не только раскрывает социальный конфликт, но и углубляется в сферу познания души, её страданий и противоречий, поэтому он и не оставляет зрителя равнодушным.
Александр МАКЕЕВ,
кандидат филологических наук
«Литературная Россия», 3 мая 2013 года
08.04.2013
Подробнее
МАЛЫЙ ТЕАТР ЗАКРЫВАЕТ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗДАНИЕ НА РЕМОНТ И ОТБЫВАЕТ В ДЛИТЕЛЬНУЮ ГАСТРОЛЬ
МАЛЫЙ ТЕАТР ЗАКРЫВАЕТ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗДАНИЕ НА РЕМОНТ И ОТБЫВАЕТ В ДЛИТЕЛЬНУЮ ГАСТРОЛЬ
В разгар сезона Малый театр закрывает свое историческое здание на ремонт. Последний спектакль в Доме Островского дали в минувшее воскресенье. И теперь в самое ближайшее время прославленная труппа отправится в длительную гастроль. Об этом ИТАР-ТАСС сообщил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
Ольга Свистунова, 8 апреля 2013 года, ИТАР-ТАСС
В разгар сезона Малый театр закрывает свое историческое здание на ремонт. Последний спектакль в Доме Островского дали в минувшее воскресенье. И теперь в самое ближайшее время прославленная труппа отправится в длительную гастроль. Об этом ИТАР-ТАСС сообщил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
Ольга Свистунова, 8 апреля 2013 года, ИТАР-ТАСС
МАЛЫЙ ТЕАТР ЗАКРЫВАЕТ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗДАНИЕ НА РЕМОНТ И ОТБЫВАЕТ В ДЛИТЕЛЬНУЮ ГАСТРОЛЬ
В разгар сезона Малый театр закрывает свое историческое здание на ремонт. Последний спектакль в Доме Островского дали в минувшее воскресенье. И теперь в самое ближайшее время прославленная труппа отправится в длительную гастроль. Об этом ИТАР-ТАСС сообщил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
«Наше старинное здание давно нуждается в реконструкции, — подтвердил Юрий Мефодьевич. — Впрочем, ремонтные работы начались еще в прошлом году. Но они ведутся таким образом, что их не замечают не только зрители, но даже сотрудники театра».
По словам Соломина, позиция руководства заключается в том, чтобы не закрывать основную сцену надолго. Просто сейчас наступил такой этап, когда надо освободить помещение. И труппа собирается в дорогу.
Начинается большой гастрольный тур в Твери, где артисты Малого выступят с 16 по 19 апреля с двумя спектаклями «Правда — хорошо, а счастье лучше» по Островскому и «Дети Ванюшина» по пьесе Найденова. На 21 апреля запланирован однодневный выезд в Кинешму, опять же с Островским — с его комедией «День на день не приходится».
В мае Малый театр увидят зрители Баку, Саратова и Курска. А в июне артистов Дома Островского будут принимать в Сургуте и Петрозаводске.
К слову, москвичи тоже не останутся в накладе. До окончания сезона спектакли Малого театра будут в его филиале на Ордынке. Ближайший спектакль здесь, согласно афише, состоится 14 апреля. Это будет новая работа театра — «Село Степанчиково и его обитатели» по Достоевскому.
Ольга Свистунова, 8 апреля 2013 года, ИТАР-ТАСС
В разгар сезона Малый театр закрывает свое историческое здание на ремонт. Последний спектакль в Доме Островского дали в минувшее воскресенье. И теперь в самое ближайшее время прославленная труппа отправится в длительную гастроль. Об этом ИТАР-ТАСС сообщил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
«Наше старинное здание давно нуждается в реконструкции, — подтвердил Юрий Мефодьевич. — Впрочем, ремонтные работы начались еще в прошлом году. Но они ведутся таким образом, что их не замечают не только зрители, но даже сотрудники театра».
По словам Соломина, позиция руководства заключается в том, чтобы не закрывать основную сцену надолго. Просто сейчас наступил такой этап, когда надо освободить помещение. И труппа собирается в дорогу.
Начинается большой гастрольный тур в Твери, где артисты Малого выступят с 16 по 19 апреля с двумя спектаклями «Правда — хорошо, а счастье лучше» по Островскому и «Дети Ванюшина» по пьесе Найденова. На 21 апреля запланирован однодневный выезд в Кинешму, опять же с Островским — с его комедией «День на день не приходится».
В мае Малый театр увидят зрители Баку, Саратова и Курска. А в июне артистов Дома Островского будут принимать в Сургуте и Петрозаводске.
К слову, москвичи тоже не останутся в накладе. До окончания сезона спектакли Малого театра будут в его филиале на Ордынке. Ближайший спектакль здесь, согласно афише, состоится 14 апреля. Это будет новая работа театра — «Село Степанчиково и его обитатели» по Достоевскому.
Ольга Свистунова, 8 апреля 2013 года, ИТАР-ТАСС
27.03.2013
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: БЕЗ КУЛЬТУРЫ И ИСКУССТВА НЕТ НАЦИИ
В День театра можно поговорить о многом, но захотелось обратиться к истокам — к старейшему театру страны. А потому мы встретились с художественным руководителем Малого театра Юрием Соломиным.
Ася Иванова, «Вечерняя Москва» , 27 марта 2013 года
Ася Иванова, «Вечерняя Москва» , 27 марта 2013 года
ЮРИЙ СОЛОМИН: БЕЗ КУЛЬТУРЫ И ИСКУССТВА НЕТ НАЦИИ
В День театра можно поговорить о многом, но захотелось обратиться к истокам — к старейшему театру страны. А потому мы встретились с художественным руководителем Малого театра Юрием Соломиным.
- Юрий Мефодьевич, четверть века назад вас коллектив театра избрал своим художественным руководителем – какие эмоции вы испытали, когда узнали результаты голосования?
- Дело в том, что в Малом театре на тот момент я проработал 30 лет, а как раз тогда не стало Михаила Ивановича Царева, и образовалось вакантное место. Театр хотел, чтобы во главе оказался свой человек. Были выборы. Выбрали меня. Причем проголосовал весь коллектив – не только творческий, но и технический. Я сидел и ждал. Уже тогда я знал, кто голосовал против меня, но никогда никому не мстил. Позднее они становились заслуженными артистами, народными, - каждого нужно оценивать по достоинству.
- Страшно было соглашаться на такой ответственный пост, ведь согласие автоматически означало, что времени на профессию актера останется намного меньше?
- На это надо было пойти. Конечно, я предполагал, что будет меньше работы, меньше съемок и больше ответственности, больше врагов. Но, к счастью, все равно режиссеры предложениями меня не обделяли, и я выработал для себя правило: одна роль в два-три года.
Правда, за последние 10-12 лет было всего три роли, а сейчас я и вовсе играю только в одном спектакле. Конечно, это мало. Какие-то роли уходят. Ведь каждая роль требует своего возраста.
- Но ведь есть роли, которые с каждым новым годом только выигрывают, «наливаются»?
- Бывает и такое. Например, я смеюсь, но говорю, что роль Фамусова можно играть всю жизнь, пока стоишь на ногах и понимаешь, что ты можешь работать. Это роль без возраста.
- Тем не менее, как раз недавно вы восстановили «Вишневый сад» в постановке Игоря Ильинского.
- Это постановка очень большого мастера. Сам Ильинский играл в нем Фирса – последняя его роль была. Так что этот спектакль нужный – все эти годы мы стараемся сохранять его в репертуаре, хотя постоянно приходится делать вводы. Ведь не может человек по 10-15 лет играть семнадцатилетнюю девочку или юношу. Приходится иногда намекать, иногда говорить прямым текстом, что «пора вводить нового исполнителя». Но «Вишневый сад» мы сохраняем.
- Сейчас это единственная пьеса Чехова, которая идет на сцене Малого?
- Нет, еще «Три сестры». У нас был весь чеховский репертуар, начиная от «Иванова» Бабочкина: и «Вишневый сад» Ильинского, и «Леший» Бориса Морозова, и «Дядя Ваня» Сергея Соловьева, и «Иванов» Виталия Соломина, «Чайка»…
Кстати, «Три сестры» у нас появились почти случайно. В то время мы много гастролировали, трижды были в Японии, куда привозили весь свой чеховский репертуар – только «Трех сестер» не было. И вот наш японский продюсер буквально «уломал» меня, чтобы я поставил этот спектакль.
- Получается, что даже от Дома Островского за границей ждут Чехова?
- Чехова заграницей ждут всегда. Хотя и «Царя Федора» мы возили по их же просьбе. Обычно выбирают именно организаторы гастролей, а мы сами не слишком настаиваем на репертуаре – просто предлагаем названия на выбор. Но, конечно, мощные театральные страны, да и менее развитые в театральном плане, всегда обращают внимание именно на Чехова. Сравнить это можно с нашими ожиданиями от Комеди Франсез – конечно, мы ждем Мольера! А они мечтают увидеть, как Чехова играют русские.
- На недостаток зрителей во время гастролей жаловаться не приходится?
- Залы всегда битком. Многие русские, которые давно уехали за границу, приходят сами и приводят своих детей. Когда мы впервые отправились на гастроли в Израиль с «Вишневым садом» и «Царем Федором», то были поражены, что никто не брал наушники – все знали русский язык. И после «Царя Федора» люди кричали не «Браво!», а «Спасибо!». В первом ряду сидели пожилые люди, так они даже встать не могли – просто сидели и плакали…
А после «Вишневого сада» к нам за кулисы пришла молодая пара, а с ними зареванный десятилетний мальчик. Пришли с просьбой: «Вы нас извините, но ему так жалко дедушку, которого заколотили в доме…» Пришлось просить Валерия Носика, который играл Фирса, чтобы он быстро надел на себя костюм и вышел к ребенку – показать, что у «дедушки» все хорошо, что он жив. Вы бы видели, какое счастье было на лице у ребенка!..
- Трудно Малому театру находить «своего» режиссера? А то ведь бытует мнение, что режиссер Малому совсем не нужен.
- Мне кажется, это мнение несколько надумано. У нас всегда были разные режиссеры, причем среди них очень часто те, кого изгоняли из других театров. У нас работали и Эфрос, и Варпаховский, и Хейфец, когда его убрали из Театра советской армии, и Львов-Анохин, и Женовач после Малой Бронной, и Фоменко… Неправда, что Малом театре «съедают» режиссеров. Плохих «есть» - только желудок травить. А «есть» хороших – зачем? В этом логики нет. Кроме того есть и режиссеры, воспитанные непосредственно в Малом театре. Возможно, их спектакли не отмечены премиями, но отмечены зрительским успехом, что намного важнее.
- Однако сегодня все чаще слышишь (не применительно к Малому, а вообще, в театральной Москве): «съели» очередного режиссера.
- Чаще всего такое слышишь, когда из театра убирают среднего актера или режиссера. Да не съели, а убрали, а это уже другой вопрос.
- Сейчас, в юбилейный год Станиславского – только и разговоров, что о его «системе». А Малому театру она близка?
- Если разобраться, Станиславский просто аккумулировал все то, что узнал за свою жизнь. Он очень любил театр и брал уроки у артистов Малого театра, правда об этом почти никто не пишет. Он ведь учился у Федотовой, многое брал у Ленского. И никакого антагонизма тогда не было. Правда (смеется), они с Немировичем похитили Чехова из Малого театра…
- То есть в обучении актеров Малый театр и Щепкинское училище смотрят, скорее, в сторону Ленского?
- Александр Павлович Ленский был очень хорошим педагогом. Он был учителем Веры Николаевны Пашенной, а она – моей учительницей. И вот сейчас я веду курс и пытаюсь ввести в обучение именно систему Ленского. В двух словах она заключается в следующем. Набрав курс, Ленский давал ученикам задание приготовить за две недели любую роль по собственному выбору, а дальше смотрел результат. Остужев тогда приготовил Отелло. Ленский посмотрел, покачал головой и спросил: «Еще раз сыграть можешь?». Остужев ответил: «Могу». Сыграл, потом сыграл третий раз, четвертый… После шестого Остужев, наконец, сказал, что устал, что больше не может. На что Ленский: «Вот так должно быть с первого раза!»
Вера Николаевна нас учила: «На сцене нужно оставлять кусочек своего сердца». Вот в этом вся русская актерская школа – в сердечности и душевности. И никто в мире ее пока не переплюнул.
- Вы ежегодно видите сотни вчерашних школьников, которые горят желанием стать артистами. Как можно не ошибиться, выбирая достойнейших?
- Это очень легко. Даже если вам показать 10-15 абитуриентов, каждый из которых прочтет один отрывок, то вы сами сможете определить, кто чего стоит. Ни блата, ни откатов здесь быть не может, потому что каждый ученик – это гордость его педагога. Часто приходится отчислять студентов даже со второго курса. Такое случается, когда мы видим, что человек, совершив тот или иной поступок, просто не имеет права работать в театре, поскольку это нанесет искусству вред. Но для принятия такого рода решений, конечно, уже необходим опыт.
Был у нас один охламон – его все время ругали. Он стал известным артистом кино и режиссером. Так вот его ругали, но, тем не менее, «держали» в институте – значит, видели в нем что-то. Как же ему от нас досталось! Но возможно, именно поэтому он и стал таким, каков он сейчас.
- Воспитывать учеников – радость для вас?
- Работать со студентами – это как работать с тиграми. Ты берешь тигренка, умиляешься ему, но потом он может и лапой тебя ударить, и укусить. Но проходит время, и из тигренка вырастает огромный и красивый зверь, который делает все, что ты ему скажешь.
Я однажды снимался с тигром Вальтера Запашного и очень волновался, когда шел на съемочную площадку. В павильоне я увидел, как Вальтер ходит с тигром, держа его за ошейник. Вальтер, видя мое замешательство, говорит: «Не волнуйся, я ему уже все рассказал и всю систему Станиславского объяснил», - и хохочет. Дубль мы сняли. Потом пришлось делать еще дубль – сердце у меня было в пятках. Потом я узнал, что и Запашный тоже переживал, что на другой стороне павильона стояли специальные люди с брандспойтами и пугачами…
Вот что такое эта профессия. Иногда к артисту нужно подходить с лаской, но иногда и с кнутом. Опытные артисты сами все знают и сами кого угодно научат. А молодежи часто кажется, что все очень просто, и они уверены, будто все знают и умеют, потом выясняется, что не все… В таком случае, если кто-то вдруг решает уйти, то я никогда не обижаюсь. Даже, наоборот, могу посоветовать, куда можно пойти.
- За те годы, что вы преподаете в Щепкинском училище, что-то изменилось в самих студентах?
- Сейчас в театральных ВУЗах мы испытываем большой недостаток образованных ребят. Закончив 10 классов школы, они совсем не знают литературу, и нам год приходится тратить только на то, чтобы просто дать им необходимые гуманитарные знания. На то, чтобы рассказать им о Чехове, о Толстом… Они же читают по диагонали, да и то лишь положенное им по программе. А как артистка сможет «по диагонали» сыграть Катюшу Маслову? Нужно ведь не только литературу знать, но и эпоху, и общество того времени.
Поверхностное знание ничего не дает. Ни у нас, ни в других областях культуры, ни в медицине. В конечном счете, только здоровый человек (медицина), грамотный (школа), интеллектуально развитый (культура) может создать высококультурное общество, страну и народ. Конечно, всегда есть талантливые люди, которых в профессию привело сердце. Но ведь есть и те, кто поступили за деньги… Не помню, чья эта мысль, но, действительно, нужно вернуться к практике «распределения». Хотя бы на два года после окончания ВУЗа распределять выпускников в театры, оркестры, медицинские учреждения. Те, кто талантливы, смогут пробиться везде, а остальные хотя бы отработают за годы учебы! Большого вреда ведь от этого не будет. Работал же доктором Антон Чехов…
- Уже через месяц ваша большая сцена закрывается на ремонт. Учитывая, что проблемы с фундаментом вашего театра начались еще после ремонта Большого, наверное, смотрите на все грядущее с опаской?
- На самом деле, проблемы начались еще в 1990 году. Тогда государство выделило нам деньги, чтобы укрепить фундамент, но хватило лишь на центральную часть. Причем гарантия была 20 лет, а прошло уже почти 25… Теперь подошла наша очередь на ремонт, но, что страшно, на опыте Большого театра уже стало видно, какие могут возникнуть проблемы. Деньги выделены – все, как положено, но уже много сложностей создается. А в будущем, думаю, появятся и обвинения…
Мы творческие работники, нам нужен этот ремонт, но делаем-то его не мы. Мы предоставляем театр для ремонта, но всегда нам могут что-то не подписать, потому что в какой-нибудь бумаге будет недоставать запятой. Это вопрос социальный. А откатов мы не даем. Пока мы продолжаем делать все то, что намечено, исправлять ошибки, о которых нам говорят. Причем ошибки есть мелкие, а есть и серьезные, которые заметны даже мне – человеку, совершенно неискушенному в строительстве.
- То есть уже сейчас ремонт приносит одну только головную боль? На творческом процессе он сильно отражается?
- Просто мы плотно репетируем. С 10 утра один спектакль, с 15 – уже другой. С начала сезона мы выпустили четыре спектакля – такого, вообще, никогда не было. Но нас же загнали – нужно как-то оправдываться, нужно зарабатывать деньги. Вот, что нам говорят постоянно: «Нужно зарабатывать деньги».
- Значит ли это, что деньги окончательно встали во главу всего, даже в театре?
- Думаю, все-таки нет. Островский говорил: «Без театра нет нации». Я говорю чуть иначе: «Без культуры и искусства нет нации». В театре масса профессий: художники, актеры, режиссеры, слесари, костюмеры, гримеры, плотники, осветители, работники сцены, модельеры. И все они есть в нашем театре. Все, что делается для наших спектаклей, делается именно нашими мастерскими. Здесь творчество – везде. Все здесь люди творческие и высокопрофессиональные. И если что-то случиться, не дай Бог, и придется театр закрыть на какое-то время, то мы потеряем огромное количество замечательных профессионалов. Что и произошло во многих театрах Москвы и Санкт-Петербурга. Потерян класс, который воспитать за пару лет невозможно. Для этого нужны десятки лет. И если мы это утратим, то будет катастрофа.
- Статус «Театра Европы» вам помогает или это скорее почетное звание?
- Финансово ничем не помогает. Но помогает в общении с другими театрами и театральными людьми. Так, у нас за последние несколько лет ставили и ставят французские и итальянские режиссеры, проводятся гастроли за рубежом. Причем мы настаиваем на том, чтобы режиссеры ставили у нас так, как делали бы это у себя на родине. Или в прошлом мае мы провели международный фестиваль и форум, приняв более двадцати руководителей театров Европы. А в середине 1990-х первыми в Москве мы устроили фестиваль национальных театров Европы, на который приезжали и греки, и итальянцы, и англичане, и немцы. Позднее, правда, на подобное не хватало финансовых возможностей.
- А найти постоянных спонсоров не получалось?
- Вы знаете, бизнес не поддерживает театр. Да и вообще, театр и бизнес, на мой взгляд, вещи несовместимые. Я не хочу сказать ничего плохого. Я знаю, что многие бизнесмены помогают театрам, но все равно. Было бы очень эффективно и удобно осуществить ту схему, которая уже давно есть на Западе, где бизнес, поддерживающий культуру, имеет большие льготы. Тут ничего не надо придумывать. Но как быть с образованием? Ведь это та же проблема. Сложно совместить бизнес и образование или бизнес и медицину. А ведь именно все это и называется культурой нации.
Ася Иванова
«Вечерняя Москва» , 27 марта 2013 года
В День театра можно поговорить о многом, но захотелось обратиться к истокам — к старейшему театру страны. А потому мы встретились с художественным руководителем Малого театра Юрием Соломиным.
- Юрий Мефодьевич, четверть века назад вас коллектив театра избрал своим художественным руководителем – какие эмоции вы испытали, когда узнали результаты голосования?
- Дело в том, что в Малом театре на тот момент я проработал 30 лет, а как раз тогда не стало Михаила Ивановича Царева, и образовалось вакантное место. Театр хотел, чтобы во главе оказался свой человек. Были выборы. Выбрали меня. Причем проголосовал весь коллектив – не только творческий, но и технический. Я сидел и ждал. Уже тогда я знал, кто голосовал против меня, но никогда никому не мстил. Позднее они становились заслуженными артистами, народными, - каждого нужно оценивать по достоинству.
- Страшно было соглашаться на такой ответственный пост, ведь согласие автоматически означало, что времени на профессию актера останется намного меньше?
- На это надо было пойти. Конечно, я предполагал, что будет меньше работы, меньше съемок и больше ответственности, больше врагов. Но, к счастью, все равно режиссеры предложениями меня не обделяли, и я выработал для себя правило: одна роль в два-три года.
Правда, за последние 10-12 лет было всего три роли, а сейчас я и вовсе играю только в одном спектакле. Конечно, это мало. Какие-то роли уходят. Ведь каждая роль требует своего возраста.
- Но ведь есть роли, которые с каждым новым годом только выигрывают, «наливаются»?
- Бывает и такое. Например, я смеюсь, но говорю, что роль Фамусова можно играть всю жизнь, пока стоишь на ногах и понимаешь, что ты можешь работать. Это роль без возраста.
- Тем не менее, как раз недавно вы восстановили «Вишневый сад» в постановке Игоря Ильинского.
- Это постановка очень большого мастера. Сам Ильинский играл в нем Фирса – последняя его роль была. Так что этот спектакль нужный – все эти годы мы стараемся сохранять его в репертуаре, хотя постоянно приходится делать вводы. Ведь не может человек по 10-15 лет играть семнадцатилетнюю девочку или юношу. Приходится иногда намекать, иногда говорить прямым текстом, что «пора вводить нового исполнителя». Но «Вишневый сад» мы сохраняем.
- Сейчас это единственная пьеса Чехова, которая идет на сцене Малого?
- Нет, еще «Три сестры». У нас был весь чеховский репертуар, начиная от «Иванова» Бабочкина: и «Вишневый сад» Ильинского, и «Леший» Бориса Морозова, и «Дядя Ваня» Сергея Соловьева, и «Иванов» Виталия Соломина, «Чайка»…
Кстати, «Три сестры» у нас появились почти случайно. В то время мы много гастролировали, трижды были в Японии, куда привозили весь свой чеховский репертуар – только «Трех сестер» не было. И вот наш японский продюсер буквально «уломал» меня, чтобы я поставил этот спектакль.
- Получается, что даже от Дома Островского за границей ждут Чехова?
- Чехова заграницей ждут всегда. Хотя и «Царя Федора» мы возили по их же просьбе. Обычно выбирают именно организаторы гастролей, а мы сами не слишком настаиваем на репертуаре – просто предлагаем названия на выбор. Но, конечно, мощные театральные страны, да и менее развитые в театральном плане, всегда обращают внимание именно на Чехова. Сравнить это можно с нашими ожиданиями от Комеди Франсез – конечно, мы ждем Мольера! А они мечтают увидеть, как Чехова играют русские.
- На недостаток зрителей во время гастролей жаловаться не приходится?
- Залы всегда битком. Многие русские, которые давно уехали за границу, приходят сами и приводят своих детей. Когда мы впервые отправились на гастроли в Израиль с «Вишневым садом» и «Царем Федором», то были поражены, что никто не брал наушники – все знали русский язык. И после «Царя Федора» люди кричали не «Браво!», а «Спасибо!». В первом ряду сидели пожилые люди, так они даже встать не могли – просто сидели и плакали…
А после «Вишневого сада» к нам за кулисы пришла молодая пара, а с ними зареванный десятилетний мальчик. Пришли с просьбой: «Вы нас извините, но ему так жалко дедушку, которого заколотили в доме…» Пришлось просить Валерия Носика, который играл Фирса, чтобы он быстро надел на себя костюм и вышел к ребенку – показать, что у «дедушки» все хорошо, что он жив. Вы бы видели, какое счастье было на лице у ребенка!..
- Трудно Малому театру находить «своего» режиссера? А то ведь бытует мнение, что режиссер Малому совсем не нужен.
- Мне кажется, это мнение несколько надумано. У нас всегда были разные режиссеры, причем среди них очень часто те, кого изгоняли из других театров. У нас работали и Эфрос, и Варпаховский, и Хейфец, когда его убрали из Театра советской армии, и Львов-Анохин, и Женовач после Малой Бронной, и Фоменко… Неправда, что Малом театре «съедают» режиссеров. Плохих «есть» - только желудок травить. А «есть» хороших – зачем? В этом логики нет. Кроме того есть и режиссеры, воспитанные непосредственно в Малом театре. Возможно, их спектакли не отмечены премиями, но отмечены зрительским успехом, что намного важнее.
- Однако сегодня все чаще слышишь (не применительно к Малому, а вообще, в театральной Москве): «съели» очередного режиссера.
- Чаще всего такое слышишь, когда из театра убирают среднего актера или режиссера. Да не съели, а убрали, а это уже другой вопрос.
- Сейчас, в юбилейный год Станиславского – только и разговоров, что о его «системе». А Малому театру она близка?
- Если разобраться, Станиславский просто аккумулировал все то, что узнал за свою жизнь. Он очень любил театр и брал уроки у артистов Малого театра, правда об этом почти никто не пишет. Он ведь учился у Федотовой, многое брал у Ленского. И никакого антагонизма тогда не было. Правда (смеется), они с Немировичем похитили Чехова из Малого театра…
- То есть в обучении актеров Малый театр и Щепкинское училище смотрят, скорее, в сторону Ленского?
- Александр Павлович Ленский был очень хорошим педагогом. Он был учителем Веры Николаевны Пашенной, а она – моей учительницей. И вот сейчас я веду курс и пытаюсь ввести в обучение именно систему Ленского. В двух словах она заключается в следующем. Набрав курс, Ленский давал ученикам задание приготовить за две недели любую роль по собственному выбору, а дальше смотрел результат. Остужев тогда приготовил Отелло. Ленский посмотрел, покачал головой и спросил: «Еще раз сыграть можешь?». Остужев ответил: «Могу». Сыграл, потом сыграл третий раз, четвертый… После шестого Остужев, наконец, сказал, что устал, что больше не может. На что Ленский: «Вот так должно быть с первого раза!»
Вера Николаевна нас учила: «На сцене нужно оставлять кусочек своего сердца». Вот в этом вся русская актерская школа – в сердечности и душевности. И никто в мире ее пока не переплюнул.
- Вы ежегодно видите сотни вчерашних школьников, которые горят желанием стать артистами. Как можно не ошибиться, выбирая достойнейших?
- Это очень легко. Даже если вам показать 10-15 абитуриентов, каждый из которых прочтет один отрывок, то вы сами сможете определить, кто чего стоит. Ни блата, ни откатов здесь быть не может, потому что каждый ученик – это гордость его педагога. Часто приходится отчислять студентов даже со второго курса. Такое случается, когда мы видим, что человек, совершив тот или иной поступок, просто не имеет права работать в театре, поскольку это нанесет искусству вред. Но для принятия такого рода решений, конечно, уже необходим опыт.
Был у нас один охламон – его все время ругали. Он стал известным артистом кино и режиссером. Так вот его ругали, но, тем не менее, «держали» в институте – значит, видели в нем что-то. Как же ему от нас досталось! Но возможно, именно поэтому он и стал таким, каков он сейчас.
- Воспитывать учеников – радость для вас?
- Работать со студентами – это как работать с тиграми. Ты берешь тигренка, умиляешься ему, но потом он может и лапой тебя ударить, и укусить. Но проходит время, и из тигренка вырастает огромный и красивый зверь, который делает все, что ты ему скажешь.
Я однажды снимался с тигром Вальтера Запашного и очень волновался, когда шел на съемочную площадку. В павильоне я увидел, как Вальтер ходит с тигром, держа его за ошейник. Вальтер, видя мое замешательство, говорит: «Не волнуйся, я ему уже все рассказал и всю систему Станиславского объяснил», - и хохочет. Дубль мы сняли. Потом пришлось делать еще дубль – сердце у меня было в пятках. Потом я узнал, что и Запашный тоже переживал, что на другой стороне павильона стояли специальные люди с брандспойтами и пугачами…
Вот что такое эта профессия. Иногда к артисту нужно подходить с лаской, но иногда и с кнутом. Опытные артисты сами все знают и сами кого угодно научат. А молодежи часто кажется, что все очень просто, и они уверены, будто все знают и умеют, потом выясняется, что не все… В таком случае, если кто-то вдруг решает уйти, то я никогда не обижаюсь. Даже, наоборот, могу посоветовать, куда можно пойти.
- За те годы, что вы преподаете в Щепкинском училище, что-то изменилось в самих студентах?
- Сейчас в театральных ВУЗах мы испытываем большой недостаток образованных ребят. Закончив 10 классов школы, они совсем не знают литературу, и нам год приходится тратить только на то, чтобы просто дать им необходимые гуманитарные знания. На то, чтобы рассказать им о Чехове, о Толстом… Они же читают по диагонали, да и то лишь положенное им по программе. А как артистка сможет «по диагонали» сыграть Катюшу Маслову? Нужно ведь не только литературу знать, но и эпоху, и общество того времени.
Поверхностное знание ничего не дает. Ни у нас, ни в других областях культуры, ни в медицине. В конечном счете, только здоровый человек (медицина), грамотный (школа), интеллектуально развитый (культура) может создать высококультурное общество, страну и народ. Конечно, всегда есть талантливые люди, которых в профессию привело сердце. Но ведь есть и те, кто поступили за деньги… Не помню, чья эта мысль, но, действительно, нужно вернуться к практике «распределения». Хотя бы на два года после окончания ВУЗа распределять выпускников в театры, оркестры, медицинские учреждения. Те, кто талантливы, смогут пробиться везде, а остальные хотя бы отработают за годы учебы! Большого вреда ведь от этого не будет. Работал же доктором Антон Чехов…
- Уже через месяц ваша большая сцена закрывается на ремонт. Учитывая, что проблемы с фундаментом вашего театра начались еще после ремонта Большого, наверное, смотрите на все грядущее с опаской?
- На самом деле, проблемы начались еще в 1990 году. Тогда государство выделило нам деньги, чтобы укрепить фундамент, но хватило лишь на центральную часть. Причем гарантия была 20 лет, а прошло уже почти 25… Теперь подошла наша очередь на ремонт, но, что страшно, на опыте Большого театра уже стало видно, какие могут возникнуть проблемы. Деньги выделены – все, как положено, но уже много сложностей создается. А в будущем, думаю, появятся и обвинения…
Мы творческие работники, нам нужен этот ремонт, но делаем-то его не мы. Мы предоставляем театр для ремонта, но всегда нам могут что-то не подписать, потому что в какой-нибудь бумаге будет недоставать запятой. Это вопрос социальный. А откатов мы не даем. Пока мы продолжаем делать все то, что намечено, исправлять ошибки, о которых нам говорят. Причем ошибки есть мелкие, а есть и серьезные, которые заметны даже мне – человеку, совершенно неискушенному в строительстве.
- То есть уже сейчас ремонт приносит одну только головную боль? На творческом процессе он сильно отражается?
- Просто мы плотно репетируем. С 10 утра один спектакль, с 15 – уже другой. С начала сезона мы выпустили четыре спектакля – такого, вообще, никогда не было. Но нас же загнали – нужно как-то оправдываться, нужно зарабатывать деньги. Вот, что нам говорят постоянно: «Нужно зарабатывать деньги».
- Значит ли это, что деньги окончательно встали во главу всего, даже в театре?
- Думаю, все-таки нет. Островский говорил: «Без театра нет нации». Я говорю чуть иначе: «Без культуры и искусства нет нации». В театре масса профессий: художники, актеры, режиссеры, слесари, костюмеры, гримеры, плотники, осветители, работники сцены, модельеры. И все они есть в нашем театре. Все, что делается для наших спектаклей, делается именно нашими мастерскими. Здесь творчество – везде. Все здесь люди творческие и высокопрофессиональные. И если что-то случиться, не дай Бог, и придется театр закрыть на какое-то время, то мы потеряем огромное количество замечательных профессионалов. Что и произошло во многих театрах Москвы и Санкт-Петербурга. Потерян класс, который воспитать за пару лет невозможно. Для этого нужны десятки лет. И если мы это утратим, то будет катастрофа.
- Статус «Театра Европы» вам помогает или это скорее почетное звание?
- Финансово ничем не помогает. Но помогает в общении с другими театрами и театральными людьми. Так, у нас за последние несколько лет ставили и ставят французские и итальянские режиссеры, проводятся гастроли за рубежом. Причем мы настаиваем на том, чтобы режиссеры ставили у нас так, как делали бы это у себя на родине. Или в прошлом мае мы провели международный фестиваль и форум, приняв более двадцати руководителей театров Европы. А в середине 1990-х первыми в Москве мы устроили фестиваль национальных театров Европы, на который приезжали и греки, и итальянцы, и англичане, и немцы. Позднее, правда, на подобное не хватало финансовых возможностей.
- А найти постоянных спонсоров не получалось?
- Вы знаете, бизнес не поддерживает театр. Да и вообще, театр и бизнес, на мой взгляд, вещи несовместимые. Я не хочу сказать ничего плохого. Я знаю, что многие бизнесмены помогают театрам, но все равно. Было бы очень эффективно и удобно осуществить ту схему, которая уже давно есть на Западе, где бизнес, поддерживающий культуру, имеет большие льготы. Тут ничего не надо придумывать. Но как быть с образованием? Ведь это та же проблема. Сложно совместить бизнес и образование или бизнес и медицину. А ведь именно все это и называется культурой нации.
Ася Иванова
«Вечерняя Москва» , 27 марта 2013 года
13.03.2013
Подробнее
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
«Театрал» № 3 (103) Март 2013
БОЛЬШОЕ В МАЛОМ
Меня обидели чиновники. Не смогли сделать простой человеческий жест - принять, выслушать, заглянуть в документы. Пока я ходила по кабинетам, пока искала защиты у самых разных влиятельных лиц - прошло много времени, и свои права отстоять в итоге я не смогла. К счастью, есть театр, подумала я, и решила сходить на классику - посмеяться над власть имущими. Но куда идти? Что смотреть? Человек я небогатый, а зрение не позволяет мне сидеть дальше 10-го ряда. Стало быть, нужны билеты не самые дешевые. Звоню в билетные кассы:
- Помогите найти хороший спектакль. Ответ поставил меня в тупик:
- Вы хотите что-то современное или из классики?
И здесь я поняла глупость своего вопроса. Где критерий «хорошего»? В театре я сто лет не была, но в студенческие годы театралкой была заядлой - смотрела многие постановки Товстоногова, Эфроса, Любимова, Ефремова, Захарова... В те годы считалось, что ответы на наболевшие вопросы нужно искать в авангарде - в том, что модно и современно. Поэтому выбрала я «Ревизор» Театра Моссовета (постановка Нины Чусовой с Гошей Куценко в роли Хлестакова. - «Т»). Спектакль любопытный, артисты замечательные, но, что называется, на любителя - я же хотела увидеть немного другое... Разговорилась с дамой в антракте. Та посоветовала мне сходить на «Волков и овец» в «Табакерку».
- Бегите туда, - уверяла она меня. - Там все про нас. Про наши дни. Побежала. Действительно интересно. Но немного не то, что я ожидала и хотела увидеть. Хочу подчеркнуть - надеюсь, никто на меня не обидится: спектакль пользуется успехом, но я говорю о том, как сложно на карте Москвы отыскать что-то свое. Стала покупать газеты и журналы - читать отзывы критиков, но вскоре поняла, что пишут они на своем языке - скорее для специалистов, нежели для рядового зрителя (впрочем, на этом фоне приятно выделяется ваш «Театрал»). В итоге махнула на авангард рукой - пошла в старый добрый Малый театр. На «Ревизора». И поняла - вот именно то, что я искала! А потом посмотрела «Власть тьмы», который (я специально узнавала) несправедливо обойден вниманием критики. Так что в столичном хаосе я нашла наконец то, что искала. И открыла для себя ваш журнал «Театрал». Спасибо, что помогаете зрителям ориентироваться в столь сложных «процессах». Жаль только, вы ничего не пишете о начавшейся реконструкции Малого театра. Как долго она продлится и будут ли изменения в репертуаре?
С уважением, Антонина Владимировна Суховерченко, Москва
Отвечает Юрий Соломин, худрук Малого театра:
- Реконструкция началась, и есть объективные сроки, но беда в том, что нам эти сроки то и дело пытаются сорвать. Малый театр находится в самом центре столицы, идет огромный ремонт, но ставятся барьеры: машины, груженные цементом, не могут проехать, а без цемента здесь делать нечего, потому что его будут закачивать в фундамент. И получается, что для женщин на иномарках, которые приезжают в ГУМ, есть подземная парковка, а для нас, простых людей, которые занимаются ремонтом, нет элементарных условий: из ограждений понастроены бетонные закутки - ни одна машина развернуться не может. Кто это делает?! Пишем письма, звоним - не можем концов найти. На каждый метр в центре Москвы множество надзирателей. А впереди у нас запланировано много мероприятий. Как же автобус, например, с детьми-инвалидами подъедет к театру? Мы боремся. И будем бороться, пока нас не услышат.
«Театрал» № 3 (103) Март 2013
Меня обидели чиновники. Не смогли сделать простой человеческий жест - принять, выслушать, заглянуть в документы. Пока я ходила по кабинетам, пока искала защиты у самых разных влиятельных лиц - прошло много времени, и свои права отстоять в итоге я не смогла. К счастью, есть театр, подумала я, и решила сходить на классику - посмеяться над власть имущими. Но куда идти? Что смотреть? Человек я небогатый, а зрение не позволяет мне сидеть дальше 10-го ряда. Стало быть, нужны билеты не самые дешевые. Звоню в билетные кассы:
- Помогите найти хороший спектакль. Ответ поставил меня в тупик:
- Вы хотите что-то современное или из классики?
И здесь я поняла глупость своего вопроса. Где критерий «хорошего»? В театре я сто лет не была, но в студенческие годы театралкой была заядлой - смотрела многие постановки Товстоногова, Эфроса, Любимова, Ефремова, Захарова... В те годы считалось, что ответы на наболевшие вопросы нужно искать в авангарде - в том, что модно и современно. Поэтому выбрала я «Ревизор» Театра Моссовета (постановка Нины Чусовой с Гошей Куценко в роли Хлестакова. - «Т»). Спектакль любопытный, артисты замечательные, но, что называется, на любителя - я же хотела увидеть немного другое... Разговорилась с дамой в антракте. Та посоветовала мне сходить на «Волков и овец» в «Табакерку».
- Бегите туда, - уверяла она меня. - Там все про нас. Про наши дни. Побежала. Действительно интересно. Но немного не то, что я ожидала и хотела увидеть. Хочу подчеркнуть - надеюсь, никто на меня не обидится: спектакль пользуется успехом, но я говорю о том, как сложно на карте Москвы отыскать что-то свое. Стала покупать газеты и журналы - читать отзывы критиков, но вскоре поняла, что пишут они на своем языке - скорее для специалистов, нежели для рядового зрителя (впрочем, на этом фоне приятно выделяется ваш «Театрал»). В итоге махнула на авангард рукой - пошла в старый добрый Малый театр. На «Ревизора». И поняла - вот именно то, что я искала! А потом посмотрела «Власть тьмы», который (я специально узнавала) несправедливо обойден вниманием критики. Так что в столичном хаосе я нашла наконец то, что искала. И открыла для себя ваш журнал «Театрал». Спасибо, что помогаете зрителям ориентироваться в столь сложных «процессах». Жаль только, вы ничего не пишете о начавшейся реконструкции Малого театра. Как долго она продлится и будут ли изменения в репертуаре?
С уважением, Антонина Владимировна Суховерченко, Москва
Отвечает Юрий Соломин, худрук Малого театра:
- Реконструкция началась, и есть объективные сроки, но беда в том, что нам эти сроки то и дело пытаются сорвать. Малый театр находится в самом центре столицы, идет огромный ремонт, но ставятся барьеры: машины, груженные цементом, не могут проехать, а без цемента здесь делать нечего, потому что его будут закачивать в фундамент. И получается, что для женщин на иномарках, которые приезжают в ГУМ, есть подземная парковка, а для нас, простых людей, которые занимаются ремонтом, нет элементарных условий: из ограждений понастроены бетонные закутки - ни одна машина развернуться не может. Кто это делает?! Пишем письма, звоним - не можем концов найти. На каждый метр в центре Москвы множество надзирателей. А впереди у нас запланировано много мероприятий. Как же автобус, например, с детьми-инвалидами подъедет к театру? Мы боремся. И будем бороться, пока нас не услышат.
«Театрал» № 3 (103) Март 2013
07.03.2013
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН ПОЛУЧИЛ «РОМАНОВСКУЮ» ПРЕМИЮ
Худрук Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин в среду был награжден «Романовской» премией, учрежденной главой Российского Императорского Дома великой княгиней Марией Владимировной Романовой в 2013 году.
ЮРИЙ СОЛОМИН ПОЛУЧИЛ «РОМАНОВСКУЮ» ПРЕМИЮ
Худрук Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин в среду был награжден «Романовской» премией, учрежденной главой Российского Императорского Дома великой княгиней Марией Владимировной Романовой в 2013 году.
«Романовская» премия учреждена в честь 400-летия преодоления Смуты. Она присуждается за заслуги в укреплении российской государственности, социальное, просветительское, миротворческое служение и усилия по укреплению межрелигиозного и межнационального диалога, мира и согласия.
Первая церемония награждения прошла в Москве в РГБ.
«Я благодарю за эту честь, я 25 лет руковожу художественным театром. Я думал, что будет легко, но оказалось, что легче создавать что-то новое, чем сохранять традиции», — сказал Соломин, получая награду.
По материала РИА Новости
Худрук Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин в среду был награжден «Романовской» премией, учрежденной главой Российского Императорского Дома великой княгиней Марией Владимировной Романовой в 2013 году.
«Романовская» премия учреждена в честь 400-летия преодоления Смуты. Она присуждается за заслуги в укреплении российской государственности, социальное, просветительское, миротворческое служение и усилия по укреплению межрелигиозного и межнационального диалога, мира и согласия.
Первая церемония награждения прошла в Москве в РГБ.
«Я благодарю за эту честь, я 25 лет руковожу художественным театром. Я думал, что будет легко, но оказалось, что легче создавать что-то новое, чем сохранять традиции», — сказал Соломин, получая награду.
По материала РИА Новости
01.03.2013
Подробнее
«Я ПЫТАЛСЯ СПРЯТАТЬСЯ – МНЕ БЫЛО СТЫДНО»
В 1975 году премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм» получила картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала», главную роль в которой сыграл ЮРИИ СОЛОМИН. Юрий Мефодьевич актер легендарный. Фильмы с его участием — это наша классика, а благородные романтичные герои Соломина и сегодня вызывают чувство восхищения…
Вадим Верник, «ОК!», №9 2013 года
Вадим Верник, «ОК!», №9 2013 года
«Я ПЫТАЛСЯ СПРЯТАТЬСЯ – МНЕ БЫЛО СТЫДНО»
В 1975 году премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм» получила картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала», главную роль в которой сыграл ЮРИИ СОЛОМИН. Юрий Мефодьевич актер легендарный. Фильмы с его участием — это наша классика, а благородные романтичные герои Соломина и сегодня вызывают чувство восхищения…
Совсем недавно Юрий Мефодьевич отметил 55-летие своего служения Малому театру. Дата не только красивая, но и символичная: у Соломина всё и всегда было на отлично, и жить по-другому он просто не умеет. Юрий Соломин получил все возможные награды и регалии и даже успел побывать в должности министра культуры России. Уже двадцать пять лет он является художественным руководителем Малого театра. Его служебный кабинет идеально отражает не только статус, но и характер хозяина. На стенах — живописные портреты корифеев Малого, с которыми Юрий Мефодьевич выходил на сцену. Под аккомпанемент мирного чириканья птички в клетке я рассматриваю фотографии Соломина, на которых он запечатлен с королевой Елизаветой во время ее визита в Малый театр. А вот рисунок выдающегося японского режиссера Акиры Куросавы, подаренный Соломину во время съемок фильма «Дерсу Узала».
Юрий Мефодьевич, у вас так хорошо в кабинете. Птицы поют как в райском саду...
Это Федя, мой второй попугай. Первый прожил десять лет. Мне его подарили, и я назвал его Федором. Я тогда играл царя Федора Иоанновича. Тот Федя был очень хороший, общительный, любил сидеть на двери, и все, кто входил, пугались от неожиданности. Будь он сейчас жив, я бы его выпустил, и он сел бы на чашечку и стал пить.
Вы всё ему позволяли?
Всё позволял. Потом он у нас заболел, мы ему даже неотложку вызывали, доктор приезжал. Мы его спасли, и Федя прожил еще где-то полгода. А потом раз — и упал. И всё... У них тоже сердце есть. У нас на Бронной был прекрасный зоомагазин, где работали замечательные продавщицы, две Наташи, которые сами, казалось, умели лечить животных, знали, какие им нужны лекарства. Когда они узнали, что у меня умер попугай, они мне подарили вот этого, точно такого же окраса. И стал он у меня тоже Федей. Вторым. Он что-то там пищит себе, хитрый очень.
Я смотрю, у вас очень много статуэток собак, прямо выставка. С чем это связано?
Я очень люблю собак. У меня в подмосковном доме их целых четыре. Зачем вам столько?
У меня еще пять кошек. Одна здесь живет, она уже старая, а четыре — там. Они все дружные, ни стычек, ни интриг, как это между людьми бывает, хотя у каждой свой характер. А за город я каждую неделю езжу, обязательно с ночевкой. Ваши собаки, наверное, породистые? Нет, они у меня самые настоящие дворняги. Мы с женой всегда дворняг подбирали, даже когда у нас не было квартиры и мы снимали угол на Сретенке. Однажды, помню, притащила Ольга пса, мы его подлечили. Гариком назвали. А потом и другие стали появляться таким же образом. Собаки были всё время, жили подолгу — лет по четырнадцать. А когда мы уже обзавелись квартирой, мне на шестидесятилетие подарили породистую собаку, немецкую овчарку. Я с детства мечтал об овчарке. Еще когда я жил в Чите, я посмотрел фильм «Джульбарс». И мне так захотелось быть пограничником в Средней Азии — чтобы собака такая была со мной, чтобы она ловила басмачей и спасла старика, как в фильме...
Это все романтика юности. А как началась ваша актерская история?
В Чите я ходил в Дом пионеров. Там у нас было много кружков: хоровой, танцевальный, художественный, кройки и шитья. Я остановился на драматическом. Это был год сорок четвертый-сорок пятый, в то трудное время о детях очень заботились.
В вашем детстве был какой-нибудь спектакль, который вас потряс?
«Снежная королева». А тогда ведь еще война шла. Мы были ошеломлены, я раза два или три ходил его смотреть. Вот представьте себе: вбегают разбойники, пробегают через весь зал с песнями, криками, с собаками. Собаки лают... Потрясающий был спектакль. И вот около двадцати лет назад я нашему режиссеру, Виталию Иванову, говорю: «Виталий, поставь, пожалуйста, «Снежную королеву» так, чтобы дети запомнили ее навсегда, как я в свое время...». Он сделал немного по-другому: без собак, зато есть Сказочник, хорошая музыка. Спектакль этот и сегодня собирает аншлаги. И «Снежная королева» из детства вдохновила вас на актерские подвиги. Насчет актерства я тогда еще не решил, но всё это мне очень нравилось. В Доме пионеров я еще ходил в кукольный кружок, и первой моей ролью был Барсук. А потом в драматический кружок стали набирать младшую группу, меня и еще нескольких ребят пригласили. Режиссер ставил «Бежин луг» Тургенева. Очевидно, получилось неплохо, раз нас выставили на смотр художественной самодеятельности, мы тогда получили какую-то премию. У меня даже книга сохранилась — почему-то «Иван Грозный», — там подписано: «Участнику смотра за роль такую-то в «Бежином луге». Это было для меня мощным толчком.
Юрий Мефодьевич, а как вы, парень из провинции, решили ехать в Москву?
Вот смотрите, Вадим. Мы с друзьями, само собой, убегали с уроков, бегали на первые сеансы в кино. Помню, в кинотеатре «Комсомолец» народу никого не было, и мы сидели не на стульях, а на их спинках. Смотрели разные военные фильмы, «Кубанские казаки»... Я случайно попал на фильм, который назывался «Малый театр и его мастера». Это был документальный фильм к юбилею Малого театра. И тогда я увидел Жарова, Ильинского, Пашенную, Царёва, Владиславского... И меня совершенно потрясло такое количество великих артистов в одном театре...
Понятно. И тогда у вас появилась цель — Малый театр, всё точно и конкретно.
Именно, всё точно и конкретно. И я запомнил: «Малый театр и его мастера», театральный вуз при Малом театре, Неглинная, дом 6. В 53-м году я окончил школу и, когда уже получил все документы, проходя мимо почты, отправил их по этому адресу. А потом поехал в Москву.
Один или с родителями?
С отцом, у него был бесплатный железнодорожный билет. Мы ехали семь суток, и все эти дни я много думал, учил какие-то басни и... очень боялся. В Москве нам жить было негде, мы остановились у знакомых в Монино. А потом произошло нечто невероятное. Совершенно очевидно, что есть какая- то сверхъестественная сила — с каждым годом я в нее всё больше верю, — она-то и привела меня сюда. Поскольку все мои документы были здесь, в училище при Малом театре, я пришел поступать. Отец сидел в скверике у Большого театра, ждал меня. И вдруг его обокрали — забрали всё: документы, обратный билет... Можете себе представить? Хорошо, что отца в нашем городе многие знали.
Он на вокзале встретил читинцев, те позвонили домой, и отца послали в Министерство железнодорожного транспорта около Ярославского вокзала, мол, там дадут билет. К этому времени я уже прошел два тура на курс к Вере Николаевне Пашенной, остался третий тур и конкурс. И вот я прибегаю к отцу, он мне всё это рассказывает и говорит: «Поехали домой, мы не можем больше ждать — денег нет»... И тут вы проявили настойчивость? Не совсем. Отец посоветовал мне пойти прямо к Пашенной и рассказать ей, какая произошла неприятность. И я пошел! Она посмотрела на меня и говорит: «Ну оставайся». Я и остался. (Указывает на портрет.) Вот она, Вера Николаевна. А это ее учитель — Ленский Александр Павлович. Вообще Вере Николаевне наша семья очень обязана. Моя жена Ольга тоже актриса. Мы учились на одном курсе. У нее была толстенная коса, почти до пола...
Коса вас, наверное, и покорила?
Я сейчас уже и не помню.
Вы не помните, чем вас покорила жена?
Наверное, не только косой, еще чем-то. Больше пятидесяти лет уже прошло. И вот Вера Николаевна спрашивает Ольгу, зачем она прилепила косу. А Оля отвечает, что она не прилепляла, что это ее коса. А коса-то на одной шпильке держалась. Пашенная попросила ее косу распустить. Оля шпильку вытащила, и коса у нее так фьють — и упала. Вера Николаевна говорит: «Ну хорошо» — и приняла в институт. В первый день занятий Оля опоздала, свободное место оказалось рядом со мной. Вот так до сих пор и сидим рядом...
А вы Ольгу ревновали, когда ее кто-то обнимал на студенческой сцене?
На сложные вопросы я не отвечаю. Почему, Юрий Мефодьевич? Я ревнивый очень. (Улыбается.)
А поженились вы уже после института?
На четвертом курсе.
Но жена актрисой не стала, сразу стала педагогом, так?
Нет, она была ведущей актрисой в Московском ТЮЗе. Там она начала работать, еще когда училась на третьем курсе. Это был расцвет ТЮЗа. Вот ее с третьего курса взяли сразу на Луизу в «Коварстве и любви». Она проработала там, наверное, лет пятнадцать. А потом родилась дочка, у нас не было никакой помощи, мы не могли даже няню пригласить.
Вы имеете в виду, что материально это было невозможно?
И материально, да и жилья не было. Мы сначала жили в общежитии, а потом нам от Малого театра дали комнату в одиннадцать метров на Арбате. Вот там и родилась дочка. Не было никаких удобств, одна комната наша, а в соседней жила другая молодая пара.
Юрий Мефодьевич, жена, наверное, переживала, что ей пришлось оставить сцену?
Вы знаете, она ко всему как-то спокойно отнеслась. Стала писать, у нее книжка вышла. Потом работала в газете «Известия». Когда я сидел с дочкой, Ольга могла куда-то выезжать в качестве корреспондента. А когда дочь подросла, жена стала преподавать.
Я так понимаю, вы однолюб: одна супруга на всю жизнь, один театр. Это свойство характера или консервативность?
Время было другое. Тогда было стыдно разводиться. Это сейчас модно говорить «я в третий раз выхожу замуж», «я в третий раз женюсь».
Но вы ведь вместе не потому, что «стыдно разводиться», а потому, что хотели и хотите так жить. Я имею в виду, у вас это в характере — ничего не искать на стороне?
Наверное, да. Как бы я ни был болен, я всё равно иду в театр. И у жены точно так же: она без училища жить не может. У нас все выросли: дочка, внучка... Вот Ольга и растит своих учеников, есть среди них уже заслуженные и народные артисты. Дочка стала пианисткой.
Не хотели, чтобы она была актрисой?
Нет-нет, это было ее решение. Она закончила консерваторию, и внучка тоже. Мы никогда не навязывали дочери свое мнение. Просто когда она училась, музыка была для нее не на последнем месте.
Юрий Мефодьевич, вы много лет руководите Малым театром, а несколько лет были даже министром культуры. Когда у вас появилась руководящая жилка?
Никогда она не появлялась. У меня ее нет.
Как это нет?
Я никогда не думал об этой профессии, а это именно профессия. Я с детства знал, что есть артисты, но я понятия не имел, что существуют режиссеры, тем более художественные руководители театра. Я думал так: работает в театре — значит, артист.
Как же так случилось, что артист Соломин стал руководителем театра?
Всё это произошло вдруг. Меня всегда выбирали в художественный совет от молодежи — может, чувствовали, что я человек ответственный. Был 1988 год, Владимир Андреев, в то время главный режиссер, ушел из театра, и многие проголосовали за меня. Так что я первый выбранный, а не назначенный руководитель Малого театра.
Поначалу вам психологически сложно было руководить людьми, которые еще вчера были просто коллегами?
Вы знаете, было очень смешно. Я человек заводной, эмоциональный, могу и накричать. Мне сейчас даже врачи говорят, что кричать нельзя. Я понимаю, но знаете как собака: ей говоришь «нельзя», а она всё равно делает по-своему.
То есть вы можете в любой момент взорваться, загореться как спичка? Люди должны вас бояться...
(Улыбается.) Нет, сейчас они, к сожалению, меня не боятся, знают, что я быстро отхожу. Я недоброе быстро забываю, здороваюсь с человеком, даже если он мне что-то плохое сделал.
А как в театре относились к тому, что вы много снимались в кино?
Примерно с шестьдесят пятого года и до семьдесят первого я в театре, кроме Хлестакова, которого мне просто подарил Игорь Ильинский, ничего другого не играл. И мог сниматься в кино. Причем я ни разу не просил меня освободить, снимался в свободное от театра время.
После «Адъютанта его превосходительства» на вас, наверное, обрушилась сумасшедшая слава?
Понимаете, «Адъютанта» могло бы и не быть, если бы я не снялся в фильме «Сильные духом», где мне предложили сыграть одного гестаповского офицера, немецкого разведчика, как я для себя решил. Пожалуй, это одна из моих лучших ролей. Я играл не фашиста, я играл разведчика. И режиссер Евгений Ташков, что называется, меня засек и предложил что-то похожее в «Адъютанте». А потом он предложил попробовать меня на главную роль. А я так удивился, спросил его, почему же я не подхожу на ту роль, которую он мне сначала предлагал. Мне, знаете, больше и не надо было. Он потом шесть раз пробовал меня на Кольцова, а «Мосфильм» не утверждал.
Почему?
Не знаю. Это можно узнать, наверное, если поднять материалы художественного совета, потому что в них я до сих пор значусь как артист, не утвержденный на эту роль. Но Ташков сказал, что в противном случае картину снимать не будет.
У вас после премьеры фильма была эйфория от успеха? Вот вы уже знаменитый актер, у вас просят автографы, вас обожают зрители, в Малый театр наверняка начали ходить на Соломина...
Я вам расскажу хохму. В семьдесят первом году у нас были гастроли в Киеве и в Одессе, тогда как раз гремела эта картина. И вот, представьте себе, подходит состав к перрону, все знают, что в этом вагоне едут народные артисты. А мы, молодежь, ехали через три вагона, в купе. Прибывающий поезд встречал оркестр, и через все эти вагоны люди бежали именно к нашему. Мне, если честно, было очень неудобно. Эйфории не было никакой. Я тогда жил в Бескудниково, ездил от «Новослободской» на автобусе. После спектакля мне надо было отстоять в очереди на автобус, потом ехать часа полтора. Дороги как таковой там не было, грязи по колено.
Неужели вас не узнавали?
Узнавали. Я всё время пытался спрятаться — мне было стыдно.
Почему стыдно?
За родину стыдно... А потом, ощущения такие странные: стоишь в автобусе, а человек десять тебя узнают и смотрят на тебя. Ты уже не отдыхаешь, а продолжаешь работать — ну что делать: подмигивать, улыбаться, ругать советскую власть? Если бы я тогда ее начал ругать, мы бы с вами сейчас не беседовали.
Юрий Мефодьевич, довольно редко так случается, что два брата становятся известными актерами. А Виталий пытался вам, как старшему брату, подражать?
В Москву он поехал, возможно, и из-за меня, но он никогда никому не подражал. Он по характеру был не таким. Я тоже никому не подражал. Наверное, дело в воспитании.
Вы как-то помогали Виталию готовиться к поступлению?
А как вы думаете? Естественно.
Между вами была творческая конкуренция? Это ведь всегда неплохой стимул.
Конкуренции не было. Я ведь старше его почти на семь лет. Ему в декабре исполнилось бы семьдесят два, а мне семьдесят восемь будет. Знаете как. Если я уже ухаживал за девочками, бегал на танцульки, то он еще, извините, в штаны писал. Так оно и продолжалось. Жена моя, Ольга Николаевна, водила его в училище на туры, переживала там вместе с ним. Но Пашенная... Смотрите, я ее опять вспоминаю.
Пашенная в вашей судьбе прямо как ангел- хранитель.
И вот Виталий вошел на конкурс, сел. Вера Николаевна была тогда председателем комиссии, а курс набирал Николай Анненков. У Виталия спрашивают: «Фамилия?» Он говорит: «Соломин». Пашенная улыбнулась: «Это какой еще Соломин? Из Читы? Принять».
Потрясающе!
Ну не только так, он, конечно, что-то читал. У Анненкова тот курс был очень сильным, вот несколько фамилий: Олег Даль, Виктор Павлов, Кононов Мишка, Виталий Соломин, Слава Барышев...
Вы, кажется, не так часто играли в театре вместе с Виталием? Помню спектакль «Дядя Ваня» и дуэт братьев Соломиных.
«Дядя Ваня», да. Еще мы играли вместе в «Украли консула!» Я — главную роль, а его ввели туда вместо Вити Борцова, он играл студента. Потом мы играли вместе в «Любови Яровой». И «Дядя Ваня»... Хороший был спектакль.
Виталий был для вас сильным партнером?
Он был хорошим партнером. А я — плохим, потому что не мог с ним играть, как не могу играть со своими бывшими студентами.
Почему, Юрий Мефодьевич?
Потому что я всё время смотрю на них и наблюдаю — мне всё время хочется что-то сказать, направить.
Понятно. Вы каждый день ездите в театр?
А как же! И всё думаю, как же мне график сменить. Ничего не получается. Для меня это нормально — такая жизнь нервная.
И все-таки жизнь сложилась так, как вам хотелось, или были какие-то упущенные возможности?
Что значит «упущенные»? Не знаю, подлостей я не совершал, никого не обижал, разве только мимоходом, но не из зависти, не из злобы. Может, те, кто меня плохо знает, по злобе могут сказать: мол, дурак, мог бы и больше сделать. А у меня всё и так есть, мы всё сделали своими руками.
И напоследок: скажите, когда вы начали носить такие элегантные усы?
Вы знаете, как-то так получилось, что на съемках «Адъютанта его превосходительства», «Хождения по мукам», «Дерсу Узала» я всё время клеил усы. И в театре тоже клеил. Тогда я стал грозиться отпустить усы. И отпустил, и как-то легче стало. Лет двадцать назад это было.
Вадим Верник
«ОК!», №9 2013 года
В 1975 году премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм» получила картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала», главную роль в которой сыграл ЮРИИ СОЛОМИН. Юрий Мефодьевич актер легендарный. Фильмы с его участием — это наша классика, а благородные романтичные герои Соломина и сегодня вызывают чувство восхищения…
Совсем недавно Юрий Мефодьевич отметил 55-летие своего служения Малому театру. Дата не только красивая, но и символичная: у Соломина всё и всегда было на отлично, и жить по-другому он просто не умеет. Юрий Соломин получил все возможные награды и регалии и даже успел побывать в должности министра культуры России. Уже двадцать пять лет он является художественным руководителем Малого театра. Его служебный кабинет идеально отражает не только статус, но и характер хозяина. На стенах — живописные портреты корифеев Малого, с которыми Юрий Мефодьевич выходил на сцену. Под аккомпанемент мирного чириканья птички в клетке я рассматриваю фотографии Соломина, на которых он запечатлен с королевой Елизаветой во время ее визита в Малый театр. А вот рисунок выдающегося японского режиссера Акиры Куросавы, подаренный Соломину во время съемок фильма «Дерсу Узала».
Юрий Мефодьевич, у вас так хорошо в кабинете. Птицы поют как в райском саду...
Это Федя, мой второй попугай. Первый прожил десять лет. Мне его подарили, и я назвал его Федором. Я тогда играл царя Федора Иоанновича. Тот Федя был очень хороший, общительный, любил сидеть на двери, и все, кто входил, пугались от неожиданности. Будь он сейчас жив, я бы его выпустил, и он сел бы на чашечку и стал пить.
Вы всё ему позволяли?
Всё позволял. Потом он у нас заболел, мы ему даже неотложку вызывали, доктор приезжал. Мы его спасли, и Федя прожил еще где-то полгода. А потом раз — и упал. И всё... У них тоже сердце есть. У нас на Бронной был прекрасный зоомагазин, где работали замечательные продавщицы, две Наташи, которые сами, казалось, умели лечить животных, знали, какие им нужны лекарства. Когда они узнали, что у меня умер попугай, они мне подарили вот этого, точно такого же окраса. И стал он у меня тоже Федей. Вторым. Он что-то там пищит себе, хитрый очень.
Я смотрю, у вас очень много статуэток собак, прямо выставка. С чем это связано?
Я очень люблю собак. У меня в подмосковном доме их целых четыре. Зачем вам столько?
У меня еще пять кошек. Одна здесь живет, она уже старая, а четыре — там. Они все дружные, ни стычек, ни интриг, как это между людьми бывает, хотя у каждой свой характер. А за город я каждую неделю езжу, обязательно с ночевкой. Ваши собаки, наверное, породистые? Нет, они у меня самые настоящие дворняги. Мы с женой всегда дворняг подбирали, даже когда у нас не было квартиры и мы снимали угол на Сретенке. Однажды, помню, притащила Ольга пса, мы его подлечили. Гариком назвали. А потом и другие стали появляться таким же образом. Собаки были всё время, жили подолгу — лет по четырнадцать. А когда мы уже обзавелись квартирой, мне на шестидесятилетие подарили породистую собаку, немецкую овчарку. Я с детства мечтал об овчарке. Еще когда я жил в Чите, я посмотрел фильм «Джульбарс». И мне так захотелось быть пограничником в Средней Азии — чтобы собака такая была со мной, чтобы она ловила басмачей и спасла старика, как в фильме...
Это все романтика юности. А как началась ваша актерская история?
В Чите я ходил в Дом пионеров. Там у нас было много кружков: хоровой, танцевальный, художественный, кройки и шитья. Я остановился на драматическом. Это был год сорок четвертый-сорок пятый, в то трудное время о детях очень заботились.
В вашем детстве был какой-нибудь спектакль, который вас потряс?
«Снежная королева». А тогда ведь еще война шла. Мы были ошеломлены, я раза два или три ходил его смотреть. Вот представьте себе: вбегают разбойники, пробегают через весь зал с песнями, криками, с собаками. Собаки лают... Потрясающий был спектакль. И вот около двадцати лет назад я нашему режиссеру, Виталию Иванову, говорю: «Виталий, поставь, пожалуйста, «Снежную королеву» так, чтобы дети запомнили ее навсегда, как я в свое время...». Он сделал немного по-другому: без собак, зато есть Сказочник, хорошая музыка. Спектакль этот и сегодня собирает аншлаги. И «Снежная королева» из детства вдохновила вас на актерские подвиги. Насчет актерства я тогда еще не решил, но всё это мне очень нравилось. В Доме пионеров я еще ходил в кукольный кружок, и первой моей ролью был Барсук. А потом в драматический кружок стали набирать младшую группу, меня и еще нескольких ребят пригласили. Режиссер ставил «Бежин луг» Тургенева. Очевидно, получилось неплохо, раз нас выставили на смотр художественной самодеятельности, мы тогда получили какую-то премию. У меня даже книга сохранилась — почему-то «Иван Грозный», — там подписано: «Участнику смотра за роль такую-то в «Бежином луге». Это было для меня мощным толчком.
Юрий Мефодьевич, а как вы, парень из провинции, решили ехать в Москву?
Вот смотрите, Вадим. Мы с друзьями, само собой, убегали с уроков, бегали на первые сеансы в кино. Помню, в кинотеатре «Комсомолец» народу никого не было, и мы сидели не на стульях, а на их спинках. Смотрели разные военные фильмы, «Кубанские казаки»... Я случайно попал на фильм, который назывался «Малый театр и его мастера». Это был документальный фильм к юбилею Малого театра. И тогда я увидел Жарова, Ильинского, Пашенную, Царёва, Владиславского... И меня совершенно потрясло такое количество великих артистов в одном театре...
Понятно. И тогда у вас появилась цель — Малый театр, всё точно и конкретно.
Именно, всё точно и конкретно. И я запомнил: «Малый театр и его мастера», театральный вуз при Малом театре, Неглинная, дом 6. В 53-м году я окончил школу и, когда уже получил все документы, проходя мимо почты, отправил их по этому адресу. А потом поехал в Москву.
Один или с родителями?
С отцом, у него был бесплатный железнодорожный билет. Мы ехали семь суток, и все эти дни я много думал, учил какие-то басни и... очень боялся. В Москве нам жить было негде, мы остановились у знакомых в Монино. А потом произошло нечто невероятное. Совершенно очевидно, что есть какая- то сверхъестественная сила — с каждым годом я в нее всё больше верю, — она-то и привела меня сюда. Поскольку все мои документы были здесь, в училище при Малом театре, я пришел поступать. Отец сидел в скверике у Большого театра, ждал меня. И вдруг его обокрали — забрали всё: документы, обратный билет... Можете себе представить? Хорошо, что отца в нашем городе многие знали.
Он на вокзале встретил читинцев, те позвонили домой, и отца послали в Министерство железнодорожного транспорта около Ярославского вокзала, мол, там дадут билет. К этому времени я уже прошел два тура на курс к Вере Николаевне Пашенной, остался третий тур и конкурс. И вот я прибегаю к отцу, он мне всё это рассказывает и говорит: «Поехали домой, мы не можем больше ждать — денег нет»... И тут вы проявили настойчивость? Не совсем. Отец посоветовал мне пойти прямо к Пашенной и рассказать ей, какая произошла неприятность. И я пошел! Она посмотрела на меня и говорит: «Ну оставайся». Я и остался. (Указывает на портрет.) Вот она, Вера Николаевна. А это ее учитель — Ленский Александр Павлович. Вообще Вере Николаевне наша семья очень обязана. Моя жена Ольга тоже актриса. Мы учились на одном курсе. У нее была толстенная коса, почти до пола...
Коса вас, наверное, и покорила?
Я сейчас уже и не помню.
Вы не помните, чем вас покорила жена?
Наверное, не только косой, еще чем-то. Больше пятидесяти лет уже прошло. И вот Вера Николаевна спрашивает Ольгу, зачем она прилепила косу. А Оля отвечает, что она не прилепляла, что это ее коса. А коса-то на одной шпильке держалась. Пашенная попросила ее косу распустить. Оля шпильку вытащила, и коса у нее так фьють — и упала. Вера Николаевна говорит: «Ну хорошо» — и приняла в институт. В первый день занятий Оля опоздала, свободное место оказалось рядом со мной. Вот так до сих пор и сидим рядом...
А вы Ольгу ревновали, когда ее кто-то обнимал на студенческой сцене?
На сложные вопросы я не отвечаю. Почему, Юрий Мефодьевич? Я ревнивый очень. (Улыбается.)
А поженились вы уже после института?
На четвертом курсе.
Но жена актрисой не стала, сразу стала педагогом, так?
Нет, она была ведущей актрисой в Московском ТЮЗе. Там она начала работать, еще когда училась на третьем курсе. Это был расцвет ТЮЗа. Вот ее с третьего курса взяли сразу на Луизу в «Коварстве и любви». Она проработала там, наверное, лет пятнадцать. А потом родилась дочка, у нас не было никакой помощи, мы не могли даже няню пригласить.
Вы имеете в виду, что материально это было невозможно?
И материально, да и жилья не было. Мы сначала жили в общежитии, а потом нам от Малого театра дали комнату в одиннадцать метров на Арбате. Вот там и родилась дочка. Не было никаких удобств, одна комната наша, а в соседней жила другая молодая пара.
Юрий Мефодьевич, жена, наверное, переживала, что ей пришлось оставить сцену?
Вы знаете, она ко всему как-то спокойно отнеслась. Стала писать, у нее книжка вышла. Потом работала в газете «Известия». Когда я сидел с дочкой, Ольга могла куда-то выезжать в качестве корреспондента. А когда дочь подросла, жена стала преподавать.
Я так понимаю, вы однолюб: одна супруга на всю жизнь, один театр. Это свойство характера или консервативность?
Время было другое. Тогда было стыдно разводиться. Это сейчас модно говорить «я в третий раз выхожу замуж», «я в третий раз женюсь».
Но вы ведь вместе не потому, что «стыдно разводиться», а потому, что хотели и хотите так жить. Я имею в виду, у вас это в характере — ничего не искать на стороне?
Наверное, да. Как бы я ни был болен, я всё равно иду в театр. И у жены точно так же: она без училища жить не может. У нас все выросли: дочка, внучка... Вот Ольга и растит своих учеников, есть среди них уже заслуженные и народные артисты. Дочка стала пианисткой.
Не хотели, чтобы она была актрисой?
Нет-нет, это было ее решение. Она закончила консерваторию, и внучка тоже. Мы никогда не навязывали дочери свое мнение. Просто когда она училась, музыка была для нее не на последнем месте.
Юрий Мефодьевич, вы много лет руководите Малым театром, а несколько лет были даже министром культуры. Когда у вас появилась руководящая жилка?
Никогда она не появлялась. У меня ее нет.
Как это нет?
Я никогда не думал об этой профессии, а это именно профессия. Я с детства знал, что есть артисты, но я понятия не имел, что существуют режиссеры, тем более художественные руководители театра. Я думал так: работает в театре — значит, артист.
Как же так случилось, что артист Соломин стал руководителем театра?
Всё это произошло вдруг. Меня всегда выбирали в художественный совет от молодежи — может, чувствовали, что я человек ответственный. Был 1988 год, Владимир Андреев, в то время главный режиссер, ушел из театра, и многие проголосовали за меня. Так что я первый выбранный, а не назначенный руководитель Малого театра.
Поначалу вам психологически сложно было руководить людьми, которые еще вчера были просто коллегами?
Вы знаете, было очень смешно. Я человек заводной, эмоциональный, могу и накричать. Мне сейчас даже врачи говорят, что кричать нельзя. Я понимаю, но знаете как собака: ей говоришь «нельзя», а она всё равно делает по-своему.
То есть вы можете в любой момент взорваться, загореться как спичка? Люди должны вас бояться...
(Улыбается.) Нет, сейчас они, к сожалению, меня не боятся, знают, что я быстро отхожу. Я недоброе быстро забываю, здороваюсь с человеком, даже если он мне что-то плохое сделал.
А как в театре относились к тому, что вы много снимались в кино?
Примерно с шестьдесят пятого года и до семьдесят первого я в театре, кроме Хлестакова, которого мне просто подарил Игорь Ильинский, ничего другого не играл. И мог сниматься в кино. Причем я ни разу не просил меня освободить, снимался в свободное от театра время.
После «Адъютанта его превосходительства» на вас, наверное, обрушилась сумасшедшая слава?
Понимаете, «Адъютанта» могло бы и не быть, если бы я не снялся в фильме «Сильные духом», где мне предложили сыграть одного гестаповского офицера, немецкого разведчика, как я для себя решил. Пожалуй, это одна из моих лучших ролей. Я играл не фашиста, я играл разведчика. И режиссер Евгений Ташков, что называется, меня засек и предложил что-то похожее в «Адъютанте». А потом он предложил попробовать меня на главную роль. А я так удивился, спросил его, почему же я не подхожу на ту роль, которую он мне сначала предлагал. Мне, знаете, больше и не надо было. Он потом шесть раз пробовал меня на Кольцова, а «Мосфильм» не утверждал.
Почему?
Не знаю. Это можно узнать, наверное, если поднять материалы художественного совета, потому что в них я до сих пор значусь как артист, не утвержденный на эту роль. Но Ташков сказал, что в противном случае картину снимать не будет.
У вас после премьеры фильма была эйфория от успеха? Вот вы уже знаменитый актер, у вас просят автографы, вас обожают зрители, в Малый театр наверняка начали ходить на Соломина...
Я вам расскажу хохму. В семьдесят первом году у нас были гастроли в Киеве и в Одессе, тогда как раз гремела эта картина. И вот, представьте себе, подходит состав к перрону, все знают, что в этом вагоне едут народные артисты. А мы, молодежь, ехали через три вагона, в купе. Прибывающий поезд встречал оркестр, и через все эти вагоны люди бежали именно к нашему. Мне, если честно, было очень неудобно. Эйфории не было никакой. Я тогда жил в Бескудниково, ездил от «Новослободской» на автобусе. После спектакля мне надо было отстоять в очереди на автобус, потом ехать часа полтора. Дороги как таковой там не было, грязи по колено.
Неужели вас не узнавали?
Узнавали. Я всё время пытался спрятаться — мне было стыдно.
Почему стыдно?
За родину стыдно... А потом, ощущения такие странные: стоишь в автобусе, а человек десять тебя узнают и смотрят на тебя. Ты уже не отдыхаешь, а продолжаешь работать — ну что делать: подмигивать, улыбаться, ругать советскую власть? Если бы я тогда ее начал ругать, мы бы с вами сейчас не беседовали.
Юрий Мефодьевич, довольно редко так случается, что два брата становятся известными актерами. А Виталий пытался вам, как старшему брату, подражать?
В Москву он поехал, возможно, и из-за меня, но он никогда никому не подражал. Он по характеру был не таким. Я тоже никому не подражал. Наверное, дело в воспитании.
Вы как-то помогали Виталию готовиться к поступлению?
А как вы думаете? Естественно.
Между вами была творческая конкуренция? Это ведь всегда неплохой стимул.
Конкуренции не было. Я ведь старше его почти на семь лет. Ему в декабре исполнилось бы семьдесят два, а мне семьдесят восемь будет. Знаете как. Если я уже ухаживал за девочками, бегал на танцульки, то он еще, извините, в штаны писал. Так оно и продолжалось. Жена моя, Ольга Николаевна, водила его в училище на туры, переживала там вместе с ним. Но Пашенная... Смотрите, я ее опять вспоминаю.
Пашенная в вашей судьбе прямо как ангел- хранитель.
И вот Виталий вошел на конкурс, сел. Вера Николаевна была тогда председателем комиссии, а курс набирал Николай Анненков. У Виталия спрашивают: «Фамилия?» Он говорит: «Соломин». Пашенная улыбнулась: «Это какой еще Соломин? Из Читы? Принять».
Потрясающе!
Ну не только так, он, конечно, что-то читал. У Анненкова тот курс был очень сильным, вот несколько фамилий: Олег Даль, Виктор Павлов, Кононов Мишка, Виталий Соломин, Слава Барышев...
Вы, кажется, не так часто играли в театре вместе с Виталием? Помню спектакль «Дядя Ваня» и дуэт братьев Соломиных.
«Дядя Ваня», да. Еще мы играли вместе в «Украли консула!» Я — главную роль, а его ввели туда вместо Вити Борцова, он играл студента. Потом мы играли вместе в «Любови Яровой». И «Дядя Ваня»... Хороший был спектакль.
Виталий был для вас сильным партнером?
Он был хорошим партнером. А я — плохим, потому что не мог с ним играть, как не могу играть со своими бывшими студентами.
Почему, Юрий Мефодьевич?
Потому что я всё время смотрю на них и наблюдаю — мне всё время хочется что-то сказать, направить.
Понятно. Вы каждый день ездите в театр?
А как же! И всё думаю, как же мне график сменить. Ничего не получается. Для меня это нормально — такая жизнь нервная.
И все-таки жизнь сложилась так, как вам хотелось, или были какие-то упущенные возможности?
Что значит «упущенные»? Не знаю, подлостей я не совершал, никого не обижал, разве только мимоходом, но не из зависти, не из злобы. Может, те, кто меня плохо знает, по злобе могут сказать: мол, дурак, мог бы и больше сделать. А у меня всё и так есть, мы всё сделали своими руками.
И напоследок: скажите, когда вы начали носить такие элегантные усы?
Вы знаете, как-то так получилось, что на съемках «Адъютанта его превосходительства», «Хождения по мукам», «Дерсу Узала» я всё время клеил усы. И в театре тоже клеил. Тогда я стал грозиться отпустить усы. И отпустил, и как-то легче стало. Лет двадцать назад это было.
Вадим Верник
«ОК!», №9 2013 года
04.02.2013
30.01.2013
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В МАЛОМ ТЕАТРЕ КЛАССИКУ НЕ ПЕРЕДЕЛЫВАЮТ»
Однажды мне пришлось выбираться из переполненного зала, игнорируя недовольные взгляды зрителей: Юрий Соломин в окружении журналистов покидал церемонию открытия 6-го кинофестиваля «Русское зарубежье» под громкие аплодисменты. Время поджимало, плотное кольцо репортёров наконец-таки выпустило знаменитость, и мне удалось вручить худруку Малого театра свои публикации о недавних обменных гастролях с Курским драматическим. Внимательный взгляд его потеплел, последовала удивительно радушная улыбка, и мы договорились об интервью, которое перешло в чаепитие и беседу.
Ирина КУМОВА,«Литературная газета», 30 января 2013 года
Ирина КУМОВА,«Литературная газета», 30 января 2013 года
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В МАЛОМ ТЕАТРЕ КЛАССИКУ НЕ ПЕРЕДЕЛЫВАЮТ»
Однажды мне пришлось выбираться из переполненного зала, игнорируя недовольные взгляды зрителей: Юрий Соломин в окружении журналистов покидал церемонию открытия 6-го кинофестиваля «Русское зарубежье» под громкие аплодисменты. Время поджимало, плотное кольцо репортёров наконец-таки выпустило знаменитость, и мне удалось вручить худруку Малого театра свои публикации о недавних обменных гастролях с Курским драматическим. Внимательный взгляд его потеплел, последовала удивительно радушная улыбка, и мы договорились об интервью, которое перешло в чаепитие и беседу.
Театр, музыка
и «русский дух»
– С апреля Малый театр начинает работать в гастрольном ритме, и зрители других городов увидят «Последнюю жертву» Островского и «Тайны Мадридского двора» – спектакль, который в Москве пользуется большим успехом. Ведь мы играем на гастролях не в обрезанном – «выездном» варианте, а в такой же точности, как и на своей сцене. Я сам родом из провинции, из Читы. Помню город 50-х годов сплошь из домов-срубов, и то, как все мы ждали гастролей. Это было событием. Каждое лето приезжала к нам Иркутская оперетта, лучшая оперетта страны того времени! Я тогда был совсем мальчишкой, а вот до сих пор помню трёх знаменитых комиков – Загурского, Маринского и Каширского… Или опера из Улан-Удэ – какое это было потрясение для нас, зрителей!
– Подобным потрясением стал спектакль Малого театра «Горе от ума», где каждый персонаж оказался близок современному зрителю. И Юрия Соломина в роли Фамусова тоже кто-то наверняка запомнил на всю жизнь. Удивительно, что пьесе Грибоедова почти 200 лет, но чувствуется живая русская классика – редкое взаимодействие великой драматургии, первоклассных актёров и зрителя.
– Действительно, за это время изменились общество, отношения, да и само «Горе от ума». Современные зрители как-то по-особому приняли роль Фамусова. Наверное, потому, что речь зашла о семье, о воспитании ребёнка – дочери. В наше время это тоже очень сложно, и не только одинокому мужчине. Я не играю Фамусова обычным подхалимом, хотя можно было бы и так. Но для чего? И если ответить, ради чего Фамусов подхалимничает, то всё становится на свои места. Он может быть любым – высокомерным, вздорным, пятым, десятым, но каков основной стержень его образа? Отвечу: Фамусов озабочен судьбой дочери, и это вылезло сегодня на первый план в решении характера персонажа. Кого выбрать в мужья для Софьи и что она будет делать, если отец умрёт? Кто и как позаботится о ней? Кругом одни прохиндеи! «Подалее» надо «от этих хватов, в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов...» Вот вам и тема. И если играть Грибоедова по-честному, без «фиги в кармане», то остаётся особое послевкусие от прочтения пьесы. Мне, например, никогда не нравился Чацкий. Я всегда думал: да что он ко всем цепляется, вяжется: «Старух зловещих, стариков дряхлеющих… Вон из Москвы! сюда я больше не ездок!..» А если сказать всё это с улыбкой, иронией, то подковырки Чацкого приобретают совсем другой оттенок. Ведь Грибоедов, будучи аристократом, дипломатом, мог очень точно подцепить, поддеть, но как автор был не злой, а честный. Мы не переделываем классику, это невозможно. Стараемся понять, что написал автор, и найти новое решение. В этом – вся суть, а не в том, чтобы сотворить оригинальный капустник.
– Вы допускаете интересные трактовки классических произведений, например, в музыке?
– Вот я люблю джаз. Люблю и классическую музыку. Но представьте, если играть на джазовом инструменте – саксофоне, например, «Танец маленьких лебедей» Чайковского? Не будет ни Чайковского, ни джаза. И музыки не будет! Будет просто хохма… Музыку Чайковского, Римского-Корсакова, Глинки переделать невозможно, и я так же против того, чтобы перелицовывать великую драматургию. Почему весь мир чтит науку Станиславского? Потому что русская театральная школа с глубиной. А с глубиной, потому что мы играем таких авторов, я имею в виду мировую классику. Например, наши постановки идут по 20 лет. И некоторые нас за это критикуют. Есть, конечно, старые спектакли, как, например, «Свои люди – сочтёмся!» в филиале Малого театра: уже декорации износились и костюмы сшили по второму разу, но посещаемость 90–80–75 процентов от наполняемости зрительного зала. Как можно убирать такой спектакль из репертуара? Жалко. Это же настоящее произведение искусства. Вот однажды собрался я посмотреть нашумевший спектакль, который «Золотую маску» получил и многие другие театральные награды, да всё как-то было некогда. А когда выкроил время, оказалось, что «такой сильный» спектакль уже снят с афиши – не идёт. Я так хохотал! После этого уже не хожу на все эти нашумевшие постановки. А вот у нас уже 25 лет идёт «Недоросль» Фонвизина с огромными монологами, без всяких трактовок и адаптаций! Приходят дети и слушают текст, и впитывают… Недаром Островский говорил: «Без театра нет нации», и он абсолютно прав.
– В мемуарах и воспоминаниях начала ХХ века Малый театр упоминается современниками как «редкий островок с исконным московским отпечатком» в отношениях и манере общения, интерьерах и речи... Таковым театр остаётся и по сей день, имея нынче официальный статус национального достояния России. Здесь действительно витает особая атмосфера, некий «русский дух». Это заслуга корифеев Малого театра или многих и многих поколений зрителей?
– Прежде всего это заслуга тех авторов, которые идут у нас. Грибоедов и Пушкин, Островский и Чехов, Толстой и Мольер. Я с 1988 года художественный руководитель театра, и мы ставим только классику, кроме одной постановки, хотя Солженицын сегодня тоже классика. Когда писатель в начале 90-х годов вернулся в Россию, мы уже готовили к постановке в честь 50-летия Великой Победы его пьесу «Пир победителей». Помню, что при прочтении нас очень тронуло, как один герой Солженицына – солдат – мечтал побывать в Москве и сходить в Малый театр. И мы поставили эту пьесу, которая имела успех. Автор присутствовал на премьере и, кажется, тоже был, в свою очередь, растроган.
КОРОЛЕВСКОЕ ЧАЕПИТИЕ
Из пурпурно-бархатного зрительного зала через картинную галерею директорского фойе мы перешли в кабинет Юрия Соломина. «Старомосковская тишина»: щебет певчей птички из дальнего угла большой комнаты и мерный ход старинных часов. Мы расположились у большого круглого стола за чаем, и мой взгляд остановился на улыбке королевы Англии Елизаветы II. На стене висела её большая фотография с автографом.
– Столы, стулья, диваны, на которых мы с вами сидим, это всё – XIX век.
– А мы так просто здесь чай пьём?!
– Ну, не так просто – с пирожками… Двадцать пять лет назад специалист, который реставрировал эту старинную мебель, сказал, что мебель живёт тогда, когда используется по назначению. Хотя, казалось бы, после реставрации надо было, как в музеях делают для большей сохранности, повесить верёвочки на диванах, но у нас всё настоящее и должно остаться таковым после ремонта.
– Не по этой ли причине королева Англии посетила Малый театр?
– Да, она действительно в 1994 году была в России несколько дней с единственным визитом. И для встречи с дипломатическим корпусом выбрала именно Малый театр. Когда мы провожали делегацию, то я вручил Её Величеству палехскую шкатулку ручной работы с изображением Малого театра. Она посмотрела, улыбнулась, сказала: thank you. Вот и всё. За ней шла целая кавалькада королевской свиты, и один старикашечка из третьего ряда свиты, видимо из русских эмигрантов, остановил меня за руку и спросил: «Откуда вы узнали, что Её Величество коллекционирует шкатулки?!» Я ответил: «Да мы просто хотели что-то подарить на память о России и Малом театре». Он говорит мне: «Вы попали в точку!» Через две недели Елизавета II прислала для меня вот эту фотографию с автографом. А ведь она могла забыть о такой малости. Они ведь, королевы, оказывается, всего один раз выезжают с визитом в какую-нибудь страну.
– Если вернуться к самому началу творческого пути, кто для вас был особым примером?
– Вера Николаевна Пашенная, мой педагог в Щепкинском училище при Малом театре. Она мне очень помогла не только в профессиональном становлении, но и в жизни. Пашенная помогла мне, как в своё время и ей помог Александр Павлович Ленский, – выдающийся актёр, режиссёр и педагог. Вот в кабинете у меня висят два их портрета. Ленский воспитал знаменитую плеяду учеников, как затем и Пашенная. Эти имена идут вместе со мной по жизни. Ведь мы с женой учились у Веры Николаевны и сейчас сами преподаём в Щепкинском училище: ведём свой курс и каждый день вспоминаем своего педагога. А когда отмечалось 100 лет со дня её рождения, то мы решили назвать именем великой актрисы свой курс. Вот уже состоялось три выпуска курса имени Веры Пашенной, и все цветы наши выпускники несут к её портрету в Щепкинском училище.
О ПРОШЛОМ И БУДУЩЕМ
– Знаменитый актёр Императорского Малого театра – реформатор русской сцены, бывший курский крестьянин Михаил Семёнович Щепкин – как бы прокомментировал нынешние реформы в театральной жизни?
– Он пришёл бы в ужас и попросился бы обратно. М-да… Потому что любая реформа должна готовиться людьми, которые понимают дело и знают в перспективе, куда эта реформа может привести. А все последние реформы – и в образовании, и военные, и прочие не имели успеха. Ведь преобразования должны готовиться основательно и очень сознательно теми профессионалами, кто имеет на это право, положив годы и годы работы внутри отрасли, а не извне… И если говорить о нашей жизни, то реформировать, я думаю, вообще ничего нельзя. Точно так же, как перестраивать ничего нельзя. Дом перестраивать нельзя – его можно поддерживать в том состоянии, в котором он был создан, или обновлять. Страна – это наш общий дом.
– В котором «…от ума» иногда бывает и «Горе…»?
– Горе от необразованности. Поэтому мы в театре приняли решение не продавать билеты по коллективным заявкам, когда школьников водят классами на спектакли, хотя нам ставят это в упрёк. Дескать, в Малом идут пьесы из обязательной школьной программы, а детишки все гурьбой не могут это посмотреть… Я понимаю, что читать им не хочется, – посмотреть лучше, выключив мозги. Книгу надо читать, да ещё выучить: «Вон из Москвы...» Сейчас ведь никто ничего не учит наизусть. Я-то знал все эти монологи со школьной скамьи. Нас заставляли учить и правильно делали. Молодых надо заставлять что-то делать, как в семье. Родители говорят – мы должны прислушиваться. И они должны понимать, куда пришли и зачем. Пожалуйста, пусть покупают билеты и приходят, как все зрители, без обязательной программы. И даже при таком нашем правиле посещения Малого театра случился казус. Идёт ответственный спектакль – партер наполнен солидной публикой, в зале стоит идеальная тишина, всё нормально. Но когда мы вышли на поклон в конце спектакля, вдруг с балкона, где сидел наш юный зритель, раздался дружный ор, свист и крики: «Вау!» Я остановил жестом всё это действо и сказал, обращаясь к ним: «Дорогие ребятки! Вы не виноваты в том, что не знаете, куда попали, – это не стадион. Это национальный русский театр. В зале, где вы сейчас визжали и кричали, – вон на том месте сидел Гоголь, а там – в амфитеатре Чайковский сиживал. И первая постановка «Евгения Онегина» со студентами Московской консерватории игралась на этой сцене, в нашем Малом театре. Вот вы сидите наверху, пройдут годы, кто-то из вас станет банкиром, учителем, строителем или дипломатом, но запомните это на всю жизнь – где вы находитесь!» И наступила тишина… Партер – взрослые люди зааплодировали, а молодёжь наверху молчала. Один из зрителей мне потом сказал, что мой монолог на поклоне, обращённый к буйным молодым зрителям, понравился ему больше, чем сам спектакль, и для меня это был комплимент.
– Действительно, последние годы вектор развития молодого поколения был направлен на свободу, принявшую обличье вседозволенности.
– Вот поэтому растёт и ширится необразованность! А нам всем надо говорить и воспитывать будущие поколения, но системно. А что мы видим: школьная программа меняется так, что… у меня слов нет! Я считаю, нельзя переделывать то, что годами приносило славу русскому народу. Это были наши достижения – образование, наука, культура. До сих пор половина американских нобелевских лауреатов – выходцы из России. А нынешние министры? Ведь они же тоже заканчивали в своё время школу с чёткой, продуманной «старой» программой.
– Чем вы объясните такое настойчивое желание реформировать школьную программу?
– Правильное слово вы сказали – желание… Почитайте, какие там суммы, – вот это и есть желание… Я – за ответственность и против халтуры. Всё, что человек делает, он должен делать глубоко, разумно, с желанием выполнить задачу. А у нас только презентуют: «Я вот это могу»! Не может человек сразу быть министром. Одного сняли, другого поменяли, третьего переставили. Министр должен быть высоким профессионалом в своей сфере – классным специалистом, хоть в медицине, в образовании или в другом. Посмотрите, как, например, Шойгу развил своё ведомство. Вот если бы меня спросили, кого сейчас назначить министром здравоохранения, я бы с ходу сказал: Рошаля. Я ему верю: как он честно высказывал своё мнение при Путине! Потому что человек болеет за страну и всё правильно сказал, даже если это кому-то и не понравилось.
– А в культуре кого назначим?
– Ну, вы сразу меня ловите… И в культуре есть кого назначить, поверьте. Но именно тех, для кого эта деятельность составляет профессию. Сколько лет борьбы было с нашим министром образования? Но он всё равно след оставил после себя плохой… И следующий человек не должен продолжать дискредитировать русское образование на весь мир. У нас в стране было хорошее образование. И как же можно вычёркивать хорошее, убирать из школьной программы основные дисциплины – географию, историю, другие предметы? Наши дети не знают своей страны! Где Ангара и куда впадает Волга? Я уже не комментирую позорное решение оставить два часа в неделю на изучение русского языка и литературы! Я этого не по-ни-ма-ю! Но пожинаю плоды, потому что вот уже много лет приходят в Щепкинское училище выпускники школ с разных концов страны с одинаковым результатом – все необразованные, как под одну гребёнку! Эта тема – моё больное место, ведь мы в училище потом целый год переучиваем молодёжь, заставляя читать! Как студенты могут играть современность или классику, не зная литературу, историю? Ведь современность – это не только «бабло», не только – форма, но главное – мысли.
– Вы занимали пост министра культуры в 90-е годы – очень сложное перестроечное время в истории России. Сегодня многие политики ищут призывы в качестве национальной идеи. Но всё как-то мимо сердца простого человека. Какой лозунг могли бы предложить вы?
– Вот от лозунгов вы меня, пожалуйста, увольте (Смеётся. – И.К.)!
– Хорошо, спрошу прямо: какую бы вы могли предложить национальную идею?
– Образование, медицина, искусство – это создаёт нацию. Здоровье человека, его образование, общее и душевное – без этого не могут существовать ни одно государство, ни одна нация. Даже если в ней осталось две тысячи человек, всё равно это их история: их привычки, традиции, одежда, взаимообщение и многое-многое другое. Восточные страны это больше сохраняют. Например, Япония. Я там часто бывал и могу сравнить отношение людей к своей истории, природе. Да, там есть европейские рестораны и всё остальное, но почему-то, когда мы туда приезжаем или в какую другую страну, нам хочется попробовать то, что только у них можно отведать. Так и в остальном. Интересны своеобычная история, искусство, быт, традиции. Нельзя и нам терять своего лица.
– В Москве пробуете японскую кухню?
– Нет. Я предпочитаю её только в Японии. Люблю суши, но здесь смотреть на них не могу. У нас суши совсем не такие, как в Японии, где их на выбор – миллион! В японской кухне особый вкус – не острый, а пикантный, даже просто рис. А сколько там травы всякой подают! И японцы иной раз даже сами не знают, что едят и как каждая травка называется. Я спрашиваю: «Как же вы едите то, что даже не знаете?» Отвечают: «Что нам дарит океан – всё полезно». Так сочетаются в их жизни древность и современность: в мудром, бережном отношении к своему национальному.
ЧЕХОВ, ТИГР И КУРОСАВА
– В истории мирового кинематографа Юрий Соломин – это прежде всего Владимир Арсеньев из оскароносного фильма Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Вы работали с одним из гениев мирового кино. Как он пригласил вас на главную роль, ведь советские артисты не имели мировой известности?
– Куросава на «Мосфильме» попросил показать ему по одному фильму с лучшими советскими актёрами, которые могли бы подойти на роль Арсеньева. Так ему был предложен «Адъютант его превосходительства», а там целых пять серий. Он посмотрел две первые и попросил показать последующие. А я в это время, будучи на гастролях в Киеве, услышал по радио в новостях, что в Советский Союз приезжает знаменитый режиссёр Акира Куросава для совместных съёмок фильма по книге Арсеньева «Дерсу Узала». Подумал ещё: вот кому-то из коллег повезёт работать с таким мастером!
– Неужели характер мировой знаменитости был таким тяжёлым, что в процессе работы над фильмом вы в один момент отказались сниматься?
– Куросава был удивительно интеллигентный, добрый человек, мягкий и чуткий, очень внимательный к артистам.
– А к тигру? Участники экспедиции рассказывали, как один из таёжных артистов пострадал во время съёмок.
– Режиссёр хотел снять зверя в естественной среде, для этого в тайге выкопали ров 150 квадратных метров и сделали специальный загон, куда мы с Максимом Мунзуком – исполнителем роли Дерсу Узала – полгода ходили подкармливать животных. Там жили медведь, барсуки и прочие обитатели тайги – уголок такой был, чтобы все мы привыкали друг к другу. Но дикий тигр без дрессировщика всё равно остаётся диким, и когда его начали снимать, вышла неудача. Мы с Максимом должны были столкнуться с тигром на тропинке, но эта встреча снималась с нижней точки, а выкопанного рва совсем не было видно из-за высокой травы. У нас ещё лошадь почувствовала зверя и забрыкалась, но это полбеды, мы-то вышли вовремя, а вот тигр – не вышел. Не идёт, и всё! Вокруг нас, в лесу за деревьями, стояли охотники, они стали его гнать со всех сторон на нас, пугали чем-то, толкали пиками. И когда тигр наконец вышел, мы увидели, что у него нос в крови. Вот тут мы вдвоём запротестовали и сказали, что при таком обращении с животным сниматься не будем. Куросава задал мне только один вопрос: «Почему?», а я с ходу сочинил, что состою в Обществе защиты животных, и он тут же принял решение остановить съёмку и оставить зверя в покое.
– Значит, третьего главного героя картины всё-таки заменили?
– Верно. Даже общего плана не получилось. Переснимали сцены с тигром уже потом, когда вернулись из Приморья в Москву. В картине снимался знаменитый дрессированный тигр Вальтера Запашного. Он отлично сработал «без всяких вопросов» – сделал всё, что нужно по сценарию.
– Вы можете назвать Акиру Куросаву своим «сенсеем» в режиссуре?
– Могу смело. И режиссурой я начал заниматься именно благодаря тому, что он увидел во мне эту способность. Куросава – великий режиссёр современности, и работа с ним стала для меня большой школой. В отличие от наших режиссёров, прежде чем приступить к съёмкам, он работал за столом месяц, как в театре. Он вдумчиво обговаривал с артистами каждую деталь, весь рабочий процесс, обозначал расстояния, вникал во всё, рассказывал – какой оптикой будем снимать, как поедет камера, да и многое-многое другое. Интересно, что озвучивали мы фильм без него, Куросава сказал, что мы сами справимся, так как лучше знаем русский язык. Но иногда возвращал нашу работу, сделав очень точные замечания.
– А как вы преодолевали языковой барьер?
– Я знал примерно 20 слов по-японски, он столько же по-русски, но мы прекрасно понимали друг друга на каком-то другом уровне общения. И работать с ним было чрезвычайно приятно.
– Неужели за два года работы в СССР Куросава-сан всегда был по-самурайски выдержан и спокоен? Не случалось никаких внештатных ситуаций?
– Однажды, во время съёмок в тайге, я должен был бежать вниз по склону крутой горы к раненому Дерсу Узала. Этот эпизод впоследствии не вошёл в фильм. И вот я бежал, а параллельно двигалась тележка с оператором. Оказывается, что проделывать всё это вниз, под гору, гораздо тяжелее, чем в гору: надо точно соблюдать расстояние и всё прочее. Вот и случилось, что нас уже почти сняли, как вдруг тележка выскользнула у рабочих из рук и покатилась вниз… Вот тогда я единственный раз видел, как Акира Куросава ругал оператора, с которым снимал все свои картины. Знаменитый оператор Накаи Асакадзу даже не оправдывался. А тележку-то держал не он лично! Но гнев принимал на себя. Люди, что везли тележку, стояли в стороне, а режиссёр подошёл к нам, извинился за оператора – дескать, я понимаю, что вам трудно будет ещё раз сыграть – сцена очень эмоциональная, но прошу вас, пожалуйста, сделать второй дубль. Мы с Максимом Мунзуком внутренне улыбнулись: мы-то привыкли делать по пять, по шесть дублей благодаря шосткинской киноплёнке, которая регулярно давала брак. Иной раз и по десять дублей приходилось делать, а тут был всего второй дубль. Для нас это: «Подумаешь, мелочи!» Но мы степенно ответили: «Хорошо, сделаем!» Вот это был единственный раз, когда интеллигентный и очень выдержанный человек вышел из себя из-за того, что пришлось снимать второй дубль. И гнев его сыпался не на голову тех, у кого случайно выскользнула эта тяжеленная операторская тележка. Понимаете? Даже в крайней степени раздражения человек не терял благородства... Он так же прекрасно осознавал, чего стоит актёру собраться и сыграть с полной отдачей насыщенный эпизод. Каждую сцену снимал максимум с трёх камер, минимум – с двух. Это был удивительный человек – Акира-сан… Хотите верьте, хотите нет, но мы с ним дружили 30 лет после фильма. Помнили друг о друге, – и каждый Новый год обменивались поздравлениями.
– В ноябре 2012 года к вашим многочисленным наградам и званиям добавилась медаль имени Михаила Чехова за выдающийся вклад в мировую культуру.
– Это действительно трогательный знак внимания к моей персоне от кинофестиваля «Русское зарубежье». Михаил Чехов – великий артист, служивший во МХАТЕ, он составил славу мирового искусства. Всем нам Михаил Чехов, конечно, более известен по своим ученикам: среди актёров, которых он воспитал, – почти все звёзды Голливуда, типа Грегори Пека и многих-многих других.
– И вам, Юрий Мефодьевич, желаю успешных и знаменитых в будущем учеников!
– Спасибо. Надеюсь, что так может случиться! Вот убегаю сейчас к ним на зачёт.
Беседовала Ирина КУМОВА
«Литературная газета», 30 января 2013 года
Однажды мне пришлось выбираться из переполненного зала, игнорируя недовольные взгляды зрителей: Юрий Соломин в окружении журналистов покидал церемонию открытия 6-го кинофестиваля «Русское зарубежье» под громкие аплодисменты. Время поджимало, плотное кольцо репортёров наконец-таки выпустило знаменитость, и мне удалось вручить худруку Малого театра свои публикации о недавних обменных гастролях с Курским драматическим. Внимательный взгляд его потеплел, последовала удивительно радушная улыбка, и мы договорились об интервью, которое перешло в чаепитие и беседу.
Театр, музыка
и «русский дух»
– С апреля Малый театр начинает работать в гастрольном ритме, и зрители других городов увидят «Последнюю жертву» Островского и «Тайны Мадридского двора» – спектакль, который в Москве пользуется большим успехом. Ведь мы играем на гастролях не в обрезанном – «выездном» варианте, а в такой же точности, как и на своей сцене. Я сам родом из провинции, из Читы. Помню город 50-х годов сплошь из домов-срубов, и то, как все мы ждали гастролей. Это было событием. Каждое лето приезжала к нам Иркутская оперетта, лучшая оперетта страны того времени! Я тогда был совсем мальчишкой, а вот до сих пор помню трёх знаменитых комиков – Загурского, Маринского и Каширского… Или опера из Улан-Удэ – какое это было потрясение для нас, зрителей!
– Подобным потрясением стал спектакль Малого театра «Горе от ума», где каждый персонаж оказался близок современному зрителю. И Юрия Соломина в роли Фамусова тоже кто-то наверняка запомнил на всю жизнь. Удивительно, что пьесе Грибоедова почти 200 лет, но чувствуется живая русская классика – редкое взаимодействие великой драматургии, первоклассных актёров и зрителя.
– Действительно, за это время изменились общество, отношения, да и само «Горе от ума». Современные зрители как-то по-особому приняли роль Фамусова. Наверное, потому, что речь зашла о семье, о воспитании ребёнка – дочери. В наше время это тоже очень сложно, и не только одинокому мужчине. Я не играю Фамусова обычным подхалимом, хотя можно было бы и так. Но для чего? И если ответить, ради чего Фамусов подхалимничает, то всё становится на свои места. Он может быть любым – высокомерным, вздорным, пятым, десятым, но каков основной стержень его образа? Отвечу: Фамусов озабочен судьбой дочери, и это вылезло сегодня на первый план в решении характера персонажа. Кого выбрать в мужья для Софьи и что она будет делать, если отец умрёт? Кто и как позаботится о ней? Кругом одни прохиндеи! «Подалее» надо «от этих хватов, в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов...» Вот вам и тема. И если играть Грибоедова по-честному, без «фиги в кармане», то остаётся особое послевкусие от прочтения пьесы. Мне, например, никогда не нравился Чацкий. Я всегда думал: да что он ко всем цепляется, вяжется: «Старух зловещих, стариков дряхлеющих… Вон из Москвы! сюда я больше не ездок!..» А если сказать всё это с улыбкой, иронией, то подковырки Чацкого приобретают совсем другой оттенок. Ведь Грибоедов, будучи аристократом, дипломатом, мог очень точно подцепить, поддеть, но как автор был не злой, а честный. Мы не переделываем классику, это невозможно. Стараемся понять, что написал автор, и найти новое решение. В этом – вся суть, а не в том, чтобы сотворить оригинальный капустник.
– Вы допускаете интересные трактовки классических произведений, например, в музыке?
– Вот я люблю джаз. Люблю и классическую музыку. Но представьте, если играть на джазовом инструменте – саксофоне, например, «Танец маленьких лебедей» Чайковского? Не будет ни Чайковского, ни джаза. И музыки не будет! Будет просто хохма… Музыку Чайковского, Римского-Корсакова, Глинки переделать невозможно, и я так же против того, чтобы перелицовывать великую драматургию. Почему весь мир чтит науку Станиславского? Потому что русская театральная школа с глубиной. А с глубиной, потому что мы играем таких авторов, я имею в виду мировую классику. Например, наши постановки идут по 20 лет. И некоторые нас за это критикуют. Есть, конечно, старые спектакли, как, например, «Свои люди – сочтёмся!» в филиале Малого театра: уже декорации износились и костюмы сшили по второму разу, но посещаемость 90–80–75 процентов от наполняемости зрительного зала. Как можно убирать такой спектакль из репертуара? Жалко. Это же настоящее произведение искусства. Вот однажды собрался я посмотреть нашумевший спектакль, который «Золотую маску» получил и многие другие театральные награды, да всё как-то было некогда. А когда выкроил время, оказалось, что «такой сильный» спектакль уже снят с афиши – не идёт. Я так хохотал! После этого уже не хожу на все эти нашумевшие постановки. А вот у нас уже 25 лет идёт «Недоросль» Фонвизина с огромными монологами, без всяких трактовок и адаптаций! Приходят дети и слушают текст, и впитывают… Недаром Островский говорил: «Без театра нет нации», и он абсолютно прав.
– В мемуарах и воспоминаниях начала ХХ века Малый театр упоминается современниками как «редкий островок с исконным московским отпечатком» в отношениях и манере общения, интерьерах и речи... Таковым театр остаётся и по сей день, имея нынче официальный статус национального достояния России. Здесь действительно витает особая атмосфера, некий «русский дух». Это заслуга корифеев Малого театра или многих и многих поколений зрителей?
– Прежде всего это заслуга тех авторов, которые идут у нас. Грибоедов и Пушкин, Островский и Чехов, Толстой и Мольер. Я с 1988 года художественный руководитель театра, и мы ставим только классику, кроме одной постановки, хотя Солженицын сегодня тоже классика. Когда писатель в начале 90-х годов вернулся в Россию, мы уже готовили к постановке в честь 50-летия Великой Победы его пьесу «Пир победителей». Помню, что при прочтении нас очень тронуло, как один герой Солженицына – солдат – мечтал побывать в Москве и сходить в Малый театр. И мы поставили эту пьесу, которая имела успех. Автор присутствовал на премьере и, кажется, тоже был, в свою очередь, растроган.
КОРОЛЕВСКОЕ ЧАЕПИТИЕ
Из пурпурно-бархатного зрительного зала через картинную галерею директорского фойе мы перешли в кабинет Юрия Соломина. «Старомосковская тишина»: щебет певчей птички из дальнего угла большой комнаты и мерный ход старинных часов. Мы расположились у большого круглого стола за чаем, и мой взгляд остановился на улыбке королевы Англии Елизаветы II. На стене висела её большая фотография с автографом.
– Столы, стулья, диваны, на которых мы с вами сидим, это всё – XIX век.
– А мы так просто здесь чай пьём?!
– Ну, не так просто – с пирожками… Двадцать пять лет назад специалист, который реставрировал эту старинную мебель, сказал, что мебель живёт тогда, когда используется по назначению. Хотя, казалось бы, после реставрации надо было, как в музеях делают для большей сохранности, повесить верёвочки на диванах, но у нас всё настоящее и должно остаться таковым после ремонта.
– Не по этой ли причине королева Англии посетила Малый театр?
– Да, она действительно в 1994 году была в России несколько дней с единственным визитом. И для встречи с дипломатическим корпусом выбрала именно Малый театр. Когда мы провожали делегацию, то я вручил Её Величеству палехскую шкатулку ручной работы с изображением Малого театра. Она посмотрела, улыбнулась, сказала: thank you. Вот и всё. За ней шла целая кавалькада королевской свиты, и один старикашечка из третьего ряда свиты, видимо из русских эмигрантов, остановил меня за руку и спросил: «Откуда вы узнали, что Её Величество коллекционирует шкатулки?!» Я ответил: «Да мы просто хотели что-то подарить на память о России и Малом театре». Он говорит мне: «Вы попали в точку!» Через две недели Елизавета II прислала для меня вот эту фотографию с автографом. А ведь она могла забыть о такой малости. Они ведь, королевы, оказывается, всего один раз выезжают с визитом в какую-нибудь страну.
– Если вернуться к самому началу творческого пути, кто для вас был особым примером?
– Вера Николаевна Пашенная, мой педагог в Щепкинском училище при Малом театре. Она мне очень помогла не только в профессиональном становлении, но и в жизни. Пашенная помогла мне, как в своё время и ей помог Александр Павлович Ленский, – выдающийся актёр, режиссёр и педагог. Вот в кабинете у меня висят два их портрета. Ленский воспитал знаменитую плеяду учеников, как затем и Пашенная. Эти имена идут вместе со мной по жизни. Ведь мы с женой учились у Веры Николаевны и сейчас сами преподаём в Щепкинском училище: ведём свой курс и каждый день вспоминаем своего педагога. А когда отмечалось 100 лет со дня её рождения, то мы решили назвать именем великой актрисы свой курс. Вот уже состоялось три выпуска курса имени Веры Пашенной, и все цветы наши выпускники несут к её портрету в Щепкинском училище.
О ПРОШЛОМ И БУДУЩЕМ
– Знаменитый актёр Императорского Малого театра – реформатор русской сцены, бывший курский крестьянин Михаил Семёнович Щепкин – как бы прокомментировал нынешние реформы в театральной жизни?
– Он пришёл бы в ужас и попросился бы обратно. М-да… Потому что любая реформа должна готовиться людьми, которые понимают дело и знают в перспективе, куда эта реформа может привести. А все последние реформы – и в образовании, и военные, и прочие не имели успеха. Ведь преобразования должны готовиться основательно и очень сознательно теми профессионалами, кто имеет на это право, положив годы и годы работы внутри отрасли, а не извне… И если говорить о нашей жизни, то реформировать, я думаю, вообще ничего нельзя. Точно так же, как перестраивать ничего нельзя. Дом перестраивать нельзя – его можно поддерживать в том состоянии, в котором он был создан, или обновлять. Страна – это наш общий дом.
– В котором «…от ума» иногда бывает и «Горе…»?
– Горе от необразованности. Поэтому мы в театре приняли решение не продавать билеты по коллективным заявкам, когда школьников водят классами на спектакли, хотя нам ставят это в упрёк. Дескать, в Малом идут пьесы из обязательной школьной программы, а детишки все гурьбой не могут это посмотреть… Я понимаю, что читать им не хочется, – посмотреть лучше, выключив мозги. Книгу надо читать, да ещё выучить: «Вон из Москвы...» Сейчас ведь никто ничего не учит наизусть. Я-то знал все эти монологи со школьной скамьи. Нас заставляли учить и правильно делали. Молодых надо заставлять что-то делать, как в семье. Родители говорят – мы должны прислушиваться. И они должны понимать, куда пришли и зачем. Пожалуйста, пусть покупают билеты и приходят, как все зрители, без обязательной программы. И даже при таком нашем правиле посещения Малого театра случился казус. Идёт ответственный спектакль – партер наполнен солидной публикой, в зале стоит идеальная тишина, всё нормально. Но когда мы вышли на поклон в конце спектакля, вдруг с балкона, где сидел наш юный зритель, раздался дружный ор, свист и крики: «Вау!» Я остановил жестом всё это действо и сказал, обращаясь к ним: «Дорогие ребятки! Вы не виноваты в том, что не знаете, куда попали, – это не стадион. Это национальный русский театр. В зале, где вы сейчас визжали и кричали, – вон на том месте сидел Гоголь, а там – в амфитеатре Чайковский сиживал. И первая постановка «Евгения Онегина» со студентами Московской консерватории игралась на этой сцене, в нашем Малом театре. Вот вы сидите наверху, пройдут годы, кто-то из вас станет банкиром, учителем, строителем или дипломатом, но запомните это на всю жизнь – где вы находитесь!» И наступила тишина… Партер – взрослые люди зааплодировали, а молодёжь наверху молчала. Один из зрителей мне потом сказал, что мой монолог на поклоне, обращённый к буйным молодым зрителям, понравился ему больше, чем сам спектакль, и для меня это был комплимент.
– Действительно, последние годы вектор развития молодого поколения был направлен на свободу, принявшую обличье вседозволенности.
– Вот поэтому растёт и ширится необразованность! А нам всем надо говорить и воспитывать будущие поколения, но системно. А что мы видим: школьная программа меняется так, что… у меня слов нет! Я считаю, нельзя переделывать то, что годами приносило славу русскому народу. Это были наши достижения – образование, наука, культура. До сих пор половина американских нобелевских лауреатов – выходцы из России. А нынешние министры? Ведь они же тоже заканчивали в своё время школу с чёткой, продуманной «старой» программой.
– Чем вы объясните такое настойчивое желание реформировать школьную программу?
– Правильное слово вы сказали – желание… Почитайте, какие там суммы, – вот это и есть желание… Я – за ответственность и против халтуры. Всё, что человек делает, он должен делать глубоко, разумно, с желанием выполнить задачу. А у нас только презентуют: «Я вот это могу»! Не может человек сразу быть министром. Одного сняли, другого поменяли, третьего переставили. Министр должен быть высоким профессионалом в своей сфере – классным специалистом, хоть в медицине, в образовании или в другом. Посмотрите, как, например, Шойгу развил своё ведомство. Вот если бы меня спросили, кого сейчас назначить министром здравоохранения, я бы с ходу сказал: Рошаля. Я ему верю: как он честно высказывал своё мнение при Путине! Потому что человек болеет за страну и всё правильно сказал, даже если это кому-то и не понравилось.
– А в культуре кого назначим?
– Ну, вы сразу меня ловите… И в культуре есть кого назначить, поверьте. Но именно тех, для кого эта деятельность составляет профессию. Сколько лет борьбы было с нашим министром образования? Но он всё равно след оставил после себя плохой… И следующий человек не должен продолжать дискредитировать русское образование на весь мир. У нас в стране было хорошее образование. И как же можно вычёркивать хорошее, убирать из школьной программы основные дисциплины – географию, историю, другие предметы? Наши дети не знают своей страны! Где Ангара и куда впадает Волга? Я уже не комментирую позорное решение оставить два часа в неделю на изучение русского языка и литературы! Я этого не по-ни-ма-ю! Но пожинаю плоды, потому что вот уже много лет приходят в Щепкинское училище выпускники школ с разных концов страны с одинаковым результатом – все необразованные, как под одну гребёнку! Эта тема – моё больное место, ведь мы в училище потом целый год переучиваем молодёжь, заставляя читать! Как студенты могут играть современность или классику, не зная литературу, историю? Ведь современность – это не только «бабло», не только – форма, но главное – мысли.
– Вы занимали пост министра культуры в 90-е годы – очень сложное перестроечное время в истории России. Сегодня многие политики ищут призывы в качестве национальной идеи. Но всё как-то мимо сердца простого человека. Какой лозунг могли бы предложить вы?
– Вот от лозунгов вы меня, пожалуйста, увольте (Смеётся. – И.К.)!
– Хорошо, спрошу прямо: какую бы вы могли предложить национальную идею?
– Образование, медицина, искусство – это создаёт нацию. Здоровье человека, его образование, общее и душевное – без этого не могут существовать ни одно государство, ни одна нация. Даже если в ней осталось две тысячи человек, всё равно это их история: их привычки, традиции, одежда, взаимообщение и многое-многое другое. Восточные страны это больше сохраняют. Например, Япония. Я там часто бывал и могу сравнить отношение людей к своей истории, природе. Да, там есть европейские рестораны и всё остальное, но почему-то, когда мы туда приезжаем или в какую другую страну, нам хочется попробовать то, что только у них можно отведать. Так и в остальном. Интересны своеобычная история, искусство, быт, традиции. Нельзя и нам терять своего лица.
– В Москве пробуете японскую кухню?
– Нет. Я предпочитаю её только в Японии. Люблю суши, но здесь смотреть на них не могу. У нас суши совсем не такие, как в Японии, где их на выбор – миллион! В японской кухне особый вкус – не острый, а пикантный, даже просто рис. А сколько там травы всякой подают! И японцы иной раз даже сами не знают, что едят и как каждая травка называется. Я спрашиваю: «Как же вы едите то, что даже не знаете?» Отвечают: «Что нам дарит океан – всё полезно». Так сочетаются в их жизни древность и современность: в мудром, бережном отношении к своему национальному.
ЧЕХОВ, ТИГР И КУРОСАВА
– В истории мирового кинематографа Юрий Соломин – это прежде всего Владимир Арсеньев из оскароносного фильма Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Вы работали с одним из гениев мирового кино. Как он пригласил вас на главную роль, ведь советские артисты не имели мировой известности?
– Куросава на «Мосфильме» попросил показать ему по одному фильму с лучшими советскими актёрами, которые могли бы подойти на роль Арсеньева. Так ему был предложен «Адъютант его превосходительства», а там целых пять серий. Он посмотрел две первые и попросил показать последующие. А я в это время, будучи на гастролях в Киеве, услышал по радио в новостях, что в Советский Союз приезжает знаменитый режиссёр Акира Куросава для совместных съёмок фильма по книге Арсеньева «Дерсу Узала». Подумал ещё: вот кому-то из коллег повезёт работать с таким мастером!
– Неужели характер мировой знаменитости был таким тяжёлым, что в процессе работы над фильмом вы в один момент отказались сниматься?
– Куросава был удивительно интеллигентный, добрый человек, мягкий и чуткий, очень внимательный к артистам.
– А к тигру? Участники экспедиции рассказывали, как один из таёжных артистов пострадал во время съёмок.
– Режиссёр хотел снять зверя в естественной среде, для этого в тайге выкопали ров 150 квадратных метров и сделали специальный загон, куда мы с Максимом Мунзуком – исполнителем роли Дерсу Узала – полгода ходили подкармливать животных. Там жили медведь, барсуки и прочие обитатели тайги – уголок такой был, чтобы все мы привыкали друг к другу. Но дикий тигр без дрессировщика всё равно остаётся диким, и когда его начали снимать, вышла неудача. Мы с Максимом должны были столкнуться с тигром на тропинке, но эта встреча снималась с нижней точки, а выкопанного рва совсем не было видно из-за высокой травы. У нас ещё лошадь почувствовала зверя и забрыкалась, но это полбеды, мы-то вышли вовремя, а вот тигр – не вышел. Не идёт, и всё! Вокруг нас, в лесу за деревьями, стояли охотники, они стали его гнать со всех сторон на нас, пугали чем-то, толкали пиками. И когда тигр наконец вышел, мы увидели, что у него нос в крови. Вот тут мы вдвоём запротестовали и сказали, что при таком обращении с животным сниматься не будем. Куросава задал мне только один вопрос: «Почему?», а я с ходу сочинил, что состою в Обществе защиты животных, и он тут же принял решение остановить съёмку и оставить зверя в покое.
– Значит, третьего главного героя картины всё-таки заменили?
– Верно. Даже общего плана не получилось. Переснимали сцены с тигром уже потом, когда вернулись из Приморья в Москву. В картине снимался знаменитый дрессированный тигр Вальтера Запашного. Он отлично сработал «без всяких вопросов» – сделал всё, что нужно по сценарию.
– Вы можете назвать Акиру Куросаву своим «сенсеем» в режиссуре?
– Могу смело. И режиссурой я начал заниматься именно благодаря тому, что он увидел во мне эту способность. Куросава – великий режиссёр современности, и работа с ним стала для меня большой школой. В отличие от наших режиссёров, прежде чем приступить к съёмкам, он работал за столом месяц, как в театре. Он вдумчиво обговаривал с артистами каждую деталь, весь рабочий процесс, обозначал расстояния, вникал во всё, рассказывал – какой оптикой будем снимать, как поедет камера, да и многое-многое другое. Интересно, что озвучивали мы фильм без него, Куросава сказал, что мы сами справимся, так как лучше знаем русский язык. Но иногда возвращал нашу работу, сделав очень точные замечания.
– А как вы преодолевали языковой барьер?
– Я знал примерно 20 слов по-японски, он столько же по-русски, но мы прекрасно понимали друг друга на каком-то другом уровне общения. И работать с ним было чрезвычайно приятно.
– Неужели за два года работы в СССР Куросава-сан всегда был по-самурайски выдержан и спокоен? Не случалось никаких внештатных ситуаций?
– Однажды, во время съёмок в тайге, я должен был бежать вниз по склону крутой горы к раненому Дерсу Узала. Этот эпизод впоследствии не вошёл в фильм. И вот я бежал, а параллельно двигалась тележка с оператором. Оказывается, что проделывать всё это вниз, под гору, гораздо тяжелее, чем в гору: надо точно соблюдать расстояние и всё прочее. Вот и случилось, что нас уже почти сняли, как вдруг тележка выскользнула у рабочих из рук и покатилась вниз… Вот тогда я единственный раз видел, как Акира Куросава ругал оператора, с которым снимал все свои картины. Знаменитый оператор Накаи Асакадзу даже не оправдывался. А тележку-то держал не он лично! Но гнев принимал на себя. Люди, что везли тележку, стояли в стороне, а режиссёр подошёл к нам, извинился за оператора – дескать, я понимаю, что вам трудно будет ещё раз сыграть – сцена очень эмоциональная, но прошу вас, пожалуйста, сделать второй дубль. Мы с Максимом Мунзуком внутренне улыбнулись: мы-то привыкли делать по пять, по шесть дублей благодаря шосткинской киноплёнке, которая регулярно давала брак. Иной раз и по десять дублей приходилось делать, а тут был всего второй дубль. Для нас это: «Подумаешь, мелочи!» Но мы степенно ответили: «Хорошо, сделаем!» Вот это был единственный раз, когда интеллигентный и очень выдержанный человек вышел из себя из-за того, что пришлось снимать второй дубль. И гнев его сыпался не на голову тех, у кого случайно выскользнула эта тяжеленная операторская тележка. Понимаете? Даже в крайней степени раздражения человек не терял благородства... Он так же прекрасно осознавал, чего стоит актёру собраться и сыграть с полной отдачей насыщенный эпизод. Каждую сцену снимал максимум с трёх камер, минимум – с двух. Это был удивительный человек – Акира-сан… Хотите верьте, хотите нет, но мы с ним дружили 30 лет после фильма. Помнили друг о друге, – и каждый Новый год обменивались поздравлениями.
– В ноябре 2012 года к вашим многочисленным наградам и званиям добавилась медаль имени Михаила Чехова за выдающийся вклад в мировую культуру.
– Это действительно трогательный знак внимания к моей персоне от кинофестиваля «Русское зарубежье». Михаил Чехов – великий артист, служивший во МХАТЕ, он составил славу мирового искусства. Всем нам Михаил Чехов, конечно, более известен по своим ученикам: среди актёров, которых он воспитал, – почти все звёзды Голливуда, типа Грегори Пека и многих-многих других.
– И вам, Юрий Мефодьевич, желаю успешных и знаменитых в будущем учеников!
– Спасибо. Надеюсь, что так может случиться! Вот убегаю сейчас к ним на зачёт.
Беседовала Ирина КУМОВА
«Литературная газета», 30 января 2013 года
24.01.2013
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В ТАТАРСКИХ ПОСТАНОВКАХ СЕРДЕЧНОСТЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ ВО ВСЕМ!»
В Москве на сцене Малого театра только что при переаншлагах прошли гастроли Татарского государственного театра им. Г.Камала. Вот уже несколько лет оба театра обмениваются сценическими площадками: казанцев с нетерпением ждут в столице, москвичей радушно встречают в Казани.
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В ТАТАРСКИХ ПОСТАНОВКАХ СЕРДЕЧНОСТЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ ВО ВСЕМ!»
В Москве на сцене Малого театра только что при переаншлагах прошли гастроли Татарского государственного театра им. Г.Камала. Вот уже несколько лет оба театра обмениваются сценическими площадками: казанцев с нетерпением ждут в столице, москвичей радушно встречают в Казани. Вашему вниманию - интервью художественного руководителя Малого академического театра Юрия Соломина.
Именно классические произведения могут дать ответы на острейшие вопросы современности - не устает повторять Юрий Соломин. И потому уже много лет не включает в афишу «современные прочтения» и эксперименты в стиле модерн. А вдохновение труппа Малого, по словам Соломина, черпает в национальных постановках и произведениях, проверенных веками.
- Юрий Мефодьевич, в последнее время много говорят о «рентабельности» культурной отрасли. Звучат предложения закрыть и перепрофилировать так называемые нерентабельные театры, а вузы, готовящие специалистов культуры, признают «неэффективными». Как вы относитесь к этой тенденции?
- Я честно вам отвечу, я считаю, что это стратегия оболванивания людей. Островский говорил: «Без театра – нет нации». Я с ним согласен. Стоит закрыть хоть один театр в Москве и это уже соблазн, повод сделать то же самое с десятками других. А закрой репертуарный коллектив - люди просто останутся без театра, потому что на заезжих гастролеров с огромными ценами на билеты рядовой зритель в провинции ходить в принципе не может.
- Меняется ли, на ваш взгляд, театр в современном мире? И должен ли он вообще подстраиваться под реалии сегодняшнего дня?
- Я работаю с нынешними студентами - с ними очень тяжело разговаривать. Все эти новомодные устройства, айфоны-телефоны уничтожают душевность и сердечность, мне так кажется. В итоге люди знают, куда нажать в телефоне, а вот в сердце зрителя на что нажать - понятия не имеют. А ведь это в театре главное. Я студентам всегда говорю - пропускайте пьесу через себя. Иначе не пойдет ничего! В этой связи, кстати, я часто своим студентам и коллегам артистов татарского национального театра в пример привожу. В татарских постановках сердечность проявляется во всем!
- Обменные гастроли Малого театра и театра им. Г.Камала проходят с 2006 года. Как вы оцениваете творчество казанских коллег?
- Театр Камала для меня - это олицетворение вашей веры, вашего сердца и вашего стремления укреплять традиции. Это очень близко мне, как руководителю Малого театра. Мы стараемся делать то же самое. Я вот не знаю, к сожалению, татарского языка, но постановки театра Камала всегда смотрю с интересом и, как мне кажется, все понимаю. Потому что они сделаны от сердца. А как только появляется сердечность - смысл становится понятен всем людям на земном шаре. Постановки Фарида Бикчантаева всегда отражает доброта и душевность. Режиссура очень интересная у него. Я вообще считаю, что режиссура в регионах сейчас сильнее, чем в Москве.
- Можно ли снова ждать вас на гастролях в Казани?
- Коллектив нашего театра горит желанием поехать в Татарстан. Люди прямо ждут гастролей. В Казани очень радушно встречают. Но это не главное. Главное, что у вас люди очень добрые, душевные и тонко чувствующие. А вообще, поездки в Казань меня всегда заставляют задуматься. Я смотрю на ваши мечети и храмы, стоящие рядом друг с другом, смотрю на Кремль и о многом размышляю. Это красиво и очень важно. Это основа нашей, российской, культуры и жизни.
- В репертуаре Малого только классические произведения. Почему вы обходите стороной современную драматургию?
- Это самая больная тема. Мы очень бережем правильность и чистоту русского языка, а современные пьесы предполагают сленг и нецензурные выражения, которые мы не хотим произносить со сцены. На этом нельзя воспитывать подрастающее поколение, я считаю. Но есть и достойные вещи, правда их не много. Дипломные работы выпускников Щукинского училища, пьеса Распутина «Последний срок».
- Как вы относитесь к современному прочтению классики?
- Когда мне задают этот вопрос, я отвечаю: принесите пьесу, которую вы считаете достойной, и дайте мне в руки. Все, что я видел из так называемой современной драматургии, было банальной переделкой классики с переодеванием персонажей в современные костюмы и переносом действия в сегодняшний день. Сейчас любая пьеса Островского — современней некуда. «Свои люди, сочтемся», «Волки и овцы», «На всякого мудреца довольно простоты», «Последняя жертва» — что ни фраза, то крылатая. Ну и зачем нам, скажите на милость, надевать на героинь короткие юбки? Чтобы таким образом доказать зрителю актуальность постановки? Так классики за нас это уже сделали. Имеющий глаза, да увидит. У нас всегда много молодежи в зале, и она прекрасно без таких трюков обходится.
Ольга Пушко
tatar-inform.ru, 24 января 2013года
В Москве на сцене Малого театра только что при переаншлагах прошли гастроли Татарского государственного театра им. Г.Камала. Вот уже несколько лет оба театра обмениваются сценическими площадками: казанцев с нетерпением ждут в столице, москвичей радушно встречают в Казани. Вашему вниманию - интервью художественного руководителя Малого академического театра Юрия Соломина.
Именно классические произведения могут дать ответы на острейшие вопросы современности - не устает повторять Юрий Соломин. И потому уже много лет не включает в афишу «современные прочтения» и эксперименты в стиле модерн. А вдохновение труппа Малого, по словам Соломина, черпает в национальных постановках и произведениях, проверенных веками.
- Юрий Мефодьевич, в последнее время много говорят о «рентабельности» культурной отрасли. Звучат предложения закрыть и перепрофилировать так называемые нерентабельные театры, а вузы, готовящие специалистов культуры, признают «неэффективными». Как вы относитесь к этой тенденции?
- Я честно вам отвечу, я считаю, что это стратегия оболванивания людей. Островский говорил: «Без театра – нет нации». Я с ним согласен. Стоит закрыть хоть один театр в Москве и это уже соблазн, повод сделать то же самое с десятками других. А закрой репертуарный коллектив - люди просто останутся без театра, потому что на заезжих гастролеров с огромными ценами на билеты рядовой зритель в провинции ходить в принципе не может.
- Меняется ли, на ваш взгляд, театр в современном мире? И должен ли он вообще подстраиваться под реалии сегодняшнего дня?
- Я работаю с нынешними студентами - с ними очень тяжело разговаривать. Все эти новомодные устройства, айфоны-телефоны уничтожают душевность и сердечность, мне так кажется. В итоге люди знают, куда нажать в телефоне, а вот в сердце зрителя на что нажать - понятия не имеют. А ведь это в театре главное. Я студентам всегда говорю - пропускайте пьесу через себя. Иначе не пойдет ничего! В этой связи, кстати, я часто своим студентам и коллегам артистов татарского национального театра в пример привожу. В татарских постановках сердечность проявляется во всем!
- Обменные гастроли Малого театра и театра им. Г.Камала проходят с 2006 года. Как вы оцениваете творчество казанских коллег?
- Театр Камала для меня - это олицетворение вашей веры, вашего сердца и вашего стремления укреплять традиции. Это очень близко мне, как руководителю Малого театра. Мы стараемся делать то же самое. Я вот не знаю, к сожалению, татарского языка, но постановки театра Камала всегда смотрю с интересом и, как мне кажется, все понимаю. Потому что они сделаны от сердца. А как только появляется сердечность - смысл становится понятен всем людям на земном шаре. Постановки Фарида Бикчантаева всегда отражает доброта и душевность. Режиссура очень интересная у него. Я вообще считаю, что режиссура в регионах сейчас сильнее, чем в Москве.
- Можно ли снова ждать вас на гастролях в Казани?
- Коллектив нашего театра горит желанием поехать в Татарстан. Люди прямо ждут гастролей. В Казани очень радушно встречают. Но это не главное. Главное, что у вас люди очень добрые, душевные и тонко чувствующие. А вообще, поездки в Казань меня всегда заставляют задуматься. Я смотрю на ваши мечети и храмы, стоящие рядом друг с другом, смотрю на Кремль и о многом размышляю. Это красиво и очень важно. Это основа нашей, российской, культуры и жизни.
- В репертуаре Малого только классические произведения. Почему вы обходите стороной современную драматургию?
- Это самая больная тема. Мы очень бережем правильность и чистоту русского языка, а современные пьесы предполагают сленг и нецензурные выражения, которые мы не хотим произносить со сцены. На этом нельзя воспитывать подрастающее поколение, я считаю. Но есть и достойные вещи, правда их не много. Дипломные работы выпускников Щукинского училища, пьеса Распутина «Последний срок».
- Как вы относитесь к современному прочтению классики?
- Когда мне задают этот вопрос, я отвечаю: принесите пьесу, которую вы считаете достойной, и дайте мне в руки. Все, что я видел из так называемой современной драматургии, было банальной переделкой классики с переодеванием персонажей в современные костюмы и переносом действия в сегодняшний день. Сейчас любая пьеса Островского — современней некуда. «Свои люди, сочтемся», «Волки и овцы», «На всякого мудреца довольно простоты», «Последняя жертва» — что ни фраза, то крылатая. Ну и зачем нам, скажите на милость, надевать на героинь короткие юбки? Чтобы таким образом доказать зрителю актуальность постановки? Так классики за нас это уже сделали. Имеющий глаза, да увидит. У нас всегда много молодежи в зале, и она прекрасно без таких трюков обходится.
Ольга Пушко
tatar-inform.ru, 24 января 2013года
14.01.2013
Подробнее
ОСТРОВ С РУССКИМ ОТПЕЧАТКОМ
Началась реконструкция Малого театра, но творческая жизнь его по-прежнему насыщена спектаклями, событиями и новыми проектами...
Ирина Кумова, «Гудок», 11 января 2013 года
Ирина Кумова, «Гудок», 11 января 2013 года
ОСТРОВ С РУССКИМ ОТПЕЧАТКОМ
Началась реконструкция Малого театра, но творческая жизнь его по-прежнему насыщена спектаклями, событиями и новыми проектами
Мы прошлись по театру с его художественным руководителем народным артистом СССР Юрием Соломиным, поговорив об искусстве, ремонте и кино Акиры Куросавы.
– Юрий Мефодьевич, реконструкция Большого театра для вас – пример или нет?
– В отличие от нашего соседа мы здесь ничего не будем переделывать. У нас уже идут технические восстановительные работы, во внимании нуждается и фундамент, и стены, и многое другое, но я дал распоряжение исторический и архитектурный облик всего здания, комнат, интерьеров воссоздать в точности такими же, какими они были.
– И до какого времени театр сможет сочетать, казалось бы, несочетаемое?
– Без остановки будет сочетать. Это сложно, но возможно. На основной сцене до 1 апреля 2013 года идут спектакли. Затем мы перенесём основной репертуар в свой филиал на Ордынке, некоторые спектакли будем играть на других площадках Москвы, а с апреля по май будем работать в гастрольном ритме. Зрители увидят два спектакля – «Волки и овцы» Островского и «Тайны Мадридского двора» – спектакль, который в Москве пользуется большим успехом. Мы играем на гастролях спектакли не в выездном варианте, а в точности, как и на своей сцене.
– Вы допускаете современные трактовки классических произведений?
– Вот однажды собрался я посмотреть нашумевший спектакль, который «Золотую маску» получил и многие другие театральные награды, да всё как-то было некогда. А когда выкроил время, оказалось, что такой сильный спектакль уже снят с афиши – не идёт. А у нас в репертуаре спектакли идут многие годы, 20 лет идёт «Недоросль» Фонвизина с огромными монологами, без всяких трактовок и адаптаций! Приходят дети и слушают это, и впитывают… Недаром Островский говорил: «Без театра нет нации», и он абсолютно прав.
– В мемуарах и воспоминаниях начала ХХ века Малый театр упоминается современниками как «редкий островок с исконным московским отпечатком»: в отношениях и манере общения, интерьерах и речи... Это заслуга корифеев театра или зрителей?
– Прежде всего это заслуга тех авторов, которые идут у нас. Грибоедов и Пушкин, Островский и Чехов, Толстой и Мольер. Я с 1988 года художественный руководитель театра, и мы ставим только классику, кроме одной постановки, хотя Солженицын сегодня тоже классика.
– Если вернуться к самому началу творческого пути, кто для вас был особым примером?
– Вера Николаевна Пашенная – мой педагог в Щепкинском театральном училище при Малом театре. Она мне очень помогла не только в профессиональном становлении, но и в жизни. А ей в своё время помог Александр Павлович Ленский – выдающийся актёр, режиссёр и педагог. Вот в кабинете у меня висят два их портрета. Ведь мы с женой учились у Веры Николаевны и сейчас сами преподаём в этом училище.
– У вас изменился взгляд на коллективные посещения театра школьниками, почему?
– Мы решили не продавать билеты по школьным заявкам. Я понимаю, что читать детям не хочется – посмотреть лучше, выключив мозги. Сейчас ведь никто ничего не учит наизусть. Я-то знал все эти монологи со школьной скамьи. Нас заставляли учить, и правильно делали. Дети должны читать, знать литературу.
Мы считаем: пожалуйста, пусть школьники покупают билеты и приходят, как все зрители, без обязательной программы. И даже при таком нашем правиле посещения театра случился казус. Идёт ответственный спектакль – в партере солидная публика, в зале идеальная тишина, всё нормально. Но когда мы вышли на поклон, вдруг с балкона, где сидел наш юный зритель, раздался дружный ор, свист и крики: «Вау!» Я остановил жестом всё это действо и сказал: «Дорогие ребятки! Вы не виноваты в том, что не знаете, куда попали. Это не стадион. Это национальный русский театр. В зале, где вы сейчас визжали и кричали, вон на том месте сидел Гоголь, а там, в амфитеатре, Чайковский сиживал. И первая постановка «Евгения Онегина» игралась на этой сцене. Пройдут годы, кто-то из вас станет банкиром, учителем, строителем или дипломатом, но запомните это на всю жизнь – где вы находитесь!» И наступила тишина… Партер – взрослые люди – зааплодировал, а молодёжь наверху молчала. Один из зрителей мне потом сказал, что мой монолог на поклоне, обращённый к буйным молодым зрителям, понравился ему больше, чем сам спектакль, и для меня это был комплимент.
– В истории мирового кинематографа Юрий Соломин – это прежде всего Владимир Арсеньев из оскароносного фильма Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Вы работали с одним из гениев мирового кино. Как это случилось?
– Куросава на «Мосфильме» попросил показать ему по одному фильму с лучшими советскими актёрами, которые могли бы подойти на роль Арсеньева. Так для него был предложен фильм «Адъютант его превосходительства», а там целых пять серий. Он посмотрел две первые серии и попросил показать последующие.
– Вы можете назвать Акиру Куросаву своим учителем в режиссуре?
– Могу смело. Куросава – великий режиссёр современности, и для меня было большой школой с ним работать. До съёмок он за столом работал с актёрами как театральный режиссёр. Обговаривал каждую деталь, весь рабочий процесс, вникал во всё. Интересно, что озвучивали мы фильм без него, Куросава сказал, что мы сами справимся, так как лучше знаем русский язык. Но иногда возвращал нашу работу, сделав очень точные замечания. Он также прекрасно сознавал, чего стоит актёру собраться и сыграть с полной отдачей насыщенный эпизод, старался снимать с первого дубля, с трёх камер, минимум – с двух. Это был удивительный человек – Акира-сан… Хотите верьте, хотите нет, но мы с ним дружили 30 лет после фильма. Помнили друг о друге и каждый Новый год обменивались поздравлениями.
– В ноябре 2012 года к вашим многочисленным наградам и званиям добавилась медаль имени Михаила Чехова за выдающийся вклад в мировую культуру. Поздравляю вас от имени зрителей.
– Спасибо. Это действительно трогательный знак внимания к моей персоне от кинофестиваля «Русское зарубежье». Михаил Чехов – великий артист, служивший во МХАТе, и хотя ему пришлось эмигрировать, он составил славу мирового искусства. Для всех нас Михаил Чехов, конечно, более известен по своим ученикам: среди актёров, которых он воспитал, почти все звёзды Голливуда.
– И вам, Юрий Мефодьевич, желаю успешных и знаменитых в будущем учеников!
– Спасибо. Надеюсь, что так может случиться! Вот убегаю сейчас к ним на зачёт.
Беседовала Ирина Кумова
«Гудок», 11 января 2013 года
Началась реконструкция Малого театра, но творческая жизнь его по-прежнему насыщена спектаклями, событиями и новыми проектами
Мы прошлись по театру с его художественным руководителем народным артистом СССР Юрием Соломиным, поговорив об искусстве, ремонте и кино Акиры Куросавы.
– Юрий Мефодьевич, реконструкция Большого театра для вас – пример или нет?
– В отличие от нашего соседа мы здесь ничего не будем переделывать. У нас уже идут технические восстановительные работы, во внимании нуждается и фундамент, и стены, и многое другое, но я дал распоряжение исторический и архитектурный облик всего здания, комнат, интерьеров воссоздать в точности такими же, какими они были.
– И до какого времени театр сможет сочетать, казалось бы, несочетаемое?
– Без остановки будет сочетать. Это сложно, но возможно. На основной сцене до 1 апреля 2013 года идут спектакли. Затем мы перенесём основной репертуар в свой филиал на Ордынке, некоторые спектакли будем играть на других площадках Москвы, а с апреля по май будем работать в гастрольном ритме. Зрители увидят два спектакля – «Волки и овцы» Островского и «Тайны Мадридского двора» – спектакль, который в Москве пользуется большим успехом. Мы играем на гастролях спектакли не в выездном варианте, а в точности, как и на своей сцене.
– Вы допускаете современные трактовки классических произведений?
– Вот однажды собрался я посмотреть нашумевший спектакль, который «Золотую маску» получил и многие другие театральные награды, да всё как-то было некогда. А когда выкроил время, оказалось, что такой сильный спектакль уже снят с афиши – не идёт. А у нас в репертуаре спектакли идут многие годы, 20 лет идёт «Недоросль» Фонвизина с огромными монологами, без всяких трактовок и адаптаций! Приходят дети и слушают это, и впитывают… Недаром Островский говорил: «Без театра нет нации», и он абсолютно прав.
– В мемуарах и воспоминаниях начала ХХ века Малый театр упоминается современниками как «редкий островок с исконным московским отпечатком»: в отношениях и манере общения, интерьерах и речи... Это заслуга корифеев театра или зрителей?
– Прежде всего это заслуга тех авторов, которые идут у нас. Грибоедов и Пушкин, Островский и Чехов, Толстой и Мольер. Я с 1988 года художественный руководитель театра, и мы ставим только классику, кроме одной постановки, хотя Солженицын сегодня тоже классика.
– Если вернуться к самому началу творческого пути, кто для вас был особым примером?
– Вера Николаевна Пашенная – мой педагог в Щепкинском театральном училище при Малом театре. Она мне очень помогла не только в профессиональном становлении, но и в жизни. А ей в своё время помог Александр Павлович Ленский – выдающийся актёр, режиссёр и педагог. Вот в кабинете у меня висят два их портрета. Ведь мы с женой учились у Веры Николаевны и сейчас сами преподаём в этом училище.
– У вас изменился взгляд на коллективные посещения театра школьниками, почему?
– Мы решили не продавать билеты по школьным заявкам. Я понимаю, что читать детям не хочется – посмотреть лучше, выключив мозги. Сейчас ведь никто ничего не учит наизусть. Я-то знал все эти монологи со школьной скамьи. Нас заставляли учить, и правильно делали. Дети должны читать, знать литературу.
Мы считаем: пожалуйста, пусть школьники покупают билеты и приходят, как все зрители, без обязательной программы. И даже при таком нашем правиле посещения театра случился казус. Идёт ответственный спектакль – в партере солидная публика, в зале идеальная тишина, всё нормально. Но когда мы вышли на поклон, вдруг с балкона, где сидел наш юный зритель, раздался дружный ор, свист и крики: «Вау!» Я остановил жестом всё это действо и сказал: «Дорогие ребятки! Вы не виноваты в том, что не знаете, куда попали. Это не стадион. Это национальный русский театр. В зале, где вы сейчас визжали и кричали, вон на том месте сидел Гоголь, а там, в амфитеатре, Чайковский сиживал. И первая постановка «Евгения Онегина» игралась на этой сцене. Пройдут годы, кто-то из вас станет банкиром, учителем, строителем или дипломатом, но запомните это на всю жизнь – где вы находитесь!» И наступила тишина… Партер – взрослые люди – зааплодировал, а молодёжь наверху молчала. Один из зрителей мне потом сказал, что мой монолог на поклоне, обращённый к буйным молодым зрителям, понравился ему больше, чем сам спектакль, и для меня это был комплимент.
– В истории мирового кинематографа Юрий Соломин – это прежде всего Владимир Арсеньев из оскароносного фильма Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Вы работали с одним из гениев мирового кино. Как это случилось?
– Куросава на «Мосфильме» попросил показать ему по одному фильму с лучшими советскими актёрами, которые могли бы подойти на роль Арсеньева. Так для него был предложен фильм «Адъютант его превосходительства», а там целых пять серий. Он посмотрел две первые серии и попросил показать последующие.
– Вы можете назвать Акиру Куросаву своим учителем в режиссуре?
– Могу смело. Куросава – великий режиссёр современности, и для меня было большой школой с ним работать. До съёмок он за столом работал с актёрами как театральный режиссёр. Обговаривал каждую деталь, весь рабочий процесс, вникал во всё. Интересно, что озвучивали мы фильм без него, Куросава сказал, что мы сами справимся, так как лучше знаем русский язык. Но иногда возвращал нашу работу, сделав очень точные замечания. Он также прекрасно сознавал, чего стоит актёру собраться и сыграть с полной отдачей насыщенный эпизод, старался снимать с первого дубля, с трёх камер, минимум – с двух. Это был удивительный человек – Акира-сан… Хотите верьте, хотите нет, но мы с ним дружили 30 лет после фильма. Помнили друг о друге и каждый Новый год обменивались поздравлениями.
– В ноябре 2012 года к вашим многочисленным наградам и званиям добавилась медаль имени Михаила Чехова за выдающийся вклад в мировую культуру. Поздравляю вас от имени зрителей.
– Спасибо. Это действительно трогательный знак внимания к моей персоне от кинофестиваля «Русское зарубежье». Михаил Чехов – великий артист, служивший во МХАТе, и хотя ему пришлось эмигрировать, он составил славу мирового искусства. Для всех нас Михаил Чехов, конечно, более известен по своим ученикам: среди актёров, которых он воспитал, почти все звёзды Голливуда.
– И вам, Юрий Мефодьевич, желаю успешных и знаменитых в будущем учеников!
– Спасибо. Надеюсь, что так может случиться! Вот убегаю сейчас к ним на зачёт.
Беседовала Ирина Кумова
«Гудок», 11 января 2013 года
05.12.2012
Подробнее
«ПЕРЕД ИСКРЕННИМИ ЧУВСТВАМИ ВСЕ ОТСТУПАЕТ НА ВТОРОЙ ПЛАН»
«ПЕРЕД ИСКРЕННИМИ ЧУВСТВАМИ ВСЕ ОТСТУПАЕТ НА ВТОРОЙ ПЛАН»
Юрий Соломин - о сегодняшнем русском театре
Юрий Мефодьевич часто повторяет слова своего педагога, выдающейся русской актрисы Веры Николаевны Пашенной: когда ты уходишь со цены, на ней должен оставаться кусочек твоего сердца. Так он и играет все 55 лет, что служит в Малом. Но разговор, приуроченный к юбилейной дате, зашел не о ролях, прошлых и будущих, а о судьбах русского театра.
- Все больше чиновников от культуры и даже некоторые художественные руководители в последнее время стали говорить о необходимости закрыть и перепрофилировать так называемые нерентабельные театры. Неужели это единственный выход?
— Не только не единственный, но самый непродуктивный из всех возможных. Ситуация из разряда тех, когда дай палец — всю руку откусят: стоит закрыть один театр в Москве, как появится соблазн сделать то же самое с десятками других. А в провинции еще катастрофичнее: даже в областном центре, не говоря уж о районном городе, сделать театр прибыльным крайне сложно, если вообще возможно. Закрой репертуарный коллектив — люди просто останутся без театра, потому что в прокатный зал на заезжих гастролеров с баснословными ценами на билеты рядовой зритель в провинции ходить в принципе не может. Такое «перепрофилирование» ради коммерчески выгодных проектов — это стратегия оболванивания нации. Повторю вслед за Островским: без театра нет нации.
— Антрепризу, то есть те самые коммерчески выгодные проекты, вы театром не считаете?
— Давайте поставим вопрос иначе: назовите мне хоть один антрепризный спектакль, который по уровню профессионализма можно было бы сопоставить со спектаклями достойного репертуарного театра. Никто не оспаривает у антрепризы права на существование, но почему она должна развиваться за счет театра репертуарного? На том лишь основании, что в Москве плохо со свободными помещениями, а большинство театров расположено в центре города, что вполне устраивает оборотистых продюсеров: денежная публика ради самого разудалого шоу на окраину города не поедет.
— И все же, положа руку на сердце, далеко не в каждом театре, даже столичном, можно наблюдать ежевечерний аншлаг.
— А что такое успешный театр? Как и чем этот успех измерять? У каждого театра свой зритель. Вот из этого и нужно исходить. Каждый театр надо рассматривать отдельно: как там обстоят дела с режиссурой, с репертуаром, с актерами, и думать о том, как его поднять, а не как утопить.
— Но ведь не секрет, что многие худруки неохотно пускают на свою вотчину молодых режиссеров, а уж раздутые труппы, где половина актеров вообще на сцену не выходит, давно стали притчей во языцех.
— Взаимоотношения поколений — вопрос, конечно, болезненный, и тут тоже нужен индивидуальный подход. Дело ведь не только в своеволии худруков, но и в том, способен ли молодой режиссер доказать, что чего-то стоит. А что касается больших трупп, то тут еще сложнее. Сколько в каждом театре актеров, которые всю жизнь выходят на сцену с репликой «Кушать подано»! Вроде бы, зачем они театру? Уволить, и дело с концом. А я к таким отношусь с большим уважением. Им в жизни и так достается: и от семьи, и от коллег. Но среди них встречаются совершенно блестящие артисты. Есть у нас актер, который в «Бесприданнице» играет слугу, выносит на сцену поднос с шампанским и бокалами. Как он открывает бутылку, как расставляет бокалы, как управляется с крахмальной салфеткой — каждый жест выверен до нюансов! Вот без этого «кушать подано» спектакля не будет.
— У Малого театра как-то не складываются отношения с современной драматургией. Почему?
— Когда мне задают этот вопрос, я отвечаю: принесите пьесу, которую вы считаете достойной, и дайте мне в руки. Все, что я видел из так называемой современной драматургии, было банальной переделкой классики с переодеванием персонажей в современные костюмы и переносом действия в современные интерьеры. Сегодня любая пьеса Островского — современней некуда. «Свои люди, сочтемся», «Волки и овцы», «На всякого мудреца довольно простоты», «Последняя жертва» — что ни фраза, то крылатая. Ну и зачем нам, скажите на милость, надевать на героинь короткие юбки? На сцене можно делать что угодно, можно даже, простите, на горшок ходить. Вопрос в том, зачем и для чего. Чтобы таким образом доказать зрителю актуальность пьесы? Так классики за нас это уже сделали. Имеющий глаза увидит. У нас всегда много молодежи в зале, и она прекрасно без таких трюков обходится.
— Вы считаете, что выросшие у компьютеров дети способны верить в простую, не навороченную спецэффектами магию театра?
— Могут. Перед искренними чувствами любая искусственность, тем более техническая, отступает. Шел у нас «Вишневый сад». Фирса играл Валерий Носик. После спектакля за кулисы привела женщина мальчика лет восьми, который чуть не плакал от того, что забытый в доме дедушка умер. И никакие доводы, что это театр, не помогали. Успокоить ребенка было невозможно. Пришлось Валере снова гримироваться, чтобы показаться мальчику: он и есть тот самый дедушка... Чуткость восприятия в детях есть, несмотря ни на какие компьютеры. И это взрослые, не поддерживающие в своих детях человеческие порывы, повинны в том, что с возрастом они угасают. Да дети потому в интернет и лезут, что без общения не могут, а с реальными людьми их общаться никто не научил. Трудно это — сострадать, проявлять искренний интерес к чужим горестям и радостям. Это умение надо воспитывать и поддерживать, а не пускать на самотек, чтобы потом не ужасаться жестокости собственных детей.
— Здание на Театральной площади затянуто строительными лесами. Ремонт легче начать, чем закончить. Не вырастет ли у нас поколение, которое повзрослеет, так и не узнав, что такое Малый театр?
— Надеюсь, что нет. Реконструкция идет уже почти год, а театр не закрыт — мы смогли доказать, что этого делать нельзя. Сейчас занимаемся нашими фундаментами, которые сильно пострадали, особенно в результате реконструкции соседнего Большого театра. Второй этап — стены и инженерные коммуникации, третий — зрительный зал и театральные технологии. На основной сцене будем работать до 1 апреля и надеемся вернуться на нее 1 декабря. До того спектакли будут идти в филиале. Ищем и другие площадки. Уже есть предварительная договоренность с ДК МЭЛЗ. А кроме того, отправимся по регионам. Уже составлен график гастролей: Петербург, Самара, Саратов, Курск, Сургут, Омск.
— Нынешнее положение отечественного театра — это кризис или переход в какое-то новое состояние?
— Точно не кризис. Во всяком случае не кризис только лишь театра. Искусство отражает состояние страны. Я уверен в одном: не надо топить современный театр. И нужно-то всего лишь одно: им должны заниматься профессионалы, понимающие его сложную природу. Новации не должны расцветать на руинах традиций. Никто же не предлагает выбросить из музеев полотна Айвазовского или Коровина и оставить только квадрат Малевича. В современном театре «квадратов» и так хватает. Малый театр часто сравнивают с музеем. Наши обижаются, а я говорю: хорошо, что с музеем, а не с туалетом, считайте себя Эрмитажем. А с теми, для кого «музей» — слово ругательное, нам разговаривать не о чем.
Виктория Пешкова
«Труд», 4 декабря 2012 года
Юрий Соломин - о сегодняшнем русском театре
Юрий Мефодьевич часто повторяет слова своего педагога, выдающейся русской актрисы Веры Николаевны Пашенной: когда ты уходишь со цены, на ней должен оставаться кусочек твоего сердца. Так он и играет все 55 лет, что служит в Малом. Но разговор, приуроченный к юбилейной дате, зашел не о ролях, прошлых и будущих, а о судьбах русского театра.
- Все больше чиновников от культуры и даже некоторые художественные руководители в последнее время стали говорить о необходимости закрыть и перепрофилировать так называемые нерентабельные театры. Неужели это единственный выход?
— Не только не единственный, но самый непродуктивный из всех возможных. Ситуация из разряда тех, когда дай палец — всю руку откусят: стоит закрыть один театр в Москве, как появится соблазн сделать то же самое с десятками других. А в провинции еще катастрофичнее: даже в областном центре, не говоря уж о районном городе, сделать театр прибыльным крайне сложно, если вообще возможно. Закрой репертуарный коллектив — люди просто останутся без театра, потому что в прокатный зал на заезжих гастролеров с баснословными ценами на билеты рядовой зритель в провинции ходить в принципе не может. Такое «перепрофилирование» ради коммерчески выгодных проектов — это стратегия оболванивания нации. Повторю вслед за Островским: без театра нет нации.
— Антрепризу, то есть те самые коммерчески выгодные проекты, вы театром не считаете?
— Давайте поставим вопрос иначе: назовите мне хоть один антрепризный спектакль, который по уровню профессионализма можно было бы сопоставить со спектаклями достойного репертуарного театра. Никто не оспаривает у антрепризы права на существование, но почему она должна развиваться за счет театра репертуарного? На том лишь основании, что в Москве плохо со свободными помещениями, а большинство театров расположено в центре города, что вполне устраивает оборотистых продюсеров: денежная публика ради самого разудалого шоу на окраину города не поедет.
— И все же, положа руку на сердце, далеко не в каждом театре, даже столичном, можно наблюдать ежевечерний аншлаг.
— А что такое успешный театр? Как и чем этот успех измерять? У каждого театра свой зритель. Вот из этого и нужно исходить. Каждый театр надо рассматривать отдельно: как там обстоят дела с режиссурой, с репертуаром, с актерами, и думать о том, как его поднять, а не как утопить.
— Но ведь не секрет, что многие худруки неохотно пускают на свою вотчину молодых режиссеров, а уж раздутые труппы, где половина актеров вообще на сцену не выходит, давно стали притчей во языцех.
— Взаимоотношения поколений — вопрос, конечно, болезненный, и тут тоже нужен индивидуальный подход. Дело ведь не только в своеволии худруков, но и в том, способен ли молодой режиссер доказать, что чего-то стоит. А что касается больших трупп, то тут еще сложнее. Сколько в каждом театре актеров, которые всю жизнь выходят на сцену с репликой «Кушать подано»! Вроде бы, зачем они театру? Уволить, и дело с концом. А я к таким отношусь с большим уважением. Им в жизни и так достается: и от семьи, и от коллег. Но среди них встречаются совершенно блестящие артисты. Есть у нас актер, который в «Бесприданнице» играет слугу, выносит на сцену поднос с шампанским и бокалами. Как он открывает бутылку, как расставляет бокалы, как управляется с крахмальной салфеткой — каждый жест выверен до нюансов! Вот без этого «кушать подано» спектакля не будет.
— У Малого театра как-то не складываются отношения с современной драматургией. Почему?
— Когда мне задают этот вопрос, я отвечаю: принесите пьесу, которую вы считаете достойной, и дайте мне в руки. Все, что я видел из так называемой современной драматургии, было банальной переделкой классики с переодеванием персонажей в современные костюмы и переносом действия в современные интерьеры. Сегодня любая пьеса Островского — современней некуда. «Свои люди, сочтемся», «Волки и овцы», «На всякого мудреца довольно простоты», «Последняя жертва» — что ни фраза, то крылатая. Ну и зачем нам, скажите на милость, надевать на героинь короткие юбки? На сцене можно делать что угодно, можно даже, простите, на горшок ходить. Вопрос в том, зачем и для чего. Чтобы таким образом доказать зрителю актуальность пьесы? Так классики за нас это уже сделали. Имеющий глаза увидит. У нас всегда много молодежи в зале, и она прекрасно без таких трюков обходится.
— Вы считаете, что выросшие у компьютеров дети способны верить в простую, не навороченную спецэффектами магию театра?
— Могут. Перед искренними чувствами любая искусственность, тем более техническая, отступает. Шел у нас «Вишневый сад». Фирса играл Валерий Носик. После спектакля за кулисы привела женщина мальчика лет восьми, который чуть не плакал от того, что забытый в доме дедушка умер. И никакие доводы, что это театр, не помогали. Успокоить ребенка было невозможно. Пришлось Валере снова гримироваться, чтобы показаться мальчику: он и есть тот самый дедушка... Чуткость восприятия в детях есть, несмотря ни на какие компьютеры. И это взрослые, не поддерживающие в своих детях человеческие порывы, повинны в том, что с возрастом они угасают. Да дети потому в интернет и лезут, что без общения не могут, а с реальными людьми их общаться никто не научил. Трудно это — сострадать, проявлять искренний интерес к чужим горестям и радостям. Это умение надо воспитывать и поддерживать, а не пускать на самотек, чтобы потом не ужасаться жестокости собственных детей.
— Здание на Театральной площади затянуто строительными лесами. Ремонт легче начать, чем закончить. Не вырастет ли у нас поколение, которое повзрослеет, так и не узнав, что такое Малый театр?
— Надеюсь, что нет. Реконструкция идет уже почти год, а театр не закрыт — мы смогли доказать, что этого делать нельзя. Сейчас занимаемся нашими фундаментами, которые сильно пострадали, особенно в результате реконструкции соседнего Большого театра. Второй этап — стены и инженерные коммуникации, третий — зрительный зал и театральные технологии. На основной сцене будем работать до 1 апреля и надеемся вернуться на нее 1 декабря. До того спектакли будут идти в филиале. Ищем и другие площадки. Уже есть предварительная договоренность с ДК МЭЛЗ. А кроме того, отправимся по регионам. Уже составлен график гастролей: Петербург, Самара, Саратов, Курск, Сургут, Омск.
— Нынешнее положение отечественного театра — это кризис или переход в какое-то новое состояние?
— Точно не кризис. Во всяком случае не кризис только лишь театра. Искусство отражает состояние страны. Я уверен в одном: не надо топить современный театр. И нужно-то всего лишь одно: им должны заниматься профессионалы, понимающие его сложную природу. Новации не должны расцветать на руинах традиций. Никто же не предлагает выбросить из музеев полотна Айвазовского или Коровина и оставить только квадрат Малевича. В современном театре «квадратов» и так хватает. Малый театр часто сравнивают с музеем. Наши обижаются, а я говорю: хорошо, что с музеем, а не с туалетом, считайте себя Эрмитажем. А с теми, для кого «музей» — слово ругательное, нам разговаривать не о чем.
Виктория Пешкова
«Труд», 4 декабря 2012 года
26.11.2012
20.11.2012
19.11.2012
09.11.2012
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: ДАВАЙТЕ ПОМОЖЕМ
ЮРИЙ СОЛОМИН: ДАВАЙТЕ ПОМОЖЕМ
Дорогие друзья, коллеги и зрители!
Мы все слышали о несчастье, случившемся несколько дней назад в приюте для бездомных животных «Альма», который подожгли какие-то живодеры. Хорошо, что нашлись неравнодушные люди, которые начали оказывать помощь приюту – и деньгами, и продуктами, и делами.
Хотелось бы, чтобы этот порыв творить добрые дела для наших братьев меньших не угас слишком быстро. И «Альма», и многие другие приюты для животных не получают никаких дотаций от государства и существуют только на энтузиазме своих создателей. Если мы с вами – хотя бы иногда – будем вспоминать о них, оказывать посильную помощь, мы сделаем этот мир немножко добрее. А лучше всего — взять себе четвероногого друга, потому что этим животным, конечно, нужна жизнь в доме. Я сам подбирал бездомных собак и кошек, и знаю не понаслышке, что дворняги – самые умные и верные.
Друзья, в Интернете очень легко найти адреса этих приютов. Давайте поможем им.
Вокруг столько жестокости – мы можем бороться с нею только любовью и милосердием.
Юрий Соломин
Дорогие друзья, коллеги и зрители!
Мы все слышали о несчастье, случившемся несколько дней назад в приюте для бездомных животных «Альма», который подожгли какие-то живодеры. Хорошо, что нашлись неравнодушные люди, которые начали оказывать помощь приюту – и деньгами, и продуктами, и делами.
Хотелось бы, чтобы этот порыв творить добрые дела для наших братьев меньших не угас слишком быстро. И «Альма», и многие другие приюты для животных не получают никаких дотаций от государства и существуют только на энтузиазме своих создателей. Если мы с вами – хотя бы иногда – будем вспоминать о них, оказывать посильную помощь, мы сделаем этот мир немножко добрее. А лучше всего — взять себе четвероногого друга, потому что этим животным, конечно, нужна жизнь в доме. Я сам подбирал бездомных собак и кошек, и знаю не понаслышке, что дворняги – самые умные и верные.
Друзья, в Интернете очень легко найти адреса этих приютов. Давайте поможем им.
Вокруг столько жестокости – мы можем бороться с нею только любовью и милосердием.
Юрий Соломин
22.10.2012
Подробнее
ТВОРЧЕСКИЙ ЮБИЛЕЙ ЮРИЯ СОЛОМИНА
17 ноября Малый театр отметит 55-летие творческой деятельности народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина. В этот день художественный руководитель театра выйдет на сцену в роли Фамусова в комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума». Начало – в 18:00.
08.10.2012
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН — О НЕКОММЕРЧЕСКИХ ПОСТАНОВКАХ И БОРЬБЕ СО СКРОМНОСТЬЮ
ЮРИЙ СОЛОМИН — О НЕКОММЕРЧЕСКИХ ПОСТАНОВКАХ И БОРЬБЕ СО СКРОМНОСТЬЮ
В Киеве проходят гастроли Малого театра России. Старейший в Москве коллектив привез два спектакля-долгожителя «Горе от ума» и «На всякого мудреца довольно простоты», а также премьеру «Наследники Рабурдена». Художественный руководитель театра Юрий Соломин, известный телезрителям по фильмам «Адъютант его превосходительства», «ТАСС уполномочен заявить», «Московская сага», рассказал «Известиям в Украине», почему не интересуется коммерческим успехом спектаклей, как борется со скромностью Ирины Муравьевой и почему сам себе не дает ролей.
Хождение по труппе
Вас не обижает, что Малый театр называют традиционным?
Традиционно — не означает плохо. Украинские галушки, сибирские пельмени — это ведь тоже традиционные блюда. А пирожки, борщ украинский? Вот у вас в Украине отличная традиционная кухня, вы же ею гордитесь? У меня теща из Львова, так я никогда ее борща не забуду! Кто бы ни пытался сварить такой в Москве, все не то.
Почему же театр не должен быть традиционным? У нас ведь тоже хорошая кухня, театральная. Да, мы за традиционность. Все хорошее, что у нас есть, просто необходимо сохранять. А эксперименты мне не по душе.
Режиссер Георгий Александрович Товстоногов утверждал, что «традиция — это хорошо сохранившийся труп». Что вы предпринимаете для того, чтобы в театр с 250-летней историей приходил зритель?
Малый театр — не мавзолей, в трупы мы никого не превращаем. Каждый вечер два зала Малого театра забиты. А это 1700 зрительских мест. Почему к нам идут люди? Почему они идут в Эрмитаж или в Третьяковскую галерею смотреть, почему смотрят картины Рембрандта, который писал упитанных женщин, когда сейчас мода на худобу? То есть мода меняется, а традиция остается.
Если вы напишите, что Малый театр — это музей, я вам скажу спасибо. Разница только в том, что в музеях нанимают охрану, чтобы ценности не разворовали, а мы просто сохраняем традиции, школу. Да, у нас не ругаются матом. На наших сценах не появляются полуголые артисты, потому что я считаю: чтобы снять штаны и бегать перед зрителем, много ума не надо. У нас в репертуаре 12 произведений Островского и почти весь Чехов, но мы практически не сокращаем их пьесы. И «Ревизор» у нас идет без малого четыре часа. Но зритель приходит и высиживает до конца. Как-то я спросил одного современного режиссера, почему в его спектакле герои Островского в пиджаках и с золотыми цепями. Он говорит: «Иначе зритель не поймет». Да поймет зритель Островского, он не понимает только, зачем ты это делаешь.
Отбирая спектакли для гастролей, вы нарочно остановились на тех, в которых играют популярные актеры, знакомые зрителю по кино: Ирину Муравьеву, Людмилу Полякову, Бориса Клюева?
Я не склонен делить актеров на популярных и непопулярных. В труппе Малого театра немало актеров, снимающихся в кино, но далеко не все роли они могут играть, даже в силу своего возраста. Поэтому Софью в «Горе от ума» играет Полина Долинская, совсем молодая актриса, работающая в театре всего второй сезон. Мы не играем на лицах, мы играем на качестве, хотя и молодежь сейчас активно снимается. Сейчас телевизионных проектов столько развелось, что своих учеников (я преподаю в Щепкинском) иногда просто не могу поймать.
И все-таки, для вас как для художественного руководителя важно, чтобы в спектакле были узнаваемые лица?
Это важно только для зрителя, которого к этому приучили. Театр приезжает на гастроли, и первый вопрос у публики: «А кто там играет?» Почему-то для многих важно увидеть живьем артиста, который играл в том или ином сериале. Да, в нашем театре снимаются многие, но мы не делаем на этом рекламу. Не пишем, что Хлестову в «Горе от ума» играет та самая Людмила Полякова, которая снялась в «Бумере», а Мамаеву в «На всякого мудреца довольно простоты» — Ирина Муравьева, сыгравшая маму в «Не родись красивой».
Роли от ума
А внутри театра, в труппе к артистам, избалованным любовью зрителей, отношение особенное?
Конкретно в нашем театре — нет, такое же, как к остальным. Та же Ирина Муравьева не тот человек, чтобы строить из себя звезду. Ее в театре уважают и любят именно за то, что она человечна. Она никогда ничего для себя не требует. Он очень скромная, иногда даже слишком. Говорю: «Ир, да ты что? Давай, смелее, не скромничай». Она улыбнется, засмущается. Такой человек. Но есть и другие, которые подчеркивают свою исключительность. Их в театре не любят. Проявляют уважение к возрасту, но не более. И так везде, на любой работе. В ансамблевом театре, как в оркестре, если играем Чайковского, то играем Чайковского, а не первые скрипки.
Как Юрий Соломин актер уживается Юрием Соломиным художественным руководителем?
Трудно стало... Понимаете, я должен иметь моральное право делать то или иное замечание своим актерам. Должен отвечать за каждый свой поступок. Это правило касается любого художественного руководителя, но если он еще и артист, то должен быть готовым на собственном примере показать, как нужно. Руководство театром — огромная ответственность, нужно отдавать себе отчет в том, что тебе верят люди.
Руководя театром, вы лишаете себя чего-то в основной профессии?
Да, вы правы, причем с годами это дается все труднее. Все-таки возраст, а сутки остаются все такими же, 24 часа. Я действительно стал мало играть. Не могу каждый сезон выходить в премьере, как думаете, почему?
Потому что кому-то это может показаться нескромным?
Совершенно верно. Я сам установил для себя лимит: одна роль в три года. Поэтому сейчас играю в спектаклях, которые идут в театре годами. Благо, того же Фамусова в «Горе от ума», с которым мы приехали в Киев, я могу играть, пока буду стоять на ногах, потому что роль не требует четкого возраста.
Странно, что в вас не срабатывает актерский эгоизм.
Совершенно верно. Если я сам буду себя назначать на роли, то мне если не в глаза, так за спиной свое недовольство выскажут. Я же знаю нашего брата артиста! Тем не менее бросить этот пост не могу. Моя задача за то время, которое мне отпущено, сохранить театр таким, каким он есть, каким я получил его почти 25 лет назад, когда был выбран коллективом на эту должность, каким знаю его вот уже 55 лет.
Бело-красное кино
Популярным артистом кино вы стали благодаря ролям настоящих людей с кристально чистой репутацией: хирург Градов, полковник Славин, разведчик Кольцов. Нарочно отказывались играть отрицательных персонажей?
Да нет, я играл и злодеев, просто эти фильмы не стали столь популярными. Как-то я играл белогвардейца, такого, как положено, плохого офицера. В фильме «И был вечер, и было утро» играл капитана Штубе. Это одна из лучших моих ролей. В принципе, этот человек был антигероем, но я не играл его отрицательным. Просто задался вопросом: почему командир военного корабля должен подчиняться выборному матросу (там было противостояние белых и красных)? Мой герой заканчивал академию, я командую кораблем, а он, этот матрос — никто. Так я оправдывал для себя поступки своего героя. Потом критики писали, что мой персонаж получился очень человечным. Эта же тема встретилась мне в «Адъютанте его превосходительства», в тех же «Хождениях по мукам».
Актер Николай Хмелев, репетируя роль Алексея Турбина, постоянно мыл руки. Ощущение чистых рук помогало ему перевоплощаться в белогвардейского офицера. Что помогало вам сыграть капитана Кольцова в «Адъютанте»?
Ничего особенного я не делал. В то время, когда я учился в школе, это была наша жизнь, наша история. Мы получали много отрицательной информации о белых и положительной — о красных. Развалился СССР, и историки начали говорить, что все наоборот. Материала было предостаточно. Эту картину ведь выпустили не сразу. Некоторое время она лежала на полке, потому что белые там были не отрицательными персонажами. Фильм спасли наши консультанты — генералы госбезопасности, которые посмотрели этот фильм и защитили его.
Чем запомнился съемочный процесс?
Ой, работали очень серьезно и много. Иногда я снимался по две смены, и когда выходил из поезда, не всегда понимал, в каком городе нахожусь: в Москве или Киеве. Ведь значительную часть фильма мы снимали здесь, у вас. Практически всю натуру, все проходы мальчика, все, что было связано с Гриценко, несколько моих сцен. Помню, как выбирали подходящие улицы... А всю историю с поездами снимали под Киевом. Так что ваш город я знаю довольно хорошо, здесь провел тогда целое лето. Мне и сейчас Киев очень нравится. Он очень похорошел, особенно центр. Хорошо, что нет «вставных челюстей» — этих новых зданий из стекла и бетона. Может, где-то они и есть, но размещены так локально, что их не видно.
Еще как видно. Наверное, вы мало в этот раз погуляли по Киеву.
Могу сказать, что из окошка моего номера в гостинице «Украина» (майдан Независимости. — «Известия в Украине») ни одной «стекляшки» замечено не было. А погулял я действительно мало. На пешие прогулки, к сожалению, времени нет, но когда меня везут куда-то, я сморю в окошко и узнаю знакомые места. Мы ведь дружим с Русской драмой им. Леси Украинки давно. Наши театры многое связывает: и актер Малого Вячеслав Езепов, который каждый месяц приезжает в Киев играть Чехова в «Насмешливом моем счастье», и Резникович, в свое время работавший в Москве с нашей актрисой Поляковой. Но эта дружба началась задолго до того, как мы стали художественными руководителями. Константин Хохлов — основатель этого театра в свое время работал в Малом, поэтому еще в середине прошлого века наши артисты — Царев, Ильинский, Жаров, Владиславский, Светловидов, Любезнов, Доронин, Шатров тесно общались с киевскими.
Слышала, в былые времена Малый театр с Русской драмой даже футбольные турниры устраивали?
Да, было дело. Правда, давно. Лет 25—30 назад мы действительно устраивали такие неофициальные встречи, альтернативу фестивалям. В футбол мы играем до сих пор, в прошлом году команда Малого театра даже завоевала какой-то кубок. Но в Киев на матчи уже не ездим и не потому, что желание пропало, просто теперь вы — заграница. С поездкой театра в Украину связано множество преград. Как подумаешь, сколько будет связанной с этим волокиты, думаешь, да ну это все к черту! Я уже не говорю о финансовой составляющей. Вообще, развал Союза не пошел на пользу народу. Это было на руку горстке конкретных людей. Мне так кажется, хотя я не политик.
Как же не политик, если вы экс-министр культуры? Кстати, чиновничий опыт оставил в вас какой-то отпечаток?
Нет. Чиновников я никогда не понимал и не буду понимать, сам себя чиновником не считаю. В Кабинете министров я работал как профессионал в своей области. Вот если бы я был министром здравоохранения, в котором ничего не понимаю, тогда мог бы именоваться чиновником. Ведь теперь зачастую руководящие должности занимают те, кто ничего не понимает в том, чем руководит. Логика здесь бессильна. Я вот до сих пор не понимаю, как у милиции может быть план, сколько человек нужно оштрафовать?
Почему вы занимали пост министра так недолго?
Это было при Ельцине. Я выступил против объединения министерств культуры и туризма, тем более что у нас нет туризма. А культура есть. Я выразил свой протест, написал заявление и больше там не появлялся.
Елена Францева
2 октября 2012
«Известия в Украине»
В Киеве проходят гастроли Малого театра России. Старейший в Москве коллектив привез два спектакля-долгожителя «Горе от ума» и «На всякого мудреца довольно простоты», а также премьеру «Наследники Рабурдена». Художественный руководитель театра Юрий Соломин, известный телезрителям по фильмам «Адъютант его превосходительства», «ТАСС уполномочен заявить», «Московская сага», рассказал «Известиям в Украине», почему не интересуется коммерческим успехом спектаклей, как борется со скромностью Ирины Муравьевой и почему сам себе не дает ролей.
Хождение по труппе
Вас не обижает, что Малый театр называют традиционным?
Традиционно — не означает плохо. Украинские галушки, сибирские пельмени — это ведь тоже традиционные блюда. А пирожки, борщ украинский? Вот у вас в Украине отличная традиционная кухня, вы же ею гордитесь? У меня теща из Львова, так я никогда ее борща не забуду! Кто бы ни пытался сварить такой в Москве, все не то.
Почему же театр не должен быть традиционным? У нас ведь тоже хорошая кухня, театральная. Да, мы за традиционность. Все хорошее, что у нас есть, просто необходимо сохранять. А эксперименты мне не по душе.
Режиссер Георгий Александрович Товстоногов утверждал, что «традиция — это хорошо сохранившийся труп». Что вы предпринимаете для того, чтобы в театр с 250-летней историей приходил зритель?
Малый театр — не мавзолей, в трупы мы никого не превращаем. Каждый вечер два зала Малого театра забиты. А это 1700 зрительских мест. Почему к нам идут люди? Почему они идут в Эрмитаж или в Третьяковскую галерею смотреть, почему смотрят картины Рембрандта, который писал упитанных женщин, когда сейчас мода на худобу? То есть мода меняется, а традиция остается.
Если вы напишите, что Малый театр — это музей, я вам скажу спасибо. Разница только в том, что в музеях нанимают охрану, чтобы ценности не разворовали, а мы просто сохраняем традиции, школу. Да, у нас не ругаются матом. На наших сценах не появляются полуголые артисты, потому что я считаю: чтобы снять штаны и бегать перед зрителем, много ума не надо. У нас в репертуаре 12 произведений Островского и почти весь Чехов, но мы практически не сокращаем их пьесы. И «Ревизор» у нас идет без малого четыре часа. Но зритель приходит и высиживает до конца. Как-то я спросил одного современного режиссера, почему в его спектакле герои Островского в пиджаках и с золотыми цепями. Он говорит: «Иначе зритель не поймет». Да поймет зритель Островского, он не понимает только, зачем ты это делаешь.
Отбирая спектакли для гастролей, вы нарочно остановились на тех, в которых играют популярные актеры, знакомые зрителю по кино: Ирину Муравьеву, Людмилу Полякову, Бориса Клюева?
Я не склонен делить актеров на популярных и непопулярных. В труппе Малого театра немало актеров, снимающихся в кино, но далеко не все роли они могут играть, даже в силу своего возраста. Поэтому Софью в «Горе от ума» играет Полина Долинская, совсем молодая актриса, работающая в театре всего второй сезон. Мы не играем на лицах, мы играем на качестве, хотя и молодежь сейчас активно снимается. Сейчас телевизионных проектов столько развелось, что своих учеников (я преподаю в Щепкинском) иногда просто не могу поймать.
И все-таки, для вас как для художественного руководителя важно, чтобы в спектакле были узнаваемые лица?
Это важно только для зрителя, которого к этому приучили. Театр приезжает на гастроли, и первый вопрос у публики: «А кто там играет?» Почему-то для многих важно увидеть живьем артиста, который играл в том или ином сериале. Да, в нашем театре снимаются многие, но мы не делаем на этом рекламу. Не пишем, что Хлестову в «Горе от ума» играет та самая Людмила Полякова, которая снялась в «Бумере», а Мамаеву в «На всякого мудреца довольно простоты» — Ирина Муравьева, сыгравшая маму в «Не родись красивой».
Роли от ума
А внутри театра, в труппе к артистам, избалованным любовью зрителей, отношение особенное?
Конкретно в нашем театре — нет, такое же, как к остальным. Та же Ирина Муравьева не тот человек, чтобы строить из себя звезду. Ее в театре уважают и любят именно за то, что она человечна. Она никогда ничего для себя не требует. Он очень скромная, иногда даже слишком. Говорю: «Ир, да ты что? Давай, смелее, не скромничай». Она улыбнется, засмущается. Такой человек. Но есть и другие, которые подчеркивают свою исключительность. Их в театре не любят. Проявляют уважение к возрасту, но не более. И так везде, на любой работе. В ансамблевом театре, как в оркестре, если играем Чайковского, то играем Чайковского, а не первые скрипки.
Как Юрий Соломин актер уживается Юрием Соломиным художественным руководителем?
Трудно стало... Понимаете, я должен иметь моральное право делать то или иное замечание своим актерам. Должен отвечать за каждый свой поступок. Это правило касается любого художественного руководителя, но если он еще и артист, то должен быть готовым на собственном примере показать, как нужно. Руководство театром — огромная ответственность, нужно отдавать себе отчет в том, что тебе верят люди.
Руководя театром, вы лишаете себя чего-то в основной профессии?
Да, вы правы, причем с годами это дается все труднее. Все-таки возраст, а сутки остаются все такими же, 24 часа. Я действительно стал мало играть. Не могу каждый сезон выходить в премьере, как думаете, почему?
Потому что кому-то это может показаться нескромным?
Совершенно верно. Я сам установил для себя лимит: одна роль в три года. Поэтому сейчас играю в спектаклях, которые идут в театре годами. Благо, того же Фамусова в «Горе от ума», с которым мы приехали в Киев, я могу играть, пока буду стоять на ногах, потому что роль не требует четкого возраста.
Странно, что в вас не срабатывает актерский эгоизм.
Совершенно верно. Если я сам буду себя назначать на роли, то мне если не в глаза, так за спиной свое недовольство выскажут. Я же знаю нашего брата артиста! Тем не менее бросить этот пост не могу. Моя задача за то время, которое мне отпущено, сохранить театр таким, каким он есть, каким я получил его почти 25 лет назад, когда был выбран коллективом на эту должность, каким знаю его вот уже 55 лет.
Бело-красное кино
Популярным артистом кино вы стали благодаря ролям настоящих людей с кристально чистой репутацией: хирург Градов, полковник Славин, разведчик Кольцов. Нарочно отказывались играть отрицательных персонажей?
Да нет, я играл и злодеев, просто эти фильмы не стали столь популярными. Как-то я играл белогвардейца, такого, как положено, плохого офицера. В фильме «И был вечер, и было утро» играл капитана Штубе. Это одна из лучших моих ролей. В принципе, этот человек был антигероем, но я не играл его отрицательным. Просто задался вопросом: почему командир военного корабля должен подчиняться выборному матросу (там было противостояние белых и красных)? Мой герой заканчивал академию, я командую кораблем, а он, этот матрос — никто. Так я оправдывал для себя поступки своего героя. Потом критики писали, что мой персонаж получился очень человечным. Эта же тема встретилась мне в «Адъютанте его превосходительства», в тех же «Хождениях по мукам».
Актер Николай Хмелев, репетируя роль Алексея Турбина, постоянно мыл руки. Ощущение чистых рук помогало ему перевоплощаться в белогвардейского офицера. Что помогало вам сыграть капитана Кольцова в «Адъютанте»?
Ничего особенного я не делал. В то время, когда я учился в школе, это была наша жизнь, наша история. Мы получали много отрицательной информации о белых и положительной — о красных. Развалился СССР, и историки начали говорить, что все наоборот. Материала было предостаточно. Эту картину ведь выпустили не сразу. Некоторое время она лежала на полке, потому что белые там были не отрицательными персонажами. Фильм спасли наши консультанты — генералы госбезопасности, которые посмотрели этот фильм и защитили его.
Чем запомнился съемочный процесс?
Ой, работали очень серьезно и много. Иногда я снимался по две смены, и когда выходил из поезда, не всегда понимал, в каком городе нахожусь: в Москве или Киеве. Ведь значительную часть фильма мы снимали здесь, у вас. Практически всю натуру, все проходы мальчика, все, что было связано с Гриценко, несколько моих сцен. Помню, как выбирали подходящие улицы... А всю историю с поездами снимали под Киевом. Так что ваш город я знаю довольно хорошо, здесь провел тогда целое лето. Мне и сейчас Киев очень нравится. Он очень похорошел, особенно центр. Хорошо, что нет «вставных челюстей» — этих новых зданий из стекла и бетона. Может, где-то они и есть, но размещены так локально, что их не видно.
Еще как видно. Наверное, вы мало в этот раз погуляли по Киеву.
Могу сказать, что из окошка моего номера в гостинице «Украина» (майдан Независимости. — «Известия в Украине») ни одной «стекляшки» замечено не было. А погулял я действительно мало. На пешие прогулки, к сожалению, времени нет, но когда меня везут куда-то, я сморю в окошко и узнаю знакомые места. Мы ведь дружим с Русской драмой им. Леси Украинки давно. Наши театры многое связывает: и актер Малого Вячеслав Езепов, который каждый месяц приезжает в Киев играть Чехова в «Насмешливом моем счастье», и Резникович, в свое время работавший в Москве с нашей актрисой Поляковой. Но эта дружба началась задолго до того, как мы стали художественными руководителями. Константин Хохлов — основатель этого театра в свое время работал в Малом, поэтому еще в середине прошлого века наши артисты — Царев, Ильинский, Жаров, Владиславский, Светловидов, Любезнов, Доронин, Шатров тесно общались с киевскими.
Слышала, в былые времена Малый театр с Русской драмой даже футбольные турниры устраивали?
Да, было дело. Правда, давно. Лет 25—30 назад мы действительно устраивали такие неофициальные встречи, альтернативу фестивалям. В футбол мы играем до сих пор, в прошлом году команда Малого театра даже завоевала какой-то кубок. Но в Киев на матчи уже не ездим и не потому, что желание пропало, просто теперь вы — заграница. С поездкой театра в Украину связано множество преград. Как подумаешь, сколько будет связанной с этим волокиты, думаешь, да ну это все к черту! Я уже не говорю о финансовой составляющей. Вообще, развал Союза не пошел на пользу народу. Это было на руку горстке конкретных людей. Мне так кажется, хотя я не политик.
Как же не политик, если вы экс-министр культуры? Кстати, чиновничий опыт оставил в вас какой-то отпечаток?
Нет. Чиновников я никогда не понимал и не буду понимать, сам себя чиновником не считаю. В Кабинете министров я работал как профессионал в своей области. Вот если бы я был министром здравоохранения, в котором ничего не понимаю, тогда мог бы именоваться чиновником. Ведь теперь зачастую руководящие должности занимают те, кто ничего не понимает в том, чем руководит. Логика здесь бессильна. Я вот до сих пор не понимаю, как у милиции может быть план, сколько человек нужно оштрафовать?
Почему вы занимали пост министра так недолго?
Это было при Ельцине. Я выступил против объединения министерств культуры и туризма, тем более что у нас нет туризма. А культура есть. Я выразил свой протест, написал заявление и больше там не появлялся.
Елена Францева
2 октября 2012
«Известия в Украине»
17.09.2012
Подробнее
ТЕАТРУ СОЛОМИНА АПЛОДИРОВАЛИ СТОЯ
Фестиваль «Белая вежа» собрал известные коллективы из 11 стран
ТЕАТРУ СОЛОМИНА АПЛОДИРОВАЛИ СТОЯ
Фестиваль «Белая вежа» собрал известные коллективы из 11 стран
Уже неделю все сценические площадки Бреста заняты театральными коллективами. Это неизменная традиция сентября на протяжении почти двух десятилетий. В городе проходит XVII Международный театральный фестиваль «Белая вежа».
В нынешнем году организаторы смогли завлечь в Брест самый что ни на есть классический коллектив из Москвы — Государственный академический Малый театр, художественным руководителем которого без малого четверть века является народный артист СССР Юрий Соломин. Юрий Мефодьевич нашел время встретиться с брестскими театралами. И первым делом поделился впечатлениями:
- Мои ребята сходили в Брестскую крепость. Пришли потрясенные. Это для них будет дополнительным стимулом в работе. Мы ехали к вам с удовольствием, хотя времени не хватает: 6 сентября был сбор труппы — открываем 257-й сезон, а 7-го уже ехали в Брест...
Сам народный артист, как оказалось, в Бресте бывал не только проездом. Точнее, его сняли с поезда в середине 80-х прошлого века, когда с театром ехал в Европу на гастроли.
Он с удовольствием вспомнил:
- Зашел пограничник. Говорит: «Соломин, пожалуйста, выйдите из поезда». Меня провели в помещение, где собрался коллектив таможенников и пограничников. Интересная получилась творческая встреча, пока поезду меняли колеса. Мне было приятно, конечно. Тем более что в вагоне ехали такие легендарные личности, как Михаил Царев и Михаил Жаров...
Зрители поинтересовались у Юрия Мефодьевича, как он относится к классике «по-современному», имея в виду чеховского «Дядю Ваню» в прочтении Андрея Кончаловского. Юрий Соломин был сдержан и не стал пространно анализировать работу коллеги:
- Я не согласен с трактовой, потому что очень люблю Чехова. У меня к Чехову особое отношение. И я за Чехова буду даже драться. Чехов мне понятен, потому что он сердечен, ироничен, он даже возмущается со смехом. Чехов — уникальное явление. И в мире нет театра, в котором не ставили бы его пьесы...
Но в Брест Юрий Соломин привез не Чехова, а современного автора Валентина Распутина. «Последний срок» — постановка супруги Ольги Николаевны Соломиной.
- Мы в театре очень бережем правильность и чистоту языка, а современные пьесы предполагают сленг, который мы не хотим произносить со сцены. Валентин Распутин — один из живых классиков, порядочный человек. Дипломная работа выпускников Щукинского училища — пьеса «Последний срок» — вызывает много эмоций у зрителя. Они даже благодарят за спектакль, — представил брестчанам работу супруги Юрий Соломин.
Ученики курса Юрия Мефодьевича и Ольги Николаевны Соломиных отыграли почти два часа без антракта. Возможно, некоторые зрители узнали в персонажах себя. Обычная, к сожалению, нередкая история распада семьи, растворения в житейских реалиях семейных ценностей. После этого спектакля у многих останется «послевкусие». Потому аплодировали стоя. Брестская публика за годы существования фестиваля «Белая вежа» научилась хорошо разбираться в уровне представляемого. И за кулисами послышался возглас: «Победа!»
Впрочем, имя победителя мы узнаем только завтра, в день завершения фестиваля.
Валентина Козлович, valentinak3@mail.ru
«Российская газета», 13 сентября 2012 года
Фестиваль «Белая вежа» собрал известные коллективы из 11 стран
Уже неделю все сценические площадки Бреста заняты театральными коллективами. Это неизменная традиция сентября на протяжении почти двух десятилетий. В городе проходит XVII Международный театральный фестиваль «Белая вежа».
В нынешнем году организаторы смогли завлечь в Брест самый что ни на есть классический коллектив из Москвы — Государственный академический Малый театр, художественным руководителем которого без малого четверть века является народный артист СССР Юрий Соломин. Юрий Мефодьевич нашел время встретиться с брестскими театралами. И первым делом поделился впечатлениями:
- Мои ребята сходили в Брестскую крепость. Пришли потрясенные. Это для них будет дополнительным стимулом в работе. Мы ехали к вам с удовольствием, хотя времени не хватает: 6 сентября был сбор труппы — открываем 257-й сезон, а 7-го уже ехали в Брест...
Сам народный артист, как оказалось, в Бресте бывал не только проездом. Точнее, его сняли с поезда в середине 80-х прошлого века, когда с театром ехал в Европу на гастроли.
Он с удовольствием вспомнил:
- Зашел пограничник. Говорит: «Соломин, пожалуйста, выйдите из поезда». Меня провели в помещение, где собрался коллектив таможенников и пограничников. Интересная получилась творческая встреча, пока поезду меняли колеса. Мне было приятно, конечно. Тем более что в вагоне ехали такие легендарные личности, как Михаил Царев и Михаил Жаров...
Зрители поинтересовались у Юрия Мефодьевича, как он относится к классике «по-современному», имея в виду чеховского «Дядю Ваню» в прочтении Андрея Кончаловского. Юрий Соломин был сдержан и не стал пространно анализировать работу коллеги:
- Я не согласен с трактовой, потому что очень люблю Чехова. У меня к Чехову особое отношение. И я за Чехова буду даже драться. Чехов мне понятен, потому что он сердечен, ироничен, он даже возмущается со смехом. Чехов — уникальное явление. И в мире нет театра, в котором не ставили бы его пьесы...
Но в Брест Юрий Соломин привез не Чехова, а современного автора Валентина Распутина. «Последний срок» — постановка супруги Ольги Николаевны Соломиной.
- Мы в театре очень бережем правильность и чистоту языка, а современные пьесы предполагают сленг, который мы не хотим произносить со сцены. Валентин Распутин — один из живых классиков, порядочный человек. Дипломная работа выпускников Щукинского училища — пьеса «Последний срок» — вызывает много эмоций у зрителя. Они даже благодарят за спектакль, — представил брестчанам работу супруги Юрий Соломин.
Ученики курса Юрия Мефодьевича и Ольги Николаевны Соломиных отыграли почти два часа без антракта. Возможно, некоторые зрители узнали в персонажах себя. Обычная, к сожалению, нередкая история распада семьи, растворения в житейских реалиях семейных ценностей. После этого спектакля у многих останется «послевкусие». Потому аплодировали стоя. Брестская публика за годы существования фестиваля «Белая вежа» научилась хорошо разбираться в уровне представляемого. И за кулисами послышался возглас: «Победа!»
Впрочем, имя победителя мы узнаем только завтра, в день завершения фестиваля.
Валентина Козлович, valentinak3@mail.ru
«Российская газета», 13 сентября 2012 года
08.04.2013
МАЛЫЙ ТЕАТР ЗАКРЫВАЕТ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗДАНИЕ НА РЕМОНТ И ОТБЫВАЕТ В ДЛИТЕЛЬНУЮ ГАСТРОЛЬ
МАЛЫЙ ТЕАТР ЗАКРЫВАЕТ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗДАНИЕ НА РЕМОНТ И ОТБЫВАЕТ В ДЛИТЕЛЬНУЮ ГАСТРОЛЬ
В разгар сезона Малый театр закрывает свое историческое здание на ремонт. Последний спектакль в Доме Островского дали в минувшее воскресенье. И теперь в самое ближайшее время прославленная труппа отправится в длительную гастроль. Об этом ИТАР-ТАСС сообщил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
Ольга Свистунова, 8 апреля 2013 года, ИТАР-ТАСС
В разгар сезона Малый театр закрывает свое историческое здание на ремонт. Последний спектакль в Доме Островского дали в минувшее воскресенье. И теперь в самое ближайшее время прославленная труппа отправится в длительную гастроль. Об этом ИТАР-ТАСС сообщил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
Ольга Свистунова, 8 апреля 2013 года, ИТАР-ТАСС
27.03.2013
ЮРИЙ СОЛОМИН: БЕЗ КУЛЬТУРЫ И ИСКУССТВА НЕТ НАЦИИ
В День театра можно поговорить о многом, но захотелось обратиться к истокам — к старейшему театру страны. А потому мы встретились с художественным руководителем Малого театра Юрием Соломиным.
Ася Иванова, «Вечерняя Москва» , 27 марта 2013 года
Ася Иванова, «Вечерняя Москва» , 27 марта 2013 года
07.03.2013
ЮРИЙ СОЛОМИН ПОЛУЧИЛ «РОМАНОВСКУЮ» ПРЕМИЮ
Худрук Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин в среду был награжден «Романовской» премией, учрежденной главой Российского Императорского Дома великой княгиней Марией Владимировной Романовой в 2013 году.
01.03.2013
«Я ПЫТАЛСЯ СПРЯТАТЬСЯ – МНЕ БЫЛО СТЫДНО»
В 1975 году премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм» получила картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала», главную роль в которой сыграл ЮРИИ СОЛОМИН. Юрий Мефодьевич актер легендарный. Фильмы с его участием — это наша классика, а благородные романтичные герои Соломина и сегодня вызывают чувство восхищения…
Вадим Верник, «ОК!», №9 2013 года
Вадим Верник, «ОК!», №9 2013 года
30.01.2013
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В МАЛОМ ТЕАТРЕ КЛАССИКУ НЕ ПЕРЕДЕЛЫВАЮТ»
Однажды мне пришлось выбираться из переполненного зала, игнорируя недовольные взгляды зрителей: Юрий Соломин в окружении журналистов покидал церемонию открытия 6-го кинофестиваля «Русское зарубежье» под громкие аплодисменты. Время поджимало, плотное кольцо репортёров наконец-таки выпустило знаменитость, и мне удалось вручить худруку Малого театра свои публикации о недавних обменных гастролях с Курским драматическим. Внимательный взгляд его потеплел, последовала удивительно радушная улыбка, и мы договорились об интервью, которое перешло в чаепитие и беседу.
Ирина КУМОВА,«Литературная газета», 30 января 2013 года
Ирина КУМОВА,«Литературная газета», 30 января 2013 года
24.01.2013
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В ТАТАРСКИХ ПОСТАНОВКАХ СЕРДЕЧНОСТЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ ВО ВСЕМ!»
В Москве на сцене Малого театра только что при переаншлагах прошли гастроли Татарского государственного театра им. Г.Камала. Вот уже несколько лет оба театра обмениваются сценическими площадками: казанцев с нетерпением ждут в столице, москвичей радушно встречают в Казани.
14.01.2013
ОСТРОВ С РУССКИМ ОТПЕЧАТКОМ
Началась реконструкция Малого театра, но творческая жизнь его по-прежнему насыщена спектаклями, событиями и новыми проектами...
Ирина Кумова, «Гудок», 11 января 2013 года
Ирина Кумова, «Гудок», 11 января 2013 года
22.10.2012
ТВОРЧЕСКИЙ ЮБИЛЕЙ ЮРИЯ СОЛОМИНА
17 ноября Малый театр отметит 55-летие творческой деятельности народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина. В этот день художественный руководитель театра выйдет на сцену в роли Фамусова в комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума». Начало – в 18:00.
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержа
