22.06.2007
Подробнее
ОН ВСТРЕТИЛ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ВМЕСТЕ С МАКЛАЕМ
Любимый пес Юрия Соломина преданно ждал актера с сибирских гастролей
ОН ВСТРЕТИЛ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ВМЕСТЕ С МАКЛАЕМ
Любимый пес Юрия Соломина преданно ждал актера с сибирских гастролей
Мы встретились в кабинете худрука Малого театра после репетиции спектакля «Власть тьмы», которым Соломин собирается открывать новый сезон. Держится Юрий Мефодьевич, как всегда, бодро, но глаза усталые, даже пообедать некогда. Однако для любимой газеты нашел время для экспресс-интервью.
- Юрий Мефодьевич, что было примечательного для вас и вашего театра в минувшем сезоне?
- Ну, во-первых, всегда приятно получать премии. А их в минувшем сезоне было предостаточно. Например, нам вручили Национальную премию «Кремлевский грант» в области оборонно-промышленного комплекса и обеспечения безопасности на территории РФ как лучшему театру России, Гран-при «Золотой маски» за спектакль «Мнимый больной». Во-вторых, надо сказать о гастролях по городам Сибири и Урала. Мы выступали в Екатеринбурге, Тюмени, Новосибирске, Кемерове. Я играл в спектаклях «Горе от ума» и «Чайке», встречался со зрителями. У меня был всего лишь один свободный денек в Тюмени, который я посвятил экскурсии по этому замечательному городу с хорошо сохранившейся архитектурой и чистенькими улицами. А когда люди здоровались и заговаривали со мной, я убеждался, что они интересуются театром и у них про все есть свое мнение, в том числе о телевидении, которое смотрят избирательно, но «Московская сага» с моим участием им все-таки понравилась.
В Кемерове нас тоже здорово встречали. Когда случилась большая трагедия и шахтеры погибли в шахте, мы хотели прекратить гастроли, но губернатор края Аман Тулеев попросил продолжить, сказав, что, быть может, спектакли как-то отвлекут людей от беды. Позже он принимал нашу делегацию у себя и десять наших сотрудников наградил званиями заслуженных работников культуры Кузбасса.
- Встречал ли вас в Москве Маклай? Как поживает пес после того, как он пропал, а «Труд» помог его найти?
- Вот на днях отметили его день рождения - Маклаю исполнилось 12 лет. Я тоже отметил свой 72-й день рождения. Так что мы с ним ребята не очень уж молодые. Живет Маклай после похищения не на даче, а в Москве. Ему надо постоянно общаться с нами, тогда он успокаивается, перестает дрожать, оглядываться. Он очень добрый по натуре пес и никак не может понять, за что его так сильно обидели...
- Говорят, вы затеяли строительство на даче?
- Жена предложила поставить новый деревянный сруб - старая дача совсем расшаталась. Но сносить ее не собираемся, все-таки это память о великом актере Николае Светловидове, который жил в ней. Но честно скажу, если бы я знал, сколько нужно бумажек оформлять на этот дом, никогда не стал бы его покупать. Сейчас у меня на носу отпуск, так что запишусь в строители и все лето проведу в нашей благодатной среднерусской полосе, чего и всем сотрудникам любимой газеты желаю!
Беседу вела Любовь ЛЕБЕДИНА
Источник: Труд
Дата: 22.06.2007
Любимый пес Юрия Соломина преданно ждал актера с сибирских гастролей
Мы встретились в кабинете худрука Малого театра после репетиции спектакля «Власть тьмы», которым Соломин собирается открывать новый сезон. Держится Юрий Мефодьевич, как всегда, бодро, но глаза усталые, даже пообедать некогда. Однако для любимой газеты нашел время для экспресс-интервью.
- Юрий Мефодьевич, что было примечательного для вас и вашего театра в минувшем сезоне?
- Ну, во-первых, всегда приятно получать премии. А их в минувшем сезоне было предостаточно. Например, нам вручили Национальную премию «Кремлевский грант» в области оборонно-промышленного комплекса и обеспечения безопасности на территории РФ как лучшему театру России, Гран-при «Золотой маски» за спектакль «Мнимый больной». Во-вторых, надо сказать о гастролях по городам Сибири и Урала. Мы выступали в Екатеринбурге, Тюмени, Новосибирске, Кемерове. Я играл в спектаклях «Горе от ума» и «Чайке», встречался со зрителями. У меня был всего лишь один свободный денек в Тюмени, который я посвятил экскурсии по этому замечательному городу с хорошо сохранившейся архитектурой и чистенькими улицами. А когда люди здоровались и заговаривали со мной, я убеждался, что они интересуются театром и у них про все есть свое мнение, в том числе о телевидении, которое смотрят избирательно, но «Московская сага» с моим участием им все-таки понравилась.
В Кемерове нас тоже здорово встречали. Когда случилась большая трагедия и шахтеры погибли в шахте, мы хотели прекратить гастроли, но губернатор края Аман Тулеев попросил продолжить, сказав, что, быть может, спектакли как-то отвлекут людей от беды. Позже он принимал нашу делегацию у себя и десять наших сотрудников наградил званиями заслуженных работников культуры Кузбасса.
- Встречал ли вас в Москве Маклай? Как поживает пес после того, как он пропал, а «Труд» помог его найти?
- Вот на днях отметили его день рождения - Маклаю исполнилось 12 лет. Я тоже отметил свой 72-й день рождения. Так что мы с ним ребята не очень уж молодые. Живет Маклай после похищения не на даче, а в Москве. Ему надо постоянно общаться с нами, тогда он успокаивается, перестает дрожать, оглядываться. Он очень добрый по натуре пес и никак не может понять, за что его так сильно обидели...
- Говорят, вы затеяли строительство на даче?
- Жена предложила поставить новый деревянный сруб - старая дача совсем расшаталась. Но сносить ее не собираемся, все-таки это память о великом актере Николае Светловидове, который жил в ней. Но честно скажу, если бы я знал, сколько нужно бумажек оформлять на этот дом, никогда не стал бы его покупать. Сейчас у меня на носу отпуск, так что запишусь в строители и все лето проведу в нашей благодатной среднерусской полосе, чего и всем сотрудникам любимой газеты желаю!
Беседу вела Любовь ЛЕБЕДИНА
Источник: Труд
Дата: 22.06.2007
18.06.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «Я НИКОГДА НЕ ВЫГОНЯЛ ИЗ ТЕАТРА СТАРИКОВ...»
В день рождения Юрия Мефодьевича Соломина предлагаем вниманию посетителей сайта большое интервью, опубликованное в книге Веры Максимовой «Театра радостные тени»…
ЮРИЙ СОЛОМИН: «Я НИКОГДА НЕ ВЫГОНЯЛ ИЗ ТЕАТРА СТАРИКОВ...»
В день рождения Юрия Мефодьевича Соломина предлагаем вниманию посетителей сайта большое интервью, опубликованное в книге Веры Максимовой «Театра радостные тени»…
Вера Максимова. Во-первых, как Вы себя чувствуете после операции? Мы очень беспокоились о Вас...
Юрий Соломин. Хорошо. Нормально... В день столетия Михаила Ивановича Царева сыграл Фамусова в «Горе от ума». Думаю, что это было правильно. Нужно было сделать первый шаг после операции, преодолеть себя. А потом в «Чайке» сыграл Тригорина.
В.М. Трудно вернуться в театр после болезни и большого перерыва?
Ю. С. А я сократил перерыв. Прилетел в Москву из Италии, побыл некоторое время в санатории и почти сразу начал репетировать «Три сестры». На прогонах бегал из зала на сцену, взад и вперед, находился на таком «взводе», что и о болезни забыл. Актеры изнемогали. И вот один из них то ли в шутку, то ли всерьез, но так, чтобы я слышал, спрашивает: «Какую операцию Соломину сделали?! Может, вообще никакой не делали?!..». Не знаю, сговорились участники спектакля или нет — «оберегать» меня, но то и дело на репетиции раздавалось: «Тихо! Тсс!.. Все будет хорошо...». И выполняли мои требования замечательно.
В. М. Водевиль «Волшебный ящик», где Вы танцуете и поете, еще не играли?
Ю. С. Нет. Но надо бы... Хотя теперь ничего наперед не загадываю...
В. М. О чем вы думали, когда начали выздоравливать?
Ю. С. Сначала понял, что выжил после операции. Через несколько недель, хотя сил было еще мало, осознал, — что буду играть.
В. М. Испугались, когда Вам стало плохо?
Ю. С. Да нет... Надо сказать спасибо нашим врачам, хирургам, которые так «элегантно» подготовили меня, что я не успел ни испугаться, ни удивиться. Посмотрели, в каком состоянии мои сосуды, пришли в палату и объявили, что необходима операция, но в России они не смогут ее сделать. Придется лететь в Италию. Я все понял и согласился: «Нужно — так нужно».
Плохо мне стало не на спектакле, а после съемок. Я «не доснял-ся» в большом фильме «Московская сага». К несчастью, на эти «плохие» дни был запланирован финал. Но именно киногруппа мгновенно — в четыре дня — организовала и итальянскую визу, и билеты на самолет...
В. М. Будете досниматься?
Ю. С. Уже!.. Два месяца они меня ждали после операции. Потом несколько крупных планов сделали, соединили с прежним материалом. Кое-что вылетело, финальные сцены, например. Но из положения вышли.
В. М. В Москве ловили известия о том, как Вы себя в Италии чувствуете. А кто-то уже начал Соломина хоронить...
Ю. С. Я догадываюсь. Даже когда я был еще здесь, журналисты, обойдя заслон врачей и санитаров, прорывались в больницу. А ведь это не в природе русского человека. В нашем характере — помогать. А фотографировать, как ты лежишь растерзанный, привязанный или просто голый, писать идиотские «похоронные» тексты — это чистый заработок. Новорожденные российские «папарацци» забывают, что у больного человека есть папа и мама, есть дети, и потому все нужно делать осторожно. Родным людям и так тяжело. Я не сравниваю себя с принцессой Дианой, но нельзя же на несчастье зарабатывать. Лучше бы они мне сказали, что им нужны деньги. Я бы дал. Или собрал бы у друзей для них. Вот сейчас у нас в театре — большое горе с одним хорошим актером. Мы ему помогаем всем, чем можем, а не разговариваем и не переносим сплетни, пугая себя и людей. И мне помогли, потому что на операцию потребовалось много денег.
В. М. Я уж и спрашивать боюсь, кто их дал?..
Ю. С. Оказывается, есть такие русские люди. В одну секунду помогли! Я об этом узнал после операции и не представляю, чем могу отплатить человеку, который меня своими деньгами спас.
В. М. Я думала, мэрия дала или министерство культуры?..
(Молчание.)
Однако кончим с этим. Я счастлива, что Вы снова в Москве, в Малом театре, что Вы хорошо выглядите и уже выпустили спектакль «Три сестры»...
Ю. С. В Италии было очень много добрых звонков, из российской «диаспоры» — тоже. Кстати, операцию мне делали русские врачи...
В. М. Эмигранты?
Ю. С. Нет, наши, которые работают по контракту. Главный хирург был итальянец — Рипосини, а правая рука его — Игорь Котельников из Новосибирска, который с мамой приехал в Италию и оперирует там вот уже 8 лет. И врач-анестезиолог — тоже был русский. Он меня встречал в аэропорту. Я теперь знаю, что они сделали все возможное и невозможное. Когда понадобилось переливание крови, Рипосини сказал, что в моем состоянии это рискованно. И вот мама хирурга Игоря начала действовать народными средствами. Каждый день приносила мне тертую морковь, недожаренную, с кровью свежую печенку. И буквально за неделю все наладилось.
В. М. Вы слышали разговоры о том, что репертуарный театр себя изжил и поэтому большинство государственных театров скоро снимут с дотаций? Новый председатель комиссии по культуре в Госдуме — Иосиф Кобзон — заявил, что их слишком много и следует больше внимания уделять эстраде и цирку. И пресса пишет о том, что нужны не актерские труппы, не коллективы, не ансамбли, а только стены, площадки для «проката» и пустые театральные Домы.
Ю. С. Я думаю, что определенная категория людей хочет репертуарный театр разрушить, чтобы присвоить опустевшие здания, стать хозяевами и делать в них что угодно — шоу показывать или антрепризы гонять. Это ведь очень просто! Как у Хазанова, в бывшем Театре эстрады, например. Объявил, что эстрады больше нет, что она умерла; захватил огромное помещение в Доме на набережной и распоряжается им, как «собственник».
Не надо заново изобретать велосипед. И антреприза, и частные театры существуют во всем мире. Есть и государственные -Английский Королевский, Комеди Франсез, Кабуки... И у нас так должно быть. Не надо разрушать хорошее старое. Оно в России проверено временем. А если в каком-то городе администрация не желает иметь театр-стационар, а хочет иметь свободную площадку для «проката», то надо бы и людей спросить. Референдум, что ли, провести...
В. М. Говорят, что дело в деньгах, в слабой экономике?
Ю. С. Дело еще и в мозгах, совести и сердце тех, кто руководит культурой. Нам никогда экономику не поднять, если в загоне будут медицина, образование, наука и культура. Только с их помощью можно восстановить могучее государство.
Спрашивается, а что может сделать культура, чтобы государство поднялось с колен? Да культура может все! Даже войну выиграть. Вера Николаевна Пашенная рассказывала, как она с группой артистов Малого театра приехала на Север, на нашу военно-морскую базу и они для солдат и офицеров играли «На бойком месте». Потом было застолье с моряками и летчиками. Артистов угостили, и один из командиров пожаловался: «Эх, Вера Николаевна! Тут у нас на особое задание несколько летчиков отправляются, и так они хотели Ваш спектакль посмотреть!..».
Пашенная по наивности спрашивает: «А на какое задание?».
А командир ей вдруг отвечает: «Берлин бомбить!». Трудно поверить, но от нас, артистов, у военных иногда не было тайн.
Пашенная интересуется: «А где эти люди?».
Ей объясняют, что — поблизости, чуть ли не в соседнем помещении. И вот ночью фронтовая бригада Малого театра во второй раз играла «На бойком месте» для трех-четырех летчиков. Вот что такое искусство!
Когда страна слабеет, беднеет, ее полпредами в мире становятся деятели искусств. Но как только положение чуть-чуть налаживается, власти забывают, чем они нам обязаны.
Развалить театр легко, а чтобы построить заново, духовно вылечить человека и общество — на это потребуется жизнь не одного, а нескольких поколений.
Однако в окончательную катастрофу я не верю. И наш театр, и новое кино, которое медленно возрождается и уже дает результаты, уничтожить нельзя. Будем бороться.
В. М. Вы вспоминаете свое «советское прошлое»?
Ю. С. Политическая цензура была ужасной. И конъюнктурные пьесы приходилось играть в немалом количестве. Но при всех человеческих трагедиях тоталитарной эпохи, гонениях на гениев существовал великий театр. Есть тайна его выживания, крепости даже при невыносимых условиях. Может быть, сопротивление обстоятельствам, «чувство врага» питали могучую энергию творчества?..
Сегодня хотят зачеркнуть театр Советского времени. Мол, все тогда были приспособленцами, стукачами или жертвами режима. Но нельзя не помнить, что в самых великих своих проявлениях театр был глубоко оппозиционен. Да и власть кое-что первородно важное в искусстве нам сохранила. Русскую театральную школу, например.
Требуя служения «коммунистической идее», она приняла на себя полное обеспечение театра. А почему бы сегодня, дав ему свободу, так же, как в советские годы, не заботиться о нем? Без поддержки сверху, при слабо развитом меценатстве, русскому театру с его труппами, зданиями, цехами, машинерией, иногда с живым оркестром не уцелеть. Я говорю лишь о талантливых коллективах. В Москве в спешке наоткрывали много лишних. Есть и такие, что давно изжили себя. Но решать, кто есть кто, следует осторожно. Иногда, после ухода великого лидера или смерти больших актеров, коллектив переживает временный кризис, а мы его торопимся похоронить. Судьями снова могут стать чиновники, которые сегодня нисколько не лучше прежних.
В. М. Что Вы думаете о «гонении» нынешней «желтой прессы» на академические театры?
Ю. С. Я очень болезненно к этой проблеме отношусь. Как только в российской жизни случается резкая перемена, все прежнее в искусстве мгновенно перестает нравиться. После революции наши отцы, бабушки и дедушки это уже «проходили». В двадцатые годы звучали требования закрыть Большой и Малый театры. Художественный объявляли контрреволюционным, призывая ГПУ заняться им. Это удача, что в тогдашнем руководстве нашлось несколько образованных людей.
Но, как говорится, урок не впрок. Снова — напор, агрессия, ярость безграмотного отрицания... Целое сонмище не отличимых друг от друга молодых людей вопит. Критикессы-феминистки, мало похожие на женщин; стареющие «мальчики-критики», мыслящие театр главным образом в «голубом колере»... Съездят за границу на фестивали авангарда и заходятся в экстазе...
Я не о нашем Малом беспокоюсь. Тут у разрушителей руки коротки. Но ведь вдалбливают же людям в головы, что театры «традиции» необходимо убрать, освободить место для «экспериментаторов». Если так будет продолжаться, то через десять лет некому будет играть «по-русски», то есть человечно, душевно, серьезно.
В. М. Министр культуры Михаил Швыдкой в ток-шоу «Культурная революция», хоть и с иронией, но поставил вопрос: «Пушкин безнадежно устарел?..». И ваше искусство называют старомодным.
Ю. С. Я этого не знаю... Вы с министром сами разбирайтесь... Но что такое артист, в том числе и современный? У меня две руки, две ноги, сердце, глаза, уши. Я должен слышать, чувствовать, ощущать. И без этого ни одна драматургия, ни Островский, ни Пушкин, ни Шекспир, ни — тем более — Чехов не могут на сцене существовать. Что же дальше-то будет, если мы посмеемся над Пушкиным, измордуем Островского?
Я много раз бывал в Японии, снимался там, близко знал великого Куросаву — моего режиссера. И Малый театр трижды с успехом там гастролировал, возил спектакли Чехова, Островского... Почему японцы дорожат древним искусством «Но», чтут величественный и ритуальный «Кабуки»? Слово «традиция» они произносят с уважением, а мы — с уничижением. Радикалы с презрением пишут о «театрах с колоннами».
Не могу забыть, как известный кинорежиссер Сергей Соловьев, который ставил у нас «Дядю Ваню», впервые ступив на сцену Малого, встал посреди нее, перед пустым в утренние часы залом, сказал: «О, Господи!..» — и, наклонившись, коснулся досок рукой. Я ему, правда, не признался, что у нас был капитальный ремонт, и доски мы поменяли. Но так, как Соловьев, поступают все. И приглашенные режиссеры, и актеры провинциальных коллективов, которые раз в два года приезжают к нам на фестиваль А. Н. Островского, и зарубежные гастролеры.
Вот эти стены в кабинете Ленского, Южина, потом — Царева, где и я сегодня сижу, которым уже столько лет, они с самого начала были темно-оливкого цвета. И двери были точно такие, как сейчас — белые с золотой лепниной. Почему я должен прекрашивать их? Кому в угоду? Ведь это — память. От этого свет и воздух у нас особенные, каких нигде больше нет.
Почему сегодня это нужно разрушать или менять? Сбивать лепнину, убирать стулья красного бархата в зале, якобы «имперском»?
Во время очередного ремонта мы, напротив, сохраняем фактуру и главные цвета нашего Дома: алый, белый, золотой — в зрительном зале, синий — в актерском фойе, желтый — наружных стен, зеленый — крыши и вот этот, оливковый, в южинском-царевском кабинете. Может быть, потому Малый театр крепок и вечен, что он остается верен себе.
Нас, как и прежде, любят. Люди к нам ходят. Выпускники нашей Щепкинской школы мечтают к нам попасть. Малый театр никогда никто из актеров по своей воле не покидал. Текучки, убивающей ансамбль, разъедающей изнутри многие нынешние коллективы, мы не знаем. И неправда, что у нас на спектаклях в зале сидит главным образом старшее поколение. Очень много молодых.
Вы слышали, какая тишина на «Трех сестрах»? Самое для меня ценное, когда молодежь слушает и смотрит Чехова или «Коварство и любовь» Шиллера, перед премьерой которого я, постановщик, ждал провала. Но во время действия зрительный зал замирал... Хотя никто из актеров никого не «заваливал» на доски сцены, не «лапал», не хватал за зад. Не ставил «злободневных» политических акцентов, когда Фердинанд угрожал отцу: «Я расскажу, как становятся президентами!..». Молодежь внимала простому, прекрасному: «Я тебя люблю...» и «Я тебя люблю...».
А вдруг в России исчезнет то, чему у нас учился весь мир и что помогла нам осмыслить система Станиславского? Я не говорю, «система Малого театра» — Щепкина, Рыжовых, Садовских... Станиславский все это более современно сформулировал, создал науку о театре. Но суть-то была одна. Все начиналось в этих старых стенах. Уничтожить их будет трагедией для страны, для народа.
Малый театр, слава Богу, имеет свое назначение в искусстве и жизни. Я никому не завидую, но, к сожалению, в театральной среде мы иногда чувствуем себя одинокими.
В. М. А разве петербургский Александрийский — Вам не союзник, не исторический аналог?
Ю. С. Пока трудно сказать. Будем надеяться. Я верю в Валерия Фокина, талантливого человека, который стал там художественным руководителем. Важно, что Валерий Владимирович в молодости прошел школу «Современника», который в 50-60-е годы был новым театральным начинанием, но не уничтожал свое мхатовское прошлое, не отрекался от корней.
Представляю, как Фокин в первый раз увидел легендарную александрийскую сцену. Умный человек не проигнорирует это «намоленное» поколениями пространство...
В. М. Сегодня все театры — и старые, и молодые — наперегонки ставят Островского. Как Вы думаете, почему?
Ю. С. Островский всегда был репертуарным и в провинции, и в обеих российских столицах. Потому что он — национальный гений, а его комедии и драмы — удивительно живые. Сегодня особенно востребованы «экономические» пьесы Островского — о деньгах, о делах. «Свои люди — сочтемся!», «Волки и овцы», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб», другие... Раньше, в советское время, они понимались и принимались по-другому. Замечательные, талантливые, но — не про нас. Коммерческих банков не было -на все про все один Государственный Центробанк. Кредитов тоже никто из частных лиц не брал, процентных и долговых бумаг не подписывал, землей и лесом не торговали. Да и денег ни у кого из нормальных людей не было. Если кто и копил, то тайно. И обманывали друг друга на весьма жалком уровне.
Когда я играл в «Своих людях...» приказчика Тишку, наш режиссер Леонид Андреевич Волков, который ставил спектакль с Любезновым, Анненковым, Владиславским, Шатровой, Белевцевой, Далматовой, специально пригласил профессионала-экономиста. И тот нам объяснял, что такое закладные, проценты, долговая яма... Даже старики за советское время об этом забыли. Многие сцены вымарывались, потому что ни актеры, ни зритель не понимали, в чем состоит дело. Только Михаил Иванович Жаров с Игорем Владимировичем Ильинским во «Власти тьмы» с полным знанием смогли на сцене рассуждать о том, что такое земельный банк. У Толстого очень смешная сцена, когда Аким и Митрич говорят о том, что есть такая «банка», где сначала деньги дадут, а потом с помощью процентов обдерут тебя до липки. В зале хохот стоял... Люди смеялись, потому что уж очень комично два больших мастера объясняли, что такое — банк.
А в нынешнее время появились разнообразные «ЧАРы», МГМ, частные банки с огромными процентами по вкладам; и грандиозные аферы, и миллиардные обманы. И долги никто платить не хочет. И долговые ямы есть, то есть — тюрьмы для тех, кто налоги утаивает. Все стало настолько понятно, что теперь для нас это самые интересные сцены у Островского. Их замечательно играют наши артисты и замечательно слушают зрители.
Однажды в Москву на гастроли приехал театр из Тольятти и привез спектакль «Свои люди — сочтемся!». Играли у нас, на большой сцене. В первом акте исполнители выходили в бородах, в длиннополых сюртуках, а во втором — в современных джинсах и маечках, с цепочками на шее, для того чтобы подтвердить связь времен.
Я говорю режиссеру: «Зачем Вы это делаете? И так все понятно. И о них, и о нас».
Первый акт «в бородах» был даже смешнее. А люди в антракте спрашивали: «Неужели Островский так давно, но так точно про нашу жизнь написал?».
И еще, конечно, потому мы Островского всегда будем играть, что его язык нам необходим. Язык настолько «наш», специфически национален, что, кажется, и переводу не подлежит. Поставь «Снегурочку» за границей — не поймут. У нас постоянно шесть-семь его названий в репертуаре. Это уникальная школа для актеров. Нынешний сленг, который употребляют и в быту, и на сцене, приводит к омертвлению губ. На Островском хочешь не хочешь, а рот надо раскрывать, и все гласные и согласные должны быть слышны. Великие тексты Пушкина, Островского рассчитаны на гениев и мастеров. В них заложены необходимые психические и физические приспособления актера. А сейчас смотришь молодежь в «новой драме» и видишь дилетантов, у которых рот не работает, губа не поднимается.
В. М. Вы не бросаете ваш фестиваль, посвященный Островскому?
Ю. С. Нет. Каждые два года он открывается 12 апреля — в день рождения драматурга. Кроме Малого театра участвуют только провинциальные коллективы. Тут мы следуем заветам самого Александра Николаевича, который российскую театральную провинцию особенно любил, в лучших своих пьесах — «Лес», «Таланты и поклонники», «Без вины виноватые» — писал о провинциальных актерах, а в своем поместье Щелыково выстроил специальный дом, чтобы они приезжали к нему и показывали свои работы. За десять лет, как учрежден фестиваль, на нашей большой сцене со спектаклями Островского выступило более двадцати коллективов. Малый театр предоставляет помещение. Министерство культуры, местная власть помогают деньгами. В одиночку нам фестиваля не осилить.
В. М. Что за странная привязанность к Чехову в нынешнем Малом? Пожалуй, никогда раньше Чехов так много не шел на щепкинской сцене, как при Вашем «правлении». Он был «безраздельной собственностью» Художественного театра.
Ю. С. Видите, на стене портрет Александра Павловича Ленского? Начинающий драматург Антон Чехов пришел к великому актеру Ленскому и еще до того, как Художественный театр родился, принес ему свою раннюю пьесу «Леший».
А Ленский пьесу не только разругал, но, сделав множество замечаний, посоветовал молодому прозаику драматургией больше не заниматься. Антон Павлович обиделся. Но вступил с Ленским в переписку и, переделывая «Лешего» на «Дядю Ваню», замечания Ленского, наверное, учел.
Он уже был весь в Художественном театре, но, как ни странно, огорчив мхатовцев, «Дядю Ваню» опять понес в Малый. Видимо, очень сильно Чехову хотелось, чтобы пьесу сыграли великие щепкинские мастера. В своей манере и интонации, другой, чем в «Чайке» Художественного. Литературно-театральный комитет не разрешил поставить «Дядю Ваню» на Императорской сцене.
После революции Чехов в Малом театре долго не шел. Лишь в шестидесятые годы Борис Андреевич Бабочкин поставил «Иванова». Я там был занят в эпизоде, играл слугу Петра. Затем Игорь Владимирович Ильинский поставил «Вишневый сад». Потом Борис Морозов — «Лешего», Сергей Соловьев — «Дядю Ваню», я — «Чайку», Виталий Соломин — «Иванова», теперь я — «Три сестры». Мы так и решили, что пойдем до конца. Сыграем всего Чехова. Но «Иванов» после смерти Виталия Соломина — постановщика и исполнителя главной роли — сошел со сцены. Мы не хотели искать другого актера. Пусть талантливый и оригинальный спектакль останется в памяти людей таким, каким он был. А самыми трудными при воплощении мне кажутся «Три сестры».
В. М. Почему Вы решили поставить «Три сестры»?
Ю. С. Это пьеса об интеллигенции, об армии, о неустроенности тех и других. Пьеса о чувствах, о любви. Там сплошные любовные треугольники. Я читал чеховские письма. Почти в каждом Антон Павлович пишет о своем стремлении приехать в Москву. Из Ялты, где он жил одиноким и больным. Из Ниццы, где пытался отдыхать. И в письмах к Книппер звучит эта тоска — мечта по Москве. Так что, когда сестры говорят о Москве, они говорят словами Чехова и чувствуют, как он. Почему они не уезжают в Москву?..
В. М. В самом деле, почему?
Ю. С. Да денег нет... Такая вот простая причина. Вершинин говорит, что всю жизнь мается. Железная кровать... Печка дымит... Почти как у наших офицеров. Вы не видели по телевидению, то ли в Ставрополе, то ли в Краснодаре выселили семью офицера из общежития? Двух детей они с женой по знакомым рассовали, а сами, добиваясь справедливости, уже месяц, живут и спят в «москвиче». Машину эту он купил на деньги, заработанные во вторую чеченскую командировку. У него — орден на гимнастерке за боевые заслуги в Чечне. И он, и жена — прапорщики — вынуждены месяц спать в машине. Это их «квартира».
В. М. Зачем вы в начале и в конце спектакля читаете чеховский текст? Там очень сильно прозвучало слово «провинция»... Что-то о том, что не дай Бог жить в российской провинциальной глуши...
Ю. С. Это из «Записных книжек» Чехова: «Россия громадная равнина...». А в подтексте слышится: «Неужели мы ничего не сможем наладить в ней?..». Вот Вы услышали это. Потом еще люди услышат...
В провинции всегда жилось тяжело. Трудно жить и теперь. И деятелям культуры, и учителям, и офицерам. А Ольга с Ириной — учительницы. До сих пор наши военные живут по углам. Их перекидывают с места на место, а они не ропщут.
В. М. Дом Прозоровых художник Александр Глазунов построил на сцене почти в натуральную величину — с лестницами, переходами, комнатами со старой мебелью и цветами... А ведь в нынешнем Малом театре умеют прекрасно использовать и условную декорацию. Реальная, натуральная — сегодня не в моде. Во МХАТе имени Горького за бытовые и очень красивые интерьеры «Вишневого сада» критика вдребезги разнесла замечательного художника Владимира Серебровского...
Ю. С. Да, это не модно... Но ведь в такой декорации — уют. Такая декорация вызывает ностальгию по прошлому. В ней, мне кажется, легче произносить (а не прокрикивать) чеховский текст. Она создает ощущение плавности событий, жизни. Земля крутится, крутится!.. Отношения людей в спектакле (за исключением Наташи) -добрые. На пустой сцене они не будут так восприниматься.
В. М. У Вас какой-то свой принцип оформления Чехова? В «Дяде Ване» коллажная декорация из подлинных вещей и атрибутов начала века — напольных ваз, качалок, старинной виолончели, букетов из сухих трав и цветов — удивительно красива...
Ю. С. Чеховский театр обязательно включает в себя красоту. Когда открывается занавес и раздаются аплодисменты сценографу, мы рады. Это входит в нашу задачу. Нам дорога скрупулезность, с которой воссоздана в «Трех сестрах» материальная среда — из этих старых фотографий на стенах, книг, портретов... Художник долго ходил по антикварным магазинам. Но и наши уникальные бутафоры-мастера имитируют старину неотличимо от подлинников.
В. М. Вы очень хорошо говорите о доме Прозоровых. У вас тоже есть дача, квартира, семья... Что все это для Вас значит?
Ю. С. У меня в доме сплошь творческие люди. Вместе с женой мы работаем в Щепкинском училище. Ольга Николаевна мне очень помогает. Я ей абсолютно верю.
В. М. Говорят, что она в Училище с утра и до вечера. А обед-то кто готовит?
Ю. С. Иногда мы в театре обедаем, иногда дома. Но и за домашним столом — разговоры все те же, о профессии, о наших учениках... Ну и, конечно, о дочке и внучке. Сейчас они в Англии, и обе профессионально посвятили себя музыке. Дочь закончила московскую Консерваторию, работала концертмейстером в Малом, в Лондоне преподает по классу фортепиано. Внучка одно время жила у нас. Мы ею очень занимались, начали учить музыке. Теперь она занимается в Лондонской музыкальной школе. До Академии музыки еще не доросла, но в этом году стала лауреатом Международного конкурса пианистов. Все участники — взрослые, а ей только тринадцать лет. Мы с женой не очень верили в ее успех. И вот однажды Ольга пошла в Консерваторию и купила журнал «Фортепьяно». Стала его листать. Прочитала заметку — «Наши победы в Лондоне». И вдруг среди других увидела имя Александры Соломиной. А свою первую награду Саша получила, когда ей было восемь.
В. М. В Москве ей дали еще и очень престижную премию «Триумф»...
Ю. С. Сегодня она прилетает в Москву. Она часто прилетает. Каждые три месяца, чтобы заниматься с нашими русскими педагогами из Гнесинской школы, наверное, самой лучшей в мире.
Конечно, в Англии ей помогает мать. И бабушка приложила большие силы. Но успех, который она заработала в Лондоне, ею заслужен. Многое зависело от нее самой. В свои небольшие годы она очень разумная. Все понимает. Этим пошла в дедушку.
В. М. Вы такой разумный?
Ю. С. Хотелось бы думать... (Смеется.)
В. М. Вас побаиваются в театре?
Ю. С. Не знаю... Хотелось, чтобы уважали. Но, может быть, и боятся. Потому что я — «начальник». Могу «ущемить» в ролях, в зарплате, в званиях. Чаще других приходят актеры среднего возраста с жалобами на то, что мало играют, что звания задерживаются. Я говорю: «Стоп! Звания — да. Пожалуйста. Роли — нет».
В. М. Почему вам легче дать звание, чем роль?
Ю. С. Роль — она ведь должна «найти» артиста. Артистов у нас много. Молодые должны расти, но надо и о старших, о ветеранах думать.
Вот Элина Авраамовна Быстрицкая... Я должен позаботиться о ней. Она много сделала для Малого театра. Вот ушла, не доиграв, Демина Галина Яковлевна, актриса — блестящая. Кто не видел Варвару Николаевну Рыжову, шел и смотрел Демину. Она — из плеяды замечательных наших «старух». Подлинная русская театральная школа. А народность, яркость, чудесный юмор — от провинциальной сцены, на которой Галина Яковлевна начинала. И о Татьяне Петровне Панковой надо думать, и о Еремеевой, Ликсо, Солодовой... Они — лицо, слава, марка коллектива.
Но возраст есть возраст. Я назвал шесть замечательных актрис. А в репертуаре за один сезон может быть только две или три «пожилых» роли.
В. М. Вы никогда не выгоняли из театра стариков?
Ю. С. Нет, потому что они все замечательные артисты.
В. М. И им по-прежнему хочется играть?
Ю. С. Очень хочется! Николай Александрович Анненков, когда ему было девяносто восемь лет, зашел вот сюда, в кабинет ко мне, и, не снимая пальто, категорически, гневно потребовал ответа: «Ты подумал о моей перспективе в театре ?!»
В. М. Прелесть какая! В девяносто восемь лет...
Ю. С. Я даже думаю, чем старше ты становишься, тем больше хочешь играть. Семьи нет или почти нет. Дети выросли и разлетелись. Друзья ушли или умерли. И человек остается один. В глубокой старости Театр — это единственный Дом, который остается с актером до конца.
В. М. Что это за ассоциация русских театров, которую Вы возглавляете?
Ю. С. Это объединение театров, работающих на русском языке в наших автономиях и республиках СНГ. В Казахстане, например, шестнадцать русских театров. Все до сих пор действуют, хотя живут трудно.
В. М. Когда Вы стали председателем?
Ю. С. Лет двенадцать назад... Мне позвонили из Йошкар-Олы, из Чувашии, сказали, что они посоветовались и выбрали меня. Я согласился, потому что идея Ассоциации меня грела. Это же русские театры!.. Нужно сохранить их там, где остались тысячи и тысячи наших людей.
В. М. Вы работаете или только числитесь?
Ю. С. Конечно, работаю. Тем более что из нынешнего республиканского, да и федерального начальства на театр мало кто обращает внимание. Есть небольшие бюджетные деньги, вот они и существуют. Даже в советское время русскоязычные коллективы в национальных республиках, за редким исключением (например, Леси Украинки в Киеве), всегда были ниже рангом, уступали первенство национальным. А когда республики отделились, им совсем худо стало жить. Где-то они вообще исчезают.
Многое зависит от желания и доброй воли президентов. В Башкирии и Татарстане к русским театрам относятся хорошо. В Казахстане — тоже. А в Чувашии новый президент русский театр развалил. Убрал талантливого режиссера Константинова — сына знаменитого Георгия Константинова, чье имя было присвоено коллективу. С его ведения или по его воле даже вывеску сняли. Была хорошая база, хороший директор, теперь ничего нет. Центр Ассоциации мы перевели в Москву.
В. М. А что Вы можете отсюда сделать?
Ю. С. Конечно, все упирается в финансы. Мы добываем деньги, просим их у министерства. Организовали пять или шесть фестивалей,
В. М. Малый театр ездит на гастроли за границу?..
Ю. С. Достаточно часто. Из всех московских театров мы первыми гастролировали в Израиле. В Иерусалиме, в Тель-Авиве залы были набиты до отказа. Приходили и приезжали люди с детьми. Кричали «спасибо!», а не «браво!».
На сплошных аншлагах играли Чехова во Франции, в большом -на шестьсот мест — зале Версальского театра. Смотрели не только французы, но и русские эмигранты разных поколений. И тоже с детьми. Приходили к нам за кулисы. Мы им все показывали и рассказывали.
Трижды за последнее время ездили в Японию, возили «Царя Федора Иоанновича», «И аз воздам...», «Вишневый сад», «Чайку»... Японцы любят традиционное искусство и обожают Чехова. Наш «Вишневый сад» по их просьбе мы привозили дважды. И «Чайку» они снова хотят увидеть... Сейчас готовимся к нашей четвертой японской гастроли.
Но сегодня кто и сколько бывает за рубежом, уже не существенно. «Туристами» или «за суточные», как в первые годы перестройки, когда границы открылись и все ошалели, мы ездить не должны, хотя в любое время можем.
В. М. То есть Вы хотите показывать миру искусство Малого театра, но одновременно и зарабатывать?
Ю. С. А как же иначе?! До революции и Художественный театр так ездил, думая не только о мировой славе, о продвижения своего метода в Европу, но и об экономической выгоде. Кстати, за границу старый Художественный театр ездил только один раз. В советское время — чаще. А сегодня «жизнь кладут», «животы дерут», лишь бы поехать. Неистребим наш провинциализм! У нас, конечно, есть помощники и меценаты, но добыванием денег на дорогие зарубежные гастроли, «охотой» за менеджерами мы не увлекаемся. Потому что Малый театр, национальный, старейший и т. п. Нам некоторые поступки совершать негоже. Непристойно, что ли...
В. М. В новых «Трех сестрах» сложная и громоздкая декорация... Это не мешает дальним поездкам?
Ю. С. Она вся легко разбирается.
В. М. А по России вы ездите? Кажется, очень редко? А ведь Малый театр всегда был связан с провинцией, питался, пополнялся ее талантами...
Ю. С. По России мы ездим. Недавно были в Петербурге, в Твери, в Ярославле... Но связи столицы и периферии сегодня нарушены...
В. М. Вы слышали о «прожектах» позакрывать часть провинциальных театров, особенно в малых городах? Потому что кол-лективы-де там слабенькие, и лучше возить спектакли из центра...
Ю. С. Я вырос в маленьком городе и знаю, что городской театр -это всегда еще и центр культуры. Чита в годы моего детства была маленькой, а сейчас стала большой со знаменитыми заводами. Граница рядом. И Забайкальский военный округ был очень силен. Читинский театр каждое лето отправлялся на гастроли. А в город вместо него с новыми спектаклями приезжали Бурятский национальный театр оперы и балета из Улан-Уде или замечательная Иркутская оперетта, одна из лучших в Советском Союзе. Как мы их ждали!.. За два летних месяца город насыщался художественными впечатлениями. А потом возвращались «наши».
Мне кажется, что в те времена городские власти «думали головой». Если ее на плечах иметь, то даже в самом маленьком городе руководство должно оберегать театр. Представить себе не могу, чтобы исконно театральные, хоть и небольшие русские города Кинешма, Калуга, Рыбинск, Минусинск, Ижевск остались без театра!.. Кстати, Минусинская драма за последние годы получила несколько «Золотых масок»...
В. М. Если бы в Чите, городе вашего детства, не было своего театра, то, наверное, не было бы и двух артистов Соломиных — Юрия и Виталия.
Ю. С. Очень может быть... Первые незабываемые театральные впечатления я получил в Чите. Утверждаю, что в самом маленьком коллективе обязательно есть один-два замечательных актера. Со специальным образованием и без оного, пьющих и непьющих, но — замечательных. А раз есть два настоящих актера, даже — один, значит, есть и театр.
В. М. Вы не думаете, что при нынешней бедности не так это просто — возить столичные спектакли за тысячи верст?
Ю. С. Думаю. Особенно — большие, полномасштабные, с декорациями... Система регулярных государственных гастролей, существовавшая при советской власти, необходимая в стране с огромными расстояниями, разрушена. Ездит, летает, «завоевывает» провинцию коммерческая антреприза с ее «поделками» на двух-трех актеров, вызывая протесты культурной части зрителя и местной прессы.
В. М. Вы видите какой-нибудь выход из положения?
Ю. С. Лишь отчасти, потому что нормальную гастрольную деятельность восстановить сегодня, видимо, невозможно. Но вот что я узнал, когда в начале восьмидесятых годов гастролировал в Болгарии. Там существует правило приглашать известных столичных актеров в провинциальные спектакли. Чтобы в партнерстве с местными исполнителями они играли свои коронные роли. Ведь репертуар, особенно классический, да и современный тоже, часто совпадает.
Я сам играл царя Федора Иоанновича в Йошкар-Оле в хорошей постановке русского тетра. В Гродно и в Таганроге с «тамошними» актерами играл Кисельникова в «Пучине». Получил удовольствие и деньги.
Но у нас такое бывает лишь от случая к случаю, а в Болгарии все оформлено официально. Я ставил вопрос перед министерством культуры. Чтобы в Тверь, Кострому, Орел, Калугу по своим выходным дням или в свободное время, приезжали играть столичные знаменитости. Заключить, например, договоры с четырьмя известными актерами из Москвы или из Петербурга. Я играю четыре спектакля в месяц по понедельникам — в мои выходные. Кто-то другой — по вторникам. Третий — по средам, четвертый — по четвергам... Аншлаги обеспечены. Это серьезные деньги и престижно для провинциального, в особенности небольшого театра. И для его актеров полезно. И для зрителей куда полезней, чем антрепризный «чес» с прокатом полухалтур по два — по три раза в день, как на киносеа
В день рождения Юрия Мефодьевича Соломина предлагаем вниманию посетителей сайта большое интервью, опубликованное в книге Веры Максимовой «Театра радостные тени»…
Вера Максимова. Во-первых, как Вы себя чувствуете после операции? Мы очень беспокоились о Вас...
Юрий Соломин. Хорошо. Нормально... В день столетия Михаила Ивановича Царева сыграл Фамусова в «Горе от ума». Думаю, что это было правильно. Нужно было сделать первый шаг после операции, преодолеть себя. А потом в «Чайке» сыграл Тригорина.
В.М. Трудно вернуться в театр после болезни и большого перерыва?
Ю. С. А я сократил перерыв. Прилетел в Москву из Италии, побыл некоторое время в санатории и почти сразу начал репетировать «Три сестры». На прогонах бегал из зала на сцену, взад и вперед, находился на таком «взводе», что и о болезни забыл. Актеры изнемогали. И вот один из них то ли в шутку, то ли всерьез, но так, чтобы я слышал, спрашивает: «Какую операцию Соломину сделали?! Может, вообще никакой не делали?!..». Не знаю, сговорились участники спектакля или нет — «оберегать» меня, но то и дело на репетиции раздавалось: «Тихо! Тсс!.. Все будет хорошо...». И выполняли мои требования замечательно.
В. М. Водевиль «Волшебный ящик», где Вы танцуете и поете, еще не играли?
Ю. С. Нет. Но надо бы... Хотя теперь ничего наперед не загадываю...
В. М. О чем вы думали, когда начали выздоравливать?
Ю. С. Сначала понял, что выжил после операции. Через несколько недель, хотя сил было еще мало, осознал, — что буду играть.
В. М. Испугались, когда Вам стало плохо?
Ю. С. Да нет... Надо сказать спасибо нашим врачам, хирургам, которые так «элегантно» подготовили меня, что я не успел ни испугаться, ни удивиться. Посмотрели, в каком состоянии мои сосуды, пришли в палату и объявили, что необходима операция, но в России они не смогут ее сделать. Придется лететь в Италию. Я все понял и согласился: «Нужно — так нужно».
Плохо мне стало не на спектакле, а после съемок. Я «не доснял-ся» в большом фильме «Московская сага». К несчастью, на эти «плохие» дни был запланирован финал. Но именно киногруппа мгновенно — в четыре дня — организовала и итальянскую визу, и билеты на самолет...
В. М. Будете досниматься?
Ю. С. Уже!.. Два месяца они меня ждали после операции. Потом несколько крупных планов сделали, соединили с прежним материалом. Кое-что вылетело, финальные сцены, например. Но из положения вышли.
В. М. В Москве ловили известия о том, как Вы себя в Италии чувствуете. А кто-то уже начал Соломина хоронить...
Ю. С. Я догадываюсь. Даже когда я был еще здесь, журналисты, обойдя заслон врачей и санитаров, прорывались в больницу. А ведь это не в природе русского человека. В нашем характере — помогать. А фотографировать, как ты лежишь растерзанный, привязанный или просто голый, писать идиотские «похоронные» тексты — это чистый заработок. Новорожденные российские «папарацци» забывают, что у больного человека есть папа и мама, есть дети, и потому все нужно делать осторожно. Родным людям и так тяжело. Я не сравниваю себя с принцессой Дианой, но нельзя же на несчастье зарабатывать. Лучше бы они мне сказали, что им нужны деньги. Я бы дал. Или собрал бы у друзей для них. Вот сейчас у нас в театре — большое горе с одним хорошим актером. Мы ему помогаем всем, чем можем, а не разговариваем и не переносим сплетни, пугая себя и людей. И мне помогли, потому что на операцию потребовалось много денег.
В. М. Я уж и спрашивать боюсь, кто их дал?..
Ю. С. Оказывается, есть такие русские люди. В одну секунду помогли! Я об этом узнал после операции и не представляю, чем могу отплатить человеку, который меня своими деньгами спас.
В. М. Я думала, мэрия дала или министерство культуры?..
(Молчание.)
Однако кончим с этим. Я счастлива, что Вы снова в Москве, в Малом театре, что Вы хорошо выглядите и уже выпустили спектакль «Три сестры»...
Ю. С. В Италии было очень много добрых звонков, из российской «диаспоры» — тоже. Кстати, операцию мне делали русские врачи...
В. М. Эмигранты?
Ю. С. Нет, наши, которые работают по контракту. Главный хирург был итальянец — Рипосини, а правая рука его — Игорь Котельников из Новосибирска, который с мамой приехал в Италию и оперирует там вот уже 8 лет. И врач-анестезиолог — тоже был русский. Он меня встречал в аэропорту. Я теперь знаю, что они сделали все возможное и невозможное. Когда понадобилось переливание крови, Рипосини сказал, что в моем состоянии это рискованно. И вот мама хирурга Игоря начала действовать народными средствами. Каждый день приносила мне тертую морковь, недожаренную, с кровью свежую печенку. И буквально за неделю все наладилось.
В. М. Вы слышали разговоры о том, что репертуарный театр себя изжил и поэтому большинство государственных театров скоро снимут с дотаций? Новый председатель комиссии по культуре в Госдуме — Иосиф Кобзон — заявил, что их слишком много и следует больше внимания уделять эстраде и цирку. И пресса пишет о том, что нужны не актерские труппы, не коллективы, не ансамбли, а только стены, площадки для «проката» и пустые театральные Домы.
Ю. С. Я думаю, что определенная категория людей хочет репертуарный театр разрушить, чтобы присвоить опустевшие здания, стать хозяевами и делать в них что угодно — шоу показывать или антрепризы гонять. Это ведь очень просто! Как у Хазанова, в бывшем Театре эстрады, например. Объявил, что эстрады больше нет, что она умерла; захватил огромное помещение в Доме на набережной и распоряжается им, как «собственник».
Не надо заново изобретать велосипед. И антреприза, и частные театры существуют во всем мире. Есть и государственные -Английский Королевский, Комеди Франсез, Кабуки... И у нас так должно быть. Не надо разрушать хорошее старое. Оно в России проверено временем. А если в каком-то городе администрация не желает иметь театр-стационар, а хочет иметь свободную площадку для «проката», то надо бы и людей спросить. Референдум, что ли, провести...
В. М. Говорят, что дело в деньгах, в слабой экономике?
Ю. С. Дело еще и в мозгах, совести и сердце тех, кто руководит культурой. Нам никогда экономику не поднять, если в загоне будут медицина, образование, наука и культура. Только с их помощью можно восстановить могучее государство.
Спрашивается, а что может сделать культура, чтобы государство поднялось с колен? Да культура может все! Даже войну выиграть. Вера Николаевна Пашенная рассказывала, как она с группой артистов Малого театра приехала на Север, на нашу военно-морскую базу и они для солдат и офицеров играли «На бойком месте». Потом было застолье с моряками и летчиками. Артистов угостили, и один из командиров пожаловался: «Эх, Вера Николаевна! Тут у нас на особое задание несколько летчиков отправляются, и так они хотели Ваш спектакль посмотреть!..».
Пашенная по наивности спрашивает: «А на какое задание?».
А командир ей вдруг отвечает: «Берлин бомбить!». Трудно поверить, но от нас, артистов, у военных иногда не было тайн.
Пашенная интересуется: «А где эти люди?».
Ей объясняют, что — поблизости, чуть ли не в соседнем помещении. И вот ночью фронтовая бригада Малого театра во второй раз играла «На бойком месте» для трех-четырех летчиков. Вот что такое искусство!
Когда страна слабеет, беднеет, ее полпредами в мире становятся деятели искусств. Но как только положение чуть-чуть налаживается, власти забывают, чем они нам обязаны.
Развалить театр легко, а чтобы построить заново, духовно вылечить человека и общество — на это потребуется жизнь не одного, а нескольких поколений.
Однако в окончательную катастрофу я не верю. И наш театр, и новое кино, которое медленно возрождается и уже дает результаты, уничтожить нельзя. Будем бороться.
В. М. Вы вспоминаете свое «советское прошлое»?
Ю. С. Политическая цензура была ужасной. И конъюнктурные пьесы приходилось играть в немалом количестве. Но при всех человеческих трагедиях тоталитарной эпохи, гонениях на гениев существовал великий театр. Есть тайна его выживания, крепости даже при невыносимых условиях. Может быть, сопротивление обстоятельствам, «чувство врага» питали могучую энергию творчества?..
Сегодня хотят зачеркнуть театр Советского времени. Мол, все тогда были приспособленцами, стукачами или жертвами режима. Но нельзя не помнить, что в самых великих своих проявлениях театр был глубоко оппозиционен. Да и власть кое-что первородно важное в искусстве нам сохранила. Русскую театральную школу, например.
Требуя служения «коммунистической идее», она приняла на себя полное обеспечение театра. А почему бы сегодня, дав ему свободу, так же, как в советские годы, не заботиться о нем? Без поддержки сверху, при слабо развитом меценатстве, русскому театру с его труппами, зданиями, цехами, машинерией, иногда с живым оркестром не уцелеть. Я говорю лишь о талантливых коллективах. В Москве в спешке наоткрывали много лишних. Есть и такие, что давно изжили себя. Но решать, кто есть кто, следует осторожно. Иногда, после ухода великого лидера или смерти больших актеров, коллектив переживает временный кризис, а мы его торопимся похоронить. Судьями снова могут стать чиновники, которые сегодня нисколько не лучше прежних.
В. М. Что Вы думаете о «гонении» нынешней «желтой прессы» на академические театры?
Ю. С. Я очень болезненно к этой проблеме отношусь. Как только в российской жизни случается резкая перемена, все прежнее в искусстве мгновенно перестает нравиться. После революции наши отцы, бабушки и дедушки это уже «проходили». В двадцатые годы звучали требования закрыть Большой и Малый театры. Художественный объявляли контрреволюционным, призывая ГПУ заняться им. Это удача, что в тогдашнем руководстве нашлось несколько образованных людей.
Но, как говорится, урок не впрок. Снова — напор, агрессия, ярость безграмотного отрицания... Целое сонмище не отличимых друг от друга молодых людей вопит. Критикессы-феминистки, мало похожие на женщин; стареющие «мальчики-критики», мыслящие театр главным образом в «голубом колере»... Съездят за границу на фестивали авангарда и заходятся в экстазе...
Я не о нашем Малом беспокоюсь. Тут у разрушителей руки коротки. Но ведь вдалбливают же людям в головы, что театры «традиции» необходимо убрать, освободить место для «экспериментаторов». Если так будет продолжаться, то через десять лет некому будет играть «по-русски», то есть человечно, душевно, серьезно.
В. М. Министр культуры Михаил Швыдкой в ток-шоу «Культурная революция», хоть и с иронией, но поставил вопрос: «Пушкин безнадежно устарел?..». И ваше искусство называют старомодным.
Ю. С. Я этого не знаю... Вы с министром сами разбирайтесь... Но что такое артист, в том числе и современный? У меня две руки, две ноги, сердце, глаза, уши. Я должен слышать, чувствовать, ощущать. И без этого ни одна драматургия, ни Островский, ни Пушкин, ни Шекспир, ни — тем более — Чехов не могут на сцене существовать. Что же дальше-то будет, если мы посмеемся над Пушкиным, измордуем Островского?
Я много раз бывал в Японии, снимался там, близко знал великого Куросаву — моего режиссера. И Малый театр трижды с успехом там гастролировал, возил спектакли Чехова, Островского... Почему японцы дорожат древним искусством «Но», чтут величественный и ритуальный «Кабуки»? Слово «традиция» они произносят с уважением, а мы — с уничижением. Радикалы с презрением пишут о «театрах с колоннами».
Не могу забыть, как известный кинорежиссер Сергей Соловьев, который ставил у нас «Дядю Ваню», впервые ступив на сцену Малого, встал посреди нее, перед пустым в утренние часы залом, сказал: «О, Господи!..» — и, наклонившись, коснулся досок рукой. Я ему, правда, не признался, что у нас был капитальный ремонт, и доски мы поменяли. Но так, как Соловьев, поступают все. И приглашенные режиссеры, и актеры провинциальных коллективов, которые раз в два года приезжают к нам на фестиваль А. Н. Островского, и зарубежные гастролеры.
Вот эти стены в кабинете Ленского, Южина, потом — Царева, где и я сегодня сижу, которым уже столько лет, они с самого начала были темно-оливкого цвета. И двери были точно такие, как сейчас — белые с золотой лепниной. Почему я должен прекрашивать их? Кому в угоду? Ведь это — память. От этого свет и воздух у нас особенные, каких нигде больше нет.
Почему сегодня это нужно разрушать или менять? Сбивать лепнину, убирать стулья красного бархата в зале, якобы «имперском»?
Во время очередного ремонта мы, напротив, сохраняем фактуру и главные цвета нашего Дома: алый, белый, золотой — в зрительном зале, синий — в актерском фойе, желтый — наружных стен, зеленый — крыши и вот этот, оливковый, в южинском-царевском кабинете. Может быть, потому Малый театр крепок и вечен, что он остается верен себе.
Нас, как и прежде, любят. Люди к нам ходят. Выпускники нашей Щепкинской школы мечтают к нам попасть. Малый театр никогда никто из актеров по своей воле не покидал. Текучки, убивающей ансамбль, разъедающей изнутри многие нынешние коллективы, мы не знаем. И неправда, что у нас на спектаклях в зале сидит главным образом старшее поколение. Очень много молодых.
Вы слышали, какая тишина на «Трех сестрах»? Самое для меня ценное, когда молодежь слушает и смотрит Чехова или «Коварство и любовь» Шиллера, перед премьерой которого я, постановщик, ждал провала. Но во время действия зрительный зал замирал... Хотя никто из актеров никого не «заваливал» на доски сцены, не «лапал», не хватал за зад. Не ставил «злободневных» политических акцентов, когда Фердинанд угрожал отцу: «Я расскажу, как становятся президентами!..». Молодежь внимала простому, прекрасному: «Я тебя люблю...» и «Я тебя люблю...».
А вдруг в России исчезнет то, чему у нас учился весь мир и что помогла нам осмыслить система Станиславского? Я не говорю, «система Малого театра» — Щепкина, Рыжовых, Садовских... Станиславский все это более современно сформулировал, создал науку о театре. Но суть-то была одна. Все начиналось в этих старых стенах. Уничтожить их будет трагедией для страны, для народа.
Малый театр, слава Богу, имеет свое назначение в искусстве и жизни. Я никому не завидую, но, к сожалению, в театральной среде мы иногда чувствуем себя одинокими.
В. М. А разве петербургский Александрийский — Вам не союзник, не исторический аналог?
Ю. С. Пока трудно сказать. Будем надеяться. Я верю в Валерия Фокина, талантливого человека, который стал там художественным руководителем. Важно, что Валерий Владимирович в молодости прошел школу «Современника», который в 50-60-е годы был новым театральным начинанием, но не уничтожал свое мхатовское прошлое, не отрекался от корней.
Представляю, как Фокин в первый раз увидел легендарную александрийскую сцену. Умный человек не проигнорирует это «намоленное» поколениями пространство...
В. М. Сегодня все театры — и старые, и молодые — наперегонки ставят Островского. Как Вы думаете, почему?
Ю. С. Островский всегда был репертуарным и в провинции, и в обеих российских столицах. Потому что он — национальный гений, а его комедии и драмы — удивительно живые. Сегодня особенно востребованы «экономические» пьесы Островского — о деньгах, о делах. «Свои люди — сочтемся!», «Волки и овцы», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб», другие... Раньше, в советское время, они понимались и принимались по-другому. Замечательные, талантливые, но — не про нас. Коммерческих банков не было -на все про все один Государственный Центробанк. Кредитов тоже никто из частных лиц не брал, процентных и долговых бумаг не подписывал, землей и лесом не торговали. Да и денег ни у кого из нормальных людей не было. Если кто и копил, то тайно. И обманывали друг друга на весьма жалком уровне.
Когда я играл в «Своих людях...» приказчика Тишку, наш режиссер Леонид Андреевич Волков, который ставил спектакль с Любезновым, Анненковым, Владиславским, Шатровой, Белевцевой, Далматовой, специально пригласил профессионала-экономиста. И тот нам объяснял, что такое закладные, проценты, долговая яма... Даже старики за советское время об этом забыли. Многие сцены вымарывались, потому что ни актеры, ни зритель не понимали, в чем состоит дело. Только Михаил Иванович Жаров с Игорем Владимировичем Ильинским во «Власти тьмы» с полным знанием смогли на сцене рассуждать о том, что такое земельный банк. У Толстого очень смешная сцена, когда Аким и Митрич говорят о том, что есть такая «банка», где сначала деньги дадут, а потом с помощью процентов обдерут тебя до липки. В зале хохот стоял... Люди смеялись, потому что уж очень комично два больших мастера объясняли, что такое — банк.
А в нынешнее время появились разнообразные «ЧАРы», МГМ, частные банки с огромными процентами по вкладам; и грандиозные аферы, и миллиардные обманы. И долги никто платить не хочет. И долговые ямы есть, то есть — тюрьмы для тех, кто налоги утаивает. Все стало настолько понятно, что теперь для нас это самые интересные сцены у Островского. Их замечательно играют наши артисты и замечательно слушают зрители.
Однажды в Москву на гастроли приехал театр из Тольятти и привез спектакль «Свои люди — сочтемся!». Играли у нас, на большой сцене. В первом акте исполнители выходили в бородах, в длиннополых сюртуках, а во втором — в современных джинсах и маечках, с цепочками на шее, для того чтобы подтвердить связь времен.
Я говорю режиссеру: «Зачем Вы это делаете? И так все понятно. И о них, и о нас».
Первый акт «в бородах» был даже смешнее. А люди в антракте спрашивали: «Неужели Островский так давно, но так точно про нашу жизнь написал?».
И еще, конечно, потому мы Островского всегда будем играть, что его язык нам необходим. Язык настолько «наш», специфически национален, что, кажется, и переводу не подлежит. Поставь «Снегурочку» за границей — не поймут. У нас постоянно шесть-семь его названий в репертуаре. Это уникальная школа для актеров. Нынешний сленг, который употребляют и в быту, и на сцене, приводит к омертвлению губ. На Островском хочешь не хочешь, а рот надо раскрывать, и все гласные и согласные должны быть слышны. Великие тексты Пушкина, Островского рассчитаны на гениев и мастеров. В них заложены необходимые психические и физические приспособления актера. А сейчас смотришь молодежь в «новой драме» и видишь дилетантов, у которых рот не работает, губа не поднимается.
В. М. Вы не бросаете ваш фестиваль, посвященный Островскому?
Ю. С. Нет. Каждые два года он открывается 12 апреля — в день рождения драматурга. Кроме Малого театра участвуют только провинциальные коллективы. Тут мы следуем заветам самого Александра Николаевича, который российскую театральную провинцию особенно любил, в лучших своих пьесах — «Лес», «Таланты и поклонники», «Без вины виноватые» — писал о провинциальных актерах, а в своем поместье Щелыково выстроил специальный дом, чтобы они приезжали к нему и показывали свои работы. За десять лет, как учрежден фестиваль, на нашей большой сцене со спектаклями Островского выступило более двадцати коллективов. Малый театр предоставляет помещение. Министерство культуры, местная власть помогают деньгами. В одиночку нам фестиваля не осилить.
В. М. Что за странная привязанность к Чехову в нынешнем Малом? Пожалуй, никогда раньше Чехов так много не шел на щепкинской сцене, как при Вашем «правлении». Он был «безраздельной собственностью» Художественного театра.
Ю. С. Видите, на стене портрет Александра Павловича Ленского? Начинающий драматург Антон Чехов пришел к великому актеру Ленскому и еще до того, как Художественный театр родился, принес ему свою раннюю пьесу «Леший».
А Ленский пьесу не только разругал, но, сделав множество замечаний, посоветовал молодому прозаику драматургией больше не заниматься. Антон Павлович обиделся. Но вступил с Ленским в переписку и, переделывая «Лешего» на «Дядю Ваню», замечания Ленского, наверное, учел.
Он уже был весь в Художественном театре, но, как ни странно, огорчив мхатовцев, «Дядю Ваню» опять понес в Малый. Видимо, очень сильно Чехову хотелось, чтобы пьесу сыграли великие щепкинские мастера. В своей манере и интонации, другой, чем в «Чайке» Художественного. Литературно-театральный комитет не разрешил поставить «Дядю Ваню» на Императорской сцене.
После революции Чехов в Малом театре долго не шел. Лишь в шестидесятые годы Борис Андреевич Бабочкин поставил «Иванова». Я там был занят в эпизоде, играл слугу Петра. Затем Игорь Владимирович Ильинский поставил «Вишневый сад». Потом Борис Морозов — «Лешего», Сергей Соловьев — «Дядю Ваню», я — «Чайку», Виталий Соломин — «Иванова», теперь я — «Три сестры». Мы так и решили, что пойдем до конца. Сыграем всего Чехова. Но «Иванов» после смерти Виталия Соломина — постановщика и исполнителя главной роли — сошел со сцены. Мы не хотели искать другого актера. Пусть талантливый и оригинальный спектакль останется в памяти людей таким, каким он был. А самыми трудными при воплощении мне кажутся «Три сестры».
В. М. Почему Вы решили поставить «Три сестры»?
Ю. С. Это пьеса об интеллигенции, об армии, о неустроенности тех и других. Пьеса о чувствах, о любви. Там сплошные любовные треугольники. Я читал чеховские письма. Почти в каждом Антон Павлович пишет о своем стремлении приехать в Москву. Из Ялты, где он жил одиноким и больным. Из Ниццы, где пытался отдыхать. И в письмах к Книппер звучит эта тоска — мечта по Москве. Так что, когда сестры говорят о Москве, они говорят словами Чехова и чувствуют, как он. Почему они не уезжают в Москву?..
В. М. В самом деле, почему?
Ю. С. Да денег нет... Такая вот простая причина. Вершинин говорит, что всю жизнь мается. Железная кровать... Печка дымит... Почти как у наших офицеров. Вы не видели по телевидению, то ли в Ставрополе, то ли в Краснодаре выселили семью офицера из общежития? Двух детей они с женой по знакомым рассовали, а сами, добиваясь справедливости, уже месяц, живут и спят в «москвиче». Машину эту он купил на деньги, заработанные во вторую чеченскую командировку. У него — орден на гимнастерке за боевые заслуги в Чечне. И он, и жена — прапорщики — вынуждены месяц спать в машине. Это их «квартира».
В. М. Зачем вы в начале и в конце спектакля читаете чеховский текст? Там очень сильно прозвучало слово «провинция»... Что-то о том, что не дай Бог жить в российской провинциальной глуши...
Ю. С. Это из «Записных книжек» Чехова: «Россия громадная равнина...». А в подтексте слышится: «Неужели мы ничего не сможем наладить в ней?..». Вот Вы услышали это. Потом еще люди услышат...
В провинции всегда жилось тяжело. Трудно жить и теперь. И деятелям культуры, и учителям, и офицерам. А Ольга с Ириной — учительницы. До сих пор наши военные живут по углам. Их перекидывают с места на место, а они не ропщут.
В. М. Дом Прозоровых художник Александр Глазунов построил на сцене почти в натуральную величину — с лестницами, переходами, комнатами со старой мебелью и цветами... А ведь в нынешнем Малом театре умеют прекрасно использовать и условную декорацию. Реальная, натуральная — сегодня не в моде. Во МХАТе имени Горького за бытовые и очень красивые интерьеры «Вишневого сада» критика вдребезги разнесла замечательного художника Владимира Серебровского...
Ю. С. Да, это не модно... Но ведь в такой декорации — уют. Такая декорация вызывает ностальгию по прошлому. В ней, мне кажется, легче произносить (а не прокрикивать) чеховский текст. Она создает ощущение плавности событий, жизни. Земля крутится, крутится!.. Отношения людей в спектакле (за исключением Наташи) -добрые. На пустой сцене они не будут так восприниматься.
В. М. У Вас какой-то свой принцип оформления Чехова? В «Дяде Ване» коллажная декорация из подлинных вещей и атрибутов начала века — напольных ваз, качалок, старинной виолончели, букетов из сухих трав и цветов — удивительно красива...
Ю. С. Чеховский театр обязательно включает в себя красоту. Когда открывается занавес и раздаются аплодисменты сценографу, мы рады. Это входит в нашу задачу. Нам дорога скрупулезность, с которой воссоздана в «Трех сестрах» материальная среда — из этих старых фотографий на стенах, книг, портретов... Художник долго ходил по антикварным магазинам. Но и наши уникальные бутафоры-мастера имитируют старину неотличимо от подлинников.
В. М. Вы очень хорошо говорите о доме Прозоровых. У вас тоже есть дача, квартира, семья... Что все это для Вас значит?
Ю. С. У меня в доме сплошь творческие люди. Вместе с женой мы работаем в Щепкинском училище. Ольга Николаевна мне очень помогает. Я ей абсолютно верю.
В. М. Говорят, что она в Училище с утра и до вечера. А обед-то кто готовит?
Ю. С. Иногда мы в театре обедаем, иногда дома. Но и за домашним столом — разговоры все те же, о профессии, о наших учениках... Ну и, конечно, о дочке и внучке. Сейчас они в Англии, и обе профессионально посвятили себя музыке. Дочь закончила московскую Консерваторию, работала концертмейстером в Малом, в Лондоне преподает по классу фортепиано. Внучка одно время жила у нас. Мы ею очень занимались, начали учить музыке. Теперь она занимается в Лондонской музыкальной школе. До Академии музыки еще не доросла, но в этом году стала лауреатом Международного конкурса пианистов. Все участники — взрослые, а ей только тринадцать лет. Мы с женой не очень верили в ее успех. И вот однажды Ольга пошла в Консерваторию и купила журнал «Фортепьяно». Стала его листать. Прочитала заметку — «Наши победы в Лондоне». И вдруг среди других увидела имя Александры Соломиной. А свою первую награду Саша получила, когда ей было восемь.
В. М. В Москве ей дали еще и очень престижную премию «Триумф»...
Ю. С. Сегодня она прилетает в Москву. Она часто прилетает. Каждые три месяца, чтобы заниматься с нашими русскими педагогами из Гнесинской школы, наверное, самой лучшей в мире.
Конечно, в Англии ей помогает мать. И бабушка приложила большие силы. Но успех, который она заработала в Лондоне, ею заслужен. Многое зависело от нее самой. В свои небольшие годы она очень разумная. Все понимает. Этим пошла в дедушку.
В. М. Вы такой разумный?
Ю. С. Хотелось бы думать... (Смеется.)
В. М. Вас побаиваются в театре?
Ю. С. Не знаю... Хотелось, чтобы уважали. Но, может быть, и боятся. Потому что я — «начальник». Могу «ущемить» в ролях, в зарплате, в званиях. Чаще других приходят актеры среднего возраста с жалобами на то, что мало играют, что звания задерживаются. Я говорю: «Стоп! Звания — да. Пожалуйста. Роли — нет».
В. М. Почему вам легче дать звание, чем роль?
Ю. С. Роль — она ведь должна «найти» артиста. Артистов у нас много. Молодые должны расти, но надо и о старших, о ветеранах думать.
Вот Элина Авраамовна Быстрицкая... Я должен позаботиться о ней. Она много сделала для Малого театра. Вот ушла, не доиграв, Демина Галина Яковлевна, актриса — блестящая. Кто не видел Варвару Николаевну Рыжову, шел и смотрел Демину. Она — из плеяды замечательных наших «старух». Подлинная русская театральная школа. А народность, яркость, чудесный юмор — от провинциальной сцены, на которой Галина Яковлевна начинала. И о Татьяне Петровне Панковой надо думать, и о Еремеевой, Ликсо, Солодовой... Они — лицо, слава, марка коллектива.
Но возраст есть возраст. Я назвал шесть замечательных актрис. А в репертуаре за один сезон может быть только две или три «пожилых» роли.
В. М. Вы никогда не выгоняли из театра стариков?
Ю. С. Нет, потому что они все замечательные артисты.
В. М. И им по-прежнему хочется играть?
Ю. С. Очень хочется! Николай Александрович Анненков, когда ему было девяносто восемь лет, зашел вот сюда, в кабинет ко мне, и, не снимая пальто, категорически, гневно потребовал ответа: «Ты подумал о моей перспективе в театре ?!»
В. М. Прелесть какая! В девяносто восемь лет...
Ю. С. Я даже думаю, чем старше ты становишься, тем больше хочешь играть. Семьи нет или почти нет. Дети выросли и разлетелись. Друзья ушли или умерли. И человек остается один. В глубокой старости Театр — это единственный Дом, который остается с актером до конца.
В. М. Что это за ассоциация русских театров, которую Вы возглавляете?
Ю. С. Это объединение театров, работающих на русском языке в наших автономиях и республиках СНГ. В Казахстане, например, шестнадцать русских театров. Все до сих пор действуют, хотя живут трудно.
В. М. Когда Вы стали председателем?
Ю. С. Лет двенадцать назад... Мне позвонили из Йошкар-Олы, из Чувашии, сказали, что они посоветовались и выбрали меня. Я согласился, потому что идея Ассоциации меня грела. Это же русские театры!.. Нужно сохранить их там, где остались тысячи и тысячи наших людей.
В. М. Вы работаете или только числитесь?
Ю. С. Конечно, работаю. Тем более что из нынешнего республиканского, да и федерального начальства на театр мало кто обращает внимание. Есть небольшие бюджетные деньги, вот они и существуют. Даже в советское время русскоязычные коллективы в национальных республиках, за редким исключением (например, Леси Украинки в Киеве), всегда были ниже рангом, уступали первенство национальным. А когда республики отделились, им совсем худо стало жить. Где-то они вообще исчезают.
Многое зависит от желания и доброй воли президентов. В Башкирии и Татарстане к русским театрам относятся хорошо. В Казахстане — тоже. А в Чувашии новый президент русский театр развалил. Убрал талантливого режиссера Константинова — сына знаменитого Георгия Константинова, чье имя было присвоено коллективу. С его ведения или по его воле даже вывеску сняли. Была хорошая база, хороший директор, теперь ничего нет. Центр Ассоциации мы перевели в Москву.
В. М. А что Вы можете отсюда сделать?
Ю. С. Конечно, все упирается в финансы. Мы добываем деньги, просим их у министерства. Организовали пять или шесть фестивалей,
В. М. Малый театр ездит на гастроли за границу?..
Ю. С. Достаточно часто. Из всех московских театров мы первыми гастролировали в Израиле. В Иерусалиме, в Тель-Авиве залы были набиты до отказа. Приходили и приезжали люди с детьми. Кричали «спасибо!», а не «браво!».
На сплошных аншлагах играли Чехова во Франции, в большом -на шестьсот мест — зале Версальского театра. Смотрели не только французы, но и русские эмигранты разных поколений. И тоже с детьми. Приходили к нам за кулисы. Мы им все показывали и рассказывали.
Трижды за последнее время ездили в Японию, возили «Царя Федора Иоанновича», «И аз воздам...», «Вишневый сад», «Чайку»... Японцы любят традиционное искусство и обожают Чехова. Наш «Вишневый сад» по их просьбе мы привозили дважды. И «Чайку» они снова хотят увидеть... Сейчас готовимся к нашей четвертой японской гастроли.
Но сегодня кто и сколько бывает за рубежом, уже не существенно. «Туристами» или «за суточные», как в первые годы перестройки, когда границы открылись и все ошалели, мы ездить не должны, хотя в любое время можем.
В. М. То есть Вы хотите показывать миру искусство Малого театра, но одновременно и зарабатывать?
Ю. С. А как же иначе?! До революции и Художественный театр так ездил, думая не только о мировой славе, о продвижения своего метода в Европу, но и об экономической выгоде. Кстати, за границу старый Художественный театр ездил только один раз. В советское время — чаще. А сегодня «жизнь кладут», «животы дерут», лишь бы поехать. Неистребим наш провинциализм! У нас, конечно, есть помощники и меценаты, но добыванием денег на дорогие зарубежные гастроли, «охотой» за менеджерами мы не увлекаемся. Потому что Малый театр, национальный, старейший и т. п. Нам некоторые поступки совершать негоже. Непристойно, что ли...
В. М. В новых «Трех сестрах» сложная и громоздкая декорация... Это не мешает дальним поездкам?
Ю. С. Она вся легко разбирается.
В. М. А по России вы ездите? Кажется, очень редко? А ведь Малый театр всегда был связан с провинцией, питался, пополнялся ее талантами...
Ю. С. По России мы ездим. Недавно были в Петербурге, в Твери, в Ярославле... Но связи столицы и периферии сегодня нарушены...
В. М. Вы слышали о «прожектах» позакрывать часть провинциальных театров, особенно в малых городах? Потому что кол-лективы-де там слабенькие, и лучше возить спектакли из центра...
Ю. С. Я вырос в маленьком городе и знаю, что городской театр -это всегда еще и центр культуры. Чита в годы моего детства была маленькой, а сейчас стала большой со знаменитыми заводами. Граница рядом. И Забайкальский военный округ был очень силен. Читинский театр каждое лето отправлялся на гастроли. А в город вместо него с новыми спектаклями приезжали Бурятский национальный театр оперы и балета из Улан-Уде или замечательная Иркутская оперетта, одна из лучших в Советском Союзе. Как мы их ждали!.. За два летних месяца город насыщался художественными впечатлениями. А потом возвращались «наши».
Мне кажется, что в те времена городские власти «думали головой». Если ее на плечах иметь, то даже в самом маленьком городе руководство должно оберегать театр. Представить себе не могу, чтобы исконно театральные, хоть и небольшие русские города Кинешма, Калуга, Рыбинск, Минусинск, Ижевск остались без театра!.. Кстати, Минусинская драма за последние годы получила несколько «Золотых масок»...
В. М. Если бы в Чите, городе вашего детства, не было своего театра, то, наверное, не было бы и двух артистов Соломиных — Юрия и Виталия.
Ю. С. Очень может быть... Первые незабываемые театральные впечатления я получил в Чите. Утверждаю, что в самом маленьком коллективе обязательно есть один-два замечательных актера. Со специальным образованием и без оного, пьющих и непьющих, но — замечательных. А раз есть два настоящих актера, даже — один, значит, есть и театр.
В. М. Вы не думаете, что при нынешней бедности не так это просто — возить столичные спектакли за тысячи верст?
Ю. С. Думаю. Особенно — большие, полномасштабные, с декорациями... Система регулярных государственных гастролей, существовавшая при советской власти, необходимая в стране с огромными расстояниями, разрушена. Ездит, летает, «завоевывает» провинцию коммерческая антреприза с ее «поделками» на двух-трех актеров, вызывая протесты культурной части зрителя и местной прессы.
В. М. Вы видите какой-нибудь выход из положения?
Ю. С. Лишь отчасти, потому что нормальную гастрольную деятельность восстановить сегодня, видимо, невозможно. Но вот что я узнал, когда в начале восьмидесятых годов гастролировал в Болгарии. Там существует правило приглашать известных столичных актеров в провинциальные спектакли. Чтобы в партнерстве с местными исполнителями они играли свои коронные роли. Ведь репертуар, особенно классический, да и современный тоже, часто совпадает.
Я сам играл царя Федора Иоанновича в Йошкар-Оле в хорошей постановке русского тетра. В Гродно и в Таганроге с «тамошними» актерами играл Кисельникова в «Пучине». Получил удовольствие и деньги.
Но у нас такое бывает лишь от случая к случаю, а в Болгарии все оформлено официально. Я ставил вопрос перед министерством культуры. Чтобы в Тверь, Кострому, Орел, Калугу по своим выходным дням или в свободное время, приезжали играть столичные знаменитости. Заключить, например, договоры с четырьмя известными актерами из Москвы или из Петербурга. Я играю четыре спектакля в месяц по понедельникам — в мои выходные. Кто-то другой — по вторникам. Третий — по средам, четвертый — по четвергам... Аншлаги обеспечены. Это серьезные деньги и престижно для провинциального, в особенности небольшого театра. И для его актеров полезно. И для зрителей куда полезней, чем антрепризный «чес» с прокатом полухалтур по два — по три раза в день, как на киносеа
Подробнее
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Сегодня свой день рождения отмечает всенародно любимый актер и художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин. «Российская газета» поздравляет Юрия Мефодьевича и желает ему еще долгих лет жизни и огромных творческих успехов.
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Сегодня свой день рождения отмечает всенародно любимый актер и художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин. «Российская газета» поздравляет Юрия Мефодьевича и желает ему еще долгих лет жизни и огромных творческих успехов.
- Как-то особо отмечать этот день рождения я не планирую. Наверное, соберемся в тесном семейно-дружеском кругу и выпьем за мое здоровье. Возможно, ко мне в гости придут и мои ученики. Вообще я сейчас очень занят, работаю над постановкой спектакля «Власть тьмы» по одноименной драме Льва Толстого. Это произведение о таких страшных человеческих пороках, как жадность, ревность и жажда мести, а также об искуплении грехов через покаяние и смирение. В постановке примут участие Ирина Муравьева, Алексей Фаддеев, Инна Иванова и другие талантливые артисты.
- Юрий Мефодьевич, скажите, какое желание вы загадаете на день рождения?
- Желаний у меня много, но я их не загадываю. Единственная мечта, которая у меня была еще с детских лет, давно уже исполнилась. Я всегда хотел стать актером. В этом плане мне очень повезло, ведь мечты у людей сбываются так редко...
Анна Кольдина
«Российская газета», 18.06.2007
Сегодня свой день рождения отмечает всенародно любимый актер и художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин. «Российская газета» поздравляет Юрия Мефодьевича и желает ему еще долгих лет жизни и огромных творческих успехов.
- Как-то особо отмечать этот день рождения я не планирую. Наверное, соберемся в тесном семейно-дружеском кругу и выпьем за мое здоровье. Возможно, ко мне в гости придут и мои ученики. Вообще я сейчас очень занят, работаю над постановкой спектакля «Власть тьмы» по одноименной драме Льва Толстого. Это произведение о таких страшных человеческих пороках, как жадность, ревность и жажда мести, а также об искуплении грехов через покаяние и смирение. В постановке примут участие Ирина Муравьева, Алексей Фаддеев, Инна Иванова и другие талантливые артисты.
- Юрий Мефодьевич, скажите, какое желание вы загадаете на день рождения?
- Желаний у меня много, но я их не загадываю. Единственная мечта, которая у меня была еще с детских лет, давно уже исполнилась. Я всегда хотел стать актером. В этом плане мне очень повезло, ведь мечты у людей сбываются так редко...
Анна Кольдина
«Российская газета», 18.06.2007
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
18 июня – день рождения художественного руководителя Малого театра, народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина. От души поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему крепкого здоровья, неисчерпаемых душевных и физических сил и, конечно, многих творческих радостей!
08.06.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПУСТЬ ЦВЕТУТ ВСЕ ЦВЕТЫ»
Никто не нападал, а он защищался. И жестом, и словом.
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ПУСТЬ ЦВЕТУТ ВСЕ ЦВЕТЫ»
Никто не нападал, а он защищался. И жестом, и словом. «Я определяю качество спектакля не оценками рецензентов, а людьми, которые заполняют зал», — благодушно по форме, но довольно колко по содержанию отгородился Юрий Соломин от потенциальных мнений людей, пишущих о театре.
Разрыв во мнениях укрепили первые отзывы на привезенные в Новосибирск спектакли, собственно, на оспаривании которых и был построен диалог художественного руководителя Малого театра с журналистами. Критика оценила гастроли сдержанно: безусловно, поклон до земли был отвешен и за сохранение канонов театрального искусства, и за консервацию русского языка в исконной чистоте (где же еще услышишь со сцены не «желчь», а «жёлчь», как, собственно, и требуют взыскательные словари). Но не было в этих отзывах трепета и прерывистого дыхания влюбленных.
Но, с другой стороны, загодя раскупленные билеты, надставленные стульями ряды и зрители, сидящие даже на ступеньках большого зала «Глобуса», а еще овации, овации, овации… Все это вместе создавало вид «другой стороны баррикад». В количественном соотношении выигрывала, без сомнения, восторженная часть публики. Та самая, о которой, только с отрицательной частицей «не», говорил Юрий Соломин: «Уже не ходят, как в зоопарк, посмотреть на живую Муравьеву. Зритель отошел от этого». Еще как ходят, Юрий Мефодьевич. И начинают аплодировать даже тогда, когда любимая актриса только появляется в зале…
А тем временем Юрий Соломин бесконечно спорил с автором задевшего его отзыва. О том, каково это — быть театром-музеем. «У вас есть люди, которые пишут, что мы — музейный театр. А чем плох музей? Что же нам теперь, Третьяковку уничтожить?.. А вы постройте новый музей и делайте там, что хотите. Интересно, сколько он продержится. А то мы снесем, потом почешем затылок и скажем: “Эх, надо опять все начинать сначала”. Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Но все новое должно быть не в ущерб старому. Я всегда говорил: “Пусть цветут все цветы!” У нас есть колонны, так нам спилить их, что ли? Пусть стоят!» Объяснял, почему нельзя обойтись без длиннот и неспешности повествования, качеств, которые касаются всех спектаклей Малого театра. «К примеру, как можно Чехова изобретать? Выдергивать какие-то реплики?! Мы скорее надставим, из старых вариантов. Пусть зритель знает, что Чехов думал об учителях 100 лет назад… И Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками, как Грибоедов».
И только с одной характеристикой из того самого отзыва Юрий Соломин согласился. Малый — бальзам для тех, кто еще помнит, как правильно должна звучать русская речь. «С языком у нас все благополучно, нас все время ставят в пример — даже те, кто критикует. Наши молодые актеры говорят по-русски громко, понятно, не косноязычно. Рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. Несколько лет назад мне позвонил знакомый режиссер и попросил: “Пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм”. В Москве много театров. Но, оказывается, пробовали — и никто не может выговорить славянскую вязь. Трудно выговорить и Островского — там есть музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, на сто с лишним лет… Сейчас наш язык стал быстрым. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а язык телевидения. А изначально он очень мелодичный, красивый. Может, поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды».
Еще Юрий Соломин признался, что как-то раз читал лекцию о неуместности «вау!» в зале Малого театра («Стоп, родненькие, вы не на стадионе. Я показал им, что здесь сидел Гоголь, здесь — Достоевский, в малой ложе — Ленин… Очевидно, они были потрясены»). Предположил, что особая атмосфера театра идет от исторических стен, «во-о-от такой толщины», за которыми не слышно громкоголосой Москвы и которые стараются не трогать даже во время ремонта.
До конца беседы с журналистами Юрий Мефодьевич защищался от намеков на консерватизм. Впрочем, ведь он сам говорит: «Пусть цветут все цветы». Действительно, пусть цветут, пока есть те, кто принимает за счастье вдыхать их аромат.
«Ведомости» (Новосибирск), 08.06.2007
Никто не нападал, а он защищался. И жестом, и словом. «Я определяю качество спектакля не оценками рецензентов, а людьми, которые заполняют зал», — благодушно по форме, но довольно колко по содержанию отгородился Юрий Соломин от потенциальных мнений людей, пишущих о театре.
Разрыв во мнениях укрепили первые отзывы на привезенные в Новосибирск спектакли, собственно, на оспаривании которых и был построен диалог художественного руководителя Малого театра с журналистами. Критика оценила гастроли сдержанно: безусловно, поклон до земли был отвешен и за сохранение канонов театрального искусства, и за консервацию русского языка в исконной чистоте (где же еще услышишь со сцены не «желчь», а «жёлчь», как, собственно, и требуют взыскательные словари). Но не было в этих отзывах трепета и прерывистого дыхания влюбленных.
Но, с другой стороны, загодя раскупленные билеты, надставленные стульями ряды и зрители, сидящие даже на ступеньках большого зала «Глобуса», а еще овации, овации, овации… Все это вместе создавало вид «другой стороны баррикад». В количественном соотношении выигрывала, без сомнения, восторженная часть публики. Та самая, о которой, только с отрицательной частицей «не», говорил Юрий Соломин: «Уже не ходят, как в зоопарк, посмотреть на живую Муравьеву. Зритель отошел от этого». Еще как ходят, Юрий Мефодьевич. И начинают аплодировать даже тогда, когда любимая актриса только появляется в зале…
А тем временем Юрий Соломин бесконечно спорил с автором задевшего его отзыва. О том, каково это — быть театром-музеем. «У вас есть люди, которые пишут, что мы — музейный театр. А чем плох музей? Что же нам теперь, Третьяковку уничтожить?.. А вы постройте новый музей и делайте там, что хотите. Интересно, сколько он продержится. А то мы снесем, потом почешем затылок и скажем: “Эх, надо опять все начинать сначала”. Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Но все новое должно быть не в ущерб старому. Я всегда говорил: “Пусть цветут все цветы!” У нас есть колонны, так нам спилить их, что ли? Пусть стоят!» Объяснял, почему нельзя обойтись без длиннот и неспешности повествования, качеств, которые касаются всех спектаклей Малого театра. «К примеру, как можно Чехова изобретать? Выдергивать какие-то реплики?! Мы скорее надставим, из старых вариантов. Пусть зритель знает, что Чехов думал об учителях 100 лет назад… И Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками, как Грибоедов».
И только с одной характеристикой из того самого отзыва Юрий Соломин согласился. Малый — бальзам для тех, кто еще помнит, как правильно должна звучать русская речь. «С языком у нас все благополучно, нас все время ставят в пример — даже те, кто критикует. Наши молодые актеры говорят по-русски громко, понятно, не косноязычно. Рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. Несколько лет назад мне позвонил знакомый режиссер и попросил: “Пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм”. В Москве много театров. Но, оказывается, пробовали — и никто не может выговорить славянскую вязь. Трудно выговорить и Островского — там есть музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, на сто с лишним лет… Сейчас наш язык стал быстрым. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а язык телевидения. А изначально он очень мелодичный, красивый. Может, поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды».
Еще Юрий Соломин признался, что как-то раз читал лекцию о неуместности «вау!» в зале Малого театра («Стоп, родненькие, вы не на стадионе. Я показал им, что здесь сидел Гоголь, здесь — Достоевский, в малой ложе — Ленин… Очевидно, они были потрясены»). Предположил, что особая атмосфера театра идет от исторических стен, «во-о-от такой толщины», за которыми не слышно громкоголосой Москвы и которые стараются не трогать даже во время ремонта.
До конца беседы с журналистами Юрий Мефодьевич защищался от намеков на консерватизм. Впрочем, ведь он сам говорит: «Пусть цветут все цветы». Действительно, пусть цветут, пока есть те, кто принимает за счастье вдыхать их аромат.
«Ведомости» (Новосибирск), 08.06.2007
31.05.2007
Подробнее
ПОЛНЫЙ АНШЛАГ, ПОЛНЫЙ ВОСТОРГ!
Помимо спектаклей, артисты Малого театра встретились с нашими актерами, дали большую пресс-конференцию, побывали на приеме у губернатора...
ПОЛНЫЙ АНШЛАГ, ПОЛНЫЙ ВОСТОРГ!
В Кемерове продолжаются гастроли Государственного академического Малого театра, приуроченные к Дням культуры Кузбасса. Помимо спектаклей, артисты Малого театра встретились с нашими актерами, дали большую пресс-конференцию, побывали на приеме у губернатора...
Фрагменты этих встреч - в нашем репортаже.
Разговор с артистами
На встрече с кемеровскими артистами разговор вел преимущественно Юрий Соломин. Он процитировал Александра Островского («Без театра нет нации»). Темпераментно выступил против театральной реформы: «В России что-то около 600 театров. Где они располагаются? Понятно, многие - так же, как ваш: в центре города, в лучшем городском здании. Отсюда понятен интерес тех, кто кричит, что российский театр гибнет. Просто этим крикунам хочется, чтобы он действительно погиб, чтобы опустели эти лучшие здания, которые кому-то очень хочется занять. Место надо».
Рассказал, как изнуряют театральную жизнь Москвы бесконечные политические митинги на Театральной площади: «Когда выступает Жириновский, спектакль вести невозможно: перекрывает своими криками. Вообще он очень талантливый актер. И режиссер тоже».
Эта мысль спровоцировала приму Музыкального театра Кузбасса Нину Черноусову выступить с экстравагантным предложением: предоставить Жириновскому Театральную площадь под его «политический театр» , принять главу ЛДПР в СТД - и пусть он там, в политических верхах, лоббирует интересы театрального сообщества. Соломин призадумался.
Потом рассказал, как на встрече с Путиным он предложил президенту осуществить грандиозный проект: отправить два старейших театра России (Малый и питерскую Александринку) в гастрольное турне. Навстречу друг другу. Из Владивостока и Калининграда. Чтобы они встретились где-нибудь в центре России...
- В Кемерове!- раздался выкрик из зала.
«В Кемерове бы они разминулись» - меланхолично пошутил директор Музыкального театра Владимир Юдельсон.
Не без гордости Юрий Соломин рассказывал о зарубежных гастролях Малого театра, который носит сегодня гордое звание «национальное достояние». Единственный из всех драмтеатров России. Молодой актер кемеровской драмы Андрей Шарыпов поинтересовался у мэтра: каковы, на его взгляд, перспективы провинциального репертуарного театра, у которого нет таких высоких титулов? Соломин отбил этот пас: «Национальным достоянием являются ВСЕ театры России, вообще русский театр как таковой, как явление. И в столицах, и в провинции».
- То есть вы там о нас постоянно думаете? - не унимался Шарыпов. Соломин согласился: да.
На этом острые углы беседы закончились. Обаятельный, хотя и постаревший «Адъютант его превосходительства» артистично рассказал о буднях своего театра и личной жизни. В частности, о том, что актерскому мастерству он, ученик великой Веры Пашенной, сегодня учится ... у своих собак. Их у него две: овчарка Маклай, который снимался в «Московской саге» и лабрадор Яшка.
Разговор с прессой
Торжественный тон пресс-конференции Юрий Соломин задал сразу. Заявлением, что гастроли по Сибири (до нас Малый театр с успехом выступил в Екатеринбурге, Тюмени и Новосибирске) - это своеобразное празднование 250-летия ГОСУДАРСТВЕННОСТИ русского театра. И хотя предложенное им Президенту России турне сорвалось, Малый с честью несет свою миссию. До Сибири, например, гастролировал в Ростове и вообще по югу России. После нас собирается в Дагестан и на Украину...
Не без юмора Юрий Мефодьевич рассказал о расспросах коллег. «Почему это именно вас назвали национальным достоянием?» - «Ребята, говорю, не обижайтесь: просто у нас люстр больше». В Малом театре больше не только люстр - здесь, наверное, одна из самых многочисленных трупп (более 200 человек), есть свой оркестр (!) и бездна «звезд» - здесь даже лакеев на «Кушать подано!» играют заслуженные и народные артисты.
На вопрос к присутствующим на встрече спонсорам - Сбербанку России, во сколько обошелся этот гастрольный тур, внятного ответа не было. Юрий Соломин заметил, что за всю 250-летнюю историю Малого у него было лишь два спонсора - императрица Елисавета и Сбербанк, а представители последнего заявили, что оценить рублем этот тур вообще невозможно.
Про Читу - родной город, где народные артисты, братья Юрий и Виталий Соломины родились и выросли, - худрук Малого сказал скупо: «Давно там не был. Правда, с интересом слежу за новостями из Читы. Вот недавнее ограбление века, например! Я ведь помню это здание банка, который обокрали».
Про свою педагогическую деятельность в Щепкинском училище тоже особенно не распространялся: «Я считаю, педагогом должен быть ЛЮБОЙ режиссер. Не понимаю названия - режиссер-постановщик. Тавтология какая-то! Все хочу выяснить, кому первому на ум пришла идея писать так на афишах».
Вопрос: «Как вы воспринимаете современные трактовки классики?» - заставил Юрия Соломина продемонстрировать целый спектакль:
- Не понимаю, зачем это надо! Достаточно просто ХОРОШО поставить пьесу. Просто ТЩАТЕЛЬНО прочитать авторские ремарки - там же все сказано! Когда у нас в «Ревизоре» Клюквин, играющий Землянику, говорит: «Дорогих лекарствий мы не употребляем... « , зал взрывается хохотом. И не надо его гримировать под Зурабова - все и так всем становится ясно!
Зачем здороваться через голову (показал, заломив локоть куда-то за ухо, как. - Прим. авт.), когда все люди и даже обезьяны здороваются так (продемонстрировал нормальное рукопожатие).
Впрочем, никого критиковать я не хочу. Приходите к нам на спектакли, и вы сами все увидите.
Разговор со зрителями
Спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» (режиссер Владимир Бейлис) сами актеры Малого называют «визитной карточкой» своего театра. И не случайно.
Такого сочного, махрового, настоящего, густого, «вкусного» Островского мне давно не приходилось видеть.
Поразительно: спектакль идет почти три с половиной часа, но устать не успеваешь. Здесь что ни роль - то бенефисный выход артиста, что ни персонаж - то яркий, колоритный, понятный характер со своей жизненной историей, что ни диалог - то напряженный и виртуозный поединок характеров. А главное: на протяжении всего действа тебя не оставляет ощущение, что всех этих людей ты только что где-то видел. Ощущение, что смотришь на сцену, как в зеркало.
Вот Мамаев (Александр Потапов). Одышливый самодур, обожающий читать воспитательные нотации. Не с ним ли вчера мне приходилось решать вопрос в очередном начальственном кабинете? А отставной генерал Крутицкий (Борис Клюев)? Их разговор с Мамаевым до боли напомнил беседу «за круглым столом» председателей советов ветеранов - те же общие рассуждения о «воспитании молодежи», та же расплывчатая лексика, тот же угрожающий тон.
Великолепен - другого слова не подберу! - Александр Клюквин в роли Городулина.
Жовиальный пройдоха с холодными, бессмысленными глазами и вечным утробным хохотком - его хоть сейчас сажай в чиновный кабинет любого ранга (справится)! Самое удивительное, что все эти малосимпатичные типы по-своему на удивление обаятельны. И их пороки кажутся такими понятными, логичными, общеупотребительными (как говорил мне один знакомый зэк: «Не мы такие - жизнь такая»).
А юнец Глумов в исполнении Александра Вершинина? Как он умеет ловко распознать суть каждого, в секунды подобрать к каждому потенциальному покровителю свой ключик. Остроумные мизансцены без всяких слов прозрачно намекают нам то на приемчики нейролингвистического программирования, то на расхожие ходы пиар-кампании... И становится понятно, из каких недр растут все наши современные, так тщательно продуманные политтехнологии...
Интересный ход придумал режиссер: в спектакле вся прислуга карикатурно похожа на своих хозяев. И если богатая вдова Турусина (Лилия Юдина) тайком пропускает стаканчик-другой, оставаясь в полной форме, то ее лакей в каждой следующей сцене является все более и более «под шофе».
Малый театр, с позапрошлого века прозванный «домом Островского», традиционно являет нам образец высококачественной русской речи - четкой, внятной, правильной, аппетитной. Это - не удивляет. Дивит иное: как современные актеры умеют сделать архаичную и затейливую старинную речь такой «своей». И длинные монологи, которые темпераментно произносит Глумов, отнюдь не кажутся чуждыми сегодняшнему уху. И даже когда артист, забывшись, произносит «Пока, маменька!» (явно не из ХIХ века словечко!), ему прощаешь это самоволие: уж больно ладно обжит им собственный сценический образ, сидит, как костюмчик, сшитый у лучшего портного, как вторая кожа.
За недостатком места не могу остановиться на чудесных мизансценах, которых нет в пьесе Островского, но которые составляют едва не самые ударные места спектакля (утренняя зарядка Крутицкого, например. Или явления из тумана темных силуэтов турусинских приживалок)... Однако не сказать «браво!» художественному оформлению спектакля нельзя.
Говорят, Малый театр привез с собой три трейлера декораций. И каких! В «Мудреце...», например, нам предстали четыре совершенно разных барских интерьера - каждый со своим «характером». Если у Мамаевых поражают роскошные картины в золоченых рамах и мебель рококо, то у Турусиной - обилие кисеи и занавесей, вид сада за окном, белый рояль и клетка с попугаем. А у Крутицкого - охотничьи трофеи (рога, шкуры), вальяжный письменный стол с непомерными статуэтками, золото кистей и бархат занавесей...
P.S.
Когда этот текст готовился к печати, гастроли Малого театра только начались. Кемеровскую публику ждали новые встречи с другим Островским - в постановке Виталия Иванова и Сергея Женовача. На пресс-конференции народный артист России Александр Клюквин попросил: «Не надо интервью. Вы лучше напишите свое мнение о нашей работе. Честное слово, это и вам, и нам интереснее».
Я пообещала. А значит - в одном из ближайших номеров «Кузбасса» читайте рецензии на другие спектакли.
Автор: Ольга ШТРАУС
Источник: Кузбасс
Дата: 26.05.2007
В Кемерове продолжаются гастроли Государственного академического Малого театра, приуроченные к Дням культуры Кузбасса. Помимо спектаклей, артисты Малого театра встретились с нашими актерами, дали большую пресс-конференцию, побывали на приеме у губернатора...
Фрагменты этих встреч - в нашем репортаже.
Разговор с артистами
На встрече с кемеровскими артистами разговор вел преимущественно Юрий Соломин. Он процитировал Александра Островского («Без театра нет нации»). Темпераментно выступил против театральной реформы: «В России что-то около 600 театров. Где они располагаются? Понятно, многие - так же, как ваш: в центре города, в лучшем городском здании. Отсюда понятен интерес тех, кто кричит, что российский театр гибнет. Просто этим крикунам хочется, чтобы он действительно погиб, чтобы опустели эти лучшие здания, которые кому-то очень хочется занять. Место надо».
Рассказал, как изнуряют театральную жизнь Москвы бесконечные политические митинги на Театральной площади: «Когда выступает Жириновский, спектакль вести невозможно: перекрывает своими криками. Вообще он очень талантливый актер. И режиссер тоже».
Эта мысль спровоцировала приму Музыкального театра Кузбасса Нину Черноусову выступить с экстравагантным предложением: предоставить Жириновскому Театральную площадь под его «политический театр» , принять главу ЛДПР в СТД - и пусть он там, в политических верхах, лоббирует интересы театрального сообщества. Соломин призадумался.
Потом рассказал, как на встрече с Путиным он предложил президенту осуществить грандиозный проект: отправить два старейших театра России (Малый и питерскую Александринку) в гастрольное турне. Навстречу друг другу. Из Владивостока и Калининграда. Чтобы они встретились где-нибудь в центре России...
- В Кемерове!- раздался выкрик из зала.
«В Кемерове бы они разминулись» - меланхолично пошутил директор Музыкального театра Владимир Юдельсон.
Не без гордости Юрий Соломин рассказывал о зарубежных гастролях Малого театра, который носит сегодня гордое звание «национальное достояние». Единственный из всех драмтеатров России. Молодой актер кемеровской драмы Андрей Шарыпов поинтересовался у мэтра: каковы, на его взгляд, перспективы провинциального репертуарного театра, у которого нет таких высоких титулов? Соломин отбил этот пас: «Национальным достоянием являются ВСЕ театры России, вообще русский театр как таковой, как явление. И в столицах, и в провинции».
- То есть вы там о нас постоянно думаете? - не унимался Шарыпов. Соломин согласился: да.
На этом острые углы беседы закончились. Обаятельный, хотя и постаревший «Адъютант его превосходительства» артистично рассказал о буднях своего театра и личной жизни. В частности, о том, что актерскому мастерству он, ученик великой Веры Пашенной, сегодня учится ... у своих собак. Их у него две: овчарка Маклай, который снимался в «Московской саге» и лабрадор Яшка.
Разговор с прессой
Торжественный тон пресс-конференции Юрий Соломин задал сразу. Заявлением, что гастроли по Сибири (до нас Малый театр с успехом выступил в Екатеринбурге, Тюмени и Новосибирске) - это своеобразное празднование 250-летия ГОСУДАРСТВЕННОСТИ русского театра. И хотя предложенное им Президенту России турне сорвалось, Малый с честью несет свою миссию. До Сибири, например, гастролировал в Ростове и вообще по югу России. После нас собирается в Дагестан и на Украину...
Не без юмора Юрий Мефодьевич рассказал о расспросах коллег. «Почему это именно вас назвали национальным достоянием?» - «Ребята, говорю, не обижайтесь: просто у нас люстр больше». В Малом театре больше не только люстр - здесь, наверное, одна из самых многочисленных трупп (более 200 человек), есть свой оркестр (!) и бездна «звезд» - здесь даже лакеев на «Кушать подано!» играют заслуженные и народные артисты.
На вопрос к присутствующим на встрече спонсорам - Сбербанку России, во сколько обошелся этот гастрольный тур, внятного ответа не было. Юрий Соломин заметил, что за всю 250-летнюю историю Малого у него было лишь два спонсора - императрица Елисавета и Сбербанк, а представители последнего заявили, что оценить рублем этот тур вообще невозможно.
Про Читу - родной город, где народные артисты, братья Юрий и Виталий Соломины родились и выросли, - худрук Малого сказал скупо: «Давно там не был. Правда, с интересом слежу за новостями из Читы. Вот недавнее ограбление века, например! Я ведь помню это здание банка, который обокрали».
Про свою педагогическую деятельность в Щепкинском училище тоже особенно не распространялся: «Я считаю, педагогом должен быть ЛЮБОЙ режиссер. Не понимаю названия - режиссер-постановщик. Тавтология какая-то! Все хочу выяснить, кому первому на ум пришла идея писать так на афишах».
Вопрос: «Как вы воспринимаете современные трактовки классики?» - заставил Юрия Соломина продемонстрировать целый спектакль:
- Не понимаю, зачем это надо! Достаточно просто ХОРОШО поставить пьесу. Просто ТЩАТЕЛЬНО прочитать авторские ремарки - там же все сказано! Когда у нас в «Ревизоре» Клюквин, играющий Землянику, говорит: «Дорогих лекарствий мы не употребляем... « , зал взрывается хохотом. И не надо его гримировать под Зурабова - все и так всем становится ясно!
Зачем здороваться через голову (показал, заломив локоть куда-то за ухо, как. - Прим. авт.), когда все люди и даже обезьяны здороваются так (продемонстрировал нормальное рукопожатие).
Впрочем, никого критиковать я не хочу. Приходите к нам на спектакли, и вы сами все увидите.
Разговор со зрителями
Спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» (режиссер Владимир Бейлис) сами актеры Малого называют «визитной карточкой» своего театра. И не случайно.
Такого сочного, махрового, настоящего, густого, «вкусного» Островского мне давно не приходилось видеть.
Поразительно: спектакль идет почти три с половиной часа, но устать не успеваешь. Здесь что ни роль - то бенефисный выход артиста, что ни персонаж - то яркий, колоритный, понятный характер со своей жизненной историей, что ни диалог - то напряженный и виртуозный поединок характеров. А главное: на протяжении всего действа тебя не оставляет ощущение, что всех этих людей ты только что где-то видел. Ощущение, что смотришь на сцену, как в зеркало.
Вот Мамаев (Александр Потапов). Одышливый самодур, обожающий читать воспитательные нотации. Не с ним ли вчера мне приходилось решать вопрос в очередном начальственном кабинете? А отставной генерал Крутицкий (Борис Клюев)? Их разговор с Мамаевым до боли напомнил беседу «за круглым столом» председателей советов ветеранов - те же общие рассуждения о «воспитании молодежи», та же расплывчатая лексика, тот же угрожающий тон.
Великолепен - другого слова не подберу! - Александр Клюквин в роли Городулина.
Жовиальный пройдоха с холодными, бессмысленными глазами и вечным утробным хохотком - его хоть сейчас сажай в чиновный кабинет любого ранга (справится)! Самое удивительное, что все эти малосимпатичные типы по-своему на удивление обаятельны. И их пороки кажутся такими понятными, логичными, общеупотребительными (как говорил мне один знакомый зэк: «Не мы такие - жизнь такая»).
А юнец Глумов в исполнении Александра Вершинина? Как он умеет ловко распознать суть каждого, в секунды подобрать к каждому потенциальному покровителю свой ключик. Остроумные мизансцены без всяких слов прозрачно намекают нам то на приемчики нейролингвистического программирования, то на расхожие ходы пиар-кампании... И становится понятно, из каких недр растут все наши современные, так тщательно продуманные политтехнологии...
Интересный ход придумал режиссер: в спектакле вся прислуга карикатурно похожа на своих хозяев. И если богатая вдова Турусина (Лилия Юдина) тайком пропускает стаканчик-другой, оставаясь в полной форме, то ее лакей в каждой следующей сцене является все более и более «под шофе».
Малый театр, с позапрошлого века прозванный «домом Островского», традиционно являет нам образец высококачественной русской речи - четкой, внятной, правильной, аппетитной. Это - не удивляет. Дивит иное: как современные актеры умеют сделать архаичную и затейливую старинную речь такой «своей». И длинные монологи, которые темпераментно произносит Глумов, отнюдь не кажутся чуждыми сегодняшнему уху. И даже когда артист, забывшись, произносит «Пока, маменька!» (явно не из ХIХ века словечко!), ему прощаешь это самоволие: уж больно ладно обжит им собственный сценический образ, сидит, как костюмчик, сшитый у лучшего портного, как вторая кожа.
За недостатком места не могу остановиться на чудесных мизансценах, которых нет в пьесе Островского, но которые составляют едва не самые ударные места спектакля (утренняя зарядка Крутицкого, например. Или явления из тумана темных силуэтов турусинских приживалок)... Однако не сказать «браво!» художественному оформлению спектакля нельзя.
Говорят, Малый театр привез с собой три трейлера декораций. И каких! В «Мудреце...», например, нам предстали четыре совершенно разных барских интерьера - каждый со своим «характером». Если у Мамаевых поражают роскошные картины в золоченых рамах и мебель рококо, то у Турусиной - обилие кисеи и занавесей, вид сада за окном, белый рояль и клетка с попугаем. А у Крутицкого - охотничьи трофеи (рога, шкуры), вальяжный письменный стол с непомерными статуэтками, золото кистей и бархат занавесей...
P.S.
Когда этот текст готовился к печати, гастроли Малого театра только начались. Кемеровскую публику ждали новые встречи с другим Островским - в постановке Виталия Иванова и Сергея Женовача. На пресс-конференции народный артист России Александр Клюквин попросил: «Не надо интервью. Вы лучше напишите свое мнение о нашей работе. Честное слово, это и вам, и нам интереснее».
Я пообещала. А значит - в одном из ближайших номеров «Кузбасса» читайте рецензии на другие спектакли.
Автор: Ольга ШТРАУС
Источник: Кузбасс
Дата: 26.05.2007
30.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «У НАС ЕСТЬ СВОЙ ЗРИТЕЛЬ»
В Кемеровском областном театре драмы им. А. В. Луначарского прошли гастроли артистов Малого театра
ЮРИЙ СОЛОМИН: «У НАС ЕСТЬ СВОЙ ЗРИТЕЛЬ»
В Кемеровском областном театре драмы им. А. В. Луначарского прошли гастроли артистов Малого театра
Последний раз Малый театр приезжал к нам в Кемерово двадцать лет назад. Тогда шли спектакли «Царь Федор Иоаннович» с Юрием Соломиным в главной роли и «Горе от ума» с Виталием Соломиным в роли Чацкого. Сейчас же зрителям предложены чеховская «Чайка», спектакли по пьесам Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Волки и овцы», «Правда - хорошо, а счастье лучше» и «Тайны мадридского двора» по Скрибу и Легуве.
О гастролях, о творческой жизни труппы театра на пресс-конференции рассказал Юрий Соломин, художественный руководитель Малого театра, заслуженный артист СССР.
- В 1756 году Елизавета издала Указ о создании Российского театра. В этом же году при Московском университете был организован театр, в котором играли студенты. На его основе была сформирована первая в Москве постоянная труппа. В ней были драматические и оперные артисты, а также артисты балета. В 1806 году труппа вошла в систему императорских театров и стала называться Императорским Московским театром. 14 (26) октября 1824 года состоялось первое представление в доме на Петровской (ныне Театральной) площади, а драматическая труппа Московского театра стала называться Малым театром.
Развитие реалистической актерской школы Малого театра становилось на базе русской драматургии. Тогда и сейчас афишу украшают имена Фонвизина, Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина... И, конечно же, Александра Островского - самого близкого и любимого автора Малого театра. Никогда мы не забывали и шедевры мировой классики: Шекспира, Мольера, Шиллера, Лессинга и других.
В конце ХIХ века искусство Малого театра поднялось на невиданную высоту. Я назову имена лишь трех артистов: Мария Николаевна Ермолова, великая трагическая актриса, и ее любимые партнеры по сцене - Александр Павлович Ленский (Вервициотти) и Александр Иванович Южин. Это они внесли неоценимый вклад в историю нашего театра.
Александр Ленский был не только незаурядным актером и режиссером, но и замечательным художником, скульптором, уникальным педагогом, воспитавшим плеяду великих артистов. Его теоретические разработки и сценические поиски предвосхитили многие открытия Константина Станиславского.
Отстоял и сохранил коллектив театра во время смуты Александр Иванович Сумбатов-Южин. Замечательный актер, драматург и крупнейший театральный деятель, он много лет был управляющим труппой, а после революции стал первым директором Малого театра.
Малый театр - единственный в России сохраняет исконные традиции русской театральной школы. Сегодня в репертуаре спектакли по произведениям мировой классики. А Островский - наше достояние, которое мы должны бережно хранить. Его пьесы всегда современны.
Около двухсот лет при Малом театре существует школа, которая носит имя Михаила Семеновича Щепкина, 190 лет отметил и наш оркестр. У нас есть свой зритель и своя ниша в искусстве - ниша русского национального театра.
В 1991 году Малый театр вошел в число семнадцати объектов культуры, которые указом президента были объявлены национальным достоянием. И дело вовсе не в старинном здании (театр располагается в перестроенном архитектором Бове особняке купца-мецената Варгина). Мы тщательно оберегаем, отстаиваем и стараемся развивать традиции, накопленные предыдущими поколениями артистов.
Это очень сложно, порой нас за это не любят. Сейчас модно придумывать что-то закрученное. Зачем здороваться правой рукой, закинув ее за ухо, когда все нормальные люди здороваются обычным рукопожатием? Да, жизнь усложнилась и изменилась, но чувства и мысли людей остались такими же. Поэтому надо просто уметь понимать суть того, что нам хотели сказать классики, и донести это до зрителя. Сейчас я стал говорить своим актерам, чтобы они использовали ремарки всех драматургов, они-то и есть зачастую ключ от потайной двери.
Что касается гастролей. За 250 лет со дня основания Малого театра у нас было два спонсора: императрица Елизавета Петровна и Сбербанк России. Без помощи Сбербанка мы бы не смогли к вам приехать. Да и вообще организовать тур по Сибири. Наши спектакли уже посмотрели в Тюмени, в Новосибирске, в Екатеринбурге... Кстати, в Екатеринбурге зрители удивлялись: неужели настоящий театр еще жив, неужели кроме антреприз есть высокое искусство?
И вот мы в Кемерове. Репертуар гастролей был выбран легко. Во-первых, многое зависит от сцены, от количества людей. Можно было бы привезти водевиль, но тогда бы пришлось ехать еще сорока музыкантам из оркестра. Можно было бы показать «Мнимого больного» Мольера, но к этому спектаклю у нас шикарные декорации, которые занимают много места. Поэтому мы выбрали Островского, нашу классику, узнаваемых публикой артистов, которые заняты в этих постановках. А для разнообразия - «Тайны мадридского двора».
Так что приходите на спектакли, смотрите их. Мы хотим знать: так ли мы хороши, как о себе думаем.
Автор: Екатерина БАЧИНИНА.
Источник: Наша газета
Дата: 25.05.2007
В Кемеровском областном театре драмы им. А. В. Луначарского прошли гастроли артистов Малого театра
Последний раз Малый театр приезжал к нам в Кемерово двадцать лет назад. Тогда шли спектакли «Царь Федор Иоаннович» с Юрием Соломиным в главной роли и «Горе от ума» с Виталием Соломиным в роли Чацкого. Сейчас же зрителям предложены чеховская «Чайка», спектакли по пьесам Островского: «На всякого мудреца довольно простоты», «Волки и овцы», «Правда - хорошо, а счастье лучше» и «Тайны мадридского двора» по Скрибу и Легуве.
О гастролях, о творческой жизни труппы театра на пресс-конференции рассказал Юрий Соломин, художественный руководитель Малого театра, заслуженный артист СССР.
- В 1756 году Елизавета издала Указ о создании Российского театра. В этом же году при Московском университете был организован театр, в котором играли студенты. На его основе была сформирована первая в Москве постоянная труппа. В ней были драматические и оперные артисты, а также артисты балета. В 1806 году труппа вошла в систему императорских театров и стала называться Императорским Московским театром. 14 (26) октября 1824 года состоялось первое представление в доме на Петровской (ныне Театральной) площади, а драматическая труппа Московского театра стала называться Малым театром.
Развитие реалистической актерской школы Малого театра становилось на базе русской драматургии. Тогда и сейчас афишу украшают имена Фонвизина, Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина... И, конечно же, Александра Островского - самого близкого и любимого автора Малого театра. Никогда мы не забывали и шедевры мировой классики: Шекспира, Мольера, Шиллера, Лессинга и других.
В конце ХIХ века искусство Малого театра поднялось на невиданную высоту. Я назову имена лишь трех артистов: Мария Николаевна Ермолова, великая трагическая актриса, и ее любимые партнеры по сцене - Александр Павлович Ленский (Вервициотти) и Александр Иванович Южин. Это они внесли неоценимый вклад в историю нашего театра.
Александр Ленский был не только незаурядным актером и режиссером, но и замечательным художником, скульптором, уникальным педагогом, воспитавшим плеяду великих артистов. Его теоретические разработки и сценические поиски предвосхитили многие открытия Константина Станиславского.
Отстоял и сохранил коллектив театра во время смуты Александр Иванович Сумбатов-Южин. Замечательный актер, драматург и крупнейший театральный деятель, он много лет был управляющим труппой, а после революции стал первым директором Малого театра.
Малый театр - единственный в России сохраняет исконные традиции русской театральной школы. Сегодня в репертуаре спектакли по произведениям мировой классики. А Островский - наше достояние, которое мы должны бережно хранить. Его пьесы всегда современны.
Около двухсот лет при Малом театре существует школа, которая носит имя Михаила Семеновича Щепкина, 190 лет отметил и наш оркестр. У нас есть свой зритель и своя ниша в искусстве - ниша русского национального театра.
В 1991 году Малый театр вошел в число семнадцати объектов культуры, которые указом президента были объявлены национальным достоянием. И дело вовсе не в старинном здании (театр располагается в перестроенном архитектором Бове особняке купца-мецената Варгина). Мы тщательно оберегаем, отстаиваем и стараемся развивать традиции, накопленные предыдущими поколениями артистов.
Это очень сложно, порой нас за это не любят. Сейчас модно придумывать что-то закрученное. Зачем здороваться правой рукой, закинув ее за ухо, когда все нормальные люди здороваются обычным рукопожатием? Да, жизнь усложнилась и изменилась, но чувства и мысли людей остались такими же. Поэтому надо просто уметь понимать суть того, что нам хотели сказать классики, и донести это до зрителя. Сейчас я стал говорить своим актерам, чтобы они использовали ремарки всех драматургов, они-то и есть зачастую ключ от потайной двери.
Что касается гастролей. За 250 лет со дня основания Малого театра у нас было два спонсора: императрица Елизавета Петровна и Сбербанк России. Без помощи Сбербанка мы бы не смогли к вам приехать. Да и вообще организовать тур по Сибири. Наши спектакли уже посмотрели в Тюмени, в Новосибирске, в Екатеринбурге... Кстати, в Екатеринбурге зрители удивлялись: неужели настоящий театр еще жив, неужели кроме антреприз есть высокое искусство?
И вот мы в Кемерове. Репертуар гастролей был выбран легко. Во-первых, многое зависит от сцены, от количества людей. Можно было бы привезти водевиль, но тогда бы пришлось ехать еще сорока музыкантам из оркестра. Можно было бы показать «Мнимого больного» Мольера, но к этому спектаклю у нас шикарные декорации, которые занимают много места. Поэтому мы выбрали Островского, нашу классику, узнаваемых публикой артистов, которые заняты в этих постановках. А для разнообразия - «Тайны мадридского двора».
Так что приходите на спектакли, смотрите их. Мы хотим знать: так ли мы хороши, как о себе думаем.
Автор: Екатерина БАЧИНИНА.
Источник: Наша газета
Дата: 25.05.2007
29.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ГОВОРИТЕ ПОМЕДЛЕННЕЕ!»
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ГОВОРИТЕ ПОМЕДЛЕННЕЕ!»
Завершение гастролей Малого театра
ФОТОГАЛЕРЕЯ
Удивительно, насколько спорными могут быть бесспорные вещи. Малый театр на первый взгляд – абсолютно бесспорен. Ну, не к чему придраться! Актеры – играют, и великолепно. Костюмы, декорации – выше всякой критики. Репертуар — «марочный», если не «коллекционный»: классика. Причем поставленная безо всяких «наворотов» из серии «а не засунуть ли нам Фигаро в телефонную будку», строго по тексту. Режиссура – виртуозная, практически «невидимая»: то есть все живет, трепещет, в умы и сердца проникает и никаких вам бьющих по мозгам «режиссерских находок», которые приходится разгадывать, как ребусы…
Тем не менее, отсутствие экспериментов в наше время, оказывается, уже воспринимается, как смелейший театральный эксперимент, и гастроли Малого вызвали в Новосибирске довольно бурные споры (как среди критиков, так и среди «рядового зрителя»), крутящиеся вокруг нескольких близких тем: «Мы живем в 21 веке, а Малый где?», «Это театр или музей?» и даже «Зачем современному зрителю смотреть Островского без купюр? Четыре часа – это много, не лучше было бы сделать полуторачасовую выжимку?».
Возможно, сказалась наша (города) молодость. Малый – старейший театр России, Новосибирск едва перевалил вековой рубеж и по сравнению с ним – дитя дитем. Естественно, вековым театральным (да и не только) традициям у нас взяться просто неоткуда. Так что визит Малого, похоже, был воспринят примерно так же, как 16-летний рокер воспринял бы 40-летнего музыканта академической школы: «Да ты, дед, отстал от жизни, ща так уже никто не играет!».
Художественного руководителя театра, народного артиста Юрия Соломина местная критика слегка задела. Или даже не слегка.
— Знаете, когда в старом городе строятся не новые районы, а какие-то отдельные дома – как это происходит в Москве, то город теряет свой облик. Я не против нового, но зачем сносить, уничтожать старое? У вас есть умные люди, которые пишут, что мы – музейный театр. А чем плох музей-то, елки-палки? Ну что же нам теперь, Третьяковку уничтожить? Русский музей, Пушкинский музей? Наверняка и у вас есть какой-то свой музей, который рассказывает об истории создания этого края. Ну и что теперь, разрушать? Да вы постройте новый и делайте там что хотите. Интересно, сколько он продержится. А мы снесем, потом почешем затылок и скажем: «Эх, твою душу мать, надо опять все начать сначала». Это же глупости!
Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Я всегда говорил: «Пусть цветут все цветы!». Да не трогайте нас! Вот у нас колонны, так нам что, спилить их, что ли? Пусть стоят! Они же никому не мешают, зато как красиво! Зато потом, когда будете водить каких-нибудь иностранцев, гордо скажете – а тут у нас ампир, тут модерн…
У Островского есть такая фраза, которую я сейчас вырываю из контекста: «Без театра нет нации». Любой. Под театром он, наверное, подразумевал и русский язык, и русскую речь, и драматургию, и музыку, и живопись… Драматический театр вбирает в себя очень много видов искусства, и это — культура нации.
Культура движется вперед по принципу театральной ремарки: «те же и Софья», новые персонажи приходят, а старые остаются (в отличие от науки, где констатация факта, что земля круглая автоматически отрицает гипотезу о том, что Земля плоская и стоит на трех китах). И нет никакого резона сбрасывать какого-нибудь Чехова с корабля современности лишь по той причине, что у нас уже есть Коляда. Увы, мы все чаще воспринимаем классическую драматургию (да и литературу вообще) как нечто устаревшее, поддающееся реанимации только в случае введения в тело спектакля чего-нибудь злободневненького, узнаваемого. Намекнуть на программу «за стеклом», всучить героям мобильники, одеть Ромео в прикид «а-ля Децл» или еще что-нибудь в этом роде. Малый идет другим путем, и достигает в деле актуализации классики потрясающих результатов. Как считает Юрий Соломин, «по одежке встречают только идиоты, текст слушать надо!». И действительно, к примеру, чеховская «Чайка» оказывается не просто современным, а злободневным произведением… будто написана она позавчера и лишь стилизована «под былое». Тут вам, кстати, и споры о «новой драматургии», и едкая критика нацпроекта «Образование» («А вы про учителей напишите! 23 рубля жалования, да и те не вовремя»), и некоторые переклички с романами Дарьи Донцовой…
— Для того, чтобы поставить современный спектакль, совсем необязательно переодевать Медведенко в джинсы и тельняшку, — говорит Юрий Соломин. — Вы знаете, какой смех сейчас вызывает реплика в Ревизоре «Гоголя», когда попечитель богоугодных заведений (то есть министр здравоохранения местного масштаба) говорит «Дорогих лекарств мы не употребляем. Простой человек если выживет, то и так будет жить»! Что может быть современней этой фразы? Или у Островского мне очень нравится: «Нас куда-то ведут. Мы куда-то идем». И их много очень, таких реплик. Собственно, из них у нас в театре и складывается решение спектакля – а оно должно исходить из замысла автора. Это мое мнение, я знаю, что оно не всем нравится, но мы живем, и есть зритель, который хочет это смотреть. Это искусство. Мы играем уже семь лет «Горе от ума» — и зал битком, и очень много молодежи и все удивляются: «Неужели это Грибоедов?» Там столько поговорок, которые вошли в наш обиход, и для зрителя это открытие.
Классика в Малом «оживает». Какая школьная программа, какая история литературы? Это же все наше, вот оно – здесь и сейчас. Кстати, массовые заявки от школьников на посещение «программных» спектаклей Малый не принимает: иначе, как говорит Соломин, взрослый зритель «теряет ощущение». Действительно, даже если школьники ведут себя тихо, в таких случаях возникает какое-то неуловимое чувство, что ты – на уроке, и по окончанию спектакля тебя вызовут к доске и заставят отвечать, что «Чацкий любит Софью, которая любит Молчалина, который любит Фамусова, который не любит ничего живого и прогрессивного» (© Ю. Ким).
И при той ситуации, которая сейчас творится у нас и с чтением, и с русским языком, нормы которого «плывут» под натиском заимствований, жаргона и т.д., спектакли Малого – это один из способов сохранить фундамент той самой «культуры нации».
— Ситуация сейчас складывается не в пользу сохранения русского языка. У нас с языком все благополучно, нас все время ставят в пример – даже те, кто критикует. Наши молодые актеры – все они по-русски говорят, все громко, не косноязычно. Почему? Потому что рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. А когда мы были молодыми – за нами следили.
Лет пять назад возникла ситуация, что надо было озвучивать очень много исторических документальных фильмов, я тогда этим занимался, а потом у меня уже не было времени. А через несколько лет звонит режиссер и говорит: «Помоги, пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм». А у нас все заняты, мы уезжаем на гастроли, театров в Москве полно, и я не могу понять — в чем проблема? А оказывается, многих пробовали – и никто не может выговорить славянскую вязь. Оказывается, это не так просто.
Трудно выговорить и Островского – там музыка, музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, она на сто с лишним лет ближе к нам…
Сейчас наш язык стал быстрым, вот я ни разу не мог записать ни одного телефона, которые рекламирует нам телевидение. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а телевизионный язык. А русский язык — очень мелодичный, красивый. Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками точно так же, как Грибоедов. Может быть поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды. Остановитесь, подумайте, и говорите помедленнее!
И действительно. Если подумать: куда мы несемся, сломя голову? Может, лучше сесть под лампой, заварить чайку и спокойно, не спеша, внимательно перечитать, к примеру, Гоголя. Неужели это действительно Гоголь?
Невероятно.
Рина Каганова
Фото Андрея Шапрана
Культура СИ
Завершение гастролей Малого театра
ФОТОГАЛЕРЕЯ
Удивительно, насколько спорными могут быть бесспорные вещи. Малый театр на первый взгляд – абсолютно бесспорен. Ну, не к чему придраться! Актеры – играют, и великолепно. Костюмы, декорации – выше всякой критики. Репертуар — «марочный», если не «коллекционный»: классика. Причем поставленная безо всяких «наворотов» из серии «а не засунуть ли нам Фигаро в телефонную будку», строго по тексту. Режиссура – виртуозная, практически «невидимая»: то есть все живет, трепещет, в умы и сердца проникает и никаких вам бьющих по мозгам «режиссерских находок», которые приходится разгадывать, как ребусы…
Тем не менее, отсутствие экспериментов в наше время, оказывается, уже воспринимается, как смелейший театральный эксперимент, и гастроли Малого вызвали в Новосибирске довольно бурные споры (как среди критиков, так и среди «рядового зрителя»), крутящиеся вокруг нескольких близких тем: «Мы живем в 21 веке, а Малый где?», «Это театр или музей?» и даже «Зачем современному зрителю смотреть Островского без купюр? Четыре часа – это много, не лучше было бы сделать полуторачасовую выжимку?».
Возможно, сказалась наша (города) молодость. Малый – старейший театр России, Новосибирск едва перевалил вековой рубеж и по сравнению с ним – дитя дитем. Естественно, вековым театральным (да и не только) традициям у нас взяться просто неоткуда. Так что визит Малого, похоже, был воспринят примерно так же, как 16-летний рокер воспринял бы 40-летнего музыканта академической школы: «Да ты, дед, отстал от жизни, ща так уже никто не играет!».
Художественного руководителя театра, народного артиста Юрия Соломина местная критика слегка задела. Или даже не слегка.
— Знаете, когда в старом городе строятся не новые районы, а какие-то отдельные дома – как это происходит в Москве, то город теряет свой облик. Я не против нового, но зачем сносить, уничтожать старое? У вас есть умные люди, которые пишут, что мы – музейный театр. А чем плох музей-то, елки-палки? Ну что же нам теперь, Третьяковку уничтожить? Русский музей, Пушкинский музей? Наверняка и у вас есть какой-то свой музей, который рассказывает об истории создания этого края. Ну и что теперь, разрушать? Да вы постройте новый и делайте там что хотите. Интересно, сколько он продержится. А мы снесем, потом почешем затылок и скажем: «Эх, твою душу мать, надо опять все начать сначала». Это же глупости!
Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы! Я всегда говорил: «Пусть цветут все цветы!». Да не трогайте нас! Вот у нас колонны, так нам что, спилить их, что ли? Пусть стоят! Они же никому не мешают, зато как красиво! Зато потом, когда будете водить каких-нибудь иностранцев, гордо скажете – а тут у нас ампир, тут модерн…
У Островского есть такая фраза, которую я сейчас вырываю из контекста: «Без театра нет нации». Любой. Под театром он, наверное, подразумевал и русский язык, и русскую речь, и драматургию, и музыку, и живопись… Драматический театр вбирает в себя очень много видов искусства, и это — культура нации.
Культура движется вперед по принципу театральной ремарки: «те же и Софья», новые персонажи приходят, а старые остаются (в отличие от науки, где констатация факта, что земля круглая автоматически отрицает гипотезу о том, что Земля плоская и стоит на трех китах). И нет никакого резона сбрасывать какого-нибудь Чехова с корабля современности лишь по той причине, что у нас уже есть Коляда. Увы, мы все чаще воспринимаем классическую драматургию (да и литературу вообще) как нечто устаревшее, поддающееся реанимации только в случае введения в тело спектакля чего-нибудь злободневненького, узнаваемого. Намекнуть на программу «за стеклом», всучить героям мобильники, одеть Ромео в прикид «а-ля Децл» или еще что-нибудь в этом роде. Малый идет другим путем, и достигает в деле актуализации классики потрясающих результатов. Как считает Юрий Соломин, «по одежке встречают только идиоты, текст слушать надо!». И действительно, к примеру, чеховская «Чайка» оказывается не просто современным, а злободневным произведением… будто написана она позавчера и лишь стилизована «под былое». Тут вам, кстати, и споры о «новой драматургии», и едкая критика нацпроекта «Образование» («А вы про учителей напишите! 23 рубля жалования, да и те не вовремя»), и некоторые переклички с романами Дарьи Донцовой…
— Для того, чтобы поставить современный спектакль, совсем необязательно переодевать Медведенко в джинсы и тельняшку, — говорит Юрий Соломин. — Вы знаете, какой смех сейчас вызывает реплика в Ревизоре «Гоголя», когда попечитель богоугодных заведений (то есть министр здравоохранения местного масштаба) говорит «Дорогих лекарств мы не употребляем. Простой человек если выживет, то и так будет жить»! Что может быть современней этой фразы? Или у Островского мне очень нравится: «Нас куда-то ведут. Мы куда-то идем». И их много очень, таких реплик. Собственно, из них у нас в театре и складывается решение спектакля – а оно должно исходить из замысла автора. Это мое мнение, я знаю, что оно не всем нравится, но мы живем, и есть зритель, который хочет это смотреть. Это искусство. Мы играем уже семь лет «Горе от ума» — и зал битком, и очень много молодежи и все удивляются: «Неужели это Грибоедов?» Там столько поговорок, которые вошли в наш обиход, и для зрителя это открытие.
Классика в Малом «оживает». Какая школьная программа, какая история литературы? Это же все наше, вот оно – здесь и сейчас. Кстати, массовые заявки от школьников на посещение «программных» спектаклей Малый не принимает: иначе, как говорит Соломин, взрослый зритель «теряет ощущение». Действительно, даже если школьники ведут себя тихо, в таких случаях возникает какое-то неуловимое чувство, что ты – на уроке, и по окончанию спектакля тебя вызовут к доске и заставят отвечать, что «Чацкий любит Софью, которая любит Молчалина, который любит Фамусова, который не любит ничего живого и прогрессивного» (© Ю. Ким).
И при той ситуации, которая сейчас творится у нас и с чтением, и с русским языком, нормы которого «плывут» под натиском заимствований, жаргона и т.д., спектакли Малого – это один из способов сохранить фундамент той самой «культуры нации».
— Ситуация сейчас складывается не в пользу сохранения русского языка. У нас с языком все благополучно, нас все время ставят в пример – даже те, кто критикует. Наши молодые актеры – все они по-русски говорят, все громко, не косноязычно. Почему? Потому что рядом есть мастера, которые следят за этим, буквально со школьной скамьи. А когда мы были молодыми – за нами следили.
Лет пять назад возникла ситуация, что надо было озвучивать очень много исторических документальных фильмов, я тогда этим занимался, а потом у меня уже не было времени. А через несколько лет звонит режиссер и говорит: «Помоги, пожалуйста, дай несколько актеров из вашего театра, надо озвучить один фильм». А у нас все заняты, мы уезжаем на гастроли, театров в Москве полно, и я не могу понять — в чем проблема? А оказывается, многих пробовали – и никто не может выговорить славянскую вязь. Оказывается, это не так просто.
Трудно выговорить и Островского – там музыка, музыка русской речи. А Чехов? Разве это не музыка? Но более современная, она на сто с лишним лет ближе к нам…
Сейчас наш язык стал быстрым, вот я ни разу не мог записать ни одного телефона, которые рекламирует нам телевидение. Это уже язык не наших родителей, дедушек и бабушек, а телевизионный язык. А русский язык — очень мелодичный, красивый. Островского быстро играть нельзя. Он напичкан поговорками точно так же, как Грибоедов. Может быть поэтому и был объявлен Год русского языка, чтобы сказать нам: вспоминайте, как говорили ваши отцы и деды. Остановитесь, подумайте, и говорите помедленнее!
И действительно. Если подумать: куда мы несемся, сломя голову? Может, лучше сесть под лампой, заварить чайку и спокойно, не спеша, внимательно перечитать, к примеру, Гоголя. Неужели это действительно Гоголь?
Невероятно.
Рина Каганова
Фото Андрея Шапрана
Культура СИ
28.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В МУЗЕЕ НИЧЕГО ПЛОХОГО НЕТ»
В Новосибирске и Кемерове прошли гастроли прославленного Малого театра, посвященные 250-летнему юбилею театра.
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В МУЗЕЕ НИЧЕГО ПЛОХОГО НЕТ»
В Новосибирске и Кемерове прошли гастроли прославленного Малого театра, посвященные 250-летнему юбилею театра. Спонсором гастролей стал Сбербанк России. В течение недели Малый театр показывал на сцене новосибирского театра «Глобус» свои лучшие спектакли для переполненного зала. Художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин ответил на вопросы корреспондента «КС» СЕРГЕЯ АЛЕКСЕЕВА.
— Что подвигло ваш театр на такие масштабные гастроли? Сначала — Екатеринбург, потом — Тюмень, сейчас — Новосибирск и Кемерово.
— Каждому театру гастроли нужны как свежий воздух. Гастроли — это новый зритель, новые эмоции. Даже если ты играешь спектакль пять, десять лет, на новом месте он все равно становится премьерным. Так что это большой стимул для актеров. Тем более что гастроли эти для нас особенные — мы проводим их к своему 250-летию. Конечно, мы никогда бы не осилили эту поездку самостоятельно, но у нас есть единственный спонсор — лучше сказать друг — это Сберегательный банк России. Он дал нам возможность провести гастроли, причем не рядом с Москвой, а за Уралом. Изначально была идея к юбилею провести «встречные» гастроли Александринского театра и Малого (именно эти театры образованы тем самым императорским указом 250 лет назад) по России. По задумке Александринский театр должен был двигаться с запада на восток, мы — наоборот, затем встретились бы где-нибудь посредине страны. К сожалению, идея не осуществилась, но наш театр в центр России поехал. Екатеринбург, Тюмень, Новосибирск, Кемерово, затем — Иркутск. Так что Сбербанку России низкий поклон не только от Малого театра, но и от зрителей, побывавших на наших спектаклях. Мы же привезли свои самые «дорогие» спектакли — «многолюдные«, с хорошими декорациями, — чтобы у зрителей осталось хорошее впечатление от нашего юбилея.
— Юрий Мефодьевич, ваш театр имеет статус национального достояния, но некоторые называют его «театром-музеем». Вас это не смущает?
— Что плохого в музее? Возьмите прославленную «Третьяковку» — разве это не музей? Пушкинский музей, Эрмитаж… У вас в городе есть музей, рассказывающий об истории края. Не нравится музей — постройте новое здание, посмотрим, сколько оно продержится. Все новое должно быть, но не в ущерб старому. Зачем что-то сносить и разрушать — чтобы потом опять чесать в затылке? Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы. Пусть цветут все цветы. Ну что нам, наши колонны спилить? Пусть стоят, это же красиво.
— В вашей замечательной труппе костяк составляют знаменитые артисты старшего поколения. Как чувствует себя молодежь в театре, сможет ли она стать достойной сменой мэтрам?
— Почему бы и нет. Когда мы пришли в Малый театр, имена были еще громче — играли Ильинский, Царев, Гоголева, Бабочкин, Светловидов, — но ведь мы выжили. К сожалению, их не стало, но есть другие… Так и молодежь, которой у нас очень много — более 20 человек.
— Вы почти 20 лет у руля Малого театра, можете сравнить положение театра в обществе в 90-е годы и сейчас. Изменилось ли оно к лучшему?
— Конечно, изменилось в лучшую сторону. Хотя гибель театра предрекают все время. Я на своем веку слышал много таких предсказаний. Говорили, что кинематограф «съест» театр, но оказалось, что телевидение чуть не «съело» наш кинематограф, вот он только недавно «выплыл». И так далее, и так далее… А театр как был, так и стоит. Я хочу сказать, что повода для паники я не вижу и необходимости в какой-то театральной реформе не нахожу. Инициировали ее, на мой взгляд, люди, которые надеются что-то получить. Однако могут получить, но могут и загубить. Реформу надо делать, учитывая мнение профессионалов, но их среди инициаторов реформы я не вижу. Вот сейчас стоит шум: «Старые театры! Нужно обновление!» Но я очень хорошо знаю тех людей, которые об этом кричат: они просто очень хотят работать в этих старых театрах, а другого способа попасть туда, кроме как занять наше место, у них нет. Но позвольте, что тогда с нами делать? Расстрелять?
Для того чтобы люди могли чаще посещать театр, нужна экономическая реформа в обществе. Вот у нас в Москве свой зритель, он нас устраивает. Будем работать лучше — и зрителей будет больше. Посмотрите, сколько развелось театров, — они растут как грибы! Значит, есть в них потребность. Зачем же тогда реформа? Я не знаю, кто ее придумал, я все время прошу: «Покажите мне человека, придумавшего эту реформу!» До сих пор не показали.
— А что вы можете сказать о современном кино? Есть ли у вас предложения сниматься?
— С кино у нас стало совсем неплохо. В 90-е годы действительно все развалилось, тогда инициативу перехватило телевидение. Но сегодня появляются и достойные кинофильмы, и даже телесериалы. Конечно, они слегка похожи на западную продукцию, но, допустим, сейчас сняли много хороших фильмов о войне. Я вот в праздничные дни посмотрел много очень неплохих фильмов. Поступают предложения и мне, причем довольно интересные. Материал хороший. Один сериал — что-то типа «Московской саги», только на сегодняшнем материале, и роль мне нравится. Вопрос только в том, где взять время. Один проект — 16 серий, другой — 8. А я же должен каждый день быть в театре.
Сергей АЛЕКСЕЕВ
«Континет Сибирь»
25 мая 2007
В Новосибирске и Кемерове прошли гастроли прославленного Малого театра, посвященные 250-летнему юбилею театра. Спонсором гастролей стал Сбербанк России. В течение недели Малый театр показывал на сцене новосибирского театра «Глобус» свои лучшие спектакли для переполненного зала. Художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин ответил на вопросы корреспондента «КС» СЕРГЕЯ АЛЕКСЕЕВА.
— Что подвигло ваш театр на такие масштабные гастроли? Сначала — Екатеринбург, потом — Тюмень, сейчас — Новосибирск и Кемерово.
— Каждому театру гастроли нужны как свежий воздух. Гастроли — это новый зритель, новые эмоции. Даже если ты играешь спектакль пять, десять лет, на новом месте он все равно становится премьерным. Так что это большой стимул для актеров. Тем более что гастроли эти для нас особенные — мы проводим их к своему 250-летию. Конечно, мы никогда бы не осилили эту поездку самостоятельно, но у нас есть единственный спонсор — лучше сказать друг — это Сберегательный банк России. Он дал нам возможность провести гастроли, причем не рядом с Москвой, а за Уралом. Изначально была идея к юбилею провести «встречные» гастроли Александринского театра и Малого (именно эти театры образованы тем самым императорским указом 250 лет назад) по России. По задумке Александринский театр должен был двигаться с запада на восток, мы — наоборот, затем встретились бы где-нибудь посредине страны. К сожалению, идея не осуществилась, но наш театр в центр России поехал. Екатеринбург, Тюмень, Новосибирск, Кемерово, затем — Иркутск. Так что Сбербанку России низкий поклон не только от Малого театра, но и от зрителей, побывавших на наших спектаклях. Мы же привезли свои самые «дорогие» спектакли — «многолюдные«, с хорошими декорациями, — чтобы у зрителей осталось хорошее впечатление от нашего юбилея.
— Юрий Мефодьевич, ваш театр имеет статус национального достояния, но некоторые называют его «театром-музеем». Вас это не смущает?
— Что плохого в музее? Возьмите прославленную «Третьяковку» — разве это не музей? Пушкинский музей, Эрмитаж… У вас в городе есть музей, рассказывающий об истории края. Не нравится музей — постройте новое здание, посмотрим, сколько оно продержится. Все новое должно быть, но не в ущерб старому. Зачем что-то сносить и разрушать — чтобы потом опять чесать в затылке? Мы же не требуем, чтобы все были такими, как мы. Пусть цветут все цветы. Ну что нам, наши колонны спилить? Пусть стоят, это же красиво.
— В вашей замечательной труппе костяк составляют знаменитые артисты старшего поколения. Как чувствует себя молодежь в театре, сможет ли она стать достойной сменой мэтрам?
— Почему бы и нет. Когда мы пришли в Малый театр, имена были еще громче — играли Ильинский, Царев, Гоголева, Бабочкин, Светловидов, — но ведь мы выжили. К сожалению, их не стало, но есть другие… Так и молодежь, которой у нас очень много — более 20 человек.
— Вы почти 20 лет у руля Малого театра, можете сравнить положение театра в обществе в 90-е годы и сейчас. Изменилось ли оно к лучшему?
— Конечно, изменилось в лучшую сторону. Хотя гибель театра предрекают все время. Я на своем веку слышал много таких предсказаний. Говорили, что кинематограф «съест» театр, но оказалось, что телевидение чуть не «съело» наш кинематограф, вот он только недавно «выплыл». И так далее, и так далее… А театр как был, так и стоит. Я хочу сказать, что повода для паники я не вижу и необходимости в какой-то театральной реформе не нахожу. Инициировали ее, на мой взгляд, люди, которые надеются что-то получить. Однако могут получить, но могут и загубить. Реформу надо делать, учитывая мнение профессионалов, но их среди инициаторов реформы я не вижу. Вот сейчас стоит шум: «Старые театры! Нужно обновление!» Но я очень хорошо знаю тех людей, которые об этом кричат: они просто очень хотят работать в этих старых театрах, а другого способа попасть туда, кроме как занять наше место, у них нет. Но позвольте, что тогда с нами делать? Расстрелять?
Для того чтобы люди могли чаще посещать театр, нужна экономическая реформа в обществе. Вот у нас в Москве свой зритель, он нас устраивает. Будем работать лучше — и зрителей будет больше. Посмотрите, сколько развелось театров, — они растут как грибы! Значит, есть в них потребность. Зачем же тогда реформа? Я не знаю, кто ее придумал, я все время прошу: «Покажите мне человека, придумавшего эту реформу!» До сих пор не показали.
— А что вы можете сказать о современном кино? Есть ли у вас предложения сниматься?
— С кино у нас стало совсем неплохо. В 90-е годы действительно все развалилось, тогда инициативу перехватило телевидение. Но сегодня появляются и достойные кинофильмы, и даже телесериалы. Конечно, они слегка похожи на западную продукцию, но, допустим, сейчас сняли много хороших фильмов о войне. Я вот в праздничные дни посмотрел много очень неплохих фильмов. Поступают предложения и мне, причем довольно интересные. Материал хороший. Один сериал — что-то типа «Московской саги», только на сегодняшнем материале, и роль мне нравится. Вопрос только в том, где взять время. Один проект — 16 серий, другой — 8. А я же должен каждый день быть в театре.
Сергей АЛЕКСЕЕВ
«Континет Сибирь»
25 мая 2007
24.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН В ГРИМЕ И БЕЗ
Народный артист о театре, кино и о себе
ЮРИЙ СОЛОМИН В ГРИМЕ И БЕЗ
Народный артист о театре, кино и о себе
Юрию Соломину семьдесят с хвостиком. Но он шутит: «Конечно же, я выгляжу моложе». На свои годы он, безусловно, не тянет. И выправка — почти как когда-то у капитана Кольцова в «Адъютанте его превосходительства». А кроме того — играет на сцене, ставит спектакли, руководит театром, снимается в кино…
«Адъютант…» когда-то принес актеру всероссийскую славу. В мировой кинематограф он вошел ролью Арсеньева в фильме Куросавы в «Дерсу Узала». О японских съемках теперь напоминает живописная картина кисти Куросавы с головой тигра и японским орнаментом, что висит у Соломиных в гостиной. Она подарена Соломину-сан Куросавой-сан в день его рождения. А о кино народный артист СССР говорит сегодня очень сдержанно, с гораздо меньшим воодушевлением и подъемом, чем о театре.
Новосибирский зритель увидел его а в чеховской «Чайке». И смог на личном впечатлении убедиться, почему критика часто называет Юрия Соломина «чеховским актером Малого театра» и отмечает при этом его особую «русскую национальную трогательность»… В Малом он работает без малого полвека. Сыграл здесь более 50 ролей. С особой гордостью говорит о своем театре как о хранилище русского языка. И вообще тревожится нынешним состоянием «великого и могучего».
О «великом и могучем»
— Даже те, кто критикует наш театр, соглашаются в том, что с языком у наших актеров все в порядке. Когда лет пять назад на ТВ возникла программа, где надо было озвучивать фильмы на исторические и религиозные темы, то обратились именно к актерам Малого театра. Один из режиссеров буквально умолял найти ему актера, пусть даже молодого. Оказалось, что все пробы актеров из других московских театров были неудачны. Актеры просто-напросто не могли выговаривать славянскую вязь. Не такая это, оказывается, простая вещь. Да и выговорить Островского и Чехова тоже не так-то просто. Существует музыка русской речи, она очень красива и сложна. А разве не музыка — стихи Пушкина? Или белый стих, который звучит, когда мы играем трилогию Алексея Толстого «Царь Борис», «Царь Федор» и «Иван Грозный».
Русский язык очень красивый и мелодичный. Это язык не «быстроходный», как французский или итальянский, он суеты не терпит. Сейчас, правда, во многом благодаря телевидению, язык портится, становится все более быстрым и суетливым. Я признаюсь, что никогда успеваю записать ни одного телефона, когда идет реклама по нашему ТВ. Если сравнить, сколько рекламных сюжетов идет у нас и за рубежом за определенный отрезок времени, то у нас 12–14, там 5–6 максимум…
Ситуация сейчас складывается не в пользу сохранения русского языка. Поэтому и Год русского языка объявлен.
Я уже не говорю о том, что у нас в обиход очень прочно вошел русский мат. Это, конечно же, недопустимо. Хотя сам я очень хорошо знаю этот язык и часто шучу, что в совершенстве владею двумя языками. Не знать этого языка я просто не мог, поскольку вырос в Забайкалье, в Чите, где было много лагерей, и, сами понимаете, не только пионерских. Но матерный язык никогда не был языком общения, ни у меня, ни в моем окружении, ни во дворе моего детства, которое пришлось на войну и первые послевоенные годы… Даже в самое сложное время на этом языке не общались…
О себе…
О себе — с очень большой неохотой. Все больше вскользь и приложением опять же к театральной теме.
Первый сценический опыт получил в читинском госпитале, где выступал перед ранеными. На всю жизнь запомнил свой первый гонорар — подаренный ему тогда кем-то из военных кусок сахара. С этим растаявшим в его руке сахаром они вечером пили семейный чай. А он потом еще долго лизал сладкую ладошку…
О том, что будет актером, «знал всегда». О том, что будет актером именно Малого театра, решил после того, как в 15 лет в читинском кинотеатре «Пионер» посмотрел документальный фильм «Малый театр и его мастера» и был пленен плеядой блестящих актеров, которых знал по киноэкрану. Со многими из них ему потом довелось играть.
С Малым театром связана не только его творческая, но и его личная жизнь. С женой Ольгой познакомились на первом курсе театрального училища. С 1953 года они вместе. Оба профессора, преподают в «Щуке»… Артист очень жалеет, что когда-то очень сопротивлялся желанию родителей обучить его музыке. В жизни, говорит, это бы очень пригодилось. Родители были музыкантами. О папе-хормейстере, особой пластике его рук он вспомнил, когда однажды пришлось дирижировать оркестром: «Это был симфонический оркестр Токийского радио и телевидения. Был такой фильм «Мелодия белой ночи», где я играл композитора и дирижера. Исаак Шварц, добрейший человек, давал мне какую-то гимнастику для рук, но руками махать я умел. И представьте, когда я взял дирижерскую палочку, музыканты приготовились, я сказал «оп«, и они заиграли. Дирижер им был не нужен, мне оставалось только не мешать, идти за ними…» Этот «случай из жизни» Юрий Соломин тоже вспоминает — приложение к театральной истории, чтобы выразить свое отношение к распределению ролей в треугольнике: актер — драматург — режиссер. Роль режиссера, убежден он, в этом трио далеко не ведущая.
— Если есть хорошая драматургия, один-два крепких актера, средний режиссер, то спектакль будет. И, возможно, даже получит Государственную премию. А на безобразия в других театрах, на режиссерский произвол просто смотреть больно.
Режиссерского произвола по отношению к классике в Малом не терпят:
— Для того, чтобы поставить современный спектакль, совсем не обязательно переодевать чеховского героя в джинсы и гимнастерку. У нас Медведенко в «Чайке» говорит: «Учителя получают 23 рубля, и те не вовремя»… Все есть в самой пьесе, надо только внимательно читать.
Спектакли в театре Соломина ставят не просто «строго по тексту», а с использованием ранних редакций, привлекая письма авторов, воспоминания, дневниковые записи, записные книжки и прочее.
О кино
Старые фильмы, признается Юрий Мифодьевич, он не пересматривает — к ним нет ни любопытства, ни ностальгии:
— Чувств нет никаких. Как говорит Поликсена в «Правде — хорошо, а счастье лучше»: «Все чувства убиты». Когда с собакой гулять иду, ребятишки лет по 10–12, бывает, пробегают, оглядываются, шепчутся. Ну, думаю, наверное, по телевидению повторяли что-нибудь из остросюжетных картин — «Адъютанта…» или «ТАСС уполномочен заявить». Недавно в четыре утра повторяли фильм «Берег его мечты», где я играл Миклуху-Маклая. Жена посмотрела. Ну а я среди ночи сплю. Я встаю в 7. 30. Собака подходит и «говорит»: «Старик, пойдем»… И я встаю и иду, потому что очень уважаю этого пса.
Пес, которого уважает народный артист, — овчарка Маклай, которая вместе с ним снималась в «Московской саге». Когда в прошлом году пёс потерялся, его искали всем миром. Нашли, когда в одной из газет была напечатана заметка «Юрий Соломин потерял друга»
На сегодняшний день у Юрия Соломина есть три интересных предложения сняться в кино: это фильм типа «Московской саги», только на сегодняшнюю тему, и два предложения о ролях в двух телевизионных сериалах. один на шестнадцать, второй на восемь серий. На фильм, говорит актер, он, возможно, согласие и даст. Что же касается сериалов, то позволить себе такую роскошь не может — необходимо каждый день быть в театре. Через месяц на большой экран должен выйти фильм с участием актера, где он снялся в небольших, но значимых эпизодах.
Разговор с актером состоялся в последний день гастролей Малого театра. Юрий Соломин посетовал, что был в Новосибирске всего два с половиной дня и видел город только из окна автомобиля. И передал новосибирцам привет от Григория Гоберника — бывшего худрука «театра «Глобус». Теперь «наш» Гоберник в Малом — главный по музыке, является заместителем Юрия Соломина по музыкальной части. Мир, согласитесь, по-прежнему тесен, и вокруг «знакомые все лица»…
«Вечерний Новосибирск», 24 мая 2007 года
м
Народный артист о театре, кино и о себе
Юрию Соломину семьдесят с хвостиком. Но он шутит: «Конечно же, я выгляжу моложе». На свои годы он, безусловно, не тянет. И выправка — почти как когда-то у капитана Кольцова в «Адъютанте его превосходительства». А кроме того — играет на сцене, ставит спектакли, руководит театром, снимается в кино…
«Адъютант…» когда-то принес актеру всероссийскую славу. В мировой кинематограф он вошел ролью Арсеньева в фильме Куросавы в «Дерсу Узала». О японских съемках теперь напоминает живописная картина кисти Куросавы с головой тигра и японским орнаментом, что висит у Соломиных в гостиной. Она подарена Соломину-сан Куросавой-сан в день его рождения. А о кино народный артист СССР говорит сегодня очень сдержанно, с гораздо меньшим воодушевлением и подъемом, чем о театре.
Новосибирский зритель увидел его а в чеховской «Чайке». И смог на личном впечатлении убедиться, почему критика часто называет Юрия Соломина «чеховским актером Малого театра» и отмечает при этом его особую «русскую национальную трогательность»… В Малом он работает без малого полвека. Сыграл здесь более 50 ролей. С особой гордостью говорит о своем театре как о хранилище русского языка. И вообще тревожится нынешним состоянием «великого и могучего».
О «великом и могучем»
— Даже те, кто критикует наш театр, соглашаются в том, что с языком у наших актеров все в порядке. Когда лет пять назад на ТВ возникла программа, где надо было озвучивать фильмы на исторические и религиозные темы, то обратились именно к актерам Малого театра. Один из режиссеров буквально умолял найти ему актера, пусть даже молодого. Оказалось, что все пробы актеров из других московских театров были неудачны. Актеры просто-напросто не могли выговаривать славянскую вязь. Не такая это, оказывается, простая вещь. Да и выговорить Островского и Чехова тоже не так-то просто. Существует музыка русской речи, она очень красива и сложна. А разве не музыка — стихи Пушкина? Или белый стих, который звучит, когда мы играем трилогию Алексея Толстого «Царь Борис», «Царь Федор» и «Иван Грозный».
Русский язык очень красивый и мелодичный. Это язык не «быстроходный», как французский или итальянский, он суеты не терпит. Сейчас, правда, во многом благодаря телевидению, язык портится, становится все более быстрым и суетливым. Я признаюсь, что никогда успеваю записать ни одного телефона, когда идет реклама по нашему ТВ. Если сравнить, сколько рекламных сюжетов идет у нас и за рубежом за определенный отрезок времени, то у нас 12–14, там 5–6 максимум…
Ситуация сейчас складывается не в пользу сохранения русского языка. Поэтому и Год русского языка объявлен.
Я уже не говорю о том, что у нас в обиход очень прочно вошел русский мат. Это, конечно же, недопустимо. Хотя сам я очень хорошо знаю этот язык и часто шучу, что в совершенстве владею двумя языками. Не знать этого языка я просто не мог, поскольку вырос в Забайкалье, в Чите, где было много лагерей, и, сами понимаете, не только пионерских. Но матерный язык никогда не был языком общения, ни у меня, ни в моем окружении, ни во дворе моего детства, которое пришлось на войну и первые послевоенные годы… Даже в самое сложное время на этом языке не общались…
О себе…
О себе — с очень большой неохотой. Все больше вскользь и приложением опять же к театральной теме.
Первый сценический опыт получил в читинском госпитале, где выступал перед ранеными. На всю жизнь запомнил свой первый гонорар — подаренный ему тогда кем-то из военных кусок сахара. С этим растаявшим в его руке сахаром они вечером пили семейный чай. А он потом еще долго лизал сладкую ладошку…
О том, что будет актером, «знал всегда». О том, что будет актером именно Малого театра, решил после того, как в 15 лет в читинском кинотеатре «Пионер» посмотрел документальный фильм «Малый театр и его мастера» и был пленен плеядой блестящих актеров, которых знал по киноэкрану. Со многими из них ему потом довелось играть.
С Малым театром связана не только его творческая, но и его личная жизнь. С женой Ольгой познакомились на первом курсе театрального училища. С 1953 года они вместе. Оба профессора, преподают в «Щуке»… Артист очень жалеет, что когда-то очень сопротивлялся желанию родителей обучить его музыке. В жизни, говорит, это бы очень пригодилось. Родители были музыкантами. О папе-хормейстере, особой пластике его рук он вспомнил, когда однажды пришлось дирижировать оркестром: «Это был симфонический оркестр Токийского радио и телевидения. Был такой фильм «Мелодия белой ночи», где я играл композитора и дирижера. Исаак Шварц, добрейший человек, давал мне какую-то гимнастику для рук, но руками махать я умел. И представьте, когда я взял дирижерскую палочку, музыканты приготовились, я сказал «оп«, и они заиграли. Дирижер им был не нужен, мне оставалось только не мешать, идти за ними…» Этот «случай из жизни» Юрий Соломин тоже вспоминает — приложение к театральной истории, чтобы выразить свое отношение к распределению ролей в треугольнике: актер — драматург — режиссер. Роль режиссера, убежден он, в этом трио далеко не ведущая.
— Если есть хорошая драматургия, один-два крепких актера, средний режиссер, то спектакль будет. И, возможно, даже получит Государственную премию. А на безобразия в других театрах, на режиссерский произвол просто смотреть больно.
Режиссерского произвола по отношению к классике в Малом не терпят:
— Для того, чтобы поставить современный спектакль, совсем не обязательно переодевать чеховского героя в джинсы и гимнастерку. У нас Медведенко в «Чайке» говорит: «Учителя получают 23 рубля, и те не вовремя»… Все есть в самой пьесе, надо только внимательно читать.
Спектакли в театре Соломина ставят не просто «строго по тексту», а с использованием ранних редакций, привлекая письма авторов, воспоминания, дневниковые записи, записные книжки и прочее.
О кино
Старые фильмы, признается Юрий Мифодьевич, он не пересматривает — к ним нет ни любопытства, ни ностальгии:
— Чувств нет никаких. Как говорит Поликсена в «Правде — хорошо, а счастье лучше»: «Все чувства убиты». Когда с собакой гулять иду, ребятишки лет по 10–12, бывает, пробегают, оглядываются, шепчутся. Ну, думаю, наверное, по телевидению повторяли что-нибудь из остросюжетных картин — «Адъютанта…» или «ТАСС уполномочен заявить». Недавно в четыре утра повторяли фильм «Берег его мечты», где я играл Миклуху-Маклая. Жена посмотрела. Ну а я среди ночи сплю. Я встаю в 7. 30. Собака подходит и «говорит»: «Старик, пойдем»… И я встаю и иду, потому что очень уважаю этого пса.
Пес, которого уважает народный артист, — овчарка Маклай, которая вместе с ним снималась в «Московской саге». Когда в прошлом году пёс потерялся, его искали всем миром. Нашли, когда в одной из газет была напечатана заметка «Юрий Соломин потерял друга»
На сегодняшний день у Юрия Соломина есть три интересных предложения сняться в кино: это фильм типа «Московской саги», только на сегодняшнюю тему, и два предложения о ролях в двух телевизионных сериалах. один на шестнадцать, второй на восемь серий. На фильм, говорит актер, он, возможно, согласие и даст. Что же касается сериалов, то позволить себе такую роскошь не может — необходимо каждый день быть в театре. Через месяц на большой экран должен выйти фильм с участием актера, где он снялся в небольших, но значимых эпизодах.
Разговор с актером состоялся в последний день гастролей Малого театра. Юрий Соломин посетовал, что был в Новосибирске всего два с половиной дня и видел город только из окна автомобиля. И передал новосибирцам привет от Григория Гоберника — бывшего худрука «театра «Глобус». Теперь «наш» Гоберник в Малом — главный по музыке, является заместителем Юрия Соломина по музыкальной части. Мир, согласитесь, по-прежнему тесен, и вокруг «знакомые все лица»…
«Вечерний Новосибирск», 24 мая 2007 года
м
23.05.2007
Подробнее
АКТЕР ВСЕГДА ПОЙМЕТ АКТЕРА
Руководитель Малого театра Юрий Соломин об Островском, антрепризе и мечте
АКТЕР ВСЕГДА ПОЙМЕТ АКТЕРА
Руководитель Малого театра Юрий Соломин об Островском, антрепризе и мечте
«Нас мало, но мы в тельняшках». Так буквально можно было понять гастрольный настрой худрука старейшей отечественной сцены - Государственного академического Малого театра - Юрия Соломина на пресс-конференции по случаю привоза в Тюмень трех знаменательных спектаклей - «На всякого мудреца довольно простоты», «Тайны Мадридского двора» в постановке Владимира Бейлиса и «Горе от ума» работы Сергея Женовача (говорят, в столице на него до сих пор больша-а-а-я очередь). Отдуваясь за коллег (уставшие, немного нервные и капризные гости, коих мы ждали с тем предвкушением, с каким ребенок ждет подарок от Деда Мороза, оттаяли только в завершении встречи, получив цветочные букеты и зеленые пакеты с чем-то приятным), он отвечал на вопросы, сам что-то спрашивал у журналистов, иногда делился планами-мечтами. Вот уж действительно: талант не пропьешь, не проешь и не продашь.
Предыстория гастрольного турне Соломина с честной компанией по Уралу и Сибири такова: в прошлом году национальный театр в России как явление отметил солидную дату - 250-летие. В 1756 году указом императрицы Елизаветы Петровны в России была создана императорская сцена - государственная то бишь. В Петербурге эти регалии взяла Александринка, в Москве - Малый. Спустя два с лишним столетия, актеры решили проехаться по стране и показать то, чему научился театр за большой срок. Япония, Китай, Италия, Беларусь, Украина, совсем недавно - Екатеринбург, в котором последний раз Малый театр был 26 лет назад, и вот теперь Тюмень. Первое впечатление актеров - от хорошей гостиницы и прекрасного здания филармонии. Жаль, не успели пообщаться с местными деятелями сцены. Об этом, признаюсь, хотелось расспросить больше.
По словам Соломина, вышеперечисленные спектакли Малый театр выбрал для гастролей именно потому, что в них задействованы ведущие актеры. Звезды, так сказать. Для иных постановок сцена филармонии, где прошли показы, могла оказаться маловатой. А Островский на афишах - это вполне резонно. Как вершина драматургии его пьесы всегда идут в Малом. Что, в общем-то, немудрено: он, москвич по рождению и духу, был здесь руководителем. Кстати, по поводу театрального руководства у худрука Соломина и актеров мнения совпадают: «С рождения театра его всегда возглавляли бывшие актеры. Это удобно: мы всегда поймем друг друга». Сам Юрий Мефодьевич прошел здесь закономерный путь от «рядового» до «генерала». И сейчас, если кто-то из актеров просится на киносъемку, может отпустить. Малому театру комфортней жить именно так, во взаимном доверии. Это его абсолютное право.
Может, потому-то здесь не помнят ни одного провала, за исключением тех постановок, которые готовились к календарным датам и затем постепенно снимались из репертуарного плана. До сих пор москвичи с удовольствием вспоминают замечательный (и один из первых в России) мюзикл «Свадьба Кречинского» с участием Виталия Соломина, что шел семь лет подряд с аншлагами. Не стало актера, сняли и «Свадьбу». Все для того, чтобы она запомнилась зрителям именно с Виталием - ее главным героем, ее пламенным мотором... Что касается модной сейчас антрепризы, то на этот счет руководитель Малого очень тактичен и терпелив: «Антреприза ведь тоже всякая есть. Алиса Фрейндлих, например, когда играет в таких спектаклях, то полностью отвечает за свою фамилию, а потому схалтурить не может. Не так уж это плохо. Ну, хочется народу, что не может поехать в столичный театр, посмотреть на живую Ирину Муравьеву, пусть идет и смотрит. Уверен, она тоже не подведет».
Рассказал Соломин и о мечте. Она вполне обыкновенная: хочется ему на дачу скорей выбраться - собаки у него там остались. Прикрыв глаза, как кот, только что натрескавшийся сметаны, говорит: «Если есть хотя бы полтора дня, то я еду туда, кормлю их, глажу, когда хочется, разговариваю. Смотрю на небо, елки и березы вокруг - думаю о создании Вселенной. Потом захожу в теплый дом, включаю телевизор, ужасаюсь от увиденного, услышанного и опять иду на воздух. Только там приходят мысли и решения. Любой человек, чем бы он ни занимался, тот же водитель такси, должен когда-нибудь остановиться, забыть о заработке и посмотреть вокруг себя». С этим разве поспоришь?! Только где бы взять эти желанные полтора дня, чтобы осмотреться и очиститься?
Автор: Ирина НИКИТИНА
Источник: Тюменская область сегодня
Дата: 27.04.2007
Руководитель Малого театра Юрий Соломин об Островском, антрепризе и мечте
«Нас мало, но мы в тельняшках». Так буквально можно было понять гастрольный настрой худрука старейшей отечественной сцены - Государственного академического Малого театра - Юрия Соломина на пресс-конференции по случаю привоза в Тюмень трех знаменательных спектаклей - «На всякого мудреца довольно простоты», «Тайны Мадридского двора» в постановке Владимира Бейлиса и «Горе от ума» работы Сергея Женовача (говорят, в столице на него до сих пор больша-а-а-я очередь). Отдуваясь за коллег (уставшие, немного нервные и капризные гости, коих мы ждали с тем предвкушением, с каким ребенок ждет подарок от Деда Мороза, оттаяли только в завершении встречи, получив цветочные букеты и зеленые пакеты с чем-то приятным), он отвечал на вопросы, сам что-то спрашивал у журналистов, иногда делился планами-мечтами. Вот уж действительно: талант не пропьешь, не проешь и не продашь.
Предыстория гастрольного турне Соломина с честной компанией по Уралу и Сибири такова: в прошлом году национальный театр в России как явление отметил солидную дату - 250-летие. В 1756 году указом императрицы Елизаветы Петровны в России была создана императорская сцена - государственная то бишь. В Петербурге эти регалии взяла Александринка, в Москве - Малый. Спустя два с лишним столетия, актеры решили проехаться по стране и показать то, чему научился театр за большой срок. Япония, Китай, Италия, Беларусь, Украина, совсем недавно - Екатеринбург, в котором последний раз Малый театр был 26 лет назад, и вот теперь Тюмень. Первое впечатление актеров - от хорошей гостиницы и прекрасного здания филармонии. Жаль, не успели пообщаться с местными деятелями сцены. Об этом, признаюсь, хотелось расспросить больше.
По словам Соломина, вышеперечисленные спектакли Малый театр выбрал для гастролей именно потому, что в них задействованы ведущие актеры. Звезды, так сказать. Для иных постановок сцена филармонии, где прошли показы, могла оказаться маловатой. А Островский на афишах - это вполне резонно. Как вершина драматургии его пьесы всегда идут в Малом. Что, в общем-то, немудрено: он, москвич по рождению и духу, был здесь руководителем. Кстати, по поводу театрального руководства у худрука Соломина и актеров мнения совпадают: «С рождения театра его всегда возглавляли бывшие актеры. Это удобно: мы всегда поймем друг друга». Сам Юрий Мефодьевич прошел здесь закономерный путь от «рядового» до «генерала». И сейчас, если кто-то из актеров просится на киносъемку, может отпустить. Малому театру комфортней жить именно так, во взаимном доверии. Это его абсолютное право.
Может, потому-то здесь не помнят ни одного провала, за исключением тех постановок, которые готовились к календарным датам и затем постепенно снимались из репертуарного плана. До сих пор москвичи с удовольствием вспоминают замечательный (и один из первых в России) мюзикл «Свадьба Кречинского» с участием Виталия Соломина, что шел семь лет подряд с аншлагами. Не стало актера, сняли и «Свадьбу». Все для того, чтобы она запомнилась зрителям именно с Виталием - ее главным героем, ее пламенным мотором... Что касается модной сейчас антрепризы, то на этот счет руководитель Малого очень тактичен и терпелив: «Антреприза ведь тоже всякая есть. Алиса Фрейндлих, например, когда играет в таких спектаклях, то полностью отвечает за свою фамилию, а потому схалтурить не может. Не так уж это плохо. Ну, хочется народу, что не может поехать в столичный театр, посмотреть на живую Ирину Муравьеву, пусть идет и смотрит. Уверен, она тоже не подведет».
Рассказал Соломин и о мечте. Она вполне обыкновенная: хочется ему на дачу скорей выбраться - собаки у него там остались. Прикрыв глаза, как кот, только что натрескавшийся сметаны, говорит: «Если есть хотя бы полтора дня, то я еду туда, кормлю их, глажу, когда хочется, разговариваю. Смотрю на небо, елки и березы вокруг - думаю о создании Вселенной. Потом захожу в теплый дом, включаю телевизор, ужасаюсь от увиденного, услышанного и опять иду на воздух. Только там приходят мысли и решения. Любой человек, чем бы он ни занимался, тот же водитель такси, должен когда-нибудь остановиться, забыть о заработке и посмотреть вокруг себя». С этим разве поспоришь?! Только где бы взять эти желанные полтора дня, чтобы осмотреться и очиститься?
Автор: Ирина НИКИТИНА
Источник: Тюменская область сегодня
Дата: 27.04.2007
21.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН О ПЬЕСЕ «ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
Пьеса «Власть тьмы» Льва Толстого долгое время была под запретом. В Малом театре ее впервые сыграли в 1895 году, и то с купюрами.
ЮРИЙ СОЛОМИН О ПЬЕСЕ «ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
Пьеса «Власть тьмы» Льва Толстого долгое время была под запретом. В Малом театре ее впервые сыграли в 1895 году, и то с купюрами. Тем не менее, она шла в провинции. Впервые я услышал об этой пьесе от своей бабушки. Она была образованным человеком, много читала даже в свои 80 лет, очень хорошо разбиралась в математике. Ребята со всего нашего двора приходили к ней, чтобы она помогала им решать задачи. Ну, а зимой она часто рассказывала мне какие-то истории, и мне казалось, бабушка их сама выдумывает. Каково же было мое изумление, когда с каждым годом я все чаще и чаще встречал эти сюжеты в книгах, написанных великими писателями! Рассказывала семейные истории о нашем деде – своем муже, о Забайкалье, которое в годы гражданской войны было буферным государством, переходила то к Колчаку, то к Семенову, к партизанам, красным… Меня это занимало, нравилось, а позже я узнал из книг, что все это было правдой.
Вечерами во время войны у нас топили печь – для тепла и света. Открывали заслонку, и огонь освещал комнату. И вот однажды, у этой печки, бабушка рассказала о спектакле, который она видела, живя в Томске, под названием «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Это я запомнил с самого детства. У нее тогда были три дочки и один сын. Две дочери впоследствии умерли – одну из них, старшую, звали Аня. Итак, приехала московская труппа играть «Коготок увяз, всей птичке пропасть». И у них заболела актриса. Аня очень хорошо читала стихи, выступала в школе, и труппе посоветовали взять в спектакль эту девочку. Она сыграла Анютку. Эта история навсегда осталась в моей памяти, и с каждым годом я все больше понимал, почему бабушка называла эту пьесу «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Когда я стал учиться в театральном вузе, то прочитал это название в подзаголовке. Но еще не понял его в полной мере.
Я тогда принимал участие в массовке, в последнем акте «Власти тьмы». Этот спектакль был поставлен Малым театром в 1956 году и надолго остался в репертуаре. Режиссер-постановщик Борис Равенских занял в спектакле замечательных мастеров – Виталий Доронин играл Никиту, Игорь Ильинский - Акима, Елена Шатрова – Матрену, Михаил Жаров – Митрича. Словом, весь ансамбль спектакля состоял из первоклассных, известнейших русских артистов.
Читая пьесу, очень трудно объяснить, о чем она. И в то же время очень легко. О совести, порядочности, о том, что ложь, обман оставляет очень сильный отпечаток в человеческой душе, и человек падает все ниже. Перед нами отец и сын. Отец, - это пример нормального, простого мужика, который и читать-то не умеет, но в его рассуждениях заключена глубочайшая философия. А сын его, Никита, совершает ошибки молодости, за которые ему приходятся отвечать перед своей совестью.
Когда я читал «Власть тьмы», увидел два варианта одной сцены – убийство младенца. У нас шел второй вариант: на печи Анютка и Митрич, а преступление совершается за сценой. А первый вариант очень жесткий, мощный, и я понимаю, почему он был в свое время не рекомендован для постановки. Потому что тогда это было невозможно – чтобы убивали ребенка почти что у тебя на глазах. И текст-то какой – «ты сядь на него, прижми», - говорит мать, подталкивая своего сына к преступлению. И это вызывало протест, но Толстой оставил оба варианта, не мог выбрать. И теперь, когда я вижу по телевизору, как молодые матери убивают своих детей, мне кажется, что эта толстовская жестокая, безжалостная сцена очень оправдана. Сейчас этих преступлений становится слишком много, во всем мире, и мне кажется, что Толстой это предвидел. Но мне хочется соединить оба варианта. Митрич рассказывает Анютке о том, как он подобрал девочку, а в это время Никита с матерью убивают родившегося ребенка. Я говорю об этом, а сам думаю, что зрителю трудно будет перенести такую сцену. Физически никто никого не душит, но сам текст: «Иди, прижми его доской…» - это уже вызывает страх.
Толстой пишет дальше несколько реплик – когда Никита выходит в ужасе, произнося бессвязные слова, мать отправляет его, говорит «уйди, мы сами справимся», - мы должны понять, что у Никиты помутился разум. И если это так, тогда финал – это обращение к Богу полубезумного человека. Его можно сравнить с Кисельниковым в «Пучине» Островского. Покаяние Никиты – не показное, не демонстративное, слова о своей вине рождаются у него в душе.
Попробуем понять, к чему призывал Толстой. Он был отлучен от церкви, его не принимало общество, и все равно он стал одним из главных духовных ориентиров России. Толстой, Достоевский, Чехов, Островский – те столпы, на которых держится русская культура. Их главные темы – совесть, нравственность – присутствуют в каждом произведении. И для нас эти писатели навсегда останутся самыми главными, потому что они позволяют каждому из нас заглянуть в свою душу, увидеть и себя, и окружающий мир при свете Истины.
Пьеса «Власть тьмы» Льва Толстого долгое время была под запретом. В Малом театре ее впервые сыграли в 1895 году, и то с купюрами. Тем не менее, она шла в провинции. Впервые я услышал об этой пьесе от своей бабушки. Она была образованным человеком, много читала даже в свои 80 лет, очень хорошо разбиралась в математике. Ребята со всего нашего двора приходили к ней, чтобы она помогала им решать задачи. Ну, а зимой она часто рассказывала мне какие-то истории, и мне казалось, бабушка их сама выдумывает. Каково же было мое изумление, когда с каждым годом я все чаще и чаще встречал эти сюжеты в книгах, написанных великими писателями! Рассказывала семейные истории о нашем деде – своем муже, о Забайкалье, которое в годы гражданской войны было буферным государством, переходила то к Колчаку, то к Семенову, к партизанам, красным… Меня это занимало, нравилось, а позже я узнал из книг, что все это было правдой.
Вечерами во время войны у нас топили печь – для тепла и света. Открывали заслонку, и огонь освещал комнату. И вот однажды, у этой печки, бабушка рассказала о спектакле, который она видела, живя в Томске, под названием «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Это я запомнил с самого детства. У нее тогда были три дочки и один сын. Две дочери впоследствии умерли – одну из них, старшую, звали Аня. Итак, приехала московская труппа играть «Коготок увяз, всей птичке пропасть». И у них заболела актриса. Аня очень хорошо читала стихи, выступала в школе, и труппе посоветовали взять в спектакль эту девочку. Она сыграла Анютку. Эта история навсегда осталась в моей памяти, и с каждым годом я все больше понимал, почему бабушка называла эту пьесу «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Когда я стал учиться в театральном вузе, то прочитал это название в подзаголовке. Но еще не понял его в полной мере.
Я тогда принимал участие в массовке, в последнем акте «Власти тьмы». Этот спектакль был поставлен Малым театром в 1956 году и надолго остался в репертуаре. Режиссер-постановщик Борис Равенских занял в спектакле замечательных мастеров – Виталий Доронин играл Никиту, Игорь Ильинский - Акима, Елена Шатрова – Матрену, Михаил Жаров – Митрича. Словом, весь ансамбль спектакля состоял из первоклассных, известнейших русских артистов.
Читая пьесу, очень трудно объяснить, о чем она. И в то же время очень легко. О совести, порядочности, о том, что ложь, обман оставляет очень сильный отпечаток в человеческой душе, и человек падает все ниже. Перед нами отец и сын. Отец, - это пример нормального, простого мужика, который и читать-то не умеет, но в его рассуждениях заключена глубочайшая философия. А сын его, Никита, совершает ошибки молодости, за которые ему приходятся отвечать перед своей совестью.
Когда я читал «Власть тьмы», увидел два варианта одной сцены – убийство младенца. У нас шел второй вариант: на печи Анютка и Митрич, а преступление совершается за сценой. А первый вариант очень жесткий, мощный, и я понимаю, почему он был в свое время не рекомендован для постановки. Потому что тогда это было невозможно – чтобы убивали ребенка почти что у тебя на глазах. И текст-то какой – «ты сядь на него, прижми», - говорит мать, подталкивая своего сына к преступлению. И это вызывало протест, но Толстой оставил оба варианта, не мог выбрать. И теперь, когда я вижу по телевизору, как молодые матери убивают своих детей, мне кажется, что эта толстовская жестокая, безжалостная сцена очень оправдана. Сейчас этих преступлений становится слишком много, во всем мире, и мне кажется, что Толстой это предвидел. Но мне хочется соединить оба варианта. Митрич рассказывает Анютке о том, как он подобрал девочку, а в это время Никита с матерью убивают родившегося ребенка. Я говорю об этом, а сам думаю, что зрителю трудно будет перенести такую сцену. Физически никто никого не душит, но сам текст: «Иди, прижми его доской…» - это уже вызывает страх.
Толстой пишет дальше несколько реплик – когда Никита выходит в ужасе, произнося бессвязные слова, мать отправляет его, говорит «уйди, мы сами справимся», - мы должны понять, что у Никиты помутился разум. И если это так, тогда финал – это обращение к Богу полубезумного человека. Его можно сравнить с Кисельниковым в «Пучине» Островского. Покаяние Никиты – не показное, не демонстративное, слова о своей вине рождаются у него в душе.
Попробуем понять, к чему призывал Толстой. Он был отлучен от церкви, его не принимало общество, и все равно он стал одним из главных духовных ориентиров России. Толстой, Достоевский, Чехов, Островский – те столпы, на которых держится русская культура. Их главные темы – совесть, нравственность – присутствуют в каждом произведении. И для нас эти писатели навсегда останутся самыми главными, потому что они позволяют каждому из нас заглянуть в свою душу, увидеть и себя, и окружающий мир при свете Истины.
17.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: МЫ ЯВЛЯЕМСЯ СВИДЕТЕЛЯМИ ВЕЛИКОГО СОБЫТИЯ
Подписание Акта о каноническом общении прокомментировал руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
ЮРИЙ СОЛОМИН: МЫ ЯВЛЯЕМСЯ СВИДЕТЕЛЯМИ ВЕЛИКОГО СОБЫТИЯ
Подписание Акта о каноническом общении прокомментировал руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
СОЛОМИН: Это великое дело — объединение Церквей. Еще в 90-м году, когда мы приезжали в Израиль, мы чувствовали это: были «красная» и «белая» церкви. Это было, когда театр был на гастролях. Как-то так случилось, что мы случайно забрели в «белую» церковь. Там настоятелем был отец Алексей. И у нас тоже был отец Алексей, мы пригласили его на спектакль «Вишневый сад». Группа у нас была в «красной» церкви, и отца Алексея пригласили тоже на «Вишневый сад». Так случилось, что посадили их рядом.
Они не были дружны, честно говоря. Я наблюдал за их реакцией: один знает Россию, он родился в ней, другой — русский, он видел ее только на сцене. Самое интересное, что после спектакля они ушли вдвоем. Потом мы посещали и одну епархию, и другую, иногда даже становилось как-то неудобно и тем, и другим, и нам — третьим. Теперь и им хорошо и, прихожанам, которые находятся в приходе, Церкви теперь едины. За каждой из этих Церквей существует не одна тысяча людей, которые тоже подали и протянули руку друг другу. Мне кажется, что в XXI веке это будет одно из великих событий, свидетелями которого мы являемся.
Радио «Маяк», 17.05.2007
Подписание Акта о каноническом общении прокомментировал руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
СОЛОМИН: Это великое дело — объединение Церквей. Еще в 90-м году, когда мы приезжали в Израиль, мы чувствовали это: были «красная» и «белая» церкви. Это было, когда театр был на гастролях. Как-то так случилось, что мы случайно забрели в «белую» церковь. Там настоятелем был отец Алексей. И у нас тоже был отец Алексей, мы пригласили его на спектакль «Вишневый сад». Группа у нас была в «красной» церкви, и отца Алексея пригласили тоже на «Вишневый сад». Так случилось, что посадили их рядом.
Они не были дружны, честно говоря. Я наблюдал за их реакцией: один знает Россию, он родился в ней, другой — русский, он видел ее только на сцене. Самое интересное, что после спектакля они ушли вдвоем. Потом мы посещали и одну епархию, и другую, иногда даже становилось как-то неудобно и тем, и другим, и нам — третьим. Теперь и им хорошо и, прихожанам, которые находятся в приходе, Церкви теперь едины. За каждой из этих Церквей существует не одна тысяча людей, которые тоже подали и протянули руку друг другу. Мне кажется, что в XXI веке это будет одно из великих событий, свидетелями которого мы являемся.
Радио «Маяк», 17.05.2007
03.05.2007
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
«Пресса о гастролях Малого театра»
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
«Пресса о гастролях Малого театра»
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра. На сцене филармонии прославленный коллектив представил спектакли «Горе от ума» Грибоедова, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского и «Тайны Мадридского двора» Скриба.
На встречу с тюменскими журналистами пришли художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин, народная артистка СССР Элина Быстрицкая, народные артисты России Александр Ермаков, Борис Клюев, Александр Клюквин, Владимир Бейлис и заслуженный артист России Глеб Подгородинский.
«В Екатеринбург, тогда Свердловск, мы приезжали двадцать шесть лет назад, — вспоминает Юрий Соломин. — А в Тюмени Малый театр не был никогда. Никогда!» Поводом для приезда послужил необычный юбилей, выпавший на нынешний сезон.
«В 2006 году исполнилось 250 лет российскому национальному театру, — продолжает Соломин. — Дело в том, что в 1756 году указом императрицы Елизаветы Петровны был создан государственный театр — тогда он назывался императорским. Таких театров было всего два: Александринка в Санкт- Петербурге и Малый театр в Москве. Поэтому отсчет государственности театра, как принято считать, идет от этой даты — 30 августа 1756 года.
Когда мы на эту тему разговаривали с президентом, он сказал: «Это должен быть праздник всего российского театра». Вместе с Александринкой мы выдвинули такую идею: кому-то из нас проехать от Владивостока до центра России, а кому-то — от Калининграда. Выбирая точку, в которой наши маршруты должны сойтись, мы говорили о вашем регионе — Свердловск, Новосибирск, Тюмень...
Идея была поддержана на самом высоком уровне. Но как всегда, чего-то не хватило... Пришлось ограничиться отдельными выездами, и за основу мы взяли район, в котором рассчитывали воссоединиться».
Гастроли состоялись во многом благодаря генеральному спонсору юбилея — Сбербанку России, с которым Малый театр надеется дружить и дальше. У старейшего московского театра, из века государственного, прежде спонсоров не бывало. Но Сбербанк, сам исторически возросший под рукой государства, — наиболее подходящий покровитель для национального театра... И все же худруку Малого хочется верить, что система государственных репертуарных театров — предмет гордости для России и зависти для зарубежных коллег — не будет разрушена.
Соломин — решительный противник театральной реформы. «Все до сих пор завидуют комплектации российского театра, потому что создать труппу — не речку перейти. 250 лет создавалась труппа Александринки, которая уже почти вымерла, и Малого театра, которая еще осталась и приехала к вам».
Школу творит преемственность. И если говорят, что «Островский, как эталон, идет в Малом театре», и Юрию Соломину не стыдно сказанное повторить, так это оттого, что Островский писал роли, имея в виду актеров Малого; Островского в Малом играли еще при жизни драматурга и под его руководством, по его науке, позже — ведомые опытом и примером тех, кто эту науку впитал, учась и перенимая друг у друга самый дух русского театра... «Я учился у Веры Пашенной, Пашенная училась у Александра Ленского, а Ленский был первый режиссер-педагог России».
У нынешнего «золотого» поколения Малого театра — свои ученики, которым они передают то, что умеют сами, и в учебных классах, и на сцене.
Молодые же дорожат возможностью учиться. Рассуждая об антрепризе, Глеб Подгородинский, исполнитель роли Чацкого в «Горе от ума», настаивает: только репертуарный театр дает молодому актеру возможность творческого роста. Пусть из года в год приходится играть в эпизодах... Это, оказывается, не так плохо, как многие считают. «В антрепризе действует система кастинга, — объясняет актер. — Ты пробуешься на роль, и тебе надо сразу показать результат, сделать максимум того, на что ты способен. Некоторым артистам это удается, но многим — нет.
Что касается меня, то не будь Малого театра, не будь той дистанции, которую мне пришлось пройти... сразу после института я не смог бы сыграть большую роль. И даже небольшую. Я в театре тринадцать лет, и у меня все шло постепенно, по нарастающей. Я играл в эпизодах, в массовке, и только на шестой-седьмой год получил большую роль. Если бы не было этих лет в театре, не было учебы, если бы я не варился в театре, не смотрел из-за кулис на старших товарищей, я бы не смог работать».
Корифеи щедро делятся опытом, знаниями и трепетным отношением к профессии со студентами и младшими коллегами, а те увозят с собой драгоценный дар в разные концы страны... Выяснилось, что актриса Тюменского театра драмы Елена Самохина — ученица Элины Быстрицкой.
Звездная актриса объясняет: наследие мастеров старой школы по сей день живо в Малом, потому что он был и остается актерским театром. Во главе коллектива с самого его рождения, как правило, стояли актеры, и это еще одна традиция, которую удалось сохранить до наших дней.
Должность художественного руководителя появилась в Малом театра недавно — немногим больше двадцати лет назад, первым ее занял народный артист СССР Михаил Царев, потом — Юрий Соломин...
«Если актер возглавляет труппу и актерский ансамбль, то актерам от этого не хуже, а лучше», — подчеркивает Быстрицкая. Именитые коллеги поддерживают Элину Авраамовну: во- первых, играя на одной сцене с худруком, легче противостоять диктату сторонних режиссеров: «У меня один начальник, да и тот мой партнер по сцене»; во-вторых, начальник этот не понаслышке знает, что нужно актеру, к чему он стремится, чем дорожит: «Актер актера всегда поймет».
Соломин, например, отлично понимает, как для актера важно сниматься в кино. «Когда Юрий Мефодьевич стал художественным руководителем Малого театра, — рассказывает Борис Клюев, — все актеры облегченно вздохнули, потому что он сам снимающийся актер, и с ним всегда можно по этому поводу договориться. Не знаю, как молодое поколение актеров, но старшее всегда договаривалось, и Юрий Мефодьевич всегда отпускал, а мы никогда его не подводили.
У молодежи с этим посложнее, они еще не умеют распределять силы, и иногда делают не очень правильный выбор в пользу кинематографа, не понимая, что участие в сериале — одноразовое. Иногда они уходят из театра для того, чтобы сыграть в сериале, думая, может быть, о своей карьере, но не о своей творческой жизни. Ведь любой сериал заканчивается, и неизвестно, что будет дальше, а театр — это дом, в котором ты живешь каждый день. Репетируешь каждый день, участвуешь в спектаклях каждый день, и как профессионал ты растешь именно в театре, а не в кинематографе». Однажды произошел немыслимый в другом театре случай: актер рвался на съемки до такой степени, что Соломин, дабы его отпустить, затеял даже перестановки в репертуаре, собираясь заменить спектакль, в котором тот был занят, другим. Актер не поехал, решив, что замена спектакля обойдется театру слишком дорого. Но то происшествие памятно ему до сих пор...
Худрук тут же объяснил свою уступчивость целесообразностью: «Бывают действительно хорошие роли, и я прекрасно понимаю, что кино или телевидение — это в том числе реклама театру, а если роль яркая, если артист популярен, то это опять же плюс для театра».
К антрепризе «как нормальному жизненному явлению» Соломин вполне лоялен, правда, сам в антрепризных спектаклях не участвовал ни разу, хотя предложения получал, и неплохие. Мэтр убежден: антреприза театру репертуарному не ровня и достойной заменой ему стать не может, хотя такую перспективу время от времени предрекают иные деятели сцены.
«Антреприза бывает разная. Все зависит от постановки, от режиссера, от компании, которая подобралась, от самого актера. Иногда играют люди с известными фамилиями, а впечатление... Но есть и хорошие спектакли. Есть честное исполнение. Если в антрепризе заняты Фрейндлих, или Чурикова, или Басилашвили, то это другой класс, другой уровень, ибо Фрейндлих отвечает за свою фамилию. Хочет зритель посмотреть на живую Муравьеву? Пожалуйста! Муравьева отвечает за себя, потому что потом она играет роли в Малом театре. Но играет она здесь, уверяю вас, не так, как в антрепризе...»
Борис Клюев поначалу участвовал в антрепризных спектаклях, потом перестал, рассудив для себя, что все плюсы, которые актеру дает антреприза, он получит, снимаясь в кино, а минусов тем самым избежит: «Антреприза мне на сегодняшний день не интересна. Она не удовлетворяет меня ни творчески, ни материально, потому что связана, к сожалению, с очень большими потерями времени и здоровья — надо куда-то ехать, не спать ночь... Я работаю в репертуарном театре, мне этого тренажа вполне хватает, а кино дает мне те же деньги и необходимую популярность».
Он тоже за репертуарный театр — с долговременным планом, с продуманной репертуарной политикой, ориентированной на конкретных актеров, что обеспечивает почву для развития, роста и новых творческих достижений.
«Антреприза — это совершенно иное. Основная задача тут все-таки заработать деньги. Для этого нужны пьеса, режиссер и лицо. Обезьяна, как говорят актеры между собой. Если антреприза не получается, не дает нужного денежного эффекта, она умирает. А спектакль репертуарного театра может расти, он рассчитан на длительную дистанцию».
Впрочем, каждый вправе делать собственный выбор. «Моя подруга, очень хорошая актриса Таня Васильева, ушла из репертуарного театра и занимается только антрепризой. Ей нужны деньги. У нее двое детей, она дочери купила квартиру, сыну купила квартиру. Она поставила себе такую задачу, хотя я лично считаю, что это неверно. Но у каждого человека есть выбор...»
Увы, драматургия, к которой обращается антреприза, часто далека от высоких образцов. Пьесы-однодневки выпархивают из-под торопливого пера и, подергав крылышками, исчезают с глаз.
Малый театр отдает предпочтение вечной классике. Зритель рад. «Горе от ума» идет у нас семь лет, и на него в Москве довольно трудно попасть», — отмечает Соломин.
К гастролям в Малом тоже относятся серьезно, не то что в иной антрепризе... бывает, устроитель изрядно потратился, распродал билеты, а спектакль приходится отменять, потому что у ведущего артиста изменились планы. У него съемка, которая растянется на месяцы, а потом ему сделают более выгодное предложение...
«У нас во время гастролей никто никуда не уезжает. Даже на съемки. Сейчас у нас положение сложное. Сюда приехало довольно много актеров в возрасте и не очень здоровых. И мы не имеем права сорвать спектакль. Придут люди, а мы: ой, извините, он не прилетел. Аэрофлот ни за что не отвечает. Мы отвечаем перед зрителем».
Гастроли артистам будто бы и не в тягость. «И у меня возникает ощущение праздника каждый раз, как я прихожу на спектакль, — уверяет Элина Быстрицкая, — независимо от того, насколько это сложно, насколько условия за кулисами не соответствуют тому, к чему мы привыкли... У нас потрясающий дом в Малом театре, и у нас потрясающий репертуар. Классика русская и зарубежная».
А классика требует уважительного отношения. Как художественный руководитель и как актер Юрий Соломин не приемлет формальных режиссерских изысков, эпатажа ради эпатажа, а тем более ради кассовых сборов. Отказывается признавать художественный поиск за гранью приличий, нормы и понимания.
«Когда приходит режиссер и начинает диктовать артисту: «Вот в ту дверь входи и — на карачках... « Артист говорит: «А почему на карачках-то?» — «Ну, это ты потом поймешь. Давайте, давайте, решим это!» Где-то актер, может, и выполняет указание. Но не у нас. У нас артист приходит и говорит: «Я на карачках у этого режиссера не выйду. Увольняйте меня». Мы убираем режиссера. Почему? Потому что должна быть естественность. Вообще режиссер должен быть в первую очередь педагогом.
Вот Станиславский и Немирович-Данченко были прежде всего создателями театра, педагогами, они собирали труппу, они ее воспитывали. Они вместе отдыхали, вместе делали капустники и так далее. Это была учеба.
А сейчас режиссер думает: как бы раздеть актрису? Или лучше актера. Мало одного. Пять, десять. Пусть все сразу выйдут. Вот против этого мы категорически! Мы разденем тогда режиссера и пустим его на театральную площадь голым. Потому что ни Островский, ни Мольер, ни Шекспир, ни Пиранделло этого не писали. Это не нужно. Иначе пропадает смысл. Зритель смотрит на другое место. И головка у него не работает.
Вспомните, Гоголь написал: «Дорогих лекарств мы не употребляем. Простой человек если выживет, он и так выживет, а если умрет, то и так умрет». Землянику у нас играет Александр Клюквин. Я ему в свое время говорил: «Как можно меньше интонаций. Скажи просто». В зале хохот. Почему? Он очень похож на одного всем известного министра. И зритель это понимает. И он страшно доволен тем, что он понял. И что мы этого министра употребили... Другой министр пришел и так хохотал... Говорит: «Я обязательно всех приведу, пусть посмотрят». Не потому что мы это гениально сделали. Это гениально написано. Это ассоциации. Ассоциации!
Нам говорят: почему вы не ставите современность? Да потому что я матом ругаюсь лучше, чем Пресняковы или Коляда! Я старше, я вырос в Чите. Там у нас знаете сколько лагерей было? Но это не значит, что надо платить деньги, чтобы посмотреть, как на сцене ругаются матом. Зайди в троллейбус — и получишь. Это не искусство.
Почему мы говорим так откровенно? Мы боремся...
Порой от борьбы устаешь. И тогда хочется сбежать от проблем, от людей, от споров, от суеты — туда, где тихо, покойно, вольно...»
«Если у меня есть полтора дня, жена грузит мне еду, и я еду на дачу. Глажу собак... А, поскольку они не говорят, но все понимают, то я, когда хочу, с ними разговариваю. Смотрю на небо, смотрю на елки, на березы, у меня возникают мысли о создании всего этого. Потом я захожу в дом, у меня старый сруб... Там тепло, я достаю еду, разогреваю, ем, смотрю телевизор, прихожу в ужас и опять иду на воздух. И так бесконечно целый день. Я молчу. Это прекрасно. Организм восстанавливается. Но, к сожалению, больше полутора дней не получается. Если бы недельку так...»
Есть люди, которые считают, что Малый отстал от времени. Возможно, однажды перемены придут и сюда. Не стоит исключать даже того, что когда-нибудь здесь победит режиссерский театр. Или Малому удастся устоять на собственном пути, осторожно сверяя каждое новшество, которое он готовится принять, — без этого тоже не обойтись, — с незыблемыми принципами русского реалистического театра?...
Малый театр не отказывает в сотрудничестве современным, молодым режиссерам и художникам с фантазией. Если находят фантазию конструктивной, соответствующей позиции театра и... стилистике зала.
Декорации к «Горю от ума», а также к спектаклям «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского и «Мнимый больной» Мольера делал художник Александр Боровский. «Мы говорили ему: у нас старый театр, императорский, зал небольшой, очень компактный, с хорошей акустикой, отделан золотом, серебром, бархатом... Три стула тут не срабатывают. Все равно что на прием к президенту прийти в джинсах и майке». Боровский постарался учесть пожелания театра и, сделав декорации к «Мнимому больному», наконец полностью попал в точку — Соломин в знак высшей похвалы предложил показывать одни декорации, без актеров...
Поставил «Горе от ума» Сергей Женовач, который создал спектакль, названный одновременно традиционным и новаторским. «Женовач какое-то время был без работы. Он очень хороший педагог, и мы его пригласили. Он из группы молодых режиссеров, но стоит в стороне от тех, у кого на четвереньках входят в двери. Теперь у него новый театр, который он сделал со своими студентами, совершенно другой по качеству. Это та школа русского театра, о которой можно мечтать. Он хороший педагог и прекрасный режиссер. И как только он сделает репертуар в своем театре, он опять будет ставить у нас, потому что он не мыслит себя без постановок в крупном театре. «Горе от ума» у Женовача как будто то же, что всегда, но в то же время не то. Декораций немного — ровно столько, чтобы передать атмосферу прихожей, гостиной, тайной встречи, приватной беседы, бала... Белые плоскости перемещаются, поворачиваются, открываются и закрываются, создавая нужное пространство, само по себе условное. Но плоскости эти не голы, не мертвы, они — поле для игры цвета, света и тени, которые передают настроение, сообщают условному пространству глубину, или резкость, или насыщенность, или, напротив, пустоту... подчеркивают напряженность действия, остроту момента, иллюстрируют состояние героев...
Женович сместил акценты. Чацкий, в котором мы со школы привыкли видеть прежде всего обличителя лицемерия, косности, пустословия, чинопочитания и карьеризма, предстает не печальным духом изгнанья в тоге социального протеста, а метущимся влюбленным, глубоко раненным оттого, что пылкий порыв его остался неразделенным, что обманулся он в чувствах и надеждах... Чацкий Глеба Подгородинского не такой, какого мы ждем увидеть, и это поначалу смущает. Он застенчив, неловок, резок в движениях, почти нелеп и впрямь кажется немного шутом, это впечатление усиливает и его манера говорить, далекая от пафосности трибуна.
Он живой человек — всего лишь человек со своими заблуждениями, причудами, слабостями. Глядя на него, вдруг понимаешь то, что прежде ускользало, заслоненное шеренгами «правильных» слов из школьного учебника. Приходит в голову, что Чацкий — человек настроения, покинувший юную девушку, в чьем сердце только что расцвело первое чувство, чья жажда любви осталась неутоленной, потому что милый ее возжелал повидать мир и умчался в дальние дали, не сказав, когда вернется... И вот он объявляется через три года со страстными признаниями на устах, будто ушел лишь вчера. Этого она тоже не может простить ему — того, что исчез, когда она хотела любить, и ей пришлось оделить своей нежностью того, кто менее достоин, но зато неизменно рядом.
Софью в исполнении молодой актрисы Ольги Молочной совсем не хочется винить в бессердечии, сколь бы жестокой ни была сыгранная ею «шутка»... Непонятая, брошенная, оскорбленная, обманутая, опозоренная, она остается воплощением «милого образа», какие бы удары и обвинения ни сыпались на нее.
Восторг публики снискал Скалозуб Виктора Низового — большой колоритный солдафон. Впрочем, неинтересных персонажей на сцене не было. Князь и княгиня Тугоуховские, графиня Хрюмина, Горич, Наталья Дмитриевна, горничная Лиза, Репетилов... Почему я не говорю об Анфисе Ниловне Хлестовой в исполнении Элины Быстрицкой и Павле Афанасьевиче Фамусове, которого сыграл Юрий Соломин? Да потому, что были они блестящи, как и следовало ожидать...
А после спектакля со сцены прозвучало загадочное и невероятное обещание — каждые три года радовать тюменцев встречей со спектаклями Малого театра. И понимая, что это слишком хорошо... слишком трудноосуществимо, нескоро, чтобы быть правдой, все же позволим себе помечтать — вдруг да сбудется?
Автор: Кира КАЛИНИНА
Источник: Сибирский посад
Дата: 23.04.2007
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра. На сцене филармонии прославленный коллектив представил спектакли «Горе от ума» Грибоедова, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского и «Тайны Мадридского двора» Скриба.
На встречу с тюменскими журналистами пришли художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин, народная артистка СССР Элина Быстрицкая, народные артисты России Александр Ермаков, Борис Клюев, Александр Клюквин, Владимир Бейлис и заслуженный артист России Глеб Подгородинский.
«В Екатеринбург, тогда Свердловск, мы приезжали двадцать шесть лет назад, — вспоминает Юрий Соломин. — А в Тюмени Малый театр не был никогда. Никогда!» Поводом для приезда послужил необычный юбилей, выпавший на нынешний сезон.
«В 2006 году исполнилось 250 лет российскому национальному театру, — продолжает Соломин. — Дело в том, что в 1756 году указом императрицы Елизаветы Петровны был создан государственный театр — тогда он назывался императорским. Таких театров было всего два: Александринка в Санкт- Петербурге и Малый театр в Москве. Поэтому отсчет государственности театра, как принято считать, идет от этой даты — 30 августа 1756 года.
Когда мы на эту тему разговаривали с президентом, он сказал: «Это должен быть праздник всего российского театра». Вместе с Александринкой мы выдвинули такую идею: кому-то из нас проехать от Владивостока до центра России, а кому-то — от Калининграда. Выбирая точку, в которой наши маршруты должны сойтись, мы говорили о вашем регионе — Свердловск, Новосибирск, Тюмень...
Идея была поддержана на самом высоком уровне. Но как всегда, чего-то не хватило... Пришлось ограничиться отдельными выездами, и за основу мы взяли район, в котором рассчитывали воссоединиться».
Гастроли состоялись во многом благодаря генеральному спонсору юбилея — Сбербанку России, с которым Малый театр надеется дружить и дальше. У старейшего московского театра, из века государственного, прежде спонсоров не бывало. Но Сбербанк, сам исторически возросший под рукой государства, — наиболее подходящий покровитель для национального театра... И все же худруку Малого хочется верить, что система государственных репертуарных театров — предмет гордости для России и зависти для зарубежных коллег — не будет разрушена.
Соломин — решительный противник театральной реформы. «Все до сих пор завидуют комплектации российского театра, потому что создать труппу — не речку перейти. 250 лет создавалась труппа Александринки, которая уже почти вымерла, и Малого театра, которая еще осталась и приехала к вам».
Школу творит преемственность. И если говорят, что «Островский, как эталон, идет в Малом театре», и Юрию Соломину не стыдно сказанное повторить, так это оттого, что Островский писал роли, имея в виду актеров Малого; Островского в Малом играли еще при жизни драматурга и под его руководством, по его науке, позже — ведомые опытом и примером тех, кто эту науку впитал, учась и перенимая друг у друга самый дух русского театра... «Я учился у Веры Пашенной, Пашенная училась у Александра Ленского, а Ленский был первый режиссер-педагог России».
У нынешнего «золотого» поколения Малого театра — свои ученики, которым они передают то, что умеют сами, и в учебных классах, и на сцене.
Молодые же дорожат возможностью учиться. Рассуждая об антрепризе, Глеб Подгородинский, исполнитель роли Чацкого в «Горе от ума», настаивает: только репертуарный театр дает молодому актеру возможность творческого роста. Пусть из года в год приходится играть в эпизодах... Это, оказывается, не так плохо, как многие считают. «В антрепризе действует система кастинга, — объясняет актер. — Ты пробуешься на роль, и тебе надо сразу показать результат, сделать максимум того, на что ты способен. Некоторым артистам это удается, но многим — нет.
Что касается меня, то не будь Малого театра, не будь той дистанции, которую мне пришлось пройти... сразу после института я не смог бы сыграть большую роль. И даже небольшую. Я в театре тринадцать лет, и у меня все шло постепенно, по нарастающей. Я играл в эпизодах, в массовке, и только на шестой-седьмой год получил большую роль. Если бы не было этих лет в театре, не было учебы, если бы я не варился в театре, не смотрел из-за кулис на старших товарищей, я бы не смог работать».
Корифеи щедро делятся опытом, знаниями и трепетным отношением к профессии со студентами и младшими коллегами, а те увозят с собой драгоценный дар в разные концы страны... Выяснилось, что актриса Тюменского театра драмы Елена Самохина — ученица Элины Быстрицкой.
Звездная актриса объясняет: наследие мастеров старой школы по сей день живо в Малом, потому что он был и остается актерским театром. Во главе коллектива с самого его рождения, как правило, стояли актеры, и это еще одна традиция, которую удалось сохранить до наших дней.
Должность художественного руководителя появилась в Малом театра недавно — немногим больше двадцати лет назад, первым ее занял народный артист СССР Михаил Царев, потом — Юрий Соломин...
«Если актер возглавляет труппу и актерский ансамбль, то актерам от этого не хуже, а лучше», — подчеркивает Быстрицкая. Именитые коллеги поддерживают Элину Авраамовну: во- первых, играя на одной сцене с худруком, легче противостоять диктату сторонних режиссеров: «У меня один начальник, да и тот мой партнер по сцене»; во-вторых, начальник этот не понаслышке знает, что нужно актеру, к чему он стремится, чем дорожит: «Актер актера всегда поймет».
Соломин, например, отлично понимает, как для актера важно сниматься в кино. «Когда Юрий Мефодьевич стал художественным руководителем Малого театра, — рассказывает Борис Клюев, — все актеры облегченно вздохнули, потому что он сам снимающийся актер, и с ним всегда можно по этому поводу договориться. Не знаю, как молодое поколение актеров, но старшее всегда договаривалось, и Юрий Мефодьевич всегда отпускал, а мы никогда его не подводили.
У молодежи с этим посложнее, они еще не умеют распределять силы, и иногда делают не очень правильный выбор в пользу кинематографа, не понимая, что участие в сериале — одноразовое. Иногда они уходят из театра для того, чтобы сыграть в сериале, думая, может быть, о своей карьере, но не о своей творческой жизни. Ведь любой сериал заканчивается, и неизвестно, что будет дальше, а театр — это дом, в котором ты живешь каждый день. Репетируешь каждый день, участвуешь в спектаклях каждый день, и как профессионал ты растешь именно в театре, а не в кинематографе». Однажды произошел немыслимый в другом театре случай: актер рвался на съемки до такой степени, что Соломин, дабы его отпустить, затеял даже перестановки в репертуаре, собираясь заменить спектакль, в котором тот был занят, другим. Актер не поехал, решив, что замена спектакля обойдется театру слишком дорого. Но то происшествие памятно ему до сих пор...
Худрук тут же объяснил свою уступчивость целесообразностью: «Бывают действительно хорошие роли, и я прекрасно понимаю, что кино или телевидение — это в том числе реклама театру, а если роль яркая, если артист популярен, то это опять же плюс для театра».
К антрепризе «как нормальному жизненному явлению» Соломин вполне лоялен, правда, сам в антрепризных спектаклях не участвовал ни разу, хотя предложения получал, и неплохие. Мэтр убежден: антреприза театру репертуарному не ровня и достойной заменой ему стать не может, хотя такую перспективу время от времени предрекают иные деятели сцены.
«Антреприза бывает разная. Все зависит от постановки, от режиссера, от компании, которая подобралась, от самого актера. Иногда играют люди с известными фамилиями, а впечатление... Но есть и хорошие спектакли. Есть честное исполнение. Если в антрепризе заняты Фрейндлих, или Чурикова, или Басилашвили, то это другой класс, другой уровень, ибо Фрейндлих отвечает за свою фамилию. Хочет зритель посмотреть на живую Муравьеву? Пожалуйста! Муравьева отвечает за себя, потому что потом она играет роли в Малом театре. Но играет она здесь, уверяю вас, не так, как в антрепризе...»
Борис Клюев поначалу участвовал в антрепризных спектаклях, потом перестал, рассудив для себя, что все плюсы, которые актеру дает антреприза, он получит, снимаясь в кино, а минусов тем самым избежит: «Антреприза мне на сегодняшний день не интересна. Она не удовлетворяет меня ни творчески, ни материально, потому что связана, к сожалению, с очень большими потерями времени и здоровья — надо куда-то ехать, не спать ночь... Я работаю в репертуарном театре, мне этого тренажа вполне хватает, а кино дает мне те же деньги и необходимую популярность».
Он тоже за репертуарный театр — с долговременным планом, с продуманной репертуарной политикой, ориентированной на конкретных актеров, что обеспечивает почву для развития, роста и новых творческих достижений.
«Антреприза — это совершенно иное. Основная задача тут все-таки заработать деньги. Для этого нужны пьеса, режиссер и лицо. Обезьяна, как говорят актеры между собой. Если антреприза не получается, не дает нужного денежного эффекта, она умирает. А спектакль репертуарного театра может расти, он рассчитан на длительную дистанцию».
Впрочем, каждый вправе делать собственный выбор. «Моя подруга, очень хорошая актриса Таня Васильева, ушла из репертуарного театра и занимается только антрепризой. Ей нужны деньги. У нее двое детей, она дочери купила квартиру, сыну купила квартиру. Она поставила себе такую задачу, хотя я лично считаю, что это неверно. Но у каждого человека есть выбор...»
Увы, драматургия, к которой обращается антреприза, часто далека от высоких образцов. Пьесы-однодневки выпархивают из-под торопливого пера и, подергав крылышками, исчезают с глаз.
Малый театр отдает предпочтение вечной классике. Зритель рад. «Горе от ума» идет у нас семь лет, и на него в Москве довольно трудно попасть», — отмечает Соломин.
К гастролям в Малом тоже относятся серьезно, не то что в иной антрепризе... бывает, устроитель изрядно потратился, распродал билеты, а спектакль приходится отменять, потому что у ведущего артиста изменились планы. У него съемка, которая растянется на месяцы, а потом ему сделают более выгодное предложение...
«У нас во время гастролей никто никуда не уезжает. Даже на съемки. Сейчас у нас положение сложное. Сюда приехало довольно много актеров в возрасте и не очень здоровых. И мы не имеем права сорвать спектакль. Придут люди, а мы: ой, извините, он не прилетел. Аэрофлот ни за что не отвечает. Мы отвечаем перед зрителем».
Гастроли артистам будто бы и не в тягость. «И у меня возникает ощущение праздника каждый раз, как я прихожу на спектакль, — уверяет Элина Быстрицкая, — независимо от того, насколько это сложно, насколько условия за кулисами не соответствуют тому, к чему мы привыкли... У нас потрясающий дом в Малом театре, и у нас потрясающий репертуар. Классика русская и зарубежная».
А классика требует уважительного отношения. Как художественный руководитель и как актер Юрий Соломин не приемлет формальных режиссерских изысков, эпатажа ради эпатажа, а тем более ради кассовых сборов. Отказывается признавать художественный поиск за гранью приличий, нормы и понимания.
«Когда приходит режиссер и начинает диктовать артисту: «Вот в ту дверь входи и — на карачках... « Артист говорит: «А почему на карачках-то?» — «Ну, это ты потом поймешь. Давайте, давайте, решим это!» Где-то актер, может, и выполняет указание. Но не у нас. У нас артист приходит и говорит: «Я на карачках у этого режиссера не выйду. Увольняйте меня». Мы убираем режиссера. Почему? Потому что должна быть естественность. Вообще режиссер должен быть в первую очередь педагогом.
Вот Станиславский и Немирович-Данченко были прежде всего создателями театра, педагогами, они собирали труппу, они ее воспитывали. Они вместе отдыхали, вместе делали капустники и так далее. Это была учеба.
А сейчас режиссер думает: как бы раздеть актрису? Или лучше актера. Мало одного. Пять, десять. Пусть все сразу выйдут. Вот против этого мы категорически! Мы разденем тогда режиссера и пустим его на театральную площадь голым. Потому что ни Островский, ни Мольер, ни Шекспир, ни Пиранделло этого не писали. Это не нужно. Иначе пропадает смысл. Зритель смотрит на другое место. И головка у него не работает.
Вспомните, Гоголь написал: «Дорогих лекарств мы не употребляем. Простой человек если выживет, он и так выживет, а если умрет, то и так умрет». Землянику у нас играет Александр Клюквин. Я ему в свое время говорил: «Как можно меньше интонаций. Скажи просто». В зале хохот. Почему? Он очень похож на одного всем известного министра. И зритель это понимает. И он страшно доволен тем, что он понял. И что мы этого министра употребили... Другой министр пришел и так хохотал... Говорит: «Я обязательно всех приведу, пусть посмотрят». Не потому что мы это гениально сделали. Это гениально написано. Это ассоциации. Ассоциации!
Нам говорят: почему вы не ставите современность? Да потому что я матом ругаюсь лучше, чем Пресняковы или Коляда! Я старше, я вырос в Чите. Там у нас знаете сколько лагерей было? Но это не значит, что надо платить деньги, чтобы посмотреть, как на сцене ругаются матом. Зайди в троллейбус — и получишь. Это не искусство.
Почему мы говорим так откровенно? Мы боремся...
Порой от борьбы устаешь. И тогда хочется сбежать от проблем, от людей, от споров, от суеты — туда, где тихо, покойно, вольно...»
«Если у меня есть полтора дня, жена грузит мне еду, и я еду на дачу. Глажу собак... А, поскольку они не говорят, но все понимают, то я, когда хочу, с ними разговариваю. Смотрю на небо, смотрю на елки, на березы, у меня возникают мысли о создании всего этого. Потом я захожу в дом, у меня старый сруб... Там тепло, я достаю еду, разогреваю, ем, смотрю телевизор, прихожу в ужас и опять иду на воздух. И так бесконечно целый день. Я молчу. Это прекрасно. Организм восстанавливается. Но, к сожалению, больше полутора дней не получается. Если бы недельку так...»
Есть люди, которые считают, что Малый отстал от времени. Возможно, однажды перемены придут и сюда. Не стоит исключать даже того, что когда-нибудь здесь победит режиссерский театр. Или Малому удастся устоять на собственном пути, осторожно сверяя каждое новшество, которое он готовится принять, — без этого тоже не обойтись, — с незыблемыми принципами русского реалистического театра?...
Малый театр не отказывает в сотрудничестве современным, молодым режиссерам и художникам с фантазией. Если находят фантазию конструктивной, соответствующей позиции театра и... стилистике зала.
Декорации к «Горю от ума», а также к спектаклям «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского и «Мнимый больной» Мольера делал художник Александр Боровский. «Мы говорили ему: у нас старый театр, императорский, зал небольшой, очень компактный, с хорошей акустикой, отделан золотом, серебром, бархатом... Три стула тут не срабатывают. Все равно что на прием к президенту прийти в джинсах и майке». Боровский постарался учесть пожелания театра и, сделав декорации к «Мнимому больному», наконец полностью попал в точку — Соломин в знак высшей похвалы предложил показывать одни декорации, без актеров...
Поставил «Горе от ума» Сергей Женовач, который создал спектакль, названный одновременно традиционным и новаторским. «Женовач какое-то время был без работы. Он очень хороший педагог, и мы его пригласили. Он из группы молодых режиссеров, но стоит в стороне от тех, у кого на четвереньках входят в двери. Теперь у него новый театр, который он сделал со своими студентами, совершенно другой по качеству. Это та школа русского театра, о которой можно мечтать. Он хороший педагог и прекрасный режиссер. И как только он сделает репертуар в своем театре, он опять будет ставить у нас, потому что он не мыслит себя без постановок в крупном театре. «Горе от ума» у Женовача как будто то же, что всегда, но в то же время не то. Декораций немного — ровно столько, чтобы передать атмосферу прихожей, гостиной, тайной встречи, приватной беседы, бала... Белые плоскости перемещаются, поворачиваются, открываются и закрываются, создавая нужное пространство, само по себе условное. Но плоскости эти не голы, не мертвы, они — поле для игры цвета, света и тени, которые передают настроение, сообщают условному пространству глубину, или резкость, или насыщенность, или, напротив, пустоту... подчеркивают напряженность действия, остроту момента, иллюстрируют состояние героев...
Женович сместил акценты. Чацкий, в котором мы со школы привыкли видеть прежде всего обличителя лицемерия, косности, пустословия, чинопочитания и карьеризма, предстает не печальным духом изгнанья в тоге социального протеста, а метущимся влюбленным, глубоко раненным оттого, что пылкий порыв его остался неразделенным, что обманулся он в чувствах и надеждах... Чацкий Глеба Подгородинского не такой, какого мы ждем увидеть, и это поначалу смущает. Он застенчив, неловок, резок в движениях, почти нелеп и впрямь кажется немного шутом, это впечатление усиливает и его манера говорить, далекая от пафосности трибуна.
Он живой человек — всего лишь человек со своими заблуждениями, причудами, слабостями. Глядя на него, вдруг понимаешь то, что прежде ускользало, заслоненное шеренгами «правильных» слов из школьного учебника. Приходит в голову, что Чацкий — человек настроения, покинувший юную девушку, в чьем сердце только что расцвело первое чувство, чья жажда любви осталась неутоленной, потому что милый ее возжелал повидать мир и умчался в дальние дали, не сказав, когда вернется... И вот он объявляется через три года со страстными признаниями на устах, будто ушел лишь вчера. Этого она тоже не может простить ему — того, что исчез, когда она хотела любить, и ей пришлось оделить своей нежностью того, кто менее достоин, но зато неизменно рядом.
Софью в исполнении молодой актрисы Ольги Молочной совсем не хочется винить в бессердечии, сколь бы жестокой ни была сыгранная ею «шутка»... Непонятая, брошенная, оскорбленная, обманутая, опозоренная, она остается воплощением «милого образа», какие бы удары и обвинения ни сыпались на нее.
Восторг публики снискал Скалозуб Виктора Низового — большой колоритный солдафон. Впрочем, неинтересных персонажей на сцене не было. Князь и княгиня Тугоуховские, графиня Хрюмина, Горич, Наталья Дмитриевна, горничная Лиза, Репетилов... Почему я не говорю об Анфисе Ниловне Хлестовой в исполнении Элины Быстрицкой и Павле Афанасьевиче Фамусове, которого сыграл Юрий Соломин? Да потому, что были они блестящи, как и следовало ожидать...
А после спектакля со сцены прозвучало загадочное и невероятное обещание — каждые три года радовать тюменцев встречей со спектаклями Малого театра. И понимая, что это слишком хорошо... слишком трудноосуществимо, нескоро, чтобы быть правдой, все же позволим себе помечтать — вдруг да сбудется?
Автор: Кира КАЛИНИНА
Источник: Сибирский посад
Дата: 23.04.2007
02.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ТЕАТР ГИБНУТЬ НЕ СОБИРАЕТСЯ!»
В последний день гастролей Малого театра в Екатеринбурге его художественный руководитель народный артист СССР Юрий Соломин появился в Доме актера, чтобы встретиться с коллегами по искусству и зрителями...
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ТЕАТР ГИБНУТЬ НЕ СОБИРАЕТСЯ!»
В последний день гастролей Малого театра в Екатеринбурге его художественный руководитель народный артист СССР Юрий Соломин появился в Доме актера, чтобы встретиться с коллегами по искусству и зрителями. Он много шутил, видно было, что чувствовал себя комфортно. Что, впрочем, неудивительно - екатеринбуржцы принимали театр с большой теплотой. И все же из зала раздался вопрос:
- Как, на ваш взгляд, прошли гастроли в Екатеринбурге?
- Если я скажу «плохо», - отшутился Юрий Мефодьевич, - представляю, что вы со мной сделаете на выходе! А если серьезно: реакция зала, она ведь разная. В Москве - одна, в Тюмени - другая, в Новосибирске - третья. Бывает, что начинаешь играть, и публика сразу включается в действие, бывает, ее приходится долго «раскачивать». Публика, которая сидит в зрительном зале, не может быть плохой. Были времена, когда в театр ходили «по коллективным заявкам», были трудные времена 1990-х, когда интерес к искусству резко упал. Теперь в театр приходят те, кто действительно этого хочет, кто в нем нуждается.
В течение ХХ века не раз раздавались пророчества, что театр обречен. Появился кинематограф, и начали кричать, что кино съест театр. Потом - что телевидение съест и театр, и кинематограф. И что?! Театр жив и гибнуть не собирается.
Другое дело - важно, в каком направлении развивается и будет развиваться театральное искусство. Александр Николаевич Островский в свое время сказал: «Без театра нет нации» - и это свое убеждение подкрепил делом. Он создал русский театр, написав для него почти 50 пьес, которые шли при его жизни, идут теперь и будут идти завтра. Театр Остров-ского, главного драматурга Малого театра, будет жить, потому что его пьесы не теряют художественного значения и актуальности.
Упомянув об актуальности русской классики, я не оговорился. Она не только поднимает вечные нравственные проблемы человеческой жизни, но и сегодня разит не в бровь, а в глаз.
Вспомните, у Островского в пьесе «На всякого мудреца довольно простоты» говорится о том, что, мол, мы куда-то идем, нас куда-то ведут, но ни мы не знаем, куда, ни те, кто ведет.
Или в «Ревизоре» у Гоголя встает попечитель богоугодных заведений Земляника и заявляет: «Лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой, если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет».
Провинциальный учитель Медведенко в чеховской «Чайке» просит: «А вот, знаете ли, описать бы в пьесе и потом сыграть на сцене, как живет наш брат-учитель. Трудно, трудно живется!» (жалованье у него всего 23 рубля).
И ничего тут режиссеру придумывать не надо. Если ищутся всяческие «придумки» и режиссер, фигурально говоря, начинает снимать штаны с персонажа, лишь бы смешнее было, значит, он просто не понимает, о чем писал драматург.
Меня как-то пригласили озвучивать фильм «Монпарнас, 19» с Жераром Филипом. А у него был хрипатый голос. Когда я пытался сделать свой голос таким же, мне режиссер сказал: мол, не надо, мы этот недостаток исправим. Я отказался от работы - «исправлять» такого артиста, как Жерар Филип!
- Ваш театр, пожалуй, единственный, который соблюдает традиции постановки русской классики...
- Для нас это принципиально. Классика составляет нашу афишу. С современной драматургией мы не встречаемся. Современное восприятие классики - это и есть для нас современная драматургия. И тут мы едины, это общая наша позиция.
А традиции у нас передаются очень бережно, от поколения к поколению. Я хочу дать вам совет: когда будете в Москве, подойдите к Малому театру, приложите руку к стене и постойте немного. Вы переживете неповторимые ощущения. Здание Малого театра имеет свою ауру, и вы почувствуете ее. Нам говорят: «Если будете делать капитальный ремонт, ни в коем случае не трогайте потолок, потому что там живут души великих актеров, начиная со Щепкина и Мочалова». Мы верим, что это действительно так, ценим и любим своих стариков.
Труппа у нас уникальная. Сегодня в ней несколько актрис, которым за 80, двое, которым за 90. О тех, кому меньше 60, и говорить не буду - это же «детский сад»! Много молодых актеров, и никакого антагонизма поколений нет. Я счастлив, что застал на этой сцене Турчанинову, Рыжову, Яблочкину. Мне жаль артистов, которые не понимают, как важно для молодых видеть высокие образцы служения искусству.
Молодых мы не обижаем. Они активно играют, многие дослужились уже до звания заслуженных артистов республики, хотя, конечно, не в званиях дело. В подтверждение этих слов расскажу вам такой анекдот. В 80-е годы, когда в Москве еще функционировала актерская биржа, из провинции приехал некий директор театра набирать артистов.Ему предлагают: «Вот у нас есть один народный артист из Удмуртии и один из Узбекистана - заслуженный». «Хорошо, хорошо, - отвечает он, - вы мне лучше одного хорошего дайте!»
- Вы привезли в Екатеринбург два спектакля, которые поставил Сергей Женовач. Как произошла встреча театра с этим замечательным режиссером?
- Это было несколько лет назад в трудный для него период. Он тогда нигде не работал и находился в довольно сложном положении. У Малого театра традиция - протягивать руку талантливому человеку, когда ему плохо. Так было с Леонидом Викторовичем Варпаховским, которого в трудный момент взял в Малый театр его тогдашний директор Михаил Иванович Царев. Так было с Леонидом Ефимовичем Хейфецем, и он поставил у нас свои лучшие спектакли, с Борисом Александровичем Львовым-Анохиным. Так же и с Женовачем. В 2000 году он поставил на нашей сцене «Горе от ума» Грибоедова, а всего - три спектакля. Потом был приглашен в МХАТ. Сейчас у него курс в ГИТИСе (Академии театрального искусства). Он часто к нам приходит...
- Любите ли вы вносить в спектакль, в роль что-то новое? Как относитесь, если это делают другие?
- Ради Христа, вносите новое, играйте! Что касается режиссерских интерпретаций, то режиссер всегда должен помнить: один, без актеров, он - дырка от бублика. Без коллектива режиссер ничего не сделает. Мы в труппе Малого театра очень ценим понятие «театр-дом». Определение это идет от Станиславского и о нем знают во всем мире. Завидуют русскому театру, потому что у нас есть стабильность труппы.
Всякий режиссер сколачивает себе компанию, поэтому и возникли понятия «Эфрос и его театр», «Ефремов и его театр», «Петр Фоменко и его театр». То же с Женовачем. Бывает, приходит в театр некий лихой товарищ и начинает командовать - заставляет артиста делать и думать так, как хочет режиссер. А тот не может, так как не понимает, чего от него хотят. Сергей Женовач так же, как Петр Фоменко, - это режиссер-педагог. Нам он пришелся ко двору.
- Какие главные проблемы вы видите в обществе и в театре и как их решать?
- Позвольте я сформулирую их, когда буду баллотироваться на пост Президента... Вообще-то у нас уже сформировалось во многом новое общество. На сегодняшний день оно заметно раздвоилось. Наверное, необходимо время, чтобы все утряслось. Что происходит с театром? То же, что с обществом. Вот пытаются провести в России театральную реформу, много о ней говорят. Даже уже надоело. Однажды на каком-то из заседаний в Союзе театральных деятелей я попросил: «Покажите мне человека, который все это первый придумал». У нас ведь привыкли ломать. Но никогда ничего ломать не надо, потому что потом все равно придется заново строить.
- Театральная молодежь обычно стремится в Москву. Стоит ли это делать и много ли в труппе Малого театра актеров из провинции?
- Мы всегда приглашали и приглашаем людей из провинции, хотя при нашем театре есть театральная школа - училище имени Щепкина, там преподают наши педагоги. Когда мы ведем набор, обязательно смотрим, откуда приехал актер.
Конечно, в Москву из провинции стремиться можно, только вопрос - зачем? Те, кто цепляется за Москву, часто оказываются в проигрыше. Я за то, чтобы молодой актер с самого начала своей карьеры включался в работу. Если в провинции обещают это, надо ехать.
Актер должен обладать любовью и уважением к профессии, которую выбрал, и она обязательно отблагодарит. Как говорила нам, студентам, Вера Николаевна Пашенная, нужно быть внутренне готовым играть, ощущать себя все время на старте. В провинции больше возможностей в профессиональном смысле встать на ноги, а потом, коли возникнет желание, и Москва, и все будет!
- У вас ведь были моменты творческого простоя. Какой путь самореализации вы выбирали, когда не было работы в театре?
- С 1966 по 1973 год - семь лет! - я фактически ничего не играл и не репетировал. Слава богу, что верю в чудеса! В те годы у меня было много работы в кино. Я и у вас в Свердловске снимался на вашей студии - в «Сильные духом», в «Кочующем фронте». Позднее, в 1980-м, снял как режиссер телефильм «Скандальное происшествие в Брикмилле» по пьесе Пристли «Скандальное происшествие с мистером Кэттлом и мисс Мун». В 1973 году сыграл в Малом театре «Пучину» Островского, потом был ввод в «Царя Федора Иоанновича» Алексея Константиновича Толстого, и покатилось, покатилось...
Я думаю, что если бы не стал артистом, то, наверное, разводил бы собак. К животным, к собакам особенно, питаю самые необъяснимые чувства. Собак у меня четыре: две девочки и два мальчика. Одну из них вы видели - она снималась со мной в «Московской саге».
Автор: Юлия МАТАФОНОВА
Источник: Уральский рабочий
Дата: 25.04.2007
В последний день гастролей Малого театра в Екатеринбурге его художественный руководитель народный артист СССР Юрий Соломин появился в Доме актера, чтобы встретиться с коллегами по искусству и зрителями. Он много шутил, видно было, что чувствовал себя комфортно. Что, впрочем, неудивительно - екатеринбуржцы принимали театр с большой теплотой. И все же из зала раздался вопрос:
- Как, на ваш взгляд, прошли гастроли в Екатеринбурге?
- Если я скажу «плохо», - отшутился Юрий Мефодьевич, - представляю, что вы со мной сделаете на выходе! А если серьезно: реакция зала, она ведь разная. В Москве - одна, в Тюмени - другая, в Новосибирске - третья. Бывает, что начинаешь играть, и публика сразу включается в действие, бывает, ее приходится долго «раскачивать». Публика, которая сидит в зрительном зале, не может быть плохой. Были времена, когда в театр ходили «по коллективным заявкам», были трудные времена 1990-х, когда интерес к искусству резко упал. Теперь в театр приходят те, кто действительно этого хочет, кто в нем нуждается.
В течение ХХ века не раз раздавались пророчества, что театр обречен. Появился кинематограф, и начали кричать, что кино съест театр. Потом - что телевидение съест и театр, и кинематограф. И что?! Театр жив и гибнуть не собирается.
Другое дело - важно, в каком направлении развивается и будет развиваться театральное искусство. Александр Николаевич Островский в свое время сказал: «Без театра нет нации» - и это свое убеждение подкрепил делом. Он создал русский театр, написав для него почти 50 пьес, которые шли при его жизни, идут теперь и будут идти завтра. Театр Остров-ского, главного драматурга Малого театра, будет жить, потому что его пьесы не теряют художественного значения и актуальности.
Упомянув об актуальности русской классики, я не оговорился. Она не только поднимает вечные нравственные проблемы человеческой жизни, но и сегодня разит не в бровь, а в глаз.
Вспомните, у Островского в пьесе «На всякого мудреца довольно простоты» говорится о том, что, мол, мы куда-то идем, нас куда-то ведут, но ни мы не знаем, куда, ни те, кто ведет.
Или в «Ревизоре» у Гоголя встает попечитель богоугодных заведений Земляника и заявляет: «Лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой, если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет».
Провинциальный учитель Медведенко в чеховской «Чайке» просит: «А вот, знаете ли, описать бы в пьесе и потом сыграть на сцене, как живет наш брат-учитель. Трудно, трудно живется!» (жалованье у него всего 23 рубля).
И ничего тут режиссеру придумывать не надо. Если ищутся всяческие «придумки» и режиссер, фигурально говоря, начинает снимать штаны с персонажа, лишь бы смешнее было, значит, он просто не понимает, о чем писал драматург.
Меня как-то пригласили озвучивать фильм «Монпарнас, 19» с Жераром Филипом. А у него был хрипатый голос. Когда я пытался сделать свой голос таким же, мне режиссер сказал: мол, не надо, мы этот недостаток исправим. Я отказался от работы - «исправлять» такого артиста, как Жерар Филип!
- Ваш театр, пожалуй, единственный, который соблюдает традиции постановки русской классики...
- Для нас это принципиально. Классика составляет нашу афишу. С современной драматургией мы не встречаемся. Современное восприятие классики - это и есть для нас современная драматургия. И тут мы едины, это общая наша позиция.
А традиции у нас передаются очень бережно, от поколения к поколению. Я хочу дать вам совет: когда будете в Москве, подойдите к Малому театру, приложите руку к стене и постойте немного. Вы переживете неповторимые ощущения. Здание Малого театра имеет свою ауру, и вы почувствуете ее. Нам говорят: «Если будете делать капитальный ремонт, ни в коем случае не трогайте потолок, потому что там живут души великих актеров, начиная со Щепкина и Мочалова». Мы верим, что это действительно так, ценим и любим своих стариков.
Труппа у нас уникальная. Сегодня в ней несколько актрис, которым за 80, двое, которым за 90. О тех, кому меньше 60, и говорить не буду - это же «детский сад»! Много молодых актеров, и никакого антагонизма поколений нет. Я счастлив, что застал на этой сцене Турчанинову, Рыжову, Яблочкину. Мне жаль артистов, которые не понимают, как важно для молодых видеть высокие образцы служения искусству.
Молодых мы не обижаем. Они активно играют, многие дослужились уже до звания заслуженных артистов республики, хотя, конечно, не в званиях дело. В подтверждение этих слов расскажу вам такой анекдот. В 80-е годы, когда в Москве еще функционировала актерская биржа, из провинции приехал некий директор театра набирать артистов.Ему предлагают: «Вот у нас есть один народный артист из Удмуртии и один из Узбекистана - заслуженный». «Хорошо, хорошо, - отвечает он, - вы мне лучше одного хорошего дайте!»
- Вы привезли в Екатеринбург два спектакля, которые поставил Сергей Женовач. Как произошла встреча театра с этим замечательным режиссером?
- Это было несколько лет назад в трудный для него период. Он тогда нигде не работал и находился в довольно сложном положении. У Малого театра традиция - протягивать руку талантливому человеку, когда ему плохо. Так было с Леонидом Викторовичем Варпаховским, которого в трудный момент взял в Малый театр его тогдашний директор Михаил Иванович Царев. Так было с Леонидом Ефимовичем Хейфецем, и он поставил у нас свои лучшие спектакли, с Борисом Александровичем Львовым-Анохиным. Так же и с Женовачем. В 2000 году он поставил на нашей сцене «Горе от ума» Грибоедова, а всего - три спектакля. Потом был приглашен в МХАТ. Сейчас у него курс в ГИТИСе (Академии театрального искусства). Он часто к нам приходит...
- Любите ли вы вносить в спектакль, в роль что-то новое? Как относитесь, если это делают другие?
- Ради Христа, вносите новое, играйте! Что касается режиссерских интерпретаций, то режиссер всегда должен помнить: один, без актеров, он - дырка от бублика. Без коллектива режиссер ничего не сделает. Мы в труппе Малого театра очень ценим понятие «театр-дом». Определение это идет от Станиславского и о нем знают во всем мире. Завидуют русскому театру, потому что у нас есть стабильность труппы.
Всякий режиссер сколачивает себе компанию, поэтому и возникли понятия «Эфрос и его театр», «Ефремов и его театр», «Петр Фоменко и его театр». То же с Женовачем. Бывает, приходит в театр некий лихой товарищ и начинает командовать - заставляет артиста делать и думать так, как хочет режиссер. А тот не может, так как не понимает, чего от него хотят. Сергей Женовач так же, как Петр Фоменко, - это режиссер-педагог. Нам он пришелся ко двору.
- Какие главные проблемы вы видите в обществе и в театре и как их решать?
- Позвольте я сформулирую их, когда буду баллотироваться на пост Президента... Вообще-то у нас уже сформировалось во многом новое общество. На сегодняшний день оно заметно раздвоилось. Наверное, необходимо время, чтобы все утряслось. Что происходит с театром? То же, что с обществом. Вот пытаются провести в России театральную реформу, много о ней говорят. Даже уже надоело. Однажды на каком-то из заседаний в Союзе театральных деятелей я попросил: «Покажите мне человека, который все это первый придумал». У нас ведь привыкли ломать. Но никогда ничего ломать не надо, потому что потом все равно придется заново строить.
- Театральная молодежь обычно стремится в Москву. Стоит ли это делать и много ли в труппе Малого театра актеров из провинции?
- Мы всегда приглашали и приглашаем людей из провинции, хотя при нашем театре есть театральная школа - училище имени Щепкина, там преподают наши педагоги. Когда мы ведем набор, обязательно смотрим, откуда приехал актер.
Конечно, в Москву из провинции стремиться можно, только вопрос - зачем? Те, кто цепляется за Москву, часто оказываются в проигрыше. Я за то, чтобы молодой актер с самого начала своей карьеры включался в работу. Если в провинции обещают это, надо ехать.
Актер должен обладать любовью и уважением к профессии, которую выбрал, и она обязательно отблагодарит. Как говорила нам, студентам, Вера Николаевна Пашенная, нужно быть внутренне готовым играть, ощущать себя все время на старте. В провинции больше возможностей в профессиональном смысле встать на ноги, а потом, коли возникнет желание, и Москва, и все будет!
- У вас ведь были моменты творческого простоя. Какой путь самореализации вы выбирали, когда не было работы в театре?
- С 1966 по 1973 год - семь лет! - я фактически ничего не играл и не репетировал. Слава богу, что верю в чудеса! В те годы у меня было много работы в кино. Я и у вас в Свердловске снимался на вашей студии - в «Сильные духом», в «Кочующем фронте». Позднее, в 1980-м, снял как режиссер телефильм «Скандальное происшествие в Брикмилле» по пьесе Пристли «Скандальное происшествие с мистером Кэттлом и мисс Мун». В 1973 году сыграл в Малом театре «Пучину» Островского, потом был ввод в «Царя Федора Иоанновича» Алексея Константиновича Толстого, и покатилось, покатилось...
Я думаю, что если бы не стал артистом, то, наверное, разводил бы собак. К животным, к собакам особенно, питаю самые необъяснимые чувства. Собак у меня четыре: две девочки и два мальчика. Одну из них вы видели - она снималась со мной в «Московской саге».
Автор: Юлия МАТАФОНОВА
Источник: Уральский рабочий
Дата: 25.04.2007
27.04.2007
Подробнее
ЮРИЙ СОЛОМИН: ВСЯ НАША АКТЕРСКАЯ БРАТИЯ НАЗЫВАЛА КИРИЛЛА ЛАВРОВА ПЕРВЫМ
ЮРИЙ СОЛОМИН: ВСЯ НАША АКТЕРСКАЯ БРАТИЯ НАЗЫВАЛА КИРИЛЛА ЛАВРОВА ПЕРВЫМ
Кирилла Лаврова вспоминает художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин:
- Наша российская театральная культура понесла очень большую утрату и потерю. Кирилл Юрьевич был очень благородным, энергичным, очень доброжелательным человеком. Когда мы ехали на гастроли в Петербург, мы обычно всегда контактировали с БДТ, а там уже встречались с Кириллом Юрьевичем. Он был и на репетициях, и пока первый спектакль не пройдет наш, он нас никогда не оставлял. Я говорю просто о каких-то человеческих качествах, о том, что он был театральным лидером, это тоже факт. Тут надо сказать, что соединились два очень редких качества: человеческое и профессиональное.
Он был замечательным артистом. Одну из последних работ я имел счастье видеть - «Квартет». Я был на первом спектакле, с тех пор я мечтаю еще раз посмотреть эту пьесу, через два года, они ее очень много играли, во многих городах и странах. Это было откровение. У меня такое ощущение, что Кирилл Юрьевич даже не играл, он просто существовал, он нигде не форсировал ни звуком, ни эмоциями. Была такая гробовая тишина, когда он произносил слова.
Все-таки свою болезнь он чувствовал, когда в прошлом году я позвонил и пригласил его на юбилей Малого театра, он мне сказал: Юрочка, я же в больнице, я под капельницей лежу, а мне через 4 дня играть спектакль. Это качество профессионала, великое качество Я так говорю не потому, что его не стало, вся наша актерская братия, конечно, называла его первым. Он был среди нас великим.
Радио «Маяк», 27.04.2007
Кирилла Лаврова вспоминает художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин:
- Наша российская театральная культура понесла очень большую утрату и потерю. Кирилл Юрьевич был очень благородным, энергичным, очень доброжелательным человеком. Когда мы ехали на гастроли в Петербург, мы обычно всегда контактировали с БДТ, а там уже встречались с Кириллом Юрьевичем. Он был и на репетициях, и пока первый спектакль не пройдет наш, он нас никогда не оставлял. Я говорю просто о каких-то человеческих качествах, о том, что он был театральным лидером, это тоже факт. Тут надо сказать, что соединились два очень редких качества: человеческое и профессиональное.
Он был замечательным артистом. Одну из последних работ я имел счастье видеть - «Квартет». Я был на первом спектакле, с тех пор я мечтаю еще раз посмотреть эту пьесу, через два года, они ее очень много играли, во многих городах и странах. Это было откровение. У меня такое ощущение, что Кирилл Юрьевич даже не играл, он просто существовал, он нигде не форсировал ни звуком, ни эмоциями. Была такая гробовая тишина, когда он произносил слова.
Все-таки свою болезнь он чувствовал, когда в прошлом году я позвонил и пригласил его на юбилей Малого театра, он мне сказал: Юрочка, я же в больнице, я под капельницей лежу, а мне через 4 дня играть спектакль. Это качество профессионала, великое качество Я так говорю не потому, что его не стало, вся наша актерская братия, конечно, называла его первым. Он был среди нас великим.
Радио «Маяк», 27.04.2007
22.06.2007
ОН ВСТРЕТИЛ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ВМЕСТЕ С МАКЛАЕМ
Любимый пес Юрия Соломина преданно ждал актера с сибирских гастролей
18.06.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН: «Я НИКОГДА НЕ ВЫГОНЯЛ ИЗ ТЕАТРА СТАРИКОВ...»
В день рождения Юрия Мефодьевича Соломина предлагаем вниманию посетителей сайта большое интервью, опубликованное в книге Веры Максимовой «Театра радостные тени»…
18.06.2007
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Сегодня свой день рождения отмечает всенародно любимый актер и художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин. «Российская газета» поздравляет Юрия Мефодьевича и желает ему еще долгих лет жизни и огромных творческих успехов.
18.06.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
18 июня – день рождения художественного руководителя Малого театра, народного артиста СССР Юрия Мефодьевича Соломина. От души поздравляем Юрия Мефодьевича и желаем ему крепкого здоровья, неисчерпаемых душевных и физических сил и, конечно, многих творческих радостей!
31.05.2007
ПОЛНЫЙ АНШЛАГ, ПОЛНЫЙ ВОСТОРГ!
Помимо спектаклей, артисты Малого театра встретились с нашими актерами, дали большую пресс-конференцию, побывали на приеме у губернатора...
30.05.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН: «У НАС ЕСТЬ СВОЙ ЗРИТЕЛЬ»
В Кемеровском областном театре драмы им. А. В. Луначарского прошли гастроли артистов Малого театра
28.05.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН: «В МУЗЕЕ НИЧЕГО ПЛОХОГО НЕТ»
В Новосибирске и Кемерове прошли гастроли прославленного Малого театра, посвященные 250-летнему юбилею театра.
23.05.2007
АКТЕР ВСЕГДА ПОЙМЕТ АКТЕРА
Руководитель Малого театра Юрий Соломин об Островском, антрепризе и мечте
21.05.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН О ПЬЕСЕ «ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
Пьеса «Власть тьмы» Льва Толстого долгое время была под запретом. В Малом театре ее впервые сыграли в 1895 году, и то с купюрами.
17.05.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН: МЫ ЯВЛЯЕМСЯ СВИДЕТЕЛЯМИ ВЕЛИКОГО СОБЫТИЯ
Подписание Акта о каноническом общении прокомментировал руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
03.05.2007
«Пресса о гастролях Малого театра» МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
«Пресса о гастролях Малого театра»
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ
21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра...
02.05.2007
ЮРИЙ СОЛОМИН: «ТЕАТР ГИБНУТЬ НЕ СОБИРАЕТСЯ!»
В последний день гастролей Малого театра в Екатеринбурге его художественный руководитель народный артист СССР Юрий Соломин появился в Доме актера, чтобы встретиться с коллегами по искусству и зрителями...
Художественный руководитель Малого театра — народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержа
